Текст книги "Комната с видом на звезды (СИ)"
Автор книги: Марина Шиндяпина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Офигеть, – вырвалось у меня. Вот это да. Оказывается, у сумасшедшей бабушкиной подруги был еще один сын. Хотя доподлинно мне неизвестно, кто эта женщина. Да и что такого в том, что она родила еще одного ребенка? Почему все это кажется таким странным и невероятным? Нужно хорошенько все обдумать. И подальше от этого места.
– Спасибо вам за беседу, – проговорила я. – Но мне уже идти надо. А то опоздаю на занятия в институте!
– Беги, – кивнула медсестра. – И осторожнее там!
***
Я снова двинулась вдоль коридора навстречу выходу. Это место порядком надоело мне, и, оказавшись здесь одна, я уже не чаяла, как уйти. В конце этажа был выход на лестницу. С одной стороны коридора располагалась ординаторская, а с другой – медицинский пост. Бросив мимолетный взгляд на него, я отметила, что за ним тоже никого нет. И куда вообще все подевались? Окончательно я осознала это, когда уже спускалась по лестнице. Не знаю, что опять случилось со мной. В голове поселилась навязчивая мысль, будто я прямо сейчас упускаю возможность во всем разобраться. Другого шанса может и не представиться.
Каждый раз, вспоминая этот момент, не могу поверить, что я и правда сделала это. Вернулась обратно. В коридоре было необычайно тихо. Казалось, здание опустело, и нет ничего, кроме бледного свечения белых стен. Я подошла к посту и заглянула за высокую стойку. Внизу на столе медсестры лежала кипа историй болезни, разложенная по папкам. Еще раз оглянувшись на коридор, я проскользнула за медсестринский пост и принялась перебирать истории. Дверь ординаторской, что находилась прямо напротив поста, чудовищно пугала меня. Если оттуда выйдет врач, он сразу увидит меня. Что тогда я буду делать? Но мне нужна была история Остаповой, точнее, номер палаты, в которой она лежит, и вот, на середине стопки я ее нашла. Семнадцатая палата. Сделано!
Я собиралась выбежать из-за поста, но ручка двери ординаторской стала поворачиваться. В голове одна мысль, – что делать?! В панике я нырнула под стол. Укрытие было, по меньшей мере, идиотским. Стоит кому-то зайти за пост, и меня сразу увидят. Шаги врача стали приближаться и замерли рядом со столом. Я услышала, как над головой зашуршали бумаги. Наверно, увидев, что на посту никого нет, врач стал перебирать истории болезни.
– Вот она, – пробормотал мужской голос, и врач потянул историю. Стопка вздрогнула и рассыпалась. Пачка историй болезни упала прямо передо мной, и я замерла. Все, мне конец! С другого конца коридора послышались быстрые шаги.
– Ань, я случайно истории разбросал в твоем царстве, – сказал врач куда-то в сторону, и я с облегчением выдохнула. Значит, он не собирается их поднимать.
– Я соберу, – донесся голос медсестры, и мне снова стало страшно. Похоже, количество удачи на сегодня закончилось. Интересно, я смогу поставить на неожиданность и выбежать из укрытия, а потом мчаться к выходу? Вряд ли тут есть какая-то серьезная охрана, способная меня поймать.
Шаги медсестры приближались к посту. Что-то написав, она не стала заходить сюда и снова ушла. А я не верила своему счастью. Как только шаги персонала затихли, я, осторожно встав, выбралась из-за поста и отошла от него на безопасное расстояние. Коридор снова оказался пуст. В поисках семнадцатой палаты я двинулась вперед и, найдя ее, замерла. Сейчас или никогда. В мыслях я все время спрашивала себя, что вообще творю. Но руки были быстрее. Они уже открывали дверь.
***
Палата оказалась одиночной и больше напоминала чью-то скромную комнату. Напротив меня была стена с широким окном, впускающим внутрь полосы дневного света. У боковой стены стояла кушетка, рядом прикроватный столик и лампа. У другой стены круглый деревянный стол с парой стульев. На столе стаканчик с карандашами, стопка листов, несколько тоненьких тетрадей. Чуть дальше у стены виднелся узкий шкаф, вот и все убранство. Как я поняла, сейчас палата была пуста.
