Текст книги "Судьба Темного Меча"

Автор книги: Маргарет Уэйс

Соавторы: Трейси Хикмен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

– Ты устала, моя дорогая, – сказал он, поддерживая жену своей магией. – Я заставил тебя гулять слишком долго. Давай продолжим этот разговор завтра.

– Да, последние несколько дней у нас было много хлопот, дорогой, – ответила леди Розамунда, опираясь на руку мужа. – Сначала Симкин, потом император. А теперь еще и это.

– Да, действительно. Наша маленькая девочка совсем выросла.

– Баронесса Гвендолин... – пробормотала леди Розамунда и вздохнула – с материнской гордостью и с материнской печалью.

Однажды вечером, три или четыре дня спустя, Джорам вышел в сад поискать каталиста. Молодой человек точно не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как он попросил Гвендолин выйти за него замуж и она ответила согласием. Время потеряло для Джорама всякое значение. Для него больше ничего не имело значения, кроме Гвендолин. Каждый глоток воздуха, который попадал в его грудь, был напоен ароматом Гвен. Его глаза не замечали ничего, кроме нее. Он слышал только то, что говорила она. Он ревновал ко всякому, кто искал ее внимания. Он ревновал к ночи, которая вынуждала их разделиться. Он ревновал даже ко сну.

Но вскоре юноша обнаружил, что сны обладают своей собственной сладостью, смешанной с пронзительной болью. Во сне Джорам мог делать то, на что не отваживался днем. Его сны были наполнены страстью, вожделением, жаждой обладания. За эти сны приходилось расплачиваться – утром Джорам просыпался с болью в сердце и жаром, бушующим в крови. Но первый же взгляд на Гвендолин, которая выходила в сад, был подобен прохладному дождю, изливающемуся на истерзанную душу молодого человека. Гвендолин... Она такая чистая, такая невинная, такая юная! Сны мучили Джорама. Он стыдился своих снов. Вожделение, одолевавшее его во сне, казалось юноше чудовищным, извращенным, преступным.

Но страстные желания не отступали. Джорам смотрел на нежные губы Гвендолин, когда она рассказывала об азалиях, лилиях или фиалках, и вспоминал о том, какими теплыми, мягкими и податливыми были эти губы в его снах, и тело юноши пронзала боль. Когда Гвендолин шла рядом с ним, стройная, грациозная, в каком-нибудь легком, воздушном платье, похожем на розовое облачко, Джорам вспоминал, как во сне он ласкал ее, прижимал к своей груди и никакая, даже самая тонкая, преграда не разделяла их, вспоминал, как делал ее своей, обладал ею. В такие мгновения он замолкал и отводил в сторону взгляд, опасаясь, что Гвендолин увидит полыхающий в его глазах огонь. Джорам боялся, что этот чистый и нежный цветок увянет и погибнет в его огне.

Изнемогая от сладостных и горьких мучений, Джорам вышел в сад, надеясь найти здесь каталиста. Был уже поздний вечер. Слуги сказали Джораму, что каталист часто прогуливается ночью по саду, если не может заснуть.

Все в доме уже улеглись спать. Сиф-ханар объявили, что эта ночь будет безветренной, и в саду действительно было очень тихо. Повернув за угол, Джорам притворился удивленным, когда увидел Сарьона, одиноко сидевшего на садовой скамейке.

– Простите, отец, – сказал Джорам, останавливаясь в тени эвкалипта. – Я не хотел помешать вам. – Он полуобернулся и начал очень медленно отходить.

Сарьон повернулся на голос и поднял голову. Лунный свет озарил его лицо. Это было странное лицо, маска отца Данстабля, оно всякий раз немного пугало Джорама. Но глаза на чужом лице были прежние – глаза ученого, с которым Джорам познакомился в деревне чародеев, мудрые, спокойные, мягкие. Только теперь взгляд каталиста стал каким-то загнанным. Когда Сарьон посмотрел на Джорама, в его глазах промелькнула тень боли, причину которой юноша не мог понять.

– Нет, Джорам, не уходи, – сказал Сарьон. – Ты не помешал мне. Признаться, я думал как раз о тебе.

– И молились обо мне? – в шутку спросил Джорам.

Печальное лицо священника смертельно побледнело, он прикрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул.

