Текст книги "Матрос с Гибралтара"

Автор книги: Маргерит Дюрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Если вы начнете говорить с ним таким манером, – вмешался Андре, – этому конца-края не будет. Это же не человек, а настоящее зубчатое колесо, так и будет цепляться. Полный кошмар.

– Какие, вы сказали, животные? – переспросил красавчик Жожо.

– Крокодилы, – заорал Анри, – кро-ко-ди-лы! Те самые пресмыкающиеся, которые тебе так сильно нравятся. – Руками он изобразил на стойке бара, как передвигаются крокодилы. – Ну вот, теперь понял, может, кончим об этом, а?

– Осторожно, никаких новых слов, – предостерег Андре. – Всякие новые слова, они только возбуждают Жожо. Ему надо знать все. Был случай, когда один клиент имел неосторожность заговорить насчет разведения скота в Шароле, ты помнишь, Жожо? Так вот, все это продолжалось до двух часов утра. Клиент перебил полдюжины стаканов, потому что у него уже не хватало терпения. Заметь, Жожо, я на тебя совсем не в обиде. Просто надо знать, как с тобой разговаривать, ты ведь не такой, как другие. Ты у нас, так сказать, человек одержимый. Только не сердись, это не беда, ты тоже имеешь право на место под солнцем, как и все прочие.

– Не то слово, – заметила Анна.

– Мне все интересно, – проговорил красавчик Жожо, – уж такой я уродился на свет. А вот сам я, сам я никому не интересен.

– Да нет, ну что вы, – рассеянно заверил его Легран, – зачем же так говорить?

– Все-таки, Жожо, ты сегодня какой-то чудной, – подытожил Андре.

– Только что наелся, – ответил Жожо, – перевариваю, должно быть, от этого.

– А вот мне переваривать нечего, – пожаловался Андре, – так и не успел поужинать.

– Ну, ты же у нас романтик, – бросил красавчик Жожо.

– Не он один, – добавил Эпаминондас.

– Послушайте, – сказал Анри, – а ведь и у атомной энергии есть свои положительные стороны. Через двадцать лет все уже будет работать на атомной энергии.

– Ну, это еще как сказать, – усомнился Андре, – поживем, увидим.

– Самолеты-то уже работают.

– Вот, я же говорил, – обрадовался Жожо, – это ведь все-таки реактивные самолеты.

– Да нет же, – возразила Анна, – это крокодилы. Только такие большие-пребольшие и объедают все, что могут. Их уже нет на свете лет…

Она обернулась к Леграну.

– Триста тысяч лет, – развлекаясь вовсю, подсказал Легран.

– Да нет, – возразил красавчик Жожо, – крокодилы вовсе никакие не пресмыкающиеся, это уж я голову даю на отсечение. А потом, интересно, какое они имеют отношение?

– К чему?

– К бомбардировщикам, к чему же еще?

– Нет, это черт знает что такое! – вне себя, заорал Анри. – Кончится это когда-нибудь или нет?

– Я же вас предупреждал, – спокойно сказал Андре. – Не надо было возбуждать в нем любопытства.

– Да нет, это не имеет ни малейшего отношения к бомбардировщикам, – примирительно пояснила Анна.

– А к тому, о чем вы говорили, когда я только вошел?

– Ну, это-то имеет отношение ко всему на свете, – ответила Анна.

– Да-да, абсолютно ко всему, – подтвердил я, – за что ни возьмись.

– Это уж точно, – рыдая от смеха, согласился Эпаминондас.

– Может, я и немного знаю, – заорал, в свою очередь, красавчик Жожо, – но если уж что знаю, то знаю. Зачем же тогда говорить о них, если их уже давно нет на свете?

– Черт знает что такое, нет, к черту, к чертям собачьим! – завопил Анри.

– Как хорошо сидим! – блаженно пробормотал Эпаминондас. – Нет, вы как хотите, а я остаюсь в Лео.

– Да просто так, чтобы о чем-нибудь поговорить, – пояснила Анна. – Так уж вышло, просто зашел разговор, какая разница, об этом или о чем-нибудь другом, ведь надо же о чем-то разговаривать, разве не так? – обратилась она к Леграну.

– Ясное дело, – согласился Легран.

