Текст книги "Радуга Над Теокалли"

Автор книги: Маргарита Свидерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Как ни странно, но внушительная группа из двадцати жрецов, заполнив большой двор, сделала это практически без шума. У всех прибывших был необычайно строгий, несколько суровый вид. Пелена тумана плотно опутала сознание Иш-Чель, ее глаза подернула дымка из слез, которым она не позволяла капать. Женщина стояла, как во сне.

Все прибывшие жрецы казались ей на одно лицо. Худые, только кожа и кости, своим аскетическим видом они напоминали человеческий череп, с совершенно пустыми глазницами и скелеты, обтянутые кожей, с наброшенными пестрыми плащами.

Посланники уверенно и спокойно подошли к центру площадки возле дома и опустили легкую корзину. Лежащие в ней пластинки тихо стукнули.

Группа жрецов застыла, сохраняя невозмутимое выражение на каменных лицах. Когда пауза затянулась, старший в группе окинул домочадцев цепким взглядом, выхватив из общей толпы Иш-Чель. В его голосе прозвучало с трудом скрываемое раздражение:

– Нам предстоит далекий путь, госпожа… Если нет хозяина дома, доблестного Амантлана, то исполните долг Вы, – жрец едва скрывал усталость и пренебрежение. Он происходил из знатного ацтекского рода, и потому для него жена Амантлана была обычной женщиной, к тому же еще и бывшей рабыней, которую он не мог уважать.

Пока жрец говорил, его помощники расстелили цветную циновку, в четырех углах поставили горшочки, в которых тут же воскурили освященные благовония; женщина судорожно обнимала своего ребенка, пряча его в широких складках темного плаща.

Тут Иш-Чель вновь увидела себя на площади в Коацаоке, словно и не было прожитых лет… И вот снова она стоит перед жутким выбором. Тогда услужливая служанка подтолкнула её руку, а теперь тихо высвободила из ее объятий сына…

"Нет!! Не отдам!!!" – зашлась она в беззвучном крике, цепляясь за край одежд Маленького Ягуара.

Земля уходила у нее из-под ног, сердце… Сердце вырвали из груди…

Толпа домочадцев отступила на шаг или это она сама уже сделала первый шаг к одиноко стоящей посреди двора корзине?.. Иш-Чель не владела собой. Внутри она не могла ни на что решиться: очень быстро подойти к корзине и вытянуть жребий, или делать это медленно, чувствуя, как жизнь постепенно вытекает из нее с каждым мгновением? Но все же она шла и думала, а с каждым шагом её глаза все больше наполнялись слезами, застилали и мешали видеть.

Да она и не хотела ничего видеть, слышать, чувствовать… Только вот эта корзина была, и она, Иш-Чель, тоже была тут и сейчас. Корзина не могла исчезнуть, сдвинуться с места без посторонней помощи, но вот она могла идти сама. Хотя в настоящий момент отдала бы все, чтобы потерять способность двигаться самостоятельно, а вместе с этим и возможность чувствовать, но самое главное – делать выбор.

Как ни медленно Иш-Чель продвигалась, но вскоре ноги ее уперлись о стенку корзины и чуть не опрокинули ее. Постояв несколько минут и, переведя дух, Иш-Чель наклонилась и заставила опустить руку внутрь.

Пальцы судорожно схватили верхнюю дощечку, затем, испуганно отбросили её и зарылись в маленькую кучу. Страх и ужас подавляли все чувства, мешали ей принять решение, от напряжения у неё потемнело в глазах, и закружилась голова, ноги предательски подогнулись…

Она упала перед корзиной на колени.

Еще миг…

Еще…

"Я не могу этого сделать!" – рука ее выскользнула из корзины и упала на колени. Иш-Чель не могла разжать руку и посмотреть, что она вытащила: жизнь или смерть. И не находила в себе сил бросить жребий обратно…

Один из жрецов шевельнулся, чтобы подойти и помочь женщине, но старший в процессии его остановил, отрицательно покачав головой.

