Текст книги "Маски сброшены"

Автор книги: Мариена Ранель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

"Что это: совпадение? – размышляла она за завтраком. – Вряд ли такие совпадения возможны! А если это не совпадение, то... О, Боже, даже невозможно представить! Неужели это был он? У него приблизительно тот же рост, такие же темные волосы, только с проседью и, кажется, похожие черты лица. А руки? У него такая же форма рук, как у моего... О, нет! Хватит тешить себя иллюзиями! Мне хочется, чтобы это был он, и я цепляюсь за удачное совпадение. Подобное происходит со мной не впервые. Однако настолько точных совпадений ещё не было никогда".

Окончив свой завтрак, она небрежно бросила на прибор салфетку и вышла из-за стола. Не прерывая своих размышлений, она направилась в гостиную.

"Что же мне делать? – в отчаянии спросила она себя. – Как разобраться в этой запутанной головоломке? Открыть свою тайну графу. Он любит меня, а я ему доверяю. Он сохранит мою тайну несмотря ни на что. И все же вдруг это просто совпадение. В свете немало женщин, которые ищут легкомысленных любовных приключений, скрывая лицо под маской либо изменяя свою внешность. Вполне возможно, что та, о которой рассказывал граф, из их числа? Если, конечно..."

Ее размышления прервал голос лакея:

– Ваше сиятельство, к вам одна молодая особа пожаловала. Сказывает, будто обещалась вам новый товар показать.

Елизавета непонимающе уставилась на него.

– Какая особа? Какой товар?

– Она сказала, что она, дескать, хозяйка дамской лавки, куда вы часто захаживаете, – объяснил лакей. – И назвалась она мадмуазель Софи.

– Да я вспомнила: Софья Немянова, – сказала Елизавета. – Проводи её в будуар. Я сейчас туда приду.

Елизавета была не в том настроении, чтобы принимать эту девушку, но тем не менее радушно её поприветствовала, когда вошла в будуар и увидела её там.

– Добрый день, мадмуазель Софи!

– Добрый день, княгиня! Помнится, я обещала вам, что как только ко мне прибудет новая партия товара, я немедленно принесу его вам.

– Весьма благодарна вам за оказанное мне внимание.

– Ну что вы, княгиня! – возмутилась Софи. – Для меня большая честь угодить одной из самых модных и элегантных дам Петербурга. И это я должна быть вам благодарна за то, что вы оказываете внимание моей лавке.

Елизавета усмехнулась.

– И что же интересного вы можете мне показать? – без всякого энтузиазма спросила она.

Софи распахнула свой саквояж и принялась доставать оттуда различные дамские вещицы: платки, ленты, кружева, наколки для волос, перчатки, корсеты.

– Посмотрите, какая прелесть! – расхваливала она свой товар. – Все прямо из Парижа! Такие лайковые перчатки сейчас самые модные. Не угодно ли вам примерить их на вашу ручку, княгиня?

– Позже, – равнодушно ответила Елизавета.

– Действительно. Сначала нужно все рассмотреть, а примерка – позже. Посмотрите на это кружево!

"Маска, – возвратилась к своим размышлениям Елизавета, безразлично разглядывая кружево. – Он не говорил, что на ней была маска. Или же говорил? Нет. Он сказал лишь, что познакомился с ней на маскараде. Возможно, он видел её лицо. А если видел, то все можно быстро прояснить".

– Кружево прелестно, – произнесла Елизавета. – Но прежде, чем его приобретать, нужно знать, к чему оно подойдет и куда его использовать.

– Полностью с вами согласна!

– Пока мы разбираемся с этими вещицами, не желаете ли отведать кофе? вдруг предложила Елизавета.

– Да, с удовольствием! – немного взволнованно ответила Софи.

Елизавета позвонила два раза в колокольчик. Через несколько минут в будуар вошла Анфиса.

– Приготовь нам, пожалуйста, кофе, – распорядилась Елизавета.

– Слушаюсь, барыня, – ответила та.

Анфиса быстро ушла, а Елизавета принялась дальше с безразличным видом рассматривать вещицы и слушать, как Софья Немянова восхваляет свой товар.

