Текст книги "Комната с видом на звезды (СИ)"
Автор книги: Марина Шиндяпина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– Можно и так сказать, – призналась я. – Возрождаю семейные традиции, а то мама выбилась из нашего строя.
Юрий Витальевич закивал, продолжая посмеиваться.
– Очень уж вы на нее похожи, – негромко бормотал он, потихоньку удаляясь к выходу. – Вот ведь как бывает, не признал сразу... Очень похожи... До свидания!
– До свидания! – ответила я и стала смотреть, как чуть сгорбленная фигура преподавателя постепенно удалялась. Юрий Витальевич показался мне очень светлым человеком. Расскажу о нем бабушке, думаю, ей будет приятно, что старый друг помнит ее. Неожиданно за спиной очутился Давыдов.
– Я опоздал, но я знаю, чем укротить твой гнев! – сзади раздался героический бас, которым он решил предварить наш разговор.
– Надеюсь, и вправду знаешь, иначе казню! – грозно пообещала я. Повернувшись к другу, я увидела, как он достает из пакета теплый сверток и протягивает мне.
– Шаурма от дяди Сэма?! – восхитилась я, и Давыдов кивнул, потому что это была именно она. Дядей Сэмом мы с Максимом прозвали хозяина небольшого киоска-закусочной, располагавшейся рядом с институтом. Некоторые буквы на вывеске стерлись, от чего нельзя было прочитать название лавки. Когда мы в первый раз пришли туда, я училась в десятом классе. Нам тогда пришлось долго гадать, как же все-таки называется это место. Но потом единогласно решили, что оставшиеся буквы вполне подходят под фразу "дядя Сэма". В этой закусочной делали, пожалуй, лучшую шаурму в городе, и мы с другом были ее преданными поклонниками.
– Полагаю, я прощен? – спросил Максим, доставая вторую шаурму для себя. Мне пришлось бороться с соблазном сказать ему, что я не слишком заметила его отсутствие, но вовремя прикусила язык.
– Шаурма решает все проблемы, – кивнула я. – Идем?
– Да, давай прогуляемся, – согласился Максим, и мы покинули институт.
***
Мы сидели в парке, расположенном недалеко от института. Сегодняшняя погода напоминала летние деньки, а в воздухе чувствовался едва уловимый запах костра. Асфальт нагрелся под солнцем, и в его лучах можно увидеть вздымающиеся облачка пыли. Мамы с детьми, влюбленные парочки и самодостаточные старички выбрались на прогулку и сновали мимо нас в разнообразных направлениях. Мы с Максимом мило беседовали о преподавателях и университете, но я знала, что сидим мы здесь не ради этого.
– Итак, – я решила, что пора переходить к главному. – Что у тебя за важный разговор ко мне?
– К нам в группу перевели одну девчонку, она переехала из другого города, – сообщил Давыдов. Я поняла его, но внешне никак не отреагировала на это высказывание, ожидая дальнейшего рассказа. Однако, когда наше молчание затянулось, мне вновь пришлось вмешаться.
– Дорогой Максим, – улыбнулась я той самой насмешливой улыбкой, которая никогда ему не нравилась. – Не стоит давать мне столько времени на обдумывание этой фразы. Я уверена, что поняла ее правильно, ты можешь продолжать.
Он бросил на меня быстрый взгляд и кивнул. Пройдет время, прежде чем я пойму, – между мной и Максимом всегда была только эта саркастичная улыбка и мои глупые, пустые слова.
– Продолжать-то и нечего, – сказал он. – Мы с ней совсем немного пообщались сегодня.
– И?
– Она мне понравилась, не такая, как все, – произнес Максим и полез в телефон, чтобы показать ее страницу во Вконтакте. – Слушает джаз, любит историческую литературу и вообще историю...
– И правда интересно, – пробормотала я, отобрав у друга телефон и рассматривая незнакомую особу и ее стену. – Надо же, никаких селфи, никаких дурацких цитаток.
Максим засмеялся. Мы с ним всегда очень серьезно подходили к вопросу о наличии у людей на странице подобной информации. Девушку звали Дарья Потанина. На главном фото у нее длинные светлые волосы и миндалевидные глаза, смотревшие в камеру с легким прищуром. Она была очень красива, но меня задело вовсе не это.
