Текст книги "Матрос с Гибралтара"
Автор книги: Маргерит Дюрас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Терпение, терпение, все обязательно поймут. Все, кто еще не понял, обязательно поймут! Грянет час господина Гибралтарского матроса!
При этих словах Луи оторвался от воображаемого мускулистого плеча, с которым он так ни на минуту не расставался, и с благородством архангела встал напротив приятеля. Он казался куда более пьяным, чем в тот момент, когда начал представление. И как-то удивительно похорошел. Анна немного побледнела. У него был такой вид, будто он искал, что бы еще сказать, потом, так и не найдя подходящих слов, простер вперед руки и медленной походкой направился к приятелю. Никто из зрителей уже не смеялся.
– Нет, он пока еще не пробил, час господина Гибралтарского матроса, – пятясь назад, завопил учитель. – Потерпи еще немного, Беханзин.
Луи застыл на месте и, заметив неподдельный ужас на лице приятеля, вдруг разразился диким хохотом. Все развеселились вместе с ним. Даже сам учитель. И Луи решил отказаться от истории с генералом Доддсом.
– Ладно, в другой раз, – сказал он, совершенно обессилев.
– Он что, сказал, в другой раз? – не поверил Эпаминондас.
Однако никто и не думал подниматься с мест. Все очень горячо аплодировали Луи. Потом снова принялись пить. Трое матросов, дурачась, продолжили драму Беханзина. А Луи с приятелем теперь от души потешались, глядя на них. Ко мне подошла малышка-фульбе. Эпаминондас, теперь целиком поглощенный Беханзином, явно не имел ничего против. А Луи, похоже, вообще никогда не придавал таким вещам слишком уж большого значения. Издалека на нас с улыбкой смотрела Анна. Мечта малышки-фульбе была очень незатейлива – познакомиться с каким-нибудь морским офицером, который бы увез ее в Париж, в эту «великую метрополию». Зачем? Чтобы сделать там «карьера», пояснила она. Как я ни старался, она так и не смогла уточнить, какую именно. Тем не менее я сделал попытку отговорить ее от этой затеи. Разговаривая с ней, я не спускал глаз с Анны. Она устала от непрерывного смеха, однако взирала на меня с улыбкой. И была очень красива. Желая хоть немного утешить малышку-фульбе, я как можно незаметней отдал ей все деньги, бывшие у меня при себе. Однако этот жест так глубоко потряс ее, что она тут же попросила оставить ее на яхте. Я как мог объяснил, что это никак невозможно, что на этом корабле есть место только для одной-единственной женщины. И показал, какой именно. Они посмотрели друг на друга. Потом я описал ей, какую жизнь мы здесь ведем, что она ужас как тяжела и целиком посвящена поискам Гибралтарского матроса, живущего сейчас где-то на берегах реки Уэле. Один раз она даже видела его, когда ему случилось появиться в Котону. Как и все чернокожие женщины Дагомеи, она мечтала о нем и только ради него одного была готова пожертвовать своей карьерой в великой метрополии. Люди говорят, женщины Уэле очень красивые и такие культурные, что, даже если нам так и не удастся его найти, что, конечно, было бы весьма прискорбно, все равно в Дагомее уже никогда его больше не увидят. Я оставил ее сокрушаться по поводу этой печальной перспективы, а сам направился к Анне. Матросы по-прежнему смеялись чему-то, разговаривая между собой. Они по очереди вспоминали наиболее забавные эпизоды своей охоты на Гибралтарского матроса. Когда я подошел к ней поближе, мне вдруг показалось, что я уже больше не смогу быть серьезным. Она заметила это. И ее это явно встревожило. Глаза расширились и сделались какими-то прозрачными. Я заметил в них страх совсем особого свойства, который только я один мог разделить с ней, этот страх был единственной вещью на свете, какую я мог целиком разделить с нею, наше единственное с нею общее достояние. Я обнял ее и посадил к себе на колени. Сказал, не надо бояться. Она сразу успокоилась.
– А что, неплохо начинается, – заметила она, – наша охота на куду.
– То ли еще будет, – заверил ее я.
– То ли еще будет? – смеясь, переспросила она.
