Текст книги "Матрос с Гибралтара"

Автор книги: Маргерит Дюрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

– А о чем еще ты собираешься рассказать, – тихонько спросила она, – в этом своем американском романе?

– О многочисленных путешествиях, – ответил я. – Это ведь получится очень морской роман, тут уж ничего не поделаешь.

– А ты опишешь там цвет моря?

– А как же без этого…

– А еще что?

– Оцепенение африканских ночей. Лунный свет. Звуки тамтама племени мангбуту на просторах саванн…

– А еще что?

– Кто знает? Может, еще какое-нибудь каннибальское пиршество. Но цвет моря в разное время дня, это уж точно.

– Ах, как бы мне хотелось, чтобы люди восприняли это как путевые записки.

– Так оно и будет, мы ведь только и делаем, что путешествуем.

– Все-все, кто прочтет?

– Может, и не все. Может, найдутся человек десять, которые воспримут это по-другому.

– А эти, они что подумают?

– Какая разница, да все, что захотят. Нет, правда, все, что им заблагорассудится.

Она замолчала. По-прежнему опустив голову на скрещенные руки.

– Поговори со мной еще немножко, – едва слышно попросила она.

– Когда спишь, – продолжил я, – и знаешь, что он там, лежит себе возле палатки, то кажется, будто это все, что нужно тебе в этой жизни, и, появись что-нибудь еще, кроме этого куду, это будет уже слишком – короче, что уже никогда не захочешь ничего другого, что он так и останется единственным твоим желанием. Наверное, это и есть счастье.

– Ах, – тихонько прошептала она, – как было бы ужасно, если бы на свете не было куду.

По-моему, я снова выкрикнул ее имя, как со мной уже случилось тем утром. Эпаминондас снова вздрогнул. Легран проснулся. Спросил меня, что случилось. Я успокоил его. Ответил, ничего такого. Мы пошли спать. За неимением места Эпаминондас разместился в одной комнате с Леграном. Я услыхал через перегородку, как тот спрашивал, не издеваемся ли мы над ним и долго ли еще будет продолжаться эта комедия.

– Кто знает?.. – как-то очень рассудительно ответил Эпаминондас. – Может, завтра уже все закончится. – Это вызвало у Леграна приступ гомерического хохота, ибо на сей раз он понял, что тот имел в виду.

На другой день мы отправились в путь в четыре часа утра, как заправские охотники. У Леграна был жесткий распорядок дня, и он придерживался его неукоснительно. Чуть больше часа мы ехали в полной темноте, дороги были скверные, и занятие это было не из приятных. Потом над саванной Уэле поднялось солнце. Край этот был удивительно красив. Долины, родники, какое-то просветленное небо. Порой попадались и леса, но более редкие, чем в бассейне Конго. Все вокруг было покрыто высокой густой травой. Это была настоящая страна куду. Время от времени из земли выступали черные скалы, они были какой-то странной формы и очертаниями часто напоминали Эпаминондасу нашего любимого зверя. Стало гораздо прохладней, чем накануне. От берегов Уэле шло высокое плоскогорье, от пятисот до тысячи метров, плавно поднимавшееся в сторону Килиманджаро. Непрестанно дул ветер. Небо было покрыто облаками, но легкими. Дороги становились все хуже и хуже, и нам было уже трудновато поспевать за джипом Леграна.

К полудню мы прибыли в небольшую деревушку. Там уже не было ни одного бунгало белых поселенцев. Легран объявил нам, что здесь проезжие дороги кончаются и теперь мы уже недалеки от цели, всего часа три пешком. Мы были так покорны, что, похоже, он уже окончательно успокоился на наш счет. А мы, со своей стороны, немного попривыкли к его повадкам. Даже Эпаминондасу, и то пришлось в конце концов признать, что можно было влипнуть и почище.