Подойдя к столу, я увидела, что на некоторых листах есть рисунки. Они выполнены неумелой рукой, словно это сделал ребенок. Ближе всего ко мне лежал толстый ежедневник в твердом зеленом переплете. Открыв первую страницу, я прочла надпись, сделанную от руки.
"Комната с видом на звезды".
Мне пришлось бросить еще один взгляд в сторону окна. Должно быть, ночью отсюда и в самом деле прекрасный вид на звездное небо. От заголовка ежедневника на меня повеяло тоской и тлеющими осенними листьями. А еще под пальцами я ощущала не просто записи, а измученное, медленно высыхающее озеро чьей-то души.
Большая половина ежедневника была исписана убористым, тонким почерком. Пробегая глазами по строкам, я поняла, что это напоминает дневник. Все записи сделаны от первого лица, кое-где надписаны даты. "...произошедшее изменило наши планы. Я так и не попала на выпускной, не примерила свое красное платье. Более того, она тоже не смогла насладиться праздником. Мы обе оказались заперты в этой тайне, до которой никому уже нет и не было дела."
Я снова обратила взгляд к окну и представила эту женщину. Как она сидит на кушетке в больничной пижаме, и ее глаза впитывают лунный свет. После она незаметно засыпает и видит, как рядом с ней играют два замечательных мальчика. Она смеется. Смеется до слез, и они становятся теми спутниками, что не покидают ее после пробуждения.
Выходит, все это время Варя записывала свои воспоминания в этот дневник. Являлись ли они правдой или вымыслом пораженного болезнью мозга, неизвестно. Но мне несказанно захотелось прочитать все, что написано на этих страницах. Оставалось лишь придумать, как это осуществить. И тут за моей спиной едва слышно скрипнула дверь, которую я сперва и не заметила.
Чья-то рука легла мне на плечо.
***
Внутри все замерло от страха и неизвестности. Медленно я повернулась и прямо перед собой увидела лицо старухи. Оно было изборождено глубокими линиями морщин, стерших прежние черты. Глаза Остаповой были беспокойны, белки покрасневшие и слезящиеся. Она смотрела на меня, впивалась в мое лицо своей почти бесцветной радужкой, и ее рот кривился, силясь что-то произнести.
– Све-е-ета! – услышала я хриплый голос, окончательно потерявший все свои краски. Ее рука еще держала меня за плечо, точно скрюченная лапа какого-то дикого загнанного зверя, ухватившегося за спасительную ветвь. Дверь, из-за которой вышла Остапова, осталась чуть приоткрытой, и я увидела кафельный пол и край ванной. Конечно, как же я не догадалась сразу?! В такой палате обязательно должен быть санузел. Мне следовало быть внимательнее и предположить, что Остапова там. Но теперь уже поздно, она стояла передо мной и, судя по всему, принимала за мою бабушку.
– Как долго тебя не было, – продолжала Остапова. – И никого из вас... Почему ты одна?
Сказать было нечего, но долго молчать тоже нельзя.
– Так... вышло, – проговорила я дрожащим голосом. Я боялась ее, но вместе с тем безумно жалела. Слышать ее наивные вопросы было больно, ведь все эти годы в ней жила надежда, которую никто не хотел претворить в жизнь.
– Вы обещали, что вернетесь за мной, – продолжала старуха, и я почувствовала, как ее пальцы все сильнее стискивают мое плечо. – Я ждала вас. Я все записывала, чтобы не забыть. Здесь.
Наконец, она отпустила меня и указала на ежедневник. Потом пальцы потянулись к изрисованным листам, и она протянула их мне. Я постаралась улыбнуться и взяла рисунки.
– Очень красиво, – сказала я, перебирая их. – Ты... сама это сделала?
– Для вас, – кивнула Остапова. На одном из рисунков была женщина. На руках она держала какой-то комок, и я догадалась, что это ребенок. Другой рисунок изображал еще одного ребенка, но тот уже стоял на ногах и был гораздо взрослее. Рисунков этого мальчика, – мне показалось, что это мальчик, – было очень много. А вот еще один рисунок, на нем три девочки, стоящие рядом.
