Текст книги "Собственность бастарда, или Золотая Бабочка Анкрейм (СИ)"
Автор книги: Марина Бреннер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Айрес к жене после её волшебных манипуляций с ларцом намертво, видать, прилип! Если после кончины Милинды напрочь свихнулся от горя.
Что там было? Средства, возвращающие красоту? "Приворотники" страшной силы? Что Милинда Анкрейм пообещала за них? И... кому? От кого получила тот ларец и магическую силу?
Надо бы порасспросить Норвина, что ли? Явно, тот что – то знает...
Потом всё! Потом. Пока же будет с Бабочки. Да и с него тоже.
Бастард шумно выдохнул. Протянув руку, привлек жену к себе снова.
– Послушай, Белла, – начал он, стараясь не волновать успокоившуюся вроде девушку – Я тебя выслушал. Внимательно, дорогая моя. Рассказывать связно ты, конечно, мастерица! Говоришь, как возчик поутру с похмелья. Но кое что я понял и вот, что думаю... Помолчи сейчас. У меня в ушах треньканье от твоего визга. Мамаша твоя, упокой её маграхи, чего – то такого натворила, что после того, как откинула копыта, нигде стала не нужна. Ни в Темные Пещеры ее не берут, ни наверх. Вот и шляется, где ни попадя. Вляпалась из за своего ларца, а теперь чёс в жопе не дает ей спокойно спать! Вот она и ходит к тебе, пытается образумить, чтоб и тебя такая же участь не постигла. Не от любви и детей она предостерегает, а от ведьмовства. Запрещено это всё в Аргароне, как и детоубийство. Ясно же! Она тогда ясно сказала: "Не бери мой ларец, Белла!" Да вот только та Белла ни хрена не поняла по причине природной тупости, вероятно.
Беллиора издала негодующий вопль. Принижение мужем ее умственных способностей было страшнее, чем казнь за запрещенную в Аргароне магию, развод или даже проклятие неупокоения.
– Геррн Патрелл! Вы забываетесь.
– Да, – кивнул, еще жестче смыкая кольцо рук на хрупкой талии – Конечно, сейчас... Разбежался я щадить твои чувства. Я твой бред выслушал? Выслушал. Вот, сиди теперь и слушай меня. Дальше будет так. Ты немедленно выбросишь из своей полупустой башки весь мусор, какой там скопился. Успокаиваешься. Рожаешь ребенка. Становишься хорошей матерью и примерной женой. Это понятно.
– Но, геррн лорд...
– Никаких геррн – лордов. Во первых, я Дьорн. Твой муж и прошу тебя, уж изволь называть меня по имени, геррна Погремушка. Не пищи давай! С этого момента никаких загонов, ларцов, маминых притирок и узких корсетов. Целитель сказал, одежда должна быть свободной и не стеснять движений.
– Через несколько месяцев я стану жирной свиньей!
– Даже если и станешь, что с того? Это не повод для развода. Если Айрес готов был бросить бабу лишь за то, что у нее сиськи отвисли до пупа и морда опаршивела, я так не сделаю. Мало ли, какой она ему досталась, никто его не гнал жениться на ней. Сам такую выбирал. Придурок... Навтыкать бы ему, да и мамочке твоей тоже. Чего ей приспичило раздвигать перед чужими мужиками ноги до свадьбы? У вас это, верно, семейная черта? Только тебя я успел из под стражника выдернуть, а Айрес, выходит, опоздал. Не фырчи. Нет, не отпущу. Тебе всё понятно?
– Более чем.
– Отлично. Теперь вали умываться, поешь и прими капли. Приду, проверю. Да... Вот еще что. Если мамаша Анкрейм еще раз решит нас навестить, ждать ее буду сам. Навставляю крепко. И не того, что она любила при жизни. Кнута хорошего, так ей и передай. Всё, Белла, иди.
Дьорн неуважительно спихнул жену с колен.
Беллиора быстро прошла к выходу. Оказавшись у двери, положила чуть дрогнувшую руку на теплое дерево. Полуобернулась.
– Спасибо... Дьорн.
– Иди. Иди, иди. Я отдохну с полчаса, все мозги ты мне выклевала.
Он не лгал. Голова кружилась так, как после изрядной пьянки.
