Текст книги "Отверженный дух"
Автор книги: Маргрит Стин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
– Скажите: вы жили рядом, могли что-то такое слышать. В роду у Льюисов никто больше не страдал подобными заболеваниями?
Она вздрогнула и резко обернулась: мне все стало ясно, дальнейших объяснений не требовалось.
– Что вы хотите этим сказать? Что такое я должна была слышать?
– Что-нибудь такое, из-за чего вы решили тогда не выходить за него. Есть ли смысл скрывать это от меня сейчас – что изменится? – почти повторил я ее же слова.
– Его дедушка, – прошептала Вайолет чуть слышно, – умер в сумасшедшем доме. Арнольд об этом не знает. Сестры, наверное, тоже.
– Кто сказал вам об этом?
– Отец, в тот самый вечер.
Должно быть, что-то изменилось в моем лице. Она робко взглянула на меня, по-детски вздернула – и уронила плечи. Затем быстро вышла из комнаты.
Что ж, теперь я был полностью на стороне Фабиенн. Что бы ни придумывала теперь Вайолет, на какие бы обстоятельства ни ссылалась, поступок был совершен сознательно, и мотив его был прост: ненависть к девушке, отобравшей у нее любимого человека. Вот вам и лицемерие в чистом виде, подумал я: далеко же до него наивным Льюисам с их темными страхами и всей невыносимой затхлостью убогого мира.
2
На часах было около трех, но спать по-прежнему не хотелось. В комнате стояла невообразимая духота: я потушил камин и распахнул высокие окна, ведущие на веранду. Луна зашла, и все вокруг – трава, клумбы, деревья – потонуло в безмолвном мраке.
Послышался шелест; нет, шорох по гравию – ближе, ближе… Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди: ну конечно же, это его шаги! Впрочем, он не шел к дому, а почему-то подкрадывался, явно стараясь двигаться бесшумно.
– Арнольд? – шепнул я, чувствуя, как что-то приближается в темноте. Будто испугавшись моего голоса, он впрыгнул на веранду, отпихнул меня довольно-таки бесцеремонно и бросился к выключателю: в комнате стало темно. Затем щелкнули два дверных замочка, верхний и нижний. С грохотом, споткнувшись обо что-то, он добрался до противоположной стены и запер дверь холла. Задернулись шторы на обоих окнах, и на минуту все затихло: я слышал только его тяжелое, хриплое дыхание. Наконец силуэт, пошатываясь, снова задвигался по комнате.
– Ты, может быть, свет ищешь? – не дожидаясь ответа, я щелкнул выключателем стоявшего рядом торшера. В два прыжка Арнольд оказался рядом.
– Выключи, черт бы тебя побрал! – прошипел он злобно. Прежде чем свет погас, я успел кое-что рассмотреть. Шляпы не было, плащ повис на нем мятой грязной тряпкой. Но главное – что-то случилось с его лицом: оно как-то странно вспухло.
На столе зажегся ночник, высветив под собой узкое колечко, и знакомые очертания мебели стали выплывать из мрака. Темная ссутулившаяся фигура по-прежнему маячила где-то между мной и противоположной дверью.
– Извини меня, Баффер, за то, что я так тебя напугал.
Я перевел дух: это был его обычный, спокойный голос.
– Ну, наконец-то. Теперь рассказывай, где пропадал.
– Это как раз неважно, – вновь буркнул он как-то странно. – Перейдем к делу, да побыстрее: мне нужно о многом тебе рассказать, а времени мало. Я должен обязательно успеть, пока они за мной не явились.
– Кто?! Очнись, старина, ты у себя дома! Давай-ка выпьем для начала, – я тут же вспомнил, что путь к бару теперь отрезан.
– Не хочу! – рявкнул он зло. – Ничего не хочу. Сейчас я буду говорить, а ты слушай внимательно: потом все это передашь Фабиенн.