– Что ж, раз их уже нет, – обиделся я, – то о них и поговорить нельзя, так, что ли?

– Это у него такая болезнь, ему непременно нужно найти связь между всем и всем, скажи, ведь так, а, Жожо? Так вот, ящеры – это крокодилы, понятно? А самолеты – это самолеты.

– Ничего не понимаю, – признался Жожо.

– Чего ты не понимаешь? – спросила Анна.

– Ничего.

– Да не кричи ты так громко, – вмешался Эпаминондас, – лучше объясни толком, что тебе непонятно.

– По правде говоря, я ровным счетом ничего не понял, – ответил красавчик Жожо.

– Нет, – заорал Анри, – у него там в голове не мозги, а какое-то кошачье варево!

– Сроду не видал ничего подобного, – проговорил Эпаминондас, – вот уж любознательность так любознательность.

– Андре, коньяку «Наполеон», самой лучшей выдержки, – с достоинством заказал Жожо.

– Вот уж что касается наилучших марок, – заметил Андре, – по этой части он и вправду большой дока.

– Так хорошо было, болтали себе спокойно о том о сем, – сокрушался Анри, – и вот является этот господин, и все только вокруг него и кружатся, из кожи вон лезут, чтобы объяснить ему все, чего он не понимает.

– Да, так оно и есть, – подтвердил я.

– Не сердись, – попытался Андре утешить Жожо. – Старайся во всем видеть хорошие стороны.

– А что если нам поменять лавочку? – доверительно предложил Легран Анне.

– А нам некуда спешить, – возразил Эпаминондас. – к тому же Жожо, он мне очень даже симпатичен.

– Да, это правда, мы никуда не спешим, – согласилась Анна.

– У нас впереди целая жизнь, – подтвердил я.

– I am ящер, – проговорил красавчик Жожо, – это что-то означает по-английски.

– Ой, не могу! – прыснул Эпаминондас. – I am very ящер!

– А вы откуда? – поинтересовался Легран.

– Из Котону, – умирая со смеху, ответила Анна.

– А вы? – обратился он ко мне.

– Из Котону, – тоже умирая со смеху, повторил я.

Легран сделал вид, будто ничего не понимает. Потом продолжил:

– Нет, все же забавная штука жизнь, интересно, почему это мы заговорили с вами именно о ящерах и всем этом чертовом борделе.

– Да, это уж точно, – согласился я, – и еще о ледниковом периоде.

– Ничего не понимаю, – опять повторил Жожо.

– Если разобраться, – заметил Андре, – то он не так уж и неправ. Я сам путаюсь во всех этих делах.

– Эти ящеры, – спросил Жожо, – они что, в Котону? При чем здесь Котону?

– При том, – ответил Легран, – надо знать, о чем говоришь, понятно?

– Вот именно, – подтвердил я.

– Но если это крокодилы, то при чем здесь все остальное? – не унимался Жожо.

– При том что при том! – заорал Анри. – Вот я, разве я задаю какие-нибудь вопросы? – Потом обернулся ко мне и чрезвычайно учтиво произнес: – И примите мои извинения, что я поначалу было засомневался в ваших словах.

– В чем это вы тогда засомневались? – тут же полюбопытствовал Жожо.

– В том, что этот господин говорил про ледниковый период, – раздраженно пояснил Легран. – Поскольку я не знал, кто этот господин, я поначалу усомнился в его словах. А теперь, если ты хочешь узнать, чем занимается моя младшая сестренка…

– Я знаю, что говорю, – не унимался Жожо. – Вы знаете этого господина не больше, чем несколько минут назад, а мы так ничего и не выяснили насчет этих ящеров.

– Может, выкинем его отсюда, к чертовой бабушке? – заорал Анри.

– Ну уж нет, – живо возразил Эпаминондас, – только не это.

– Не кипятись, – попытался Легран успокоить Анри. – Вы совершенно правы, – обратился он к Жожо. – Никто так толком и не понял, что вы имеете в виду, но вы совершенно правы.

– Если я вам так осточертел, – огорчился Жожо, – надо было раньше сказать.

– Не заводись, – посоветовал Анри. – Повторите-ка, Андре. Все, что мы здесь говорили, – обернулся он к Жожо, – это для твоей же пользы, должен был бы сказать спасибо. Ты совершенно несносный тип, тебе надо измениться.