Колдовство, мамашка с проклятием, семейные тайны Анкрейм... Ребенок. Что из Бабочки будет за мать? А из него самого? Что за отец? Ничего хорошего не ждет здесь несчастное дитя, которое проявляло уже невероятную смелость и отвагу, раз решило появиться на свет именно тут. И именно сейчас.
В самое ближайшее время надо вызвать Норвина и всё распутать. Явно, тот змей уже что – то знает и помалкивает в тряпочку.
Но это потом.
Пока же... Что там сказал целитель? Супружеская постель леди Патрелл не возбраняется? Отлично. Девчонке требуется утешение? Ну так... Бабу ничем лучше и не утешить, как лаской, кнутом и побрякушками. Кнута Беллиоре не выдержать. Чахлая. Побрякушек лорд накупит, сколько ее жадное нутро возжелает.
А вот ласки будет ей вечером хоть отбавляй. Пусть только пикнет, что нет желания, болит голова, жмут панталоны или чешется задница. Теперь уж его, Дьорна, Бабочке не обмануть. Ничего она его не ненавидит!
Она его хочет. И хочет так, что готова была даже пойти на преступление.
На убийство. Против всего мира...
Глава 18
Беллиора повернулась боком и внимательно посмотрела на себя в зеркало.
Приподняв тонкую сорочку, погладила живот – пока ещё гладкий и впалый, слегка золотистый в слабо льющимся сквозь шторы, вечернем свете Аргара.
Дернув правым углом рта, зачем – то оглянулась на закрытую дверь спальни. Протянув руку, взяла из шкатулки маленькую серьгу и, цепко держа ту двумя пальцами, прижала к пупку. Серьга плотно прикрыла небольшую, темную его впадинку.
Такую красоту девушка видела лишь только раз – в одном из городов, во время путешествия с родителями, у женщин на ярмарочной площади, невольниц – танцовщиц. Их было трое. Полупьяные, полуголые, яркие. Отбивающие грязными, босыми ногами такт нездешней музыки, отщелкивающие слова песни громким, яростным, гортанным речитативом.
Экипаж Анкрейм тогда быстро промчался мимо праздника, но восхищенные глаза девочки успели и запечатлеть, и сохранить в памяти привлекательное, звенящее и одновременно вульгарное зрелище, чтобы навсегда сохранить его там, как картинку.
– Смотри! – ткнула Белла в бок сидящую рядом полусонную, и так ничего и не понявшую Нанни – Смотри!
Дома ей крепко влетело от матери.
И за недопустимое любопытство, и за восхищение тем, чем нельзя было восхищаться, и за адресованное сестре грубое "раззява".
– Ты меня огорчаешь, Беллиора. Стыдись.
Ну так... Так. Вечно она всех огорчает.
Мать, отца, наставниц. Теперь вот еще и мужа, который если и заслужил это, то не в такой мере, наверное?
Белла сгребла серьгу в кулак и одернула сорочку.
Через пару... или сколько там? Месяцев через несколько живот станет громадным, как у обожравшейся пирогов толстухи, лицо отечет, а груди будут похожи на два огромных тряпичных мяча. Купальню придется устраивать прямо в большом фонтане, в саду. Да, а мыть леди Патрелл будут две служанки, прицепив жесткие мочалки к длинным палкам, наподобии тех, которыми протирают полы или лепные украшения на стыках стен и потолков.
Интересно, что тогда скажет Его Снисходительность и Сама Тактичность лорд Патрелл, узрев в своем доме такое чудовище? Это Дьорн сейчас говорит другое, что ему помешает переменить взгляды? Кому нужна рядом отечная толстуха, с вечной блевотой, одышкой и кругами под глазами?
Никому... Мужчины любят красавиц, это всем известно.
– Ох, никуда не денешься, – вдруг зазвучали в памяти шепотки служанок, между собой обсуждающих болезнь геррны Милинды Анкрейм и вероломство её мужа – Брат любит сестру богатую, муж жену здоровую. Погонит наш геррн Айрес её прочь, погонит...
В тот отрезок времени мама вспомнилась Белле обрюзгшей, тяжело дышащей, с уже слегка оформившимся животом, который не скрывали даже просторные платья, и резко испортившимся характером.
В то время Милинда часто кричала на детей и слуг, чего прежде никогда себе не позволяла.
