Текст книги "Начинаем жить"
Автор книги: Марианна Кожевникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Глава 3
Павел Антонович глаз не спускал со своей Натальи Петровны. В лесу пошли грибы, а он с участка ни ногой, хоть грибником был заядлым. Мучился от этого ужасно, но терпел. Ослабит он контроль, и Наташа тут же в Москву махнет. А зачем? Что хорошего из этого выйдет? Павел Антонович был убежден, что жене там делать нечего.
С тех пор как Милочка объявила матери и отчиму, что выходит замуж, и познакомила с женихом по имени Димитрий, Наталья Петровна места себе не находила. С одной стороны, она была рада до смерти, что дочка наконец-то устроит свою жизнь. Ей давным-давно было ясно, что Милочке пора жить семьей. С другой – жених ей не очень-то показался, не простой, не душевный и вообще какой-то непонятный. Вежливый, но держится особняком. Сразу видно: омут тихий, а черти в нем водятся. Как будут уживаться, неведомо, но лишь бы дочке был по сердцу, а уж они-то приладятся – опыт по прилаживанию большой нажит. С третьей – ей очень хотелось поучаствовать в предсвадебных хлопотах. Она так себе и представляла, как они с Милочкой ходят по магазинам, выбирают шторы для спальни, покрывало на постель. Постельное белье нужно купить, да и Милочке обновить гардероб. Во времена Наташиной молодости ничего в магазинах не было, все давалось с бою. А в загсе талоны давали, один – жениху, другой – невесте. Жениху костюм и ботинки можно было купить, невесте – платье и туфли. Хочешь – белые, хочешь цветные, но одну пару. Она белые взяла, а как же иначе? Так они и пролежали неношеные. Ну и белье постельное – две простыни, два пододеяльника и наволочки. А теперь? Были бы деньги! Вот и надо потратить отложенное. Свадьба же! Ничего не жалко! Наталье Петровне давно хотелось сервиз купить. И не один – чайный, кофейный и обеденный. А то всю жизнь из разных чашек пили! В общем, хлопоты предстояли большие и такие отрадные, такие приятные! И как это Паша не понимает, что ей непременно нужно в Москву поехать?
Павел Антонович понимал, но понимал он совсем другое. Понятно, что Наташке хочется для дочки всего накупить, чего у самой не было. Но выйдут из этого одни неприятности. Пойдут Наташа с Милочкой шторы выбирать – Наташе оранжевые с оборкой приглянутся, а Милочка рядно с нашитыми треугольниками выберет. Мать уступит, осадок на душе останется. О нарядах и говорить нечего, Милочка давным-давно у матери советов не спрашивает. Мать для свадьбы будет платье выбирать попышнее, а Милочка какой-нибудь обдергай приглядит. Опять осадок, а то и ссора. Свадьба же! Осудят люди невесту. И еще есть нюанс. Милочке спасибо, что от родителей не отделилась, а согласилась купить две квартиры с общей кухней и холлом. Но ведь молодые наверняка уже вместе живут. Приедет Наташа и губы подожмет – как это так? Непорядок! Что это Димитрий хозяином по квартире ходит, на кухне чайник ставит, кофе среди ночи пьет? Курит, музыку ставит. У молодых теперь такая музыка, что не поймешь, то ли стиральная машина работает, то ли еще что. В общем, будущая теща и сама распереживается, и молодым жизнь не украсит, при ней и в трусах не походишь, и любимую лишний раз не чмокнешь.
Так оно и шло, Наталья Петровна рвалась в Москву, а Павел Антонович ее удерживал.
– Слушай, Паш, – завела с утра разговор Наташа, – у нас постное масло совсем кончилось. Съезжу-ка я в Москву, привезу масла и курочку.
– Жара сегодня, сорок градусов на солнце. В городе дышать нечем, – сообщил в ответ жене Павел Антонович. – Я сейчас Ляле по мобильнику позвоню, пусть Ирину к нам везут и постное масло заодно купят.
Радикальное противоконфликтное средство Павел Антонович нашел внезапно и очень обрадовался. Пятилетняя Ирина лучше всех бабу Нату на месте удержит.
– Нечего девчонке в городе делать, – прибавил он. – Пусть сами в жаре пекутся, а ребенка привезут.
Наталья Петровна на секунду задумалась и махнула рукой.