Я не была глупой и знала, что Максим только называет себя моим другом. На самом деле эти слова имели отдаленное отношение к реальности. Я не могла не замечать его взглядов, не могла не видеть, как он делает все, что мне вздумается. Хотела ли я быть с ним? Думаю, нет. Но мысль о том, что мой друг считает эту девушку особенной, мне не понравилась. Я просто не могла это слышать.
– Это с ней ты встречаешься вечером? – спросила я, возвращая телефон Максиму. Он кивнул
– Серьезные намерения? – продолжала я, не переставая улыбаться.
– Как будут развиваться дальнейшие события, покажет программа "Время", – произнес Давыдов.
– Надеюсь, ты не собираешься забыть обо мне, если у вас там разыграется великая любовь? – я откровенно смеялась.
– Нет, что ты, я настроен помнить о тебе всю жизнь, – он вернул мне мою ироничную улыбку. – Так что скажешь?
Мне безумно хотелось забросать его шуточками всех мастей, но здравый смысл напомнил, что Максим мой самый близкий друг, и я не должна так поступать с ним.
– Давыдов, делай то, что считаешь нужным, – сказала я, повернувшись к нему. – Я в любом случае поддержу тебя.
– Значит, одобряешь? – снова спросил Максим, и мне пришлось кивнуть. Какое-то время он смотрел на меня, не говоря ни слова, а потом отвернулся и встал.
– Тогда идем домой, – бросил он, и до самого дома не сказал мне ни слова.
Глава 2
Чуть севернее центра города, где шумные автострады мирно соседствовали с узкими улочками, стояла скромная сувенирная лавка. Скромная только с виду. Пожалуй, многие города буквально наводнены подобными заведениями, в которых можно отыскать диковинную старую монету, бокал с изображением старинного герба или позолоченный медный фонарь. Но этот магазин не был обычным. По крайней мере, для меня. С детства я любила приходить сюда и разглядывать витрины, наполненные шкатулками, стеклянными шарами, балеринами и ангелами. Антикварная лавка называлась «Саламандра». Она была небольшим одноэтажным строением, скорее, домом, чем магазином. В конце торгового зала темнела массивная дверь, которая почти никогда не оставалась открытой. За ней-то и жил хозяин лавки. Мне всегда думалось, это очень удобно, особенно для одинокого старика. Его имя посетители узнавали с небольшой резной таблички, выставленной на блестящем начищенном прилавке, которая гласила: «Хозяин лавки антикварных товаров „Саламандра“, Освальд Павлович Креза?, к Вашим услугам». Как видно, необычное имя хозяина «Саламандры» соответствовало его роду занятий. Среди предков старика, как утверждал сам Креза, были шведы и евреи, но, судя по той горячности, с какой он иногда спорил с поставщиками, там примешалось немало восточных кровей.
Пройти мимо лавки было невозможно. Впервые мы были здесь с отцом, когда он ездил на одну встречу по работе. Мне недавно исполнилось восемь лет. Был воскресный день, а клиент, обеспеченный мужчина, разодетый словно арабский вельможа, не мог выбрать другое время. Заказчик собирался построить какой-то коттедж или что-то в этом роде, точно уже и не вспомнить, и отца отправили как консультанта. Он тогда осматривал выбранную территорию, прикидывал и рассчитывал масштаб своих чертежей. Все это время я молчаливо бродила за папой. Изредка он подмигивал мне, проверяя, насколько сильно я скучаю здесь. Но стоило встрече закончиться, как отец предложил мне прогуляться, и ненароком мы оказались у "Саламандры". Тогда-то я и влюбилась в это место, казавшееся невероятно сказочным для маленькой девочки.
Над входом в лавку нависал бордовый козырек. Под козырьком и на стенах здания висели небольшие фонари. Справа и слева от двери поблескивали два больших окна, сквозь которые пробивался оранжеватый свет, исходящий из недр лавки. Через стекло можно было увидеть античные вазы или тонкие деревянные статуэтки темнокожих девушек. Более мелкие предметы стояли дальше, и чтобы разглядеть их, нужно было войти внутрь.