– Это мы, – засмеялась Остапова. – Лидка лучше всех вышла, как думаешь, а?
Я непонимающее смотрела на этот рисунок.
– Это ты? – я указала на девочку в центре.
– Это ты! – покачала головой старуха. – Вот я. А вот Лидка...
Тут она взяла этот рисунок в руки. Пользуясь моментом, я принялась делать незаметные маленькие шаги назад. Пока Остапова вглядывалась в лист бумаги, я уже была в метре от нее. Наконец, она заметила это. Все же, она продолжала сравнивать меня со своим неумелым рисунком так, будто это была настоящая фотография. А потом лист выпал из ее рук, и она словно все поняла.
– Ты не Света! – воскликнула она. – Ты не Света! Ты не Света!
Этот крик стал сигналом. Я рванулась с места, выбежала из палаты и помчалась вдоль коридора. На счастье, он все еще оставался пустым, и через какое-то время я была уже на лестнице.
– Ты не Света! – доносился до меня крик старухи, которая не пыталась преследовать меня. – Ты не Света!
Навстречу мне уже поднималась медсестра. Она с удивлением посмотрела на меня, а потом с тревогой в сторону отделения. Но я пулей пролетела мимо нее и вскоре оказалась на первом этаже, где народа было довольно много. Поэтому я сбавила шаг, встречая на пути сотрудников диспансера и родственников пациентов. У раздевалки не было очереди, и куртка беспрепятственно вернулась ко мне. Толком не застегнув молнию, я закинула рюкзак на плечо и все тем же быстрым шагом вышла из здания. Мне так хотелось обернуться и удостовериться в том, что все в порядке и никто не гонится за мной. Но я запретила себе это. Любой человек, просто идущий сзади, смутит меня, а все, что сейчас нужно, это сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Я дошла до остановки, села в автобус, и лишь когда он отъехал в сторону города, смогла облегченно выдохнуть. Салон был почти пустым. Обернувшись, я увидела теряющийся в сером небе корпус лечебницы. Все позади. Я уезжала из этого места, но чувствовала себя воровкой. Я украла историю этой старухи. Часть ее истории. А еще увесистый клубок больных, отравленных временем и одиночеством воспоминаний. Этот клубок говорил, что мне никогда не забыть здание пансионата. Где-то внутри него оставалась женщина. Она знала, что я не Света, а в ее тетрадке были написаны ответы на все вопросы.
***
В институт я приехала как раз к началу второй пары. Сегодня нам читали лекцию по истории медицины. Настя уже сидела в аудитории и заняла мне место.
– Привет, – улыбнулась она. – Какие дела? Ты грустная какая-то.
– Правда? – я сделала непонимающее лицо и решила перевести разговор на другую тему. – Просто не выспалась. Что нового?
– Сегодня хотим пойти с Андреем в кино, – улыбнулась Лебедева. Я не знала, расскажет ли Сажнев Насте о том, что произошло сегодня утром в пансионате. Лично мне не хотелось это обсуждать. Я не гордилась своим поведением и ссорой с Дашей, поэтому предпочитала вообще забыть о событиях сегодняшнего утра. Но это оказалось несбыточной мечтой. Мой телефон зазвонил, и это был Максим. Не представляя, что еще мы можем сказать друг другу, я все же решила ответить.
– Чем занимаешься? – спросил Давыдов, и его голос прозвучал весьма непринужденно. – Допекаешь еще кого-нибудь?
Еще кого-нибудь?!
– Я никого не допекаю! – воскликнула я, но фраза рассмешила меня.
– Ну, конечно, Потанина в бешенстве, – заявил Максим.
– Мне плевать, – сказала я, и Настя удивленно обернулась на меня. – Зачем ты вообще ей рассказал про вчера?
– Затем, что она спросила о моих планах на вечер, – ответил Максим. – А я не хотел врать. Есть проблема?
– Да ни одной! – бросила я. – Кроме того, что тебя все это чрезвычайно веселит.
