Текст книги "Петля дорог"
Автор книги: Марина и Сергей Дяченко
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 55 страниц)
Вот маленькая новеллка о встрече двух влюбленных. Ирена помнила, как тяжело она ей давалась, как вяло шел диалог, он и на бумаге остался таким же вялым – бесконечная болтовня двух картонных персонажей, волею автора усаженных на парковую скамейку…
Ирена помнила эту болтовню. И теперь, содрогаясь, раз за разом перечитывала все тот же рассказ, в котором диалога не было почти совсем. А была одна только эта скамейка. Старый ствол с приколоченной спинкой. Лежачее дерево с трафаретами прошлогодних листьев, похожих на отпечатки пальцев, с замысловатыми дорожками древоточцев, с ярким фантиком в щели; вместо ожидаемых слов о любви пришло ощущение, яркое, как этот фантик. Юные Иренины персонажи молчали – и она почти с ужасом узнала в них своих однокурсников, влюбленную парочку, когда-то вдохновившую ее на этот рассказ, но потом потерявшуюся за ненадобностью, за банальностью фраз…
А теперь она вспомнила их. И увидела – молча сидящих на скамейке-стволе, глядящих в разные стороны.
Она заплакала. Потом перестала, жестко вытерла слезы, закусила губу:
– Это бред… Это МОДЕЛЬ!
Вероятно, Анджей был высокого мнения о ее литературном даре.
А может быть, это всего лишь побочный эффект?.. Что она знает о законах моделирования… вытащивших из глубин небытия адвоката-упыря Яна Семироля?!
Вот, значит, что имел в виду вампир, говоря об аргументе. Да, эта невзрачная книжка – действительно аргумент, даже ее, Ирену, убедит в чем угодно…
Сиреневые цветы, воскресшие за ночь, наполняли комнату запахом травы.
* * *
Ее удивило, что кресло, в котором обычно скучал громила-Сит, сегодня утром оказалось пустым. Столик в гостиной, на которым обычно дожидался Иренин завтрак, тоже пустовал; обнаружив это, Ирена поняла, что проголодалась.
Дом казался покинутым. Ирена потихоньку спустилась к входной двери. Подергала за ручку – заперто, а ключи, вероятно, у Ника. Но ведь должны быть и другие двери…
– Доброе утро, Ирена.
Ей удалось не выдать замешательства. Семироль стоял на лестнице, этажом выше.
– Завтрак у меня в кабинете… Идемте.
В молчании они прошли по памятному Ирене коридору – ей, наверное, никогда не забыть, как Семироль вел ее, шатающуюся, вел, как она думала, на верную смерть…
– Вам понравились вещи?
Стараниями Семироля она оделась сегодня во все новое. И неправдой было бы утверждать, что она не отдала должное его вкусу. Что, подкрасив губы и взглянув на себя в зеркало, она не испытала мгновенного острого удовольствия…
– Все впору? Подходит? Одежда? Косметика? Белье?
– Да, – она нервно одернула свой новый светлый пиджачок. – Спасибо. Я вот хотела спросить…
Она хотела спросить, на какой клумбе Семироль оборвал неприхотливые осенние сорняки сиреневого цвета. Но в последний момент прикусила язык. Она уже нафантазировала визит Семироля в ее покинутый опечатанный двор – и ей будет неприятно узнать, что букетик куплен случайно, у запоздалой старушки-цветочницы…
– Что вы хотели спросить, Ирена?
Она попыталась придумать некий нейтральный вопрос – и не придумала.
– О чем вы хотели спросить?
– А куда Сит-то подевался? – ляпнула она первое, что пришло в голову.
– Отдыхает, – отозвался Семироль после коротенькой паузы. – У него сегодня выходной.
В кабинете Семироля было на этот раз светло. Окна выходили на восток – и прозрачные полотнища занавесок не могли удержать мощного солнечного потока.
А говорят еще, что вампиры боятся солнца, ворчливо подумала Ирена. Сколько я видела фильмов, где вампир издыхал в финале, причем именно от солнечных лучей… И от осиновых кольев. И от серебряных пуль. И от чего только они ни издыхали, оставляя мелкое потомство на расплод, на следующую серию…
– Ирена, солнце в глаза? Опустить черные шторы?
– Я не боюсь солнца, – проговорила она, потирая слезящиеся глаза. – Я просто не выспалась…
– Опять?