В деревушке мы задержались довольно долго. Легран велел нам выйти из машины и ждать его на площади. Прежде чем снова двинуться в путь, пояснил он, ему еще надо навести кое-какие справки. И исчез, оставив нас одних. Встревоженная нашим появлением, вся деревушка высыпала на улицу. Наша покорность Леграну достигла таких пределов, что целый час, пока он отсутствовал, мы даже не двинулись с места. Деревушка была круглой, как цирк, плотным кольцом расположилась вокруг такой же круглой площади. Домишки были одноэтажные, все как две капли воды похожие один на другой, перед каждым небольшая веранда на столбах, крытая тростником. Все жители вышли поглазеть на нас, все без исключения – мужчины, на вид весьма апатичные и не очень расположенные к какой бы то ни было физической деятельности, и женщины, которые, когда мы появились в селении, что-то усердно ткали на своих верандах. Подойдя совсем близко, они с любопытством разглядывали Анну – и нас тоже, раз уж мы оказались вместе с ней. Это были первые представители племени мангбуту. Они были выше аборигенов, что попадались нам раньше, в долине Конго, и заметно красивей. Большинство из них, породнившись с берберами, были не такими черными. У многих щеки и лоб были испещрены глубокой татуировкой. Лица, в основном, очень миловидные и кроткие. Женщины были по пояс обнажены. Пока они глазели на нас, маленькие ребятишки то и дело подходили и, как козлята, сосали им грудь. Как заметил Эпаминондас, ни у одного из них в лице не было ничего такого, что говорило бы о каннибальских наклонностях. Это не помешало ему потребовать глоточек голландского виски, что позаботилась захватить с собой Анна, и мы с ней тоже выпили достаточно, чтобы полностью согласиться с ним во всем. Мы позволяли им смотреть на себя сколько душе угодно. Странная штука, все наши многочисленные улыбки не вызывали ни у кого ни малейшего отклика. Они словоохотливо обсуждали нас – само собой, речь шла о нашей внешности, о чем же еще, – да так громко, будто их отделяло друг от друга весьма солидное расстояние. Голоса их могли даже внушить страх, не будь они в таком резком несоответствии с нежным и кротким выражением лиц и не пребывай мы сами в том расположении духа, когда нас уже мало что на свете могло по-настоящему напугать.

Наконец вернулся Легран, с ним были еще двое, одетые в короткие штаны европейского образца и курившие сигары, вставленные в невероятных размеров мундштуки. Судя по виду, его не слишком-то обрадовали сведения, которыми он успел обзавестись. Он сообщил нам, что накануне в селение внезапно нагрянула полицейская облава. И, скорее всего, их всполошило именно наше появление, стало быть, есть все основания подозревать, что днем они не только снова явятся сюда, но, хуже того, на сей раз могут сунуть нос еще дальше, чего доброго, доберутся даже до того селения, где мы должны были встретиться с Жеже. Ему так и не удалось узнать, успели ли вовремя предупредить Жеже. Если успели, нам, конечно, будет очень трудно узнать, куда он скрылся и где его можно будет найти.

– Очень трудно? – переспросила Анна.

– Может, и вообще невозможно, – подтвердил Легран.

– Ах, нет, только не это, – не поверила Анна.

– Все лучше, чем попасть им в лапы, – заметил Легран.

– Я богата, – сказала Анна.

– Он стоит дорого, – сообщил Легран.

– Но я очень, очень богата, – настаивала Анна.

– По-настоящему? – как-то сразу повеселел Легран.

– Да, – подтвердила Анна. – Даже стыдно сказать.

– Ну, тогда, – проговорил Легран, – если, конечно, еще не слишком поздно, можно попытаться уладить дело…

У него был такой вид, будто он вдруг о чем-то вспомнил.

– А что, – поинтересовался он, – если это окажется не он?

– Можно считать, что это уже почти он, – успокоила его Анна.

– Не понял, – немного помолчав, признался Легран.

– Я хочу сказать, – пояснила Анна, – что даже в этом случае…

Легран решил, что нам лучше всего добраться до селения, находившегося в трех часах ходьбы, где еще накануне скрывался Жеже. Только там, даже если он уже успел смыться, мы сможем узнать, в каком направлении продолжать наши поиски. Он выглядел энергичным и исполненным самых смелых планов, особенно после сообщения Анны, и впервые после Леопольдвиля снизошел до того, чтобы выпить с нами немного голландского виски.