– Ой, нет, – воскликнула Анна, – ему совсем не надо меняться!

– Не родился еще тот человек, – с достоинством изрек Жожо, – который бы заставил меня измениться.

– Вот уж нашел чем гордиться, – фыркнул Анри.

– Итак, – проговорил Эпаминондас, – I am ящер, в некотором роде.

– Итак, – обратился Легран к Анне, – выходит, вы неровно дышите к этим ящерам, так, что ли?

– Не надо произносить этого слова, – попросил бармен, – меня уже от него тошнит.

– Как сказать, – проговорила Анна, – не ко всем.

– I am not very уверяще, – встрял Эпаминондас.

– А кто он такой, этот Жожо? – с милой улыбкой поинтересовалась Анна.

– Мой самый лучший клиент, – ответил Андре, – разве не так, а, Жожо? И богатый, как Крез, правда?

– Кафе, – проворчал Жожо, – они для всех. Захочу, останусь здесь до самой ночи.

– В таком случае, – заметил Легран, – здесь будет не слишком много народу.

– Почему? – возразила Анна. – Мы вовсе не спешим.

– Обожаю людей, которые являются, когда их никто не ждет, – заявил я.

– Не говори так быстро – I am not very понимаще.

– Если бы он ушел, – сказал Анри, – мы бы все здесь просто сдохли со скуки.

– Да нет, все проще простого, мы все равно не смогли бы его выдержать, – заметил Легран, – кончилось бы тем, что мы принялись бы бегать за ним, чтобы поймать и выкинуть отсюда. Странно, что он сам этого не понимает.

– Чего это я там не понимаю?

– Что между вами и нами, – пояснил я, – это на всю жизнь до гробовой доски.

– Издеваетесь, – проговорил красавчик Жожо, – а мне плевать, плевать я на это хотел и на этих ваших ящеров тоже.

– Уф! – тяжело вздохнул Андре.

– Нет, – громко заметил Анри, – видно, правду говорят, нужно, чтобы в мире всякие были, для разнообразия, всякой твари по паре. Две кружки, – обратился он к Андре. – А то коньяк уже в глотку не лезет.

– Три, – присоединился Эпаминондас.

– Четыре, – проговорил Жожо.

– Семь? – спросил я Анну.

– Семь, – подтвердила она.

– Мне-то что, я со всем моим удовольствием, – заметил Андре, – да только после всего коньяка, что вы уже залили за воротник, это будет патентованная гремучая смесь. По-моему – а я уже как-никак двадцать семь лет как барменом, – вам бы теперь лучше продолжить по коньяку.

– Вы нам прямо как отец родной, – проговорила Анна.

– Если, конечно, вы не поставили себе целью, – продолжил Андре, – изучить воздействие этой гремучей смеси на ящеров, то пива вы от меня не получите.

– Да, не часто встретишь вот таких барменов, – проговорил Анри, – которые понимают толк в выпивке.

– Так-то оно так, – возразил приятель, – но все-таки кружечка прохладного пивка…

– Я не совсем понял, Андре, – вмешался Жожо, – а что это за штука – гремучая смесь?

– Та, что взрывается, – пояснил я.

– Так, будто вы проглотили динамит, – добавила Анна.

– Сроду не слыхал ничего подобного, – заявил Жожо, – по-моему, надо мной здесь просто издеваются.

– I am not very уверящер, – изрек Эпаминондас.

– Это взрывается не всегда, – добавила Анна, – а только один раз из тысячи.

– Ну так что, – поинтересовался Андре, – значит, коньяк?

– Да, коньяк, только с водой, – согласился Анри.

– Для всех?

– Для всех.

– Да, не каждый вечер попадаются такие понятливые клиенты, – обрадовался Андре.

– А вот я нет, – возразил Жожо, – я хочу пива.

– Будешь пить коньяк, как и все остальные, – бросил ему Андре.

– Почему это я должен тебе подчиняться? – упорствовал Жожо. – Я уже сказал, что не хочу коньяку, хочу пива.

– Ничего не поделаешь, – не сдавался Андре, – все равно тебе придется пить коньяк, если хочешь, я даже сам за него заплачу.

– Выходит, – буркнул Жожо, – ты запрещаешь мне пить пиво, не так ли?

