Текст книги "Начинаем жить"
Автор книги: Марианна Кожевникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
– И вы мой запишите. Мало ли что! Вы тут у себя в городе сидите, не знаете, что в лесу грибы пошли. А я у себя в деревне их собираю, – сказал он уже весело, отстранив от себя библиотеку вместе с культурной жизнью и приготовившись отъехать к себе в деревенскую глушь. – А то, может, захотите до Твери прокатиться. Всякие ведь бывают фантазии.
Танюша посмотрела ясными карими глазами и сказала со спокойным доброжелательством:
– Большое спасибо. Я с делами едва справляюсь, на фантазии времени не остается. Но если вдруг придет, позвоню непременно.
– А я позвоню, как только прочитаю. Постараюсь поскорей, не люблю откладывать дела в долгий ящик.
Говорить было больше не о чем, они простились и ушли.
Всю обратную дорогу Саня был рассеян, думал о чем-то своем, хотя крепко, бережно держал мать под руку, а папкой в сумке легкомысленно помахивал.
Глава 20
Милочка с Димой укатили на микроавтобусе в плавни, а родители получили задание – встретить на вокзале Димину маму. Умеют дети сюрпризы устраивать – ничего не скажешь. Главное, все с налету, с наскоку. Ничего не объяснят толком. Хорошо еще, число, время, вагон и место назвали. Павел Антонович про себя пыхтел, но виду не показывал. А то разволнуется Наташа, будет Милу ругать, а потом на Димитрия бочку покатит, а там и на его мамулю в душе что-нибудь затаит. Для родственных отношений, которые и без того неведомо как сложатся, лишних напрягов не надо. Молодежь пока только притирается. Сколько раз еще будут сходиться, расходиться. А если еще и родители будут с двух сторон грузить, как пить дать разбегутся. Вот он и пыхтел про себя. А внутри все так ходуном и ходило. Нашли встречальщиков! Лишь бы отмазаться! Тащиться по такой жаре немыслимой в город! На автобусе, на электричке. На вокзале в детектива играть – узнаешь не узнаешь, потом говорить: здрасте! Я – Милочкин отчим, пожалуйте ловить левака! Они же с Наташей безлошадные… Саню попросить? Да больно далеко из Посада ехать. У него работа. Не хочется сына дергать. И опять пошло закипание. Ни о ком молодые не подумали! Задержались бы на пару дней, встретила бы Мила свекровь на серебристой «ауди», оказала бы уважение, и поезжайте себе на все четыре стороны. Нет, приспичило! Вмиг снялись и полетели!
День встречи сулил столько неуюта, что Павел Антонович стал искать, о чем бы ему таком хорошем подумать, чтобы настроение свое улучшить. И надумал. Можно ведь на все и с другой стороны посмотреть. Хорошо ведь, что Димитрий взял и уехал с Милочкой, а не остался встречать свою мамулю. Значит, оторвался он от привычной жизни, будет строить новую. Новую будет строить вместе с Милочкой. Подумал, значит, и так решил. Хорошо, что и Милочка подхватилась вмиг и поехала. Значит, ссора им обоим пошла на пользу, держатся они, значит, друг за друга. А раз держатся, пусть по-молодому и живут. А им, родителям, нужно свои отношения налаживать. Может, и хорошо, что познакомятся они с будущей сватьей не формально, за столом, а по-человечески, с помощью. Уже благодарность, расположение. Он же сам собирался взять одинокую Димину маму под покровительство, в воскресенье на лыжах вместе сходить или на выставку, потом вместе пообедать, впечатления обсудить… Но это зимой, осенью вместе с Наташей. Сейчас он Наташу в город не потащит. Да и Иришку девать некуда. И тут Павлу Антоновичу пришла в голову удивительно счастливая мысль: можно же Мишу попросить с ним на вокзал поехать! Миша точно не откажет. Иришка у них живет, они с Лялей ее навещают, сроднились за это время.
Сейчас позвонит по мобильнику и договорится.
