Текст книги "Радуга Над Теокалли"

Автор книги: Маргарита Свидерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Иш-Чель боялась вспугнуть неожиданную удачу, но назойливое воображение услужливо рисовало ей одну за другой картины освобождения. Иш-Чель с первых же минут плена понимала, что никогда не сможет смириться со своим положением рабыни. Гордая кровь правителей Кокомо взывала к свободе, а потому она была очень рада, что хоть в малой степени ей так повезло, и она получит, по сравнению с положением других рабов – майя, огромную возможность спасти себя и помочь своим соплеменникам. Её не испугало, и ни на минуту не смутило то, что они находятся в самом сердце страны Анауак, что до родных мест многие и многие дни, недели, месяцы тяжелейшего пути. Желание попасть домой поглощало все. Она надеялась, что сможет найти в доме Амантлана единомышленников, не сомневаясь, что в каждом рабе – майя теплица надежда вернуться домой.

Остальная половина дня прошла в спокойной и плодотворной беседе с хозяйкой. Смирив свою гордыню, это Иш-Чель за несколько месяцев научилась делать успешно, она внимательно и терпеливо выслушала длинный рассказ почтенной Ишто. Которая с гордостью поведала, как ее сын стал сначала простым воином, затем в конфедерации племен занял почетное место в совете старейшин, а уж после покорения долины и военным вождем ацтеков. Старая Ишто так чистосердечно гордилась своим сыном, что не обращала внимания на временами хмурившуюся рабыню.

Иш-Чель постаралась хорошо запомнить немногочисленные привычки своего хозяина и его матери, поражаясь, как же мало нужно человеку, совсем недавно занимавшему положение на ступень выше раба, чтобы обрести привычки и замашки коренной знати Теночтитлана. Иш-Чель узнала, что её хозяин, поступив на службу воином и, отказавшись продолжить гончарное дело отца, поменял свое имя, но на какое! Словно в насмешку гордой потомственной знати Теночтитлана, он взял себе новое имя, которое прямо говорило о его происхождении. Амантлан – один из районов, называемых здесь мейкаотль, где проживали одни ремесленники со своими семьями, а его отец не был даже в совете рода, не говоря уже о том, чтобы быть старейшиной рода. Воистину задиристости её новому хозяину не занимать. А то, что он выбился из самых низов и достиг практически вершины власти (выше него стоял только верховный вождь ацтеков – Ицкоатль), говорило о его уме и неординарности. Добиться такого мог только человек, обладающий сильной волей и неограниченной жаждой власти. Насколько Иш-Чель знала, все эти качества в избытке составляли сущность ее хозяина, а, следовательно, это был очень опасный человек, которого в будущем ей предстояло перехитрить, чтобы получить свободу.

Погруженная в свои тревожные мысли, Иш-Чель, старалась не заснуть. Она ожидала возвращения Амантлана, который еще рано утром отправился к тлатоани – дворец правителя Теночтитлана Ицкоатля на совет или пир, устроенный в честь его возвращения. Было уже заполночь, когда грохот барабанов и визг флейт известил о его прибытии.

Казалось, что от такого шума проснулся весь квартал, и стражи порядка немедленно арестуют нарушителей спокойствия, которые во всю охрипшую глотку распевали:

Вечной славой покрыт

Наш город Теночтитлан.

Никто в нем не боится смерти —

Вот в чем наша слава!

Вот появление нашего бога!

Помните это, о знатные!

Не забывайте никогда!

Кто может завоевать Теночтитлан?

Кто осмелится сотрясти основание небес?

Нашими стрелами,

Нашими щитами существует город!

Стоит навеки Теночтитлан!

Слава Амантлану! Слава вождю ягуаров!..

Иш-Чель поняла, что это продолжение чествования героя, то есть ее хозяина, а поэтому никому и ничего не грозит, несмотря на строгие нравы, царящие в городе. Когда шум стих, послышалось сонное бормотание проснувшейся Ишто. Слов разобрать было нельзя, но по интонации голоса Амантлана Иш-Чель догадалась, что он явно хорошо нагрузился опьяняющим напитком октли.