– Да, – подтвердил Андре, – запрещаю для твоего же блага.

– Андре, последний раз прошу, – не сдавался Жожо, – дай мне кружку пива.

– Будьте же благоразумны, Жожо, – взмолилась Анна, – вы что, хотите взорваться, да?

– От одной кружки не взорвешься, – возразил Жожо.

– Раз уж мы все решили выпить коньяку, – вмешался Анри, – то почему бы и тебе тоже не составить нам компанию? С водой, он утоляет жажду ничуть не хуже кружки пива.

– Не в этом дело, – упорствовал красавчик Жожо, – просто я хочу пива, вот и все.

– Я тебя обожаю, – признался Андре, – но пива ты все равно не получишь.

– Ладно-ладно, Андре, я тебе это припомню, – сдался Жожо.

– Хотел бы я знать, – сказал Анри, – чем тип вроде него может заниматься в этой жизни.

– Если я вам мешаю, – обиделся Жожо, – надо было так и сказать.

– Да нет, не в этом дело, – успокоил его Анри, – просто интересно, какую ты можешь делать работу.

– Что делаю, то и делаю, – ответил Жожо.

– В этом нет ничего плохого, – заметил Легран, – каждый делает, что может.

– Если вы так это понимаете, – обиделся красавчик, – тогда мне лучше уйти, откуда пришел. До свидания.

– До свидания.

И господин Жожо покинул бар.

– Откуда он появился? – полюбопытствовал я.

– Кажется, из Индокитая, – ответил Андре, – или откуда-то из тех мест Тихого океана. Вот уже десять лет, как я его знаю, он не изменился ни на один волосок.

– Так, значит, – вдруг вскочил Легран, – вы и есть Анна?

– Да, я. А вы кто?

– Никто.

– Так я и знала, – едва слышно прошептала Анна.

Бармен с Анри тактично хранили молчание.

– А они кто такие? – спросил Легран, показывая в нашу сторону.

– Они – это они, – ответила Анна.

– Не понял, – удивился Легран.

– У меня много друзей, – пояснила Анна. Легран нахмурился.

– Они тоже едут? – спросил он.

– Само собой, – ответила Анна.

– По-моему, я чего-то не усек, – признался Легран.

– Неважно, – успокоил его Эпаминондас, – если пытаться все усечь…

– …то жизни не хватит, – закончил я.

– А это далеко? – поинтересовалась Анна.

– Два дня на машине, – вконец нахмурившись, ответил Легран.

– Все-таки как тесен мир, – заметил Эпаминондас.

– А вы не можете поехать без них? – с невинным видом поинтересовался Легран.

– Каждый делает, что может, – ответила Анна. – Этого я никак не могу.

– Мы тебе не помешаем, – заверил Эпаминондас, – мы никогда никому не мешаем.

– Никогда, – подтвердил я, – кого хотите спросите.

– Да мне-то что, – пожал плечами Легран, – это я так, к слову…

Он попрощался с нами, по-прежнему хмурый, и назначил встречу завтра утром. Мы вернулись на яхту. Эпаминондас снова немного встревожился.

– Одно из двух, – изрек он, – либо это он, либо это не он.

– Ты просто устал, – сказала Анна, – тебе надо пойти отдохнуть.

– Если это он, значит, он, – не унимался Эпаминондас.

– Ты же сам знаешь, – заметил я, – это такое дело…

– Но если это не он, – невозмутимо гнул свое Эпаминондас, – зачем же им тогда понадобилось тебя туда посылать?

Эпаминондас встал рано, чтобы купить два маузера и карабин. Это на всякий случай, когда мы доберемся до Уэле, и потом, кто знает, а вдруг нам по дороге попадется какой-нибудь куду.

Встреча с Леграном была назначена в том же баре, где мы познакомились с ним накануне, в час аперитива. Эпаминондас категорически настоял, чтобы мы явились туда с маузерами и карабином за спиной. Он снова пребывал в отличнейшем расположении духа. Тем не менее, когда Легран заметил, как мы вошли, он не только не улыбнулся, а скорее наоборот, хранил нарочитую суровость.

– Это еще что такое? – поинтересовался он, еще больше помрачнев от нашей шутки.

– Маузеры и один карабин, – любезно пояснил ему Эпаминондас.