Павел Антонович даже руки потер от удовольствия. Он не раз замечал: подумаешь о хорошем, и хорошее решение в голову придет. Да, так оно и бывает в жизни: плохое за собой плохое тянет, а хорошее – хорошее.
Он позвонил Мише, назвал число и час, тот, по счастью, оказался свободен.
– Зачем на вокзал? Я сначала за вами, Павел Антонович, заеду, – сказал он. – Если что нужно из продуктов, скажите – прихвачу. Ирина, наверное, все запасы подчистую съела.
– Спасибо, Миша, ох, спасибо. Выручил так выручил. А насчет продуктов я с Наташей посоветуюсь и перезвоню, – пообещал Павел Антонович и облегченно вздохнул. Ну, вот все и уладилось. Теперь надо тихонечко на лавочке посидеть, чтобы все внутри улеглось. А то вон как сердце-то раскачалось. Сердце, оно такое! Ему волю дай, так из груди выпрыгнет. Все надо с умом делать, а не с сердцем.
Павел Антонович довольно улыбнулся и вздохнул глубоко-глубоко. Пахло флоксами. Вон они, цветут шапками, белыми, розовыми. Надо будет сватье наломать. Порадовать.
Хорошо, что все неприятности уладились. Может, конечно, другие какие набегут, но и с ними они управятся. Павел Антонович еще разок вздохнул глубоко и с облегчением, поднялся с лавочки и пошел к Наташе делиться успехами.
Девочки сидели и смородину перебирали. Последнюю, остаточки. Иришка сор и веточки выбирала, Наташа резала носики.
– Иринке с сахаром проверну, витамин на зиму, – сказала она.
– Миша спрашивает, не надо ли нам чего? Он за мной заедет, на вокзал повезет.
– Да что ты! Вот порадовал! И насчет «чего» очень вовремя, – рассиялась улыбкой Наталья Петровна. – Сахар пусть везет и побольше, я сливу и яблоки буду варить, им тоже наварю на зиму. Вон как Иринка охотно варенье ест и с творогом, и с кашей.
– А я-то как охотно варенье ем! – зажмурился от удовольствия Павел Антонович, – и без творога ем, и без каши! Я вам тоже помогать буду, яблоки буду чистить.
– Будешь, будешь, – согласилась Наталья Петровна. – Нам помощь нужна, без тебя не справимся. И сейчас помоги, неси мясорубку.
В назначенный день Миша приехал с утра пораньше, привез мешок сахара и много еще чего разного, что Ляля для дочки и стариков приготовила. Наталья Петровна, охая и ахая, сокрушаясь, что не надо было так тратиться, принялась разбираться в привозе. Потом, вспомнив о букете для встречи, заторопилась в сад и стала ломать белые гортензии.
– А флоксы? – спросил Павел Антонович.
– Осыпаются они, Паша, стоят плохо. А я вот еще гвоздички турецкой нарву.
Букет получился – загляденье – пышный, нарядный, парадный, белые шапки гортензий и густо-вишневые шапки гвоздик. Все ахнули.
– А на флоксы любоваться пусть Ангелина Васильевна к нам приезжает, милости просим, – гордо сказала Наталья Петровна, вручая букет мужу.
– Я тоже с дедой поеду, – заявила Иринка. – Тоже буду тетю встречать. Я еще ни разу никого не встречала.
Наталья Петровна чего только ей не сулила, уговаривая остаться, но Иринка то умильно улыбалась, упрашивая, то упрямо набычивалась, выставляя крутой лобик, и стояла на своем насмерть.
– Вся в меня, – засмеялся Миша. – Да что такого! Садись, Ирина, на заднее сиденье, съездим туда-обратно, к вечеру вернемся. А вы тут без нас отдохнете, – обратился он к Наталье Петровне.
– Отдохнешь без вас, как же! Вся душа изболится, пока думать будешь, как бы чего не случилось.
– Ну, так, может, и вы с нами? Поедем всей компанией!