Слуги и дочери покорно терпели хамские выпады, пощечины и оскорбления. Белла и Нанни, готовно приняв обьяснения одной из служанок, старались не злиться на маму. Пошушукавшись между собой, приготовились ждать появления на свет братика или сестрички.
Однако же, вместо нового родственника время явило окружающим внезапно вернувшуюся красоту и стройность матери, а после – её же резкую, разрушающую старость и быструю смерть.
Леди Патрелл опустила серьгу в шкатулку, хлопнула крышкой и прикрыла глаза.
– Ревешь опять? – горячие руки мужа опоясали талию сзади, щека его прижалась к затылку.
– Нет, что вы! – выдохнула девушка, со странной готовностью принимая ласку – Геррн... Дьорн! Вы мне вот прямо сейчас должны кое – что пообещать.
Бастард застонал:
– Ну что ещё?
– Поклянитесь Светлыми Силами Аргарона, что не выбросите меня из дома, как ненужную вещь, когда...
Лорд застонал ещё громче, уткнувшись лицом в макушку жены.
– Клянитесь, Дьорн. – Беллиора была неумолима – Обещайте, что мне нечего бояться. Клянитесь Богами!
– Как же ты меня измучила, – еще крепче прижал он её к себе – Ладно... Белла! Слушай, внезапно вспомнил... Одну историю тебе расскажу. Была у меня собака... Давно, я еще мальчишкой был. Забавная такая, мелкая, беленькая. Шерсть клочками и морда... ну совершенно невозможная! Характер у той сучки был, надо сказать! Вот если что не по ней – нагадит на коврик, тявкнет и убежит. Или исподтишка за ногу цапнет. Но вообще, преданная была тварь... Ну и вот. Состарилась, заболела, наладилась помирать, похоже. Какая – то шишка у нее на шее выступила. Мать лечила, да только мало понимая в этом, не справилась, а целителей для зверья рядом не было, да и... Кто бы стал заниматься? Под конец животная ноги едва таскала, не жрала почти. Соседи и говорят: "Гоните. Зачем это вам?" Старых и больных собак со двора гонят...
– Почему? – голос Беллиоры дрогнул.
– Ну как почему? Чтоб даром не кормить... Ясно же. Вот и говорят: "Гоните." Я ревел страшно, а мать сказала, что делать этого не станет, не заслужила Бусинка такой участи. Так она у нас и осталась. До самой смерти. Понятно тебе?
Девушка поежилась:
– Ужасная история, Дьорн. Но только... К чему эта аллегория? Аллегория, я правильно поняла?
Вместо ответа он резко развернул жену к себе:
– Ну подумай, – прошептал, вливаясь взглядом синих глаз во всё ещё пустые, но уже слегка теплеющие голубые ледышки – Если мы кого – то приближаем к себе, так назад пути нет. Верно? Или идти до конца, или уж не приближать, Белла...
– Ох..., – выдохнула та, ощущая озноб, разрывающий в клочья кожу, мышцы, мысли – Дьорн... Вы... Ты... Я...
Подчиняясь сильным рукам, привстала на носочки. И вдруг начала оттаивать, как замороженное насмерть масло под палящим летним Аргаром, плавясь под глубоким, искренним и неожиданно живым, бескорыстным поцелуем мужа...
Крепко подхватив Беллу под ягодицы, Дьорн понёс ее к постели. Не прерывая поцелуй, даже приглушил дыхание, словно боясь спугнуть возникшую стихийно готовность отдать. Отдать, а не взять. Наконец – то...
Это "наконец – то", присевшее робким, хрупким мотыльком на неверный, раскрывающийся бутон, могло и исчезнуть.
Отцепив жесткие лапки от слабых лепестков, вспорхнуть и, растаяв в ночи, улететь прочь.
Никому не было известно, КАК и НАСКОЛЬКО лорду не хотелось этого в тот момент!
– Только не бойся, – жарко прошептал в теплые губы девушки – Не бойся. Плохого не сотворю с тобой, веришь? Веришь мне?
– Да, – кивнула, погладив его по жесткой щеке – Да... Дьорн. Вы мне только напоминайте, что делать.
– Говори мне "ты", Белла.
– Ты...
Как умел осторожно, как смог бережно, уложил жену в постель. Белла приподнялась, неуклюже пытаясь освободиться от сорочки, которая отчего – то завернувшись рулоном, зацепилась за ноги. Кроме того, еще и пышные кудри, стянутые в некрепкий хвост, рассыпались. Лента потерялась, а пряди волос прилипли к влажному рту и леди Патрелл пришлось плеваться и пытаться сдуть их прочь.