Кого он боится и что натворил? Не ищет ли его и впрямь полиция? Множество догадок пронеслось у меня в голове. Он придвинулся вплотную и заглянул мне в глаза. Лицо его сильно изменилось, но не из-за щетины, покрывшей щеки и подбородок: все оно как-то уродливо деформировалось и огрубело. Из-за отвисшей нижней губы до меня донеслось отвратительное зловоние: уж не сгнили ли у него за два дня все зубы?
– Ты получил мое письмо?
– Да, конечно, – я невольно отшатнулся от невыносимого запаха.
– Сьюилл! Сьюилл! Сьюилл! – закудахтал он, сопровождая каждый возглас смешком, похожим на карканье, – Ты понял, да? Сьюилл – Льюис, Льюис – Сьюилл: вот тебе и вся разница – в одной букве!
Он ухватил меня за руку и подтащил к дивану; затем рухнул вниз – и я упал рядом с ним. На запястье моем будто сжался резиновый обруч: похоже, даже пальцы у него растолстели.
– Теперь слушай, – зашептал он, а я стал соображать, как бы избавиться от этого живого наручника, – слушай внимательно. Ты должен уяснить наконец: никакой я не сумасшедший. Ненормальный – да! Но это, оказывается, совсем не одно и то же! В один прекрасный день, конечно, мне придется сойти с ума, так что пора готовиться!
Слово это будто прошило меня электрическим током.
– Теперь послушай ты меня, Арнольд, – начал я решительно, – хватит дурачиться. Сейчас я позвоню Фабиенн, скажу ей, что ты вернулся…
– Ты этого не сделаешь! – резиновый обруч сжался: меня всегда поражала сила его рук, почти невероятная для человека, который специально спортом никогда не занимался. – Так вот, отец обо всем рассказал мне перед смертью. Она – наш предок.
Кто – я уже мог не уточнять. Страшное лицо с портрета возникло прямо передо мной, причем отнюдь не в воображении. Круглые глазки с точками-зрачками, мясистый нос, чувственный рот, тяжелая челюсть: ужасные черты оживали у меня на глазах, уродливой маской наплывая на почти уже незнакомое, чужое лицо.
Я резко дернул руку и застал его этим врасплох. Помассировав запястье, достал пачку; потом зажег одну сигарету и протянул ему. Арнольд сидел, похоже, ничего не замечая вокруг.
– Ну и что еще он тебе рассказал? – спросил я, сам сделав несколько жадных затяжек.
– Сначала обо всем, что было уже мне известно: убийство, суд, приговор… Но вот ведь какая новость. Знаешь, кто председательствовал на суде? Котхэм! Нет, каково, а? Котхэм! – он опомнился вдруг и умолк. Затем придвинулся ко мне каким-то нелепым прыжком.
– Ведьмин перекресток помнишь? То самое место, где ее должны были похоронить с колом в сердце?
– И где ее, однако, не оказалось, – заметил я.
– Верно: сначала ее решили сжечь, но испугались, что пламя привлечет к себе внимание, и остановились на повешении. Кок не соврал: тело ее действительно похитили из амбара. Говорили, будто все это проделки студентов-медиков, но как там было на самом деле, одному Богу известно.
Мало-помалу он стал приходить в себя: голос его снова становился знакомым, тон – почти обыденным.
– Ребенка увезла куда-то странная супружеская пара: эти двое приехали специально на суд: ни до, ни после него их в городе не встречали. Но в 1818 году – дата установлена точно, потому что в тот год была коронация Георга Четвертого, – что это… слышишь?
Он отскочил в сторону и забился в глубь дивана. Я прислушался: кажется, грузовик прогремел где-то вдалеке.
– Все тихо, продолжай.