Ирена обернулась. В кабинете обнаружился Ник, меланхолично нарезающий хлеб на освобожденном от бумаг углу письменного стола.
– Опять, Ирена? – осведомился он заботливо. – Расстройство сна? Будем пить на ночь молоко с медом? Травки, ванны, свежий воздух?
– Рехнулся? – бросил Семироль, но возмутили его не травки и не ванны. – Убери крошки, отойди от стола и не приближайся к бумагам! Ты бы еще масло завернул в какую-нибудь справку…
– Сегодня я работаю официантом, – Ник как ни в чем ни бывало усмехнулся Ирене. – Будьте добры, возьмите на себя роль хозяйки. Все готово, всё на маленьком столе, кипяток в кофейнике, сливки свои, домашние, колбаска экологически чистая… Ирена, сегодня вы потрясающе выглядите. Просто потрясающе…
Она смущенно улыбнулась. Интересно, понимает ли Ник, что, кроме приличного костюма и помады на губах, хорошего самочувствия пациентке добавила прочитанная ночью книга…
– Ирена, вы улыбаетесь, я рад, – Семироль уселся за наспех сервированный журнальный столик, закинул ногу на ногу. – Думаю, постепенно справимся и с вашей бессонницей, и с нервами, и прочими неприятностями… Я хочу, чтобы вы были совершенно счастливы. Если придется для этого выписать слона из цирка – что ж, мы с Ником подсуетимся… Да, доктор?
Ник охотно закивал; Ирена переводила взгляд с одного на другого. Приговоренный к смерти гинеколог резал хлеб с врожденной элегантностью; белую рубашку он сменил на светло-бежевую, на брюках по-прежнему не было ни одной морщинки, а шелковый шарф делал его похожим на актера из оперетты.
Семироль наблюдал за Иреной, откинувшись на спинку кресла. Встретившись с ним глазами, она тут же отвернулась – и мысленно поразилась произошедшей со вчерашнего вечера перемене. На ярком солнце, заливающем кабинет, Семироль прямо-таки лоснился здоровьем. Куда и девались круги под глазами – кожа, упругая, как у младенца; волосы, блестящие, будто на рекламной открытке; ясные, ироничные, довольные жизнью глаза.
– Ирена, мы еще вместе посмеемся над вашими печальными приключениями… Как бы вас отвлечь-развлечь? Хотите телевизор? Бассейн? Спортзал?
Она подумала. Над чашечкой чая вился пар, покачивался, как круглый плот, прозрачный лимонный ломтик.
– Мне бы компьютер, – сказала Ирена неуверенно. – У меня возникли… ну, некоторые мысли… которые неплохо было бы облачить в слова.
Семироль засмеялся, утвердительно кивнул и протянул над столом руку. После секундного колебания Ирена решилась на рукопожатие.
– Исторический момент, – негромко прокомментировал Ник.
Ирена принужденно рассмеялась, и почти одновременно послышался стук в дверь.
– Заходи! – разрешил Семироль.
Ирена обернулась, ожидая увидеть Сита; вошедший оказался примерно такого же роста, но если к Ситу применимо было слово «мордоворот» – этого нового следовало называть скорее «атлетом». Тонкий и тесный свитер – с высоким воротником до подбородка – облегал рельефные мышцы, крутые плечи, сильные руки; несмотря на бронированную красоту этого тела, лицо вошедшего было напряженным и неуверенным. Как будто к туловищу киношного супергероя насмешки ради приставили голову отстающего, затравленного одноклассниками школьника.
– Это Трош, – сказал Семироль, приветливо кивая пришельцу. – А это Ирена… Познакомьтесь. Еще один член нашей маленькой, затерянной в горах компании…
Парень переступил с ноги на ногу:
– Рад… познакомиться…
Ирене невесть почему сделалось его жаль.
* * *
После завтрака Семироль извинился и, сославшись на дела, перепоручил Ирену Нику. Трош остался убирать в кабинете; Ник заставил Ирену переодеться в новый лыжный костюм, надеть подаренную Семиролем куртку и проследовать наружу – на свежий воздух.
Во дворе сидел, привалившись спиной к дереву, Сит. Сидел, глубоко засунув руки в карманы, опустив голову на грудь; появление Ирены и Ника не произвело на мордоворота никакого впечатления – он даже глаз не поднял.
