Текст книги "Тетрадь первая"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Пишу Вам как в гроб.
* * *
Всё так же – в ту же! – морскую синь —
Глаза трагических героинь.
В сей зал, бесплатен и неоглядн,
Глазами заспанных Ариадн
Оставленных, очесами Федр
Отвергнутых, из последних недр
Вотще взывающими к ножу…
Так в грудь, жива ли еще, гляжу.
Для глаз нет занавеса. Назад
В ночи отчаливающий! Взгляд
Души – безжалостнее свинца.
– В ночи прокрадывающийся —
…
Для чувств – нет ярусов! Пуст – театр!
Так мести яростной моея —
Мчи, семипарусная ладья!
* * *
24-го нов<ого> июля 1923 г.
* * *
Для Ариадны:
Я сына от тебя хотела.
* * *
(После этих слез:)
Несоленой кажется соль
* * *
Пишу Вам во мху, пока себе в тетрадь. На меня сейчас идет огромная грозная туча – сияющая. Я читала Ваше письмо и вдруг почувствовала присутствие чего-то, кого-то – рядом. Оторвалась – туча! Я улыбнулась ей так же как в эту минуту улыбнулась бы Вам.
Короткий мох колет руки, пишу лежа, подыму голову: она, сияющая, и сосны. А рядом, как крохотные танцовщицы – лиственницы. (Солнце сквозь тучу брызжет на лист, тень карандаша – как шпага.)
Шумят поезда и шумят пороги (на реке) и еще трещат сверчки, и еще пчелы, и еще в деревне петухи – и всё-таки тихо. Мой родной, уйдите с моим письмом на волю и прочтите его так, как я его пишу. Дружочек, вспоминая Психею и Елену, думаю, что я не была такой, что это меня люди научили, т. е. бесчеловечности: я научилась от людей – м. б. они ей на мне учились. N я люблю как (и т. д.), но как (и т. д.) он мне безразличен. Чтобы с точностью определить это как нужно владеть хорошим женским (или мужским) инстинктом. Профессионально-женским, профессионально-мужским. Я этим не блещу – сейчас долго рассказывать! – но видя и видя и видя вокруг себя такое нечеловеческое деление живого на части, такую точность расчета и границ, я – о себе не говорю – допустила его в других, перестала (из высокомерия) удивляться, не поняв – сдалась. О, как это цвело в Prager Diele, и как это меня оскорбляло, Господи!
– Этот эту любит так-то… – Зачем так-то? Просто любит. – Нет, п. ч. это дает ему возможность любить эту – так-то и третью – другим манером.
Точно нельзя – целиком – двоих! Всем собой – целых двух! Выход из катастрофы многолюбия в безнаказанность распутства. И потом всем вместе сидеть и пить чай.
Я не розню и я не об этом говорю. Выбирать: т. е. принимать одно и отвергать другое, т. е. разборничать: вытыкать как вилкой из блюда – бездушное упражнение над живым, живодерство. Есть стихия сочувствия: делать чужое моим, кровным. О, это оскорбление очень знакомо мне через стихи: я люблю в Вас то-то и не люблю в Вас того-то. И я (теперь уже) молча: «Ты ничего не любишь». Права выбора в себе я не даю, когда начинают – отстраняюсь, уношу с собой всё блюдо, оставляю другого с пустой вилкой, как в немецких сказках или в детских снах.
Но – сейчас будьте внимательны – есть еще одно: стихия чисто-любовная, наибеспощаднейшая. Там это цветет. Ведь это дух разрушения! Там душа – только в придачу! Если наша встреча слепо-зрячая, то те любови зряче-слепые: глаза раздирают, чтобы лучше видеть и ничего не видеть, кроме как на миллиметр от своих (а то и вовсе вне расстояния!) – такие же разодранные глаза. Там – ненависть.
* * *
Думаю о Вашем втором зрении. Оно – изумительно. В одном из предыдущих писем – «поэтесса» – я поморщилась и уже в следующем – а я ничего не спросила – пояснение. То же сегодня. Вчера я Вам писала (еще на Берлин) об эстетской «отраве ради отравы», а сегодня Ваша приписка: – «Что-то в моем последнем письме было не так». – Дорогое дитя мое, откуда?
* * *
Но признаюсь Вам сейчас в одном. Сейчас, идя по лесу я думала: – а откуда же: сделай мне больно! (то, что мы все знаем и, чего не зная, мы ничего не знаем) – этот вечный вопль души в любви. Вопль, надежда, жажда.
Что – это желание боли? И не об этом ли Вы, опережая, писали? Ведь душа – единовременность, в ней всё сразу, она вся – сразу. Это жизнь распределяет. Постепенность – дело выявления, не суть. Пример из музыки: ведь вся гамма в горле уже есть, но нельзя спеть ее сразу, отсюда: если хочешь спеть гамму, не удовлетворяясь иметь ее в себе, смирись и признай постепенность.