– Такая модель корсета пользуется большим успехом, – произнесла Софи, демонстрируя один из принесенных ей корсетов. – Посмотрите на своеобразную шнуровку! Она позволяет затягивать его очень туго. И при этом вы испытываете гораздо меньше дискомфорта, чем при той шнуровке, к которой привыкли. И сама его форма очень удобна.

"Это случилось около двадцати лет назад, – непроизвольно возвратилась к своим размышлениям Елизавета, – в начале августа. Если дата совпадет, то это он".

– Вы можете проверить на себе его достоинства, – предложила Софи.

– Обязательно проверю. И если он окажется таким, каким вы говорите, то я приобрету его для себя и порекомендую своим знакомым дамам.

– Благодарю вас, княгиня! Я оставлю его у вас, чтобы вы могли в свободной обстановке при помощи своей горничной примерить его.

Легка на помине горничная Анфиса вошла в будуар с подносом.

– Кофе, – прокомментировала она, – как вы просили, барыня.

– Поставь на столик и ступай, – распорядилась Елизавета.

Анфиса аккуратно расставила кофейные приборы и молча вышла.

– Угощайтесь, пожалуйста, – предложила Елизавета.

Софья Немянова села за столик напротив неё и подвинула к себе блюдце и чашечку с ароматным кофе.

– Мы говорили о корсетах, – напомнила она Елизавете. – Возьму на себя смелость и разовью эту тему дальше. Корсет – это такая вещь, которая не выйдет из моды никогда. Он существовал многие века и будет существовать ещё дольше. Ничто так не подчеркивает женственность и грацию, как корсет.

Елизавета слушала её лишь краем уха. Ее занимало другое, гораздо более значимое и более важное, чем корсет.

"Еще когда я познакомилась с ним на рауте, мне показалось, будто я его уже где-то видела, – вспомнила Елизавета. – Я даже ему об этом сказала. А он в ответ возразил мне. Впрочем, это понятно. Между мной и той юной соблазнительницей мало общего. К тому же тогда на мне была маска. А его я видела без нее. Правда мельком. Я едва помню его лицо. И за двадцать лет люди сильно меняются. В том, что я его не узнала и до сих пор не могу узнать, нет ничего удивительного. Так же, как и нет ничего удивительного в том ощущении, что я его уже где-то видела. Вполне возможно, что в моей памяти остались какие-то черты его лица, подобно мозаике, которую я не могу собрать".

– Кажется, вы где-то далеко, княгиня, – заметила Софи.

– Прошу прощения, – произнесла Елизавета, оторвавшись от своих размышлений.

– Замечательный кофе! – похвалила Софи. – Но отчего же вы не пьете? Мне, право, неловко одной.

Елизавете не хотелось кофе. Однако, чтобы поддержать компанию, она сделала два глотка.

– Так вот, я утверждаю, что корсет, так же, как каблук, никогда не исчезнет из гардероба европейской женщины, – произнесла Софи с напряжением в голосе, внимательно следя глазами, как Елизавета отпивает кофе. – Даже через сто, двести лет женщины будут стремится к стройности. А стройность достигается при помощи каблуков и корсета.

– Кто знает, какие нравы и идеалы женской красоты будут через сто, двести лет? – с сомнением произнесла Елизавета. – Может быть, женщины будут, наоборот, стремиться к естественности, как в начале века, когда женщины отказались и от корсета и от каблуков.

– И долго же это продолжалось! Лет двадцать, а то и меньше. А затем все вернулось к прежнему.

Эти разговоры о корсетах стали понемногу раздражать Елизавету. Впрочем, её стали раздражать не столько сами разговоры и их тематика, сколько поведение девушки: её навязчивость, отсутствие такта, непонятливость. По мнению Елизаветы девушка давно должна была понять, что её не особо расположены принимать, и уйти. Но та, будто бы назло, играя на нервах хозяйки и пользуясь её воспитанностью, распивала кофе и вела разговоры о корсетах. Елизавета пыталась деликатными намеками дать ей понять, что её визит с целью – показать товар – несколько затянулся. Но до Софи, казалось, это не доходило. Присутствие этой девушки становилось в тягость. Елизавета с трудом поддерживала с ней разговор, из вежливости стараясь не проявлять раздражительность и недовольство.