Девушка дернула правой ногой, чихнула и глупо хихикнула, представив насколько сексапильно и "воспламеняюще" мужское воображение она сейчас выглядит.
В читаных – перечитанных ею дамских романах красавицы, страстно брошенные брутальными кавалерами в море пахнущих духами алых шелковых простыней, тут же начинали стонать, извиваться, вопя "Возьми меня, Остин! Я горю! Я пылаю! Скорей, скорей, пока..." Дальше следовали варианты: "Пока нас не видят.", "Пока супруг в отьезде.", "Пока не настал рассвет." Следом за этим дышащий, как воин после долгого перехода, перекатывающий мышцы под кожей, полуголый Остин, Марвин или Престон, обрушивался сверху на текущую соком нетерпения и стыда, орущую мартовской кошкой, Минни, Тарию или Аннету.
Здесь же, сейчас, в этой спальне, в эту молодую ночь, всё получалось проще, ярче, циничней и... искренней.
– Замри! – велел бастард – Не дергайся, Бабочка. Ногами, говорю, не дрыгай. Испинала всего...
– Простите... Прости, Дьорн.
Выпутав ноги супруги из подола сорочки, подтянул его повыше. Одежда поползла вверх, обнажая нежный живот и маленькие груди с твердеющими от прохлады и желания, розовыми сосками.
Отбросив сорочку прочь, быстро разделся сам, явив приходящей ночи те самые перекатывающиеся под кожей стальные мышцы, железную стать и жаркое, кипящее нетерпение плоти.
– У меня на тебя, Белла, вот так и стоит, – прошептал, склонившись и касаясь губами полуоткрытого рта жены, а влажным, пульсирующим членом мятной изнанки ее бедра – Представь... я думал... чем быстрее поимею тебя, тем быстрее это пройдет...
– Не прошло? – выдохнула Беллиора, пропуская руку мужа меж своих разведенных ног – Не прошло...
Где – то далеко, очень далеко ужаснулся разум леди Патрелл. Как это она может спрашивать ТАКОЕ?! Задавать ТАКИЕ вопросы и ТАК таять под нажимом хищных мужских рук и челюстей, лежа с разбросанными в стороны ногами, как последняя, дешевая... ПРОЧЬ! Рассудительность скрылась, отойдя вглубь клетки, прижавшись к толстым прутьям и замерев там.
– Поласкай меня, – попросил Дьорн, легко гладя набухшую женскую суть – И не дрыгай же ты ногами, Белла! Что опять случилось?
Вместо ответа та выгнула спину и, подведя руку под поясницу, достала оттуда большую заколку для волос.
Украшение утонуло в руке лорда, а в следующую секунду полетело в угол, печально звякнув и замерев там.
И вновь повторилось очарование, и слабое "простите" сгорело в поцелуях, движениях, воздухе ночи и крепких обьятиях.
Дьорн, наконец – то освободившись от одежды, лег рядом с женой. Беллиора же, сжав рукой горячую напряженную плоть мужа, погладила ее нетерпеливыми пальцами, вызвав резкий, короткий стон.
– Еще, – попросил бастард, почти не разрывая поцелуй и не прерывая ласки, становящейся всё более глубокой – Еще. Мне нравится.
Сам себе удивляясь, как могут заводить эти неумелые, слабые поглаживания, застонал, прижимая к себе жену одной рукой, другой же лаская ее между ног и старясь быть нежнее, как можно нежнее... В который раз уже поражался, отчего так горячи и так желанны порывистые, почти девчоночьи поцелуи. И как, и отчего тянет и тянет только к ней... Всегда к ней!
Начиная от той вонючей, полуразвалившейся конюшни и заканчивая спальней и его, Дьорна, постелью. Его, Дьорна, домом. И его никчемушной, горелой жизнью, пропахшей винищем, табаком и дешевыми бабами. К чему мешать этот запах с другим – свежим, ледяным, снежным? И почему так хочется перемешать.
– Маленькая, – прошептал он, ругая себя за то, что вообще начал эти детские игруньки с ласками – Давай, пора! Ложись набок, не хочу тебя давить. Спиной ко мне.
