Текст книги "Без аккомпанемента"

Автор книги: Марико Коикэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Мой отец перевел из Токио на банковский счет тетки деньги, которые надлежало использовать для оплаты обучения на летних курсах по подготовке к вступительным экзаменам в университет. Тетка надела свое лучшее кимоно из темно-серого шелкового газа и повела меня в подготовительную школу, где живо уладила все формальности.

– У тех, кто готовится к экзаменам, летних каникул не бывает, – заявила она мне. – Ежедневное посещение подготовительных курсов – лучшее средство для закалки слабых духом. Так что старайся, Кёко-тян.

После того случая с домашним арестом отец стал постоянно названивать тетке. Да и ее отношение ко мне тоже изменилось, превратившись из дружеского в прохладно-официальное, основанное на строгом подчинении. Правда, на подготовительные курсы я так ни разу и не сходила. Так что отцовские деньги, которые, к слову сказать, значительно превышали месячную сумму личных расходов служащего фирмы, оказались выброшенными на ветер.

Но я никаких угрызений совести не испытывала. Ранним утром я выходила из дома, делая вид, что отправляюсь на курсы, а сама шла в какое-нибудь из множества излюбленных мест. Могла до самого обеда любоваться фонтанами в парке, или два часа кряду простоять в книжном магазине, перелистывая книги. А когда уставала, неизменно направлялась в кафе «Мубансо». Там в одиночестве читала, попивая кофе. Правда, я заранее знала, что ни одна книга мне в голову не полезет. Все мое внимание было ежесекундно обращено на входную дверь. Поэтому, покуда эта дверь не распахивалась и в кафе не появлялся Ватару Домото, я лишь бессмысленно водила глазами по строчкам.

Иногда Ватару заглядывал просто так, но чаще приходил в компании Юноскэ и Эмы. Разумеется, я всегда надеялась, что он придет один, но если мои надежды не сбывались, старалась не показывать своего разочарования. Мне не хотелось уподобляться девушкам, которые после одного неумелого поцелуя и объятий уже мнят себя возлюбленными и начинают всячески допекать своих парней. Я общалась с Ватару в высшей степени естественно. Пыталась даже вычеркнуть из памяти тот момент, когда он сказал «я люблю тебя, Кёко». Я же не ребенок, чтобы зацикливаться на таких вещах, то воспаряя от счастья, то опускаясь до полного отчаяния… По крайней мере я пыталась себя в этом убедить. Но убедила ли – вот вопрос.

Ватару во время наших встреч был невозмутим, слегка небрежен и производил впечатление очень усталого человека. Казалось, он совершенно не может расслабиться. Я, скорее всего, выглядела так же.

Про себя я надеялась, что Ватару, как и тогда, снова начнет заигрывать со мной, но в то лето он ни разу даже не попытался сделать так, чтобы мы остались наедине. Зато в тех редких случаях, когда Эма начинала стрелять глазами в Юноскэ и делать какие-то завлекающие жесты, я уже приходила в волнение, поскольку, если бы они с Юноскэ ушли, то мы с Ватару остались бы вдвоем.

Однако как Эма ни старалась, как сладко ни звучал ее голос, Юноскэ продолжал торчать в кафе, не давая нам с Ватару никакого шанса. Если мы и выходили на улицу, то только все вчетвером.

Так было и в тот послеобеденный час, в день сэндайского праздника Танабата [32]32
  Танабата – традиционный японский праздник, основанный на древней китайской легенде о Ткачихе (звезда Вега в созвездии Лиры) и Волопасе (звезда Альтаир в созвездии Орла), которые полюбили друг друга, но были разлучены и с тех пор могут встречаться только раз в году. Отмечается по всей Японии в седьмой день седьмого месяца, однако в Сэндае до сих пор празднуется по старому календарю, седьмого августа.


[Закрыть], который называют одним из трех самых больших праздников региона Тохоку. Выстроившись плечом к плечу, мы шагали под гигантскими снопами из разноцветных лент, вывешенными на торговой улице первого восточного квартала. Идти вчетвером, не рассыпаясь в толпе, было достаточно трудно. Эма, вцепившись в руку Юноскэ, по-детски пронзительно взвизгивала. А я почему-то не могла даже прикоснуться к Ватару. Он, впрочем, тоже не делал никаких попыток обнять меня.

