Текст книги "Начинаем жить"

Автор книги: Марианна Кожевникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Глава 22

Прошло месяца три, погода переменилась. Задул ветер, смел с деревьев листья. От деревьев осталась тонкая сетка веток, объявились дома, открылся простор. В поздней осени есть свое очарование. Взору открывается даль, далекое становится ближе. Нет просторнее времени, чем поздняя осень. Необозримая даль отрадна сердцу. Ничего нет больше лишнего – небо, земля и постройки.

Саня с Татьяной заклеивали окна. Пора было оберечь домашнее тепло от настырных воров-сквозняков.

Совместная жизнь оказалась нестрашной. Тепло взаимного приятства – лучшее средство от душевного радикулита, мешающего ей двигаться. А сколько пользы принесло взаимное любопытство! Ты какой? Что любишь? Что ешь? Как спишь? Читаешь? Гуляешь? И я так попробую. Попробовал и оказался в другом пространстве, неожиданном, интересном. А я и не подозревал, что есть и такая дорога. Спасибо. Буду знать. Вот ты уже и переменился немного, примерил другую одежду, пережил другие ощущения. Продвинулся на шажок в неведомое. Чудная штука – любовь, дает силы меняться, двигаться вперед по житейской дороге, не останавливаться, не застревать. Хуже нет – душой окостенеть. Сесть в инвалидную коляску. Кричать. Звать на помощь! Кто будет толкать? Обслуживать? Обслужат, пока по пути. А там разбирайся, как знаешь. Душа-инвалид отказалась двигаться, выбрала лекарства и допинги. Изнашивается и болит. Жаль ее.

Заклеили, полюбовались. Тепло. Теперь можно и на сквозняк.

– Пошли прогуляемся!

Вышли в сад. Саня в дедовой телогрейке, в вязаной шапочке. Танюша куртку на плечи накинула.

– Ты – смешной, – сказала Танюша.

– Смешной и теплый, – ответил Саня и привлек ее к себе, укрыл телогрейкой. – А ты Танюся-тонюся, видишь, тоже поместилась.

Они стояли, обнявшись, грели друг друга и смотрели, запрокинув головы, в низкое, белое небо.

– Не знаю, как ты, а я в Бога верю. Видишь, Он мне помог, – сказала Татьяна.

– А я думаю, тебя мне лебедь принес, – отозвался Саня, вспомнив о колечке. – Детишек аисты приносят, а тебя лебедь.

Татьяна помолчала и добавила:

– А иконы шить я больше не буду.

Этой осенью она много рисовала. Перебралась к Сане быстро, – какие у нее вещи! – сидела в саду и писала красками, гуляла много по лесам и полям, чаще всего одна. Сане работалось.

– Такие цвета, такие цвета, – восхищалась она. – Куда ни посмотришь. Я всегда мечтала так жить, – говорила она и смотрела на Саню сияющими глазами.

– Знаешь, иконы шить не просто, просишь благословения, постишься, молишься. Я уже собралась в монастырь идти. А тут Сева – Париж! Париж! Потом Париж. А потом ты.

– Вот оно, тлетворное влияние Запада, – не мог не пошутить Саня.

Он и сам не так давно размышлял о монашестве. А сейчас почему-то не хотелось. Ни размышлять, ни философствовать, ни пускаться в исторические экскурсы. Бог с ним, с монашеством. И с нами тоже Бог. И всем нам хорошо в этом просторном Божьем мире.

– Дурачок. Мне сейчас просто божественно. А тогда я была как спеленутая. Когда ты мне позвонил, я пошла остриглась и решила: пойду танцевать!

– А я все твои волосы вспоминал, называл тебя шемаханской царицей. А как увидел ушки трогательные, так и зашелся от нежности.

Она потерлась щекой о его щеку.

– Я буду батиком заниматься, теперь такие краски продают замечательные.

– Давай печку истопим, на огонь посмотрим.

Они топили иногда печку, чтобы в доме пахло чуть-чуть дымком, огонь потрескивал.

Саня пошел в сарай за дровами, Татьяна вернулась в дом.

Сидели и смотрели на огонь, когда у ворот вдруг раздался шум – проурчала машина, потом стихла, послышались голоса. Татьяна выглянула в окно – по двору шли какие-то люди, направляясь к крыльцу.

Вот что значит не запирать дверей. В коридоре уже рокотал баритон Севы:

– Саня! Санек! Ты где, голуба душа? Мы к тебе теплой компанией приехали.

Саня выскочил в коридор и увидел всю теплую компанию – первым, конечно, Севу-красавца, а рядом с ним Вадика и Веруню.

– Проходите, проходите! Очень рад!

Но Сева уже распахнул дверь в комнату, где прошлой зимой жил, и распорядился:

– Вот сюда будем заносить, ребята!

– Да погодите вы! Что заносить? – подала голос появившаяся Татьяна.