– Скоро уже, скоро. Мне нужно спешить, – прошептал он, задыхаясь. – Так вот, в 1818 году в городе появился человек, называвший себя Льюисом. Он нашел себе работу, женился, но очень скоро приобрел в округе дурную славу. Это был редкостный тип: пьяница, бабник и забияка. Жена у него вечно ходила с побоями, а дети – их у него оказалось с полдюжины – болтались повсюду грязные и неприкаянные, как маленькие пугала. Один мальчик, кстати, сбежал: это был мой прапрадед… только не перебивай, пожалуйста. Льюиса этого народ ненавидел и боялся: половина города жаждала его крови. И случай наконец представился. Однажды Льюиса застали за гнусным занятием: он истязал собаку. Хозяином ее оказался кучер, известный в городе громила, да к тому же еще и бывший боксер. Он пригрозил стереть подлеца в порошок: наш Льюис ответил градом насмешек и оскорблений. Натянули веревку, соорудили ринг. Все, конечно, предвкушали большую радость: Льюис малый был хоть и долговязый, но тощий, развинченный весь – шансов, одним словом, не имел никаких. Соперники вошли в круг. Громила сделал только один шаг: Льюис вытянул руку странным каким-то образом, и тот свалился замертво.
– Сердечный приступ, наверное, – заметил я как можно более спокойно. Меня очень озадачило – не содержание рассказа, нет – выражение лица моего рассказчика. – Что ж, будем считать, что Льюису повезло.
– Я бы не сказал, – Арнольд медленно стал раскачиваться взад-вперед, искоса поглядывая на меня с плутоватой усмешкой. – Убедившись в том, что кучер мертв, зрители обступили победителя, оттеснили его в глубь двора и там забили насмерть камнями. Да-да, забили камнями, – повторил он с каким-то непонятным удовольствием.
– Не слишком приятная смерть, – сказал я, пытаясь не выдать волнения.
– Да, смерть жестокая, – согласился Арнольд. – А что, по-твоему, толкает людей на жестокость? Страх, только лишь страх. Одни тут же заговорили о животном магнетизме, другие – о колдовстве, третьи вспомнили о ведьме, чье тело исчезло из амбара.
– Ты хочешь сказать, что это был ее сын? Тот самый ребенок, которого увезла куда-то супружеская пара?
– Н-на теле у н-него н-нашли кое-что, – проговорил Арнольд, заикаясь. – Маленький сосочек – но только на ноге. Кстати, и у нее был точно такой же.
К ужасу моему он спустил до колен брюки и вывернул левое бедро: на внутренней его стороне темнел крошечный бугорок.
– Что это такое, по-твоему?
– Какая-нибудь бородавка, наверное.
– Скажешь тоже, – он хитро усмехнулся и снова натянул штаны, – это и есть сосочек, для младенчиков-бесенят, самых близких наших родственничков. В давние времена подозреваемых тщательно осматривали, и если находили вот это – без промедления приговаривали к смерти.
– Арнольд, прекрати болтать глупости! – сам того не замечая, я уже кричал во весь голос. – Это вульгарная бородавка, и нечего тут выдумывать!
– Тише, нас могут услышать, – он предостерегающе поднял палец. – Не хватало только, чтобы тут меня с тобой и сцапали: нет, я сначала сделаю то, зачем пришел. Ну а пока что – слушай меня внимательно, – он придвинулся вплотную и снова обдал меня вонью. – Они убили Аннабел Сьюилл, но дух ее убить не смогли!
– Ну знаешь ли, это уж слишком, – усилием воли я заставил себя встать, подошел к торшеру и щелкнул выключателем.
– Не надо… выключи! – Арнольд вдруг весь как-то съежился на своем диване.
– Как бы не так. Сейчас ты идешь наверх, ложишься и высыпаешься хорошенько. Я же звоню в Колдфилд: пора несчастных женщин, наконец, успокоить.
– Но почему, почему ты не хочешь меня выслушать? – выкрикнул он чуть не плача. – Разве ты забыл, как мы говорили с тобой – о душах, застрявших между небесами и адом? О тех несчастных, что не в силах освободиться от земной связи?
Мысль о докторе Нейле пришла как-то сама собой: надо бы связаться с ним как можно скорее. Но сейчас-то чем его успокоить, как уложить в постель?