Утомившись, мы зашли в кафе-кондитерскую «Сакарофу». Эма посоветовала мне попробовать шоколадное пирожное в виде ежика. Эта сладкая зверюшка с круглой спинкой, усыпанной иголками, сделанными из тонко нарезанных пластинок миндального ореха, и с двумя маленькими глазками очень нравилась детям. Мы с Эмой взяли себе этих ежиков, а Ватару и Юноскэ просто сидели смотрели на нас. «Хочешь откусить?» – спросила я у Ватару. Несколько мгновений он молчал, но потом улыбнулся и помотал головой.

В этот момент он был похож на отца семейства, который с сияющим видом наблюдает, как его дети поглощают пирожные. Не обращая внимания на выражение его лица, я нарочно повернулась к Юноскэ и протянула ему пластинку миндального ореха: «Юноскэ-сан, попробуй. Вкусно!»

Юноскэ взял миндаль двумя пальцами и отправил в рот. Эма хихикнула, а Юноскэ кивнул и, сузив глаза, улыбнулся нам с Эмой так, как будто уже напрочь забыл, что он только что съел – миндаль или просто обрывок бумажки.

Ватару и Юноскэ смотрели на нас почти одинаковыми взглядами. Я вдруг подумала, а правда ли Юноскэ любит Эму? В тот день на ней было надето симпатичное короткое платье белого цвета. Эма была очень хороша. Но мне казалось, что Юноскэ совсем на нее не смотрит. Его взгляд был направлен не на Эму и не на меня, а куда-то далеко, словно в другие миры. То же самое можно было сказать и о Ватару.

Пережевывая пирожное-ежик, я пристально разглядывала сидевших передо мной приятелей. Усевшись друг подле друга, они были похожи на двух Адамов с фрески Микеланджело. Слепило. Слепило так сильно, что начинали болеть глаза, но я все равно продолжала смотреть. Казалось, стоит только отвести взгляд, как эти двое вмиг исчезнут.

У меня вдруг зародилось сомнение, а почему, собственно говоря, эти двое вообще живут вместе и считаются друзьями? Иногда они напоминали мне охладевших друг к другу супругов. Таких, которые за завтраком разговаривают только с детьми, пытаясь отогнать от себя страх окружающей тишины. А роль детей в данном случае исполняли мы с Эмой.

Заговаривая с Эмой или со мной, Юноскэ через нас вел беседу с Ватару. Тот, в свою очередь, поступал таким же манером. Чувствовалось, что напрямую друг с другом они разговаривают с каждым днем все меньше и меньше. Они повсюду появлялись вдвоем, но мне казалось, что если рядом не было меня или Эмы, любые разговоры между ними прекращались.

При этом я ни разу не почувствовала, чтобы между Ватару и Юноскэ была какая-то атмосфера ненависти или тайной враждебности. Это и понятно: если бы они ненавидели друг друга, то с какой стати им понадобилось бы жить в одном доме? Как бы то ни было, ни я, ни кто-то другой никогда не замечал в них даже намека на укоренившуюся неприязнь или ревность, зачастую возникающую между мужчинами, либо на какой-то скрытый сарказм.

Они просто всегда тихо были вместе. Не то чтобы особенно заботились друг о друге, но и не сказать чтобы друг другом пренебрегали. Из-под прохладных отношений проглядывало взаимное внимание. Такое было впечатление. Поэтому я начала ощущать, что вторгаться между ними мне ни в коем случае нельзя.

Покончив с пирожными, мы еще немного поболтали и снова все вместе вышли на улицу. Пробираясь через галдящую толпу под гроздьями разноцветных бумажек, на каждой из которых было написано чье-нибудь желание, я легонько взяла Ватару под руку. Я почувствовала, как в первое мгновение он опешил. Но лишь на мгновение. Через плечо он посмотрел на меня сверху вниз и приветливо улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

– Тебе весело? – спросил Ватару.

– Очень! – с нарочитым придыханием ответила я и поискала глазами Эму и Юноскэ. Они остановились вдалеке от нас: Эма тянула Юноскэ за рукав, разглядывая витрину какого-то бутика. Через секунду они были скрыты людской толпой.