Наконец, Софи будто бы почувствовала, что порядком поднадоела княгине, и принялась довольно резко приближать свой визит к завершению. Но вернее будет сказать, что Софи просто сделала свое дело, ради которого она, собственно, и пришла, ради которого завела разговор и ради которого оставалась. Но после того, как дело было сделано и более её ничего не удерживало в доме княгини Ворожеевой, она, к облегчению Елизаветы, оборвала разговор и стала поспешно собрать разложенные вещи в свой саквояж.

– Вас ещё что-нибудь привлекло из того, что я вам показала? – в заключение спросила Софи.

– Нет, – ответила Елизавета, затем вежливо прибавила: – У меня сегодня не слишком подходящий настрой для каких-либо приобретений. Но вам спасибо большое, что оказали мне внимание.

– Ну что вы, княгиня! К тому же одну вещь вы все-таки приобрели у меня или почти приобрели.

– Обещаю обязательно посетить вашу лавку и приобрести много вещей, но в другой раз, – выдавливая из себя вежливую улыбку, произнесла Елизавета.

– Буду очень рада вас видеть, княгиня!

Как вежливая хозяйка, Елизавета проводила свою навязчивую визитершу до вестибюля. Они распрощались. Когда девушка исчезла с поля зрения, Елизавета облегченно вздохнула.

"Наконец-то", – подумала она.

После визита этой девушки она чувствовала себя сильно утомленной.

"Неужели на меня так подействовали мои предположения? – удивилась она, когда обнаружила, что её ноги и руки стали вялыми, а дыхание затрудненным. – Еще бы! Со вчерашнего вечера я только об этом и думаю. От такого перенапряжения мыслей можно и слечь. Однако я не могу об этом не думать! Это настолько важно для меня! Я чувствую, что граф именно тот человек, с которым я когда-то была близка. Это судьба! Она решила наконец-то сжалиться надо мной и послать мне его. Это необычное ощущение, словно между мной и графом есть какая-то связь, – оно не может быть случайно. Это предзнаменование!"

Она с трудом поднималась по лестнице, держась обеими руками за перила и останавливаясь через каждую ступеньку, чтобы отдышаться. Наверху лестницы она увидела Алексиса. Его образ был расплывчатым и неясным. На какое-то мгновение он принял черты того незнакомца, с которым она двадцать лет назад предалась сладкому и запретному безумству. Она хотела кинуться к нему и крикнуть: "Не исчезай! Я была легкомысленной, я слишком поздно поняла, что ты – моя Судьба", но ноги не подчинились ей, а вместо крика из её горла вырвался хрип. Где-то в её голове прозвучал встревоженный голос сына:

– Матушка, что с вами? Вы нездоровы?

Она почувствовала, как силы покидают её. Увидев, что она теряет равновесие, Алексис молниеносно подскочил к ней и подхватил её на руки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Алексис с заботливостью любящего сына и с усердием сиделки смочил пересохшие губы Елизаветы водой и поправил подушки на её кровати. Она спала тем сном, который приходит вслед за тяжелыми физическими страданиями или кризисами болезни, когда страдания и болезнь преодолевают критическую точку и отступают. Именно такую критическую точку накануне вечером преодолела страшная болезнь Елизаветы.

Всю ночь Алексис не сомкнул глаз. Он выглядел усталым, вымученным и встревоженным. Через полчаса у него была назначена важная встреча с Владимиром Вольшанским. Эта встреча так или иначе была связана с тем тяжелым состоянием, в котором находилась Елизавета, и пойти на неё Алексис считал для себя необходимым. Но перед уходом он решил ещё раз зайти в комнату матери, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.

– Когда она проснется, дай ей две ложечки вот этого средства, наказал он Анфисе.

– Хорошо, барин, – ответила та.

– Проследи, чтобы питье или еда, которую она будет принимать, никоим образом не проходила через чужие руки. По возможности, не оставляй её одну и не впускай к ней никого.