Иш-Чель почувствовала, что теряет сознание, но, в последние и с таким трудом контролируемые ощущения, словно сквозь туман, она услышала легкий гул голосов. Она почувствовала, как чья-то теплая и сильная рука уверенно поддержала и подняла ее с колен. С трудом она взглянула на человека, пришедшего ей неожиданно на помощь, Иш-Чель увидела перед собой мужа. Он уверенно сжал кисть ее руки, заставляя Иш-Чель бросить жребий обратно в корзину.

Подобное действие вызвало возмущенный ропот среди жрецов. Но Амантлан гордо вскинул голову, обвел их тяжелым взглядом, заставив замолчать. Затем, медленно, с достоинством произнес, тоном оскорбленного мужчины, пресекая любые возражения:

– Право тянуть жребий принадлежит мужчине – главе дома, семьи, рода, и никто не смеет лишить меня его! Я специально прибыл с севера, чтобы выполнить свой долг перед нашими любимыми богами!

Сквозь слезы Иш-Чель наблюдала за происходящим, поддерживаемая под локоть, Ишто, уже открыто и без стеснения плачущей, и… прижимая к себе сына.

Амантлан обошел, как требовал обычай, вокруг корзины, читая молитву, останавливаясь для этого у каждого горшочка. Он поднимал голову, следя за возносящимся к небу дымом. Когда все приготовления были завершены, он сделал знак, и два жреца подошли, чтобы поднять корзину перед мужчиной – негоже воину склонять голову. Когда муж опустил руку, чтобы вытащить жребий, обе женщины закрыли глаза. Иш-Чель подхватила сына на руки и крепко прижала его к себе. Но вот Амантлан уже поднял вверх табличку, она была гладкой и не содержала на себе никаких знаков. Вздох облегчения вырвался у обеих женщин, а Амантлан уже заканчивал свое обращение к жрецам:

– Боги решили не радовать мой дом своим избранием! Вам предстоит далекий путь, уважаемые служители бога Тлалока, и удача наконец-то улыбнется Вам! Счастливого и светлого пути!

Едва дыша, Иш-Чель разомкнула свои объятия и отпустила Маленького Ягуара, который собственно так и не понял, ни почему плакала бабушка, ни внезапный приезд отца, которому мальчик очень обрадовался, ни тому, что его мать так крепко его обнимала, как будто приехавшие жрецы собирались его куда-то забрать…

Он, весело смеясь, подбежал к отцу, обнял его за ноги, подождал, пока Амантлан подхватит его на руки, подкинет высоко к небу, как птицу, и опустит на землю. После приветствия, Маленький Ягуар вспомнил вдруг, что у озера его должны ждать друзья. Там-то, явно, будет интереснее, чем дома… И пятки мальчика засверкали, унося Маленького Ягуара к озеру. А Иш-Чель все никак не могла прийти в себя, показав знаком служанкам, что ей и свекрови нужна помощь, скрылась в своих покоях.

Служанки почти занесли Ишто к ней в комнату, они заботливо уложили старую женщину на ложе. Сдерживая слезы, хозяйка попросила принести ей всех постельных собачек – ее била дрожь и морозило. Сняв с себя одежду, Ишто укрылась одеялами и терпеливо ждала, когда маленькие собачки устроятся вокруг нее и своими телами подарят долгожданное тепло, снимут нервное напряжение последних дней. Служанки продолжали в ожидании стоять. Тогда почтенная Ишто пошарила под одеялом и вытащила парочку песиков, одного с серой кожицей, второго с темно-бурой, их светлые хохолки, только что придавленные одеялами, теперь весело топорщились белыми плюмажами между большими ушами.

– Отнесите их моей невестке, пусть они и ее полечат!

Прижимая к груди теплые тела собачек, служанки покинули хозяйку.

До позднего вечера Иш-Чель была у себя и не покидала своей комнаты. Все обошлось, но нервное напряжение было настолько сильным, что радоваться не было сил. Очень кстати пришлись постельные собачки, которые устроились у нее на груди и, преданно прижавшись, отдавая свое тепло, забирали все плохое. Пролежав с ними совсем чуть-чуть, Иш-Чель уснула, убаюканная мирным сопением маленьких лекарей. Проснулась она уже поздним вечером.

Когда все улеглось в доме: кто-то из фанатиков был огорчен, кто-то из неверующих, вернее сочувствующих, был рад, понимая чувства госпожи, Иш-Чель направилась в комнату к мужу.