– Погодите, Ирена…
С расстояния в десять шагов она наблюдала, как помрачневший Ник склоняется над неподвижным телохранителем. Вытаскивает из кармана его безвольную руку, ишет пульс.
Сит что-то сказал, но так тихо, что Ирена не расслышала.
– Ты бы лежал, – негромко отозвался Ник. – Лежал бы и не поднимался… ладно. Сейчас, подожди…
Сит снова что-то сказал, Ирене показалось, что он попросту пьян, но секунду спустя телохранитель с усилием поднял голову – и она поразилась цвету его лица. «Как мел» – слабо сказано. Говорят еще «как бумага», «как снег»…
– Ирена, – Ник бегом возвращался к ней, – прогуляйтесь за калитку, я сейчас отопру… Я минут через десять догоню вас.
– Что с ним? – спросила она испуганно.
– Голова закружилась, – Ник успокаивающе улыбнулся. – Не волнуйтесь, медицина не дремлет, сейчас я помогу страждущему товарищу и присоединюсь к вам…
Минуту спустя она осталась одна.
Поднимался над крышами белесый дымок. Висело над горами солнце – и, похоже, сегодня оно не поднимется выше…
Ирена смотрела на дорогу. Если идти по ней пешком – за сутки, пожалуй, дойдешь… Или нет? Сколько времени потребуется пешеходу, чтобы добраться до ближайшего населенного пункта?
Она оглянулась на ферму. Бежать по дороге решится только безумец. Куда разумнее углубиться в лес… и попытаться перейти через горы вон там, к примеру, на востоке, там, вроде, имеется видимость перевала… хотя для начала неплохо раздобыть карту. И выяснить, что там, за хребтом…
Горы молчали. Открыточно-красивые, заснеженные, придуманные Анджеем горы. В реальном мире на этом месте всего лишь холмы, мелкие соленые озера, тихий, обжитый старичками курорт…
Дурак вы, господин Петер.
«Ваша задача предельно проста – вы войдете в мир… предположительно, он в точности соответствует нашему, разве что некоторое расхождение во времени…»
Идиот вы, господин Петер. Кретин.
«Мы примем все меры к тому, чтобы ваше… путешествие было как можно более безопасным. Почти таким же безопасным, как катание на лыжах с гор…»
Ирена саркастически взглянула на невысокое солнце. Кажется, впервые за все это страшное время к ней вернулась способность спокойно и трезво соображать.
«…ЭТО, созданное господином Анджеем… с каждым мгновением становится все более… как бы это объяснить… автономным. И когда оно станет совсем автономным… Видите ли. Это раковая опухоль на вероятностной структуре реальности…»
– У меня раздвоение личности, – сказала она вслух. – Я понимаю, что нахожусь внутри ложной, сконструированной реальности… Которая перерасходует энергию, срывает бюджет господину Петеру и угрожает некой «вероятностной структуре». И в то же время меня совершенно реально приговорили к смерти, и чуть не прикончили, и теперь некий чадолюбивый вампир собирается оплодотворить меня не «вероятностно», а совершенно определенно… Анджей, где ты слышал большую чушь?!
Горы молчали.
– Анджей, – Ирена сардонически усмехнулась, – Анджей… Услышь меня. Кончай свои забавы, мерзавец, иначе Петер схлопнет твою игрушку вместе со мной, вместе с тобой… Вместе с ними, со всеми, которые верят, что они настоящие… Услышь меня, чертов моделятор, или все это плохо кончится!..
В поле ее зрения попала неподвижно стоящая тень. Ирена вздрогнула, обернулась, едва не свернув себе шею. При мысли, что Ник или даже сам Семироль уличили ее в сумасшествии, сделалось дурно.
Поодаль стоял, скромно потупившись, Трош. Его легкая куртка едва не трескалась, распираемая широкими плечами.
– В чем дело? – спросила она резко. Может быть, излишне резко.
Трош вздохнул:
– Господин Ник велел мне… побыть с вами. Немного. Я не хотел мешать…
– Я не люблю, когда ко мне подкрадываются.