Я почувствовала облегчение. Мне так хотелось, чтобы Эма обязательно затащила Юноскэ в этот бутик. Тогда мы с Ватару могли бы пойти дальше через праздничную толчею – вдвоем.

– Завтра из Токио приезжает моя старшая сестра, – сказал Ватару. Я подняла голову и посмотрела на него. Отодвигая в сторону длинные золотые бумажки, которые почти касались его лица, он усмехнулся. – Я звонил ей пару дней назад. Похоже, что она поссорилась со своим парнем. Даже плакала. В ее возрасте такие вещи уже ни к чему.

– Ее парень это тот самый Араки?

– Ага. Она всегда в Сэндай приезжала только с ним. А тут, видишь, приходится ехать одной. Ты хочешь с ней познакомиться?

– С твоей сестрой?

– Или лучше не надо?

– Да нет, – я помотала головой, – конечно, хочу.

– Я уже рассказывал ей про тебя. Она тоже не прочь с тобой встретиться.

Я почувствовала, как запылали мои уши. При мысли о том, что Ватару рассказывал обо мне своей сестре, единственному единокровному родственнику, меня охватила радость.

– Обязательно надо познакомиться, – добавила я. – В любое время, когда ей будет удобно.

– Хорошо. Я поговорю с ней и сообщу тебе.

Интересно, а Юноскэ опять будет с нами, засомневалась я, но вслух ничего не сказала. Мне не хотелось столь явно показывать Ватару, что меня тяготит присутствие его друга. Вот когда совсем допечет, так, что будет невмоготу, думала я, тогда и выложу ему все: и про то, что хочу когда-нибудь оставаться с ним наедине, и про то, что мне надоело постоянно быть вместе с Эмой и Юноскэ, что бы мы ни делали. Но пока мне казалось, что время для подобных откровений еще не пришло.

Неожиданно сзади кто-то хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидела приземистую и чуть полноватую фигуру моего знакомого по имени Т. из сэндайского отделения комитета «Мир Вьетнаму!». На его лице сияла радостная ухмылка. Несколько раз я бывала с Т. на разных демонстрациях и сходках. Он был не очень серьезным человеком, в общем-то обычным показушником, который мотался между Сэндаем и Токио и набивался в добровольные помощники везде, где по слухам затевалась более-менее значительная демонстрация.

– Давненько не виделись! Как поживаешь? – сказал Т.

– Нормально, – я незаметно выпустила руку своего спутника.

Т. мельком взглянул на Ватару, демонстративно снял с кончика языка прилипшую крошку табака от папиросы «Мир» и вытер пальцы о пояс джинсов.

– Тут ходят слухи, что ты переметнулась, это правда, что ли?

– Ты о чем?

– Ну, комитет за отмену формы бросила? Говорят, в женской школе S теперь никто не знает, что делать дальше, потому что Кёко Нома подалась в оппортунисты. И зачем тебе понадобилось все бросать, когда только что-то начало получаться? Да и на сходках тебя не видать.

Я сердито фыркнула носом:

– А тебе-то какое до всего этого дело? И если уж на то пошло, комитет за отмену формы я не бросала.

– То есть ты хочешь сказать, что пока руки не умываешь? Несмотря на бурную личную жизнь… – Т. засмеялся неприятным клокочущим смехом и бросил на Ватару полный нахальства взгляд. – А то многие люди страшно расстроятся, если узнают, что Кёко Нома оставила движение, потому что влюбилась. Даже в универе Тохоку есть куча чуваков, которые просто мечтают тебя переманить.

– Ты бы выбирал выражения! Переманить… Они что, вербовщики из актерского агентства?

– Да, ладно тебе. Я просто хотел сказать, хоть еще и рановато, что перед двадцать первым октября [33]33
  Двадцать первого октября 1967 года в Вашингтоне состоялся так называемый «поход на Пентагон» – акция протеста против войны во Вьетнаме. С тех пор эта дата стала неофициальным днем международного антивоенного движения. Ровно через год, 21 октября 1968 года, в токийском районе Синдзюку силами левых студенческих фракций были организованы массовые беспорядки, жестоко подавленные полицией.


[Закрыть]каждую субботу в парке Котодай будут проходить фолк-фестивали. Это будет похлеще, чем все, что ты видела раньше. Так что заглядывай. И, кстати, насчет самого двадцать первого нам надо с вами, старшеклассниками, кое о чем посоветоваться.