Мы тут же тронулись в путь, дабы не упустить ни малейшего шанса застать Жеже. Он мог пуститься в бега с минуты на минуту, так что нам надо было спешить. Нас сопровождали двое аборигенов из племени мангбуту, с которыми Легран имел долгое тайное совещание, сам он не очень хорошо помнил дорогу.

Едва покинув селение, мы сразу ступили на хорошо утоптанную торную тропу, такую узкую, что по ней можно было идти только гуськом. Анна шла передо мной, следом за Леграном и двумя аборигенами из мангбуту. Эпаминондас, позади меня, замыкал шествие. Было жарко, но по-прежнему дул саванный ветерок, так что идти было вполне терпимо. Время от времени Анна с улыбкой оборачивалась, и мы глядели друг на друга, не говоря ни единого слова. Да и о чем нам теперь было говорить? Она казалась мне бледнее обычного, но мы так мало спали, что не удивительно, если она просто устала. Через полчаса ходьбы Легран раздал нам бутерброды и печенье, которыми запасся в гостинице, где мы провели эту ночь. Чем не на шутку нас растрогал. Правда, ни у кого из нас, даже у Эпаминондаса, уже не было никакого аппетита. В течение всего этого долгого перехода не произошло ровно ничего, заслуживающего внимания. Разве что звучавшие время от времени странные восклицания Эпаминондаса – уже сильно напоминавшие крики аборигенов-мангбуту – всякий раз, когда ему казалось, будто он видел куду. Причем видел так явственно, что ему удалось на целых полчаса нарушить наш строгий график. Да еще голоса наших двоих мангбуту, которые время от времени переговаривались друг с другом, да так громко и так непривычно для наших ушей, что всякий раз заставляли нас вздрагивать от неожиданности. Местность была холмистая, и временами даже очень сильно. Когда мы оказывались в особенно глубоких лощинах, ветер исчезал и идти становилось довольно трудно. Правда, довольно быстро мы опять поднимались на взгорье и снова чувствовали теплый ветерок, овевавший всю саванну.

Через два часа пути тропинка резко поднялась кверху, а потом спустилась в глубокую, прохладную долину, поросшую зеленью. Легран обернулся и сообщил Анне, что теперь мы уже почти совсем у цели. Поднялись по другому склону долины и снова оказались в саванне, с редкими деревьями и сплошным ковром высокой, нам по грудь, травы, в которой распевал ветерок. Нашу тропу то и дело пересекали другие тропинки, такие же узенькие и утоптанные, они, словно кровеносные сосуды, пронизывали весь бассейн Уэле. Где-то часам к трем разразилась короткая гроза. Нам пришлось переждать ее, укрывшись под деревом. Воспользовавшись вынужденной передышкой, мы выкурили по сигарете и выпили по глоточку нашего голландского виски. Правда, ни у кого не было ни малейшего желания разговаривать, даже у Леграна. Во время этой остановки Эпаминондас выстрелил в какую-то птицу, что тоже нашла пристанище на том же самом дереве, что и мы. Но не попал. Легран жутко рассердился. Мы уже так близко от цели, сказал он, что лучшего способа спугнуть Гибралтарского матроса и нарочно не придумаешь. Это не помешало ему, прежде чем мы снова тронулись в путь, самому дважды пальнуть в воздух из маузера. Однако это, пояснил он, было условным сигналом. Саванна отозвалась на это гулким эхом, таким чистым после дождя, что прозвенело как хрусталь. Полчаса спустя, с часами в руке, Легран снова выстрелил, на сей раз однократно, опять в воздух. После чего велел нам остановиться и не поднимать ни малейшего шума. В полнейшем безмолвии прошла минута. Потом по саванне пронесся глухой звук тамтама. И Легран оповестил нас, что мы находимся не более чем в получасе ходьбы от цели. С этого момента я уже не смотрел на Анну. Она тоже больше не оглядывалась назад, в мою сторону. А Эпаминондас уже не увидел больше ни одного куду.

Как и ожидалось, полчаса спустя, после крутого поворота тропы, показалась небольшая деревушка, низенькая и темная, затерянная в траве, словно муравейник. Я обогнал Анну и пошел за Леграном, однако на почтительном расстоянии. Это он первым ступил на центральную площадь деревушки. Потом остановился. Я подошел к нему поближе. На площади не было ни единого белого человека.