– Ее лишили жизни, а потом выкрали тело, не отпустив душу: не сделали ничего, чтобы нарушить контакт с этим миром – и вот она нашла себе новое убежище, в собственном сыне. Льюиса забили камнями, и снова выгнали душу прочь, в никуда! Ты знаешь, как закончил жизнь мой прапрадед – тот самый, что сбежал когда-то от несчастных братьев своих, оборванцев? Разбил руками окно в собственном доме и найден был сыном на полу: смерть наступила от потери крови. Отец хорошо помнил прадеда: это был спокойный, безобидный человек, вот только впадал иногда в бешенство, а после припадка ничего не мог вспомнить. А дедушка… ты знаешь, как умер мой дедушка?
Я-то знал, конечно, но Арнольд был уже рядом; странно, что ему удалось подкрасться так незаметно.
– В сумасшедшем доме! – жарко прошептал он мне на ухо. – Говорили, будто он тронулся рассудком в тот момент, когда нашел отца среди осколков в луже крови. Но разве в этом дело? Где она сейчас – вот что хотел бы я знать!
Арнольд двинулся куда-то в глубь комнаты и несколько раз нелепо взмахнул руками, будто пытаясь поймать что-то перед собой. Увещевать его сейчас было бесполезно.
– Отца спасла только религия. Он часто вступал с ней в контакт, особенно последние дни. И он предупредил меня: твоя очередь – готовься! Но как? Она прошла через три поколения и из трех душ высосала все самое злое: сегодня она опасна как никогда! Я вспоминаю теперь все, что творилось со мной с самого детства, и многое проясняется…
Как жаль в этот момент было мне моего бедного, больного друга; но чем я мог помочь ему? Арнольд снова оказался рядом. Рука его легла мне на плечо.
– Ты не расстраивайся так, Баффер, – он взглянул мне в глаза как-то заискивающе. – Вот сделаю то, что нужно, и мы с тобой подробно обо всем поговорим. Честное слово, последую любому твоему совету! – добавил он совершенно серьезно.
– В таком случае, старина, вот тебе мой первый совет. Взгляни на часы: скоро четыре. Не знаю, откуда у тебя столько сил, но я едва стою на ногах!
Это был последний отчаянный ход. Чем еще можно было пронять моего сердобольного друга? Реакция была характерной.
– Бедный Баффер, бедный ты мой! Ну ничего, все будет хорошо, я тебя уверяю. Помнишь, в субботу ты рассказывал о «группах освобождения» – так, кажется, они назывались? Я много думал об этом, и вот что решил; ты обязательно поможешь мне выйти на этих людей, ладно? Только учти: Фабиенн об этом – ни слова!
Неужели не все еще было потеряно? Я пообещал, что завтра же познакомлю его со своим приятелем, хорошо осведомленным в таких делах.
– Вот и отлично, ни шагу больше на Харли-стрит! – воскликнул он с воодушевлением. И тут же снова вернулась к нему какая-то тревожная, темная мысль.
– А пока что ты должен помочь мне спрятаться. Если они сейчас найдут меня, все пропало!
– Да кто такие эти «они», Арнольд? И почему они так пугают тебя?
Он вновь лукаво повел бровями.
– Об этом ты лучше не думай: с ними я разберусь без твоей помощи. Вот только сначала позабочусь о Доминик-Джоне.
– Нечего о нем заботиться, он в полном порядке. Во всяком случае, предоставь это нам с Вайолет. Шел бы ты, поспал хоть часок, а?
– Да понимаешь ли ты, какая ему угрожает опасность? – он от волнения чуть не задохнулся. – Она может овладеть и им тоже! Моя задача – обезопасить его во что бы то ни стало!
– Допустим. Но есть прекрасное средство: молитва.
Он кивнул.
– Тут все зависит от того, кто в данный момент сильнее, Бог или Дьявол.