– Будь по-твоему, Паша. Я знаю, что ты против моей поездки в город. Костьми ложишься, лишь бы я не поехала. Почему, не знаю, но будь по-твоему. Иринке и впрямь в Москве делать нечего, только мучиться. Пусть скорее привозят. И сахара пусть прихватят, – тут же сообразила она, – я тогда смородину сварю. Милочка смородиновое варенье очень любит.
– Лады, – обрадовался Павел Антонович. – Звоню немедля.
– Но если Милочка попросит меня ей помочь, ты сам тут с Иринкой будешь управляться, – на всякий случай предупредила она.
– Если попросит, буду, – согласился он и тут же набрал Лялин телефон.
Лялю приглашение очень обрадовало. Сердце у нее за родное дитя болело, а тетю Наташу с дядей Пашей теребить было неловко. С Санькой, Александром Павловичем Иргуновым, Коньком-Игрунком, они вместе выросли, ее покойная мама – для Саньки тетя Лиза – выучила его французскому языку, можно сказать, путевку в жизнь дала, но родней они все же не были, отсюда и неловкость. А раз позвали, Ляля отправит к ним дочку с превеликой охотой и большой благодарностью.
* * *
«Шумел-гремел пожар московский» – распевала Ляля басом, встряхивая Иринкины трусы, прежде чем уложить их в сумку: на даче чем больше трусов, тем лучше. Не тете же Наташе стирать. Как раз до субботы хватит, а там она приедет и сама все выстирает.
Солнце жарило вовсю. Духотища в Москве стояла несусветная, а у них в центре в особенности – ни деревца кругом, ни кустика. Был когда-то двор, в котором Ляля выросла, гоняла на велосипеде, собирала шампиньоны, а теперь его раскопали. Пообещали новый выход метро построить, да, видно, раздумали, потому что уже не первый год стоит деревянная огорожа над раскопанными ямами, посерела вся, а дело ни с места.
– Ирка! Собери игрушки, какие с собой возьмешь! – распорядилась она, покончив с трусами и майками, запихнув сверху свитер, куртку и резиновые сапоги на всякий случай, мало ли, в лес пойдут. И еще дождевик на случай дождя.
– Сейчас собирать? – осведомилась основательная пятилетняя дочь.
– Немедленно! – грозно распорядилась Ляля. – Папа скоро придет, пообедаем и поедете.
– А ты?
– У меня работы много. Папа тоже ночевать не останется, отвезет тебя и вернется.
Иринка накуксилась, она хотела, чтобы и папа с мамой с ней поехали, там остались и жили с ней вместе.
– Эх, Ирусик, и я бы рада с тобой пожить, да работа не отпускает, – вздохнула Ляля и представила себе загородные красоты – крутом зелень, цветы цветут, ягоды зреют. – Ты там воздухом дыши за нас с папой и ешь за обе щеки, ладно? Не капризничай. Бабу Нату слушайся.
– А деду Пашу?
– И деду Пашу тоже.
– А деда Паша говорит, чтобы я бабу Нату не слушалась и с ним вместе в канаву лезла лягушек ловить, а баба Ната не разрешала, говорила, испачкаюсь и от лягушек цыпки будут.
Иришка, подняв круглую мордашку, внимательно смотрела на мать темными глазами, ожидая разрешения серьезной проблемы.
– И чем у вас дело кончилось? – поинтересовалась Ляля. Глаза у нее смеялись. Она прекрасно представляла себе шутника Павла Антоновича в белом пикейном картузике набекрень, в вельветовых брюках с пузырями на коленях и сандалетах на босу ногу. Он озорно подмигивал Ирке левым глазом, подбивая на всевозможные шалости. А аккуратно одетая Наталья Петровна, снисходительно поглядывая на мужа, решала, каким шалостям быть, а каким не бывать ни-ког-да!
– Деда Паша сам мне лягушечек наловил, маленьких-премаленьких. Я на них посмотрела, и мы их обратно выпустили. А цыпок от них никаких не было. А какие цыпки? Желтенькие, на ножках? Я хотела, чтобы от лягушек цыпки были.
– Цыпки – это такие прыщики на руках, – объяснила Ляля, довольная, что сложный вопрос, кого и когда слушаться, разрешился сам собой. – Беги собирай игрушки, а то не успеешь.
Сама она отправилась на кухню готовить болгарский суп таратор. В такую жару только и можно есть, что кефирный суп с огурчиком, укропчиком и чесночком.