Едва Иш-Чель услышала его тяжелые шаги, внутренне сжалась в комок. А, чтобы уставшие за день от беготни по дому ноги не дрожали, прислонилась к прохладной стене. Так она встретила Амантлана.

Он вошел. Достаточно было беглого взгляда, чтобы определить – её хозяин в плохом настроении. Хмурый. Шаги тяжелые. Взгляд всегда живых черных глаз замутнен выпитым октли. Крупным шагом он пересек комнату и остановился у злополучного очага, уже потухшего по невнимательности Иш-Чель. Пожал плечами. Присел. Спокойно, как ни в чем не бывало, словно всю жизнь только и занимался этим, отобрал мелкие веточки, быстро уложил их в пепел, нашел тлеющие угольки и разжег, добавив тем самым свет и тепло в комнату. Занимаясь столь неблагородным делом, Амантлан сердито бубнил что-то себе под нос, совершенно не удостаивая рабыню своим вниманием. Иш-Чель с трудом разобрала:

– Что за народ эти женщины… дай рабыню, так она не так работает… как будто мне не все равно, как она работает… Это что, воин, которого надо учить воевать? Или у меня нет больше забот, как заниматься домашними делами! Тоже придумала, нашла ещё управителя!.. И что это за рабыни теперь пошли? Воду носить не умеют, есть готовить – отравишься, очаг разжечь – дом сгорит! – Иш-Чель догадалась, что последние слова явно относились к ней, но продолжала молчать, ожидая, что же последует дальше.

Амантлан продолжал сидеть на корточках у весело горевшего очага, через несколько минут он покачнулся, и Иш-чель на какой-то миг показалась, что он свалится в огонь. Очевидно, она тихо ойкнула, чем и привлекла его внимание. Глаза Амантлана открылись, он бросил взгляд через левое плечо, мгновение, и он отметил, что рабыня отмыта и переодета. Кажется, даже вместо её живописной тряпки на голове чистая холстина. Лениво он распрямился и встал, чтобы взять кувшин с водой, стоявший на полке, где Иш-Чель приготовила ему поздний ужин из жареной курицы и маисовых лепешек. От его внимательного взгляда не укрылось, что женщина вздрогнула и невольно сильнее вжалась в стену.

– Перегородка тонкая, женщина, если ты так будешь жаться к ней, то проломишь дыру в комнату моей матери, а еще одного разговора с ней я не выдержу… – Амантлан отхлебнул прямо из кувшина, продолжая смотреть на Иш-Чель в упор.

– Ты, наверное, не ела? Присоединяйся, нам хватит… Хм, я сегодня совсем не в настроении… кстати, по твоей вине. Ты меня боишься?

Получив в ответ только молчание, Амантлан вновь пожал плечами, взял одну лепешку, отломил приличный кусок курицы и направился к ней, с трудом переставляя ноги.

– Послушай, в моем доме тебе нечего бояться, а меня тем более, особенно сейчас – я слишком устал. Эй, может, ты не будешь молчать? – он протянул ей часть своего ужина и терпеливо ждал, пока она соизволит его взять.

– Хм, открою тебе большой секрет – в моем доме не бьют рабов… – он лукаво улыбнулся и продолжил, по-прежнему держа еду, – Вижу, что для тебя это не секрет… А ты не знаешь, что рабы должны выполнять приказы?.. Я тебе приказываю: ешь! Ты должна есть. Говорю: "Работай!" И ты должна работать…

Миролюбивое настроение Амантлана постепенно улетучивалось. Он начал терять терпение. Откусив от отвергнутого рабыней ужина приличный кусок мяса, почти не жуя, проглотил и, уже не скрывая раздражения, мрачно проговорил:

– Ты – рабыня… Ты должна гордиться, что попала в мой дом. Сыта. Одета. Под моей защитой! Ты что, язык проглотила? Приказываю тебе говорить!

– Я – рабыня?

– Да. – Амантлан невольно обрадовался, что рабыня заговорила, ее молчание его угнетало.

– И чему же я должна радоваться? Тому, что ты лишил меня всего?

– Подожди, женщина, ты должна гордиться – ты живешь в доме Амантлана, предводителя храбрых… Я не простой человек… У меня много тлаймати, я немного богат. К тому же ты будешь работать в доме, а не на полях, – Амантлан прикрыл на секунду глаза. До чего же ему хотелось спать! Но умытое лицо рабыни нравилось ему, да и фигура была умеренно округлой. И он решил слегка, только слегка, провести разведку, боясь, что сон сморит его.