– Будьте спокойны, барин. Я все сделаю, – заверила его Аафиса.

Алексис уже собирался уходить, когда Анфиса его окликнула:

– Барин, кажется, она проснулась!

Алексис поспешно вернулся к изголовью кровати своей матери. Растерянный взгляд Елизаветы остановился на нем.

– Матушка, как вы себя чувствуете? – поинтересовался он.

– Ужасная слабость, – еле слышно произнесла она. – И в голове... Все шумит, стучит... Как в аду. Что со мной?

– Вчера вам стало плохо, – объяснил Алексис. – Вы потеряли сознание прямо на лестнице. Вы помните?

– Да, – растерянно произнесла она. – Как странно!

– Вы нас очень напугали, – сказал Алексис.

– Нас?

– Меня, графа Вольшанского, Анфису и всех домашних, – перечислил он.

– Да, барыня, – подтвердила Анфиса. – Уж как мы тревожились за вас! Вы были такая бледненькая и совсем не дышали. А потом приехал доктор. Мы ещё пуще испужались за вас, когда увидели, как испужался доктор. Он достал какой-то странный предмет: какую-то трубку, и стал через эту трубку вливать в вас жидкость. Уж одному богу ведомо, сколько он влил в вас жидкости!

– Что она говорит? – изумилась Елизавета и впилась глазами в своего сына, ожидая объяснений. – Что со мной произошло?

– Не волнуйтесь так, матушка! Никто ещё толком ничего не знает. Но мы постараемся выяснить.

– А граф? – спросила Елизавета, вспомнив, что сын упоминал его. Откуда ему стало известно обо мне?

– Он был здесь, – ответил Алексис. – Вчера вечером он отправил кого-то из своих людей с запиской для вас. Его человек приехал как раз в тот момент, когда здесь был доктор, и в доме был ужасный переполох из-за вас. Он рассказал графу обо всем, что происходило здесь. Граф немедленно примчался сюда. Он первый высказал предположение... Он оказал некоторое содействие доктору в определении вашей болезни. И как знать: быть может, если бы не удалось установить причину и правильно оказать первую помощь... Я и представить не могу!

– И все-таки, что со мной было? – ещё раз спросила Елизавета.

– Не знаю, матушка.

Алексис многое не договаривал, однако она не настаивала и не требовала от него откровенности. Она была слишком слаба для этого.

– А теперь, извините меня, матушка, – сказал Алексис, – коли уж речь зашла о графе, я должен сказать вам, что у меня сейчас назначена с ним встреча.

– Встреча с графом? – в недоумении переспросила она.

– Да, – подтвердил он.

Вопреки его предположениям, она не стала интересоваться, зачем им понадобилось встречаться. Она только сказала:

– Тогда иди. Обязательно с ним встреться и поблагодари за все от моего имени.

Когда Алексис подъехал на извозчике к месту назначенной встречи с графом Вольшанским, тот уже ожидал его в своей карете. Алексис отпустил извозчика и перебрался в карету графа Вольшанского.

– Извините, что заставил себя ждать, граф, – первым делом сказал Алексис.

– Ничего, – произнес Владимир и тут же спросил: – Как она?

– Ей намного лучше.

– Слава Богу! – прошептал Владимир.

– Она попросила поблагодарить вас. И я благодарю вас, граф, от имени своей матушки и от своего имени, за все то, что вы для нас делаете.

– Не стоит, поверьте мне, сударь! Мне очень дорога ваша матушка.

– Вы что-нибудь узнали? – осведомился Алексис.

Владимир передернулся. И по этому передергиванию несложно было понять, что Алексис затронул неприятную и скверную тему.

– Да, узнал, – ответил Владимир.

– Все как вы предполагали?

– Да. Это был мышьяк.

– О Господи! – со стоном прошептал Алексис и обхватил руками голову. Но почему? Вы в этом уверены?

– Мышьяк обнаружили при помощи так называемого аппарата Марша23, сказал Владимир. – Современная наука, хоть и не так давно, но все же научилась выявлять этот яд. Мышьяк содержался в кофе. Причем, довольно большая доза. Это большое счастье, что Елизавета только отпила, а не выпила целиком этот распроклятый кофе.