Рядом с нею сидел Лоран. Но нас никогда не смущало ничье присутствие, тем более присутствие Лорана. И она как-то очень по-детски добавила:
– Ах, ты и вправду великий охотник на куду. – Потом обратилась к Лорану: – Ты не согласен?
– Вполне согласен, – подтвердил Лоран, поочередно оглядывая нас с ней. – Мне даже кажется, что охота на куду может принести нам очень большую пользу, если заниматься ею, как бы это получше выразиться, с огоньком, что ли.
Мы все трое долго смеялись.
– Да, это уж точно, – заметила она. – В конце концов, мне не останется ничего другого, кроме как поверить, что самое мудрое – это не брать на яхту никого, кроме великих игроков в покер и великих охотников на куду.
– А как насчет великих пьяниц? – поинтересовался я. – Что ты собираешься делать с ними?
– Великие пьяницы, – начала было она, потом откинулась на спинку стула и расхохоталась, – им нечего опасаться, они тоже могут чувствовать себя здесь в полнейшей безопасности.
– В таком случае, – с пафосом сказал я, – мне хотелось бы стать самым пьяным пьяницей всех южных морей.
– С чего бы это?
Она хохотала от души.
– А правда, с чего бы это? – переспросил я.
– Не знаю, – ответила она, – откуда мне знать?
– Это уж точно, – согласился я. – А почему же вы тогда смеетесь?
– А зачем спрашивать меня, почему?
И обернулась к Лорану. Их явно по-настоящему связывала большая дружба.
– Скажи, – спросила она, – а кроме моей, тебе когда-нибудь доводилось сталкиваться с великой любовью?
– Да, пожалуй, – помолчав, ответил Лоран. – На суше мне не раз случалось видеть нечто в этом роде. Честно говоря, ужасно тоскливое зрелище.
– Ты имеешь в виду, – уточнила она, – такую любовь, которой никогда и ничто не угрожало? Которой ничто не мешало длиться без конца, так, что ли?
– Да-да, именно такую, – подтвердил Лоран, – любовь навеки.
– Навеки – это уж чересчур, – усомнился я.
– Разве не говорят, – снова возразила она, – будто ничто в жизни не дает вам испытать таких сильных чувств, как великая любовь? В общем, что с этим не может сравниться никакое другое переживание?
– Знаешь, – вклинился я, – у случайных любовных приключений тоже есть свои преимущества.
– Да, – рассмеялся Лоран, – вот уж на них-то глядя, с тоски не помрешь.
– Предложи им любовь навеки, – продолжил я, – они бы даже не знали, что им делать с этой вечностью, им вполне хватает жизни.
– Скажите, – спросила она, – а что можно считать главным признаком конца великой любви?
– Такой, какой ничто не мешает длиться без конца, – уточнил я, – так, что ли?
– Или таких, – смеясь, добавил Лоран, – которым все мешает длиться без конца?
– Ну, насчет этих, – ответил я, – пока еще трудно сказать.
– Никогда бы не подумала, – проговорила Анна, – что охота на куду может быть таким веселым занятием.
Я тоже был изрядно пьян и то и дело целовал ее. Матросы уже привыкли к нашим повадкам. А Луи с приятелем тоже были слишком пьяны и слишком счастливы, чтобы их могла смутить такая малость. И мотом, ведь всем, по-моему, было ясно как Божий день, что должен же кто-то ее целовать – пока наконец не отыщется этот матрос с Гибралтара, а как же иначе? Разве не затем я и оказался здесь, на яхте? Думаю, из всех только одна малышка-фульбе слегка загрустила от наших поцелуев. Ей сразу захотелось уйти. Анна попросила меня проводить ее. Стало быть, я довел ее до самого дома Луи. А когда вернулся, праздник был еще в разгаре. Матросы веселились вовсю. Соревнуясь, они наперебой придумывали самые невообразимые места в мире, где может оказаться Гибралтарский матрос. Лоран тоже время от времени вмешивался в разговор и хохотал вместе со всеми. Она же поджидала меня. Когда я появился, мы с ней присоединились к остальным. Болтовня продолжалась еще довольно долго. Потом по предложению Бруно, который явно вновь обрел вкус к жизни, все решили сделать еще один налет на городские бордели. На яхте остались только мы вдвоем.