– Ты только что говорил о том, как вера спасла твоего отца. «Сохрани меня, Господи, от злого духа…» Я не слишком большой знаток церковных текстов, но есть же там что-то о «силе зла»: лучший способ одолеть ее – это не признавать вообще… ну, или что-то в этом духе.
– Не признавать зло?
– Нет, только его силу. – На память мне пришли давние слова какого-то католического священника. – Признающий «благословенное могущество Господне» не вправе ни на минуту подвергать сомнению полную и окончательную его победу над нашим общим врагом!
– Окончательную, в том-то все дело! – радостно ухватился он за случайное слово. – А кто гарантирует нам сиюминутный успех? «Тысячи столетий как быстрые вечерние минуты пролетают пред взором твоим…» Но для Вечности – что есть жизнь человеческая? Когда исполнен будет божественный промысел, кто вспомнит о сегодняшних жертвах? Нет, Баффер, смешно полагать, будто, отказывая Сатане в могуществе, мы тем самым наносим ему какой-то урон. Недооценка сил противника никому еще не помогала в победе.
Я присел: кажется, он снова начинал успокаиваться – но надолго ли? Впрочем, если он во что бы то ни было хочет встретить рассвет за ученым спором, стоит ли ему мешать? Все лучше, чем какая-нибудь выходка в доме. Рано или поздно он обязательно свалится с ног; тут-то я – сразу к телефону. Сколько же часов он на ногах? Сидя рядом с ним на диване, я в ужасе разглядывал болтавшуюся подошву ботинка, комья шнурков, перепутавшихся с травой… И все это время он ничего не ел!
– Присаживайся, Арнольд, давай потолкуем обо всем спокойно. Только сначала ты бы перекусил что-нибудь.
– Нет, все это потом.
Что-то громко звякнуло: он обернулся волчком, я тоже вскочил с кресла. Лязгнул металл: что это – дверная ручка? Мы затаили дыхание. Раздался грохот: теперь уже ручку трясли изо всех сил.
– Пу-Чоу, выходи! – тоненько донеслось из-за двери, – Не притворяйся, что тебя нет, я же знаю, ты здесь!
– Арнольд! – я попробовал остановить его, вспомнив, как брезгливо отстранился недавно Доминик-Джон всего лишь от разгоряченного лица матери: что-то будет теперь? Мальчик непредсказуем: его реакция может стать последней каплей… Он отстранил меня с мягкой улыбкой и направился к двери.
– Чем это вы тут занимаетесь, в темноте? – Доминик-Джон, засунув руки в карманы ночной рубашки, невозмутимо вошел в комнату и прежде чем кто-то из нас успел помешать ему, щелкнул выключателем у двери. Несколько секунд я стоял, щурился и все никак не мог привыкнуть к яркому свету.
Мальчик оглядел отца с головы до ног: огромные бесцветные глаза его не выразили ни ужаса, ни удивления.
– Какой вид у тебя интересный, – произнес он с полным безразличием. Арнольд неловко рассмеялся.
– Ничего, сейчас побреюсь, приму ванну, – неожиданно, с размаху, он попытался заключить сына в объятия. Тот отскочил, как ужаленный.
– От тебя воняет!
– Ну, может быть, я ведь все это время не мылся.
– Почему это ты не мылся? – Доминик-Джон отступил еще на шаг; личико его исказилось брезгливой гримасой.
– Как-то все… забывал, что ли.
– В цивилизованном обществе не забывают о таких вещах. Было бы очень неплохо, если бы ты, для начала, занялся собой, а потом помог мне найти планшетку.
– Ты ее потерял? Хорошо, вот переоденусь, и сразу пойдем искать.
Я перевел дух: холодность сына, кажется, ничуть Арнольда не задела. Он стоял в каком-то оцепенении, не в силах отвести от любимого чада восхищенных глаз. Неизъяснимое блаженство разлилось по его усталому лицу – и как-то стерло ужасную маску. Может быть, она мне лишь привиделась в темноте?