– Посиди со мной, Джорам, – сказал каталист, освобождая для молодого человека место на скамейке.

Джорам сел на лавку рядом с каталистом, расслабился и стал прислушиваться – он слушал тишину ночного сада. Спокойствие и безмятежность сада опускались на юношу, словно легкие снежные хлопья, ночная прохлада успокаивала его пылающую душу.

– Вы знаете, Сарьон... – нерешительно начал Джорам. Юноша не привык высказывать свои мысли, но чувствовал, что он в долгу у каталиста, и хотел как-нибудь оплатить этот долг. – В тот день, когда мы вместе были в часовне, я впервые оказался в священном месте. Ну... – Джорам пожал плечами. – В Уолрене было что-то вроде церкви, конечно. Простой дом, в который полевые маги приходили раз в неделю получить свою порцию силы от отца Толбана. Моя мать никогда туда не заходила, как вы, наверное, догадываетесь.

– Да, – пробормотал Сарьон, озадаченно глядя на Джорама. Каталиста удивило это неожиданное откровение.

– Анджа говорила о Боге, об Олмине, – продолжал Джорам, глядя на залитые лунным светом розы. – Но только чтобы поблагодарить его за то, что я лучше, чем все остальные. Я никогда не молился. Зачем? За что мне было благодарить Олмина? – В этих словах прозвучала прежняя горечь.

Юноша замолчал. Он перестал рассматривать изящные белые цветы и посмотрел на свои руки – такие умелые и сильные, такие смертоносные. Сцепив пальцы, Джорам смотрел на них, не видя. И снова заговорил:

– Моя мать ненавидела каталистов – за то, что они сделали с моим отцом. Она и меня приучила их ненавидеть. Вы однажды сказали мне – помните? – Юноша глянул на Сарьона. – Вы сказали, что ненавидеть легче, чем любить. Вы были правы! О, как же вы были правы, отец! – Джорам расцепил пальцы и сжал кулаки. – Я ненавидел всю жизнь, – страстно сказал молодой человек. – Я даже думал, что вообще не умею любить! Это так трудно, так тяжко... так больно...

– Джорам... – начал Сарьон.

– Нет, подождите, дайте мне договорить, – перебил его Джорам. Слова вырывались у юноши, словно он не мог больше сдерживать их. – Когда я пришел сюда, сегодня ночью, я вдруг подумал о моем отце. – Черные брови Джорама сошлись над переносицей. – Раньше я не часто о нем не задумывался, – признался он, снова глядя на свои руки. – Я всегда представлял его каменной статуей на границе, с застывшим, неподвижным лицом... Слезы текут из навеки открытых глаз, он смотрит на смерть, которой ему никогда не суждено познать. Но сейчас, здесь... – Джорам поднял голову и окинул взглядом сад. Его лицо смягчилось. – Я вдруг подумал, каким он был прежде – таким же мужчиной, как и я. С такими же чувствами и желаниями, как у меня, желаниями, которые он не мог держать в узде. Я представил свою мать такой, какой она была тогда, – юной девушкой, прекрасной и изящной, и... – Он замялся и судорожно сглотнул.

– Невинной и доверчивой, – мягко подсказал Сарьон.

– Да, – чуть слышно ответил Джорам. Он посмотрел на каталиста и поразился – лицо Сарьона исказилось, словно от страдания.

Сарьон схватил молодого человека за руки и стиснул до боли. Но его слова ранили Джорама еще больнее.

– Уходи! Сейчас, Джорам! – настойчиво сказал каталист. – Здесь тебя ничего не ждет! Ничего, только горе и несчастье – точно так же, как было с твоей бедной матерью!

Джорам упрямо покачал головой. Кудрявые черные волосы упали ему на лицо. Он высвободился из рук каталиста.

– Мой мальчик, сын мой! – сказал Сарьон и тоже сцепил пальцы, как прежде Джорам. – Меня очень радует, что ты решил довериться мне. Но я не оправдал бы твоего доверия, если бы не посоветовал, как лучше поступить. Если бы ты только знал... Если бы я только мог...

– Что знал? – спросил Джорам, быстро посмотрев на каталиста.

Сарьон моргнул и сразу замолчал, поспешно проглотив слова, которые едва не сорвались с его губ.