– Нет, спасибо. У меня дома дел невпроворот. А вы вот возьмите с собой водички и бутербродиков, а то проголодается ребенок. И еще я вам ягод дам, – сдалась наконец и Наталья Петровна.
В компании все веселее, а когда твоя компания – ребятенок, то и вовсе обо всем забываешь, то сказку вместе рассказываете, то на вопросы отвечаешь, то показываешь, какой дом да какое дерево, то объясняешь, что это самосвал поехал, а это прицеп. До вокзала доехали быстро, успели только два раза водички попить и все печенье съесть. И вот уже Иринка с букетом и с Павлом Антоновичем стоят на перроне и дожидаются, когда подойдет поезд, а подойти он должен с минуты на минуту.
Показался уже, все засуетились, и Павел Антонович невольно заволновался каким-то особым вокзальным волнением – ведь для всех встречающих родные и близкие стали от разлуки немного чужими, и для них событие предстоящая встреча. А для него в особенности – как-то они повстречаются с новой родственницей?
Поезд остановился, суета увеличилась – одни побежали к голове, другие к хвосту, уже вышли проводники, стали выходить пассажиры. У нужного вагона Павел Антонович увидел вдруг Андрея Сергеевича, с которым они недавно подружились в доме отдыха.
– Ой, а Ваня где? – тут же спросила Иринка про своего друга-приятеля, внука деда Андрюши, с которым играла по целым дням.
– Сейчас спросим! – пообещал Павел Антонович. – Нам главное, нашу Ангелину Васильевну не упустить.
Он зорко приглядывался к выходящим, хотя было точно уговорено, что Ангелина Васильевна не выходит из своего купе и Павел Антонович забирает ее из вагона.
Мужчины обменялись радостным рукопожатием. Андрей тоже кого-то искал глазами, поглядывая то направо, то налево, рядом с ним стояла невысокая темноволосая женщина с приятным лицом.
– Андрюш, пригляди за Иринкой минутки две, а я быстренько в вагон нырну, отыщу будущую сватью по имени Ангелина Васильевна, – попросил Павел Антонович. – Представляешь, что молодежь учудила: сами отдыхать, а мне встречать будущую родню, которую я в глаза не видел.
Андрей удивленно посмотрел на приятеля, потом расхохотался:
– Да ты что! Это Геля тебе родня? Значит, Димка дозрел наконец? Поздравляю! Поздравляю! Он хороший парень. А Гелька-то мне ни гугу! Ну, я ей еще голову намылю!
Теперь Павел Антонович удивленно смотрел на приятеля.
– Мы с твоей Ангелиной Васильевной со школы дружим, с первого класса, – объяснил Андрей. – Так что считай, и мы с тобой породнились! А сейчас мы с Гелей в Крым вместе ездили, так что иди, она на месте сидит в целости и сохранности! А Иринку я покараулю, не беспокойся.
Однако попробуй покарауль Иринку, когда у нее в руках букет и она хочет подарить его тете, и еще посмотреть, какой вагончик, посидеть у тети в купе на лавочке, потрогать столик.
– Ладно, пошли вместе! – махнул рукой Павел Антонович и ринулся в вагон.
Геля и не рассчитывала, что Димуля приедет ее встречать. Она была женщина самостоятельная, с кем хотела, уезжала, с кем хотела, приезжала. Встречи и проводы у них были не в обычае. Но, получив от Димули эсэмэску, что встречать ее будет сват, отказываться не стала, это выглядело бы нежелательным конфликтом, противостоянием, а она была настроена миролюбиво. Пусть все идет, как идет. Чего там! Естественное течение жизни. А вот когда появится маленькая девочка…
Теперь она терпеливо сидела на месте и ждала будущего родственника. Каково же было ее изумление, когда букет ей вручила черноглазая крутолобая малышка. Геля просто онемела. И мысли побежали быстро-быстро: вот уже и девочка есть! Как посмели скрыть, что у Милы дочка! А встречу сын, однако, срежиссировал здорово! Весь в нее! Потом побежали картинки: Андрей с Алешкой на пляже возятся. Она с Андреем в два голоса убеждает Нюту, что лучше Надежды и Лешки Лене не найти… И усмехнулась: закон жизни – проверка теории практикой. Что хорошо для Лени, то хорошо и для Димы. Мечтала – получи! К одному она не привыкла, что желания сбываются раньше, чем приготовишься. И вздохнула невольно: принимай, Ангелина Васильевна, от жизни подарки. А потом улыбнулась и девочке, и ее деду, будущему своему свату – принимать так принимать. Чего уж там! Естественное течение жизни.