– Хорошо, – сказала я и отвесила ему легкий прощальный поклон, стараясь, чтобы это выглядело как можно более формально. – Ну давай, пока.

Все с тем же глупым выражением лица Т. рассеянно посмотрел на меня. Я повернулась к нему спиной и, взяв Ватару под руку, пошла дальше. Спиной я ощущала до боли пронизывающий взгляд Т., но оглядываться не стала. Этот тип всегда горел нездоровым любопытством к тому, кто из участников движения с кем сошелся и с кем разошелся. Да и слухи о занятиях сексом в забаррикадированных университетах тоже большей частью распространял именно он, и делал это весьма правдоподобно. Несколько раз, когда мы с К., как два шаловливых щенка, гуляли по городу, Т., завидев нас с другой стороны улицы, начинал издавать непристойные возгласы. Сейчас мне стало противно от одной мысли о том, какие гадости начнет он теперь рассказывать про меня и Ватару.

– Аты у нас, оказывается, знаменитость, – удивленно произнес Ватару. – Да еще и всеобщая любимица.

– Стоит девушке начать заниматься подобными делами, – я постаралась изобразить улыбку, – как некоторые не слишком умные мужчины сразу начинают разговаривать с ней самым бесцеремонным тоном. Это не только про меня. Все через это проходят.

Про себя я жутко сердилась на Т., но мне совсем не хотелось посвящать Ватару в подробности разных не слишком приятных событий, связанных со стачечной деятельностью. Для этого у меня имелось немало других собеседников. А с Ватару я об этом говорить не хотела. Я чувствовала, что есть огромное количество других тем, которые мне непременно нужно обсудить с этим человеком.

– Мне как-то неловко, – честно призналась я. – Наверное, все, что я делаю, кажется тебе глупым ребячеством.

– Что мне кажется ребячеством?

– Ну, мне трудно объяснить. Но я часто думаю, что вот все эти наши комитеты, уличные демонстрации, сходки – в твоих глазах это все выглядит, как детские игры.

– Вовсе нет. Просто сам я этим не занимаюсь. Но это не значит, что те, кто решил посвятить себя такой деятельности, кажутся мне глупыми детьми.

– А кем они тебе кажутся? Другой расой? Инопланетянами?

– На самом деле я им просто завидую.

Мы дошли до конца первого восточного квартала. По-летнему раскаленное предзакатное солнце бросало на асфальт торговой улицы наши длинные тени. Остановившись у светофора, я посмотрела на Ватару.

– Завидуешь? Почему?

На его пушистых ресницах плясали золотые искорки, зажженные оранжевыми лучами солнечного диска. Не ответив на мой вопрос, Ватару поморгал глазами.

– Ты любишь жизнь?

– Что ты имеешь в виду? То, что я живу? Или жизнь как таковую?

– Жизнь как таковую.

– Я бы не сказала, что мне нравится, как я живу, – ответила я, – но жизнь я люблю. Не знаю, как лучше это объяснить… Ну, например, летнее утро, когда еще никто не проснулся, или сугробы снега зимним вечером, или штормовой ветер – в такие моменты я иногда думаю, как я все это люблю! Конечно, это глупая сентиментальность, но я правда так думаю. Даже в груди все сжимается, и слезы выступают. Я думаю, что вот сейчас, здесь – я есть. И больше мне ничего не нужно.

– Прекрасно! – Ватару улыбнулся и посмотрел на меня. – И жизнь твоя прекрасна. И ты сама.

В его словах не чувствовалось иронии. Светофор переключился на зеленый. Мы молча пошли по зебре на другую сторону. На переходе нас обогнала какая-то мамаша, которая тащила за руки двоих ребятишек. Добежав до противоположного тротуара, она громко топнула ногой, как будто преодолела финишную линию, и, смеясь, воскликнула: «Первое место!» Подражая ей, маленькие мальчик и девочка тоже закричали: «Первое место!» В руках у девочки покачивался желтый воздушный шарик. Ротик был перемазан шоколадом.

Ватару мельком взглянул на девочку и улыбнулся сам себе.

– К сожалению, – сказал он, по-прежнему улыбаясь, – я свою жизнь не особенно люблю.