Деревушка напоминала ту, что мы покинули утром, хотя казалась поменьше, а главная площадь здесь была не круглой, а прямоугольной. Все те же одноэтажные бунгало и крытые тростником веранды. Все было тихо и спокойно. Прибыли и Анна с Эпаминондасом. Женщины ткали на своих верандах. Играли детишки, голые, цвета горячей меди. Кузнец вытачивал какое-то орудие, рассеивая снопы сверкающих на солнце голубоватых искр. Мужчины, присев на корточки, перебирали сорго[2]2
  Род одно– и многолетних трав семейства злаковых.


[Закрыть]. Кузнец посмотрел на нас, потом снова принялся за работу. Женщины продолжали прилежно ткать, мужчины – перебирать сорго. Только одни детишки с птичьим гомоном устремились нам навстречу. Больше никто даже не шелохнулся. Легран скорчил какую-то странную гримасу. Было совершенно очевидно, что нас здесь ждали, и более того, гостями мы здесь оказались явно нежелательными. Легран долго чесал в затылке, прежде чем признался, что не находит такому приему никакого разумного объяснения. Указал нам на пустую веранду и велел присесть. Двое мангбуту сразу же устремились к дому, что стоял справа от площади, что-нибудь метрах в десяти от нас, и Легран последовал за ними. Когда Легран стал удаляться от нас, мы заметили на веранде дома женщину, она сидела на циновке и смотрела в нашу сторону. Двое мангбуту попытались ей что-то сказать, но она даже не прислушалась к их словам. В отличие от остальных, эта женщина ровно ничего не делала. Просто смотрела на Анну. Она была красива. У нас было такое впечатление, будто Легран был с ней знаком и раньше, он поздоровался, бесцеремонно отодвинул в сторону двоих мангбуту и тоже попытался что-то ей сказать. Судя по всему, она была очень молода. И, похоже, не из этого селения – повязка на ней цветом и формой явно отличала ее от всех остальных местных женщин: из ткани отменного качества, серая, с вытканными красными птицами, и не обвязана, как у других, вокруг талии, а перекинута через плечо. Так что обнажена была только одна грудь. Восхитительной формы. Насколько мы могли судить, женщина была небольшого роста, но все-таки выше, чем большинство мангбутийских женщин, каких нам уже довелось увидеть. Кожа на руках и плечах была того же медного цвета, что и у местных ребятишек. Совсем детскими, полными и гладкими, были щеки. Нет, она явно не из этого селения, должно быть, явилась сюда откуда-то издалека, скорей всего, из города. Да и на губах, широких и пухлых, были видны следы губной помады.

Надо всем селением витал какой-то странный запах.

Легран говорил минуты три. Потом подождал. Она тоже выдержала паузу и очень кратко что-то ответила, по-прежнему не сводя взгляда с Анны. Зубы придавали черноте ее кожи какой-то дикий отблеск.

На веранде дома, подвешенные к столбам, красовалось две маски танцоров, они были черно-белые, расписаны по дереву и увенчаны острыми, торчащими, как два язычка пламени, рожками. Анна тоже не могла оторвать от них глаз. Легран снова заговорил с женщиной. Но на сей раз она ничего ему не ответила. Он подумал, почесал в затылке и обернулся к нам.

– Она не хочет сказать, где он, – сообщил Легран.

Анна поднялась и направилась к дому. Мы последовали за ней. По правде говоря, нам с Эпаминондасом уже давно не терпелось это сделать. Вблизи красота женщины ничуть не утрачивала своего совершенства. Анна подошла к ней и улыбнулась как-то очень растроганно. Та же не сводила с нее расширенных мучительным, почти болезненным любопытством глаз, никак не отвечая на ее улыбку.

Странный запах, что витал в воздухе, стал сильнее, а за спиной у нас закурился какой-то едкий дымок. Однако пока никто, кроме меня, не обращал на это никакого внимания. Да и я-то едва-едва.