– Простите… Я не подкрадывался. Я хотел подойти, но… я увидел, что вы молитесь, и просто стоял и ждал…
Ирена промолчала; Трош неверно истолковал ее взгляд и добавил, отводя глаза:
– Я никому не скажу… что вы молились. Это ведь ваше личное дело… Вот господин Ян… насмехается, когда я молюсь. Но ведь это МОЕ дело, верно?
– Да, – отозвалась она автоматически. – Конечно.
Трош вздохнул снова:
– Еще раз извините…
– Ник занят? – спросила она медленно. – Неприятности… Кто-то болен?
Парень кивнул, не поднимая головы. Некоторое время Ирена молчала, глядя, как он переминается с ноги на ногу.
– Вы давно здесь, Трош?
– А? – ее собеседник часто замигал. – А… Два года. Два.
– Прогуляемся? Поговорим?
– Да… В общем-то, с удовольствием… Господин Ник меня затем и… попросил.
– Боится, что я убегу? – Ирена прищурилась.
– Боится, что вы заскучаете, – сказал Трош серьезно.
– Как далеко мы можем уходить?
Трош пожал плечами:
– Да как получится… Хотите – в лес…
Ирена окинула взглядом далекую стену хвои. Кивнула.
Шли молча; Трош напряженно сопел, и где-то на полпути Ирена с удивлением поняла, что он стесняется предложить ей руку. Боится обидеть. Боится показаться смешным.
Она взяла его за локоть; ей в жизни не приходилось опираться на такую гору мускулов. Анджей был худой и жилистый. О прочих – профессорах восточной литературы, студентах и литераторах и говорить не приходится…
– Ник сказал мне, что вы инженер?
– Был бы, – Трош сосредоточенно глядел себе под ноги, мышцы согнутой руки были твердыми, как дерево. – Я заканчивал… политехнический институт… да, в общем-то… я не очень хорошо учился, честно. Все спорт… ну… жизнь, она такая…
Ирена вздохнула. Ей хотелось знать, за какое преступления стеснительный атлет получил свой смертный приговор, но она знала, что спрашивать не станет. Ни в коем случае.
– Но здесь вам приходится иметь дело с техникой? – поинтересовалась она небрежно.
– Да… Хотя я лучше бы… помогал Эльзе в коровнике. Я ведь вырос в деревне…
Вблизи лес не производил того величественного впечатления, которые складывалось при взгляде с дороги. Просто сосенки. Просто корявые елки. Внизу – густое переплетение сухих веток, и неясно, можно ли пройти…
– Куда вы привели меня, Трош, – сказала она в шутливым негодовании. – Я думала, через этот лес сбежать можно… А вы…
Парень побледнел. Втянул голову в могучие плечи:
– Нет… Что вы…
– Я пошутила, – сказала она примирительно. – Хотя… Вы никогда не думали о побеге, Трош? Вы, такой сильный, такой могучий, такой здоровый с виду…
– Это искупление, – пробормотал парень, глядя в снег под своими ногами. Голос его сорвался.
От порыва ветра закачались верхушки сосен. Где-то тяжело упала шишка.
– Это искупление, – Трош тоскливо сощурил слезящиеся глаза. – Это… за грех. Я…
Он с трудом взял себя в руки. Посмотрел на Ирену почти враждебно:
– Мы должны уже… обратно…
– Я не хотела вас обидеть, – сказала она, когда, возвращаясь по своим следам, они прошли большую часть дороги.
– Я не обиделся… просто…
Трош остановился. Судорожно сцепил пальцы, поднял голову, посмотрел на ослепительно синее небо:
– Все мы… на искуплении. Все мы… согрешили. Мы отдаем нашу кровь… капля за каплей… и когда этой крови достанет, чтобы наполнить Его чашу… мы уйдем на свободу. Уйдем к Создателю. Я каждый день молюсь, чтобы… ТОТ взял мою кровь. И всякий раз боюсь, когда действительно… до этого доходит дело…
Ирена потихоньку отошла. На шажок. Еще на шажок.
«Трош из нас самый нервный»… Да он просто сумасшедший, ваш Трош. Правда, ему не вынашивать в своем чреве ребенка Семироля, его гены никого, вероятно, не заинтересуют…
Парень опомнился. Посмотрел на Ирену, лицо его, лицо затравленного подростка, виновато сморщилось:
– Я… Извините. Я не знаю… О чем вам можно говорить… а о чем нельзя…
– Мне можно рассказывать все, – она покровительственно улыбнулась. – Доктор Ник уже посвятил меня… во все подробности нашего маленького общежития. И не бойтесь меня, Трош, я ни в коем случае не хочу вас обидеть…
– У вас хорошее лицо, – парень опустил голову. – Непонятно… что именно искупаете вы.