– Если бы я только мог объяснить тебе так, чтобы ты понял, – внезапно вспотев, сказал он. – Я знаю, что ты собираешься жениться на этой девушке, – медленно продолжил каталист, нахмурив брови.

– Да, – спокойно ответил Джорам. – Конечно, после того, как получу свое наследство.

– Конечно, – повторил Сарьон. – Ты думал о том, о чем мы говорили с тобой в прошлый раз?

– Вы имеете в виду – о том, что я Мертвый? – ровным голосом переспросил Джорам.

Каталист смог только кивнуть в ответ.

Несколько мгновений Джорам молчал. Он рассеянно поднял руку и причесал волосы пальцами, как когда-то давно делала Анджа. Наконец он твердо сказал:

– Отец, разве я не имею права любить и быть любимым?

– Джорам... – беспомощно пролепетал Сарьон. – Дело не в этом. Конечно же, ты имеешь право любить и быть любимым! Все люди имеют на это право. Любовь – величайший дар Олмина...

– Но к Мертвым это не относится, да? – криво усмехнулся Джорам.

– Сын мой, – с сочувствием сказал Сарьон. – Что это за любовь, если в ней нет правды? Разве может любовь вырасти и расцвести в саду лжи? – он замолк, не в силах продолжать. Слово «ложь», казалось, светилось в темноте ярче, чем сама луна.

– Вы правы, Сарьон, – решительно сказал Джорам. – Моя мать погибла из-за лжи – оттого, что они с моим отцом лгали друг другу, и оттого, что она лгала самой себе. Эта ложь свела ее с ума. Я думал о том, что вы тогда мне говорили, и я решил...

Юноша замолчал, и Сарьон посмотрел на него с надеждой.

– ...сказать Гвендолин правду, – закончил Джорам.

Каталист вздохнул. Его пробрала дрожь – к ночи воздух стал совсем прохладным. Не этот ответ он надеялся услышать. Поплотнее завернувшись в рясу, Сарьон заговорил, осторожно подбирая слова:

– Я рад, безмерно рад, что ты понимаешь, как жестоко будет обмануть эту девушку. Но я все равно считаю, что будет лучше, если ты навсегда исчезнешь из ее жизни – по крайней мере, сейчас. Может быть, когда-нибудь ты сможешь вернуться. Если ты скажешь ей правду, твоей жизни будет угрожать опасность! Девушка еще так молода! Она может не понять, и ты окажешься в опасности.

– Моя жизнь без нее ничего не стоит, – ответил Джорам. – Я знаю, что она молода, но в ней есть внутренняя сила, источник которой – ее доброта и любовь ко мне. Есть такое старое высказывание, которое приписывают вашему Олмину, каталист. – Глянув на Сарьона, Джорам улыбнулся искренней, теплой улыбкой, от которой в его темных глазах зажегся огонек. – «Правда делает тебя свободным». Сейчас я это понял и поверил в это. Доброй ночи, Сарьон, – сказал юноша и, встав со скамьи, нерешительно положил руку каталисту на плечо. – Спасибо вам, – сказал Джорам, немного смущаясь. – Я иногда думаю... если бы мой отец был больше похож на вас, если бы он был таким же мудрым и заботливым, тогда, возможно, и его, и моя жизнь не сложилась бы так трагично.

Джорам повернулся и быстрыми шагами пошел по извивающейся, петляющей садовой дорожке. Он стыдился и смущался того, что обнажил перед каталистом душу, и потому шел, не оглядываясь на Сарьона.

И хорошо, что Джорам не оглядывался и не видел каталиста. Сарьон закрыл лицо руками, по его щекам струились слезы.

– Правда сделает тебя свободным... – шептал он, всхлипывая. – О мой Бог! Ты возвращаешь мне мои собственные слова, а для меня они – смертельный яд!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
УБИВАЮШИЙ ХОЛОД

Прошло еще несколько дней после этой ночной встречи в саду. Несколько дней благословенной идиллии для влюбленных, несколько дней мучений для каталиста, который сгибался под тяжестью своей страшной тайны. Лорд Самуэлс и леди Розамунда радостно улыбались, глядя на «детей». Все лучшее в доме было в распоряжении будущего барона и его друзей. Леди Розамунда уже начала задумываться о том, сколько гостей можно разместить в столовой на свадебном обеде и следует ли пригласить на свадьбу императора.