– А ты тут откуда взялась? – поразился Сева, сгребая ее в объятия.

– Я тут живу! – сообщила она.

Сева перевел взгляд на Саню, потом опять на Татьяну.

– Одобряю! Молодцы, шустрые ребята. Давай поздравлю!

И расцеловал Татьяну. Вера с Вадиком тоже заторопились поцеловаться с хозяином дома, с Таней. Событие ведь – Александр Павлович жизнь переменил. Они перешли в кухню и там расселись.

– А мы вам подарочек припасли на новоселье! – зычно объявил Сева. – Ты Бережкова вытащил на свет Божий, теперь расплачивайся. Решили у тебя небольшую выставку устроить. Стены у тебя голые, места много, пусть Бережков повисит.

– Как это? – не понял Саня. – Откуда Бережков?

– Из Тамбова, – захохотал Сева. – Я туда вместе с Витьком отправился и с картинами, которые ему жить не давали, разобрался. Старик, видно, уже здесь стал писать. Тосковал, видно, и занятия себе искал. А получи лось неплохо. Трогательные такие картинки, живые. Ну, что мог, я по Тамбову распихал – в школу, в детский сад соседний, в библиотеку. Пусть ребятишки не олеографиями любуются, а холстами. А что не пристроил, сюда привез, может, кому пригодятся. Ты же, Саня, не будешь возражать, если картины у тебя пока поживут. В них что-то французистое есть, они не раздражают.

– Хорошо, – согласился Саня. – Развесим. Места и правда много.

– Ну, тогда, ребята, заноси! – скомандовал Сева и встал.

Саня посторонился, пропуская, и вышел последним – помогать.

Из багажника микроавтобуса запакованные картины одна за другой переселялись в дом.

– Ты, Татьяна, насчет ужина сообрази, – заглянув в кухню, распорядился Сева. – Мы ночевать останемся, вечерком посидим, завтра картины развесим. Сама знаешь, надо при дневном свете вешать. Веруня! Неси, что мы там привезли. Только посмотри, может, маловато будет.

Вера замахала руками.

– Не маловато! В самый раз! Лишнего не надо! Я сейчас вам помогу, Таня.

Женщины засуетились на кухне.

Микроавтобус во дворе, картины в комнате, гости с хозяевами за столом.

– Куда ни посмотришь, молодые! – засмеялся Сева, поднимая рюмку. – Эти молодые, – он кивнул на Саню с Татьяной, – эти молодые, – кивок в другую сторону на Вадика с Верой. – Так что выпьем за молодость!

Засмеявшись, все выпили. Саня видел, что у Вадика с Верой полный лад, кофточку на плечи накинул, хлеб маслом намазал, и рука так и тянется: где там Веруня? Пусть поближе сидит. А про Веру и говорить нечего – цветет!

– А с Матиссом там что? – вспомнил Саня. – Чем дело кончилось?

– Да какой там Матисс! – ухмыльнулся Сева. – Будь это Матисс, Бережков сам бы его в музей отнес. Дар товарища Бережкова. А это так, ерунда на постном масле. То ли сам Бережков в молодости баловался, то ли кто-то из его приятелей. А Витек, сообразительный парень, подпись накарябал. Думал, тут ему сразу кучу денег отвалят. Захотел в рай на чужом горбу въехать. Но у нас своих мошенников хватает. Они сами тут друг друга объегоривают, наворованные деньги из кармана в карман пересыпают.

– Я же сразу сказала – аферист! – подала голос Вера.

– Да не аферист пока, только попробовал. Но я ему сразу сказал – выбирай, чему будешь учиться: мошенничать и очки втирать, тогда иди к Егору, он с тебя плату вперед взял, научит. Всю жизнь будешь настороже: кто кого переиграет? Они меня или я их? Жизнь – нервная, азартная. Можно и так прожить. А можно и по-другому. Выучиться ремеслу и делом заняться. Тоже интересно. Вот он сидит теперь в Тамбове, думает. А может, не думает. Не знаю.

– Давай, Сева, за тебя выпьем, – предложил Саня. – Сколько я тебя знаю, всегда тебе удивляюсь. Ты у нас самый толковый по-человечески человек.

– Правильно, за меня обязательно надо выпить, – согласился Сева. – А потом за Вадика, за Веру, за тебя с Татьяной, тоже все толковые люди.

Дружеское сидение за бутылкой вина отрадно сердцу. Все потеплели, прижались друг к другу. Саня принес гитару, принялись петь романсы, туристические песни, военные, все вперемежку, как в жизни перемешивается прошлое и настоящее, страдание и любовь.

Наутро занялись картинами. Натюрморты, пейзажи. Будто множество окон открылось в доме – в весну, осень, в грусть, в радость.

– А вот эту набережную в кабинете повесим, – выбрал и для себя картинку Саня. – По воспоминаниям писал, очень парижская.

Вадик понес картину за Саней наверх.