Ирена почувствовала холод. И, скорее всего, это ощущение никак не было связано с порывом ветра, налетевшем спустя несколько секунд.
– Я сама не знаю, что я искупаю, – отозвалась она с нервным смешком. – Я – жертва судебной ошибки…
Трош посмотрел недоверчиво. Отвернулся, провел по снегу носком сапога:
– Вы… не беспокойтесь. Это не больно.
– Да? – спросила Ирена, зачем-то отступая на шаг.
Трош печально кивнул:
– Да… Но это… скверно. Я боюсь… Вчера была очередь доктора Ника. Но ОН… перерешил. Взял Сита. Он часто… не трогает Ника, говорит, что он врач, он полезен, и потому… А я теперь думаю. Моя очередь после Сита – в следующий раз он возьмет Ника… или меня?
– Пойдемте в дом, – устало предложила Ирена.
* * *
Ник встретил их во дворе. Широко улыбаясь, перевел взгляд с одного лица на другое:
– Нагулялись? Трош, за работу. Ступай, помоги Эльзе… Котельная. Уголь. Прачечная… И посмотришь машину. Ян говорит, что слишком быстро садится аккумулятор…
Ирена проводила атлета задумчивым взглядом.
– Он утомил вас?
Ирена молчала. Думала.
– Извините, мне пришлось вас оставить… Когда ты один врач на всю округу – приходится иногда…
– Не думала, что у вас так много пациентов, – Ирена смотрела невинно, но Ник сразу же глянул в сторону сараев, куда ушел печальный силач.
– Что, он производит впечатление помешанного? Это всего лишь иллюзия. Он вполне здоров, просто сломался. У них была любовь до гроба с какой-то темпераментной девушкой, и, застав ее в постели с приятелем, он сгоряча прикончил обоих… Потом, правда, ужасно переживал. Ну а наш суд скор – аффект или не аффект, а дали парню высшую меру, а тут и Ян подвернулся со своими денежками…
Ирена молчала, сдвинув брови.
– Вы чем-то озабочены?
Он помог ей снять куртку. Ирена остановилась перед зеркалом, минуты две вглядывалась в собственное порозовевшее, но хмурое и сосредоточенное лицо.
– Ник… а что случилось с Ситом?
– Уже ничего, – Ник заулыбался. – Ему уже лучше. Завтра он приступит к обычным обязанностям, а уж послезавтра…
– Ник… а правда, что вчера была ваша очередь?
Он все еще улыбался, но улыбка была уже не совсем искренняя.
– Ник…
Он обеими руками провел по лицу, будто стирая с него фальшивую веселость:
– Ирена… только не волнуйтесь. Дело житейское… Ян очень не хочет, чтобы вы волновались. Он мечтает, чтобы жизнь на ферме вам понравилась…
– Ник… снимите, пожалуйста, шарф.
– Ирена… нет причин для волнения. Вам нечего бояться, уверяю вас…
– Снимите.
– Да сколько угодно… – врач снова усмехнулся. Шелковый шарфик змеей соскользнул с его шеи, задергался в нервных пальцах – потому что, несмотря на кажущееся спокойствие, Ник все-таки нервничал.
Его шея оказалась белой до синевы. С обеих сторон тянулись едва заметные тонкие шрамы – старые и свежие. Ниточки-шрамы. Шрамы-значки. Шрамы-отметки.
* * *
…Ей снился Анджей. Как будто они вместе идут по кладбищу, и муж, увлекшись, рассказывает ей какую-то важную, безумно интересную историю. Рассказывает, и жестикулирует, и говорит все громче, а рядом идет похоронная процессия, и Ирена пытается уговорить Анджея снизить голос – но он не слышит ее, говорит, смеется, размахивает руками… Люди в трауре, слезы, гроб. Анджей ничего не видит вокруг – «Это метод! – выкрикивает он, не слушая уговоров Ирены. – Метод, орудие, а не цель, понимаешь? Не основной процесс!..» И смеется, довольный собственной сообразительностью, и убитые горем люди оглядываются, и под их взглядами Ирена бросает Анджея и бежит прочь…
Бежит по кладбищу. Заходит в самый дальний его уголок. Среди множества заброшенных могил черной землей выделяется свежий холмик, Ирена спотыкается, под ногами камни, глина…
На блеклой фотографии не разобрать лица. И сколько она ни пытается прочесть имя, выгравированное на медной табличке – не может прочитать…
Она проснулась – уже привычно – на рассвете. Привычно – от страшной мысли. Привычно – в поту.