Легран оказался человеком серьезным. Он тут же потребовал, вполне, впрочем, вежливо, чтобы мы предъявили ему свои удостоверения личности, а также документы на яхту.

– Или мы занимаемся серьезными вещами, – заявил он, – или мы с вами вообще ничем не занимаемся.

Мы были целиком и полностью согласны. У него есть свои принципы, пояснил он, и опыт тоже; он дал нам понять, что ему не впервой исполнять миссии весьма деликатного свойства. Мы охотно ему поверили. Его преданность Жеже была безмерна, а осторожность приводила нас в отчаяние. Впрочем, он был не чужд известной скрытности. В продолжение всего нашего путешествия мы так и не узнали от него ничего, кроме того, что он знал Жеже вот уже два года, что он тоже приехал сюда из Абомеи и с тех пор, как они познакомились, они с Жеже все время работают вместе. На Анну он особенно не обращал внимания и ни разу ни под каким видом не проявил к ней ни малейшего интереса. В общем, относился к ней, как, впрочем, и к нам, с той неизменной сдержанностью, которой он хотел придать какой-то, я бы даже сказал, военный характер и от которой он, будто свято блюдя серьезность своей миссии, ни за что не хотел отступаться. Мы должны полностью довериться ему во всем, предупредил он нас перед отъездом. И мы доверились ему безоглядно. Он вез нас куда хотел, делая это, надо сказать, весьма искусно. Единственные осложнения, какие у нас возникали, были связаны с Эпаминондасом, однако ей довольно быстро удалось сгладить и их. У Эпаминондаса было непреодолимое отвращение к любым претензиям мессианского толка, и ему было совершенно неважно, имеют они под собой хоть какие-то основания или нет. Кроме того, Легран внушал ему смутную тревогу, во всяком случае, в первый день. Правда, уже назавтра благодаря куду он напрочь позабыл о своем недоверии. Кстати, далеко не самым последним удовольствием нашего путешествия было наблюдать, как Эпаминондас весь вечер не сводил с него взгляда, следя с неусыпной бдительностью детеныша куду. Ах, никогда не восхищались мы Эпаминондасом больше, чем в эти незабываемые дни!

Мы отправились в путь на другой день, часов в восемь утра. Анна взяла свой автомобиль. К счастью, Легран тоже взял свой, джип, и обогнал нас. Только он один знал, куда мы едем и где будем спать следующей ночью.

В тот день мы пересекали обширные, ровные и влажные пространства Верхнего Конго. Дороги были хорошие. Машины работали без перебоев. Погода в Африке на этих широтах не создавала никаких проблем. Ясное дело, стояла ужасающая жара, но, кто знает, может, потому, что мы преследовали цель, всех нас достаточно живо волновавшую, никто из нас и не думал жаловаться. Известно, что в бассейне Конго дожди льют непрерывно, только, говорят, немного по-разному, меняя свои повадки от одного равноденствия к другому. Леса казались бесконечными. Но вовсе не были однообразными, совсем напротив, всякий раз выглядели по-новому – для тех, кому была охота на них смотреть. Клаксоны наших машин отдавались эхом, точно в соборе. Как и в предыдущие дни, над нами низко нависали тучи. Они опорожнялись почти каждый час, к этому надо было привыкнуть, дожди проникали до самых глубин, до самых сокровенных глубин земли. Тонны и тонны воды. Мы останавливали машины. Шум дождя был таким сильным, что вполне мог не на шутку напугать. Она с изумлением наблюдала, как он обрушивался сверху вниз. Было странно видеть ее такой, глаза поочередно обретали то темно-зеленый цвет леса, то прозрачность дождя. Ей тоже было жарко, на лбу постоянно сверкали капельки пота, и она то и дело утирала его тыльной стороной руки – каким-то рассеянным, машинальным движением, от которого у меня всякий раз щемило сердце. Шум дождя не давал нам говорить. А потому я все глядел и глядел, как она смотрит на дождь и утирает со лба пот тыльной стороной руки. Будто во всем мире не происходило ничего, кроме этого. Правда, сердце у меня вздрагивало, словно от боли, даже когда она просто моргала – от малейшего взмаха ресниц. А один раз, когда я слишком долго не спускал с нее глаз, мне вдруг показалось, будто я увидел в ней что-то еще, совсем другое, чего не мог выразить словами и чего, возможно, никогда не должен был бы видеть, – и тогда я вскрикнул. Эпаминондас вздрогнул от неожиданности и обругал меня. Довольно быстро выяснилось, что он плохо переносит климат тропиков. Она – она тоже слегка побледнела, но не спросила, что со мной случилось. Время от времени показывалась Конго. Порой спокойная. Порой нет. Она неслась по лесу, точно полоумная, и делала такие крутые петли, что дорога не всегда поспевала за ней следом. Грохот ее порогов слышался за десяток километров и один мог перекрыть совместный рев сотни тысяч слонов. Время от времени мы останавливались, чтобы осмотреть окрестности, однако Легран не давал нам возможности воспользоваться этими остановками в полной мере. Селений по пути попадалось мало. Как правило, они оказывались совсем крошечными и затерянными в лесах. Одни только куду и слоны – зато самые большие в мире – вполне освоились и спокойно чувствовали себя в этих местах. Они умирали от старости на этой девственной земле, и она поглощала их, как поглощала самое себя в этом непрерывном возобновлении, длившемся с тех пор, как существует мир. То там, то тут на ней выделялись какие-то странные разноцветные линии. Яркие потоки, вены, пестрые реки. Порой они становились красными, как убийство. Потом серыми, потом вовсе теряли окраску до полной бесцветности. Мы с трудом дышали. Неизменные тучи заряжали воздух тяжелыми маслянистыми испарениями. Что поделаешь, это был воздух для слонов или куду, но никак не для человека. И все же никто из нас не жаловался. Нам не встретилось ни одного цветка, который напомнил бы нам хоть что-то из того, что мы уже видели прежде.