– Выбирайте место, буду гвоздь вбивать.

Над тахтой – это понятно, тогда на набережную можно будет за работой из-за стола посматривать. Но нужно, чтобы свет хорошо падал, придется полку перевесить. Вадик взялся за полку и увидел кольцо. С серебристо-синей печаткой и лебедем, родовым гербом. Оно опять в этот дом вернулось? А как? Почему? Он был уверен, что потерял его при переезде. В тот день, когда он счел кольцо нежданным подарком судьбы, он считал хозяйкой этого дома Веру и увидел в нем таинственный знак, отводящий его от одной дороги и предлагающий другую. Так потом все и вышло. Вера стала его судьбой. А хозяином дома оказался Александр Павлович. Вадик вспомнил их разговор на вечеринке после Парижа, когда он взял и надел это кольцо. Кольцо было для него отказом от чужого, возвращением к своему. Катя осталась в Париже, а золотоволосая Вера в Посаде сияла синими искорками глаз. Посад тоже не был чужим, имя этого городка он слышал с детства. Всегда собирался съездить. И когда Всеволод Андреевич позвал, сразу согласился. Александр Павлович тогда, помнится, тоже говорил о своем и чужом. Сомневался в праве брать свое в чужом доме. Вадик счел его слова морализаторством, но чувство неловкости испытал и теперь только сообразил, почему потом напрочь забыл и об Александре Павловиче, и о его репортаже о художниках и выставке. Из-за неловкости и забыл. По Фрейду. Хорошо, что теперь вспомнил. Они с Верой как раз собирались его портреты художников для каталога попросить.

Он заговорил о каталоге. И, разумеется, получил согласие.

– А вы давно в Посаде живете? – задал он еще один вопрос Александру Павловичу.

– Бываю с детства, бабушка с дедушкой у меня посадские. А сам сюда не так уж давно переселился, когда моя первая жена с сыном в Австралию уехали и мы продали квартиру в Москве.

– А посадских жителей знаете?

– Соседей. Посад большой. А с чего вдруг такой интерес к посадским жителям?

Картина уже висела на стене, висела прекрасно, Саня любовался ею и отвечал рассеянно.

– Да, знаете ли, интерес есть, – сказал Вадик. – Младшая сестра моей бабушки, после того как с поселения вернулась, рассорилась с московской родней и в Посад уехала, то ли к родне мужа, то ли к подруге. Что уж старушки не поделили, не знаю. Но бабушка о ссоре до конца своих дней горевала, хотя и говорила: «Валерия всегда была невозможная», а меня просила след ее отыскать. Но я, как вы понимаете, не очень занимался мифической Валерией Павловной. А теперь вот подвернулся случай, и поинтересовался, задал вопрос.

– И получите ответ, ваша мифическая Валерия Павловна жила в этом самом доме. Я тоже не знаю, родственница она или бабушкина подруга, но помню ее прекрасно, чинная такая старушка с седым пучком. Могу и на кладбище проводить, она вместе с моими похоронена, только умерла намного раньше.

– Ну, надо же! – только и мог сказать Вадик. – Значит, мы с вами, может быть, родственники?

– Вполне возможно, – согласился Саня и широко улыбнулся, житейская версия его устраивала даже больше романтической. – А это кольцо, – он взял в руки кольцо с печаткой, – я в бабушкином сундуке нашел. И отдаю вам с Верочкой с родственным благословением, чтобы берегло ваше счастье.

– Спасибо, – сказал Вадик и тоже улыбнулся, не без смущения, но радостно.

Проводив гостей, обходя дом, который с бережковскими картинами стал нарядным и радостным, Саня думал о счастье. Счастье, что Инне с Олежкой Татьяна понравилась, он им фотографию послал и получил теплое письмо в ответ. Счастлива будет мама, когда они вместе с Таней к ней в Тверь приедут. Отец с тетей Наташей тоже за него порадовались, они с Танюсей на Милочкиной свадьбе познакомились, у них самих сейчас непростые времена, они к Диме привыкают, приноравливаются. Саня рад был, что Вадику кольцо отдал. Род всегда за семью стоял, вот пусть и бережет молодое семейное счастье. Молодым оберег нужнее. У них эмоции плещутся, а эмоции – дело ненадежное, сегодня такие, завтра этакие. То ли дело у них с Танюсей, их житейский опыт бережет. Терпение. Смирение.

И нетерпеливо закричал на весь дом:

– Танюся! Ты где? Иди быстрее наверх!

Женщина «бальзаковского возраста» Геля и ее друг Андрей…

Сын Гели Дмитрий и его невеста Мила…

Брат Милы Александр и таинственная парижанка Татьяна…

Они такие разные…

Но все они поневоле втянуты в загадочную историю случайно найденного рисунка, возможно, принадлежащего великому художнику.

В историю, которая не только принесет им множество забавных приключений, но и станет настоящей проверкой силы и искренности их чувств…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.