– Папа! Зайдем! – попросила я, и мои глаза, и без того чересчур большие для детского личика, стали огромными. Отец тогда засмеялся, и мы вошли внутрь "Саламандры". Колокольчик, висящий над входом, огласил магазин трепетным звоном, и вскоре к нам вышел хозяин лавки. Но я не сразу увидела его. Вокруг был другой, заколдованный и непостижимый мир искусства, созданного руками человека, и я потерялась в нем.
– Здравствуйте, – кивнул отец хозяину, и тот с широкой улыбкой поздоровался в ответ. Ему было лет пятьдесят на вид. Невысокий, полноватый, с пышной короткой бородой, поседевшей, как и волосы на затылке. И у него была чудесная улыбка. Улыбка фокусника, но не продавца. Пока они с отцом беседовали на общепринятые темы, я рассматривала все, что попадалось мне на глаза. Конечно же, я безумно хотела получить в подарок от отца какую-нибудь вещь, но все казалось очень красивым, и потому, в моем представлении, дорогим. Мне было неудобно просить отца и ставить его в неловкое положение. Потому, заставив себя остановиться, я подошла к папе и взяла его за руку.
– Ну, что, – добродушно спросил хозяин. – Понравилась моя лавка?
– Очень, – призналась я. Мои глаза горели.
– Может, хочешь что-то купить? – продолжал хозяин. Я растерялась, а отец улыбнулся.
– Смелей, – проговорил он мне. – Сегодня хороший день для подарка!
Тут колокольчик на двери зазвенел снова, и в лавку вошла дама в красном плаще. Я все еще стояла в нерешительности рядом с отцом. Дама тем временем поздоровалась с хозяином и принялась осматривать большие зеркала в изящных рамах, высокомерно приглядываясь к позолоте. Я совсем не знала, что выбрать, и позавидовала хозяину, который жил здесь и владел всем этим богатством. Однако он словно понял мое замешательство и кивнул.
– Подождите-ка здесь, – обратился он к нам с отцом и скрылся из виду. Когда же он вернулся, то поставил на прилавок передо мной круглый подсвечник из разноцветного стекла величиной чуть больше кофейной чашечки. Я уже в восхищении смотрела на множество маленьких стекляшек, красных, оранжевых и желтых, искусно составляющих тело подсвечника. Между тем хозяин достал чайную свечку, зажег ее и бросил на дно подсвечника. Тут же свет пронзил разноцветные стеклышки, и подсвечник засверкал. Красные, точно зерна граната, и желтые, похожие на маленькие солнца, стеклышки играли с моим воображением, словно складывались в фигуры на дне калейдоскопа.
– Как красиво! – восхитилась я и не могла перестать смеяться от радости. Хозяин, тоже улыбаясь, шепнул отцу цену этого чудесного светильника, и папа, вероятно посчитав ее приемлемой, кивнул.
– Ты умеешь радоваться мелочам, девочка, – проговорил хозяин, вручая мне коробку с подсвечником. – Пусть это чудо не покинет тебя.
Мы попрощались, и этот подсвечник был первым сувениром из "Саламандры", который я водрузила на свои полки трофеев. Так их потом прозвали мама с папой. Эти полочки были прибиты на стене в моей комнате. Сперва я ставила на них школьные учебники, но потом другие вещи, абсолютно ненужные, но бесконечно прекрасные для меня, вытеснили школьные книги. Это место было моей душой, моим домом. Это были вещи, которые говорили, кто я. Все та же восьмилетняя девочка, взирающая на мир с широко распахнутыми от восторга глазами.
***
Было без четверти семь, и вечер спускался на улицы города. Хозяин «Саламандры» уже разжег настенные светильники, и я издалека видела падающий на асфальт теплый свет, принимающий форму окон. Фонарь под козырьком подсвечивал его бордовую кровлю, и оттого она казалась густой и похожей на вино в бокале. Я толкнула ручку двери и оказалась внутри «Саламандры». Хозяин, Освальд Павлович, стоял за прилавком и, держа в руке странного вида пинцет, ковырялся в каком-то механизме. С нашей первой встречи прошло девять лет, Освальд Павлович немного осунулся, стал носить очки, его борода была не такой пышной, но взгляд и улыбка остались прежними. Старый волшебник с подсвечником в ладони.