После полудня, хоть Леграну и в голову не пришло позаботиться о том, чтобы накормить нас обедом, мы прибыли в город, носящий забавное имя Кокильхатвиль, которого с таким нетерпением ждал Эпаминондас, однако в нем не оказалось ровно ничего сколько-нибудь забавного. Здесь мы покинули реку Конго, однако часам к шести снова встретились с нею в другом городке, меньше первого, он, как сейчас помню, назывался Додо. Там мы окончательно расстались с Конго и повернули прямо на север, чтобы побыстрее добраться наконец до долины Уэле. Дорога изменилась. Сперва она сделалась просто похуже, потом совсем скверной, потом уже даже не была вымощена щебнем, и нам приходилось все время быть начеку, чтобы не угодить в какой-нибудь глинистый ухаб. К восьми часам вечера закончилась равнина, и мы начали понемногу подниматься к высокогорным саваннам Уэле. Стало прохладней. Мы остановились в одном селении, где было несколько бунгало, принадлежащих белым поселенцам, и небольшая гостиница, хозяин которой, тоже белый, был знаком с Леграном. Эпаминондас не без тревоги заметил, что оба они явно похожи друг на друга и нас там явно ждали. Мы долго простояли под душем. Все были зверски голодны, даже Эпаминондас, несмотря на жару. Бунгало на первый взгляд выглядело довольно тоскливо. Грязно, стены голые, а из всего освещения только одна ацетиленовая горелка. Зато, как нам сказали, там имелось голландское виски. Анна не замедлила его заказать. Мы поужинали. Эпаминондас ел, не снимая с плеча маузера. Только после третьей порции виски он все же решился положить его на стул рядом с собой. Легран отказался даже прикоснуться к виски. Но мы все равно пили прямо у него под носом, назло. Человек он был недоверчивый. Мне пока еще не удалось разобраться, в чем именно он нас подозревал. Но подозревал он нас непрерывно и по всякому поводу, а в тот вечер даже из-за того, с каким аппетитом мы ужинали. Но все равно надо же было хоть изредка перекинуться словечком. А о чем нам с ним было говорить?

– Вы охотитесь на куду? – поинтересовалась Анна.

– Сроду не видывал ни одного куду, – ответил он, – так что не могу ничего сказать.

– Вот досада, – огорчилась Анна. – А мне бы так хотелось нынче вечером послушать какую-нибудь занятную историю про куду.

– А мне почему-то показалось, – заметил Легран, – что вас интересуют ящеры, а не куду.

– Да нет, – возразила Анна, – это вас интересуют ящеры, а меня куду.