Анна стояла перед женщиной, не в силах оторвать от нее взгляда. Женщина тоже, но так и не найдя сил ответить на ее улыбку. Анна вытащила из кармана шорт пачку сигарет и протянула ее женщине. Она сделала это как-то униженно и улыбнулась, такой улыбки мне еще ни разу не приходилось видеть на ее лице, будто она улыбалась только для себя одной, напрочь позабыв, о чем пришла ее просить. При виде пачки сигарет женщина так и подскочила на месте. Потом опустила глаза, взяла сигарету и поднесла ее ко рту. Рука ее была похожа на цветок с синими лепестками. Она дрожала. Я наклонился и зажег ей сигарету. Однако рука дрожала так сильно, что не смогла удержать сигарету и та выпала у нее из рук. Эпаминондас поднял ее. Женщина машинально взяла сигарету, поднесла ко рту и глубоко затянулась. Она была явно из тех, кому нравилось курить и кто обретал в курении силу и терпение. Взгляд ее впервые покинул Анну и скользнул по нас с Эпаминондасом – в нем сквозило все то же мучительное любопытство. Она словно силилась что-то понять, но ей это никак не удавалось, и она отказывалась от дальнейших попыток.

– Скажите ей, – едва слышно прошептала Анна, – скажите ей, что, скорее всего, это ошибка.

Легран с горем пополам перевел ее слова. Женщина выслушала с бесстрастным видом. И ничего не сказала в ответ.

Вечерний ветерок донес до нас густое облако дыма. Но всем было не до того, чтобы замечать такие вещи. Кроме меня. Да и то… По-прежнему едва-едва. Хотя он был какой-то удивительно едкий и вонючий.

– Да-да, – проговорила Анна, – очень-очень много шансов, что это просто ошибка.

Легран перевел, все так же с трудом. Он немного занервничал. С минуту у женщины был такой вид, будто ей захотелось что-то ответить, однако она и на сей раз промолчала.

– Скажите ей, – попросила Анна, – что вот уже целых три года, как я ищу его.

Легран снова перевел. Женщина окинула Анну долгим взглядом, опять подумала, дольше, чем в тот раз, потом опустила глаза, так ничего и не ответив.

– Может, – предположил Легран, обернувшись в сторону площади, – другие будут поразговорчивей.

Анна поднялась во весь рост.

– Нет, – возразила она, – я не хочу говорить ни с кем, кроме нее.

Ей долго пришлось ждать, пока та наконец не заговорит. Теперь она снова успокоилась. Женщина докурила сигарету, и она протянула ей другую. Именно в тот самый момент запах дыма сделался таким сильным, что его уже никак нельзя было не заметить. Анна обернулась, и лицо ее залила какая-то немыслимая бледность. Посмотрела куда-то вдаль, туда, откуда шел этот дым. Он шел с другой стороны площади, не так уж издалека. Анна сделала едва уловимое движение, будто собираясь убежать, но только в другую сторону, туда, откуда мы пришли. Потом остановилась, совсем без сил. Легран явно не понял, что произошло. Я бросился вперед, Эпаминондас – следом за мной. На крошечной площадке, круглой, двое мужчин поджаривали куду. Они вертели палку, проходившую меж его связанных ног. Голова, еще не тронутая огнем, волочилась носом по земле, а длинная шея, на которой он носил свою свободу по самым отдаленным лесам планеты, уже сникла, опаленная языками пламени. Это от его горящих копыт распространялся по всему селению тот самый запах, что так встревожил нас. Рога были отделены от тела. И валялись на земле, будто шпаги, выпавшие из рук воина. Я вернулся к Анне.

– Там куду, – проговорил я, – большой куду.

Женщина, ничего не понимая, все же внимательно следила за нашими движениями. Впрочем, Легран, имевший весьма слабое представление о том, что такое человеческое воображение, понял ничуть не больше. Анна пришла в себя довольно быстро. С минуту она простояла, прислонившись к столбу веранды, потом снова повернулась к женщине. И в тот самый момент женщина наконец заговорила. Голос у нее оказался нежный и какой-то гортанный.

– Это для вас, – перевел Легран, – он убил этого куду вчера утром.

И снова замолкла. Анна уселась рядом с ней на циновку. Женщина немного успокоилась.