– Эй, женщина, не говори мне, что тебе не нравятся богатые мужчины! Никогда в это не поверю. Вам всегда нужно подавать богатого, самого умного, самого смелого… Ха, вот только этого человек добивается в пожилом возрасте! А тебе повезло. Я молод. Я не женат, – голова Амантлана сделала гордый кивок. – Щедр. Добр…

Запнувшееся перечисление достоинств вызвало у Иш-Чель улыбку.

– Я могу даже сделать так, что ты вообще не будешь работать. Да, я богат, и могу себе это позволить, у меня много тлаймати, ну, ты понимаешь, это те, кто платит мне дань…

– Я не шлюха, господин. Это их ты можешь купить, рассказывая о своем богатстве… – Иш-Чель гордо отвернулась. Амантлан совершенно не обратил внимания на ее слова и осторожно дотронулся до её платка на голове, замечая странный испуг. Женщина попыталась увернуться. И, чтобы развеять напряжение, упорно стягивая с неё платок, он пошутил:

– Ты лысая, да? Никогда не видел лысой женщины…

Если бы Амантлан был трезв, то он давно бы уже махнул рукой на эту тряпку на её голове, но выпитое октли делало его развязнее, и решительным жестом он сорвал с неё крепко завязанный платок. Сорвал и опешил. Хмель прошел в один миг, словно боясь обжечься, он коснулся горящих мягких прядей. Теперь ему стало понятно, почему она не может разжигать огонь в очаге, но имело смысл уточнить, чтобы не осталось никаких сомнений:

– Ты – Иш-Чель – Радуга майя? – ей не оставалось ничего, как кивнуть, подписывая тем самым себе приговор. Она внимательно следила за Амантланом, понимая, что все её планы на побег сейчас могут рухнуть, но где-то в глубине души она не хотела расставаться с надеждой на спасение, вновь обращаясь с молитвой к своей богине – покровительнице. Правая рука Амантлана потянулась к переносице, на мгновение задержалась там, но под пристальным взглядом Иш-Чель, резко была отброшена, Амантлан пытался лихорадочно собраться с мыслями.

– Кто знает?

– Твоя мать и, думаю, рабы – майя…

– Моя мать будет молчать… Рабы тоже, может быть, какое-то время… Уверяю тебя, – резко пресек он её негодование по поводу своих последних слов, – за свободу, совсем недолго… В этом мире каждый думает только о себе!

– Как ты можешь так говорить?! Не все такие, как ты!

– Разумеется. Я иногда должен думать не только о себе, но и о других, – он с интересом прикоснулся к её волосам, ощущая их шелковистость. Перебирая пальцами пышные пряди, он наблюдал, как на них играют отблески огня. Его лицо постепенно смягчилось.

– Но речь не обо мне, а о тебе.

– Я – знатная женщина…

– Лучше бы ты была последней шлюхой… Поверь, я совершенно не хотел тебя обидеть! Ты – жена Кинич-Ахава, и этим все сказано. Если надеешься на радушный прием Ицкоатля и старейшин, то не отличаешься глубоким умом.

– И что же меня, по-твоему, ждет? Ты так уверял меня, что я нахожусь под такой сильной защитой! – в глазах Амантлана мелькнула грусть.

– Нет… Жена нашего врага не может быть под моей защитой. Женщина, к сожалению, ты обречена… Тебя заберут у меня после решения совета старейшин и принесут в жертву на теокалли, – грусть в глазах мужчины не уходила. Иш-Чель начала бить дрожь. Амантлан сделал попытку её успокоить, высказав предположение, которое страшно возмутило женщину.

– Может, ты и проживешь, пока я поймаю твоего мужа…

– Ты никогда его не поймаешь!

– Кто здесь сомневается в моем умении?

– Пока ты, своей болтливостью подтвердил только одно лишь звание оратора! – Иш-Чель была напугана обрисованной перспективой, она прекрасно понимала, что Амантлан прав и ни в чем её не обманул. Но очень уж хотелось напоследок ему досадить.