Амантлан сидел на циновке и поглощал свой ужин. Мужчина ничем не выдал своего удивления по поводу позднего визита. Наоборот, Иш-Чель показалось, что он не просто был готов к ее приходу, а не сомневался, что она придет к нему. Женщина присела на циновку напротив мужа и взяла кусочек индюшки, который ей отрезал муж. Так же молча, они вместе почти закончили ужинать, когда Иш-Чель не выдержала:

– Благодарю Вас, господин.

– За ужин? – улыбнулся Амантлан, а она смутилась.

– Нет. За Маленького Ягуара.

– Пожалуйста.

– Скажите, почему Вы решили тянуть жребий вместо меня?

– Почему? Потому что я – глава семьи, это мой долг и мое право.

– Только поэтому?

– Да. Я – послушный гражданин, который всегда выполняет свои обязанности, а уж к нашим богам я всегда относился с уважением.

– Амантлан, я не верю Вам.

Иш-Чель внимательно следила, как на лице мужа играли отсветы очага, которые смягчали временами шрамы, полученные в битвах. Амантлан потянулся за трубкой, раскурил ее, продолжая молчать и, избегая взгляда Иш-Чель. Он не хотел говорить правду, сам не зная почему. Но она терпеливо, нет, скорее смиренно ждала. И в ответ не могла прозвучать обычная шутка. А это злило его. И он не сдержался:

– А что мне от твоего неверия? Когда-нибудь было иначе? Ты всегда считала меня врагом! И никогда другом… Чтобы я не делал для тебя, спасал тебя и сына, твоего брата… Тебе всегда казалось, что ты лучше меня знаешь, как быть! Так к чему теперь этот вопрос?! Тебя опять что-то не устраивает?!

– Да, господин. Не устраивает. Я хочу знать правду – почему Вы вместо меня тянули жребий?

– Из жалости к тебе. Теперь устраивает ответ? – он не ожидал от себя грубости, но силы сдерживаться иссякли.

– Н-нет… Из жалости… – Иш-Чель растерянно заморгала, рассчитывая на любой другой ответ, она была разочарована, – Я не понимаю Вас, объясните…

– Да! Если бы ты вытянула жребий богов, то никогда в жизни не простила бы себе гибель сына! Если бы я, то ничего в нашей жизни не изменилось бы! Ну, еще одной каплей ненависти ко мне прибавилось, так что с того? Я привык жить с ненавидящей меня женщиной!

– Господин… – глаза Иш-Чель наполнились слезами, она попыталась быстро сказать что-то, но мысль потерялась… Амантлан же продолжал курить и только кольца дыма, резко и часто вырывавшиеся из трубки показывали, как он сердит на свою несдержанность.

– Господин, – Иш-Чель пришла в себя и собралась, – Господин, о какой ненависти Вы говорите? У меня нет ее, к тому же к Вам! Это Вы отгородились, Вы меня отталкивали всегда своими насмешками!

– Вот как? Значит теперь ты, женщина, как когда-то, снова пришла не задавать вопросы, а отблагодарить? Что же может быть хуже!

– Да, я пришла Вас поблагодарить, но что в этом плохого?! О, боги, что я опять сделала не так?!

– Да мне твоя благодарность хуже ножа в сердце! Уж лучше бы… – он замолчал, не зная, что, на самом деле, было бы лучше. Но только не так – сидеть и заставлять объяснять свои поступки, копаться в его чувствах, бередить старые обиды. Да и ни к чему это! Она что думает, что он, как юнец, будет счастлив принять ее благодарность?! Сдержался он тогда, да и теперь не очень уж нужно. Жалость и благодарность от нее? Не нужны. Не требуются. Обойдется.

– Господин, Вы неправильно меня поняли… – попыталась прояснить ситуацию и погасить его гнев Иш-Чель. Она резко вскочила с циновки, растерянно теребя конец своей рубашки, тщетно пытаясь подобрать слова, которые могли бы успокоить мужа и прояснить ситуацию, а может быть и истинные ее намерения и чувства.