Ну почему Белла не могла оказаться пухлой, розовощекой, с сильными ногами и крепкими формами? Немочь бледная! Жалей ее теперь! А как бы хотелось развернуть задницей, загнуть и вставить по самую глотку.
Вместо этого – ласки, как у совсем сосунковых пар и уговоры. Твою мать...
А между тем, немочь стремительно переставала быть немочью.
Из холодной, снежной принцесски в измятой постели бастарда, под его ласками, словами и пламенем будто из магического костра, рождалась Женщина. Звенящая, стонущая, раскаленная. Изгибающаяся змеей, текущая бурной рекой. То замирающая в его обьятиях, то начинающая рваться из них, ожесточенно и яростно.
– Не могу больше, – вскрикивала она, кусая в кровь губы, сжимая бедрами ласкающую руку, требуя всего и сразу – Дьорн! Возьмите меня! Не могу терпеть... это...
Резкий крик Беллиоры разрезал тишину и темноту спальни.
От него Дьорн пришел в чувство. Спохватился, что мучимый раскаяниями и прочими беспокойствами, едва не проворонил Рождение.
Развернув жену спиной, грубо поставил на колени. Уперевшись коленом в сбитое покрывало, намотал на руку сверкающие белые пряди волос.
Другой рукой разведя округлые бедра Бабочки, с утробным рычанием вошел внутрь, пристанывая от разрывающей член боли.
– Доиграл... ся! – выкрикнул, яростно двигаясь в плавящемся теле – Нравится? Нравится!
– Да! – в тон взвыла, поддаваясь на провокации, идя вслед за движениями рук и плоти мужа – Да! Хочу! Сильнее! Дьорн, сильнее! Пожалуйс... та...
– Давай, ори, Бабочка, – приказал, сотрясая ее тело – Как он тебе нравится? Твердый? Чувствуешь его?
– Да! ДА! ДААААААА!!!
Он бился в ней так, словно решил расколоть надвое, разорвать к маграхам оживающее тело.
– Да, Белла, – простонал, входя до конца – Двигайся... Поласкай его собой.
Яростно и радостно ответила воем и стоном на эти слова и быстрые, жестокие движения.
Выгнувшись дикой кошкой, приняла в себя глубоко удары плоти, текущее внутрь горячее семя, поцелуи и укусы в шею и в плечо. Одновременно с последними судорогами, рванью вздохов, ожогами и почти сумасшествием, излилась сама, не справясь с похожими на предсмертные судороги и внезапно разрыдавшись.
– Что это было, Дьорн? Что со мной?
Шептала, откинув голову на плечо мужа, закрыв глаза и тяжело дыша.
Бастард прикусил плечо жены и тут же провел языком по отметинке зубов, скрывая укус.
– Хорошо было? – глухо спросил, не желая выходить из нее, прижался сильнее и поиграл пальцами с клитором – Ласкай сосочки сама, грудки посжимай. Сейчас еще кое что покажу...
Только пару раз сжав соски, девушка тут же оросила послушной влагой волнующую ее руку лорда.
– Ты очень горячая, моя Бабочка, – прошептал он, целуя влажные плечи жены – И я тебе это докажу. Всё впереди...
Пока же впереди была ночь.
Истерзанная и счастливая, вернувшаяся из купальни Белла, вдоволь нахихикавшись дурацким шуточкам мужа, уснула быстро, глубоко и крепко, спеленутая его руками и толстым покрывалом.
Поддавшись умиротворению, ночным шорохам дома и мерно падающему за окнами крупному снегу, Дьорн задремал и сам...
...как вдруг резко проснулся. "Все сонинки растеряв!", как когда – то говорила его мать.
Жена спала рядом, перевернувшись на спину и слегка повернув голову набок. Одной рукой Белла прикрыла лоб, другую небрежно откинула на шею бастарда.
Во сне леди Патрелл раскрылась, разметав волосы и сбив покрывало прочь, угол его почти сполз на пол.
Пламя слегка ворохнулось в догорающем камине. Где – то в дальнем углу пискнула мышь, зашуршав чем – то видимо, вкусным.
Дьорн Патрелл приподнялся на локте и распахнул глаза ровно ставни в погожий день.
На обнаженном животе Беллиоры лежала прекрасная, невероятно чарующая и свежая лермийская гортензия. Бутон цветка только еще начал раскрываться...