Хлопнула дверь. Пришел Миша. Подошел к ней сзади, поцеловал в шею, и по спине у Ляли сразу побежали сладкие мурашки.
– Я мороженое принес, – объявил он. – Ныряю в душ. В городе. Жара. Небывалая. А у нас. Прохладно.
После каждого слова он целовал ее в шею.
– Ныряй, ныряй, – согласилась она. – Новости есть?
Ляля повернулась к мужу, и они поцеловались как следует, глаза у них повлажнели. Ах, как они понимали друг друга, как понимали!
– Иди, иди в душ! – проговорила Ляля.
– Иду, иду, – отозвался Миша.
И они еще раз поцеловались. Дальше целоваться было уже опасно.
– Новости после душа, – пообещал Миша.
– Потерплю, подожду, – согласилась Ляля.
В ванной шумела вода, Ляля быстренько накрыла на стол и пошла звать Иринку. Заглянула в детскую и замерла на пороге. Иринка складывала в кучу мягкие игрушки. Зайцы, мишки, обезьяны, свинки, слоны, бегемоты, мыши, розовые, синие, красные, зеленые, оранжевые громоздились высоченной горой.
– Что это? – осведомилась Ляля.
– Ты же сказала, собери, вот я и собираю, – отозвалась дочь и, пыхтя, подтащила к горе большую черную собаку, которая обычно лежала на подоконнике.
– Ты хочешь взять их все? – в недоумении спросила Ляля.
– Все, – закивала Иринка.
– Да там дача меньше, – расхохоталась Ляля. – Ты с ними не поместишься! Отбирай поскорей дружка, с которым будешь спать, а остальных я сама по местам расставлю. И быстро мыть руки!
– Нет, мама, я их не оставлю, – твердо заявила Иринка и села на пол возле кучи. – Как они тут будут без меня? – Потом подняла глаза на мать и тихо сказала: – Понимаешь, я боюсь пожара. Ты сама про него пела. И по телевизору говорят – всюду пожары. Вы с папой убежите, а они сгорят.
Иринка говорила с такой серьезностью, что Ляля поняла: от дочкиного страха ни в коем случае нельзя просто так отмахнуться. Она присела с ней рядом и крепко обняла.
– Я пела старую-престарую песню, – сказала она. – Тогда пожар нам очень помог, он врага из Москвы выгнал. Пожары, про которые по телевизору говорят, горят далеко-далеко на торфяниках. А в городе пожары возникают из-за нашей небрежности. Я тебе обещаю, что мы с папой не допустим пожара, будем очень осторожны и зверушек твоих тоже будем беречь. Я сама буду навещать их утром и вечером, здороваться, говорить «спокойной ночи», они не будут скучать, не бойся.
– Девчонки! Куда вы делись? Я есть хочу! – раздался веселый голос Миши, и он, полуголый, с полотенцем на плечах появился на пороге. – О! Да у вас совет в Филях! В чем проблема?
– Правда, папа, мы не дадим в обиду Иринкиных зверей? – спросила Ляля. – Она может нам их доверить и спокойно ехать на дачу?
– Конечно, малыш. – Миша присел на корточки рядом с дочкой с другой стороны. – Мы будем за ними присматривать. Они будут хорошо есть, никуда не разбегутся.
– Я боюсь пожара, – сказала Иринка.
– Зря! – веско ответил Миша. – Ты разве не знаешь главного средства против пожаров? Мороженое в животе. С мороженым в животе сгореть невозможно. Все твои звери с утра до ночи будут есть мороженое, мы с мамой об этом позаботимся! А пока бежим быстрее на кухню, а то наше мороженое растает!
– Ты мороженое принес? – Иринкины глаза засияли.
– А ты как думала?
– И все-таки сначала поедим суп, – пообещала своим домашним Ляля. – Он у меня тоже как мороженое, только кисленькое и солененькое.
Иркины глаза округлились от любопытства: такого мороженого она еще не ела!
За обедом Миша стал рассказывать новости. Ляля их даже слушать не стала: тоже мне новости! Она их сто раз уже слышала, сама могла наизусть пересказать: Миша в августе принимает экзамены, у него осталось две недели отпуска, с финансами у них после Англии туговато (Миша ездил на математическую конференцию, а Ляля с ним вместе за свой счет, вот и получилось накладно), поехать они никуда не могут. Что еще? Ах да! Может, оставить две недели про запас, устроить себе зимой каникулы? Она включилась как раз вовремя и подала свежую реплику:
– Ты можешь к Саниной родне напроситься и вместе с Иринкой у них пожить. Или к Сане в Посад поезжай.