– Прошу вас, не надо больше, – умоляющим голосом произнес Алексис, которому одно предположение, что его матушка могла умереть, доставляло невыносимые страдания.

– Я вас понимаю, – сочувственно произнес Владимир, который страдал не меньше его, но как человек более взрослый, а соответственно, более сильный, он умел сдерживать свои чувства.

– Ну, кому? – с гневом и отчаянием произнес Алексис. – Кому понадобилось отравить мою матушку?

– Вы выяснили, кто к ней приходил перед тем, как она потеряла сознание? – спросил Владимир. – С кем она пила этот злосчастный кофе?

– Да, это было несложно. К ней приходила девушка из дамской лавки мадмуазель Софи.

– Зачем?

– Показать новый товар.

Владимир в недоумении посмотрел на него, как бы спрашивая: "Что ещё за товар?"

– Так сказал мне лакей, – объяснил Алексис. – Дело в том, что матушка часто покупает в её лавке различные дамские штучки: перчатки, веера, кружева и тому подобное.

– Странно, что эта девушка пришла к княгине только ради того, чтобы показать товар, – с сомнением произнес Владимир.

– Как раз в этом ничего странного нет, – возразил Алексис. – Эта девушка иногда приходит к нам в дом. Один раз я даже видел её с матушкой. Поверьте, граф, это безобидная девушка.

– За безобидной внешностью порой скрываются страшные личности, подметил Владимир. – Не забывайте, что именно с этой безобидной девушкой княгиня пила кофе, в котором оказался мышьяк. Кто, кроме неё мог его туда добавить?

– Вы думаете, это она?

– Я только спросил: кто, кроме неё мог добавить мышьяк в кофе?

– Может быть, его добавили туда раньше? Может быть, кто-то тайно проник на кухню или... Я не знаю! Но если предположить, что это она пыталась отравить мою матушку, то возникает вопрос: зачем ей это нужно?

– Возможно, не ей, а кому-то, кто за ней стоит. Возможно, кто-то ей что-то пообещал за подобное действо. Вы об этом не думали, сударь?

– Я уже не знаю, о чем думать, – в отчаянии произнес Алексис. – Мою матушку пытались отравить! У меня все смешалось в голове! Она могла умереть! Я как только представлю себе это, меня сразу охватывает такой ужас!

– Не нужно этого представлять, – произнес Владимир, мягко по-отечески сжав его руку. – Она спасена с Божьей помощью.

– Да, с Божьей помощью, – повторил Алексис.

– Но чтобы несчастье не повторилось, – заметил Владимир, – нам нужно найти отравителя. Ради блага той, которая нам обоим дорога, мы должны отбросить свои чувства и эмоции и быть рассудительными и объективными. У княгини имеются враги?

– Ну что вы, граф! – простодушно воскликнул Алексис. – Какие могут быть у матушки враги? Она никому никогда не делала зла. Она со всеми учтива и добродушна. И вы уже имели честь в этом убедиться.

– Ясно, – вполголоса произнес Владимир, в душе умиляясь наивности молодого человека. – А как насчет завистников? Княгиня красива, занимает высокое положение в обществе.

– Но это не повод, чтобы её убивать, – заметил Алексис.

– Согласен, – задумчиво произнес Владимир. – Хотя иногда людская зависть бывает настолько сильна, что доводит до преступления. Может ли быть такое, что княгиня нечаянно, невольно кому-то перешла дорогу?

– Я не знаю, – ответил Алексис.

– А эта девушка? Как и когда она впервые появилась в вашем доме? Кто её рекомендовал вашей матушке?

– Не знаю. Никогда этим не интересовался.

– Возможно, именно тот, кто привел эту девушку в ваш дом или порекомендовал её, – принялся размышлять Владимир, – и есть главный преступник. Или же... У меня имеется ещё одно предположение. Кто может быть заинтересован, чтобы Елизавета?.. У кого может быть материальный интерес в этом? Насколько мне известно, всеми делами управляла ваша матушка, не так ли? Возможно, у неё имелись должники?..