– Ну, давайте знакомиться! – сказал сват. – Вы – Ангелина Васильевна?
Геля кивнула.
– А вы – Павел Антонович?
На этот раз кивнул он.
– Лучше просто Павел. А это Иринка, – продолжил он знакомство. Объяснять, кто такая Иринка, было долго, и он добавил для ясности: – Папа ее у нас за рулем, домчит вас мигом, хоть на край света!
Геля и этому не удивилась, в ее киношном мире все жены и мужья, вторые, третьи и пятые с любовницами и любовниками сосуществовали вместе то в дружбе, то во вражде, как оно, собственно, в жизни и положено. Папа так папа, она и на папу посмотрит. Это тоже правильно, когда есть ребенок, у взрослых должны быть хорошие отношения. Она же не мешает Диме с Николаем видеться и с женой Николая по телефону разговаривает.
Павел Антонович подхватил ее вещи. Геля притянула к себе малышку:
– Ну что, будем дружить? – спросила она, посмотрев в темные доверчивые глаза, и взяла Иринку за руку.
– А это что за коробки? – спросил Павел Антонович. – Тоже ваши?
– Не совсем. Это моего приятеля, Андрея, он своим домашним фруктов понавез.
Геля не стала объяснять, что тут и Нюта от души постаралась, банок с домашними заготовками насовала. И ей, Геле, целую сумку вручила, а она не стала отказываться – уж больно вкусны!
– Ах, это Андрея? – обрадовался Павел Антонович. – Ну, понятное дело! Вы идите вперед, а мы с Андреем сейчас все и вынесем.
Геля с Иринкой вышли из вагона. Андрей стоял у дверей рядом с проводницей и смотрел куда-то в сторону. Народ поредел, на перроне почти никого уже не было. Геля окликнула Андрея, спросила насчет коробок, но тот не ответил и все смотрел в сторону. Тогда и Геля тоже туда посмотрела. А там стоял невысокий крепкий мужчина с проседью, куда ниже Андрея, но чем-то на него похожий и в то же время совсем другой. Геля хорошо таких знала. Особая порода. Из тех, что с чертом. Они и одеваются с щеголеватой небрежностью, и ходят по-особенному, а уж взгляд! Закрутить могут кого хочешь. Так вот там стоял Сергей с чертом, а точнее, с букетом, да еще каким! – стоял и смотрел призывным взглядом на Нюту, смотрел с таким восхищением, что сдвинуться с места не мог. А Нюта, подтянувшаяся, постройневшая, в туфельках на каблуках, которые специально для Москвы приберегла, шла к нему, хоть и не торопилась, еще выговаривая каждым шагом давние обиды, но на губах уже расцветала особая женская горделивая улыбка, говорившая, что она приняла игру и былой хмель кружит ей голову. Она и о сумках своих позабыла, которые Андрей ей вынес. Не до сумок ей сейчас, не до хозяйства, потому что Сергей уже вручил ей букет – да такой, на который все будут оглядываться – привычно, ловко обнял за талию и повел, что-то рассказывая.
– Ну и куда я со всем этим добром? – Андрей комично развел руками, показывая на сумки. – У меня еще и своего полно в купе осталось. Обещал Серега отвезти, но уже и думать забыл – личную жизнь налаживает.
– Я тебя довезу, – важно пообещала Геля. – Меня сват встречает с машиной. Тем более и крюк делать не придется, в одном дворе живем!
Павел Антонович уже вытаскивал коробки из вагона.