Но вот однажды утром лорд Самуэлс, как обычно, вышел в сад и почти сразу же вернулся обратно в дом, выражаясь такими словами, что слуги несказанно удивились, а его жена, которая как раз завтракала, неодобрительно приподняла брови.

– Проклятые Сиф-ханар! – громыхал лорд Самуэлс – Где Мария?

– Она с малютками. Мой дорогой, что случилось? – озабоченно спросила леди Розамунда, поднимаясь из-за стола.

– Заморозки! Вот что случилось! Ты только посмотри на сад!

Семейство бросилось наружу. Сад и в самом деле был в жалком состоянии. Только взглянув на прекрасные розы, почерневшие и увядшие, Гвендолин в отчаянии закрыла глаза. Земля под деревьями была усыпана белыми лепестками – мертвые цветы опадали с них, словно снег, листва пожухла и облетела. Получив от Марии Жизненную силу, лорд Самуэлс сделал все, что смог, чтобы уменьшить ущерб, нанесенный саду. Но все понимали, что пройдет еще много дней, прежде чем домашний сад снова станет прежним.

Пострадал не только сад лорда Самуэлса. По всему Мерилону поднялось возмущение, и очень скоро, этим же утром, несколько Сиф-ханар оказались в тюрьмах Дуук-тсарит. В конце концов выяснилось, что виновных было двое, каждый из которых считал, что поддерживать температуру этой ночью должен другой. И ни один ничего не сделал. Холод снаружи купола превратил мерилонскую весну в осень. В столице резко похолодало, вся растительность увядала, жухла, умирала.

Лорд Самуэлс отправился на службу в самом скверном расположении духа. День прошел в печали, и вечером настроение ни у кого не улучшилось, потому что глава семейства вернулся домой еще мрачнее, чем прежде. Не говоря никому ни слова, милорд сразу направился в сад, оценить ущерб, нанесенный внезапным заморозком. Вернувшись, он, как обычно, сел обедать вместе с семьей и гостями, но был хмур и задумчив и все время угрюмо поглядывал на Джорама.

Гвендолин заметила, что отец в дурном настроении, и у нее сразу пропал аппетит. Спросить, что его беспокоит, она не могла – это было бы вопиющим нарушением этикета. За обедом допускались только непринужденные разговоры о том, что случилось за день.

Леди Розамунда тоже обратила внимание на мрачное настроение супруга и со страхом гадала, что же произошло. Было ясно, что его угнетает не только то, что случилось с садом. Но миледи ничего не могла с этим поделать и старалась, как могла, развлечь гостей. Леди Розамунда оживленно разговаривала о том о сем, но ее усилия пропали втуне – от этой неестественной веселости настроение у всех за обедом стало еще более пасмурным.

Миледи рассказала, что младший Самуэлс этим утром научился вылетать из своей колыбели, но, очевидно, в какой-то момент потерял контроль над магией и упал на пол, напугав всех вокруг. Мария обследовала шишку на головке ребенка и признала ее неопасной.

От Симкина не было слышно ни слова. Сегодня утром он неожиданно куда-то пропал, никого не предупредив. Но высокопоставленный знакомый высокопоставленного знакомого менее высокопоставленного знакомого миледи сообщил, что Симкина видели при дворе, в обществе императрицы. Этот самый знакомый знакомого знакомого сказал также, что императрица была печальна – что совсем неудивительно, учитывая приближающуюся годовщину.

– Ах, какой это был ужасный день, – с дрожью в голосе вспоминала леди Розамунда, пододвигая к себе охлажденную клубнику. – Тот день, когда принца признали Мертвым. Мы подготовили роскошный обед, чтобы отпраздновать его рождение, и все пришлось отменить. Ты помнишь, Мария? Все кушанья, которые мы наколдовали... – Миледи вздохнула. – Кажется, мы отослали их вниз, нашим кузенам, так что они, наверное, не пропали зря.

– Я помню, – печально сказала Мария, стараясь поддержать разговор.

– Мы... О, отец Данстабль, с вами все в порядке?

– Кажется, он поперхнулся, – озабоченно сказала леди Розамунда. – Подайте ему стакан воды. – Она махнула рукой слугам.