Перевод вещи во время.
* * *
Есть в Вашем письме нечто вроде упрека. – «Вы отравлены логикой». Дитя, этот упрек мне знаком как собственная рука. Мне не было 16-ти лет – поэт Эллис [187]187
Наст. имя: Лев Львович Кобылинский (1879 – 1947).
[Закрыть], к<оторо>го Вы знаете по записям Белого [188]188
Цветаева имеет в виду «Воспоминания о А. А. Блоке» А. Белого.
[Закрыть] – сказал обо мне: – Архив в хаосе. – «Да, но лучше, чем хаос в архиве!» Это – я, один из моих камней (о меня!) преткновения людей и спасательных кругов от них.
* * *
Вы сейчас на воле. Выберите себе какое-нибудь любимое дерево. Это необходимо. С собой Вы его не возьмете, в себе – да. Ничего бы не следовало любить, что не возьмешь с собой в гроб.
* * *
…В<еру> З<ай>цеву я нежно люблю, и она меня, не понимая, очень. Б<орис> К<онстантинович> [189]189
Б. К. Зайцев
[Закрыть] мне скучен. А Х<одасеви>ч – гнусен. Последние стихи его о заумности [190]190
Речь идет о ст-нии «Жив Бог! Умен, а не заумен…».
[Закрыть] – прямой вызов Пастернаку и мне. Конечно, он о нас – думал. Ангелам Богу предстоящим я всего предпочитала человека. Наши лучшие слова – интонации. (Кстати, откуда Х<одасеви>ч взял, что ангел говорит словами?!) Жену его [191]191
Нина Николаевна Берберова (1901 – 1993) – в то время начинающая поэтесса, впоследствии известная писательница.
[Закрыть] знаю (слегка) и глубоко равнодушна, хотя бы из-за того уже, что никогда, никогда, ни секундочки не любила Х<одасеви>ча, т. е. в главном: в двуедином видении любви и поэзии с ней расхожусь. Из поэтов люблю Пастернака, Маяковского и – да, Мандельштама. И совсем по-другому уже – Ахматову и Блока. В Х<одасеви>че я не чувствую стихии, а не чувствую – потому что ее нет. Вам как литер<атурному> критику нужно быть и широким и бесстрашным и справедливым. Он зол и без обратной стихии добра. Он – мал. Маленький бесенок, змееныш, удавёныш с растравительным голосом. Бог с ним, дай ему Бог здоровья и побольше разумных поэм и Нин!
* * *
Есть ли у Вас Tristia М<андельшта>ма? М. б. Вам будет <пропуск одного слова> знать, что стихи: «В разноголосице девического хора», «На розвальнях уложенных соломой», «Не веря воскресенья чуду» и еще несколько – написаны мне. Это было в 1916 году и я тогда дарила ему Москву. Стихов он, из-за жены (недавней и ревнивой) посвятить не решился. У меня много стихов к нему, приеду – привезу. (Между пр<очим>, все «Проводы» в каком-то № «Русской Мысли». Стихи 1916 г.)
Дружочек, я подарю Вам все свои дохлые шкуры, целую кладовую дохлых шкур! – а сама змея – молодая и зеленая, в новой шкуре, как ни в чем не бывало. Может, и ее подарю!
* * *
О Белом. В прошлом году, когда я приехала из России я встречалась с ним (знакома была с 1910 г., но встретилась только в 1922 г.), он рванулся ко мне навстречу – весь – с фалдами и чувствами. У меня было чувство бесконечного умиления и жалости и горечи за такое одиночество (всяческое!) я твердо знала, что будь я сейчас свободна, я бы осталась с ним, смутно, но верно чуя, что для него, именно для него, призрака – сочувствие, участие, восхищение людей – мало. Что ему просто нужен – уход. (Я не сказала – простой, да какая тут простота, когда – поэт!) Что ему просто нужно – очень непростые вещи. (Это мне напоминает книгу священника (академика) Погодина «Простые речи о мудрёных вещах» [192]192
«Простая речь о мудреных вещах» – сочинение Михаила Погодина.
