Текст книги "Преступление победителя"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

18

Кестрель узнала все, что нужно. Пора возвращаться во дворец. Но Кестрель противилась этому всей душой, в горле стоял горький ком. Ноги не слушались, и она медленно брела вверх по холму. Возле высокого моста через реку, спускающейся с гор и змейкой вьющейся по городу, Кестрель остановилась. Ей предстояло снова пересечь богатый квартал с яркими масляными фонарями. Но она этого не сделала.

Кестрель положила руку на кованый парапет. Металл обжег холодом. Она пошла по берегу, скользя ладонью по перилам, сначала медленно, потом быстрее. У Кестрель не было определенной цели, она шла туда, куда вела ее река. Лишь бы подальше от дворца, в который все равно придется вернуться.

Дворцовый инженер. Водоснабжение. Арин поднялся по узкой лесенке, которая вела из Теснины в более обеспеченные кварталы. На верхней ступеньке он обернулся и окинул взглядом город. В темноте внизу поблескивали одинокие фонари, напоминающие драгоценные камни на черном бархате.

Арин понял, что означают ставки на свадебное платье. И не важно, что Тенсен ему не поверил. Арин оказался прав: глава сената получил в награду ценные сведения, оказав императору услугу. Но какую? Если инженер получила такую же награду, то что же сделала она?

Где-то рядом шумела река. Арин вспомнил, что неподалеку есть канал, где вода спокойнее благодаря шлюзам, спроектированным той же женщиной-инженером.

Арин вышел к реке и зашагал вдоль нее.

Кестрель остановилась, увидев шлюзы. Поначалу она просто любовалась их совершенной конструкцией. Заслонки поднимались и опускались, точно регулируя уровень воды, когда нужно было пропустить, например, груженую баржу. Какое великолепное изобретение! Какой острый ум создал все это!

Возле шлюзов кто-то прогуливался. Дворцовая служанка стояла к Арину спиной. Белая окантовка на платье, видневшемся из-под длинной распахнутой шинели, выдавала в ней валорианку. Волосы скрывал намотанный на голову шарф. В слабом свете далекого фонаря она выглядела неприметной тенью.

Отчего-то при виде этой девушки сердце Арина сжалось. «Одиночество», – подсказал ему мальчуган, которым он когда-то был, чье лицо иногда чудилось ему в зеркале. «Она прекрасна», – шепнул мальчишка Арину. Но почему он так решил? Ведь это совершенно незнакомая валорианка, с которой у Арина нет ничего общего. Само ее платье напоминало разом обо всех злодеяниях империи. Поэтому он велел мальчугану из прошлого замолчать.

Арин продолжил путь и обошел изгиб канала. Отсюда одинокую фигурку служанки уже нельзя было различить.

Чем больше Кестрель смотрела на шлюзы, тем сильнее напоминала сама себе реку, которая натолкнулась на замысловатую преграду. Хитроумные заслонки сдерживали все то, что творилось у нее на душе. Она сама построила этот шлюз из железной лжи и заперла свою реку внутри.

Кестрель услышала шорох подошв по мостовой – еще один поздний прохожий. Он чуть замедлился, но не остановился. Вскоре звук его шагов растаял вдалеке.

Ей тоже пора идти. Рано или поздно придется вернуться.

Что-то заставило Арина повернуть обратно. Может, боги? Он не знал. Ноги словно сами понесли к шлюзам. Тело само стремилось в ту сторону. Разум же ничего не понимал и судорожно пытался разгадать загадку. Разве в том, что возле канала стоит дворцовая служанка, есть что-то необычное? А больше там нет ничего интересного.

Но ноги и сердце упрямо спешили обратно, и Арин прибавил шагу. Однако девушки возле шлюзов уже не было.

Арин пустился на поиски. Он прошел вдоль канала к реке, над которой возвышался мост, словно выгнувший спину диковинный зверь. Арин вдруг вспомнил, во что была обута служанка. Черные сапоги для дуэлей. С какой стати горничная решила выйти в город в парадной обуви?

Арин вообразил странную картину: безликая служанка перебирает модные туфельки в поисках чего-нибудь подходящего. Почему он это представил?