– А чего мне веселиться? – не понял Давыдов. – Можно подумать, есть повод. У меня еще не настолько мозг поплыл, чтобы решить, будто вы поругались из-за меня, а не из-за того, что вы просто любите это делать. Где ты?
– На лекции, – сказала я и снизила тон до полушепота. – Но в пансионате мне удалось поговорить с одной медсестрой и узнать увлекательные подробности жизни вашего заведующего.
– Отлично, когда я их услышу? – поинтересовался Максим.
– Никогда, – отрезала я, так как новые встречи с Давыдовым уж точно разозлят Дашу. – Вечером напишу во Вконтакте.
***
Пока преподавательница истории, а по совместительству и истории медицины, рассказывала что-то о древних методах диагностики заболеваний, я, как и многие другие студенты, прикладывала исполинские усилия, чтобы не заснуть. Настя сидела в телефоне и переписывалась с Андреем. Ей дела не было до истории и диагностики. Я улыбнулась. Похоже, у них все неплохо складывается. Вдруг это начало большой истории любви?
Решив взглянуть, сколько времени осталось до конца занятия, я достала телефон. К моему удивлению на экране высвечивалось два пропущенных вызова. Конечно, я их не слышала, потому что всегда ставлю телефон на беззвучный режим в институте. Звонила Алина. Удивленная тем, что Ракитина решила позвонить, – обычно Алина предпочитала эпистолярный жанр, – я, радуясь возможности ускользнуть из аудитории, попросилась выйти. Через минуту я уже набирала номер Ракитиной.
– Кристин, привет, можешь говорить? – услышала я взволнованный голос девушки в трубке.
– Конечно, что случилось? – мне стало неспокойно на душе.
– Представь, я только недавно пришла с занятий, мама еще не вернулась с работы, а на коврике перед дверью лежал мой брелок! – воскликнула Алина. Я потерла пальцами висок, пытаясь понять, что именно я упускаю.
– Чет я не соображу, – пришлось признаться, что мне нужна помощь.
– Брелок, который я потеряла на белом заводе! – я слышала, как дрожащий голос Алины стал срываться. – Понимаешь?!
В общем, я понимала. Но не до конца.
– И как он оказался под дверью? – полюбопытствовала я.
– Господи, это же очевидно! – проговорила Алина. – Тип, который был там, следил за нами! Теперь подкинул мне брелок!
Я прислонилась спиной к стене и вновь ощутила смутную тревогу, прожигающую мне грудь. Выходит, он шел за нами до самого дома, а потом вычислил квартиру Алины. А может, и мою тоже. Ведь он не обязательно был один. Зачем мы ему? Хороший вопрос. Допустим, он обычный психопат или маньяк, такому не нужен повод, чтобы делать подобные вещи и запугивать нас.
– Может, ты не на заводе брелок потеряла? – спросила я с надеждой. – Может, на лестничной площадке, а соседи положили под дверь?
– Не знаю, – ответила Алина после недолгого молчания. – Но это все странно. Не могу забыть эту темную фигуру в дверном проеме. Он был почти рядом с нами!
– И продолжает оставаться рядом, – пробормотала я, понимая, что нет смысла себя обманывать. – Ладно, пока предлагаю не паниковать и соблюдать осторожность. Не будем ходить одни и по вечерам. Даже если за нами кто-то следит, у него ничего не выйдет. И вообще, может, в полицию заявим?
– И что скажем? – спросила Алина. – Им же там плевать на все. Посчитают нас полными дурами, скажут нет состава преступления или что они там всегда говорят...
– Откуда такие познания? – удивилась я.
– В фильме видела, – огрызнулась Ракитина. Впрочем, она была права. Вряд ли рассказ двух девчонок, не подкрепленный доказательствами, сможет вызвать резонанс. Наше заявление, скорее всего, отправится в огромную стопу других подобных исков.
– Ладно, Алин, мне нужно возвращаться на пару, – проговорила я. – Будь осторожна.
– Ты тоже, – попросила Ракитина. – Если что, звони.