В Леопольдвиль мы добрались через три дня после того, как отчалили из Котону. Это было самое жаркое время года. Весь город окутывало низкое облако серого тумана. Несколько раз на день оно прорывалось грозой и на полчаса рассеивалось. Потом возникало снова. Люди задыхались. Но все повторялось вновь и вновь, опять нависала серая туча, и опять ее прорывало грозой. На город обрушивались потоки теплой воды. Все начинали дышать полной грудью. Снова нависала темная туча. И опять все ждали грозы.
Город выглядел богатым. Его пересекали широкие проспекты. На них были тридцатиэтажные жилые дома, банки, много полицейских. В недрах колонии скрывалось немало алмазов. И тысячи чернокожих выкапывали их из-под земли, дробили, потом пропускали сквозь зарытые в глубоких подземных штольнях грохоты – и все ради того, чтобы вдова покойного Нельсона Нельсона могла украсить ими свои холеные пальчики. Африка подступала к городу совсем близко. Тот вонзался в нее, сверкая в ночном мраке безжалостным блеском стали. И все-таки от нее старались держаться на почтительном расстоянии. Иначе она уже давно бы расправилась с городом, сомкнулась над ним, плотно обвила лианами небоскребы. Правда, когда мы добрались до Леопольдвиля, он все еще царил над ней – для пущего спокойствия мадам Нельсон Нельсон.
Мы бросили якорь. Потом, как и было уговорено, обошли кафе, расположенные вдоль берега Конго, втроем – Анна, Эпаминондас и я. Выпили немало пива, сидя под вентиляторами и прислушиваясь к разговорам других посетителей. Мы даже забросили виски – чтобы слушать с должным вниманием. Эпаминондас не отходил от нас ни на шаг. Наши беседы, всякий раз, когда они возникали, касались исключительно охоты на куду. Дело в том, что у нас еще оставались изрядные сомнения насчет истинной личности Жеже, чтобы не говорить ни о чем, кроме куду.
Все это продолжалось три дня. Мы и вправду выпили много пива за эти три дня. На счастье, куду давали нам неистощимые темы для бесед. Эпаминондас, который по прибытии сюда снова занервничал, теперь уже достаточно успокоился и с нетерпением ждал того дня, когда ему наконец удастся поохотиться.
На исходе третьего дня, после обеда, когда Эпаминондас совсем уж было отчаялся, удастся ли ему когда-нибудь поохотиться и вообще живым унести ноги от этой жары, мы стали свидетелями одного весьма примечательного разговора.
Дело было в элегантном баре на окраине города. Мы заходили туда уже дважды – из-за бармена, пожилого и уже явно расставшегося с иллюзиями молодости, в минуты затишья рассказывавшего нам про Африку. Мы сидели там уже с полчаса, когда в бар вошли двое. Оба одеты во все белое, в гетрах и с ружьями за спиной. Один из них был высокого роста. Другой, скорей, коротышка. Они умирали от жары и были до самых колен перепачканы дорожной грязью. Лица их изрядно посмуглели от конголезского солнца. Прибыли явно издалека и не скрывали радости, что наконец-то добрались. Судя по всему, они были не из числа завсегдатаев бара. Заказали две порции виски.
– Повторить, – заговорил первый.
– Золотые слова, – согласился второй.
– Похоже, господа проделали неблизкий путь? – деликатно поинтересовался бармен.
– С Уэле, – ответил первый.
– Надо же, – едва слышно выдохнул Эпаминондас.
– Повторить еще раз, – проговорил второй. – То же самое.
– Я бы сказал, жара в этом году наступила немного раньше обычного, – очень любезно проговорил бармен.
– Сволочное пекло! – выругался первый. – У нас даже шины чуть не расплавились. Но ты, Анри, ты был на высоте. – Потом обернулся к бармену и пояснил: – Это он был за рулем, просто настоящий чемпион.
– Рад познакомиться, – зевнув, проговорил бармен.
– Ну, ты уж скажешь, Легран, – возразил Анри.
– А как поохотились, удачно? – поинтересовался бармен.
– Одна маленькая рысь, – ответил Легран. – И еще антилопа. Но мы не так уж много охотились.
– Да, – подхватил Анри, – стреляли только с дороги, так что поневоле поднимали чертову прорву пыли, а дичь, она ведь тоже не дура…
– Да, это уж точно, – согласился бармен.