Кинжал тоже выглядел странно. Служанки, как и все валорианцы, носили оружие, но кто заматывает рукоять тряпкой? Ведь ее неудобно держать! Арин не представлял, зачем служанка так сделала… Разве что рукоять нужно было спрятать.

Он перешел на бег. Пот стекал по лицу и щипал рану. Арин не видел рук служанки, но почему-то прекрасно их представлял – бледные, тонкие пальцы. Представил, как они скользнули под рубашку, касаясь его кожи. А вот помчались по черно-белым клавишам в диком танце…

Девушка стояла на мосту. Увидев ее руку на кованых перилах, Арин решил, что у него просто разыгралось воображение. Пальцы служанки постукивали по перилам, играя беззвучную мелодию на невидимых клавишах. Он узнал этот жест. Он узнал эту руку. Арин перешел на шаг. Служанка не замечала его, погруженная в мысли. Девушка всматривалась в темноту, поглощенная видом реки и мелодией, которая звучала у нее в голове.

Арин тихо приблизился, едва слышно произнес имя и осторожно дотронулся до холодной руки без перчатки. Коснулся родинки возле большого пальца, похожей на маленькую черную звездочку. Сперва Арину показалось, что девушка совсем не испугалась. Она на секунду замерла, после чего повернулась, как будто узнала его. Но, взглянув на него, Кестрель отшатнулась, как будто почувствовала опасность. Она отдернула руку и вскинула ее, точно хотела защититься, закрыться.

Все-таки он ее напугал. С ее губ сорвался вскрик, глаза наполнились ужасом, словно она увидела чудовище. И тогда Арин вспомнил. Он и есть чудовище.

19

Она подняла руку, желая коснуться его лица, но Арин вздрогнул, и она тут же опустила руку, словно обжегшись. Кестрель почувствовала холод ножа, который изуродовал Арина. Этот клинок вонзился ей прямо в душу и задел что-то жизненно важное. Внутри все сжалось, она не могла выговорить ни слова. От боли воздух в легких словно закончился.

Арин провел пальцами по стежкам. Два длинных шва тянулись ото лба и до левой щеки.

– Что с тобой случилось? – прошептала Кестрель. Он закрыл рану рукой, но было поздно – Кестрель уже все увидела.

– Арин, ответь.

Он молчал.

– Пожалуйста, – попросила она.

Арин наклонился – Кестрель сначала не поняла зачем – и достал кинжал из сапога.

Ее кинжал. Ее любимый кинжал. Прекрасный баланс, на рукояти – рубиновая печатка. Кинжал, который император забрал у нее несколько недель назад.

– Вот что, – ответил наконец Арин и вложил кинжал ей в руки.

«Простите. Мне жаль», – сказала Кестрель императору. «Ничего тебе не жаль. Но ты пожалеешь». Она выронила кинжал, Арин снова поднял его.

– Осторожнее, а то испортишь клинок. Лезвие хорошее, острое. Уж я-то знаю. И стражник, у которого я его отнял, тоже с ним очень близко познакомился. Кстати, не ожидал, что валорианцы настолько трусливы: подослать убийцу прирезать меня в темном углу!

– Арин, это не я.

– А я и не говорил, что ты. – Однако его голос прозвучал резко и грубо.

– Я бы никогда так не поступила.

Должно быть, Арин почувствовал, что Кестрель вот-вот расплачется. Он ответил уже мягче:

– Я тоже так думаю.

– Почему? – Ее голос дрогнул и надломился. – Я действительно могла все это подстроить. Это же мой кинжал. На нем моя печать. Почему ты сразу поверил моим словам? Почему ты вообще мне веришь?

Арин облокотился на перила моста, держа кинжал над водой и повернувшись к Кестрель в профиль.

– Я привык тебе доверять, – признался он наконец.

– А зря, – пробормотала Кестрель.

Его голос звенел от напряжения. Арин метнул взгляд на дочь генерала: он понял, что Кестрель тоже заметила эту натянутую нотку, и запоздало попытался изобразить безразличие.

– Ну, если рассуждать логически, – пожал он плечами, – зачем бы тебе подсылать ко мне убийц? Какой у тебя может быть мотив?

– Например, я хотела положить конец слухам о нас.

– Надеюсь, это не так. Мне нравятся эти сплетни.