Глава 8
Лида, Варя и Света. Три имени. Три девушки из прошлого, чью историю я пытаюсь понять. Занятия окончились, и я шла в библиотеку, надеясь попросить архивные данные за 1968 год. Мысль, которая посетила мою голову, должна была иметь подтверждение, иначе она казалась чересчур безумной.
Сегодня пятница, поэтому многие слиняли домой сразу после пар. Видеть институт почти пустым в четыре часа казалось непривычно. В библиотеке тоже не удалось увидеть толпу студентов. Какая-то девушка играла в телефон на задней парте и явно не собиралась ничего читать. Я приблизилась к столу библиотекарши и поздоровалась.
– Мне нужны данные о студентах, поступивших сюда в 1930 году, – сказала я, дружелюбно улыбаясь. – Нам задали делать генеалогическое древо, а моя бабушка училась здесь, хочу узнать о ней что-то.
– Я вам открою доступ к этому архиву на компьютере, – ответила женщина. – Только система может зависать, так что наберитесь терпения.
Я улыбнулась еще раз и заняла один из компьютеров за последней партой. Компы были довольно старенькими и загружались очень долго. Но вот засветился рабочий стол, и я полезла в документы. Теперь тут появилась папка с названием "1968". Открыв ее, я была приятно удивлена. Множество папочек, и каждая имеет свое название. "Достижения в межвузовских олимпиадах", "Торжественные церемонии", "Список выбывших и прибывших студентов". Видно, кто-то в серьез занимался этой картотекой. Я открыла папку "Пофамильный список зачисленных студентов" и принялась листать его. Всего в тот год поступило 89 человек. Из них я искала только имя Варвары и Лидии. Сразу я нашла трех Варвар: Ломакина, Карева, Пруткова. Список спускался ниже. И вот пошел перечень всех Лидий. Среди них, конечно же, обнаружилась Лидия Карева. Сомнений больше не было.
Лида и Варя Каревы, две сестры, две близняшки с фотографии из альбома бабушки. Ее лучшие подруги... Пока я размышляла над этим, девушка с телефоном встала и направилась к выходу. В дверях она столкнулась с кем-то, кто стремительно пытался войти в библиотеку. Пискнув извинение, девушка ускользнула, а я увидела, как внутрь вошел Юрий Витальевич и, громыхая своей тростью, направился ко мне. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
– Кристина! Что вы делаете?! – тихо и разгневано спросил он, когда оказался достаточно близко.
– В данный момент? – я в самом деле не поняла его. В добавок ко всему, мое спокойное, чуть улыбающееся лицо разозлило Афанасьева.
– Прекратите! – воскликнул профессор. – Когда вы, наконец, поймете? Вам не стоит лезть в эту историю! Что вы делали в лечебнице сегодня утром? Зачем встречались с Остаповой?
– Остаповой? – переспросила я. – Или, правильней, Варей? А, может, Лидой? Их же не отличить, насколько мне известно.
Моя осведомленность не слишком поразила профессора.
– Кто бы ни была та женщина, вас не должно это интересовать, – отрезал Афанасьев. – Перестаньте искать себе неприятности!
– Или что вы сделаете? – поинтересовалась я. – Тоже запрете меня в психушке, как ее?
– Довольно городить чушь! – старый друг бабушки был зол. – Пойми, ничего из этого тебя не касается! Забудь обо всем и больше не смей туда возвращаться!
– Тогда прекратите врать и скажите хоть раз правду, – произнесла я. – Почему вы так поступили с ней? Она убила своего сына?
– Нет, – покачал головой Афанасьев. – Ее сын давно вырос. Она не преступница.
– Тогда почему вы и моя бабушка бросили ее? – не понимала я. – Она же была вашей подругой!
– Да что ты знаешь об этом? – скривился профессор.
– Многое, – выпалила я. – Кормышов рассказал мне, какими друзьями вы были.
Афанасьев махнул рукой и устало опустился на стул.
– Кормышов, – пробормотал он.
– Только не надо говорить, что он пьяница и кретин, – бросила я.
– Он же видел только часть истории, – пробормотал Юрий Афанасьевич. – Мы не могли по-другому... Ты не смеешь нас судить, девчонка.