– Вот еще! – не согласился Миша. – Я без тебя никуда не хочу ехать. Лучше мы с тобой будем дома рукописи делать, ты – свою, я – свою.
– И англичанку ждать, – подхватила Ляля.
– Далась тебе англичанка! Она если приедет, то не скоро. Всем известно, скоро только сказки сказываются. А знаешь, что она мне по электронной почте написала?
Вот это новость. И нехилая! Значит, Миша с англичанкой по электронке переписывается.
Ревнивый червячок сразу ожил и зашевелился. Помнила, помнила Ляля эту англичанку по имени Элизабет Мехнил, с которой они познакомились на математической конференции в Оксфорде, где Миша сделал такой блестящий доклад. Элегантная женщина и очень пристально на ее Мишу смотрела. Интересно, что она там ему пишет по электронной почте? Пишет, а Ляле не прочитать, потому что она английского не знает.
– Значит, вы по электронной почте общаетесь? – озвучила она очень кисло свою мысль.
– Общаемся в рамках строго деловой переписки, – тут же уточнил Миша, уловив все подводные течения, и прибавил: – Слушай! А хочешь, я тебя буду английскому учить?
Как будто мысли ее прочитал.
– Подумаю, – все так же кисло отозвалась Ляля. Только английского ей не хватает! Мало ей забот – и хозяйство на ней, и работа, и Ирка, а тут еще англичанки со своим английским! Или взяться все-таки? И к приезду щебетать непринужденно, и Мишу совсем от общения отстранить? Точнее, ограничить строго деловыми рамками.
– Подумай. Имей в виду, я всегда к твоим услугам. А миледи предлагает мне научное сотрудничество – совместную статью и в дальнейшем публикацию у них в журнале.
– Значит, собираешься рукопись для миледи делать? – осведомилась Ляля, сделав упор на «миледи», напоминая, разумеется, о «Трех мушкетерах».
– Подумаю, – ответил Миша в тон Ляле и по-мушкетерски покрутил воображаемый ус.
Ляля вздохнула. Она ждала совсем других новостей. Ждала, когда же разъяснится история с письмом Джона Брука, который спрашивал Мишу, не хочет ли тот прочитать курс лекций в Америке. Интересно, американец просто почву прощупывал и в случае согласия собирался предложить свои услуги в качестве посредника, то есть готов был искать университет, где захотят послушать Мишу? Или этот университет уже был и Мише предстояла поездка? Может быть, долгая. И может быть, не только Мише… И тогда… Ляле страшно было даже подумать, что наступит тогда. Она старалась не думать. Но думалось без всякого ее на то согласия. И она жила в непрестанном напряжении. Неделю, вторую, третью…
Однако за первой ласточкой другие так и не прилетели, и Ляля отвлеклась от ожидания, склонившись к мысли о личной инициативе заграничного коллеги мужа.
Они доели мороженое и встали из-за стола.
– Поезжайте! – дала команду Ляля. – Глядишь, вернешься засветло.
После мороженого Иринка совсем успокоилась: в животе и вправду похолодало, никакой пожар ей не был страшен, и согласилась взять с собой только верного друга, поросенка Васю, он уже хорошо знал бабушку с дедушкой, потому что ездил вместе с ними в дом отдыха.
– Убери, мама, зверей обратно. Пусть меня дома ждут, – распорядилась она.
Ляля обрадовалась, что дочка им доверяет, и еще раз пообещала, что зоопарк будет в полном порядке. Подумала про доверие и вспомнила слова одного психолога из телевизора, он ей сразу понравился – интеллигентный такой, приятный, лицо тонкое, благородное. А сказал психолог вот что: в человеке заложено базовое доверие и базовое недоверие. Базовое доверие способствует росту и развитию человека. Базовое недоверие – его безопасности. Однако недоверие энергоемко и ведет к неврозам. Коротко и ясно. А доверие ведет к расширению внутреннего мира. Тоже ясно. Вот и пусть Иркин мир расширяется. Тут же Ляля вспомнила про английский язык и про англичанку. А для себя она чего хочет? Расширяться или невроз? Вот в чем вопрос! Получилось в рифму, и Ляля засмеялась. И продолжала смеяться, но уже с ехидцей, потому что она будет расширять свой внутренний мир на базовом недоверии. Не доверяет она англичанке!