– Эй, женщина, ты меня, кажется, хочешь разозлить, да? Не будь глупой индюшкой, я ведь единственный человек в Теночтитлане, который испытывает к тебе симпатию. Поэтому усмири свой язык! – Амантлан явно обиделся.

– Какая мне разница, испытываешь ты ко мне симпатию или нет, если у меня один путь – на теокалли!

– Ну почему, я ведь еще хорошо не подумал… Скажи, а я тебе совсем не нравлюсь? – изумлению Иш-Чель не было предела, она сдержалась, но ответ получился довольно жестким:

– Совсем!

– Тогда – только теокалли!

– Что ж, у каждого своя дорога!

– Кажется, у тебя она, женщина, никогда не кончается. Жаль, что я тебе не нравлюсь…

– А что бы это изменило?

– Пока не знаю… Вернее будет сказать, я тебя не знаю… – он опять восторженно перебирал её волосы. – Но жаль уложить на камень живую радугу.

– Так помоги мне!..

– Всё дело в том, женщина, что если… я… соберусь… тебе… помочь, – тут он вообще замолчал. Иш-Чель не могла понять, что это: он подыскивает слова или сомневается в разумности своих предположений. Амантлан сделал паузу, потому что сам себе не веря, прислушивался к своим словам, ловил ускользающий их смысл. Не верил, что он может вообще такое произнести, не говоря уже о том, что это необходимо будет претворить в жизнь. Он пытался усиленно прогнать остатки хмеля от выпитого октли, осознавая с трудом, что может такое вообще предположить:

– Я вынужден буду сделать это просто так, испортить себе жизнь и свое будущее. Ради чего?

– И действительно, ради чего? – последняя надежда рушилась, и придерживать язык не имело смысла, – Ради какой-то рабыни, когда вы их сотнями загоняете на теокалли вашего Уицилопочтли ежедневно!

– Но-но! 0 богах будем говорить почтительно! Хотя, я бы предпочел иметь лишние рабочие руки, но богам нужно жертвовать лучшее… А ты, пока лучшее, что я встречал в своей жизни! Как жаль…

– Сомневаюсь.

– Да. Ты – редкая, красивая собственность… Хм… Неужели я тебе совсем не нравлюсь? – Амантлан сделал тщетную попытку очаровать её своей улыбкой, но Иш-Чель было совершенно не до того.

– Нет. Даже если у меня будет выбор: лечь на твою подстилку или на жертвенный камень… Я лягу на жертвенный камень!

– Боги! Ради чего?! Ради твоей безграничной любви к мужу?! К этому счастливцу, который и пальцем не пошевелил, когда жрецы отправляли тебя, его жену, на теокалли!..

– Откуда Вы это знаете?!

– У меня хорошие осведомители. Я даже знаю, почему тебя отправили на теокалли – это был заговор против тебя и правителя Коацаока, – Иш-Чель упорно молчала, а он, не дождавшись ответа, ещё более рассерженный, продолжил – Его не было рядом с тобой тогда, нет его и сейчас. Неужели ты до сих пор не поняла, что я единственный, кто может тебя спасти?..

– Но ценой, которая меня не устраивает, – ее оглушили слова Амантлана. Вот в чем дело, значит, слухи о заговоре имели место, и Кинич-Ахава ни при каких обстоятельствах не смог бы ее спасти. Получается он не виноват в случившемся? Тогда это многое объясняет!

– Женщина, забудь о своей прошлой жизни, её нельзя вернуть, посмотри на все это со стороны… Тебе крупно повезло, что ты попала именно ко мне в дом…

– Я все это уже слышала. Я не лягу в твою постель добровольно.

– Согласен. Обстоятельства вынудят тебя, – широкая улыбка осветила лицо мужчины, но тут же была испорчена гневом женщины:

– Ты просто… похотливый пес!

– Ну – ну, глупая индюшка, сохраняй верность тому, кто тебя предал!

– Он спасал город!