[Закрыть], еще из библиотеки деда.) И я бы, не любя его, всё-таки его, всего его, на себя взяла – и только потому, что рядом не было никакой другой, не только не было, но как раз – убыло (уход Аси). Но это было невозможно, такого оставлять (внешне, хотя бы на час) нельзя. Ибо нельзя, одновременно: с 1 ч. дня по 1 ч. ночи – в Праге (куда я ехала) – и в Берлине. А ему именно нужно было в Берлине, т. е. с ним. Не именно меня, я думаю, – он меня даже не рассмотрел, хотя и писал о Разлуке, хотя ко мне из своего гробовщицкого поселка Zossen’a и рвался – скажем, безымянно-меня, но я сумела бы вчувствоваться. (И не на такое жизнь – сердце – чернила – а, главное, время – тратила! Единственное из всего перечисленного – и опущенного – невозместимое!) Чего бы я, голубчик, не сумела! Но —
Отношение было спокойное, он глубоко и сердечно-воспитан, со всплесками нежности – он весь – всплёск! – с моими ответными – и с его ответной радостью. Никогда не забуду поездки в автомобиле, ночью, в Шарлоттенбург, когда деревья мчали на нас. Было чувство того света. О, расскажу! И это – подарю. Это не дохлая шкура, это отрезок (хотя и крохотный) живой змеи. Кстати, ненавижу змей, завидев поперек дороги, а иногда просто заслышав (а здесь их мно-ого! Позор на гады [193]193
Осторожно, змеи (чешск.).
[Закрыть]. В самых земляничных и ежевичных местах:
Берегись
Змеи любят землянику!
И речные есть. Плывешь – и она плывет) – итак, завидев и даже незавидев бегу обратно три километра не оборачиваясь, до дома. Змея или нет, но жизнь. Здесь не было огорчительных достоверностей.
* * *
А! Поняла! Болевое в любви единолично, усладительное – безлично. Боль называется ты, усладительное – безымянно. Поэтому «хорошо» нам может быть со всяким (NB! можно это «хорошо» от всякого не принять) боли мы хотим только от одного. Боль есть ты в любви, наша личная в ней примета. Отсюда: «сделай больно!» т. е. скажи, что это ты, назовись.
* * *
– Читали ли Вы Николая Курбатова? [194]194
Роман Эренбурга «Жизнь и гибель Николая Курбатова».
[Закрыть] Начал он его писать в дни горячей дружбы со мной и героиню намеревался писать с меня. Но – как скоро Э<ренбур>г ни пиши, дружить со мной – еще <пропуск одного слова>, поэтому: не успел. Разошлись – сразу и резко. Зачатая в любви, рожденная в гневе, героиня должна была выйти чудовищем. – Напишите.
* * *
Прозрение – презрение – призрение.
(Прозрение – тебя в веках, презрение – к тебе, в вершках, призрение – тебя, в руках.)
* * *
Это волчицы грусть,
Схожая с громом:
– Ромул мой, Ромул!
* * *
Стихи за июнь:
1. На дне она где ил
2. Когда друг к другу льнем
3. Закачай меня
4. Чем окончился этот случай
5. На назначенное свиданье
6. Рано еще —
7. Пядь последняя и крайняя
8. Занавес
9. Красавцы, не ездите!
10. Строительница струн
11. В некой разлинованности
12. Брат
13. В глубокий час души
14. Божественно и детски гол
15. Глаза трагических героинь
16. Наклон
* * *
(Стихи: Наклон, к ним пометка:)
Проверьте и будьте внимательны, это не пустой подбор сравнений, это – из книги подобий, которая есть – я. Напишите, которое из них больше дошло (ожгло). Наклоняться можно и ввысь (раз земля – шар!). На коленях, ведь это довершенный наклон: мать перед спящим сыном, к к<оторо>му сначала клонилась – до-клонилась – т. е. молится. Не принимайте наклона как высокомерия и коленопреклонения как смирения, это не те меры. Откиньте всякую, увидьте движение, и вне человеческого дурного опыта, увидьте смысл его.
* * *
Смогу ли я, не боясь и не считаясь (– чужого страха и: с чужим расчетом) быть с Вами тем, кто я есмь. Вы в начале безмерности.
* * *
– Есть ли у Вас мир, кроме моего, т. е. природы, работы, одиночества? Значат ли что-нб. в Вашей жизни: дела, деньги, «друзья», войны, новости, открытия, – всё чем заполняют день. Любите ли Вы что-нибудь кроме? (всего, т. е. одного). Будьте правдивы, не считайтесь с тем, что от того или иного ответа я буду любить Вас больше – или меньше, ведь для Вас важно быть любимым – именно в упор, чтобы Вас любили, а не соседа. Есть ли у Вас это чувство – негодования как на оскорбление – когда любя Вас – любят мимо, навязывая Вам – чужие добродетели! Что Вам от того, что я буду любить Вас – не знаю как – когда это – не Вы?! Только оскорбительно.
Истоки мне Ваши близки, русло может быть чуждо, да о русле (ходе) реки нельзя говорить, пока она не дошла до устья. Подвержены ли Вы музыке, меняетесь ли, и мгновенно меняетесь ли от нее? В Prager-Diele (единственная пядь земли, на которой мы вместе стояли, да и то врозь! Не без иронии: «земли») в Prager-Diele ее просто не слышали, не услышали поэтому и меня.