– Еще лучше! Значит, я опять неправильно тебя понял? – Амантлан сделал ударение на «я», едва сдерживая смех и желание опять отпустить какую-нибудь очередную шутку.

– Конечно! Я пришла поблагодарить Вас. Ведь Вы взяли на себя ответственность за Маленького Ягуара, Вы помогли мне!

Амантлан по-прежнему молчал и курил. Видя это, Иш-Чель робко сделала шаг в сторону выхода – никакой реакции.

– У меня нет ненависти к Вам, господин, и… я… очень хорошо к Вам отношусь. Вы напрасно думаете…

– Я ни о чем не думаю, женщина, кроме того, что тебе незачем здесь больше находиться! День был тяжелый, ступай!

– Вы меня прогоняете? Опять?!

– Да. Уходи! Тебе нужно остыть!

"Что она еще хочет от меня?!" – разозлился Амантлан, намереваясь сказать что-нибудь резкое, но удержался. Вид растерянной жены его не разжалобил, а наоборот еще больше рассердил.

Иш-Чель, сдерживая обиду, проглотила слезы и поплелась к выходу.

" Опять он ничего не понял! Опять он груб! Опять! Как же я ненавижу его! Почему он не хочет принять мои слова благодарности? Что плохого я сделала?! Что ему еще нужно?! Я же сама пришла к нему! Никогда больше я не позволю ему меня унизить!"

Пытаясь найти спасение от духоты, Иш-Чель грустно поплелась к берегу озера. Ночь уже вступила в свои права, и дневная жара постепенно отступала. Тихо шептал ночной ветерок, он ласково обдувал разгоряченное тело женщины, даря ей долгожданную прохладу. Вдали был виден засыпающий Теночтитлан, в котором, кое-где, вспыхивали и гасли огоньки.

Луна весело шагала по небу.

Мир и тишина не успокоили Иш-Чель – ей ещё больше захотелось плакать. Плакать горько, навзрыд, сдирая с себя одежды. Слезы злости на саму себя застилали ей глаза и, смотря сквозь них, она понимала, что очень долго видела окружающий мир через их искаженную прозрачность. Простое упрямство, а временами и насмешки Амантлана отталкивали её, не давали возможность правильно расценить его поступки. За напускной похвальбой и безразличием он прятал глубоко в себе ту безграничную любовь, о которой она давным-давно просила свою богиню-покровительницу. Как долго она шла к своей любви!

"Амантлан, душа моя, любовь моя, почему я не увидела какое у тебя огромное сердце, сколько в нем доброты! Я виновата в том, что ты не хочешь мне верить и гонишь меня от себя… Как же мне доказать тебе свою любовь?.."

– Тебе не холодно, женщина? Ах да, совсем забыл, ты вышла, чтобы остудить свой пыл!.. – совершенно неожиданно за ее спиной возник Амантлан. Как всегда спокойный, уверенный, насмешливый.

Она попыталась уйти, но он преградил ей дорогу, и это не входило в его планы. Невольно Амантлан попытался удержать её, властно остановив, удерживая обеими руками за плечи. Он держал её на расстоянии и внимательно смотрел на выражение лица, взгляды их встретились.

Она резко повернулась к нему спиной, зная, что совершенно не владеет собой, пытаясь скрыть смущение и обиду. Его большие руки легли на её бедра, и Иш-Чель казалось, что на ней нет одежды, так жгли они своим теплом ее кожу. Амантлан властно, но нежно притянул к себе женщину, догадываясь о её смущении, и она ощутила спиной тепло его обнаженного тела.

Он обнимал её очень осторожно, замерев и боясь вспугнуть счастливое мгновение, поражаясь и удивляясь своей смелости. Руки налились тяжестью – он стремился не дать им воли, а кровь гулкими ударами стучала в сердце, равномерно отмеряя каждый миг внезапного счастья.

Иш-Чель закрыла глаза и отдалась этой, она смела надеяться, нерешительной ласке. Она первая устала ждать и, страшась сделать что-то не так, но уж лучше делать, потому что ожидание пугало её больше, и было до невозможности томительным. Ощущая дрожь в руках, накрыла его руки своими. Тут же Амантлан попытался разжать и отнять свои руки и изумился, получив стойкое сопротивление в ответ, а затем еще более решительные действия.