В этот момент лампочки под потолком, освещающие темноватый читальный зал, замигали и выключились. Компьютер сразу же погас, и нас окутал сумрак, который обычно собирается под крышами старых домов.
– Питание вырубилось, – пробормотала библиотекарша. – Пойду гляну, в чем там дело...
И она вышла из зала.
– Я и не собираюсь, – призналась я. – Просто скажите, как все случилось. Где сын Вари? Где Лида? Или...
Тут еще одна догадка, более страшная и бесчеловечная, явилась в мои мысли. В первую секунду я отбросила ее, но тут же поймала и принялась рассматривать, точно нищий найденную монету. Я вспомнила письмо, найденное у бабушки, и эту подпись. "Твоя Л". Твоя Л!
– Они же на одно лицо! – воскликнула я, не в силах сдержать эмоций. – Вот зачем поменяли документы! Лидия стала Варей! О Господи!.. Зачем?!
– Ради мальчика, – признался Афанасьев, и в его голосе прозвучала неизбывная тоска. – Кормышов так и не узнал, что случилось в ту роковую ночь в подсобке... Варин муж как-то дал старому сторожу номер больницы, куда он мог бы позвонить в случае чего. Как врач, он понимал, что приступы жены повторятся, и лучше бы ему знать о них первому. Когда Варя снова пропала, мы с Лидой и Светой сразу же поняли, где нужно искать. Едва мы пришли в институт, представление началось. Варя тогда заперлась в подсобке, и сторож пытался выломать дверь. Я снес ее одним ударом, и знаешь, что мы увидели там? Она держала в руке нож и чертила им что-то на руке малыша!
– Те символы на манекене! – с ужасом вспомнила я, и профессор латыни кивнул.
– Мозг человека очень тонкая и неизведанная материя, – проговорил Афанасьев. – Стоит одному механизму отказать, как перед тобой уже другой человек. Тогда Варя и в самом деле собиралась убить ребенка. Она кричала, что он дьявольское отродье, и ему не место в этом мире. Мы так никогда и не узнаем, что творилось в ее голове. В тот момент, увидев ее с ножом в руке, я думал только о ребенке. Не помню, как, но я бросился на нее. Она страшно кричала и лишь чудом не ранила меня. Сторож схватил ее, я отдал ребенка Свете, а сам пытался помочь сторожу. Сила, которая проснулась тогда в этой хрупкой девочке, была невероятной. До сих пор мурашки по коже от той сцены. Помню лицо Лиды, перепуганное и белое, точно снег... Было ясно, что оставлять ребенка с матерью больше нельзя. Вместе с тем, оставлять его на попечение отцу тоже неразумно. А репутация? Что скажут люди, узнав о его жене, пытавшейся убить сына? Ты не знаешь, какое это было время, Кристина. Время, когда ничего нельзя было сделать. А потом настало время, когда ничего нельзя было сказать. Мы не могли допустить, чтобы эта история вышла за пределы подсобки. Старый сторож унес ее с собой в могилу, а мы – похоронили в глубинах души. Когда мы рассказали мужу Вари о том, что Лида должна взять документы Вари и стать матерью для мальчика, он даже не возражал. Вряд ли он понимал, на что идет. Он был подавлен, а времени не было. На следующий день он пошел к главному врачу и сказал, что сестра его жены, Лидия, повредилась рассудком, и он хотел бы обеспечить ей должное лечение, но это никак не должно быть связано с его семьей. Главный врач услышал его. В тот же день Варя, которая уже для всех была Лидой, стала Остаповой Елизаветой Петровной, пациенткой психиатрической клиники. Через несколько дней эта семья уехала в Москву, и мы больше никогда их не видели. Мы решили, что так будет лучше для всех, – никто не хотел вспоминать прошлое. Тогдашний директор института частично знал обо всем, но вопросов не задавал. Официальная версия его устраивала, – Лида в лечебнице, а Варя уезжает с мужем. С тех пор Лидия Карева исчезла для всех. Осталась только Варя, замужняя женщина, мать.