Глава 19
По истечении последующих нескольких дней ничего особенного не случилось.
Платье для визита к Правителю было уже почти готово. Швеи, руководствуясь "эскизами" хозяина особняка и ценными указаниями, вроде "мать вашу маграхи драли, но чтоб было как я сказал", внесли в наряд кое какие, мелкие правки.
Беллиора была этим недовольна. Примерив окончательный вариант, смётанный и утвержденный мужем, скривила кислую мину и заявила, что похожа в "этом убожестве" на сиротку из приюта, матроннессу шестидесяти лет, решившую навестить внуков и похоронный колокол сразу.
– Не нравится? – переспросил лорд.
– Нет, Дьорн. Это... нонсенс какой – то, а не платье. Меховая пелерина, к примеру. Для чего она здесь? Это утяжеляет фасон!
– Зато защищает от холода твое дохлое тело, – парировал муж – На улице зима, Белла. И потом, трясти голыми сиськами можешь в спальне, при мне. При всех, в огромной зале этого делать не следует. Но, если тебе не нравится платье – что ж, мы всегда можем отказаться от визита. Можно сшить тебе то, что ты хочешь! Ходи в нем дома. Устраивает?
Леди Патрелл это не устраивало.
Надувшись, как лягушка весной на болоте, она прошипела мужу что – то нелестное по поводу его уровня воспитания, образования и характера.
– Так я с тебя беру пример, Беллиора, – развел руками лорд – Если урожденные аристократы вроде тебя частенько ведут себя неподобающим образом, то нам, сермяжным, куда деваться? Вот так ворчать, как ты, это... у высшей знати так принято, да? Какая – то новая мода? Хм... Ладно, придется мне постараться допрыгнуть до этой мерки...
Белла покраснела от злости, надула щеки и... вдруг разулыбалась, совсем не собираясь улыбаться.
Неожиданно стало смешно обоим.
– Я пффф... прошу прощения, Дьорн. Пххх... Пф!
– Вот и умница. Переодевайся, пошли чай пить.
Такие отношения странной пары нравились окружающим более чем!
Дьорн не срывался на слугах и мебели, а кислая мина Беллиоры не добавляла сложностей в и без того сложное существование этого мира. Даже и в доме стало поспокойнее. Меньше странностей. Меньше странных цветов, меньше теней в углах и неприятных шорохов... Меньше легких шагов на лестницах по ночам, именно тогда, когда каждый, слышащий их уверен, что "там, на лестнице" ходить некому. Или "там, в холле", тоже некому ходить. Все же спят, кто может разгуливать по коридорам и жестким коврам, да еще и напевая иногда мелодии, не вызывающие ничего, кроме ужаса и неприятия?
Часы Вильярда также вели себя спокойно. Уйдя немного назад в ТОТ раз, послушно вернули привычный ход и теперь, ровно отсчитывая часы, минуты и секунды, двигали время так, как им надлежало. Веселый парень – часовщик не нашел в механизме ничего криминального, кроме разве что пыли и тенёт. Успокоив всех, что "так бывает", почистил и смазал множество ведомых лишь мастерам колбочек и шестерней от грязи.
– Нас переживут те часы! Хороший аппарат.
Тот тут же поддакнул своему лекарю громким боем...
Жизнь, наверное, налаживалась. Если же и нет, то входила в какую – то монотонную, спокойную колею, подчиняясь терпимым отношениям между хозяевами поместья и ходу старых часов.
О последнем на его памяти, странном событии, Дьорн решил не говорить своей взбалмошной супруге. Да и вообще никому. Полурасцветшая гортензия на обнаженном животе Беллиоры должна была остаться в прошлом.
Был ли лорд трусом или проявлял малодушие в те, снежнобезмятежные дни? Трудно сказать. А только того, что уже ушло, воскрешать и ворошить ему не хотелось.
Будущее всегда дороже прошлого таким людям и поэтому для Дьорна Патрелла больший смысл имел неизвестный наследник и громадные, рзвеселые тараканы в голове жены, чем "давно сдохшая шлюха с сушеным веником в жопе", как он про себя именовал тещу, ламайю или маграхи ее разберет, кого.
Покойница не бередила пока больше сон живущих и бастард был рад этому.