– Любимый мой, сколько же мы с тобой не виделись! – воскликнул Арнольд с нежностью.
– Мы не виделись с воскресного вечера, – послышалось в ответ. – Между прочим, я хотел позвонить тебе, но сделать мне этого почему-то не разрешили. А мне есть что тебе сообщить.
– Ну и отлично: пока буду бриться, обо всем и расскажешь.
Он снова будто забылся: положил грязную ладонь на золотистую головку и принялся ласково поглаживать густые шелковистые пряди, от макушки до затылка, подолгу останавливаясь пальцами на тоненькой шейке. Доминик-Джон изо всех сил терпел: лишь подрагивающие ресницы выдавали его чувство.
– Пойдем-ка наверх, а? Ты подготовишь мне ванну, а я постепенно начну приводить себя в человеческий вид…
Я хотел было подняться с ними, но на полпути остановился в раздумье. Отец шел, все еще держа руку на плече сына: они говорили так громко, что было странно, как это Вайолет до сих пор не проснулась. Арнольд расслаблялся на глазах; радость долгожданной встречи вытеснила, по крайней мере на время, страх перед таинственными «преследователями». Но главное, поднимаясь по лестнице, он дважды споткнулся, а на площадке сладко потянулся и во весь рот зевнул. Это уже давало надежду.
– Спокойной ночи, Баффер, – Арнольд повернулся ко мне, – спи спокойно.
Дверь за ними закрылась. Никто не вспомнил о том, что спать спокойно мне теперь негде. Я постоял немного, услышал шум воды и пошел к Вайолет. На стук никто не ответил. Я нажал ручку – дверь, к счастью, оказалась незаперта.
Вайолет спала мертвым сном, при свете включенной лампы, разметав роскошные волосы по подушке. Почему она до сих пор не проснулась от шума, я понял, увидев рядом на тумбочке пузырек с капсулами. Жалко было будить ее, но кто, как не она, имеет право первой узнать о возвращении?
Я протянул руку и осторожно потряс Вайолет за плечо. Она тихо застонала, повернула ко мне голову и несколько секунд, похоже, не могла понять, кто это перед ней.
– Что такое?!
– Арнольд вернулся.
– Где он? – Язык у нее заплетался, видимо, доза была чувствительной.
– У себя в спальне, с мальчиком. Сейчас же хочу позвонить Фабиенн. Извините, что разбудил, но мне казалось, вам лучше узнать об этом как можно скорее.
– Погодите секунду, – она нащупала пеньюар у подножия кровати. – А где он был, не рассказывал?
– Нет, ни слова.
Мы поднялись на площадку: за дверью все еще шумела вода. Плохо, подумал я; в таком состоянии как бы он не заснул в ванной: на сыночка в этом случае надежды мало – будет стоять себе рядом и наблюдать, как тонет отец, – даже, пожалуй, без любопытства.
Я распахнул дверь; в ноздри сразу же ударил запах сажи. В камине, на белом листе бумаги, аккуратно расстеленном служанкой, валялся обгорелый спичечный коробок – следы моего здесь пребывания. Не видно было ничего, что могло бы так пахнуть.
Арнольд, все еще одетый, вытянув ноги, сидел в кресле; голова его тяжело свесилась на грудь. В такие минуты сознание выхватывает из общей картины одну деталь, которая потом всю жизнь преследует тебя кошмаром. Взгляд мой остановился почему-то на пролысинке у самого носка ботинка; кожа здесь была стерта почти насквозь.
– О бедный Арнольд! – Вайолет, наверное, первым делом увидела полуоторванную подошву. Она подбежала и положила руку ему на плечо. Арнольд пошевелился и с трудом поднял веки. Затем сонно нам улыбнулся и промямлил:
– Привет.
«Где же там Доминик-Джон, – подумал я, – все никак не наполнит ванну?»
«Что же нам с ним делать?» – спросила Вайолет без слов, одним только взмахом ресниц.