– Сейчас я Иринку с Ангелиной Васильевной в машину посажу, – мигнул он Андрею, – мы втроем с Мишей все твое добро мигом до машины донесем и поедем, – пообещал он.
– Вот такой у меня братец, – вздохнул Андрей.
– А мне понравился, – сказала Геля.
– Ну, еще бы! – Андрей скользнул по ней снисходительным взглядом.
– А еще больше мне Нюта понравилась, – прибавила Геля, вспомнив сердитую домашнюю Нюту в халате и драных тапочках, разве сравнишь ее с этой с темным румянцем на смуглом лице, напряженную, ожившую. – Мужчина и должен действовать на женщину как живительный эликсир, – назидательно добавила она.
Андрей посмотрел на нее еще более снисходительно.
– Эликсиры мы потом обсудим, – пообещал он. – Веди, Паш, девчонок в машину, и будем с вещами разбираться.
Трое хозяйственных мужичков с вещами разобрались быстро. Две сумки Андрей затолкал в багажник поглубже.
– Эти с собой заберете, Иринка с Наташей южных фруктов поедят.
И уже сидя в машине, обратился к Геле:
– А ты знаешь, с какой компанией твой Дима в плавни поехал? С моей Асей, Валеркой и Ванюшкой. Так что внука я еще две недели не увижу! А с тобой за твою скрытность будет особый разговор!
– Что же они Иринку с собой не взяли? – поинтересовалась Геля, не обратив внимания на укор Андрея и думая о своем.
– А при чем тут Иринка? – сразу же вступил в разговор Павел Антонович. – У нее свои родители есть, они нам ее доверили. Ей с нами на даче лучше, чем в каких-то плавнях.
Геля закашлялась и не задала вопрос, который хотела было задать. Нет, оказывается, и мечты исполняются не сразу.
– Нет, в плавнях хорошо, – не согласился с Павлом Антоновичем Андрей Сергеевич. – Они там рыбу ловят, уху варят, я и сам бы махнул с ними, но тут, видишь, какая катавасия…
Глава 21
Саня всегда читал перед сном, и, поглядывая на коричневую не слишком пухлую, аккуратную папку, предвкушал, что вечером раскроет ее и узнает, что же там такое. Сухаризм или… Потом со вздохом себя окорачивал: скорее всего повестушки средней руки. А то и еще досаднее – заурядная графомания. После чехарды с Матиссом он на хорошее уже не надеялся. Неприятная вышла история. И хоть Виктор оказался человеком несимпатичным, его все-таки было жалко. Ободрали как липку московские крокодилы. Вера сразу в Викторе мошенника заподозрила, а зря. Теленок он, и ничего больше. А что, если это все кольцо из бабушкиного сундука воду мутит! Всерьез, разумеется, Саня ни в какую чертовщину не верил, но с ней было как-то удобнее. Не люди – гады и подлецы, а чертовня вмешалась и напортила. Кстати, о кольце. Он попытался матушку о нем повыспросить. Как-никак они с отцом в этом доме жили, вдруг свекровь невестке о чем-нибудь да обмолвилась? Оказалось, нет. Не говорила. Не делилась фантазиями о крепостной девушке и барине-дворянине. Может, из деликатности, чтобы мнимым дворянством не задавить. А может, чтобы на смех не подняла, не сказала, что все ее домыслы – ерунда на постном масле. Так и осталось загадкой, что это за кольцо, но с тех пор как оно опять в дом вернулось, Сане стало веселее, и он невольно опять ждал неожиданностей. И ждал их теперь от коричневой папки.
Подошел вечер, Саня понял, что пришла пора выспаться. Вчера они с матушкой проговорили чуть ли не до рассвета, потом он в Тверь сгонял туда и обратно, и теперь глаза у него слипались, как у маленького. Саня с наслаждением вытянулся на кровати, потом лег на бочок, завернулся получше в одеяло, потому что вечера стали зябкими, и мгновенно уснул.