Все эти годы время от времени я заглядывала в лавку. Копила карманные деньги и покупала вещички, которыми пополняла коллекцию на полочке трофеев. Освальд Павлович, похоже, разглядел во мне что-то. Какую-то искру. Я была не просто покупателем безделушек. Я стала другом Крезы.
Как-то между делом, из неоконченных фраз и обрывков мыслей старика, я поняла, что он живет здесь совсем один. Ни жены, ни детей у Крезы не было, только немецкая овчарка по кличке Фортуна. Она была удивительно умной и наверняка скрашивала вечера Освальда Павловича своим тихим умиротворяющим присутствием. Днем Освальд Павлович выпускал ее на улицу, и, когда Фортуна хотела вернуться, она пробегала мимо больших окон лавки. Тогда Креза шел к черному входу и открывал ей дверь. Она была сухопарой, подтянутой, с густой шерстью черно-подпалого окраса. Частенько Освальд Павлович отправлял ее на собачьи выставки или соревнования, и список побед Фортуны можно назвать внушительным.
Когда наступало время закрывать магазин, а это было обычно в девять вечера, Креза вешал на дверь соответствующую табличку, запирал все замки и уходил из торгового зала в другую, смежную комнату. За ту самую деревянную дверь, вечно запертую для остального мира. Там он готовил себе нехитрый ужин, курил трубку, перекидывался парой фраз с Фортуной и ложился спать, чтобы утром, часов эдак в восемь, открыть свое детище. Я не понимала, почему такой человек, как Освальд Павлович, остался совсем один. Но было очевидно, что Креза не намерен говорить о себе слишком много, а я умела дружить и не задавать лишних вопросов. Этим летом, когда мне удалось сдать выпускные экзамены в школе на высокие баллы, я вновь пришла в лавку. Пришла, чтобы рассказать добродушному старику о своих успехах и купить что-то в память о таком чудесном дне.
– Вижу, ты становишься совсем взрослой, – проговорил тогда Освальд Павлович. – Впереди целое лето, что будешь делать?
– Даже не знаю, – задумалась я. – Ждать итогов зачисления в институт. Гулять с друзьями, читать... Может, найду какую-нибудь работу.
– А как ты думаешь, отец разрешил бы тебе немного поработать в моей лавке? – продолжал Освальд Павлович, и я взглянула на него, не поверив услышанному.
– Вам, наверно, нужна уборщица? – проговорила я.
– Пожалуй, нужна, – немного подумав, кивнул Освальд Павлович. – Но помощь с делами лавки мне нужна больше. Хочешь стать торговцем безделушками?
Я продолжала таращиться на Крезу, а он засмеялся.
– У тебя снова тот взгляд, которому уже девять лет, – сказал он, вспоминая, как я впервые посмотрела на его лавку сквозь окно. – Что скажешь?
Что я скажу? А что я могла сказать на предложение проводить время в этом месте, иметь отношение к столь красивым вещам, хорошенько рассмотреть их и еще получать за это хоть какие-то деньги?!
– Конечно! Хоть сейчас! – затараторила я. – Правда не знаю, получится ли, но все будет круто, потому что я вроде как пять по алгебре и... Короче, я не знаю, что я сказала, но это мечта!
Освальд Павлович рассмеялся и погрозил мне пальцем.
– Спокойнее, девочка, спокойнее, – проговорил он. – Сперва мне нужно согласие твоих родителей. А потом можешь приходить около семи часов, обычно в это время я немного привожу в порядок лавку. Ты бы могла заняться покупателями, пока я управлюсь со счетами... Да и поручений тут хватает, я уже стал совсем старый, как видишь...
– Ну что вы, – покачала я головой. – Какой же вы старый! Вы видели, чтобы волшебники старели?
Освальд Павлович снова засмеялся.
– Спасибо, Кристина, ты чудесный ребенок, – проговорил он. – Ты, верно, ровесница моей внучки.