– Давай помогу раздеться, – я подошел к креслу. Он продолжал улыбаться; смысл моих слов до него не дошел.
– Ну вот и все. Ей он теперь не достанется. Я позаботился об этом.
Я бросился к двери, за которой все еще слышался шум воды. Ванна была почти наполнена, мальчик лежал в ней лицом вниз. Я приподнял тело – головка свесилась под неестественным углом: на сломанной шее виднелись темные пятна. Кончик языка был зажат между двумя рядами белоснежных зубов.
– Какая вонь! – донеслось сзади; Вайолет ничего не видела за моей спиной, – дымоход, что ли, засорился? О боже, что это?
Я повернул голову и проследил за ее взглядом: от нижнего угла ванной вверх по стыку двух стен, до огромной черной кляксы под самым потолком. Будто кто-то швырнул кулек с сажей, и он взорвался – точно в верхнем углу.
Послесловие переводчика
Итак, долгожданный хэппи-энд позади; можно перевести дух и попытаться ответить на некоторые, наверняка возникшие у читателя вопросы.
Первый и самый каверзный: почему, все-таки, «Отверженный дух»? Разве дословный перевод не предполагает множество иных, куда более очевидных вариантов? Как будто бы так. Но вдумаемся: ведь в контексте романа очень «тихое» это слово – «unquiet» – приобретает постепенно двойной, очень весомый смысл. И «дух» несожженной ведьмы оказывается не столько даже «неспокойным» («мятежным», «терзающим», «шумным» и т. д.), сколько «неуспокоенным» (вспомним рассуждения Арнольда на эту тему), «не обретшим приюта». Соединение в одном слове двух смысловых «струй – „неприкаянности“ с „мятежностью“, – наполняющее заглавие столь неожиданной глубиной, и подсказывает как бы „среднеарифметическое“ решение. Ну вот, с „отверженностью“, будем надеяться, разобрались.
Теперь вопрос второй, у нас с вами общий – к автору: кто он такой, все же, этот малоизвестный бристольский поэт»? Не плод ли богатого писательского воображения? Или, быть может, ископаемый самородок масштаба Арнольда Льюиса (известно ведь, что Маргрит Стин, как и герой ее романа, любила поворошить залежи местного фольклора)? Оказывается, ни то, ни другое.
Томас Ловелл Беддоуз (1803–1849) – «последователь Марстона и Сирила Турниера в общей для них мрачной склонности выражать в своей поэзии чувства, крайне далекие от тех, кои принято именовать человеческими…» («Энциклопедия Британника») – не только пребывал некоторое время на этом свете, но и прожил жизнь, достойную своей более чем своеобразной Музы.
Сын врача Томаса Беддоуза и сестры известной в то время английской писательницы Элизабет Эджуорт унаследовал все родительские таланты: окончив медицинский факультет Оксфордского университета, он опубликовал два поэтических сборника, дождался, пока в Англии их запретят, и отправился в Европу – анатомировать трупы, изучать психологию и продолжать (начатый в 1825 году, да так и не законченный) «магнум опус» – «Death’s Jest Book». В Геттингеме и Франкфурте, Вюрцбурге и Цюрихе Беддоуз упорно трудился на нескольких поприщах, попутно изумляя местную богему чудачествами, одно из которых оказалось роковым.
В 1847 году во Франкфурте поэт встретился с неким булочником по имени Деген, поселился с ним под одной крышей и уговорил его… стать актером (!). Начались месяцы бесплодных репетиций и невероятных творческих странствий. Дело дошло до того, что однажды в Цюрихе Беддоуз ангажировал целый театр ради того лишь, чтобы дать своему протеже возможность сыграть роль Хотспура. Спустя несколько месяцев в Базеле утомленный духовными поисками экс-булочник сбежал от полубезумного британского Пигмалиона. Абсурдный фарс обернулся трагедией. В мае 1848 года Беддоуз, потрясенный изменой, попытался вскрыть себе вены. Увы, неудачной оказалось лишь первая попытка: в январе 1849 года поэт умирает, приняв яд кураре. Спустя год выходят пять актов его неоконченной драмы, «фантастической, прежде всего, в своей вопиющей невразумительности» («Энциклопедия Британника»); почти сразу же книга становится библиографической редкостью.