* * *
Помните, что Вы должны мне быть неким духовным (слово между нами излишнее!) оплотом. Там, где всё содержание, формы нет, это Вы обо мне сказали (ставлю ударение и на Вы и на мне). И вот, эта встреча чужого отсутствия (т. е. сплошной формы, если была бы мужчина – сказала бы: форм!) с моим присутствием (т. е. сплошным содержанием), – словом, с Берлином у меня много неоконченных (не: неуплоченных, а: сплошь переплоченных!) счетов, я должна иметь Вас союзником, хотя бы мысленным. Стихи мне перед людьми не оплот: брешь в которую все ломятся. Я должна знать, что вся в Вас дома, что мне другого дома не нужно. (Как черновая тетрадь, в которую – всё.)
Вы наверное думаете, что я страшно торгуюсь: и собакой (слепца!) будь, и оплотом будь, и домом, и краем земли. Деточка, м. б., всё выйдет по-другому и я от Вас буду искать оплота (бежать на край земли)?! – Шучу. —
(NB! Когда я говорю «шучу», тут-то и становится серьезным! 1932 г.)
Моя тетрадь для стихов превратилась в тетрадь записей к Вам, а моя обширная переписка – в диалог. Впрочем, для точности прибавлю, что кроме Вас для меня сейчас еще – вне Праги – существует С. М. В<олкон>ский, мой далекий, недосягаемый друг.
* * *
Знайте, что я далеко не всё Вам пишу, что хочется, и далеко еще не всё хочу, что буду хотеть.
* * *
Исток моего доверия к Вам – самооткрытый Вами Добровольческий Марш [195]195
Ст-ние «Посмертный марш».
[Закрыть] в Ремесле и то (не знаю что), что Вы мне – один из всех людей – сейчас в письмах даете.
* * *
Хорошо именно, что Вам 20 л., а мне 30 л. Если бы я была на 10 лет старше, я не говорила бы о материнстве. (NB! – о бабушкинстве!)
* * *
А хотите – 10 л. и 20 л.? Прежде чем говорить нет, взвесьте. Проследите внимательно вопрос, он менее добр и прост чем кажется.
* * *
Что совершает события между нами, никогда вместе ни одной секунды не бывшими? Какое восхитительное доказательство со-бытия!
* * *
Человечески любить мы можем иногда десятерых за-раз, любовно – много – двух. Нечеловечески – всегда одного.
* * *
Отрывки:
Психеи неподсудной.
* * *
Будьте живы и лживы, – живите жизнь!
Обыгрывайте Психею!
* * *
Круг
Сих неприсваивающих рук…
* * *
(Раковина – 31-го июля 1923 г.)
* * *
…солью
Моря и крóви…
* * *
Так в ненавистный дом —
Улица тащится
* * *
Так о своем, родном
Грезит приказчица,
Так в ненавистный дом —
Улица тащится
* * *
Ужас заочности…
Так из песочницы
Тихо течет песок.
* * *
Это – заочности
Взгляд – из последних глаз!
* * *
Разминовение минут
* * *
Из Валтазарова зала зла
Я тебя вызвала и взяла —
В зори…
* * *
Тише – утешу
* * *
В самую душу тебе шумя…
* * *
Солью
Моря, и кровью —
* * *
Как в детства глухие года
[…]
Когда города
Обрушиваются на нас
Глухими дверьми
И слепостью стен фабричных,
В те первые дни
Отчаяний заграничных…
Подъездов, застав…
* * *
Когда новостей
не хочешь
* * *
Смысл: так подъезжаю к – любви? смерти? старости?
* * *
NB! Я не хочу ставить между Вами и мной – своего отношения которое – рано или поздно мне Вас заслонит (NB! своей оценки, которая – рано или поздно – мне Вас откроет). Поэтому не посылайте – своих стихов, для них еще рано.
* * *
арий
* * *
(Кастальскому току [196]196
Ст-ние «Заочность».
[Закрыть] – 4-го нов<ого> авг<уста> 1923 г. В глубокий час души, В глубокий – ночи [197]197
Второе ст-ние цикла «Час души».
[Закрыть] – 8-го нов<ого> авг<уста> 1923 г.)
* * *
Минута: варианты:
* * *
Минута: минущая: минешь!
Не выманишь из рощи Муз!
Семидесяти кож змеиных —
Минутностями не смущусь
* * *
Шестидесяти сроков мнимых
Секундностями…
* * *
Минута: минущая: минешь!
Акулам в люк!
Да будет выброшено ныне ж
Что завтра б – вырвано из рук.
* * *
Глаза перерастают жизнь,
Куст обгоняет лес.