Впереди показалось прямоугольное здание городской администрации. Перед ним бил огромный фонтан. Отражая солнечный свет, радужные брызги разлетались по сторонам, словно клубы тумана. Медленным шагом мы пошли по направлению к фонтану.

– Очень многие люди говорят так же, как ты, – сказала я, изо всех сил стараясь придать своему голосу оттенок взрослого беспристрастия. – Типичный нигилизм.

– Да, наверное, – равнодушно кивнул Ватару. – Что поделаешь.

По пути я украдкой оглянулась назад. Юноскэ с Эмой нигде не было видно, лишь густая толпа, заполонившая торговый квартал, копошилась вдалеке.

Ровно через неделю я впервые увидела Сэцуко Домото. Дело было после обеда. Мы с Ватару договорились встретиться в лавке художественных принадлежностей на углу первого восточного квартала. Там Ватару купил альбом для зарисовок. «Ты рисуешь?» – спросила я его, но он лишь смущенно заулыбался.

После этого мы направились в большой книжный магазин, расположенный прямо напротив центрального вокзала. В этом магазине мы должны были встретить Сэцуко, после чего намеревались пойти на второй этаж отеля «Сэндай», чтобы выпить чего-нибудь холодненького.

День выдался жаркий: хоть мы и старались идти под сенью деревьев, из-за обжигающего летнего зноя и парящей духоты все тело вмиг покрывалось неприятным липким потом. Но мое настроение было приподнятым. За день до этого Юноскэ уехал к родителям в Токио и собирался пробыть там неделю. Перед поездкой Эма заявила, что поедет с ним, но Юноскэ решительно воспротивился, и из-за этого они вроде бы крупно разругались. В итоге Эма осталась в Сэндае. Но где она была и что делала – мы понятия не имели.

Мы с Ватару могли остаться наедине… От этой мысли приятно теснило грудь. Тайком я даже строила планы, как мы проведем эту неделю без Юноскэ и Эмы. Вот сейчас он познакомит меня со своей сестрой, а потом мы снова останемся вдвоем и пойдем гулять на набережную реки Хиросэгава. На следующий день я хотела отправиться с ним пешком на гору Аоба и завести его во все джазовые кафе, которые я знала. Затем я ненароком предложу ему познакомиться с моей теткой и под этим предлогом приглашу его домой, а там затащу в свою комнату. Мы будем слушать пластинки, есть сладости и пить чай. Я представляла, какое удивленное лицо он сделает, когда увидит жестяную банку из-под консервированных персиков, которую я использовала как пепельницу, чтобы втайне от тетки покуривать у себя в комнате.

В общем, я собиралась завладеть Ватару на целую неделю, и в тот день почему-то была необычайно болтлива. Периодически напевая себе под нос популярную в то время песенку «Блюз абитуриента», я подробно рассказала ему про Джули и Рэйко и, слегка привирая, поведала о том, что мы с ними едим шесть раз в день, включая ужин, но все равно не можем преодолеть постоянное чувство голода. Лицо Ватару поблескивало капельками пота. Он весело смеялся. Да-да, ему и вправду было весело. Настолько, что таким я его, пожалуй, видела впервые.

Когда мы дошли до угла универмага «Марумицу», что напротив Сэндайского вокзала, на пешеходном переходе зажегся красный свет. Я перестала болтать и уставилась на вход в книжный магазин, который располагался на первом этаже здания, на другой стороне улицы.

Перед стеклянными дверьми стояла молодая женщина и пристально смотрела в нашу сторону. На ней была невероятных размеров соломенная шляпа. Расписанное подсолнухами летнее платье пышным воланом расходилось книзу от тонкой талии. Легко приподняв пятки, обутые в белые туфли-лодочки, она стояла на цыпочках, придерживая шляпу за поля, и вглядывалась вдаль. Густые черные волосы мелкой рябью ниспадали из-под шляпы.

– Это она, – радостно произнес Ватару. Только я открыла рот, собираясь что-то сказать, как эта красавица, стоявшая по ту сторону перехода, начала махать рукой. Ее белые длинные пальцы мерно покачивались в летнем мареве, как будто в замедленной съемке. По дороге проехало несколько автобусов. Фигура женщины скрывалась за ними, как колышемый волнами лист водоросли, но стоило очередному автобусу отъехать, как отчетливая, словно на киноэкране, картинка снова являлась моему взгляду. И лишь там я видела цветы. И лишь оттуда исходило сияние.