– Четыреста километров дороги, – продолжил Легран. – Нет, Анри, что ни говори, а ты, правда, был на высоте. Знаете, самое трудное – это терпение. Сорок километров в час, и так целых четыреста километров, это какое же нужно терпение, просто не жизнь, а сплошное испытание на прочность.
– А где его не надо? – вставила Анна, явно начиная проявлять к этому разговору все больше и больше интереса.
– Чего-чего? – уставившись на нее, переспросил Анри.
– Я говорю, где его не надо, терпения, – пояснила Анна.
– Мадам разочарована в жизни? – галантно поинтересовался Легран.
– Вот уж попал пальцем в небо! – фыркнул Эпаминондас, который уже допивал третью порцию виски.
– Полное забвение, – пояснил Анри, – вот так завязнешь где-нибудь в джунглях, и все, жди, пока кто-нибудь из дружков придет на помощь…
– Даже подумать страшно, – вздохнула Анна.
– Чего ж тут страшного? – подозрительно переспросил Легран.
– Просто подумала, что вы могли не добраться сюда, – продолжила Анна, – и не пить вот так с нами вместе виски.
Легран начал было поглядывать на нее с явным неодобрением. Но Анри сделал ему знак, чтобы тот не заводился. Анна улыбалась приветливо и очень доброжелательно.
– Вы парижанка, – проговорил он, – сразу видно, им палец в рот не клади.
– Похоже, – вставил Эпаминондас, он тоже явно начинал заводиться, – что жизнь и вправду сплошная проверка на прочность.
– Ты тоже так считаешь? – спросил я Анну.
– Так говорят, – едва слышно ответила она.
– Когда я мочился, – сообщил Анри, – сразу поднималось целое облако пыли. Такое впечатление, будто пылью мочишься, – добавил он, обращаясь к бармену.
– А я, – отозвался бармен, – вот уже восемь лет, как я здесь, и все мечтаю хоть разок пописать на лед.
– Кому вы это говорите! – поддержал Анри. – Такой твердый ледок, и чтобы даже не потрескался, это же просто мечта. Сорок три градуса в Туатане. Так что насчет льда там и думать нечего.
– А вот я лично, – возразил Легран, – всегда больше любил жару, чем холод. Правда, тут этого добра хоть отбавляй, это уж точно, но я все равно предпочитаю жару.
– Да, забавно, – кивнул бармен.
– Ну, уж нет, – возразил Анри, – с меня хватит, раньше-то я тоже так думал, но теперь нажарился до отвала.
– Господи, чего бы я только не отдал, чтобы помочиться на лед, – повторил бармен.
– Это все только одни разговоры, – заметил Эпаминондас, – а потом, как и со всем остальным, стоит только поиметь – и ничего такого особенного…
– Можешь говорить что хочешь, – продолжил Анри, – но ледниковый период – это тоже, надо полагать, не очень-то веселая картинка…
– Свидетелей не было, – зевая, ответил бармен, – так что и судить некому…
– А вы уверены, что так уж никого и не было? – вдруг заинтересовавшись, переспросил Эпаминондас.
– Наверное, все-таки были же хоть какие-то звери, – предположила Анна.
– А если были звери, значит, можно считать, что кто-то был? – удивился Анри.
– Не думаю, – возразил я, – по-моему, их тоже не было.
– Ну, не может же быть, – усомнилась Анна, – чтобы вовсе никого, хотя бы совсем-совсем крошечные, – как-то очень по-детски добавила она.
– Да нет, не думаю.
– Скажи, а вот ты, ты видел когда-нибудь Ледовитый океан? – спросил Анри у Леграна.
– А как же, – ответил Легран. – В тридцать шестом. Хорошие были времена. Самое удивительное, что на нем были волны, будто оно все вдруг взяло и замерзло в один присест.
– А ты уверен, что совсем-совсем ничего не было? – спросила меня Анна. – Даже куду?
– Да что вы, – проговорил Анри, – в ледниковый период вся земля была как Ледовитый океан.
– Но ведь подо льдом-то должны же были оставаться какие-то совсем крошечные зверьки, они просто ждали, пока все это растает.
– Хочется верить, – поддержал я. – А потом, если разобраться, кто знает? Может, тогда уже вообще все было.