Женщина настойчиво потянула его руки вверх к груди и накрыла их ладонями, ощутив, что дрожит не только она. Дрожь била Амантлана, он огромным усилием воли пытался успокоиться, но тело уже отказывалось повиноваться усилиям разума.

Робко Иш-Чель наклонила голову ему на грудь, обдавая ароматом своих шелковистых волос. Она чувствовала, что они оба испуганы своей смелостью. Но лавина чувств вырвалась из своего долгого заточения и стремительно неслась, увлекая их и оглушая, не оставляя дороги назад. Амантлан прижался к ее волосам и, покрыв поцелуями, ощутил под своими жаркими губами её шелковистую кожу, по-прежнему боясь ошибиться; но женщина сама повернулась к нему и обвила тонкими руками его шею. Она была уверена в себе и боялась, что он не поймет, не почувствует её жажды, и они вновь возвратятся к старому.

Потом Иш-Чель подняла к нему лицо, и смело встретила его вопрошающий взгляд. Амантлан из последних сил сдерживал себя, удивляясь, как еще дышит. Он смотрел на любимую женщину, пытаясь отыскать в ее лице покорность судьбе, так ненавистную ему, но видел только безграничную любовь в её нежном и призывном взгляде. Стараясь запомнить, каким это прекрасное лицо может быть в минуты страсти, мужчина легко читал в её глазах, что именно он единственный и желанный. И тогда, продолжая не верить в своё счастье, осипшим от напряжения голосом, он спросил, осторожно приподняв за подбородок ещё выше её голову, чтобы каждая черточка дорогого лица была освещена лунным светом:

– Иш-Чель… – он впервые назвал её по имени, – Ты это делаешь по доброй воле?.. Не лги себе, дорогая… Только всю без остатка я смогу тебя принять… Не мучь меня, женщина, ещё всё можно остановить…

Руки Иш-Чель взяли его лицо, словно чашу, и ласково притянули к своим открывающимся навстречу губам. Амантлану показалось, что его сердце остановилось, а их обоих окутала мгла. Свершилась его мечта.

Вот он легко коснулся полу раскрывшихся слегка дрожащих губ, оставляя Иш-Чель последнюю возможность его оттолкнуть, увернуться от того ошеломляющего натиска, который он обрушил через мгновение на них. Губы его были сильными и властными, а поцелуй поначалу напоминал штурм городской стены. Казалось, он боялся быть отвергнутым, и потому стремился захватить противницу, лишить её всякой возможности сопротивляться.

Но сопротивления не было, губы женщины, сладкие и нежные, послушно подчинились ему и стали отвечать взаимностью на любое его движение. Её язычок быстро обежал контур его губ, задержавших свой натиск, чем ещё больше взвинтил огонь желания. Амантлан пил и пил её поцелуи, но голод неудовлетворенности не покидал его. Им обоим уже было мало тех горячих объятий из сплетенных тел и сомкнутых рук, когда он осторожно отстранил от себя едва дышавшую женщину:

– Подожди, Иш-Чель…

– Нет, Амантлан, не смей меня бросать! – слабо запротестовала Иш-Чель, испуганно смотря на него горящими глазами, он ласково улыбнулся, удивляясь и не веря своим ушам:

– Как ты могла подумать такое, мы же только нашли друг друга… – Иш-Чель еще крепче прижалась к его груди, сцепив руки у него за спиной. Её губы покрыли мощную грудь лёгкими поцелуями, которые ожогами горели, призывая его к более решительным действиям.

– Иш-Чель, звезда моя, любовь моя! Остановись… Мы не можем здесь…

– Почему?.. – она опустилась на землю и притянула его к себе, держась за набедренную повязку.

– Пойдём в дом… – пытался он её остановить, но, увлёкшись в погоне за нежными губами, вынужден был опуститься рядом с ней. Она плавно освобождалась от своих одежд, её лукавый смешок был правдивым ответом:

– А у тебя хватит сил дойти туда, любимый?..