Роберт Браунинг, потрясенный историей жизни и смерти своего соотечественника, пообещал: «Если когда-нибудь я стану профессором поэзии, то первую свою лекцию посвящу Беддоузу, нашему забытому поэту». Не прошло и ста лет, как это сделала за него Маргрит Стин.
…Допускаю, что совсем иные вопросы волнуют сегодня нашего читателя. Ну, например: от кого, все же, пытался спастись Арнольд в ту роковую ночь – неужто от тех самых «бесенят», для которых он был отцом-кормильцем? Как-то сложилась дальнейшая их судьба?.. И еще, непременным ли следствием того доморощенного «экзорсизма», в котором главный герой переплюнул отца Карраса, является порча некоторой части потолка? Что будет, если ту же процедуру проделать в нашей, советской ванной, предусмотрительно снабженной вентиляционной решеткой?..
Давайте все же надеяться, что издательство «Ренессанс» совместного предприятия «ИВО-СиД» ответит нам продолжением замечательной серии «Мир мистики». В ней-то, думается, и найдем мы ответы на многие волнующие нас вопросы.
Владимир Поляков
* * *
МАРГРИТ СТИН (1894–1975) – английская писательница. Родилась в Ливерпуле, здесь же окончила частную школу, после чего переехала в Лондон, где работала некоторое время воспитательницей в детском саду, школьной учительницей, преподавательницей ритмики и танцев.
В 1923 году Маргрит стала профессиональной актрисой и вступила в театральную труппу Фреда Терри, чья сестра Эллен (блиставшая в те годы на британских подмостках) и посоветовала ей всерьез заняться литературой. В 1926 году М. Стин публикует свой первый роман («Золотая клетка») и с этого момента вплоть до середины 50-х годов выпускает в среднем по книге в год. Перу ее принадлежит 28 романов (из них наиболее популярными стали «Солнце – мое проклятие», 1941; «Сумерки Фладов», 1949; «Печаль Иегова», 1953, составившие трилогию об истории семейства Фладов), три пьесы, два детских сборника, биографические и литературоведческие работы.
Известность в академических кругах принесли писательнице монография, посвященная творчеству английского писателя Хью Уолпола, и фундаментальная работа об Уильяме Николсоне, с которым в 40-х годах она сблизилась лично и провела несколько счастливых лет (вплоть до смерти художника в 1949 году) в своем оксфордширском особняке.
«Отверженный дух», 25-й по счету роман М. Стин, вышел в 1955 году. На русский язык ее произведения до сих пор не переводились.
notes
Примечания
1
Флаксман, Джон (1755–1826) – английский скульптор и художник эпохи классицизма, автор знаменитых иллюстраций к Гомеру.
2
Николсон, сэр Уильям Ньюзэм Прайор (1872–1949) – английский художник, автор знаменитого «Портрета Королевы Виктории»; в 40-х гг. – близкий друг М. Стин. Тулуз-Лотрек, Анри Де (1864–1901) – французский художник, прославился картинами и плакатами на темы быта парижской богемы.
Роуландсон, Томас (1756–1827) и Гилрей, Джеймс (1757–1815) – известные английские художники-карикатуристы.
3
«Счастье свое я пытаюсь найти в манящих далях, хотя, в конечном счете, оно, наверное, в смерти» (фр.).
4
Кухонная утварь (фр.).
5
«Когда она вошла в церковь, ей подали свечу» (фр.).
6
Get ready (англ.) – готовься.
7
«Счастье свое я пытаюсь найти в манящих далях, хотя, в конечном счете, оно, наверное, в смерти»(фр.).