– Перестань паясничать! Почему ты так уверен, что это не я? Ты должен меня подозревать.

Он покачал головой:

– Это не в твоем стиле – подсылать кого-то сделать за тебя грязную работу.

– Я могла измениться.

– Кестрель, зачем ты пытаешься переубедить меня?

«Потому что я виновата», – хотелось ответить ей.

– Только что ты уверяла меня, что ничего такого не делала, – продолжил Арин, – и я в это верю. Не расскажешь, как твой кинжал попал к императору? И кого он хотел наказать? Только меня… или и тебя тоже?

Кестрель не могла произнести ни слова.

– Я бы сказал, что польщен, – вздохнул Арин, – но императорская лесть мне не очень-то нравится. – Он выпрямился и снова протянул Кестрель кинжал.

– Нет, – отрезала она.

– Клинок ни в чем не виноват.

Горло Кестрель мучительно сжалось от невыносимого чувства вины. Он слишком ей доверял.

– Если попытаешься отдать мне этот кинжал, я выброшу его в реку.

Арин пожал плечами, спрятал клинок в сапог и снова повернулся к Кестрель. Из-за шва, стянувшего кожу, можно было подумать, что он улыбается, хотя губы Арина были сжаты в тонкую прямую линию.

– Уверен, я выгляжу отвратительно, но не будем об этом. Я хочу поговорить о другом. – Он указал на простой шарф на голове, потом на ее черные сапоги. – Кестрель, что ты задумала?

Она совсем забыла о том, как одета.

– Ничего.

Арин приподнял брови.

– Это был вызов. Я поспорила с дочерью сенатора, что сумею выбраться из дворца без сопровождения.

– Придумай что-нибудь получше, Кестрель.

– Я просто устала сидеть взаперти, – пробормотала она.

– В это я вполне могу поверить, но сомневаюсь, что это единственная причина.

Арин, прищурившись, разглядывал ее. Потом провел пальцами по перилам, шагнул ближе к Кестрель, сжал в руке воротник ее морской шинели и потянул в сторону. Казалось, мир вокруг затих и замер.

Арин наклонился к ней. Стежки царапнули щеку. Он уткнулся в шею Кестрель и глубоко вздохнул. По ее телу прокатилась волна тепла. Кестрель представила, как приоткроются его губы, прижимаясь к ее коже. Представила его улыбку. Вообразила, что будет дальше, как поступит, как забудет обо всем. Она точно смотанная в клубок шелковая лента: стоит отпустить кончик, и клубок распутается. Кестрель замерла, погрузившись в мечты.

Арин это почувствовал, в нерешительности поднял голову и посмотрел на Кестрель. Его зрачки расширились. Он разжал пальцы.

– От тебя пахнет мужчиной. – Арин слегка отстранился. – Откуда шинель?

Как ни странно, голос у Кестрель почти не дрожал, когда она ответила:

– Выиграла.

– И кто же стал твоей жертвой на этот раз?

– Моряк. Мы играли в карты. Я замерзла.

– И не стыдно тебе?

– Ни капельки. – Она постаралась говорить твердо. – На самом деле он сам мне ее отдал.

– Вижу, ты неплохо провела время. Сбежала из дворца, отняла у моряка шинель. Но почему же мне кажется, что это далеко не все?

Кестрель пожала плечами:

– Люблю достойных противников. Придворные совсем не умеют играть.

– И на что же вы играли?

– Я уже сказала. На шинель.

– Нет, ты сказала, что ее тебе отдали. Значит, выиграла ты что-то еще. Что именно?

– Ничего. Мы просто так играли.

– Игра без ставок? Это с тобой-то? Ни за что не поверю.

– Почему же? С тобой мы однажды играли на спички.

– Да, верно. – Арин на мгновение прикрыл глаза, и Кестрель увидела тонкую красную царапину на левом веке. В груди у нее заныло.

Потом Арин поднял взгляд. Кестрель никогда не могла устоять перед его серыми глазами. Он улыбнулся, но улыбка была ненастоящей. К тому же из-за заживающей раны она вышла кривой.

– Давай сыграем в «Зуб и жало», Кестрель. Согласна?

Она отвернулась к реке.

– Тебе лучше уехать из столицы.