– Город?.. А как же ты, твоя любовь. И город, напомни мне, что с ним стало?.. Отдать свою женщину на растерзание жрецам ради города, а… как потом с этим жить?! – Амантлан грубо встряхнул Иш-Чель за плечи и заставил её смотреть ему прямо в глаза, которые горели и злостью, и болью, но губы уже кривила насмешливая улыбка:

– За свое нужно драться! – руки его ослабили силу, а голос перешел во вкрадчивый шепот, нежное поглаживание напряженных плеч дарило теплую ласку, – Ты называешь это любовью? Нет, это предательство, женщина…

Он упоенно вдыхал пряный запах её волос, продолжая держать в своих крепких руках. Наклонив голову, сделал слабую попытку найти губы. Иш-Чель резко дернулась и вырвалась, гордо вскинув голову:

– Я не изменю своего решения!

– Угу, я же говорю, что ты – глупая индюшка! Ты уже мертва, давно мертва для него… может быть он уже даже женился на другой. Говорят он сейчас у сапотеков в Митле… – Амантлан пожал плечами, ему страшно надоело с ней спорить, а ещё больше он хотел спать. Иш-Чель даже и сообразить не успела, как ее хозяин повалился на свою постель и мирно засопел, впав в глубокий хмельной сон.

Иш-Чель тихо вышла и прошла на половину, где размещались рабы. Они все мирно спали. Только тихая жаркая ночь была ее подругой и собеседницей, пока она не забылась тяжелым сном, свернувшись на жесткой подстилке, вспоминая о красочных обещаниях Амантлана. Только глубокая ненависть к нему останавливала её от решительного шага сделать выбор в его пользу. Амантлан ошибался, если считал, что её удерживала любовь к Кинич-Ахава. То, что она для него мертва, и их дороги разошлись навсегда, это она знала, но ей просто страшно хотелось домой. И обида, недоумение по поводу предательства мужа отступали. Он не предавал ее, он не мог поступить иначе! Он защищал город, свой народ. Просто это заговор. Если бы она смогла пообщаться со своей богиней, увидеть все, понять, что произошло, как поступить. Но прошло много времени, а дар входить в потусторонний мир все не восстанавливался. Она не могла пробиться через невидимую стену, которая постоянно возникала, стоило ей сделать попытку войти в транс.

Утро не принесло облегчения и не рассеяло её сомнений. Вопрос о том, что с ней будет, оставался открытым. Его нужно было решать. Иш-Чель понимала, что Совет старейшин Теночтитлана не допустит, чтобы она находилась в доме Амантлана как простая рабыня. Едва только станет известно, кто она – ее заберут. Хозяин был прав, ей необходимо покровительство могущественного человека, но даже оно ее не спасет. Ей нужно войти в семью своих врагов полноправным членом, тогда их с ребенком защитит закон. Ребенок!.. Ее хозяин ничего не знал о ребенке! Ацтек никогда не притронется к своей жене, вынашивающей ребенка, пока малышу не исполнится пять лет, так гласил один из законов страны Анауак! Поэтому многие знатные люди имели по несколько жен. Да, возможно в этом будет выход из создавшегося положения, но как использовать то, что она знает?!

Если она ему уступит и станет его наложницей, ожидающей ребенка, то это уже какой – никакой, но сдвиг в лучшую сторону. Однако ей противна была сама мысль о том, чтобы разделить с Амантланом постель, тут мелькнула мысль, что этим она может ему отомстить, пусть думает, что это его ребенок! Тогда у малыша будет все!.. А, что всё? 0н станет ацтеком, будет презрительно относиться к своей матери, которую подняли со дна ямы, нет, на это она не пойдет! Тем более, когда ребенок вырастет, то обагрит руки в крови своих кровных братьев – майя. Но должен же быть выход!

"Спокойно!" – приказала она себе, – "Я должна все хорошо обдумать. У меня есть еще время".

Но она ошибалась. Едва Амантлан открыл глаза, как вспомнил, кто находится у него в доме. Сложности никогда его не пугали, они лишь только разжигали в нем азарт. Он любил бросать вызов судьбе, и в настоящий момент обрадовался, что сможет занятно провести время, оставшееся до очередного похода. "Терпеть не могу скуки, вот уж позабавлюсь!" – радостно потирал он руки, выходя из своей комнаты, и, натыкаясь на предмет своего развлечения. Женщина несла ворох одеял в комнату его матери.