– У вас есть внучка? – осмелилась спросить я.
– Нет, – тихо ответил Освальд Павлович. – У меня ничего нет, кроме этой лавки.
Я замолчала, глядя на отвернувшуюся фигуру Крезы. Его сгорбленная спина удалялась к прилавку. Глубоко вздохнув, я попрощалась и поехала домой. Родители, конечно же, дали добро на мою первую вакансию, и вот перед вами молодой консультант лавки чудес. Как и договаривались, я приходила в "Саламандру" под вечер и выполняла поручения Освальда Павловича. Обычно они не вызывали затруднений. После закрытия лавки я сама вызвалась мыть полы, отыскав в складской комнатке швабру и ведро. Так началась моя первая работа. Когда же стал приближаться сентябрь, Освальд Павлович намекал, что все понимает, и работа не должна мешать моей учебе. Но я не могла и не хотела бросать старика здесь одного, поэтому решила, что буду приходить и помогать всегда, когда выдастся время. Креза, конечно же, понял, что я жалела его. Наверное, ему было смешно чувствовать жалость девушки, которая думает, что помогает. Но старику все же льстило, что я остаюсь, хоть внешне он старался не проявлять этого.
– Получишь хоть одну двойку, уволю, – ворчал Освальд Павлович, но зря. Двоек я не получала никогда.
***
Как обычно, я принялась расставлять по местам товары, которые за день смешались на прилавке. Ангелы к ангелам, а курительные трубки к пепельницам в виде черепов. Три покупателя заглянули под вечер, один взял ароматические конусы, другой алебастровую ступку, а третий справился у Освальда Павловича, не сможет ли он починить его карманные часы. Хозяин «Саламандры» ловко вскрыл корпус тонкой отверткой и, вглядываясь в механизм часов, прогудел:
– Плохо дело.
– Да что вы! – искренне огорчился покупатель. – Это же часы отца, уж почините их!
Освальд Павлович достал из верхнего ящика прилавка очки и одел их на переносицу.
– Починить-то можно, да только механизм больно старый, – сказал он, внимательно вглядываясь в переплетение крохотных шестеренок. – Оставьте их на пару дней, я рассчитаю точные размеры и сделаю заказ одному своему старому приятелю в Англии.
– Значит, почините? – с надеждой в голосе спросил покупатель. – Я все часовые мастерские обошел, говорят, часы дорогие, не возьмутся за них.
– Ничего, – добродушно хохотнул Освальд Павлович. – Будут вам ваши часы, не беспокойтесь. Кристина, оформи бланк заказа.
Я кивнула и, отложив вельветовую тряпку, которой стирала пыль со стеклянных шаров, подошла к прилавку. Там у Крезы были уже заранее напечатанные квитанции, и я протянула одну из них покупателю. Тот заполнил свои данные, а потом я стала вписывать требования заказчика в бланк, как учил меня Креза.
– Красивые часы, – вежливо улыбнулась я, пока писала.
– Спасибо, – просиял покупатель, бросив взгляд на овальный корпус циферблата. – Люблю старинные вещи.
– Надо думать, если вы здесь, – я вернула покупателю бланк, и он засмеялся.
– Доброй ночи, – попрощался он и ушел. Освальд Павлович уже настроился на окончание рабочего дня, поэтому я слышала, как в соседней комнате гремят тарелки, слышится звук установленного на плиту чайника. Фортуна крутилась вокруг него, и до меня доносился характерный звук соприкосновения ее лап и линолеума.
– Сегодня из пекарни принесли вишневый пирог, – похвастался Креза из другой комнаты. – Так что запирай двери и мигом сюда.
Как обычно, я попыталась отказаться, хоть аргументы Освальда Павловича вроде вишневого пирога были убедительными. Но мне казалось неудобным пользоваться благосклонностью своего хозяина и поедать безумно вкусный вишневый пирог. Я ведь работаю в лавке и получаю за это деньги. А Освальд Палович редкий вечер не зазывал меня чаевничать.
– Освальд Палыч, это же ваш пирог! – заявила я.