– М-м, путешествие по штормовому морю в одиночестве. Звучит заманчиво.

Кестрель не ответила.

– Я не хочу уезжать, – продолжил Арин. – Давай сыграем. Всего разок.

И снова Кестрель оказалась между двух огней: поступить так, как хочется, или так, как нужно. С каждым разом делать правильный выбор становилось все сложнее.

– Когда?

– Как только представится возможность.

Разумеется, костяшки для игры под ногами не валялись. Да и Кестрель нужно подготовиться… Хотя она сама не знала зачем. Ведь это же просто игра, верно? Всего одна партия.

– Ладно, – решилась она наконец.

– Победитель получает все.

Кестрель посмотрела на Арина:

– А ставки?

– Правда.

На это Кестрель согласиться не могла. Отказываться тоже было нельзя, потому что Арин бы понял: она скрывает серьезную тайну.

– Что, не слишком заманчиво? – вздохнул он. – Понимаю. Наверное, такие ставки тебе неинтересны. Я угадал, да? Действительно, ведь я-то готов в любую секунду рассказать всю правду. Ты это знаешь и не хочешь играть на то, что можно получить просто так. – Арин смерил ее взглядом. – Кестрель, ты что-то скрываешь, и я хочу это знать. Давай сделаем так: если выиграешь, я выполню любую твою просьбу. Захочешь, чтобы я уехал, – уеду. Попросишь никогда больше с тобой не разговаривать – не буду. Назови любую цену. – Он протянул Кестрель руку. – И дай слово, что выполнишь свою часть уговора, если проиграешь. Поклянись честью валорианки.

Кестрель старалась не смотреть на его протянутую руку и поплотнее закуталась в шинель.

Проиграть – немыслимо. Но если она выиграет… Можно отправить Арина домой. Так будет лучше. Ему опасно оставаться в столице, да и ей станет легче, если он уедет.

– Кестрель. – Арин коснулся ее запястья, потом его пальцы скользнули дальше, под обшлаг рукава. От этого прикосновения сердце забилось быстрее. – В последний раз, – попросил он.

Кестрель разжала пальцы, словно больше не имела над ними власти, и вложила свою руку в его. Внезапно Кестрель показалось, будто в пустую комнату ее сознания разноцветной толпой разом ворвались все желания, которые она так отчаянно и долго старалась не впускать.

– Хорошо, – прошептала она.

Глаза Арина блеснули в темноте. Его ладонь стала горячей.

– Тогда поклянись.

– Валорианка всегда держит слово.

– Идем. – Он потянул Кестрель к переулку, ведущему вниз.

– Сейчас?

– А ты предпочитаешь встретиться во дворце? Даже не знаю, где лучше, в твоих покоях или в моих.

Кестрель выпустила его руку и потерла ладонь, словно пытаясь стереть следы его пальцев. Арин заметил это и изменился в лице.

– Сыграем как-нибудь потом, – произнесла Кестрель и вдруг поняла, что согласилась не только потому, что он – достойный противник, и даже не потому, что хотела спасти его, отправив домой. Несмотря на все убедительные причины, в глубине ее души теплилась предательская надежда на то, что она проиграет. – Потом, – повторила она.

– Нет, сейчас.

– И что, мы будем бродить по улицам, высматривая, не валяется ли где-нибудь набор костяшек?

– Не беспокойся, – усмехнулся Арин. – Я знаю отличное место.

20

Арин всерьез засомневался, что лихорадка прошла. Казалось, будто он бредит. Происходило что-то непонятное. Он вел Кестрель по узким переулкам. Она не успевала, и он попытался идти медленнее… Но уже через несколько секунд снова прибавил шагу.

Арин с трудом отличал реальность от собственных домыслов. Где правда? Он был уверен, что заметил в глазах Кестрель отвращение, когда она впервые взглянула на него. Но потом Арин получше присмотрелся к ее лицу в свете фонаря и увидел на нем лишь печаль. Или ему показалось? «Ты видишь то, что хочешь видеть», – сказал недавно Тенсен.

Когда Арин сжал в руке воротник ее краденой – подаренной? выигранной? – шинели, между ними как будто пробежала искра. Разве нет? Но потом Кестрель застыла, точно окаменела. Как тогда, на галерее, когда Арин только приехал. Может, он сам все придумал. Или эта искра означала что-то другое.