– Да нет, быть того не может, чтобы уж совсем ничего, – как-то решительно заявил Эпаминондас. – Ведь, в таком случае, как, интересно, объяснить, откуда все вдруг потом появилось, да еще столько всякого разного?
– Забавно, – заметил бармен, – стоит термометру добраться до сорока в тени, как тут же начинаются разговоры про ледниковый период.
– А правда, – проговорила Анна, – как же тогда объяснить, откуда появилось все, что есть сейчас?
И улыбнулась мне.
– Да помолчи ты, – прошептал я ей. – Ты что, всегда так заводишься?
– Если ты до сих пор еще не заметил, – с издевкой заметил Эпаминондас, – хотел бы я знать, какие тебе еще нужны доказательства…
– Но это даже представить себе невозможно, – ужаснулась Анна. – Скажи, ну как такое можно стерпеть?
– Все терпят, – ответил я. – И не такое еще. Знала бы ты, какие муки приходится терпеть мне…
– Послушайте, – возмутился Эпаминондас, – если вы и дальше будете заниматься ерундой, интересно, кто будет заниматься делом?
– Тебе что, нехорошо? – спросил Анри у Леграна.
Легран стоял, полузакрыв глаза, будто в каком-то трансе.
– Погоди, – пробормотал Легран.
– Похоже, с ним что-то неладно, – заметил бармен.
– Ну, что с тобой? – встревоженно поинтересовался Анри. – Родишь ты наконец или нет?
– Погоди, погоди, – отмахнулся его приятель.
– Если он собирается упасть в обморок, – посоветовала Анна, – лучше было бы забрать у него из рук стакан.
– Хрящеры! – завопил вдруг Легран. – Никак не мог вспомнить!
– И часто на него такое находит? – спросила Анна.
– В ледниковый период здесь водились хрящеры, – в полном упоении повторил Легран.
– Он такой, – пояснил всем присутствующим Анри, – на вид вроде парень как парень, простой и все такое, а на самом деле голова. Это вам не какой-нибудь придурок.
– Вот видишь, – продолжал свое Легран, – я знал, что чем-то похоже на хрящи, вот и вспомнил.
– Если вы знали, что с ним такое случается, – обратилась Анна к Анри, – могли бы и предупредить.
– Терпеть не могу, – пояснил Легран, – когда не удается вспомнить какое-нибудь слово. Так вот, в ледниковый период земля была населена хрящерами.
– Понял, – обратилась ко мне Анна, – значит, все-таки что-то было.
– Только, если уж на то пошло, по-моему, они назывались не хрящеры, а ящеры, – уточнил я.
– Мне тоже так кажется, – подтвердил бармен. – Это все хрящи, из-за них вся путаница. Хотя вообще-то, честно говоря, не вижу большой разницы.
– Ладно, ящеры так ящеры, – немного смущенный, согласился Легран.
– Ну так что? – не унималась Анна. – Все-таки были они или не были?
– Понятия не имею, – чуть слышно признался я ей.
– А вот я уверен, что ящеры были еще раньше, – вдруг тоном, не терпящим возражений, изрек Эпаминондас.
– Интересно, почему это мы должны верить вам на слово, – с достоинством возразил Легран. – Вот ты, к примеру, ты ведь знал это, правда? – обратился он за поддержкой к Анри.
– По правде говоря, – ответил Анри, – если уж тогда не было ничего, кроме льда, то что, спрашивается, они могли положить себе на зуб, эти твои ящеры…
– А эти ящеры, они большие? – спросила меня Анна.
– Очень, большие-пребольшие, – пояснил я, – немного похожи на крокодилов.
– Если уж речь зашла о жратве, – снова заговорил Легран, – то тут можно ко всему привыкнуть, кто же этого не знает. Если нет ничего, кроме льда, приходится жрать лед, вот и все дела.
– Раз уж эти ящеры были такие огромные, – заметила Анна, – то вряд ли они бы там выжили, и все-таки, наверное, были же тогда какие-нибудь совсем-совсем крошечные зверюшки…
– Пусть так, кому это мешает, – согласился бармен. – А вот мне, мне больше всего на свете хотелось бы хоть разок пописать на лед.