Какая красивая! – хотела воскликнуть я, но промолчала, в буквальном смысле утратив дар речи.

Зажегся зеленый, мы с Ватару пошли через переход и встретились с его сестрой перед стеклянными дверьми книжного магазина. «Очень приятно», – с улыбкой сказала Сэцуко, когда Ватару представил меня. Она коснулась рукой шляпы и, словно знатная дама, слегка склонила голову набок. Никак не могу вспомнить, была ли на ней какая-то косметика. Тогда я почему-то смотрела не на модные для того времени накладные ресницы и не на тонко, словно веточки ивы, прорисованные брови, а только на изящное, по-кукольному безупречное красивое личико и на улыбку сияющих розовых губ.

Пораженная ее красотой, я могла только глупо улыбаться. Внезапно я почувствовала себя всего лишь жалкой, перепачканной потом, неопрятной школьницей. Донельзя жалкой. Настолько, что если бы была возможность убежать, я помчалась бы без оглядки.

– Очень милая, – сказала Сэцуко, глядя на меня. Голос у нее был плавный и бархатистый. – Ватару еще никогда не знакомил меня со своими подругами, поэтому мне было очень интересно, что вы за человек.

– Спасибо, – ответила я.

Я чувствовала, что мне следовало сказать что-то более приличествующее, но нужных слов не находилось. Я посмотрела на свое отражение в стеклянной двери книжного магазина. В клетчатом платье с короткими рукавами я выглядела, как дошкольница, танцующая на утреннике в детском саду. Вылитая обезьянка, – с грустью подумала я. За время прогулок по городу под полуденным солнцем мое лицо сначала приобрело цвет спелой пшеницы, а затем стало и вовсе пунцово-красным. Картину довершала недавно сделанная круглая стрижка, которая лежала настолько ровно, что казалось, будто мне на голову надели горшок.

– Я совсем окоченела! – Сэцуко перестала смотреть на меня и со слегка капризным выражением лица прильнула к Ватару. – Пришла слишком рано и решила походить по этому магазину. А у них кондиционер включен на полную мощность. Даже живот заболел.

– Так посмотри, как ты одета, – Ватару показал на открытые плечи Сэцуко. – Это же почти купальник.

– Да одежда здесь ни при чем, – Сэцуко встала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо. При этом я довольно ясно услышала, как она сказала: «Просто у меня только что началась менструация…»

– Понятно, – коротко ответил Ватару и с беспокойством взглянул на сестру: – Обезболивающие пила?

– Ага, – кивнула Сэцуко и, потерев висок указательным пальцем, снова обратила ко мне свой лучистый взгляд. Я молчала.

Сэцуко легко коснулась руки Ватару. Белые пальцы легли на его жилистое предплечье, словно бабочка, нерешительно присевшая на цветок, а затем замерли без движения, как будто убедились, что им там нравится. Я отвела взгляд. Сэцуко и Ватару, не расцепляя рук, пошли вперед. Казалось, что обо мне они напрочь забыли.

Они шли вдвоем не больше двух-трех секунд, но мне эти секунды показались минутами. Я и сейчас не могу забыть, как они удалялись от меня: два темных силуэта в отражении слепящих лучей послеполуденного солнца.

Через несколько шагов Ватару остановился и оглянулся назад.

– Ты чего? – мягко спросил он. – Мы разве не идем в отель «Сэндай»?

– Ах да, точно, – торопливо заулыбалась я и вприпрыжку подбежала к ним сзади. Сэцуко отпустила руку Ватару и посторонилась, освобождая для меня место, так что я оказалась прямо между ними. Такая забота привела меня в полное уныние. Могла бы и не делать нарочито любезных жестов, а идти под ручку со своим братцем, как шла, думала я.

Я и сама немало поражалась тому, с каким злобным усердием я с самого начала пыталась обнаружить в Сэцуко какие-нибудь изъяны. Мне казалось, что как только я разгляжу в ней все те до омерзения гадкие черты характера, которые непременно должны присутствовать у каждой женщины, это как-то поможет мне самой.