– Благодарю вас, – пробормотал Сарьон.

Кашляя, он поспешил спрятать лицо за кубком с водой, который один из домашних магов отправил по воздуху к каталисту. Каталист был так потрясен, что схватил кубок дрожащими руками и выпил его таким неуклюжим способом, вместо того чтобы поднести кубок к губам с помощью магии.

Вскоре после этого лорд Самуэлс резко поднялся из-за стола.

– Джорам, отец Данстабль, не выпьете ли со мной бренди в библиотеке? – предложил он.

– А как же десерт? – спросила леди Розамунда.

– Спасибо, мне десерта не нужно, – сухо ответил лорд Самуэлс и вышел из комнаты, многозначительно посмотрев на Джорама.

Никто не проронил ни слова. Гвен съежилась и поникла и стала похожа на тронутую заморозком розу в саду. Джорам и Сарьон извинились перед леди Розамундой, и лорд Самуэлс повел своих гостей в библиотеку. Слуга пошел за ними.

Когда они зашли в библиотеку, оказалось, что там кто-то сидит.

– Мосия! – воскликнул удивленный лорд Самуэлс.

– Прошу прощения, милорд, – пробормотал смущенный юноша.

– Нам не хватало вас за обедом, – сухо сказал лорд Самуэлс.

Это была всего лишь вежливая, ничего не значащая фраза. Обед прошел в таком мрачной атмосфере, что отсутствия молодого человека никто не заметил.

– Я просто забыл про время. Зачитался... – признался Мосия и показал книгу, которую держал в руках.

– Пойдите и попросите слуг, чтобы дали вам чего-нибудь поесть, – оборвал его лорд Самуэлс и широко распахнул дверь, давая юноше понять, что он может не задерживаться.

– Б-бла... Благодарю вас, лорд Самуэлс, – запинаясь, пробормотал Мосия, переводя взгляд с мрачного лица лорда на озабоченного Джорама.

Потом он посмотрел на Сарьона, надеясь, что каталист объяснит, в чем дело, но тот только покачал головой. Мосия поклонился и вышел из библиотеки. Лорд Самуэлс велел слуге подавать бренди.

Библиотека в доме лорда Самуэлса была очень уютной, обставленной красивой деревянной мебелью – здесь были большой дубовый стол, несколько удобных кресел и, конечно же, множество книжных шкафов. Книги и свитки, которые содержались в этих шкафах, соответствовали общественному положению лорда Самуэлса. Он был человеком образованным, но ровно настолько, чтобы подняться до положения главы гильдии. Чрезмерная образованность могла показаться попыткой возвыситься над своим социальным статусом, а лорд Самуэлс и его супруга тщательно соблюдали приличия и понимали разницу между собой и вышестоящими. За это его все уважали, особенно те, кто был выше по положению в обществе. Они нередко отмечали, что лорд Самуэлс «знает свое место».

Войдя в библиотеку, Джорам машинально скользнул взглядом по разноцветным корешкам, хотя уже и ознакомился со всеми книгами, какие были у лорда Самуэлса, – он тянулся к знаниям, как голодный – к еде. Когда обстоятельства вынуждали Джорама разлучиться с Гвендолин, он проводил время в библиотеке, вместе с Мосией. Джорам сдержал обещание и научил своего друга читать. Мосия оказался прилежным учеником, умным и сообразительным. Он схватывал книжную премудрость на лету, и теперь, когда он оказался в вынужденном заточении, библиотека стала для него настоящим подарком.

Мосия учился старательно, упорно разбирая незнакомые тексты, иногда даже без чьей-либо помощи – тем более что Джорам последнее время был очень занят. Особенно Мосию привлекали книги по теории и практике магии. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Джораму эти фолианты казались скучными и бесполезными, но Мосия большую часть свободного времени, которого у него было много, проводил за изучением магии.

А Сарьон совсем не обратил внимания на книги. Каталист вообще не замечал ничего вокруг, даже кресла, которое милорд пододвинул к нему мановением руки. Лорду Самуэлсу даже пришлось спешно передвинуть кресло, когда Сарьон, углубившийся в свои мысли, начал садиться на пустое место.

– Прошу прощения, отец Данстабль, – извинился лорд Самуэлс, когда каталист рухнул в кресло, быстро подскочившее к нему.