Это было невероятно. Наконец-то все обрывки сведений соединились в одну историю, прозрачную и гладкую, точно лед Байкала. Но и пугающую тоже. Я снова представила ее, одинокую женщину в комнате пансионата. В комнате с видом на звезды.
– И вы ни разу не навестили ее за все эти годы? – едва слышно спросила я.
– Хотел, – признался Юрий Витальевич. – Хотел, но так и не смог. Не смог...
– Она родила еще одного ребенка, – сообщила я. – Сына.
– Откуда ты знаешь? – удивился профессор. Он явно не ведал ничего о жизни Вари после ее заключения в лечебнице. Я вкратце пересказала болтовню медсестры, и Афанасьев пожал плечами.
– Да, это могло быть правдой, – проговорил он. – Жаль, тот другой ребенок не принес ей исцеления...
Компьютер стал издавать пикающие сигналы. Я подумала, что библиотекарше удалось что-то сделать, чтобы вернуть освещение, но лампы над нами так и не зажглись. А экран вдруг замигал, по нему прошлись серо-черные помехи, и я увидела возникшее изображение. Я не сразу поняла, что это. Фото. Фото читального зала. Судя по расположению предметов, фотограф стоял в дверях. За одним из компьютеров сидела девушка, и через долю секунды с ужасом пришло осознание, – это я в данный момент. Передо мной, в том месте, где сидел Юрий Витальевич, была какая-то фигура. В моей груди возникло давящее, тревожное чувство, быстро растекающееся по всему телу. Очевидно, что фото сделано прямо сейчас, но мой взгляд, брошенный на дверь, не увидел там даже намека чьей-то тени. Похоже, мои глаза были полны ужаса, и Юрий Витальевич заметил это даже в полумраке. Не задавая лишних вопросов, он вскочил так быстро, как только мог и заглянул в монитор.
– Профессор, там должны быть вы, – прошептала я. Но на фото изображен молодой парень. Афанасьев молчал. Я подняла взгляд на него и увидела его прикрытые, истонченные старостью веки.
– Там и есть я, – заявил Юрий Витальевич. – Только мне здесь примерно столько же, сколько и тебе сейчас.
Старик опустился на стул. На его лице не было испуга, только смирение. Через секунду экран компьютера потух, и мы остались в сумраке. Словно не живые люди, а два манекена в большом зале. Через несколько минут вспыхнул свет, и компьютер снова загудел. Вошла библиотекарша, что-то бормоча себе под нос, и я в шутку спросила себя, а не она ли сделала фото.
– Как вы думаете, что это значит? – поинтересовалась я, наклонившись к профессору, словно боясь, что мои слова разлетятся по этому залу так же, как и желтоватый электрический свет.
– Что кто-то следит за нами, – проговорил Афанасьев. – А еще неплохо пользуется компьютером.
Я кивнула. Кто-то сфотографировал нас, а потом прислал фото на выключенный компьютер. Выключенный!
– Может, кто-то еще узнал об этой истории с Варей и хочет теперь шантажировать вас? – предположила я. Ведь то, что Юрий Витальевич здесь примерно в том же возрасте, в каком он был во время вышеупомянутых событий, явно не случайность. К тому же, теперь он большой человек, известный профессор. Что будет, если общественность узнает его причастность к такому делу? Кто-то вполне мог воспользоваться этим, чтобы стать чуть богаче.
– Увидим, – пробормотал профессор. – А сейчас давай-ка уйдем отсюда.
***
После случившегося в библиотеке я с особым волнением шла в лавку. В пальцах поселилась навязчивая дрожь, вечно приходящая вместе с нервами и плохими мыслями. Я не знала, удалось ли Освальду Павловичу договорится с инспекторами, поэтому уже готовилась увидеть «Саламандру» закрытой, а снаружи еще и оцепленной лентой для пущей показухи. Но лавка работала, из ее больших окон по-прежнему мягко струился свет, и я с облегчением вошла внутрь. Покупателей не было, и Освальд Павлович, услышав звон колокольчика, вышел в торговый зал.
– А, студент! – весело произнес он, и кожа вокруг его глаз сложилась в глубокие лучики. – Чего расскажешь?