– А ты мне не устраивай делянки, девочка, – расслышала я его голос, заглушаемый звуком бурлящей воды. Похоже, одиночество этих грустных вечеров в смежной комнате не так-то просто переносить.
– Тогда помою полы еще и за вазами, – засмеялась я.
– То есть, обычно ты там не моешь?! – воскликнул Креза, и я, хохоча, отправилась за ведром и шваброй.
– Как там дела в твоем институте? – поинтересовался хозяин "Саламандры", зависая в дверях и наблюдая за моими действиями.
– Мне очень нравится, – призналась я. – И удалось подружиться с нормальной девчонкой.
– Тогда скажи, великий врач, почему у меня так болит поясница, и как это вылечить, – проговорил Креза таким противным голосом, что я чуть не запустила в него шваброй.
– Освальд Палыч, вы же обещали не подкалывать! – воскликнула я. Еще летом хозяин собирался консультироваться у меня по всем своим артритам, как он выразился. Я предупреждала, что смогу ответить что-то вразумительное лет эдак через ...дцать.
– Что это за слово такое подкалывать? – пробормотал Креза, снова скрываясь в смежной комнате. – Подкалывать можно булавку...
В этот момент колокольчик над дверью огласил торговый зал серебряным перезвоном. С негромким звуком хлопнула дверь, и в лавку вошел какой-то мужчина. Он был одет в джинсы и плотный пиджак, спасающий его от вечерней прохлады. Худощавый и высокий, мужчина остановился у входа и будто давал глазам привыкнуть к обстановке лавки. Ему, наверное, было около тридцати пяти лет. Тонкие губы незнакомца плотно сомкнулись в кривой усмешке. В свете ламп я разглядела его серые, глубоко посаженные глаза, отчего-то напоминающие мне два осколка зеркала.
– Здравствуйте! – сказала я, тыльной стороной ладони откинув выбившуюся из пучка прядь волос. Это было мое первое правило, поздороваться с гостем и проявить доброжелательность.
– Добрый вечер, – кивнул мужчина. Несколько секунд он изучал меня с таким видом, будто не понимал, что вообще я здесь делаю. Потом он как-то неопределенно повел бровями и медленно прошелся вдоль лавки.
– Мы уже закрывались, – сообщила я. – Но, если вам что-то нужно, я с удовольствием помогу вам.
Вошедший хмыкнул, словно я сказала глупость.
– Благодарю вас, вы очень любезны, – холодно произнес он и остановился у витрины с кинжалами. Лезвия их были из дамасской стали, а рукоять украшали литые орнаменты, позолота или искусная резьба. Я решила не мешать этому странному человеку и продолжила натирать полы.
– Милая вещица, – услышала я голос незнакомца и отставила швабру, чтобы посмотреть, что заинтересовало его. Теперь он стоял рядом со старинной машинкой для набора текста марки Corona. На днях я как раз отполировала ее черную поверхность настолько, что она напоминала ботинки депутата.
– Вы писатель? – спросила я лишь для того, чтобы ответить и поддержать беседу. Обычно на машинку засматривались старенькие графоманы, так и не добившиеся успеха в литературе, но полагающие, что вот такая машинка наверняка придала бы им должного писательского мастерства.
– У меня нет к этому способностей, – признался мужчина.
– Как и ко многому другому, – услышала я голос Освальда Павловича, прозвучавший необычайно твердо и жестко. Не знаю, в какой момент он возник в дверях торгового зала, но его взгляд метал молнии.
– Грубить покупателям моветон, – холодно заметил незнакомец. – Возьми пару уроков вежливости у этой девочки. Кстати, кто она?
– Не твое дело, – почти рявкнул Креза. – Зачем пожаловал?
– Захотелось взглянуть, каким старьем ты промышляешь, – заявил мужчина, медленно передвигаясь по лавке. Его взгляд, теперь казавшийся мне неприятным и липким, будто ощупывал товары "Саламандры". – Кто знает, может прикуплю парочку часов...
– Для тебя здесь ничего нет, – Освальд Павлович обогнул прилавок и встал рядом с мужчиной. – Убирайся. Или я вышвырну тебя!