* * *
Час без путей, но и без пут —
Час…
* * *
Так писем не ждут [198]198
Ст-ние «Письмо».
[Закрыть] – 11-го авг<уста> 1923 г.
Минута – 12-го авг<уста> 1923 г.
* * *
Есть час Души [199]199
Третье ст-ние «Час души».
[Закрыть]: варианты:
С глаз – все завесы! Знай – гроза —
Душа! Грозы же час —
Час запахов. В тот час глаза
Растут и царства в нас
* * *
С глаз – все завесы! Все пуды
С подошв! Все звёзды – в пруд!
Час запахов. В тот час сады,
Растут, глаза растут.
* * *
Есть час Души – 14-го нов<ого> авг<уста> 1923 г.
* * *
Дошли ли до Вас мои письма от 26-го и 28-го июля, последнее, согласно Вашей просьбе, по старому адр<есу>. Никогда бы не решилась тревожить Вас в Вашем молчании, если бы не страх совершить несправедливость, приписав Вашей сознательной воле то, что м. б. объясняется своеволием почты. Вкратце: я писала Вам дважды и ни на одно из писем ответа не получила. Последнее что я от Вас имела – открытка с просьбой писать по старому адресу. (Ровно три недели назад.)
Если мои письма дошли – всякие объяснения Вашего молчания – излишни. Равно как всякие Ваши дальнейшие заботы о моих земных делах, с благодарностью, отклонены. Мне останется только просить у Вас прощения за ошибку дверью, что – наперед и наугад – в этих строках и делаю.
Итак, жду только «да» или «нет». Это из всех слов, в конце концов, всё-таки самые содержательные.
МЦ.
Адр<ес мой до 1-го окт<ября> прежний, дальше – не знаю, ибо переезжаю.
P. S. Был у Вас от меня с оказией около 30-го июля один человек, но ничего, кроме пустоты и извёстки в Вашей квартире, не нашел. – «Там давно никто не живет».
* * *
(Приписка чернилом:)
Не скрою от Вас – и в этом м. б. мое предельное великодушие – что Вы одна из моих горчайших и жесточайших обид за жизнь.
* * *
Между нами клинок двуострый [200]200
Ст-ние «Клинок».
[Закрыть] (Б. П.) – варианты:
1. Но бывает такая примесь
Прерий в ветре и бездны в губ
Дуновении
2. Но бывает такая примесь
Прерий в ветре, такая вслух
Тайна сказана. Меч, храни нас
От бессмертных душ наших двух!
Двух? Но это тела – по счету!
* * *
Двух? Но если
– двое сказать – кто смог?
Нет, от нашей | единой крови,
этой |
От которой – потек клинок!
* * *
магнолий |
Губы – что! Лепестки из боли |
—
Нет, от нашей единой воли,
От которой – потек клинок!
* * *
Боль и сласть – равенства знак
* * *
Но бывает такая примесь
Прерий в ветре и бездны в губ
Дуновении… В рай не примут?
Так в аду – даром сожгут!
* * *
Но бывает такая примесь
Прерий в ветре и бездны в губ
Дуновении… ринусь
Как пловец – в черную глубь!
* * *
Меч, храни нас
От беды – пущей меча!
* * *
Слушай (вот уж шепчу) срываясь
С неба (вот уж к плечу) звезда
В море падает… Острова есть
* * *
(Кончено 18-го авг<уста> 1923 г.)
* * *
Любовь, любовь,
Вселенская ересь двух!
* * *
Гудят провода,
На них воробьи —
Как воры…
* * *
Руками держи
Любовь свою, мни
Тискай!
Правами вяжи!
Глазами вражды, сыска
Гляди – На груди
* * *
Курьерская гарь
К большим городам —
Не к вам мы!
Я думала встарь
Что – по проводам
Телеграммы
Идут: по струне
Спешащий лоскут:
«Срочно».
Сама по струне
Хожу – вся душа —
В клочья!
Мне писем не шлют
Последнее Шах —
Отнял.
Бумажный лоскут
Повисший в ветрах —
Вот я…
* * *
Пространство – стена
Но время – брешь
В эту стену.
* * *
Душа стеснена.
Не стерпишь – так взрежь
Вены!
Пространство – стена,
Но время – брешь
В эту стену.
<Вдоль правого поля, напротив последнего фрагмента:> Время, т. е. смерть, т. е. конец пространству и времени.
* * *
(Без рук не обнять [201]201
Ст-ние «Наука Фомы».
[Закрыть]: варианты)
Прав – только сосед…
* * *
Иначе – звезда
Сглазит!
* * *
(24-го авг<уста> 1923 г.)
* * *
Всё меня отшвыривает, Б. П., к Вам на грудь, к Вам в грудь. Вас многие будут любить и Вы будете знаменитым поэтом, но никогда и ни в ком Вы так не прозвучите, я читаю Ваши умыслы.