– Здрасьте, Освальд Палыч! – отсалютовала я и вперила в него подозрительный взгляд. – Не заговаривайте мне зубы. Жду подробностей инспекции.
Посмеиваясь, Креза достал из-под прилавка какие-то бумаги и показал мне.
– Пожалуйста, получите и ознакомьтесь, – попросил он. Наискосок через весь лист стояла большая печать с надписью "Одобрено".
– Сработало? – обрадовалась я, не понимая ни слова в этих мудреных документах.
– А то! – самодовольно заявил Освальд Павлович. – Деньги решают все.
– Надеюсь, он отстанет от вашей лавки, – пробормотала я, понимая, что следующий проступок Креза не спустит своему сыну. Но было приятно, что хотя бы эту выходку он не принял близко к сердцу. Что ж, лавка продолжает работать в прежнем режиме. В смежной комнате послышалась какая-то возня, и я догадалась, что это Фортуна. Наверное, как всегда свернулась в кресле хозяина и столкнула с подлокотника оставленную книгу.
– Пришла, – кивнул Креза с улыбкой, тоже услышав активность в комнате. – Я тебе говорил, что мы собираемся на соревнования?
Освальд Павлович всегда рассказывал о своем питомце так, словно это его ребенок.
– И когда они? – осведомилась я.
– В субботу, – ответил Креза.
– Это же завтра, – сказала я. – А вы успеете подготовиться?
– Что нам готовиться! – засмеялся Освальд Павлович. – Мы в этих делах не первый год. Главное вовремя послать им документы. Я сегодня утром отправил с курьером, а днем они уже позвонили и сказали, что заявка принята на обработку.
Я улыбнулась. Похоже, Креза уже во всеоружии и готовится покорить завтрашнюю собачью арену.
– Возьмете меня с собой? – спросила я.
– Вот уж не думал, что субботний день ты собираешься потратить на собачьи бега, – хохотнул Освальд Павлович. – Неужели у юной особы нет более масштабных планов?
Я задумалась и поняла, что их и в самом деле нет. Если не удастся выйти куда-нибудь завтра, то я рискую выучить слишком много для первокурсницы, которой положено косячить и попасть хотя бы на одну пересдачу или отработку. Поэтому я уточнила время и место соревнований и принялась заниматься делами в лавке.
***
Когда я проснулась, первым делом достала из-под подушки мобильник и взглянула на время. Было десять утра. По привычке мне захотелось вскочить и с первой космической скоростью начать собираться в институт. Но через несколько мгновений мозг включился в работу и напомнил, что уже под вечер староста прислал информацию о том, что сегодня отменили занятия. Профессор Одинцов, читающий две лекции по анатомии, уехал на какой-то семинар, и нам дали выходной. Было прекрасно проснуться в это субботнее утро и знать, что впереди еще целый свободный день. Точнее, свободное утро, ведь к двум часам дня мне уже нужно быть на соревнованиях Фортуны.
За окном был пасмурный день. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, нещадно царапающих небо. Я благополучно бездельничала. Зайдя на свою страницу Вконтакте, я увидела, что Алина в сети, и спросила, не сожрал ли ее маньяк с белого завода. К счастью, больше он никак не проявлял себя и, хоть ситуация с брелком все еще казалась странной, Ракитина предпочитала забыть об этом. Мы поболтали еще какое-то время, а потом я услышала звонок телефона. Это была Настя.
– Кристин, привет, прикинь, Андрея грабанули! – воскликнула Лебедева. Как всегда, она не поздоровалась, не дала мне сказать и слова, а сразу перешла к сути дела. От ее слов, а точнее, от того, как именно она все это сказала, мне стало дико смешно, хотя повод для веселья был плохой.
– Чего? – я решила уточнить, правильно ли поняла подругу.
– Кто-то вломился к нему на квартиру и все там перелопатил! – продолжала Настя. – Приезжай, я уже тут.
– А удобно будет? – засомневалась я. – Туда вообще можно заходить?
– Конечно, полиция уже уехала, – сказала Лебедева.
– Кинь мне адрес в сообщении, – попросила я. – Сейчас соберусь и приеду.