– Милинда, мать её, Анкрейм похоже, при жизни была не только колдовкой, а ещё и любительницей грязных забав. Подглядывания и прочего? А иначе зачем ей являться в спальню, когда мы кувыркаемся с Беллиорой, а? Норвин, ты что думаешь?
– Не могу знать, геррн светлый лорд! – разводил руками поверенный, обеспокоенный тайной, которую должен носить теперь в себе, как брюхатая баба дитя – Я думаю, не колдовала она. Так... где – то купила ларец, да и пострадала от него сама. Покойная геррна сама жертва обстоя...
Здесь же, прервав измышления, громко треснуло стекло в окне кабинета Вильярда и громко хрипнули часы. Прагматичный Патрелл списал всё на плохую работу слуг и суровую зиму, а Норвин испугался не на шутку.
– Это знак, геррн! Душа неупокоённая мечется... Всё, не говорим более о ней.
Да и в гробу бы Дьорну говорить и размышлять о похождениях старой бляди, а?
Вот же мало ей, что натворила дел при жизни. Мало колдовства, свихнувшегося мужа и дочерей, у которых крыши едут как раз по мамочкиной вине... Так и после смерти от Милинды нет покоя! Сука. Старая, грязная, течная сука – детоубийца. Бабочка – вся в неё. И по её вине. Такая же холодная, жестокая, трусливая... Неуспокоившаяся. Та – смерти боится, эта – жизни. Только только начала оттаивать...
– Вот же слушай, тварь, – прошептал одними губами в минуту, когда смял в руке свежий цветок, аккуратно взятый с теплого живота спящей жены – Только тронь её, нежить. Еще раз убью. А то, маграх тебя отдолби в жопу, воскрешу и снова убью. Пшла вон, падаль. Она – моя. Сам разберусь и с ней, и с тобой.
Поклясться бы мог, что после этого шепотка ощутил узнаваемый, "склепный" холодок, обжегший кожу, слабый аромат свежей земли, перемешанный с ароматом умирающего цветка и вздох...
И смешок, закатившийся в дальний, темный угол стеклянной бусиной.
Потом всё исчезло. А наутро Бабочка, проснувшись в прекрасном расположении духа, порадовала мужа улыбкой и даже несмелым, золотистым поцелуем в небритую, жесткую щеку.
Всё шло ничего себе как, и не думать бы о потусторонней пропастине... Тем более, думать вскорости пришлось совсем о другом.
Ровно в тот момент, когда посыльный Правителя вручил лично в руки лорда Патрелла узкий, остро обрезаный по краю, черный, срочный конверт.
"Дворцовый переворот" – явление неприятное. Но среди верхушки правления, глава которой причастен к темным делишкам, а также отягощен сомнительными знакомствами и многочисленными между собой недружными родственниками и наследниками, оно довольно обычное. Обыденное и, я бы даже сказала – скучное.
Перевороты, революции, войны и разного рода смуты не всегда проходят под грохот орудий, стоны раненых и яростные вопли победивших. Любая война может быть холодной, тихой и молчаливой. Такие войны в истории Аргарона были нередки и носили названия "подушечных" и "битв мотыльков".
Потерь в таких битвах много не бывает. Хотя... как сказать. И как посчитать...
– Правление сменилось, – хмыкнул лорд Патрелл, изучив письмо вдоль и поперек – Наш Правитель желал одной жопой на двух стульях усидеть, когда наделы племянника "пришил" к своим, а вот племянник не захотел! Ну и оторвал нитку – то... Что, Норвин, глазами хлопаешь? Как тебе... аллегория? Это леди Патрелл так изьясняется у нас... "Аллегория". Давай, читай. Что там еще?
Поверенный вздохнул.
Хорошо помня, что для бастарда любое чтение (даже в три слова!) – пытка, послушно забубнил текст письма.
– "Казнь Правителя состоится... публично, на Чернокаменной Высоте... числа... месяца... на рассвете. Вам, как лицу, принадлежащему... знатному роду и владельцу... наделов Патрелл. Посему... всякие празднества по этой причине отменяются ровно на год, по сроку раздела..."
– Ясно, – кивнул Дьорн – Пока они чеплашки и тряпки будут делить. А что обязательно нам переться на эту казнь? Я к тому, что леди Патрелл не в том сейчас состоянии, чтоб лицезреть, как кому – то отсекают башку. Я, может, один сьезжу?
– Написано... так... "...в полном составе семьи...", так... "включая..."