Что станет с ней, если ребенок… не будет зачат? Кто сказал, что так просто, по одному лишь повелению господина вампира, произойдет… то, чего многие пары добиваются годами? А бесплодие? А…
Она заплакала.
Что будет с ней?
Истинное значение слова «ферма» открылась только теперь. Ферма. Ирена станет одной из ЭТИХ, вечным донором адвоката-упыря, станет раз за разом подставлять свое горло… Если уж не удалось однажды подставить… другой орган…
За окном проявлялись, будто на фотобумаге, очертания гор.
ГЛАВА 6
* * *
– …И объясните мне, Ирена, почему, если донорство повсеместно считается благородным делом, наивысшим видом человеческой взаимопомощи… Объясните мне, почему в нашем случае то же самое, по сути, донорство должно расцениваться как нечто бесчеловечное, ужасное, циничное… Да, вы этого не говорили. Но достаточно взглянуть на выражение вашего лица, Ирена!
Ник вышагивал из угла в угол; Семироль безучастно сидел перед горящим камином и слушал магнитолу. Всем своим видом вампир-адвокат как бы говорил «меня здесь нет», хотя уж его-то присутствие Ирена ощущала каждой клеточкой кожи.
Из двух фасеточных ртов магнитолы еле слышно доносилась меланхолическая мелодия. Когда-то Ирена знала эту музыку и любила, и всякий раз, заслышав знакомые аккорды, подкручивала ручку громкости…
– Я неправ? – патетически вопрошал Ник. – Ну так скажите мне об этом, объясните, в чем именно я не прав! Ваш взгляд… красноречивее любой ругани. Но я не могу понять… ладно, я могу понять. Я понимаю. Но ведь, в конце концов, Ян-то не ограничивается тем, что пьет из людей кровь, он еще много хорошего делает – и собственно этим людям, и другим, затасканным по судам, отчаявшимся найти правду…
– Спиши слова, – пробормотал Семироль, не оборачиваясь. – Вставлю себе в речь. Пусть присяжные заплачут.
Мелодия сменилась сперва развязным голосом ведущего, потом не менее развязной песенкой – певичка радовалась жизни, призывая всех, кто не лопух, радоваться вместе с ней.
– Ирена… – Ник перестал выхаживать, склонился над сидящей в кресле собеседницей, заглянул в глаза. – Мы должны были сказать вам раньше. Да, это наш просчет. Но вы заметили – мы всячески стараемся уберечь вас от неприятных эмоций? От любых?
Семироль иронически хмыкнул.
– Я что-то не то сказал? – удивился Ник.
Семироль хмыкнул громче:
– Не ты… Эта баба, которая поет. Один из самых ярких, самых длинных и самых муторных бракоразводных процессов.
Ирене стало жаль певичку. Она давно научилась не вздрагивать при слове «развод», но полностью забыть это слово у нее не получится никогда.
Семироль обернулся. Глянул на Ирену через плечо; сама того не замечая, она коснулась собственной шеи. Того самого места, где билась под кожей сонная артерия.
Семироль усмехнулся. Ирена поняла, что выглядит глупо – но поделать уже ничего не могла.
– И в чью же пользу завершился процесс? – с интересом осведомился Ник.
Семироль переключил станцию. Голос разведенной певички сменился чувственным баритоном, поющим, по счастью, без слов.
– В мою пользу… Потому что мне заплатили тройную ставку. А так… и она, и муж проиграли. Вот, Ирена понимает, о чем я говорю… Вы ведь разошлись в свое время с Анджеем, Ирена?
Она притворилась равнодушной. Другое дело, что перед Семиролем притворяться бесполезно…
– Ян, – услышала она собственный голос, – вы предпочитаете гражданские дела или уголовные?
– Я специалист широкого диапазона, – серьезно отозвался Семироль.