– Столько предположений и отсутствие сведений, – вздохнул Алексис. Если продолжать в том же духе, то можно зайти в такой тупик!

– Вы правы, сударь, – согласился Владимир.

– И вообще, к чему высказывать предположения и выдвигать версии? возмутился Алексис. – К чему терять время и все усложнять? Не проще ли заявить в полицию, что эта девушка пыталась отравить мою мать? А там уж они сами решат, как через неё добраться до настоящего преступника.

– Если она не будет покрывать этого человека, – заметил Владимир. Вполне возможно, она возьмет всю вину на себя и придумает какой-нибудь нелепый повод типа неприязни или зависти.

– Как бы то ни было, я все же считаю, что это дело полиции.

– Пожалуй, вы правы, сударь, – согласился Владимир. – Вам нужно пойти в полицию. Лучше вам пойти туда одному. Моя излишняя заинтересованность в судьбе княгини, может скомпрометировать её.

– Да, наверное. Я прямо сейчас пойду в полицию.

– Хорошо. А я постараюсь найти эту лавку и эту мадмуазель Софи. Если, конечно, мадмуазель не исчезла, что весьма вероятно. В любом случае, попытаюсь разузнать что-нибудь об этой девушке.

На этом они распрощались. Алексис ловко выпрыгнул из кареты графа Вольшанского и перешел на другую сторону улицы, а карета графа, проехав два квартала, скрылась за поворотом.

Но обстоятельства сложились так, что Алексису не удалось заявить в полицию, что его мать пытались отравить. По дороге туда он почти лоб в лоб встретился с предполагаемой отравительницей, о которой они только что говорили с графом Вольшанским. И хотя он видел Софью Немянову лишь один раз, он её узнал.

"Какое совпадение! – подумал он. – Неужели подобное возможно? Интересно, куда она направляется?"

Алексис последовал за ней. По счастью, она его не заметила. Вряд ли она, вообще, была способна кого-либо заметить. Она была погружена в какие-то собственные мысли, которые на данный момент занимали её больше, нежели мелькающие перед ней силуэты. Она машинально направлялась к какому-то заветному месту, не оглядываясь и не сбиваясь с пути, словно знала наизусть каждый поворот и закоулок.

Холод пронзил изнутри Алексиса, когда она остановилась у особняка князя Ворожеева.

"О, нет! – в ужасе подумал он. – Мой отец никак не может быть в этом замешан!"

Прежде, чем войти во владения князя Ворожеева, Софи осмотрелась вокруг. По счастью, Алексис уже успел укрыться от нее. Убедившись, что её никто не заметил, Софи быстро юркнула в полуоткрытые ворота. Через минуту в эти же ворота вошел Алексис. Минутное отставание заставило его потерять её из виду. Но он не сомневался, что она где-то внутри громадного дома. Ему не составило особых трудностей пробраться незамеченным внутрь дома и обнаружить преследуемую им девушку. Уже в вестибюле он услышал приглушенные голоса – мужской и женский, доносящиеся из правого крыла дома. В мужском голосе он узнал своего отца, а женский – предположительно принадлежал Софи Немяновой. Алексис остановился под дверью прилегающей комнаты, откуда мог слышать все, о чем они говорили, и краем глаза наблюдать за происходящем.

– Ну как? – поинтересовался Ворожеев у Софи. – Мне впору надевать траур и играть роль безутешного вдовца?

От его цинизма у Алексиса больно сжалось сердце, а лицо передернулось от отвращения.

– Вашу жену удалось спасти, – без всякой интонации сообщила Софи.

– Вот досада!

– И, кажется, она идет на поправку.

– На поправку? – возмутился Ворожеев. – Ты хочешь сказать, она выздоравливает?

– Да.

– Она должна была уже умереть или, во всяком случае, находиться при смерти, но никак не выздоравливать! Что это значит? Как такое могло случиться? Это было верное средство. Или ты что-то сделала не так, плутовка? Ты меня, часом, не провела?

Он сильно сжал её руку. Девушка вскрикнула от боли.

– Я все сделала, как вы велели! – со стоном сказала она.

– Тогда почему она так легко отделалась?

– Не знаю.