– Иш-Чель… – он, уже не задумываясь, сбросил с себя набедренную повязку, не переставая любоваться её наготой, серебристой в лунном свете. Женщина с ласковой улыбкой прошептала несколько раз: "Любимый…", сопровождая свои слова смелой лаской рук, отчего Амантлан замер, боясь вздохнуть, а Иш-Чель уже нельзя было остановить. Её руки как бабочки едва ощутимыми движениями касались тела, вызывая в нем неистощимую любовь, стремясь не разочаровать. Едва он пришел в себя от неожиданной атаки, приникая, к теперь узнанным губам, он мягко вынудил её лечь на сброшенную одежду.

Время для них остановилось. Амантлан любил, как и воевал – стремительно и решительно, но вместе с тем, он окутывал женщину покрывалом из своих поцелуев, а там, где не было его губ, были его волшебные руки. Сильные, будоражащие, обжигающие. Вместе они представляли сплошное сплетение двух стройных тел, одетых в мерцающий лунный свет, движущихся в древнем любовном ритме, слышащих и чувствующих только друг друга, когда хватает только прикосновений, и всё понятно без слов.

Но Амантлан продолжал шептать Иш-Чель о своей любви и её красоте… Казалось, он стремился своим решительным натиском завоевать любимую женщину и использовал для этого все средства, боясь, что сегодняшняя ночь может быть единственной, случайной. Чувство ненадежности и хрупкости их возникших отношений пугали Иш-Чель, и она также стремилась в эти минуты внезапной близости ошеломить и завоевать этого удивительного мужичину. Женщина в ней стремилась отдать себя всю без остатка, дать мужчине больше, чем он просил. Страсть бушевала в их крови, заглушая все остальные чувства. Они сливались в единое целое, как только восстанавливалось дыхание, и сердце начиналось биться равномернее.

Под утро, когда утренняя свежесть прохладой дала знать о себе их разгоряченным телам, Амантлан легким поцелуем коснулся кончика ее носа, заставляя Иш-Чель приподнять отяжелевшие веки:

– Думаю, что теперь мы дойдем… – она же ответила ему улыбкой счастливой женщины.

На следующий день, ближе к обеду, им пришлось расстаться: Амантлан отправился на очередной совет к правителю Анауака, а Иш-Чель в пригородный дом, который находился за чертой города, чтобы не нарушать приказа тлатоани. К вечеру они должны были встретиться снова.

На совет, как всегда, собрались представители всех сословий и воинства государства. Первыми выступил жрец Уициллопочтли:

– Граждане Анауака всегда были послушными детьми Уициллопочтли и Тлалока, они также заботились и о других богах нашей благодатной земли. Землю, этот цветущий сад нам подарили боги, они вручили нашим предкам право ей обладать. Многие годы мы поддерживали огонь в священных местах, многие годы мы ежедневно давали пищу нашим богам, и они были милостивы к своим детям. Бог южной стороны, великий Уициллопочтли помогал нам добывать и славу, и земли, и пищу. Могущественный Тлалок посылал дичь и зверя в наши руки. И вот теперь, братья, из-за нашей лени, очень скоро мы не сможем выполнять наш долг! Я не буду долго говорить то, что известно каждому из вас, братья, что, не давая пищу богам, мы подвергнем опасности жизнь всего нашего мира!.. Страшные катастрофы обрушаться на всю землю, погибнет наш мир, ибо мы, избранные богами, нарушили их заветы, мы не сможем поддерживать огонь жизни, нам нечем будет кормить наших богов!

– Как же такое случилось? – поднялся со своего места Тлакаелель, когда жрец закончил и сел на свое место. Встал, готовый дать ответ, жрец Тлалока:

– Верных сынов богов поразили лень и страх! Они не желают более воевать! Мы заключаем все новые и новые договора о мире, не захватывая пленников, которых должны дарить нашим богам. Мы проводим время в праздниках и на циновках в своих домах, забывая о своей избранности богом войны Уициллопочтли! Наша избранность – это наш долг, поклонение богу войны Уициллопочтли! Но скоро любой раб захватит то, что нам подарили наши боги! Мы забыли о своем долге – давать постоянную пищу нашим богам! Наши теокалли скоро будут пусты – никто не пополняет их рабами!