– Миш! Я решила! Буду с тобой английским заниматься! – крикнула она мужу.
– Умница! – крикнул он в ответ. – А мы с Иринкой на рынок заедем, старикам провизии купим, они просили масла постного и сахара на варенье. Я – умница?
– Умница! Ты тоже очень большая умница!
Миша надеялся проскочить без пробок – выехали рано, день будний, глядишь, и обойдется. На рынке он мигом управился, купил масло, сахар и еще всякой всячины. То, что Ирка любит. То, что старикам нравится. Ирке йогуртов, старикам колбаски. Овощи. Печенье, конфеты. Затоварил багажник – и в путь! Иринка тихонько беседовала с Васей на заднем сиденье, он включил ей сказку, а сам, глядя на серую ленту дороги, всерьез задумался.
Новость у него была, и серьезная.
Предложение, о котором написал Джон Брук, наконец обрело реальные очертания. И были они весьма отличными от тех, что намечались сначала. Университет в небольшом американском городке предлагал Мише читать у них полгода спецкурс. О семье ни слова.
Ну и как мог Миша сообщить такую новость Ляле? Он, видите ли, укатывает, а они с Иринкой остаются… Такое у них уже было, и совсем недавно – они жили порознь, теперь соединились вместе и вовсе не для того, чтобы расставаться. Значит, нужно узнать, можно ли ехать с семьей. А если ехать с семьей, то смешно снимать Лялю с места на полгода. Она потеряет работу, он потеряет работу – ждать их никто не станет. Гастролеры не работники. Значит, нужно закрепляться всерьез в Америке. И если смотреть правде в глаза, то вопрос ставился совсем иначе – хотят они с Лялькой махнуть отсюда туда или нет?
Многие ребята уже махнули. Судя по слухам, пристроились неплохо – завели себе дома и машины. Вот и у них будет дом, машина, возможность ездить куда захочешь, комфорт, покой, какого здесь не дождешься. У них ребенок. Нужно подумать о ребенке. Но если они решат всерьез туда перебираться, то, может, и не стоит торопиться и бояться временных разлук? Он туда съездит на разведку, поймет, как это осуществить. Ляля здесь посидит полгода, займется всерьез языком. А там уж они рванут!
Миша никогда не спешил с новостями. Он сначала должен был себе уяснить, что заложено в этой новости, какие изменения, какие проблемы? Проблему он понял. И готов был к ее обсуждению. Обсуждать они будут проблему отъезда. Именно обсуждать, потому что готового решения не было. И он это, собственно, Ляле высказал. Сказал же он ей – без тебя ехать никуда не хочу. И действительно, никуда не хотел без нее ехать. И готов был обучать ее английскому. Значит, лично для него вопрос формулировался так: он готов ехать куда угодно, но только с Лялей, а Ляле для того, чтобы ехать в Америку, нужен английский. Вот теперь, когда все стало ясным и обозримым, можно было новость сообщать.
Чем дольше Миша думал, тем отчетливее видел расклад. Он поедет, подготовит почву, Ляля за это время выучит язык, а там, глядишь, они и переберутся.
В глубине души Мише льстило, что его оценили как специалиста, и не где-нибудь, а в Америке. Ему ли не знать, какие люди прилагали усилия, чтобы уехать. А его зовут, приглашают. Приятно. Почетно. Он даже как-то подтянулся за рулем. Самоуважение не последняя в жизни вещь. Ляле тоже должно быть приятно, что муж у нее выходит на международный уровень.
Свернув на дорогу, ведущую к поселку, Миша вмиг скатился с международного уровня на деревенский. Ухабы, ямки, ямищи. «Там небось таких дорог и в помине нет», – подумал он, поглядывая критическим взором на разномастные домики, теснящиеся вдоль проселка.
Он и впрямь вдруг почувствовал себя иностранцем – европейцем, американцем, – только что из Англии приехал и опять скоро уедет. Хорошо, что удалось принять участие в конференции, хорошо, что заметили его доклад. Ляля ему помогла, она прочный, надежный тыл, он прошел боевое крещение и спокойно мог двигаться дальше.
Иркина сказка давно кончилась, и она показывала Васе в окно разные домики. «Скоро совсем другие увидит», – подумал Миша. Иринка попросила поставить ей «Золушку», но оказалось, что они уже приехали.
– Вылезаем, – распорядился Миша, остановив машину перед воротами.