– Не знаешь?

Он ещё сильнее сжал её руку, словно хотел передавить её.

– Быть может, яд не успел подействовать, – страдальческим голосом произнесла девушка. – Ей быстро сделали промывку от яда.

– Промывку от яда! – поморщился Ворожеев над этой фразой. – Дура! Это тебе надо сделать промывку... от глупости! Ты наверняка оставила следы. Как узнали, что она приняла яд? Кому могло прийти это в голову?

– Не знаю. Я ничего не знаю!

Вне себя от гнева и досады, Ворожеев резко и грубо толкнул её. Она упала на диван.

– А я даже рада, что все так произошло! – пытаясь подавить свой страх, произнесла Софи. – Господь не допустил, чтобы я совершила душегубство.

– Моя очаровательная крошка! – с ухмылкой произнес Ворожеев. – Неужели ты думаешь, что на этом все так и остановится? Ну нет! С тебя ещё станется! Тебе придется по-новому проделать то, что ты уже проделала. Только без всяких "промывок" и "поправок"! Ты меня понимаешь?

Не в силах более выносить гнусное вероломство отца, Алексис вышел из укрытия. Его лицо было искажено болью и презрением.

– Какой же вы отвратительный и ничтожный человек! – воскликнул он.

– Алексис! – растерянно пробормотал Ворожеев. – Как ты здесь оказался?

– Мне кажется, в данный момент это не имеет значения, а имеет значения то, что мне все известно. Вы руками этой особы пытались отравить мою мать.

– Послушай, сын... – пытался что-то сказать в свое оправдание Ворожеев.

– Не называйте меня сыном! – резко оборвал его Алексис. – Я стыжусь, что во мне течет ваша кровь!

– Но это так, – с самодовольством заметил Ворожеев. – Ты мой сын, и в тебе течет моя кровь. Нравится тебе это или нет. Ты дитя двух врагов. И пора бы уже с этим смириться, сынок.

– Какой бред! Смириться с тем, что вы едва не отравили мою мать!

– Она наверняка сделала бы то же самое, покуда была бы на моем месте!

– Она никогда не была бы на вашем месте!

– Всякого может постичь несчастье, разорение и бедность, – возразил Ворожеев.

– Она никогда не дошла бы до преступления, даже если бы её постигло самое страшное несчастье! И никогда не опустилась бы ни до одного из ваших недостойных и бесчестных поступков. И знаете: почему? Потому что благородство – не только у неё в роду, но и в душе. А вам неведомо, что это такое.

– Красиво и легко рассуждать о благородстве души, – непримиримым и обвиняющим тоном произнес Ворожеев, – имея при этом приличный дом, процветающее поместье и капитал в банке. Но совсем иное, когда ты вынужден влачить такое жалкое состояние. И все по её вине! Она сама вынудила меня пойти на такой крайний шаг.

– Вам нет никакого оправдания!

– А я и не пытаюсь оправдаться! – с ехидством произнес Ворожеев. – Тем более перед тобой – жалким подобием своей маменьки. И коли ты стыдишься, что в тебе течет моя кровь, то я стыжусь, что у меня такой сын девицеподобный святоша. Ты вобрал в себя все то, что мне ненавистно!

– Вот вы и показали свое истинное лицо! – с хладнокровным безразличием, за которым скрывались огромная обида и разочарование, произнес Алексис. – В полной мере проявили свои отцовские чувства. Не сложно же было сбросить с вас эту маску лицемерия.

– Полно! Кто бы говорил о лицемерии! Ты всегда изображал передо мной хорошего сына, а ведь ты никогда не питал ко мне сыновней привязанности.

– Не легко питать сыновнюю привязанность к тому, кто сам не питает к тебе никакой привязанности.

– Ну вот, – заключил Ворожеев. – Похоже, мы оба сбросили свои маски. И каков же итог? Твоя мать – мой враг, впрочем, как и я – её. Ты на стороне своей матери. Это неудивительно, поскольку ты всегда принимал её сторону, что бы она не совершила против меня. Следовательно, ты и мой враг, поскольку ты на стороне моего врага.