Проснулся посреди ночи. Темно. В незашторенное окно видно небо и на нем звезды. И так ему стало уютно, оттого что он у себя дома. Он лежал и ни о чем не думал, наслаждался теплом и покоем. Потом в голове очнулись разные планы, соображения. Но вставать не хотелось. Спать тоже. Он дотянулся до выключателя, зажег лампу и взялся за коричневую папку.
Последнюю страничку перевернул, когда солнце заливало комнату яркими теплыми лучами. Свет солнца был под стать отрадному светлому чувству, которое мягко баюкало Саню. Приятный оказался собеседник. Незатейливые житейские рассказы, казалось бы, о пустяках. Но не пустяк внимательное человеческое сердце. Человек редко занят живым, живыми. Привычнее занимать себя мелким дребезгом неприятностей, жить в унылом ненастье досадных неурядиц, они по-своему тоже нужны, они подстегивают, взбадривают: беги, мол, беги, исправляй недочеты. Так подзатыльниками и тычками учат нерадивых учеников. Но захочешь – и будешь жить по-другому. Дружелюбно, с интересом. В каждом дне отыщется блестка, ты не затопчешь ее, заметишь, а когда оглянешься назад – позади мягкий ровный свет. Этим светом и полнится жизнь человека, и он может стать для других пусть маленьким, но светлячком…
Встал Саня не спеша, с удовольствием обошел сад, порадовался цветам, поглядел на яблоню – яблоки подросли, покруглели. Огурец сорвал. Если уж пошли огурцы, то им конца нет. Вот бы и ему так, по-огурцовски. Сел с кофейком за рабочий стол и переводил с аппетитом. А за свое не брался, время не подошло. Но все будто к чему-то готовился. Будто было в его жизни что-то счастливое и радостное, к чему он приближался, но очень медленно, наслаждаясь привычными, обыденными делами.
А когда солнце ушло из комнаты, взял мобильник и набрал номер Танюши, другой, московской и немного парижской.
– Алло! – послышался мягкий голос.
– Добрый день, – отозвался он почему-то немного хрипло. – Я без вас соскучился. Пойдемте «К Мадлен», потанцуем.
Заминка, а потом рассыпался воркующий смех.
– Встретимся на углу Риволи?
Подхватила игру, но он и не сомневался.
– Лучше у фонтана, напротив мэрии. Проедемся по набережной, потом свернем.
– A-а, так вы на машине?
– Конечно. Так где вас ждать? У подъезда?
– Хорошо, у подъезда. А там решим, где нам танцевать. – Опять воркующий смех. Она назвала адрес, совсем не окраина, почти даже центр, Аэропорт.
– Сколько у нас там времени? Ах, три? Значит, жду вас в пять. Спускайтесь.
– Спущусь. До встречи.
Душ, свежая рубашка, полудикие розы из сада. И готов, и поехал. День будний, но очень праздничный. Ехал и улыбался. Представлял себе у окна-фонарика шемаханскую царицу. Сам он сидит за столом, а она там, поодаль, и он на нее поглядывает. Склоненный к пяльцам профиль, темные волосы, тонкие смуглые руки, занятые старинным женским рукоделием. И она тоже на него поглядывает таинственным, чуть косящим взглядом, отводя со щеки упавшую прядь.
Да, да, да. Каждому нужно что-то свое. Одному – со-беседница, другому – со-трудница, третьему – су-пружница, в одной упряжи воз тянуть, а ему – мечта, шемаханская царица, молчаливая и таинственная. В голове у нее полно фантазий, и она выкладывает их цветными шелками на канве, а он свои – словами на бумаге. И говорят они молча, потому что нельзя нарушать плодоносную весомую тишину, рождающую замыслы.
Он ждал ее у подъезда и оглядывал светлый кирпичный дом сверху донизу, пытаясь догадаться, на каком этаже живет шемаханская царица и смотрят ли ее окна на это дерево?