– Папа, подожди, – зашептала ему дочка. – Я хочу свой новый дождевик надеть, тогда вылезу.
– Ирка, не дури, жара на улице, а ты в дождевике! Курам на смех.
– Не на смех! Не на смех! – заспорила Ирина. – Скажи, что тебе жалко!
Она уже распустила губы, готовясь зареветь во весь голос, а этого Миша допустить не мог. Он мигом достал из стоящей на сиденье сумки желтый дождевик и протянул дочке.
Наталья Петровна первая увидела машину перед воротами и пошла открывать. Она, конечно, рада была Иринке, но… В общем, когда вынуждают человека, не очень-то он радуется, а скорее даже огорчается… В Москве столько дел…
Миша въехал на участок, и из машины вылезла Иринка в желтом дождевике.
– Баба Ната, – закричала она, – смотри, какой у меня петушон!
Наталья Петровна посмотрела на капюшон, на Иринку, и сердце у нее защемило: как побледнела-то в городе, с личика спала! Сейчас она ее быстро козьим молоком отпоит! И ягоды, ягоды побольше! Посмотрела и кинулась обнимать.
– Цыпляшка моя родная! Петушон ненаглядный!
И куда все огорчения делись! Сняла с цыпляшки дождевик, поздоровалась с Мишей и скорей, скорей за дом малиной с куста кормить. Прикипела она сердцем к цыпляшке. А в Москве и вправду без нее обойдутся. Милочка уже десять раз бы приехала, если бы мать ей была нужна. Не пешком же ходит, на машине ездит. И масла могла бы привезти родителям. И сахара.
К машине тем временем подоспел Павел Антонович. Мужчины пожали друг другу руки, и Миша быстренько нагрузился пакетами и свертками из багажника.
Павел Антонович замахал руками – к чему, мол, лишнее? У нас все, кроме сахара и масла, есть.
– Лишним не будет! – уверенно сказал Миша. – У Ирины знаете какой аппетит? Волчий!
Оба рассмеялись, зная, как возит Иринка ложку по тарелке и сколько сказок ей нужно рассказать, чтобы до конца обеда добраться.
– Не иначе, на год к нам Иринку привезли, – сделал заключение Павел Антонович, оглядев свертки на столе. – Навещать-то будете?
– Через неделю еще привезем, – обнадежил Миша. – Вы скажите, может, вам лекарства нужны? Или краска и гвозди?
– Иринка для нас лучшее лекарство, – отозвалась Наталья Петровна из сада. – Грибы пошли, мы будем по грибы ходить, никакой краски и гвоздей нам не нужно.
– За предложение все же спасибо, – включился Павел Антонович. – Я подумаю, может, что-то и понадобится по хозяйству. Тогда по мобильнику позвоню.
Хозяева хотели оставить Мишу чайку попить, но он наотрез отказался – дела ждут, и Ляля тоже.
Ну что ж, понятное дело.
Иринка подошла попрощаться, личико ее на секунду омрачилось, она прижалась головой к отцовскому боку и подняла на него глаза.
– Скоро приедешь, да? – спросила она.
– Конечно, скоро, – ответил он. – Ты тут гуляй, слушайся, ешь хорошо.
– Мы сейчас на поле пойдем с дедой Пашей, змея запускать будем, – сообщила Иринка и запрыгала уже к деду Паше и остановилась возле него, привалившись к нему бочком.
– А откуда змей? – заинтересовался Миша. Он и сам был не прочь запустить в небо змея.
– Тряхнул стариной, – Павел Антонович поймал укоризненный взгляд жены и закончил, – в магазине купил.
– Может, мне вас до поля довезти? – предложил Миша.
– Еще чего! Нам до поля дойти одно удовольствие. Иринка у нас еще не была, пусть поселок посмотрит.
Распрощались, и Миша уехал. Дорогой снова вернулся мыслями к Америке, снова почувствовал себя иностранцем. Ехал и отмечал недостатки. Их было много. Заметить их было нетрудно – вдоль дороги через каждые пять километров мусорные свалки: диваны, матрасы с торчащими пружинами, тряпье какое-то, разноцветные мусорные пакеты, тазы и газовые плиты портили лесные полянки.
«Варвары мы, варвары, – вздыхал Миша, – далеко нам до Европы. Там каждой пядью земли дорожат, потому что ее мало. А мы привыкли, что леса у нас немереные, очнемся в один прекрасный день на свалке».