– Вот в Сомали, – вмешался я, – бывало, водился, да и сейчас еще водится такой мелкий куду. Самый мелкий во всей Африке. Он живет по отрогам главного массива Килиманджаро. Быстрый как ветер, а на шее такая небольшая гривка, вроде как у жеребенка. Он чересчур недоверчивый и такой пугливый. Но очень сообразительный. Раз и навсегда усвоил, что зверь он редкий и поймать его непросто.

– А что, он всегда был таким редким зверем, которого невозможно поймать?

– Да нет, не всегда, – пояснил я. – Просто так случилось, что одному из них повстречался охотник, он был на автомобиле. Охотник показался ему очень симпатичным, а автомобиль ужасно занятной штуковиной. Он подошел поближе и вместо приветствия нежно лизнул у этого автомобиля шину. Вкус ее, этой шины, показался ему очень приятным. А охотник подумал про себя: гляди-ка, этот куду явно надо мной издевается. Охотникам ведь нравятся редкие звери, которых трудно поймать. И он недвусмысленно дал это понять тому нахалу из племени куду. Теперь он далеко, на девственных отрогах горы Килиманджаро.

Легран окинул меня недоверчивым взглядом.

– А вы уверены, что имеете в виду именно куду? Но Анна его успокоила.

– Ну, конечно, это ведь наша любимая дичь, – пояснила она.

– А потом, пусть даже и не самая любимая, – добавил Эпаминондас, – о чем же нам еще поговорить?

– Мы ведь сейчас в его стране, разве нет? – уточнил я.

Нас всех мучила жажда, и мы то и дело чередовали виски с пивом. Эффект не замедлил сказаться. Легран, сокрушаясь, наблюдал, как мы пьем.

– А что насчет Жеже? – поинтересовался Эпаминондас. – Уж ему-то случалось подстрелить куду или нет?

Впервые в смехе Леграна зазвучала какая-то многозначительность.

– Ну, уж он-то!.. – начал было он.

Но не закончил фразы. Мы все с пониманием расхохотались. Чем в очередной раз сбили Леграна с толку.

– Охотник на куду, – изрек я, – это особая порода. Он очень терпелив. И никогда не торопится.

– Еще бы, – весело добавил Эпаминондас.

– Когда охотишься на куду, – продолжил я, – можно совсем сон потерять, а иногда даже аппетит.

Случается и такое. Вопрос темперамента. Некоторые могут. А другим не по плечу.

Легран уставился на меня, окончательно сбитый с толку. В отличие от Эпаминондаса, когда он чего-то не понимал, лицо у него как-то искажалось и делалось совсем несимпатичным.

– Лучше уж улыбнуться, – посоветовала ему Анна. – Уверена, вам это простят. Впрочем, мы все равно никому не скажем.

Она была такая хорошенькая, что мне показалось, что он в конце концов сдастся и глянет на нее поприветливей. Но не тут-то было.

– Думаете, мне только палец покажи, я прямо так сразу и заулыбаюсь, так ведь? – проворчал он.

– Ладно, – примирительно сказал Эпаминондас. Анна положила ноги на стол, как часто делала на яхте, когда мы вдвоем болтали с ней в баре. Лодыжки у нее были тонкие, как у куду.

– У тебя кудиные лодыжки, – сказал я ей.

– Может, завтра, – проговорила она, – нам попадется хотя бы один, кто знает, а? Мне ужасно хочется увидеть вот такого, как ты говорил, маленького, со взъерошенной гривкой и с острыми, как язычки пламени, рожками над крутым, упрямым лобиком.

– Если бы мы имели право остановиться хоть на часок, – заметил Эпаминондас, – когда идет дождь, то, кто знает, может, нам бы и повезло увидеть такого.

И вызывающе глянул на Леграна. Однако Легран никак на это не прореагировал. А с таким же обескураженным видом ждал, что я еще скажу.

– Ну так расскажите же мне, – попросила Анна, – как они сделались совсем редкими зверями, которых так трудно поймать, после того как тот лизнул шины у охотников?

Я принялся поглаживать ее кудиные лодыжки. Это явно смущало Леграна, он даже отвел глаза, но продолжал внимательно прислушиваться. Должно быть, в жизни ему пришлось немало поскучать.