– А вам случалось… уберечь от приговора настоящего преступника? Убийцу? Про которого вы знали, что он виновен?
– Да, – сказал Семироль после паузы. – Случалось.
Ник шумно вздохнул:
– Ян, я изо всех сил пытаюсь создать романтический образ благородного адвоката… Откровенность прекрасна, но ведь Ирена может неправильно понять…
– Ирена правильно поймет, – Семироль встал. – Я профессиональный лгун, но с Иреной стараюсь быть откровенным. Верите вы или нет, но я не привык видеть в людях только лишь ходячие резервуары красной жидкости… И оставьте в покое свою артерию. Вашей шее ничего не угрожает.
Зато угрожает кое-чему другому, хотела сказать Ирена.
Но покуда эта фраза пришла ей в голову, Семироль уже ушел – оставив догорающий камин, поющую магнитолу и укоризненно вздыхающего Ника.
* * *
…В то лето у нее все получалось.
Недоумевающе переглядывались экзаменаторы; студентка Хмель, прежде успевающая, теперь не знала толком ни одного билета – и это не мешало ей отвечать так легко и убедительно, что в зачетку падали одна за другой полновесные четверки. Завистливо вздыхали подруги; даже расхожая шуточка «А что вы думаете о смертной казни?» уже не задевала Ирену и не заставляла краснеть. Ее непредсказуемый мужчина, лучший из мужей, теперь принадлежал ей безраздельно.
То лето, уж если хорошенько вспомнить, было холодным, сереньким и слякотным. Спасаясь от мира и стремясь уединиться, новобрачные поставили палатку на берегу безлюдного озера; почему же в Ирениной памяти то лето навсегда осталось солнечным? Исступленно верещали кузнечики, покачивались белые метелки трав; что за экзотика была в головастиках на отмели, в меленьких карасях, которых Анджей таскал «на рекорд», по хронометру?
Однажды вечером на их палатку набрели местные любители приключений – охотники за влюбленными парочками. То был воплощенный кошмар туристов, предпочитающих селиться шумными лагерями, лишь бы не подвергаться опасности вот так, среди ночи, обнаружить у своего костра десяток ухмыляющихся харь… Каким внезапным и холодным был ее страх, и как Анджей, не переставая улыбаться, не меняя даже позы, вытащил из-под мышки маленький черный пистолет и сразу же, без предупреждения, пальнул в воздух, и как трещали ветки на пути разбегающихся парней… И как сразу же после этого он властно потащил ее в палатку, а она, все еще вздрагивая, умоляла подождать, переждать, перебраться подальше к людям…
И как она перестала бояться. Сразу и навсегда. И что за празднество они устроили на рассвете – с купанием в теплой, подернутой паром воде, с первобытным визгом и брызгами, и опять же с любовью – в песке, на отмели, то-то удивлялись головастики…
Много позже она сообразила, что, оказывается, каждый вечер у костра и каждую ночь в палатке Анджей держал под боком заряженный пистолет. Ловко скрывая эту бытовую подробность от юной счастливой жены.
А ведь если она не была счастлива тем летом – то что же такое счастье?..
* * *
– …Нравится, да? Вот так – нравится? Любишь? Иди сюда, моя хорошая… Вот так. Во-о-от…
Ирена осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Невысокая женщина в черной брезентовой куртке любезничала с большой упитанной коровой – чесала за ухом, оглаживала странно чистые коровьи бока, чуть не целовалась; потом, ногой пододвинув пустой подойник, села на скамеечку и, бормоча что-то неопределенно-ласковое, принялась доить. В глубине хлева двигала челюстями еще одна корова, поменьше, черная. Из клеток смотрели красными глазами кролики. В загородке возилась еще какая-то живность – для того чтобы разглядеть ее, Ирене требовалось подойти поближе, а она не решалась прервать священный процесс дойки.
– Да чего там, заходите, что ж в дверях-то стоять… И прикройте за собой, а то ветром тянет…
Женщина приветливо улыбалась. Ирена поняла, что ошиблась, определяя ее возраст – скотнице было не за тридцать, а чуть больше двадцати. Брезентовая куртка странно контрастировала с умело подведенными глазами и губами; горло женщины закрывал теплый шарф.