«И даже веду себя, как грязная обезьяна», – подумала я, чувствуя бешеное отвращение к самой себе. Отвращение, приумноженное стыдом. Не произнеся ни слова, я потупилась и пошла дальше.

– А вы и в самом деле очень подходите друг другу, – улыбаясь, сказала Сэцуко, со стороны глядя на нас с Ватару.

Ватару нежно обнял меня за плечи и, подмигнув сестре, сказал:

– Она классная!

– Даже слишком хороша для тебя, Ватару, – ответила Сэцуко, энергично кивая, и рассмеялась.

Ростом она была немного выше меня. Платье с глубоким декольте подчеркивало острые холмики грудей. Грудь выпирала несколько искусственно, как-будто ее удерживал проволочный корсет. Сэцуко была очень худа. Кожа от шеи до груди отливала почти нездоровой белизной. Эта бледная кожа, без единого пятнышка, была настолько гладкой, что, казалось, принадлежит неземному существу.

«Значит, у нее сейчас менструация», – подумала я. В голове у меня все смешалось. В школе, сообщая Джули или Рэйко о том, что у меня пошли месячные, я обычно говорила «это дело» или «началось сама знаешь что», и из-за этого слово «менструация» казалось каким-то чересчур физиологичным. Я не могла понять, с какой стати Сэцуко в присутствии человека, которого она встретила первый раз в жизни, рассказывает своему брату о том, что у нее менструация. Равно как и то, почему ее брат, услышав это, начинает с обеспокоенным видом спрашивать о болеутоляющих лекарствах.

Встреча с Сэцуко пробудила дремавшего во мне зверя. Я начала ревновать ее с первого момента нашего знакомства. И это была ревность на грани помешательства.

После того как Ватару познакомил меня со своей сестрой, он начал говорить о ней по поводу и без повода. При этом он никогда не отзывался о ней дурно и не относился с пренебрежением, как это обычно делают молодые люди, которые обращаются к своим сестрам только по большой нужде. Ватару всегда говорил о Сэцуко с уважением, называя ее исключительно «старшей сестрой». И относился он к ней именно так, как подобает относиться к старшей сестре. Когда он рассказывал о Сэцуко, его глаза сияли. А когда Сэцуко приезжала в Сэндай, у него всегда было приподнятое настроение.

Довольно долгое время я на полном серьезе подозревала, что у Ватару и Сэцуко не иначе была телесная близость. Это подозрение доставило мне немало мучений. Глубокой ночью, закрыв глаза, я начинала представлять, как Ватару и Сэцуко обнимают и целуют друг друга во мраке чайного домика на отшибе усадебного двора в районе Китаяма. Вдобавок к этому мое воображение рисовало сплетенье обнаженных тел и сдавленные стоны, вроде тех, что издавали Эма и Юноскэ. Мне казалось, что я слышу вздохи Сэцуко, шуршание одежды и прерывистое дыхание Ватару, губами ласкающего грудь своей сестры.

Хотя, если подумать, я всего один раз видела, как Сэцуко и Ватару прикоснулись друг к другу, и это было именно в тот летний день, когда мы с Сэцуко впервые встретились. Ее ладонь лишь на несколько секунд нежно легла на его руку. После этого на моих глазах Сэцуко никогда не делала ничего подобного. Впрочем, я не припоминаю и чтобы Ватару когда-то касался ее плеч, спины или рук. Получается, что я насочиняла сумасбродных фантазий о том, чего даже не видела, и этими глупыми фантазиями сама себя изводила. Хотя на самом деле были вещи, о которых действительно стоило беспокоиться, и, наверное, даже в тот летний день все это уже потихоньку вздувалось, но я ничего не замечала.

Мы пришли в кафе на втором этаже отеля «Сэндай». Сэцуко заказала себе горячий кофе, я кофе со льдом, а Ватару – пиво. Выпив горячего кофе, Сэцуко заметно приободрилась и начала увлеченно расспрашивать меня о том о сем. В основном ее вопросы касались вступительных экзаменов в университет, но при этом она ни разу не дала мне почувствовать себя ребенком, который значительно моложе ее. И никаких назидательных советов «на правах старшего товарища» она не давала. С ее лица не сходила улыбка. Как любой благовоспитанный человек, она прежде всего заботилась, чтобы я не чувствовала себя скованной.