Арин не соврал, когда сказал, что доверяет ей. Но в этом было нечто болезненное, лишенное здравого смысла. Арин знал, что не должен вот так доверять Кестрель. Это глупо. По правде говоря, он и сам не понимал, чем вызвано такое чувство: у него ведь почти не осталось надежды. В своем упрямом доверии Арин напоминал нищего, который в силу привычки даже засыпает с протянутой рукой.

Арин взглянул на Кестрель. Та опасливо осматривалась, с подозрением глядя на полные нечистот канавы, неровный оранжевый свет факелов в окнах игорных домов, щербатые ступеньки, покрытые опасной коркой льда.

Кестрель поймала его взгляд и невольно поправила шарф на голове, словно пытаясь скрыть лицо от чужака. Как будто Арин еще не знал, кто она такая, и есть шанс обмануть его, спрятавшись за непривычным нарядом.

О, это платье! Арин застыл на месте. В одежде служанки Кестрель выглядела совсем иначе. Сияющие локоны спрятаны, лицо открыто, на лбу нет этой проклятой золотой метки.

Арина вдруг охватил странный задор. Голова приятно закружилась. Легкие распирало от восторга. У него родилась странная идея, фантазия, безумный плод воображения. Арин представил, что Кестрель и есть тот самый Мотылек, шпион Тенсена. О да, как же иначе! Это все объясняло!

Пораженный своей способностью к самообману Арин продолжил сочинять свою сказку. Намеки Тенсена на то, что Мотылек – это Риша, были пустой болтовней. Министр не сказал ничего определенного. А Кестрель и впрямь может передавать ему ценные сведения, верно? Ее обожает двор. Она дочь генерала. Приближенная императора. Невеста принца. Если бы Кестрель действительно оказалась осведомителем Тенсена, он ни за что бы не рассказал Арину.

Все сходится. Даже ее теперешний вид становится понятным. Одежда служанки. Шинель с чужого плеча. Глаза, полные тайн. Да, Кестрель отлично подошла бы на роль шпиона. И если еще вспомнить испорченное платье, о котором говорила Делия: порванные швы, рвота на рукаве, испачканный подол.

Разве Кестрель не согласилась бы на риск? Но ради чего? Ради Гэррана? Ради Арина?

О боги безумия и лжи! Арин совсем свихнулся. Он громко рассмеялся.

Кестрель тоже остановилась, удивленная неожиданным весельем Арина.

– Арин, – спросила она, – что-то не так?

– Да нет, ничего. – Он покачал головой. Улыбка не сходила с его губ. – Или все. Не знаю.

– Да что такое?

– Так, шутка. Глупости, выдумки. Забудь.

Кестрель побоялась спрашивать дальше, не желая больше слышать этот полубезумный смех.

Они пошли дальше. Над головами мелькали похожие на флажки деревянные вывески различных заведений. Кестрель остановилась, когда поняла, куда ведет ее Арин. На противоположной стороне улицы виднелась таверна со сломанной рукой на вывеске – это отсюда вывалился перепивший аристократ и едва не узнал Кестрель, несмотря на маскировку.

– Я туда не пойду.

– Недостаточно роскошно? – Глаза Арина по-прежнему насмешливо поблескивали.

– Кто-нибудь меня узнает.

– Да брось.

– Неужели в простой одежде я вообще не похожа на себя? – Кестрель стало стыдно за неуверенность в собственном голосе.

– Если откажешься, я решу, что ты загордилась и считаешь, что зайти в «Сломанную руку» ниже твоего достоинства. Или ты боишься проиграть? Что ж, это я понять могу.

Кестрель нахмурилась и решительно направилась к таверне.

Внутри было светло и ужасно шумно. В воздухе клубился густой табачный дым, пахло сальными свечами, выпивкой и потом. Кестрель решительно нырнула в толпу.

– Ты что, знаешь, куда идти? – прошептал ей на ухо Арин, идя следом.

Кестрель не обратила внимания на его слова. Возле стойки дышать стало легче, но вдруг она увидела несколько подвыпивших придворных, которые громко разговаривали. Кестрель знала одного из них. Это был высокопоставленный сенатор, который сидел рядом с императором на утреннем приеме в Зимнем саду. Кестрель опустила голову, испугавшись, что ее узнают.