* * *
(Меж нами – десять заповедей [202]202
Первое ст-ние цикла «Магдалина».
[Закрыть]: варианты:)
И плакала бы, и плакала бы
Пока не стало глаз.
* * *
Час сей – года накапливался…
(века?)
* * *
Теки ж, теки же, огненная,
На глиняные пески!
Страсть, по частям распроданная,
Расплёванная – теки!
* * *
Отчаянием, раскаянием —
Испариною с чела!
* * *
Тóржищам
* * *
Господи! Злые – люди!
Вот я и девой
Блудною вышла.
Каждый хвалил мои груди
Сердца ж под левой —
Никто не слышал.
Господи! Злые – дети!
* * *
Господи! Злые – тоже
Слуги твои.
* * *
Дитя моей души! Беру Вашу головку к себе на грудь, обнимая обеими руками и – так – рассказываю: я за этот месяц исстрадалась. Вы действительно дитя мое – через боль. Достоверности следующие: ни на одно из своих последних писем я не получила ответа, мое последнее письмо опущенное мною самой в Праге 2? числа пропало, как и Ваше последнее. Станьте на секунду мною и поймите: ни строки, ни слова, целый месяц, день за днем, час за часом. Не подозревайте меня в бедности: я друзьями богата, у меня прочные связи с душами, но что мне было делать, когда из всех на свете в данный час души мне нужны были только Вы?! О, это часто случается (NB! кстати, не оправдание и даже не объяснение: чаще всего случаются – низости. 1932 г.) собеседник замолк (задумался). Я не приходо-расходная книга, я – сплошной расход и сплошной кредит. Моя главная забота всегда: не болен ли? Жив – значит, мой! Но с Вами другое: напряжение мое к Вам и Ваше ко мне (?) было таково (о как я не знаю, не знаю, не знаю другого!) что молчание здесь было явной злой волей: злой, п. ч. мне было больно, волей, п. ч. этого другой и хотел. Я непрерывно о Вас думала, я ни о чем другом не думала – о, Вы не знаете меня! – Мои чувства – наваждения, и я безумно страдаю! Вначале это был сплошной оправдательный акт: невинен, невинен, невинен, это – злое чудо, знаю, ручаюсь, верю! Это – жизнь искушает. Дорвусь. Дождусь. Завтра! Но завтра приходило, письма не было, и еще завтра, и еще, и еще: Я получала чудные письма – от друзей, давнишних, и совсем от чужих, все точно сговорились, чтобы вернуть меня в (постоянное) чувство: себя, вернуть мне себя, меня – себе – да, я читала письма и радовалась и отзывалась, но что-то внутри щемило и ныло и выло и разгоралось и гасло (не гасло!) настоящий нож в сердце, не <пропуск одного слова> даже во сне. Две недели прошло, у меня отстоялась горечь, я брала себя за голову и спрашивала (вслух) – За что? Ну, любит магазинную (или литературную) барышню, – ну, а я-то при чем? Я-то что сделала? Нет, барышня – вздор, это просто – жест игрока (для 20-ти л. – недурно!) – дал – возьму обратно. Заставить страдать (l’éternel masculin [203]203
вечно-мужское (фр.).
[Закрыть]). Но, друг, я не из тех, льстящихся на плеть, как только я вижу, что другой – нарочно (мучает), я сразу перестаю страдать. Мне смешно. И если мне все эти недели ни разу не стало смешно – то только потому, что уверенности в Вашем мучительстве – у меня не было. (И – глупо: зачем плеть, когда всё само плыло Вам в руки, так плыло Вам в руки, такое – всё! Когда вся тайна, вся сила, вся чара были в правде: в абсолютной безмерности чувств?!) Если Вы игрок, Ваша ставка – проиграна.
И такая боль потери, такая обида за живую мою душу, такая горечь, что – не будь стихи —. О, мне этого хотелось: чужого и тупого тела, без души (говорят, что бывает!), чтобы и помину не было о душе, зачем душа, когда ее так топчут? И не Вам месть – себе: за все ошибки, все промахи, за эти распахнутые руки, вечно хватающие воздух.
Друг, я не маленькая девочка (хотя, в чем-то – никогда не дорасту) – жгла, обжигалась, горела, страдала – всё было! – но так разбиваться, как я о Вас разбилась – ни о кого, никогда. Это была ставка доверия, поймите. Я оборвалась с Вас как с <фраза не окончена>
Последние дни (третьего дня, вчера) я уже чувствовала к Вам шутливое презрение, я знала, что Вы и на это письмо не ответите и с губ моих, с самого края их, уже неудержимо рвалось: хам!