– Давно померших, – гоготнул бастард – О! Возьму с собой тещу. Ей не привыкать, у нее даже и букет наготове. А Беллиоре там делать нечего.
Сама же Беллиора оказалась другого мнения.
Когда супруг кратко и своеобразно изложил ей содержание депеши, ни один мускул не дрогнул на хорошеньком личике.
– Дьорн, нас в детстве папа брал с собой на показательные казни, – не отрываясь от охорашивания ногтей, спокойно ответила она – Первый раз я видела, как казнят, в пять лет. Нанни тогда только исполнилось три года, прислуге пришлось всё время держать ее на руках... Она жутко капризничала, оттого... А! Было жарко и мы забыли бутылку с водой в экипаже. Мама потом здорово отчитала няню за это... Я поеду. Это обязательный визит, я понимаю. Не волнуйся за меня! Ну, если что, посижу в экипаже... Всегда можно отговориться от любопытных моим состоянием.
Белла сжала в руке грубую, костяную пилку для ногтей, вытянула руку и растопырила пальцы. Пристально и критично оглядев плоды своих трудов, осталась довольна вполне.
– Как знаешь, Беллиора. Но смотри, станет плохо или ещё что... Едем назад. И не вздумай скрывать, если замутит. Казнь магов – то еще зрелище.
– Знаю, – улыбнулась, исподлобья глядя на мужа – Видела! Да и учили же мы в пансионе. Казни, "тварню", жертвоприношения. Курс назывался "Ритуалы Аргарона, запрещенные и легальные." Вы, дорогой лорд, до этого не дошли, я так понимаю?
Дьорн рассмеялся, вспомнив свои учебные годы и залюбовался женой.
Беременность шла ей.
Дитя, совсем ещё начинающееся, ещё только делающее первые шаги в этот мир, уже готово было любить всё вокруг. Щедро делясь этой любовью со всеми и всем вокруг, наполняло ею даже свой временный дом, в котором находилось пока. Крохотный костерчик, едва разгоравшийся внутри Беллы, уже успел слегка отогреть ледяное сердце, сгладить острые углы нрава и притупить боль. Добавя мягких, уютных теней на руки и лицо будущей матери, успокаивал её, нашептывая видимо, что – то свое, понятное только им двоим.
"А говорят, беременные бабы злые, – подумалось Дьорну – Бред собачий! Вон, Бабочка... Даже говорит по другому. Тон не тот, что раньше... А может, от самой бабы зависит? Если какая нибудь склочная дура, так всё бесполезно. Белла, в большем счете, неплохая же! Если б мамаша и папаша мозги ей не засрали, так и не дурила бы. Надо бы Айресу в морду насовать всё же при случае! Надо бы, надо бы..."
Было ли это любование любовью? Да нет, не было. Как и не было ею всё остальное, включая и горячие, бесстыжие ночи, и вполне себе спокойные дни. Просто, повинуясь новой жизни, пока ещё спокойно дремлющей в теплой глубине материнской утробы, супруги выбросили белые флаги. Власть стараниями будущего нового Правителя менялась.
Революция. Дворцовый переворот.
– Всё у нас хорошо, Белла? – зачем – то спросил лорд, трусливо ожидая услышать отрицательный ответ – Как считаешь?
– Да, неплохо, – бросила жена – Наверное?
И обернулась к нему, не понимая, к чему был тот вопрос.
Уловив на лице мужа странную растерянность и слегка отупелость, пожала плечами.
Неплохо, да. Так ведь он старается! Они оба стараются. И она, Белла, тоже. Любить супруга ей, разумеется, не удастся. Жизнь никогда не повернется к леди Патрелл светлой стороной. Любить – нет. А вот сосуществовать сколько нибудь мирно... Возможно. Очень даже возможно! Дьорн сам по себе неплох, как человек. Хотя и с придурью... Но в целом... Он не жесток, например. Не жаден. Довольно отзывчив к чужим нуждам. А пристрастие к выпивке и женщинам... Что ж, когда – то мама говорила, что мужчин без этих страстей не бывает. Хорошо еще, что не игрок! Хотя бы с этой стороны беды не будет, а всё остальное можно и потерпеть. Придется потерпеть. Деваться теперь ей всё равно некуда. Проворонила она свободу, потеряла. Но может... ещё... когда нибудь?