– Я не стану больше спрашивать ее, где он сейчас, – медленно проговорила Анна. – Это все равно без толку. Скажите ей, что у него есть шрам, очень, как бы это сказать, особенный, который совсем незаметен вот так, снаружи, его может увидеть только женщина, как она… или как я. Скажите, что благодаря этому шраму мы с ней всегда сможем без труда узнать его из тысячи других.

Легран перевел как мог, на наш взгляд, как-то очень уж лаконично. Женщина, немного подумав, что-то ответила.

– Она спрашивает, как выглядит этот шрам, – проговорил Легран.

Анна все-таки нашла в себе силы улыбнуться. И ответила:

– Она должна понимать, что этого я ей не скажу.

Легран снова перевел. Женщина прищурилась, изобразив некое подобие улыбки. И сказала, что все понимает. Потом прибавила что-то еще, достаточно пространно.

– Она говорит, – перевел Легран, – что шрамы, они есть у любого мужчины.

– Само собой, – согласилась Анна, – но тот связан с его историей. Больше, куда больше, чем всякие обычные шрамы.

Он перевел. Она снова задумалась. Наши шансы все уменьшались и уменьшались. Она явно ничего не понимала. Все, дохлый номер, проговорил Эпаминондас. От нетерпения он даже не мог устоять на месте. Теперь он думал только о куду и хотел как можно скорей уехать, чтобы попытаться до наступления ночи подстрелить хотя бы одного. Легран тоже занервничал. Всякий раз, когда он переводил, у него проскальзывали какие-то грубые интонации. Только мы с Анной спокойно переносили это испытание терпения. Да, наши шансы все уменьшались и уменьшались с каждой минутой, как вдруг женщина произнесла что-то довольно длинное и как-то гораздо тверже, чем раньше.

– Она сказала, – перевел Легран, – что такие шрамы есть у любого мужчины, если он сильный и храбрый. – Потом, топнув ногой, добавил: – Будто в этом все дело. Теперь она будет морочить вам голову до самого вечера.

– Ничего, я привыкла, – ответила Анна.

Женщина проговорила что-то еще, длиннее прежнего. Раздражение Леграна явно не производило на нее ни малейшего впечатления.

– Она говорит, – произнес Легран, – что сильные и храбрые мужчины, они есть повсюду, только не здесь.

– Где, – спросила Анна, – в каком месте у него этот шрам?

Я затаил дыхание. Анна приблизилась к женщине и теперь говорила уже с ней, а не с Леграном. Я видел ее так же плохо, как и в Сете, когда она обернулась ко мне под навесом бензоколонки. Женщина не лгала. Возможно, она чего-то и недоговаривала, но, судя по выражению лица, ничего не скрывала.

– Где? – еще раз спросила Анна.

Думаю, у нее не хватило бы сил сказать что-нибудь еще. Женщина явно сдавалась. Она ничего не ответила. Просто поглядела на Анну такими глазами, будто ее приговорили к смерти, потом подняла палец, синий, как судьба. Я закрыл глаза. Когда я открыл их, синий палец остановился на шее, где-то пониже левого уха. Она что-то крикнула. Легран тут же перевел.

– Удар ножом, ему было двадцать.

Анна не слушала. Она снова прислонилась к столбу с перекошенным от ужаса лицом. Потом закурила.

– Нет, это не он, – проговорила она.

Легран не перевел. Он выглядел очень разочарованным.

– Это не он, – сказала Анна женщине.

Отрицательно махнула рукой. Глаза ее наполнились слезами. Женщина это увидела. Взяла ее за руку и рассмеялась. Анна тоже засмеялась. Я отошел в сторону.

– Она врет, – проговорил Легран.

– Нет-нет, – возразила Анна.

Я направился в сторону куду. Эпаминондас пошел за мной следом. Теперь вся голова куду пылала в огне. Мужчины переместили костер и уже отрезали от боков куду длинные подрумяненные ломти. Я почувствовал на своем плече руку Эпаминондаса. Глянул на него. Он смеялся. Я тоже попытался было засмеяться, но у меня не получилось. Куду, подумал я, при мысли о нем сердце у меня мучительно сжалось. Появилась Анна с женщиной, которая теперь непрерывно смеялась, как дитя. Анна подошла ко мне и посмотрела на куду. Женщина проговорила что-то Леграну.