* * *
Я получила Ваше письмо. Я глядела на буквы конверта. Я еще ничего не чувствовала. (Я не из плачущих, слез не было ни разу, не было и сейчас.) Я еще не раскрывала письма. Внутри было – огромное сияние. Я бы могла заснуть с Вашим невскрытым конвертом на груди. Письмо было – во мне. Этот час был то, к чему я рвалась – ну-ка, помножим? В сутках – 24 часа, а дней всех прошло 32. 24x32 <запись вычисления в столбик> =768 часов, о, я не преувеличиваю, Вы меня не знаете, – узнайте меня! Это письмо было предельным осуществлением моей души, я свою душу держала в руках. – Вот. —
* * *
Думаю о бывшем. Дитя мое, это было искушение. Одновременная пропажа двух писем: обоюдо-пропажа: два вопроса без ответа (здесь, кажется, помогла бы алгебра – или космография? Я тогда всего этого не учила, не зная как понадобится!) В этом что-то роковое. Жизнь искушала – и я поддалась. Вы, мое кровное, родное, обожаемое дитя, моя радость, мое умиление (NB! я этого человека никогда не видела и даже не попросила карточки – 1932 г.) – сделались игроком, из призраков – почти что приказчиком, я вырвала Вас из себя, я почувствовала презрение к себе. Я была на самом краю (вчера!) другого человека, просто – губ. Провожала его на вокзал, стояли под луной, его холодная, как лед, рука в моей, руки не расходились, слова прощания уже кончились, глядели, не глядели, и я: «Если бы…» и как-то задохнувшись… «Если бы…» (сейчас не была такая большая луна…) и тихонько высвободив руку: – «Доброй ночи!» – Не судите меня. Если бы… Вы меня знали (Вы бы поняли что я Вас сейчас уже не люблю, люблю другого. 1932 г., в подлиннике же:) Вы бы поняли, что к губам этого милого, ласкового, веселого, чужого человека меня влекло просто – отчаяние. Это было вчера, в 12-том ночи. Уходил последний поезд.
(С этого 12-го ч. ночи начинается жизненный этап поэм: Горы и Конца. – 1932 г. Всё последующее уже – явно – тому.)
Думай обо мне что хочешь, мальчик, твоя голова у меня на груди, держу тебя близко и нежно. Перечти эти строки вечером у последнего окна (света), потом отойди вглубь комнаты, сядь, закрой глаза. Легкий стук: – Это я. Можно? – Не открывай глаз, ты меня всё равно узнаешь! Только подайся немножко – если это даже стул, места хватит: мне его мало надо. Большой ты или маленький, для меня – всё мальчик, беру тебя на колени, нет, так ты выше меня и тогда моя голова на твоей груди, а я хочу тебя – к себе. И вот, рассказываю тебе: руками по волосам и вдоль щеки, и никакой обиды нет, и ничего на свете нет, и если ты немножко ближе придвинешься, ты услышишь то, что я так тщетно тщусь передать в стихах и в письмах: просто – сердце.
* * *
У меня есть записи всего этого месяца: «Бюллетень болезни». Пришлю Вам его после Вашего следующего письма.
Убедите меня в необходимости Вам моих писем, – трещина доверия, ничего не поделаешь.
1-го переезжаю в Прагу, новый адр<ес> мой: Praha Kašiře Šwedska ul
«Оказия» не заставшая Вас была просто деньги, я боялась берлинской революции и хотела чтобы у Вас была в руках возможность выехать. Сейчас, из-за переезда, их уже у меня в руках нет, но как только войду в колею непременно вышлю – если Вам нужно, о чем убедительно прошу сообщить. Кроны здесь – ничто, в Берлине они – много, и я не способна на только-лирическую дружбу. Просто – Вы мой, мое дитя, я не могу, чтобы Вы нуждались. (Если не нуждаетесь – тем лучше!)
А вот Вам земные приметы: лица, мое и Алино, скорее очертания, чем лица.
* * *
Записи.
Чудо души и причуда губ.
* * *
Плач Ахилла над телом Патрокла.
* * *
Вы, как критик, читаете современный хлам, вещи одного дня, а Вам, как моему другу, нужно читать Библию и Трою.
* * *
Дайте мне Вас – издалека – вырастить. Мне хочется вложить Вам в руки самое лучшее и самое вечное, что есть в мире: подарить Вам всё. Когда говорят: «я даю тебе мою душу» думают только о губах, о заботах и о слезах. Это получающий знает и поэтому – принимает. Когда же я говорю, я действительно думаю о всей душе: моей – всей, т. е. мне ведомой, и всей вне-моей, той которая не может быть моей (ни Вашей!). Это получающий знает и поэтому – не принимает (не принял бы и одной моей!). Дайте мне чудо приемлющих до конца (и без конца!) рук. Будьте своими двумя ладонями и подставьте их. Соберите себя в две ладони и раскройте их. Ясно?