– Нет, это я виноват, милорд, – пробормотал Сарьон. – Я не посмотрел... – сказал он и замолк.

– Наверное, вам нужно больше времени проводить на свежем воздухе, отец, – сказал лорд Самуэлс. Тем временем слуга своей магией заставил бренди перетекать из графина в бокалы из тонкого стекла. – И этому молодому человеку, Мосии, тоже. Я могу понять, почему вот этот юноша предпочитает мой домашний сад великолепным садам Нижнего города. – Милорд посмотрел на Джорама и слегка нахмурился. – Но я не понимаю, почему вы и Мосия не спешите увидеть чудеса нашего прекрасного города, прежде чем вы уедете – Он непроизвольно подчеркнул последние слова.

Встревоженный Джорам посмотрел на Сарьона, но каталист только пожал плечами. Ему нечего было сказать. Лорд Самуэлс явно не собирался начинать разговор, пока слуга находится в библиотеке. Джорам напрягся и крепко сжал подлокотники кресла.

– Насколько я понимаю, вы, отец Данстабль, когда-то жили в Мерилоне? – продолжал лорд Самуэлс.

Сарьон смог только кивнуть в ответ.

– Значит, вы знаете город. Но этот молодой человек, Мосия, впервые в Мерилоне. А моя леди жена говорит, что он все время сидит в библиотеке и читает!

– Он любит читать, – бросил Джорам.

Сарьон напрягся. За неделю, проведенную в обществе принца Гаральда, Джорам немного научился вежливости и хорошим манерам. Молодой человек искренне верил, что это в корне переменило его жизнь. Но Сарьон знал, что все это временно, как застывшая корка на потоке раскаленной лавы. Огонь и жар никуда не исчезли, они все еще там, бушуют под покрывающим их тонким слоем. Как только корка треснет, лава снова взорвется фонтаном огня.

– Желаете еще чего-нибудь, милорд? – спросил слуга.

– Нет, благодарю, – ответил лорд Самуэлс.

Слуга поклонился и вышел. Милорд произнес слово, заклинание запечатало дверь библиотеки, и они втроем остались одни в уютной комнате, пахнущей пергаментом и старой кожей.

– Нам предстоит обсудить несколько неприятный вопрос, – суровым тоном сказал лорд Самуэлс. – Я считаю, что такие вопросы не следует откладывать на потом, и сразу перейду к делу. Возникли проблемы с записями о вашем рождении, Джорам.

Лорд Самуэлс помолчал, очевидно, ожидая какого-то ответа – возможно даже, смущения молодого человека и признания, что он самозванец. Но Джорам ничего не сказал. Он смотрел прямо в глаза лорду Самуэлсу, твердо и уверенно, и в конце концов именно лорд смутился и отвел взгляд.

– Я не хочу сказать, что вы намеренно солгали мне, молодой человек, – объяснил лорд Самуэлс. Его бокал с бренди парил в воздухе рядом с ним. Лорд к нему даже не притронулся, – И возможно, я сам усложнил дело чрезмерным энтузиазмом. Боюсь, я мог возбудить в вас напрасные надежды.

– Что за проблемы? – спросил Джорам. Голос юноши прозвучал так резко, что Сарьон содрогнулся – ему показалось, что корка на поверхности лавы дала трещину.

– Попросту говоря – записей не существует, – ответил лорд Самуэлс и широко развел руки в стороны, показывая пустые ладони. – Мой друг отыскал записи о том, что эта женщина, Анджа, находилась в Купели, в гостевых комнатах. Но там нет никаких упоминаний о рождении ее ребенка. Отец Данстабль... – Милорд повернулся к каталисту. – Вам дурно? Может быть, позвать слугу?

– Н-нет, милорд. Прошу прощения... – едва слышно пробормотал Сарьон. Он отхлебнул глоток бренди, чуть задохнувшись, когда крепкий напиток обжег горло. – Я немного нездоров. Это пройдет.

Джорам открыл рот, чтобы что-то сказать, но лорд Самуэлс поднял руку, и молодой человек промолчал, что далось ему с заметным усилием.