Так прошел почти час, как вдруг Сэцуко неожиданно умолкла. Прямо как механическая куколка, у которой кончился завод. Острые, словно иглы, кончики нервов напряглись так сильно, что, казалось, кожа на ее лице вот-вот лопнет.

Замерев всем телом, Сэцуко рассеянным взглядом уставилась в окно. В кафе играла композиция группы Прокол Харум «Белее бледного». Некоторое время Сэцуко сидела неподвижно, будто обо всем забыв, даже о нас с Ватару.

– Что случилось? – спросил Ватару. Сэцуко, вздрогнув, пришла в себя, посмотрела на брата, потом на меня и легко покачала головой.

– Все в порядке.

– Правда? Просто ты как будто о чем-то задумалась…

– Я посмотрела на вас, – грустно улыбнулась Сэцуко, – и опять вспомнила Араки-сан…

– Да не переживай ты так. Позвонит, куда денется, – сказал Ватару.

– Хорошо бы, – Сэцуко опустила глаза и слегка склонила голову набок. – Ты прости меня, Кёко. Я сегодня неважно себя чувствую. Но к нашей следующей встрече постараюсь взять себя в руки. Извини.

– Да ну, что вы… – в растерянности выдавила я, непонятно зачем помешивая соломинкой в пустом стакане из-под кофе со льдом.

Сэцуко улыбнулась:

– И позаботься, пожалуйста, о Ватару.

Я подняла голову. Прищурив глаза, Сэцуко посмотрела на меня.

– Он, конечно, не подарок, но как его сестра скажу тебе, что, в сущности, он весьма неплохой человек. И, кстати, у него до сих пор еще не было ни одной подружки. Так что я не сомневаюсь, что ты ему очень нравишься.

Я ответила ей неопределенной улыбкой и взглянула на сидевшего подле меня Ватару. Он утвердительно кивнул. Все это было похоже на сцену из слишком хорошо разыгранного спектакля. Не зная, что сказать, я закурила. По моему примеру Сэцуко тоже взяла сигарету «Севен Стар» и чиркнула спичкой. Рука со спичкой еле заметно дрожала.

Сделав пару затяжек, она потушила сигарету. Я обратила внимание, какими мертвенно-бледными были ее пальцы.

С неподвижным лицом, похожим на маску театра Но, Сэцуко резко поднялась с места. В этот момент она напоминала благородную девицу, которой вдруг страшно приспичило пойти в уборную.

– Я, пожалуй, откланяюсь, – сказала она.

– Уже? – спросил Ватару.

– Да, извини. Что-то голова закружилась.

Ее розовые щеки на глазах стали принимать зеленоватый оттенок. Если бы не платье с узором из ярко-желтых подсолнухов, можно было бы подумать, что перед нами тяжело больной человек. Ватару немедленно вскочил и подал ей руку, но Сэцуко с улыбкой остановила его и надела шляпу.

– Спасибо, не надо. Вы с Кёко оставайтесь здесь, а я пойду домой.

– Но тебе же нехорошо. Я тебя провожу.

– Правда, не надо. Я сяду в такси. Лучше скажи, Ватару, сам-то ты собираешься когда-нибудь вернуться домой? Ты все время собираешься жить у Юноскэ, даже когда в университете каникулы?

Ватару снова опустился на стул.

– Я могу вернуться, если там будешь ты, – сказал он.

– Когда? – спросила Сэцуко.

– Когда угодно, – ответил Ватару.

Сэцуко вежливо попрощалась со мной, несколько раз повторив, как она была рада нашей встрече. Затем она вынула из плетеной корзинки кошелек и дала Ватару пятисотиеновую бумажку. «Спасибо», – сказал Ватару.

Сэцуко еще раз полюбовалась нами со стороны и, улыбнувшись, неторопливой походкой вышла из кафе.

Минуту спустя она уже стояла внизу, под большой застекленной террасой. Повернувшись к нам, Сэцуко помахала рукой и забралась в такси, поджидавшее пассажиров у входа в отель.

– Она несколько дней уже… не спала толком, – отрывисто произнес Ватару. – У них с Араки-сан как пошла эта тема про расставание, так они даже по ночам по телефону собачились.