Абсолютно не церемонясь, но не грубо, он быстро втянул к себе спешившую женщину. Резко вздернув подбородок, Иш-Чель попыталась оказать сопротивление, которое только развеселило Амантлана: добыча едва доставала ему до плеча:

– Я подумал, что ты могла изменить свое решение…

– Какое еще решение? – Иш-Чель чувствовала себя спеленатым младенцем в руках строгой няньки, но, тем не менее, пыталась барахтаться и освободиться, чем еще больше разжигала к себе интерес, мужчина принял её сопротивление за игру, легкое кокетство.

– Ну – же, дорогая, ты такая мягкая и хрупкая, – он коснулся легким поцелуем ее шеи, чем вызвал бурю негодования, это его только рассмешило:

– Прекрасно! Ты мне нравишься, и я тебе тоже!

– Убери от меня руки!

– Что…

– Немедленно отпусти меня!

– Ничего не понимаю… – её сопротивление перестало напоминать шутливое заигрывание, и он отпустил женщину, но не выпустил ее руки. Внимательно заглянул в ясные глаза и, к своему удивлению, увидел в них стоявшие слезы, готовые вот-вот скатиться по раскрасневшимся щекам.

– Я причинил тебе боль… – она отрицательно мотнула головой и закусила нижнюю губу, злясь на саму себя, что так глупо не совладала с собой, упустила такой шанс. Амантлан выпустил её руки и легко погладил по правой щеке. Прикосновение было успокаивающим, что еще больше разозлило Иш-Чель.

– Я не собирался тебя обидеть. Скоро ты привыкнешь и…

– Меня заберут из твоего дома.

– Да. Я как-то совершенно упустил это из виду. Тогда тебе действительно не за чем нравиться мне. Иди, выполняй свою работу и прикажи, пусть принесут мне поесть! – Амантлан равнодушно потянулся, словно её здесь не было, и спокойно пошел к озеру.

"Вот ведь дура! " – обругала Иш-Чель себя. "Подвернулся такой, удобный случай, так нет же!"

Она готова была взвыть от досады, как же ей выпутаться? На что надеяться? 0дним за другим самые безумные планы откидывались. Она не могла совершить побег днем – её никуда не выпускали. Ночью дамба, соединяющая остров с материком, тщательно охранялась патрулями и была хорошо освещена, да и вообще она уже не помнила дороги к ней; рядом с их чинампе было много лодок, но ночью их тоже охраняли. Ацтеки и дома жили как на войне, всегда готовые к любым неожиданностям. Плыть вплавь по темной воде, не зная глубины и дальности плаванья, она не рискнула бы даже и днем. Попасть иноземцу в очень хорошо охраняемую страну Анауак было невозможно, а о том, чтобы её покинуть не было и речи.

Улучшать положение необходимо было здесь, и как можно быстрее. Но она не представляла как, очевидно, единственное спасение – хозяин, которого она так опрометчиво оттолкнула! Это в её положении! Иш-Чель перебрала все ругательные слова, которые знала и могла бы применить к себе и своей глупости, но это не могло помочь.

Устав за день, она не могла уснуть и мешала спать соседкам, постоянно поворачиваясь с бока на бок, но самым страшным было не это, и даже не изнуряющие бесконечные мысли. Ужас посетил её в тот момент, когда мать Амантлана в очередной раз увидела, что ей стало плохо после приема пищи. Ишто не стала тратить силы на объяснения с рабыней, а прямиком направилась к сыну.

Разговор почтенная Ишто начала весьма необычно – она залепила своему сыну увесистую оплеуху. К своему несчастью, Амантлан сидел на циновке и правил боевой нож. Реакция сына – безмерное удивление не смогли поколебать её веры в свою правоту, к тому же ей редко удавалось теперь наказать сына за его проделки.

Амантлан от неожиданного удара вскочил на ноги и удивленно посмотрел на мать, а она стояла перед ним, упрев руки в бока, всем видом говоря, что сейчас начнется крупный скандал.

– За что? – сдерживая смех, спросил Амантлан, рука невольно потянулась и потерла место удара. Старость не отняла силы у почтенной женщины, а это радовало.

– А ты не знаешь? – ласковый тон матери его насторожил.

– Ну – у… Есть… – Амантлан терялся в догадках.