– И есть очевидная причина, почему записи отсутствуют. Из того, что вы рассказали мне о трагическом прошлом вашей матери, можно сделать заключение о болезненном состоянии ее рассудка в то время. В таком состоянии она могла забрать записи о вашем рождении с собой. Особенно если думала, что может вернуться и использовать эти записи, чтобы заявить права на наследство. Она когда-либо упоминала, что у нее есть эти бумаги?

– Нет, – ответил Джорам и твердо добавил: – Милорд.

– Джорам. – Лорд Самуэлс чуть повысил голос, раздраженный тоном молодого человека. – Я очень хочу вам верить. Мне пришлось изрядно повозиться, расследуя ваши претензии на наследство. И я делаю это не только ради вас, но и ради моей дочери. Мне очень дорога моя Гвен, дороже всего на свете. И для меня очевидно, что она, скажем так... влюблена в вас. А вы влюблены в нее. Следовательно, до тех пор, пока дело о вашем наследстве не прояснится, я полагаю, для всех будет лучше, если вы покинете мой дом.

– Влюблен? Я люблю ее, милорд! – перебил его Джорам.

– Если вы действительно любите мою дочь, – холодно продолжал лорд Самуэлс, – то вы согласитесь, что для нее будет лучше всего, если вы покинете мой дом немедленно. Если ваши претензии на наследство подтвердятся, тогда, конечно же, я позволю вам...

– Это правда, я вам говорю! – пылко воскликнул Джорам, привстав с кресла.

Темные глаза молодого человека вспыхнули, лицо покраснело от гнева. Лорд Самуэлс нахмурил брови и чуть шевельнул рукой в сторону маленького серебряного колокольчика, которым вызывали слуг.

Заметив это, Сарьон положил руку Джораму на плечо, и молодой человек медленно опустился в кресло.

– Я добуду доказательства! Какие доказательства вам нужны? – настойчиво спросил Джорам, тяжело дыша. Он крепко сжимал подлокотники кресла, стараясь обуздать свой гнев.

Лорд Самуэлс вздохнул.

– По словам моего друга, повитуха, с которой он разговаривал в Купели, считает, что повитуха, работавшая там прежде, в то время, когда вы родились, должна помнить этот случай, учитывая... м-м... необычные обстоятельства. – Милорд пожал плечами. – Возможно, она что-нибудь расскажет. Церковь, несомненно, признает ее свидетельство. Сейчас она – высокопоставленная Телдара и служит самой императрице, – добавил лорд Самуэлс, объясняя суть дела Сарьону.

Но каталист не слушал.

Голову Сарьона пронзила нестерпимая боль, кровь пульсировала у него в ушах. Он знал, что сейчас скажет Джорам, он видел, как светлеет лицо молодого человека от зарождающейся надежды, видел, как шевелятся губы Джорама, а руки тянутся к рубашке на груди.

«Я должен его остановить!» – в отчаянии подумал каталист, но его как будто парализовало. Губы Сарьона онемели, он не мог вымолвить ни слова. Он едва мог дышать. Каталист словно окаменел. Он слышал, как Джорам что-то говорит, но слова звучали глухо, как будто издалека, сквозь густой туман.

– У меня есть метки на теле, и они у меня с самого рождения! – Джорам разорвал рубашку на груди. – Она их наверняка вспомнит! Смотрите! Вот эти шрамы у меня на груди! Анджа говорила, что их оставила неуклюжая повитуха, которая принимала роды! Ее ногти вонзились в мою плоть, когда она вынимала меня из материнской утробы! Эти шрамы подтвердят мое истинное происхождение!

«Нет! Нет! – безмолвно кричал Сарьон. – Не ногти неловкой повитухи оставили эти отметины! – Он помнил все очень живо, с болезненной ясностью. – Эти шрамы – слезы твоей матери! Твоя настоящая мать, императрица, плакала над тобой в величественном соборе Мерилона...» Хрустальные слезы падали на Мертвого ребенка, разбивались на осколки, ранили... Алая кровь струилась по белому телу младенца... Епископ Ванье неодобрительно хмурился, потому что хрупкое детское тельце снова придется очищать.

Книги надвинулись на Сарьона. Книги... Запрещенные книги... Запретные знания... Дуук-тсарит окружили его. Их черные рясы – со всех сторон... Сарьон начал задыхаться. Он не мог дышать.

«Эти шрамы подтвердят мое истинное происхождение...»

Темнота.