– Что ж. Тогда избавьтесь от меня, как вы пытались избавиться от моей матери! – с ненавистью воскликнул Алексис. – Никто не знает о том, что знаю я. А я знаю достаточно. И если со мной что-нибудь случится, никто не посмеет обвинить в этом вас. Это было бы слишком чудовищно! Правда, есть эта особа, – Алексис небрежным жестом указал на Софью, которая молча следила за этой моральной битвой отца с сыном. – Особа, которая тоже знает достаточно. Но она тем более не посмеет обвинить вас. Как я понял, вы держите её в жестком кулаке и в большом страхе. К тому же она ваша сообщница.

– Да, это было бы слишком чудовищно, – согласился Ворожеев. – Одно дело – отправить на тот свет жену, которую ты ненавидишь, совсем другое сына, в котором течет твоя кровь. При том, единственного продолжателя рода князей Ворожеевых. Нет, сын, пусть ты полное подобие своей маменьки, но твоя жизнь для меня священна.

– Благодарю за величайшую милость, – с сарказмом произнес Алексис. Только вот ответной от меня не ждите. Потому что если мою мать снова постигнет несчастье от вашей руки, ваша жизнь для меня не будет стоить ничего! А теперь, прощайте! Я не желаю более знать вас и видеть!

Алексис резко дернулся и стремительно ринулся прочь из дома своего отца.

– Проклятая Эльза! – вне себя от ярости крикнул Ворожеев. – Она отняла у меня все! Мое состояние, мое былое величие, и даже моего сына!

– Ваш сын сам отрекся от вас, и не без причины, – дерзко заметила Софи. – Ваше состояние вы прокутили. Теперь мне это ясно. А ваше величие...

– Заткнись, дура! – крикнул на неё он. – Сделай ты все как надо, не было бы этих проблем!

– Вы думаете, ваш сын выдаст нас полиции? – поинтересовалась она.

– Нет, – возразил он. – Он слишком благороден, чтобы пойти на это. Он будет страдать, ненавидеть, но он ничего не сделает против меня.

– Пока вы ничего не сделаете против его матери, – прибавила она.

Алексис выбежал из особняка. Охваченный чувством огромного разочарования, разбитый душевной болью, он вцепился в колонну, словно искал у неё поддержки. Из его груди вырвался душераздирающий вопль, переполненный таким отчаянием, что оно вне сомнения способно было бы вызвать содрогание и отклик в душе у любого, услышавшего этот вопль. Алексис несколько раз ударил кулаками ни в чем не повинную колонну, вымещая на ней все свои болезненные эмоции. Но как бы Алексису не было тяжело и больно, он не позволил своим эмоциям окончательно раздавить его. Он собрался духом, взял себя в руки и побежал прочь от этого проклятого места, где даже земля, деревья и кирпичная ограда – внушали ему отвращение.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Княгиня Элеонора Львовна Шалуева была из той породы женщин, которые всегда все – или почти все – обо всех – или почти обо всех – знают. Она была в курсе всех новостей, сплетен и слухов, которые распространялись в высших кругах. Ей всегда было дело до всех и до всего. Но особенно ей было дело до того, что говорилось об её семье и происходило вокруг её семьи. При помощи различных хитростей и знакомств ей удавалось проникать в корень этих разговоров об её семье, а при помощи интриг и денег – вырывать эти корни, если они были ей неприятны, или же, наоборот, подпитывать, если они были ей полезны.

Княгиня Шалуева не виделась с дочерью с того самого дня, когда в ультимативной форме заявила ей, что если та разведется с князем, двери родительского дома навсегда закроются для нее. Но несмотря на это, мать была в курсе всего, что происходило с дочерью и внуком. У княгини Шалуевой имелся свой человек, служивший в доме дочери, – некий кучер Антип. Антип докладывал княгине обо всем, что ту могло хоть как-то заинтересовать. Причем делал это он совершенно бескорыстно, руководствуясь самыми добрыми порывами. Он предан был княгине-матери и вместе с этим заботился и опекал княгиню-дочь. Он считал, что мать должна быть извещена обо всем, что касается её дочери, каковы бы ни были их отношения.