– Ооо, только это ты всегда и умел, – засмеялся мужчина, и я увидела, как заходил его острый кадык под тонкой кожей. – В этом нет необходимости, я уже ухожу. Только оставлю это.
Мужчин бросил на прилавок небольшой буклет. Я не посмела притронуться к нему сейчас, но краем глаза заметила на обложке чашку кофе и мелкий шрифт.
– Забери свое барахло и проваливай! – Освальд Павлович был взбешен.
– Полегче, уважаемый антиквар, полегче! – продолжал посмеиваться мужчина. – У тебя свой бизнес, у меня свой. Решил вот открыть кофейню. Здесь, неподалеку. Возможно, твоей помощнице будет интересно. Ты-то явно не выходишь за порог этого пыльного мешка.
Тут Освальд Павлович решил ознакомиться с буклетом. Схватив его в руки, он пробежал глазами по тексту и криво усмехнулся.
– Кофейня в моем городе, – пробормотал он. – Все пытаешься доказать мне свою состоятельность?
– Я уже давно все доказал, – заявил мужчина. – А ты, видно, испугался, что народ вместо покупки твоих ангелочков повалит ко мне за куском пирога?
– До первого отравления, – хохотнул Креза. – Яд твоей души испортит воздух в окрестностях этой дешевой забегаловки.
– Тогда, боюсь, твоя лавчонка покроется мхом вместе с моей, – с сожалением сообщил мужчина и повернулся ко мне.
– Юная леди, нас не представили, но это и не нужно, – улыбнулся он. – Если этот старый скряга нанял вас мыть полы, могу предложить вам то же в моей кофейне, но за двойную цену. А если у вас имеются мозги, о чем недвусмысленно намекает ваш молчаливый взгляд, то подыщу вам что-то попрестижней.
Я ничего не ответила, только обеспокоенно взглянула на Крезу.
– Ты осточертел здесь уже всем, – пробормотал Освальд Павлович. – Вон отсюда.
На этот раз незнакомец подчинился, но перед уходом отвесил Крезе глумливый поклон.
– До скорых встреч, – пообещал незнакомец, и ему вторил громкий хлопок двери. Освальд Павлович встал у окна и смотрел в след уходящему вдоль узкой улицы мужчине. Затем, когда шаги его стихли, а силуэт пропал из виду, Креза прошел к своей жилой комнате. Я отметила, что он будто сгорбился и постарел. Теперь лицо старика казалось потухшим и неживым. Оставив швабру в углу, я последовала за ним и увидела, как он грузно опустился в кресло, замерев в нем. Фортуна почувствовала, что хозяин на жилой территории, и прибежала откуда-то из недр дома. Она жалобно поскуливала и вилась у ног Крезы, но тот безучастно продолжал смотреть в пустоту. Я быстро заперла "Саламандру", выключила свет в торговом зале и вернулась к Освальду Павловичу. Он так и не притронулся к чашке крепкого чая, что он заварил еще до прихода мужчины. На столе, закрытый прозрачным пластиковым колпаком, стоял пирог, и мне был виден его аппетитный верх, заполненный вишнями и белым кремом.
– Вам бы поужинать нормально, – проговорила я. Это для меня пирог мог стать и завтраком, и обедом, а старенький Освальд Павлович, к тому же вступивший только что в отчаянную схватку с неизвестным типом, нуждался в нормальном питании. Глядя на то, как равнодушно Креза откинулся на спинку кресла, я поняла, что будет непросто достучаться до него. Или просто понять, что произошло сейчас в торговом зале.
Я позволила себе пройти к концу этой комнаты, где, отделенная аркой, находилась маленькая кухонька. В холодильнике, как я и думала, не нашлось никакой приличной еды, одни полуфабрикаты. Пачка сосисок, картофельное пюре из порошка в баночке и прочая съедобная макулатура. Так дело не пойдет. Отыскав в одном из шкафчиков упаковку макарон, я сварила их в удивительно чистой кастрюле. Освальд Павлович явно не пользуется ею, предпочитая поедать то, что можно разогреть в микроволновке. Вместо хлеба отыскалась только черствая корка, которую я со смехом завернула в пакет, собираясь скормить каким-нибудь встретившимся по дороге домой птичкам. Также мне посчастливилось найти в нижнем ящике холодильника, среди огромных картофелин, парочку помидоров, которые выглядели очень даже прилично. Выложив на тарелку этот нехитрый ужин, я принесла его в комнату. Не ресторанное блюдо, конечно, но зато горячая еда. А судя по содержимому холодильника, у Крезы из горячего был только чай.
