Текст книги "Дочь бутлегера"

Автор книги: Маргарет Марон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Отпихнув собаку, Ден поправил золотую серьгу и сказал:

– Уайтхед? Та самая малышка, которая?..

Дернув головой, он указал в сторону ручья.

– Да, – подтвердила Гейл. – Если честно, именно поэтому мы здесь. – Сдвинув солнцезащитные очки на волосы, она бросила взгляд теплых карих глаз на Майкла Викери. – Я пытаюсь выяснить, как все это произошло, и Дебора предположила, что вы расскажете мне про тот день, когда…

– Нет! – резко произнес Ден. – Майкл не любит говорить об этом. Все было просто ужасно.

Майкл оборвал его грубым жестом.

– Все в порядке.

Их взгляды схлестнулись в жестоком поединке, и я вдруг поняла, что перед нашим приходом Ден и Майкл серьезно поссорились.

– Все в порядке, – повторил Майкл уже спокойнее.

Отвернувшись, Ден уставился вдаль. Его морщинистое лицо словно каменной мантией затянуло клокочущую внизу раскаленную лаву.

– Ты ведь терпеть не можешь, когда тебя спрашивают об этом.

– Тут дело другое, – сказал Майкл. – У нее есть право задавать вопросы.

Ден нетерпеливо передернул плечом.

– Это будет очень страшный рассказ.

– Только не для меня, мистер Макклой, – возразила Гейл.

– Все в порядке, – в третий раз повторил Майкл.

Собака, выпрыгнув из кузова, принялась обнюхивать мою руку. Я потрепала ей шелковистые уши, и она вилянием хвоста показала, что отныне мы с ней друзья навеки.

– Гейл пытается получить полную картину случившегося, – объяснила я, не только для Дена, но и для Майкла. – Мы хотели заехать на мельницу, но дорога оказалась перекрыта, поэтому я предложила переправиться от вас, если, конечно, вы не возражаете.

– Нисколько, – заверил Майкл, и Ден снова бросил на него свирепый взгляд.

– Вы были знакомы с моей матерью? – почтительно спросила Гейл.

Она еще оставалась ребенком, и ее очень смутила открытая неприязнь Дена.

– Почти нет, – ответил Майкл. – Ваша мать была родом из Доббса, а к тому времени как они с вашим отцом поселились по соседству с моими родителями, я уже уехал отсюда. Вернулся в наши края я приблизительно тогда же, когда родились вы, так что с вашей матерью мы виделись всего несколько раз. Однако, если верить моим воспоминаниям, вы очень на нее похожи.

– Вы были одним из тех, кто нас нашел, да?

– Не совсем. – Майкл оглянулся на Дена; затем, словно внезапно приняв какое-то решение, добавил: – Понимаете, у меня работали два черных парня, и в тот день…

– Боже милосердный! Ты хоть понял, что только что сказал? – взорвался в ярости Ден, соскакивая с задней дверцы. – Два черных парня! Ты опять возвращаешься к старым добрым временам, да, масса Майкл?

Даже по прошествии стольких лет его произношение оставалось лонг-айлендским, а не южным.

– Ден, прекрати. – Майкл стиснул кулаки, а лед в его голосе заморозил теплый майский воздух. – Ты смущаешь наших гостей.

– Ой, пра-а-ашу пра-ащения! – нарочито подражая актеру Стиву Мартину, протянул Ден. – Что ж, девочки, сегодня вечером я останусь без мороженого.

Он решительно направился было к сараю, затем развернулся и произнес совершенно другим голосом, в котором, как мне показалось, прозвучало примирение:

– Мы так и не решили, из какой глины делать следующую партию.

– Делай из какой тебе больше нравится, – холодно бросил Майкл. – Я провожу дам на мельницу.

Когда мы проходили в дыру в ограде, я краем глаза заметила, как Ден сделал ему в спину непристойный жест, после чего с грохотом захлопнул дверь сарая.

11
Это случилось в тот день

– Если бы однополые браки были узаконены, – заметил Майкл, пока мы шли вниз по склону к Поссум-Крику, искрящемуся в лучах клонящегося к горизонту солнца, – гомосексуалисты могли бы получать официальные разводы и, таким образом, чисто и аккуратно оформлять разрыв.

– Увы, мне на своем веку довелось повидать достаточное количество грязных и склочных разводов, – сухо возразила я.