Когда жрец закончил, воцарилась тишина, только ветерок шевелил в плюмажах собравшихся кончики перьев. Прозрачный дым от множества воскуренных трубок обволакивал совет. Тихо потрескивали дрова в трех жаровнях, расставленных в середине зала совета. Недоумения не было на лицах собравшихся, скорее огорчение и озабоченность читались на них. Каждый понимал важность этого сообщения, но никто не знал, как спасти мир.

Понимая, что ни у кого не возникает желания, что-то предлагать, а возможно и просто нечего предложить, первым решил выступить Тлакаелель:

– Братья! Над миром и всей страной Анауак нависла угроза гибели. Мы сами сделали так, сами виновны в той опасности, которая теперь нам угрожает. "Что же делать?" спросите вы и останетесь в тишине, ибо ни у кого из вас нет ответа. Каждый воин любит свой дом, жену, детей, свою циновку у очага… Мы перестали любить войну, а тем самым и нашего могущественного бога-покровителя Уициллопочтли. И теперь все испытываем детский страх перед его гневом, это так! Но мы – воины нашего бога! Мы начнем новую войну! Мы…

– Да, мудрый Тлакаелель, мы начнем новую войну! – случилось то, чего никогда не бывало на совете, речь советника прервали, и он не успел сообщить свое предложение. Члены совета радостно встрепенулись, и началось энергичное обсуждение нового похода. Похода на земли майя…

– У них богатые города и хорошие земли, будет большая добыча!..

– Мы захватим много пленников и красивых рабынь!..

– Мы сможем напоить наших богов кровью, и они вернут нам свою милость!..

Тлакаелель, не скрывая своего разочарования, опустился на свое место.

"Что ж, Цветочные войны обождут…" – Он не был сторонником похода в майские земли, но раз совет так единодушен, не будет же он спорить? Ведь, как всегда, вышло, что это именно он предложил новую войну. Амантлан был вторым человеком на совете, которого всеобщее ликование огорчило. Он смотрел на советника, ожидая, что друг остановит это ликование, но Тлакаелель не поднимал глаз и равнодушно курил трубку. Амантлан сделал слабую попытку образумить собравшихся, но его голос не был услышан. Несколько человек открыто бросили ему, что их удивляет его неверие в военную силу страны, и им странно слышать это от военачальника.

Обсуждение закончилось решением Совета отправить на южные границы большую армию, усиленную ветеранами и опытными воинами-ягуарами из отрядов Амантлана. Руководить походом предстояло тоже Амантлану…

Сообщение, что Амантлан с ягуарами отбывает завтра к южной границе, повергло Иш-Чель в изумление, граничащее с гневом. Быстро закончив свои дела, отдав распоряжения, она решительно направилась искать мужа. Пройдя все комнаты их загородного дома, обойдя хозяйственные постройки, она наконец-то услышала голос мужа в саду, рядом с водой. Раздвинув прибрежные кусты, она увидела сына и мужа.

Ее мужчины весело плескались в теплой воде, с удовольствием поднимая со дна тину. Весь их вид показывал, что им хорошо вместе, и они полностью довольны друг другом. Едва мать появилась в поле их зрения, как мальчик радостно завизжал и протянул к ней руки.

Иш-Чель ничего не оставалось, как зайти к ним в воду.

"Одежда будет испорчена…" – мелькнула посторонняя мысль, но она не могла затенить главную, которая, и привела Иш-Чель сюда.

– Присоединяйся к нам! – широко улыбнулся Амантлан, окидывая жену ласковым взглядом. Женщина была без головной повязки, и её яркие волосы искрились от солнечных лучей. Легкий ветерок нежно шевелил выбившиеся из кос пряди. С ребенком на руках она была очень красива и необыкновенно нежна.

– Мне сказали, что завтра ты… – Иш-Чель запнулась неслучайно, она тщетно пыталась подобрать подходящие слова, но не находила их. Тогда её глаза с вызовом, разрушая мирную идиллию, дерзко взглянули на мужа. Он всё понял, с некоторой поспешностью отобрал у неё сына, и, так и не взглянув на нее, вышел на берег. Повисла тягостная тишина.