Но было слишком поздно. Взгляд чиновника уже упал на нее… и скользнул дальше. Он не увидел Кестрель – точнее, не увидел ничего, что заслуживало внимания. Один из его товарищей засмеялся над шуткой, и сенатор повернулся к ним. Компания потребовала налить им еще. В сторону Кестрель никто не посмотрел.

– Почему ты остановилась? – пробормотал Арин.

Сердце гулко стучало в груди. Кестрель так резко повернулась к Арину, что толкнула его. Он поймал ее за плечо.

– Я ухожу, – решила она.

– Но ты обещала. Всего одна партия.

– Не здесь. Не сейчас.

Пальцы Арина сжались.

– Значит, ты сдаешься. Я победил.

От его прикосновения сердце забилось еще быстрее. Пульс отдавался в ушах. Снова этот выбор между искушением и… чем-то еще. В то же время что-то внутри натянулось, окаменело, требуя согласиться и обвиняя в трусости. У искушения появился союзник.

– Я никогда не сдаюсь, – ответила Кестрель.

Арин улыбнулся. Они пробрались в угол, где стояло несколько столиков – увы, занятых. Кестрель подошла к самому дальнему, за которым сидели двое валорианских купцов.

– Уступите нам место, – велела она, бросив на стол украденный кошелек начальника порта. Торговцы посмотрели на деньги, потом на Кестрель и решили, что вполне готовы продолжить пить стоя. Они забрали кошелек и ушли.

– Примитивно, но действенно, – похвалил Арин.

Кестрель уселась за стол спиной к придворным. Арин по-прежнему стоял. Она думала, что он снова ищет повод ее поддразнить. Странное, недоброе веселье, охватившее его на улице, все еще поблескивало в глазах. Но он выглядел усталым, словно бегун после пробежки. Мысли, заставившие его рассмеяться, как будто исчезли… Или, по крайней мере, отступили.

Кестрель вгляделась в это лицо, которое с каждой секундой становилось ей все милее. Разве можно полюбить кого-то еще сильнее за увечья? Почему, увидев страдания Арина, Кестрель почувствовала, как ее сердце открылось навстречу ему? Что с ней случилось? Отчего так хочется прикоснуться к его шраму? Почему он кажется ей красивым? Это же неправильно!

Арин уже не смотрел на нее, его внимание привлекло что-то другое. Кестрель проследила за его взглядом и увидела рыжеволосую женщину за столиком неподалеку, которая как-то недовольно поглядывала в их сторону. Лицо Арина оставалось безразличным, но что-то неуловимо изменилось. Сердце Кестрель сжалось.

Когда он вновь посмотрел на Кестрель, она с большим интересом разглядывала неровную поверхность стола.

– Я найду костяшки, – сказал Арин. – И вино. Ты будешь?

Кестрель следовало отказаться. Она знала, что нельзя терять голову, нельзя проигрывать. Но внезапно она почувствовала себя такой несчастной. Встреча с Арином взволновала ее, поэтому Кестрель согласилась. Он помедлил, как будто хотел отговорить ее от необдуманного поступка, но потом встал из-за стола. Мгновение – и Арин исчез в толпе. Кестрель не видела, куда он пошел.

Арин не хотел надолго оставлять ее одну. Он боялся, что Кестрель успеет привлечь чье-нибудь внимание – это у нее в крови. Но, когда он вернулся с вином и костяшками, Кестрель по-прежнему сидела одна, почти не двигаясь. Ее окружала странная тишина – островок неестественного спокойствия в шумной таверне.

Кестрель не сразу заметила его. Арин увидел на ее лице печаль и вдруг понял, почему сразу обратил на нее внимание тогда, на берегу канала, даже не зная, что это дочь генерала: ему показалось, что у них есть что-то общее. Казалось, незнакомка, как и Арин, потеряла что-то очень важное.

Он представил, как проиграет эту партию в «Зуб и жало», упустит свой шанс узнать ответы на все вопросы. Представил, как скажет: «Чего ты хочешь?» А Кестрель ответит: «Уезжай». И добавит: «Забери меня с собой».