– Она сказала, – перевел тот, – что вы непременно должны съесть хоть кусочек.

Потом собственноручно отрезала от истекающего соком кудиного бока три ломтя и протянула их нам. Только тогда я поднял глаза и глянул на Анну.

– А он, оказывается, вкусный, – заметила она, – этот куду.

Теперь у нее снова было лицо, какое я знал. В глазах плясали язычки пламени от костра.

– Это самая прекрасная штука на свете, – проговорил я.

Думаю, только одна женщина поняла, что мы любили друг друга.

Нас уговаривали переночевать в селении. Было уже слишком поздно вновь пускаться в путь. Мы согласились. Пока не стемнело, Эпаминондас предложил нам немного прогуляться. С нами отправились и двое наших проводников. Легран сказал, что у него совсем нет сил, восхитился нашим мужеством, но с нами не пошел. Едва покинув селение, мы сразу сделали остановку и выпили по глоточку голландского виски. И вот тут-то ее разобрал дикий хохот. Двое мангбуту, увидев, как она смеялась, тоже не смогли сдержать смеха, а вслед за ними и мы с Эпаминондасом.

– В своем американском романе, – немного успокоившись, проговорила она, – ты непременно должен написать, что мы съели этого куду…

– Этого или другого… – ответил я. – Представляешь, каким кошмаром была бы наша жизнь, если бы…

– И кто бы мог подумать… – проговорила она. Эпаминондасу показалось, что где-то поблизости зашевелилась трава. Он сразу напрягся с ружьем наизготове.

– Да помолчи ты, – обратился он к Анне, – не то этими своими историями всех куду распугаешь.

На другое утро мы двинулись в обратный путь. Легран остался в селении, чтобы дождаться там Жеже. Анне он дал адрес в Леопольдвиле, по какому она сможет передать деньги за его услуги. Расстались мы все наилучшими друзьями. Анна расцеловала женщину.

В Леопольдвиле мы задержались несколько дольше, чем предполагали. Дело в том, что в наше отсутствие сгорела яхта. Из-за неосторожности Бруно, который, пока заправлялись мазутом, бросил горящий окурок слишком близко от цистерны. Когда мы вернулись, «Гибралтар» еще дымился. Огонь пощадил только бар и верхнюю палубу.

Анна после нашего возвращения от мангбуту была не в том расположении духа, чтобы делать из этого трагедию.

– Что ж, – только и сказала она, – значит, в этом мире стало одной тридцатишестиметровой яхтой меньше. – И ласково добавила, обратившись ко мне: – Вот что придаст легкости твоему американскому роману.

Важным следствием этого события было то, что и Бруно тоже стал серьезным. Начиная с того момента он непрерывно пребывал в самом прекрасном расположении духа. Нам рассказали, что, когда прибыли пожарные, он так дико хохотал, что можно было подумать, будто вовсе лишился рассудка. Хорошо, Лоран как мог разъяснил людям, что иногда, при известных обстоятельствах, пожары могут вызывать самые непредсказуемые реакции.

Весь вечер мы размышляли, как лучше поступить – возвратиться назад, как все нормальные люди, на каком-нибудь пассажирском пароходе или купить новый корабль. В конце концов, дабы не расставаться и найти себе занятие, все-таки решили купить другой корабль. В Леопольдвиле не нашлось ничего, кроме старой яхты, она была поменьше «Гибралтара» и не такая комфортабельная. Однако все мы были готовы к переменам, и это никого не огорчило. Меньше всего ее. По правде говоря, ей уже изрядно поднадоел этот «Гибралтар» – бывшая «Анна», бывший «Сиприс»…

Установили на яхте радиостанцию и отчалили из Леопольдвиля. Два дня спустя пришло сообщение из Гаванны. Так что теперь наш путь лежал к Карибскому морю.

Лоран оставил нас в Порто-Рико. Эпаминондас чуть подальше, в Порт-о-Пренсе. Бруно задержался дольше всех. В ожидании, пока они вернутся к нам опять, мы нашли себе новых друзей.

Океан был очень красив, когда мы приближались к Карибскому морю. Но об этом я пока не могу говорить.