– Совсем маленькие, – заладила свое Анна, – крошечные-прекрошечные, не может же быть, чтобы не было хотя бы чего-нибудь живого. Ну хотя бы вот такусенькие насекомые. Много ли им надо? Они почти что ничего и не едят, да и дышат-то совсем чуть-чуть, так что они вполне могли долго оставаться подо льдом…
– Ты кончишь когда-нибудь возбуждать его этими своими крошечными тварями или нет? – обратился к ней Эпаминондас.
– Если бы только этими тварями, – возразил я, – это бы еще куда ни шло…
– Ах-ах-ах! – прыснул со смеху Эпаминондас.
– Во-первых, – проговорил Анри, – откуда известно, что тогда вообще ничего не было?
– Нет, это вполне известно, – ответил я. – Скажи, тебе обязательно нужно верить, – спросил я у Анны, – в этих своих крошечных тварей?
– Я теперь не смогу заснуть, – ответила она.
– И почему же это ты теперь не сможешь заснуть? – поинтересовался я.
– Если вы и дальше собираетесь продолжать в том же духе, – разозлился Эпаминондас, – тогда я лучше смоюсь с концами, и все дела.
– Я не смогу заснуть, – повторила Анна, – ведь что ни говори, а это очень трудно пережить.
– Почему-то все это отлично переживают, – возразил я. – И никто не может объяснить. Ни один человек. Так что успокойся.
– Подумать только, наверное, когда таял весь этот лед, – не унимался Анри, – вот уж потоп был что надо.
– Можно себе представить, – согласился бармен. – Правда, жалко, некому было на это полюбоваться.
– А вдруг было кому? – насторожилась Анна.
– Потрясающе, даже представить себе невозможно, – невозмутимо сказал Анри. – А ну, повторите-ка, Андре.
– Коньяк наилучшей выдержки? Насколько я понял этих господ, на Узде его пьют неразбавленным. Да, что и говорить, должно быть, грязищу развезло дальше некуда. Тут я вполне того же мнения.
– Но тогда, – снова вмешалась Анна, – все океаны заполнились водой, и, должно быть, все зверюшки, которые были подо льдом, сразу всплыли на поверхность.
– Хорошо еще, что мы не думаем о таких вещах постоянно, – заметил один из приятелей, – счастье, что мы об этом забываем, как и обо всем прочем.
– Да, и правда, счастье, – согласилась Анна.
– Ах, счастье-счастье… – фыркнул Эпаминондас, причем очень громко.
– Да, что правда, то правда, – согласился бармен, – это уж точно, к счастью.
– Что и говорить, – продолжил Эпаминондас, – и без того забот полон рот.
В тот момент в баре появился новый посетитель. На вид ему было лет тридцать, весь такой нарядный, модный, прямо с иголочки.
– О, кого я вижу, вот и красавчик Жожо! – проговорил бармен. – Сейчас повеселимся на славу.
– Привет, – поздоровался красавчик Жожо.
– Привет, – отозвались все, кто был в баре. Жожо прошел, уселся рядом с Анри и тут же взглядом знатока уставился на Анну.
– Ладно, а эти самые ящеры, – спросила у меня Анна, – а они когда появились?
– Похоже, здесь появились какие-то ящеры? – тут же заинтересовался красавчик Жожо.
– Да, – ответил я, – уже два дня как здесь.
– Нет, три, – поправил меня Эпаминондас.
– Какая разница, – заметил бармен.
– А кто они такие, эти ящеры? – не унимался красавчик Жожо.
– Да люди как люди, ничего особенного, – пояснил я. – Правда, у них такой зверский аппетит, что они пожирают все, что ни попадается им на глаза.
Никто никак не прореагировал. Каждый выслушал, не поняв ни слова. Было слишком жарко, чтобы что-нибудь понимать.
– По-моему, и этот вечер тоже пропал впустую, – чуть слышно прошептала мне Анна.
– В следующий раз, – заметил Эпаминондас, – надо будет хоть описать его, нарисовать портрет, что ли.
– А какого черта они здесь делают, эти ящеры? – поинтересовался наконец красавчик Жожо.
– Ладно, хватит, – проговорил Анри.
– Не заводись, – успокоил его бармен, – я тебе потом все объясню.
– Они здесь не делают абсолютно ни черта, – смеясь, пояснила Анна, – просто стыд и позор, какие бездельники…
– Они такие огромные, страшные, – добавил бармен, – охотятся за всем, что попало, им без разницы, что на море, что на суше…
– Этот за словом в карман не полезет, прямо в точку, – корчась от смеха, пробормотал Эпаминондас.