Легко, стремительно вышла из подъезда женщина. Не царица, а парижанка, в короткой юбке, с короткой стрижкой. И такая стала шея тонкая. И ушки торчат. Беззащитная. И отчаянная. С косинкой в черных глазах. Тоже готова пуститься в странствие. Он взял обе ее руки в свои и поцеловал их. Открыл дверцу машины.
– Поехали?
– Поехали!
Они поехали колесить по Москве. Москва не хуже Парижа. А уж сколько прожито, нажито. Невольно делились прошлым. Где в детстве жили, где потом учились, куда любили ходить. Как все изменилось. И не изменилось тоже. Бульвары, желтые особнячки в переулках. Церквей стало больше, все такие нарядные. Оба жили в центре. Бродили теми же переулками. Бегали на одни те же спектакли, пели те же песни, но в разных компаниях, читали запоем стихи. А помнишь? – спрашивали друг друга. – А ты помнишь? И отвечали: помню. Конечно, помню. Радовались общим воспоминаниям. Еще бы не радоваться. Ведь так все изменилось. И люди. И все вокруг. А они, наверное, не очень. Из машины вышли родственниками. Держась за руки, вошли в ресторан. Хотелось шампанского, легкого веселья. Выпили по бокалу и, когда заиграли надрывное ностальгическое танго, пошли танцевать.
– Я тебя люблю, – доверчиво и радостно сказала Татьяна, сказала просто так, делясь полнотой сердца. Слова были веселыми пузырьками шампанского, радостными его брызгами. Игрой. Они не требовали ответа, были всего лишь лаской, благодарностью перед скорым расставанием.
– И я тебя люблю, – ответил Саня очень серьезно.
Мужское «люблю» было совсем другим, оно было предложением, приглашением в неизведанное, готовностью остаться рядом.
Недоумение в глазах Татьяны сменил радостный испуг – неужели? Даже так? И что же теперь делать?
– Думай, – отвечал взгляд Сани. – Я хочу быть с тобой.
Его руки прижали ее к себе теснее, желание близости стало ощутимее. Сейчас все решали прикосновения, малейшего ее несогласия, легкого отстранения было довольно, чтобы они разошлись навсегда. Но она могла согласиться, отважиться и еще раз пуститься на поиски счастья. Ну же! Ну? Она согласилась. Да будет так. Как в ответ засияли его глаза! Он не ошибся. Они были одной породы. Легкой, летучей, отзывчивой. Вот сейчас в этот миг они признались друг другу, что хотят жить, что не испугались жизни, что у них достаточно сил принимать дары и удары. Все для обоих стало слишком серьезным, чтобы можно было чувствовать только счастье. И опустив головы, они пошли к своему столику. Сели, и Саня взял свою царицу за руку, ободряя ее, поддерживая в нелегком решении. Людям с нажитым грузом ничего легко не дается. Он ее не торопил. Она смотрела внутрь себя. А потом на него, пытливо спрашивая: неужели возможно? Возможно довериться вот так сразу и целиком? И он отвечал: да, да, доверяйся, я все принимаю, все принимаю от тебя. Сидеть и дальше в ресторане, в дыму, на чужих людях не было никакой надобности.
– Поедем? – спросил он.
– Куда?
– Куда хочешь. В Посад. К тебе. Гулять.
К себе она не хотела. Там остался беспорядок не слишком устроенной жизни. Она и раньше, бывало, возвращалась не одна. Но сейчас не хотела быть не одна, хотела быть вместе. А это совсем не просто. Привычки, обязательства, душевные травмы – если жизнь не сложилась к сорока, значит, их немало, – все препятствует соединению. Опыт неудач часто пересиливает надежду на удачу.
– В Посад, – сказала она. – Поедем с тобой в Посад. А ты знаешь, что я для батюшек работаю.
– Догадываюсь. Помню твоего Георгия Победоносца. Знаешь, что меня в нем поразило? Победительная кротость. Он не убивает дракона, он его сдерживает. И жалеет. А того распирает злость, но он просит помощи. Тяжело, когда тебя гнетет злоба.