– Освальд Павлович, вам придется поесть, а то уволюсь и пойду работать к этому самодуру, – заявила я и увидела на губах работодателя слабую улыбку.
– Давайте, давайте, – суетилась я в несвойственной мне манере. Но сейчас кто-то один должен быть надоедливым и несносным, иначе от напряжения эта лавка взорвется. Освальд Павлович подсел к столу и наколол сосиску на вилку.
– Надо же, их варить можно! – проговорил он, смеясь. – А я все не пойму, что ж такие дорогие и такие невкусные.
– Вы же снимали с них упаковку? – засмеялась я, и ответом мне стал недоуменный взгляд. В итоге в этой небольшой комнатке воцарилась дружественная обстановка. Я с воодушевлением открыла пирог, отрезала приличный кусок и стала наслаждаться сочетанием вишни и воздушного теста. Фортуна вилась рядом, и я положила ей в миску несколько маленьких кусочков. Правда, пирог ей не пришелся по вкусу, и после непродолжительного обнюхивания она отбежала от миски.
Я хотела спросить Крезу о человеке, пришедшем в лавку, но не знала, как начать. Поэтому решила отложить этот разговор до другого раза. Быть может, Освальд Павлович сам захочет поговорить об этом происшествии. Уходя, я запомнила название кофейни, написанное на буклете, и решила поискать про него информацию в интернете.
***
Ночью мне снился тревожный сон, но на утро оказалось невозможно вспомнить его детали. Уже давно рассвело. Небо было ясным, и дворовые голуби в надежде погреться под первыми солнечными лучами, расположились на крышах. Мы жили на седьмом этаже, откуда из окон открывался вид на старый парк. По ночам его ворота, расшатанные дождливой погодой и временем, протяжно скрипели петлями. Лампочки старых фонарей давно вышли из строя и зловеще мерцали, пугая притаившихся под сенью деревьев кошек.
Я быстро собралась и присоединилась к родителям, которые завтракали на кухне. Мама колдовала с бутербродами, намереваясь отправить вместе со мной целую авоську продовольствия, но я, выпив чая с маковой булочкой, успела слинять. Сумка с медицинским халатом и кучей тетрадок уже ждала у порога. Пора идти, но в коридоре меня задержало зеркало. В нем я увидела девушку, взрослую и красивую, на мгновение показавшуюся незнакомкой. А через несколько минут автобус мчал эту девушку в институт.
По дороге я обдумывала все вчерашние сюрпризы. После разговора в парке Максим не объявлялся и ничего не писал, даже извечное пожелание спокойной ночи. Следует сказать, что сегодня мысли о нем и Даше волновали меня куда меньше, чем вчера. Я предпочитала думать, что меня это не касается.
Интересно, как там Освальд Павлович? Надеюсь, ему удалось успокоиться и немного поспать после небольшой сцены в лавке. Вчера вечером в интернете я поискала кофейню с названием "Buona Sera". Оказалось, что это целая торговая сеть, и подобные кофейни есть во многих городах. Генеральным директором "Buona Sera" был некий Борис Артемьев. Вероятно, тот самый вчерашний незнакомец. Мне ничего не удалось узнать о нем на просторах интернета, поэтому оставалось загадкой, как именно он связан с Крезой.
Автобус по неизвестной причине решил развить первую космическую скорость и уже через десять минут остановился у центральной площади, откуда до института было рукой подать. Настя еще не пришла, и я, вместо того, чтобы отправиться в аудиторию, решила воспользоваться случаем и осмотреть институт, пока никто за мной не наблюдает. Корпус снова тонул в гулкой тишине, изредка прерываемой чьими-то робкими шагами. Но пройдет еще минут пятнадцать, и все это здание загудит как пчелиный улей.