– Вот именно, что – есть! В нашем роду ни один мужчина, а они все были мужчинами, не позволял своим детям рождаться, где попало!

– Да. А я здесь причем?

– Если бы ты был ни при чем, то я не стала бы с тобой разговаривать, нашла бы с кем вести этот разговор!

– И все же, мне очень даже кажется, что ты ошибаешься, матушка.

– Амантлан, я молчала, когда ты крутил любовь с женщинами из дворца…

– Матушка, зачем же так громко? – Амантлан оглянулся, но слуг под дверью не оказалось, он успокоился.

– Затем, что ты забываешь свой прямой долг! У тебя три сестры и ни одного брата, а ты не заимел ни одной жены!

– О, нет, я этого не вынесу! Ты снова начинаешь морочить мне голову о наследниках?! Я уже тебе говорил, что не могу пока жениться!

– Если ты не можешь жениться, то нечего было заводить детей и приводить их мать в наш дом!

После слов Ишто повисла тишина. Амантлан настолько был поражен, что не мог найти подходящих слов. Получалось, что… Он не мог поверить в слова матери, но не доверять ей он так же не мог.

– Давай, матушка, выясним это спокойно и обстоятельно, – он вежливо усадил мать, и сам занял удобное положение, немного поодаль, потому что достаточно хорошо знал ее горячий нрав – одной оплеухи за несколько лет ему было вполне достаточно.

– Какая женщина и, что за дети?

– Твоя женщина и твой ребенок!

– Кто же моя женщина?

– Ха, у тебя, их так много…

– Скажем так, о ком ты говоришь?

– Об этой твоей рабыне – майя, на которую у тебя были свои виды, – Ишто утвердительно кивнула и удовлетворенно отметила растерянное выражение на лице сына. Амантлан встал, нерешительно отбросил длинные волосы на спину и внимательно посмотрел матери в глаза:

– Унеё будет ребенок?

– Да, но это пока не слишком очевидно. Поэтому не стоит вести себя так, словно ничего не происходит.

– Хорошо. Спасибо. Я сам разберусь! – твердо взяв мать под руку, он буквально вытолкал её из своей комнаты и опустил занавес из шкур. Ишто не пыталась протестовать, потому что знала – это бесполезно. Амантлан поступит только так, как посчитает нужным.

Ощущая тревогу где-то в глубине души, он несколько раз измерил помещение шагами, пытаясь привести мысли в порядок. Слишком много не увязывалось с этой рабыней. Известие о ребенке, огорчило его, но в этом чувстве большую роль играл чисто мужской эгоизм. Рабыня нравилась ему, но нравилась как красивая редкая вещь, попавшая в руки. Если бы она принадлежала любой ацтекской семье, он, не раздумывая, взял бы её в жены. Ему нравилось её сопротивление, он не сомневался, что оно долго не продлится, и получал от этой игры удовольствие. Скольких женщин, ему удалось добиться, благодаря терпению! Но появление ребенка всё меняло, как и редкая внешность рабыни, не говоря уж о её происхождении.

Прежде всего, он попытался вспомнить, его ли это ребенок. Кроме ночи, которая была несколько дней назад, когда он оказался слишком пьян, вместе они не оставались. По крайней мере, он хорошо помнил все эти встречи и то, что во время них ничего не произошло. Получается, он не мог нести ответственность за ребёнка… Это был не его ребенок.

Решительно Амантлан выглянул наружу и громко крикнул:

– Иш-Чель!

Через некоторое время она вошла, глядя ему в глаза несколько смело для рабыни. Хозяин стоял у окна, в пол-оборота к ней и был чем-то встревожен. "Меня отдают! ' – мелькнула тревожная мысль. Она попыталась заглушить панику, уже заранее уговаривая себя смириться.

– Ты ждешь ребенка? – не в привычке Амантлана было ходить вокруг да около.

– Да.

– Ты знаешь, кто его отец? – она утвердительно кивнула.

– Это случилось в ту ночь, когда мы захватили Коацаок?

– Нет. Это ребенок моего мужа.

– У тебя нет мужа, женщина!.. Значит это ребенок Кинич-Ахава. Занятно! И что же мне теперь с тобой делать?!