Кестрель подняла голову. Заглянув в ее глаза – светло-карие, почти золотые, – Арин понял: какой же он глупец! Пора остановиться. Мечты причиняют лишь боль, такие мысли только мешают. Зачем он об этом думает? Теперь Арин сам устыдился того, что насочинял по дороге – будто бы Кестрель и есть Мотылек. Он велел себе выкинуть эти глупости из головы и больше о них не вспоминать. Что толку в фантазиях, когда они рассекают душу на две части, напоминающие две половины его лица. Одна цела и невредима, другая кричит от боли.

Арин сел и поставил на стол шкатулку с костяшками, бутылку вина и один бокал, который тут же наполнил и вручил Кестрель.

– А где второй? – удивилась она.

– Мне что-то не хочется. Как вино?

– Ужасное, – ответила Кестрель, но сделала еще один большой глоток.

Арин достал костяшки. Кестрель взяла одну из них и повертела в руках. Пластинки были засаленные, вырезанные из грубого дерева. Кестрель глотнула еще вина.

Арин снова вспомнил слова Делии об испорченном платье. Тенсен только отмахнулся, не увидев повода для беспокойства. Рвота на рукаве? Подумаешь! При дворе любят вино. Арин не раз видел, как валорианцы напивались до тошноты. А грязь и треснувшие швы… Что ж, кто угодно может оступиться. Что с того, что в Зимнем саду все дорожки вымощены? Арина пускали не везде, и он не знал всей территории дворца. Кестрель могла споткнуться где угодно. Конечно, все это было так не похоже на Кестрель: пьянство, неуклюжесть. Но сейчас, прямо у Арина на глазах, она залпом допила вино.

«Я могла измениться», – сказала она на мосту.

Арин забрал костяшку у нее из рук и резкими движениями перемешал весь набор. Оба набрали нужное количество.

У Арина на руках оказалась ужасно слабая подборка. Если бы не пара мышей, можно было бы сразу сдаваться. На остальных костяшках изображены символы жала, которыми обожала играть Кестрель. У Арина подобная тактика выходила хуже.

А вот у Кестрель комплект получше, в этом он не сомневался. Нет, она ничем не показала свою удачу. Но именно подчеркнутое безразличие ее и выдало. Арин поймал то самое мгновение, когда что-то в ней неуловимо изменилось, наполнилось энергией.

– Кестрель.

Она сбросила одну костяшку, взяла другую, и все это не глядя на Арина. Он заметил, что она нарочно не смотрит на него. Неудивительно. Рана на щеке ныла, стежки чесались так, что хотелось поскорее вырвать нитки из кожи.

– Посмотри на меня, – потребовал он. Кестрель устремила на него взгляд, и Арин тут же пожалел о своих словах и прокашлялся. – Я больше не буду уговаривать тебя отказаться от помолвки.

Кестрель взяла еще одну костяшку и промолчала.

– Я не могу понять, почему ты выбрала его, – продолжил Арин. – А может, и могу. Но это не важно. Мне ясно только то, что ты так захотела. Ты всегда делала только то, чего хочешь.

– Неужели, – отозвалась Кестрель тускло и невыразительно.

Арин решил идти напролом.

– Я хотел спросить…

Эта идея ему не нравилась, но зародилась она уже давно. Слова, которые он собирался произнести, отдавали горечью, но Арин так много об этом думал. Он просто не мог промолчать. Арин вновь посмотрел на свои костяшки и попытался понять, какой из жалящих символов наименее выгоден для Кестрель. В итоге он сбросил пчелу. Взамен ему достался один из сильных символов зуба. Это должно было его обрадовать, но Арину все равно казалось, что партия уже проиграна. Кестрель победит, и ему лишь останется выполнить ее желание.

– Я подумал…

– Арин?

Она посмотрела с беспокойством. Этот взгляд придал ему решимости. Арин глубоко вдохнул. Внутри все окаменело: тело натянулось как струна. Мышцы напряглись, как перед прыжком в воду Или перед тем, как вытянуть самую высокую или самую низкую ноту своего диапазона. Словно тело уже знало, что ждет впереди.

– Ты можешь выйти за принца, – сказал Арин, – но стать моей втайне от всех.