– Ты идешь убивать моих братьев!? – вопрос и утверждение прозвучали с одинаковой силой. Он не отвечал, а только ловко надел на себя набедренную повязку. Казалось, что его нагота играла какую-то роль, делала его незащищенным перед ней, но Иш-Чель поняла это по-своему. Она расценила его молчание, как некую увертку с его стороны, и уже была готова к тому, чтобы вновь сделать резкий выпад. Однако, как оказалось, вовремя не успела. Амантлан повернулся, расправляя последнюю складку на своей домашней одежде, задумчиво дотронулся до ожерелья с зубами ягуара, с которым никогда не расставался, грустно задал ей вопросы, которые быстро сбили с жены её воинственный дух:

– Разве Ицкоатль снял с меня обязанности вождя и предводителя ягуаров? Разве твой муж вдруг за одну ночь превратился в пилли?.. Разве я могу сделаться больным и немощным, когда мои воины готовы к походу? Разве ты забыла, чья ты жена?! – наконец-то взгляды их встретились, и женщина увидела в глазах мужа боль и злость, а не радость и гордость, которую встречала раньше, когда он уходил воевать с оттоми или другими племенами.

– Я не забыла.

– Да, я говорил Тлакаелелю, и Ицкоатлю, что воевать с народами майя для Анауака безумие. Но если сейчас твои и мои слова кто-то из рабов донесет Ицкоатлю, то мы не дотянем с тобой и до утра, моя дорогая! Эти слова измена непобедимому Анауаку!.. Ты забыла, что мой долг защищать, прежде всего, интересы моей страны?! Хорошо, я напомню это тебе женщина!.. – Амантлан, не бушуй, скажи мне, что произошло?!

– Верховный жрец Уицилопочтли объявил, что через двадцать дней положенное количество рабов для жертвоприношения иссякнет, а богу это ущемление будет не по душе… – Иш-Чель испуганно прикрыла пальцами губы. Она впервые слышала столь крамольные вещи. Воистину с Амантланом что-то произошло. Он устало прикрыл глаза рукой, потом длинные пальцы непроизвольно потерли переносицу, выдавая полное смятение своего хозяина.

– Амантлан, но почему поход на майя? Ведь это безумие – воевать сейчас, еще и с ними!

– Да? Ты сомневаешься в храбрости мои ягуаров? – в голосе Амантлана отчетливо слышалась горькая язвительность. Он положил свои тяжелые руки ей на плечи и легко подтолкнул к дому:

– Я все это сказал на Совете, но меня выставили едва ли не трусом, хорошо хоть не объявили изменником.

– Но это…

– К сожалению, Совет на стороне верховных жрецов. И чем страшнее будет эта бойня, чем больше крови будет пролито, тем большее удовлетворение получат их боги! А я знаю этих воинов с самого детства, это мои друзья, я не могу радоваться, идя на эту бессмысленную войну! Лучшие воины Теночтитлана!.. И мы должны победить! Было ли когда-нибудь иначе? Может ли кто-то сомневаться в нашей победе? Это – крамола! Тебя прикажут убить, если ты скажешь эти слова кому-то, кроме меня.

– Хорошо, я буду молчать, я вынуждена молчать, но мне совершенно не все равно, что будет с тобой. Если ты погибнешь то, что будет со мной, с сыном?

– Через неделю после моего ухода ты с сыном возьмешь рабов, которым

доверяешь, мою старую мать, потерпишь её кряхтение, и отправишься в наше южное поместье.

– А как же Тлакаелель? Неужели, он не попытался тебя поддержать?

– Тлакаелелю сейчас лучше всего молчать. Он впервые не имеет силы голоса, а это так странно. Кажется, что мы все сошли с ума!

– Может быть, ты просто не можешь принять то, что тебя впервые не послушали на Совете…

– Я привык выполнять приказы, женщина! Я – воин, я – ягуар!.. Я никогда не пойду против Совета и своей страны, но когда за управление берутся жрецы… Когда эти люди, мне даже страшно, слышишь, страшно их называть людьми! Когда они берутся решать вопросы, то вокруг всё заливается кровью… Но не это самое страшное, – муж и жена уже вошли в свою комнату, и Амантлан заметался в ней, постоянно на что-нибудь натыкаясь.