(NB! Так же безнадежно как принять в ладони весь ливень: несколько капель, остальное – мимо. 1932 г.)
Напор велик и плоскость мала (подчеркиваю для ударения).
* * *
Отрывки:
Так <в> воздухе и синем
Гиганта шаги по вершинам.
* * *
NB! Луна сквозь лохматое дерево.
* * *
О городе: видение города, город у ног, звезды сорвались с неба на землю – вызвездило – ночью город – карта звездного неба.
* * *
Тысячью бессонных окон
Вызвездившая земля
* * *
Разве пó небу ступают?!
* * *
Но не столь земля презренна
[…]
Небо ночь свела на землю:
Картою созвездий – прах
Расстилается…
* * *
Я смотрю на свои земные дела как боги на битву троянцев с ахейцами.
* * *
(Стихи: С этой горы – как с крыши… 30-го августа 1923 г.)
* * *
Нищеты моей пригорок!
Не отдам тебя за негу —
Оттого что ночью город
Опрокинутое небо
Звездное
Оттого что город – звёзды
Для глядящего с горы
Звездной и военной картой
Город лег (златая Прага
Именем)
Небо сведено на землю
Картою созвездий – Прах
Расстилается…
* * *
О благовониях (непоставленный ей вопрос Христа: откуда?).
* * *
(Два стиха Магдалина – 31-го авг<уста>)
* * *
Я тебя запеленала
В огненную пелену
(волосы)
* * *
Губы стонущие: мало!
: льну!
Я тебя запеленала
В огненную пелену
* * *
До свиданья!
То есть:
До страданья
* * *
2-го нов<ого> сентября 1923 г. переезжаю в Прагу.
* * *
прага
(переехала 2-го)
3-го сент<ября> 1923 г. (в окне туман, Аля говорит: Живем в небе.)
Б<ахрах>у отправила во вторник и в среду (экспрессом), т. е. 28-го и 29-го.
* * *
Этот отлив —
Крови от щек…
* * *
Отлило, обмерло
* * *
Самый ничтожный порой как взморье
Тихого Океана
* * *
Знаете, этот отлив атлантский
Крови от щек
* * *
Час, когда книгу достать из шкафа
Труд
Час когда лиру роняет Сафо
* * *
Станций:
Расстанься
* * *
Это письмо похоже на последнее. Завтра 5-ое, последний срок. Не напишете – Вам не нужно, значит не нужно и мне. Моих писем Вы не могли не получить, или же: повторяющаяся случайность есть судьба (русское «не-судьба»!). Я писала Вам во вторник, 28-го и в среду 29-го (экспр<ессом>). Я писала Вам из глубины существа, была перед Вами беззащитна как перед собственной душой. Если Вы на эти слова не сумели найти слов, Вы их никогда не найдете и лучше кончить сейчас.
У меня к Вам ни гнева, ни обиды, – ни одного дурного чувства. Спасибо Вам за всё доброе, другого помнить не буду.
Не скажу Вам даже, что навсегда прощаюсь с Вами, это решит жизнь. Не отнимаю у Вас права когда-нибудь, в какой-то там час, окликнуть меня, но не даю Вам права окликать меня зря. Это уже будет делом Вашей чести (верней, чем совесть!).
Когда-нибудь пришлю Вам стихи: Ваше да вернется к Вам, ничего не присваиваю и ничего не стыжусь: это – уже очищенное, можете их всем читать.
«Бюллетень болезни» оставляю, как был, в тетрадке – видите, я правдива и не пишу, что жгу.
А Вам, дружочек – и задумываюсь: не знаю, чего пожелать?
* * *
Расставание или разминовение – не знаю. М. б. расставание – на день, м. б. разминовение – на жизнь. Я сыта ожиданием и тоской и сознанием несправедливости и праздным биением в стену, всё это не для меня, я в такие времена не живу. Мне нужно быть и расти, так я по рукам скована.
* * *
Милый друг, сейчас мы друг от друга дальше, чем были вначале – между нами живой человек [204]204
Речь идет о К. Б. Родзевиче.
[Закрыть]. Если это у Вас не считается – не будет считаться и у меня. Дороги души напрямик и свыше жизни, – но – я Вас не знаю. Между нами ничего и никого, но рядом со мной живой, чужой. Если это Вам мешает – простимся. Не скрою что ничего от меня к Вам не изменилось [205]205
кроме напряжения, т. е. – всего. 1932 г.
[Закрыть] – я м. б. столь же чудовище как чудо – но не зная Вас, или: зная Вас – не могу скрыть и достоверности. Ваше изменение, если последует, принимаю: Вы молоды и чувствуете свою боль.