Кестрель, словно обжегшись, отдернула руку, которую поднесла к костяшкам, и откинулась на спинку стула. Она потерла сгиб локтя, молча глотнула вина и только потом ответила:

– Не могу.

– Почему? – Арин покраснел от стыда и унижения. Зачем он только спросил? Рана на щеке горела огнем. – Ведь до восстания ты, наверное, на что-то подобное и рассчитывала. Когда ты поцеловала меня в карете, ты же понимала, что наши отношения придется держать в секрете. Или ты вообще об этом не задумывалась? Я бы стал одним из «особых рабов», тех, кого господа вызывают к себе в покои по ночам, пока все в доме спят. Ну? Разве не так?

– Нет, – тихо сказала она. – Не так.

– Тогда объясни мне. – Арин ненавидел себя за каждое слово. – Объясни мне как.

Помедлив, Кестрель проронила:

– Многое изменилось.

Арин склонил голову набок, повернув к свету уродливую рану на щеке.

– Значит, в этом все дело?

Ответ Кестрель прозвучал, будто это была самая очевидная вещь на свете:

– Да.

Арин резко отодвинул стул и встал.

– Пожалуй, я все-таки выпью. – Он сделал шаг по направлению к стойке, потом обернулся и добавил: – Костяшки не трогай.

Арин постарался, чтобы это прозвучало как оскорбление.

Кестрель ничего не понимала. Почему он разозлился? Разве не ясно, что на Арина напали из-за нее? И что дальше будет хуже?

Он не возвращался.

Кестрель обдумала произошедшее. Возможно, рана, которую нанесли Арину, намного глубже, чем кажется. Кестрель, вспомнив их разговор, еще раз прокрутила в голове его вопрос и свой ответ. Постепенно она начала осознавать, что они просто не поняли друг друга. Кестрель имела в виду послание, которое вырезал на лице губернатора Гэррана император. Но Арин подумал, что дело в самом шраме, а не в том, что он означает. В нем говорила злость на собственный внешний вид… На свое уродство.

Кестрель охватил ужас. Она больше не могла сидеть на месте. Нужно найти Арина. Нужно все ему объяснить.

Арин пробрался к стойке, чтобы попросить второй бокал. Пришлось ждать: барменша-валорианка его не замечала и обслуживала остальных посетителей. Подошли новые валорианцы, им официантка тоже налила вина. Арин понял, что на него даже не посмотрят, пока он не поднимет шум. А поскандалить как раз очень хотелось. «Да», – сказала Кестрель.

Стойка была липкой и пахла брагой. Арин уставился на мутные разводы и вспомнил изумрудную сережку, ее волшебный блеск. Сарсин нашла ее в кладовке их дома в Гэрране. Украшение зацепилось за ковер, который валорианцы когда-то свернули и убрали за ненадобностью. Все это напоминало сказку, в которой герой находит клад. Арин поклялся, что никому не отдаст свое сокровище.

И не сдержал слово. Но только сейчас он понял, что обменял изумруд вовсе не на сведения. Арин перестал доверять себе. Он думал, что ставки в книге букмекера подскажут ему нечто важное. Отдав изумруд, Арин надеялся, что его надежды оправдаются и он снова сможет доверять себе во всем.

Он положил на стойку ладони, которые тут же стали липкими. Злость постепенно растаяла. Арин вспомнил прежнюю Кестрель, которую знал в Гэрране. Он постарался не думать о том, кем она стала теперь. Однако на этот раз Арин не повторил свою вечную ошибку: не приписывал новой Кестрель, истинной валорианке и блестящей придворной даме, качества, которые сам хотел в ней видеть.

Нет, он просто вспомнил, какой она была раньше. Арин задал той, прежней Кестрель тот же вопрос, и она ответила точно так же. Вот только ответ оказался шкатулкой с двойным дном: его смысл лежал глубже, чем кажется на первый взгляд.

Арин все понял неправильно. Нужно вернуться. Прямо сейчас. Арин уже хотел идти, но тут его привлек разговор за столиком неподалеку. Там сидело несколько сенаторов. В «Сломанной руке» в этот вечер собралась весьма разнообразная публика: придворных было больше, чем обычно. Компания обсуждала войну на востоке.