Он смотрел на нее с удивленным восхищением, пытливо, спрашивая: как это у тебя получается? Откуда ты такое знаешь? Она прижалась потеснее: доверие рождается из понимания, как было бы хорошо понимать, доверять… Но как непросто довериться. За оберегающим фасадом бодрой ухоженной благополучной женщины живет и другая – усталая, с больной спиной, нерадостная, трудно думающая, трудно живущая… Получится ли переступить препоны защиты и поверить, что нуждаются не в бодрости и привлекательности, а в тебе самой, пусть усталой, пусть с морщинами, но упорно шагающей вперед.
Они сели в машину, миновали город, миновали и тесное предместье с садочками и кривоватыми домиками и ехали уже на просторе через поля с отдаленными перелесками и поднимающимся от низин туманом. И по мере того как они отдалялись от тесноты города, отдалялась и теснота прошлого, теснота забот и попечений о мелочах, а душу заполняли мягкие краски закатного неба, и были они непреложны и явственны, какими бывают только чувства. Переполнившись оранжевым туманом, душа вздрогнула, глаза повлажнели, и она взглянула на горбоносое, с узко посаженными, пронзительными глазами лицо, руку, нервную, с крепкими пальцами, и поняла, что любит, готова любить этого мужчину, быстрого, резкого и неуютного.
Саня забыл уже остроту, с какой живет очнувшаяся плоть, и теперь наслаждался ею. Ты жив до кончиков ногтей, пульсируешь, напряжен ожиданием. Какая яростная полнота внезапно обрушивается на тебя, как тускло былое существование. Он гнал машину сквозь оранжевую дымку прямо навстречу пламенеющему шару солнца.
Приехали. Вышли. Зябко. Влажно. И воздух, весомый и плотный, пахнет травой и листвой. Ах, какой здесь воздух. Не надышаться. Но холодно в тонкой блузке с открытыми плечами. Скорее, скорее в дом. Она гостья. Ее усадили на диван с ногами, укутали пушистым пледом, поставили рядом горячий чай.
– Хочешь, я тебе почитаю? – спрашивает Саня.
Ну да, он писатель. И это тоже знакомство.
– Конечно, хочу.
– Почитаю одного старичка, премудрого и незатейливого.
И он читает ей про говорящего кота с круглыми желтыми глазами, который отвечает на вопросы хозяина «а!», когда согласен, и не смотрит на него, не соглашаясь. Кота, который весь – любящее сердце, глаза и пушистая шерстка.
– А кот-то у нас баюн, – говорит Саня, глядя на пригревшуюся Танюшу, он подсаживается к ней и обнимает, наслаждаясь ощутимым живым теплом.
– Давай баиньки? Тут все просто, откинешь покрывашку и ложись.
– А если сполоснуться?
– Тогда вставай.
Он накидывает на нее домашнюю куртку, ведет вниз, дает полотенце.
– А спать будешь в моей рубашке, вот в этой, голубой. Если захочешь.
Она приходит в голубой рубашке с засученными рукавами, длинноногая, стриженая, с беззащитной шеей. Он подхватывает ее на руки. Прижимает к себе. Милая. Бережно опускает на кровать.
– Теперь моя очередь.
Уходит. Приходит. Гасит лампу. И они отправляются в путешествие, чудесное, таинственное, сулящее неожиданности и открытия. Путешествие рук, открывающих пульсации, бархатистость, шелковистость, пушистость, нежность. Путешествие губ, открывающих трепет, тепло и влажность. Как неожиданны отклики на этих ведомых и неведомых путях, как осторожны вопросы, как ощутимы ответы. Каждый погружен по-своему в совместно творимую музыку. У каждого своя мелодия. Ты творишь, и с тобой творят. Каждый раз она разная, эта мелодия. Каждый раз по-разному складывается гармония. Непредсказуемая и прихотливая гармония любви.
Они заснули, не размыкая объятий, зыбким сном чувствующих близость и тепло друг друга. И подвинулись, и устроились поуютнее, по-прежнему дорожа взаимным телесным теплом, и заснули глубоко, как спят переполненные взаимной щедростью.