– Надо же, – признался красавчик Жожо, – сроду не слыхал ничего подобного.
– Черт побери! – заорал Эпаминондас. – Да всем уже давно все известно, только вы один и остались…
– А как насчет птиц, может, они? – поинтересовался Анри.
– Да, – проговорила Анна, – похоже, еще один вечер пропал впустую.
– Птицы, – вздохнул я, – это как любовь, они всегда были. Любые прочие твари могли исчезнуть, но только не птицы. Как любовь.
– Все ясно, – понял Эпаминондас. – Когда у тебя есть крылья, – пояснил он, – ты всегда можешь улететь от любого стихийного бедствия.
– Потрясающе, – восхитился Анри. – Подлейте-ка еще, – обратился он к бармену.
– Похоже, и мы тоже когда-нибудь исчезнем, – заметил Анри. – Господа, может, выпьете что-нибудь с нами, – обратился он к нам, – и мадам тоже? Тогда пять, Андре, вас ведь зовут Андре, я не ошибся? Да, коньяку.
– Надо надеяться, что нет, – проговорил Эпаминондас, – а вдруг пронесет, может, и не исчезнем.
– А эти самые ящеры, они еще здесь? – все не унимался красавчик Жожо.
– Кто знает, – ответил я.
– Хорошо сидим, – заявил Эпаминондас.
– Мы приехали сюда немного поразвлечься, – пояснил Анри. – На Уэле, там, конечно, очень красиво и все такое прочее, но особенно не повеселишься…
– Ах, вот оно как? – спросил Эпаминондас, надеясь на дальнейшие разъяснения, но так их и не дождавшись.
– Глядя на вас, никогда этого не скажешь, – заметил Андре, – у вас такой вид, будто вы только и делаете, что веселитесь вовсю.
– Поглядите, он опять за свое, – проговорила Анна, указывая в сторону Леграна.
– Правда, что-то тебя опять перекосило, – удивился Анри. – Снова забыл какое-нибудь слово?
– Да нет, – ответил Легран. – Все в порядке, просто думаю.
– Лучше поздно, чем никогда, – едва слышно сказал Эпаминондас.
– Так что, выходит, в Лео появились ящеры, так, что ли? – снова принялся за свое красавчик.
Никто не удостоил его ответом.
– А знаете, – с какой-то хитрой ухмылкой изрек Легран, – по правде говоря, меня очень заинтересовал этот разговор, мне нисколько не скучно, даже совсем наоборот.
– Ладно, а сейчас-то мы где? – поинтересовался Эпаминондас.
– В четвертичном периоде, – ответил бармен.
– А мне кажется, даже где-то еще ближе, – возразил Легран, по-прежнему хитро ухмыляясь и поглядывая на Анну.
– И мне тоже, – поддержала его Анна.
– Ну и что из этого? – не понял красавчик Жожо.
– Да ничего такого, – пояснил бармен, – просто придет пора, и человек тоже вымрет.
– Господи, до чего же я обожаю придурков, – восхитился Эпаминондас, с нескрываемым восхищением любуясь красавчиком Жожо.
– А эти ящеры, это такие бомбардировщики, что ли? – не унимался Жожо.
– Да отстань ты со своими глупостями, – отмахнулся Легран с каким-то просветленным лицом, не сводя глаз с Анны.
– Нет, но вы все-таки скажите, эти ящеры, они уже здесь или только еще летят? – не отставал красавчик Жожо.
– Они могут появиться здесь с минуты на минуту, – ответил я.
– Так, опять начинается, – обратился к бармену Анри. – Честно говоря, мне это уже начинает немного надоедать.
– Человек, – изрек вдруг Легран, – это вам не какой-нибудь ящер, так что давайте не будем путать – человек, он хитрый. Если уж его где-нибудь совсем прижмет, он возьмет да и окопается, так сказать, посеет семена в каком-нибудь другом месте. Он ведь вам не ящер…
– А как же ящеры, – не унимался красавчик Жожо, – они что же, ничего не сеют?
– Ничего, – ответил Андре. – Понял? Ни-че-го.