– Я Эльза, – она улыбнулась снова. – Это Снежка, это Рыжка… Все спрашивают – почему Рыжка, она же черная? А я говорю – так и у Яна не семь ролей, а только две…
Доярка рассмеялась, локтем поправила выбившуюся из-под платка светлую прядь; до Ирены не сразу дошел ее каламбур. «Семироль – семь ролей»…
«Добрейшая Эльза, в прошлом проститутка, а теперь заботливая скотница… Искренне любит животных. И мужчин, надо сказать, любит всех без исключения»…
Ирена вспомнила Ника – с раздражением. Почему-то именно здесь, в обществе Снежки и Рыжки, его цинизм показался особенно скверным.
– Никто не знает, сколько ролей на самом деле у Яна, – сказала она медленно. – Не одна – это точно… Меня зовут Ирена Хмель, я…
– Знаю, – Эльза охотно закивала. – Вас неправильно засудили, Трош рассказывал… А я – это чтобы никаких сплетен не было – клиента прирезала за одну вещь. Не знала, как убивать-то, просто сдуру ножницами в живот… Но это давно было, так что вы так не глядите. Скотина он был, покойник, хотя, если вдуматься, если бы не он – до сих пор бы в… этом самом сидела. Под сутенеров бесплатно, прочих – по десять за ночь… Это я все сразу рассказываю, потому что Ник наверняка проболтается. У него язык, что флюгер – туда-сюда, и не скрипит…
Ирена удивилась Эльзиной манере выражаться. Каламбур соседствовал с просторечием, а вульгарные обороты – со странной деликатностью. Могла бы, кажется, выругаться – ан нет, постеснялась…
Ей отчего-то привиделся Ник, сидящий вот тут же в сарае и развлекающий скотницу анекдотами из светской жизни гинекологов.
Эльза тем временем улыбнулась, и Ирене показалось теперь, что ей не больше девятнадцати. Девчонка…
– И сколько… вы здесь?
– В смысле, сколько времени? Да вроде лет пять… Точно, почти пять лет. Рыжке вот три года, а Снежке – четыре… Тихо, Снежечка, тихо, привыкай, эта тетя теперь своя… Да. А еще были Синька и Барсик, и пришлось по старости прирезать, так я всякий раз неделю рыдмя рыдала, Ян даже злился, вот успокою, говорит, тебя, чтобы водички на слезы не осталось… Бычка купить обещал… Тихо, Рыжечка, сейчас за тебя возьмемся, потерпи…
Руки Эльзы работали привычно, механически, легко. Наполнялся подойник, позвякивали ведра, коровы переступали ногами, косились на Ирену, нервно подергивали ушами; тупо смотрели из-за сетки красноглазые кролики.
Некоторое время Ирена раздумывала, спросить или не спросить. Вот он, вопрос, на языке вертится, такой дикий и одновременно такой естественный…
– Вам здесь нравится, Эльза?
Женщина вытерла руки о чистую тряпочку. Лукаво хмыкнула, снова поправила прядь:
– Понимаю… С непривычки странно… Идемте. Девочки, – это коровам, – я сейчас еще вернусь…
Хозяйственная пристройка напомнила Ирене лабораторию господина Петера. Полно приборов непонятного назначения, и среди них какие-то маслобойки, холодильники, котлы…
– С непривычки странно, – задумчиво повторила Эльза. – Только вам за всю свою жизнь столько дерьмища не увидеть, сколько я его сожрала за один год… Да. Есть мужики, так те хуже любого упыря. Ян хоть по-честному кровь сосет… Все по-честному… Да. Я здесь человек, понятно? Трош хоть и тронутый, но мухи не обидит, даром что курву свою вместе с хахалем прикончил. Сит… он злой бывает, но он меня любит. Если обругает сгоряча – так потом неделю прощения просит… А Ник…
– Что, Ник тоже? – вырвалось у Ирены.
Эльза улыбнулась, обнажив красивые белые зубы:
– Ник… Он вам понравился, да? Образованные, они друг друга находят… Только Ник ведь доктор, вам нельзя… – и улыбка Эльзы сделалась совсем уж лукавой.
Ирене стало неприятно. Захотелось уйти; уже на пороге она, помявшись, обернулась:
– А Ян? Тоже?
Эльза серьезно, без усмешки, покачала головой:
– Ян… Он для меня вроде как Создатель. Что я ему? Хорошо уже, если по загривку погладит… как телку вроде…