– Да нет, дело было совсем не в том, – ответил я, – будто охотники желали ему зла. Вовсе нет. Просто они явились сюда в поисках какого-нибудь редкого зверя, которого очень трудно поймать, поэтому, естественно, были несколько разочарованы. Кроме того, у них были с собой карабины наготове, смазанные, заряженные и все такое прочее, так что понятно, что им не терпелось пустить их в дело. Вот они и выстрелили. Куду умер не сразу. Он долго плакал. А смотреть на плачущего куду – этого никто не должен. С окровавленной мордой, куду лежал на обочине дороги и горько плакал от тоски, что ему вот-вот суждено умереть. Оплакивал поросшие травой отроги Килиманджаро, отмели реки Уэле, где он переходил ее вброд, безмолвные рассветы на полянах саванны… И тогда охотник прикончил его. Потом погрузил в багажник и вернулся к себе в палатку. О своем приключении он не рассказал ни одному человеку. Ведь речь шла об одном-единственном куду, а мир буквально кишел ими – но невинность одного куду, разве что-нибудь может искупить такую утрату? Утро на другой день показалось охотнику каким-то горьким. Он никак не мог набраться храбрости встать и сидел взаперти у себя в палатке вплоть до самого полудня.

– Ах-ах-ах! – фыркнул Легран. – Если вы хотели рассказать дурацкую историю, то…

– Сразу видно, – оборвала его Анна, – что уж вам-то никогда не случалось вставать в полдень. А что потом?

– А потом на куду стало очень трудно охотиться, так оно остается и поныне.

– А охотник? – спросил Эпаминондас.

– Говорят, он снова поднялся с постели лишь для того, чтобы покинуть Африку, и больше его здесь не видели…

– Это был не охотник, – проговорила Анна. – Господи, как бы мне хотелось подстрелить завтра куду…

– А вот я, – возразил Эпаминондас, – чего бы только я не дал, чтобы…

– Когда убиваешь его как положено, поджидая, подстерегая долгие дни и недели, тогда, наоборот, чувствуешь себя по-настоящему счастливым. Грузишь его себе на крышу автомобиля рогами вперед и как-то по-особому, со всей силой давишь на клаксон – чтобы все узнали об этом событии. И вдруг понимаешь, как прекрасна жизнь. А потом долго при свете ацетиленовой горелки смотришь на своего куду, силясь вспомнить то, что, казалось, напрочь забыл.

– А когда ты на него смотришь, тебе не случается испытывать желание завладеть еще каким-нибудь куду? – спросила Анна.

– Еще как, – заметил Эпаминондас.

– Какой разговор! – ответил я. – Да с этого момента это желание уже никогда вас не покидает, оно остается с вами навечно. Но все равно, так редко случается убить подряд одного за другим, что, пока ждешь, успеваешь вконец потерять всякую надежду.

– Но ведь в то время, – предположила она, – можно занять себя чем-то другим, разве нет?

– Конечно, – согласился я, – можно вернуться к своим обычным занятиям, но все равно ты уже не тот. Ты изменился навеки, и с этим уже ничего не поделаешь.

Она улыбалась, немного захмелев – от виски и от желания подстрелить куду. Я снова принялся нежно поглаживать ей лодыжки, как-то все более и более тревожно. Жарища стояла ужасающая. Время от времени она прикрывала глаза. Все мы чувствовали себя очень усталыми. Легран заснул и тихонько похрапывал. Эпаминондас сделался задумчиво-мечтательным. Анна окинула взором Леграна и улыбнулась.

– Это просто дань преданности, попытка не бередить сердечную рану, – сказала она. – На самом деле, конечно, Жеже совсем не такой уж неуловимый зверь. – Потом добавила: – Скажи, а в своем американском романе ты напишешь про куду? Ведь, раз о них уже рассказывал господин Хемингуэй, не сочтут ли это дурным тоном?

– Но ведь, не будь господина Хемингуэя, – возразил я, – мы бы вообще не могли об этом говорить, так неужели лучше лгать и делать вид, будто мы говорим о чем-то другом?

– Нет-нет, лучше уж сказать правду, какой бы горькой она ни была.

Она склонилась над столом и положила голову на скрещенные руки. Волосы у нее совсем растрепались, и гребешки упали на пол.