– Опять по новой, нет, я больше не могу, – в отчаянии простонал Анри.
– Ведь надо же о чем-то говорить, разве не так? – обратился к Анне Легран. – Так лучше уж об этом, чем злословить о соседях.
– А почему же мы тогда обязательно вымрем, – разошелся Жожо, – раз мы можем снова посеять все, что едим?
– Потому что земля, как и все остальное, как и терпение, она истощается, – пояснил бармен. – Потребовалось целых тридцать миллионов лет, я как-то читал в одной газете, пока человек получил семьдесят пять сантиметров плодородной земли, на которой могло что-то расти, так что в конце концов придет время, сей в нее хоть что хочешь, да только земле все это уже надоест до чертиков.
– Проклятие, ну и дела! – изумился красавчик Жожо.
– Так уж устроена природа, – подтвердил бармен.
– Вот теперь я все понял, – снова заговорил Жожо. – Выходит, раз ящеры ничего не сеют, значит, они просто придурки.
– Вот видишь, – отозвался бармен. – Ты все усек.
– При наших темпах, – заметил Анри, – семьдесят пять сантиметров… хотел бы я знать, что с нами будет…
– Ты видел немцев, сколько они делают детей и каких? – поинтересовался приятель.
– Имеют право, – возразил Анри.
– Но ведь надо же предупредить людей, – вмешалась Анна, – какая их подстерегает беда.
– Налейте-ка еще, – попросил Анри, – по последней.
– Почему это по последней? – возразил Легран. – Мы что, каждый день бываем в Лео?
– Да, ты прав, – грустно заметил Анри. – Нет, ну до чего же хорошо сидим.
– Не надо грустить, – попыталась Анна утешить Эпаминондаса, – может, мы еще и не вымрем.
– Да нет, я вовсе не грущу, – отозвался Эпаминондас, – совсем наоборот, этот красавчик Жожо, он мне жутко нравится.
– Вы такая красивенькая, даже странно, – признался Легран Анне.
– Почему же странно?
– Да так, к слову. Никогда бы не подумал.
– Да с атомной бомбой, – изрек Анри, явно не разделявший восторгов приятеля, – нас всех уничтожат куда раньше.
– Раньше чего? – поинтересовался красавчик Жожо.
– Да раньше, чем земле осточертеет нас кормить, – тихо подсказал Эпаминондас.
– Шесть сотен, ничего себе запасец, – проговорил Анри, – вполне хватит, чтобы мы все десять раз взлетели на воздух.
– Удивительное дело, – заметил бармен, – даже когда разговор заходит о ледниковом периоде, все непременно кончается атомными бомбами. Можно сказать, просто какой-то закон.
– Если я и захожу сюда, – признался красавчик Жожо, – то только из-за Андре. Он такой умный.
– Так что, вам здесь нравится или нет? – спросил Легран у Анны.
– Очень мило, – ответила Анна.
– Можно подумать, – продолжил свое Анри, – мало нам стихийных бедствий, так нет, еще придумали атомные бомбы.
– Вы просто надо мной издеваетесь, – проговорил красавчик Жожо. – Я же знаю, ящер – это просто новый реактивный самолет.
– Черт бы вас всех побрал, – заорал Анри, – да пропадите вы пропадом вместе с этими вашими ящерами!
– Нет, ну до чего же я обожаю придурков! – фыркнул Эпаминондас.
– Да объясните вы мне наконец, – печально попросил красавчик Жожо, – что такое этот самый ящер, и я больше не задам вам ни единого вопроса.
– Ну это вроде крокодила, – пояснил Андре, – ты понял или нет?
– Да нет, ты что, издеваешься, да?! – возмущенно воскликнул Жожо. – Выходит, теперь и крокодилы тоже стали атомные, так, что ли?
– Конечно, атомные, а какие же еще! – заорал Анри. – Ты что, так ничего и не понял? Нет, ты скажи, понял или не понял? Если мы не сможем спокойно разговаривать, тогда…
– Человек, он хитрый, – в восторге напевал Легран, – он вам не ящер. Скажи, Анри, ну зачем ты ему пудришь мозги? Так вот, ящеры, – обратился он к Жожо, – это просто такие животные, животные, и больше ничего, неужели так трудно понять? Вам ведь уже повторяли раз пять, не меньше.