– Отправить меня домой!

– Да, конечно! – согласился Амантлан, едва сдерживая свое раздражение – Ребенок, вернее, его появление будет немедленным тебе приговором. Я не смогу спасти двоих!

Иш-Чель почувствовала, что её хозяин начинает злиться. Вот только на кого? А он действительно чувствовал, как гнев постепенно нарастает. Больше всего он не любил быть беспомощным, когда от него ничего не зависит.

– Господин, – обратилась к нему она, выбрав, как ей казалось, самую приемлемую форму для обращения, – Почему вы не хотите получить за меня выкуп? Я понимаю, что моего мужа найти невозможно, но у меня есть семья, я из…

– Выкуп?.. И кто же будет платить его?

– Моя семья, – её убежденность заинтриговала Амантлана.

– Я уже много раз повторял тебе, что у тебя нет мужа и семьи. Повторю еще раз, Анауак воюет, вернее, закончил войну с Коацаоком… На месте города руины и бродячие собаки. Может быть, они соберут за тебя выкуп?

– Коацаок – город моего мужа, – Амантлан поморщился, сам не понимая, почему ему неприятно упоминание о Кинич-Ахава, как о муже. Он для него был пока непобежденным противником, которого он, Амантлан, разбил, но не уничтожил.

– Я происхожу из семьи Кокомо. Думаю, что это имя для тебя, что-то должно значить?

– Конечно, братоубийство, обман, распри, захват чужих и дружественных городов, – четко, без запинки отрапортовал Амантлан. Иш-Чель смутилась, характеристика была верной, но ей было неприятно, что из прозвучавших слов ни одно не было положительным.

– Можно подумать, что ацтеки ведут себя иначе!

– Разумеется, нет, но никто и не пытается рассчитывать на нас, если мы этого не обещаем.

– Какой бы ты не представлял мою семью, но – она моя, и ей будет небезразлична моя судьба.

– Сомневаюсь, женщина. За тебя, как это водится, отработали и никто никому не должен. Я не прав?

– Да отработали. Но я – дочь Кокомо. И меня не оставят в неволе…

– Значит я могу получить выкуп?

– Конечно! Мой господин, нужно только отправить послов…

– А ты не подумала, женщина, что такие вопросы решает тлатоани, а не я? И еще не известно, как он посмотрит на то, что я укрыл такую знатную пленницу. Что Кинич-Ахава бродит в лесах, и послы могут попасть ему в руки? Мне ведь известно, что именно тебе выпал жребий взойти на теокалли, чтобы спасти Коацаок, как утверждали ваши жрецы. Ты уверена, что Кинич-Ахава захочет, чтобы ты была жива?

– Но выкуп будет платить мой отец и братья, почему…

– Если наш тлатоани поверит в этот выкуп и пошлет послов к Кокомо, а твоя семья заплатит, что с этого буду иметь я? Я тебя отобрал у своих воинов, кормил, не обижал и останусь ни с чем?

– Но ты и так богат! Господин…

– Это, бессмыслица. Я не пошлю послов и не скажу тлатоани!

– Тогда ты будешь изменником!

– А вот и нет – я защищаю свою собственность!

– Но, мой господин…

– Довольно женщина! Я не собираюсь давать тебе обещаний, которые не смогу выполнить. Тлатоани не нужен никакой выкуп, это раз. Во-вторых, если к нему обратиться с такой смешной просьбой, то он найдет, конечно, выгоду для страны, только тебе от этого не станет легче. Я понял, чего ты добиваешься – ты хочешь, чтобы тебя признали знатной пленницей, а не рабыней. Так вот, может быть у Кокомо или Кинич-Ахава, случись такое, были бы другие мысли на этот счет, но ты в Анауаке, в Теночтитлане, а это все меняет!

– Что меняет?!

– Тебя никто никогда не признает даже заложницей! Какую выгоду ты представляешь для моей страны?! Как жена Кинич-Ахава?! Никакой! А верить в твои рассказы, что ты дочь Кокомо… Ну и что? Нет, конечно, тлатоани любит красивых женщин, а если я тебе противен, то может быть тебе понравиться быть одной из его наложниц, но это еще не известно, будешь ты наложницей или обычной рабыней!