Дойдя до берега, мы непроизвольно остановились перед ручьем, который медленно струился по камням на мелководье. Лили, собака, первой зашлепала по воде и оглянулась, ожидая, бросим ли мы ей палку.

Гейл снова закрыла глаза темными очками.

– Даже если развод обходится без скандала, он может быть очень тяжелым, – сказала она, и я поняла, что она имеет в виду Джеда и Дину Джин.

– В любом случае, приношу извинения за ту неприятную сцену.

Мы стояли на берегу, уставившись на воду, и мне вдруг на мгновение показалось, что Майкл собирается что-то добавить. Я вопросительно посмотрела на него, но тут фамильная замкнутость Дэнси снова отгородила его от окружающего мира стеклянной стеной. Он превратился в гида, сопровождающего группу туристов.

– Вам уже говорили, что в первые два дня после того, как вы с матерью исчезли, вас искали все, в том числе национальная гвардия? – спросил Майкл у Гейл.

Кивнув, та отмахнулась от кружащего вокруг головы слепня.

– Однако к четвертому дню интенсивность поисков стала ослабевать. Появилось опасение, что вас так никогда и не найдут, потому что уже были осмотрены все возможные места. В том числе и эта мельница.

– Ее осматривали вы? – спросила я.

– Нет. Я как раз направлялся туда в четверг вечером, но, как оказалось, ваши братья уже опередили меня. Разве вы этого не знали?

Я это знала, но не подозревала, что Майклу также было известно об этом.

– Я только свернул к мельнице, а они уже выезжали оттуда. Сет и… Извините, я их все время путаю. Который из ваших братьев мастерски проводит аукционы?

– Уилл, – подсказала я.

У меня разыгралось воображение или Майкл действительно отзывался о моих братьях словно о собачьем помете? Таком же многочисленном и таком же неразличимом друг от друга?

– Они сказали, что осмотрели мельницу, и у меня не было оснований делать это еще раз.

Услышав в его тоне тень высокомерия, я вспомнила оскорбительный намек Скотти Андерхила и снова ощетинилась.

– Мои братья обыскали оба этажа. На мельнице никого не было.

Помолчав мгновение, Майкл кивнул, после чего продолжил повествование, предназначенное в первую очередь Гейл.

– К субботнему утру просто не осталось мест, где можно было еще искать. Погода стояла дождливая, поэтому всю пятницу я проторчал в Чапел-Хилл. Но в субботу выглянуло солнце, и я нанял двух поденщиков, чтобы расчистить берег от зарослей. Сам я тем временем заготавливал кирпичи для печи.

Нас уже окружала целая стая назойливых слепней, и Майкл, не переставая говорить, срезал несколько зеленых ветвей с листьями, чтобы их отгонять.

Вдруг сзади, с гребня донесся шум стартера, после чего громко взревел заведенный двигатель и взвизгнули тормоза. Мы успели увидеть, как каштановый «вольво», рванув со стоянки, едва не врезался в плакучую иву у ограды. Снова сердито рявкнула передача, и машина выехала со двора, оставив за собой облако пыли.

На поджатом подбородке Майкла дернулась жилка, однако его голос оставался невозмутимым. Майкл продолжил описывать Гейл то далекое-предалекое утро – как двое поденщиков услышали ее плач и поспешили по этой самой тропинке. Я чуть приотстала, заинтересованная тем, как красиво с этой точки смотрелись на фоне неба розы, поднимающиеся над оградой.

Затем, отмахнувшись от слепней, я догнала остальных, и мы прошли по следам поденщиков до тех пор, пока не оказались напротив заброшенной мельницы. Ручей с тех пор еще больше обмелел, и мы смогли переправиться на противоположный берег по плоским валунам, даже не замочив ноги.

Лили, опередив нас, отряхивала с себя воду.

– Один из негров остался здесь, другой дошел до дороги и перехватил меня, когда я возвращался с завтраком для них. – Майкл оттолкнул собаку, и та убежала вверх по склону. – Телефон сюда еще не был проведен, поэтому нам пришлось доехать до магазина. Я сам позвонил шерифу, а затем вернулся к развилке и ждал полицию там.

Двор мельницы зарос сорняками. Лаконосы, высоко вскинув головки, уже выпустили цветочные побеги. Ядовитый плющ заполонил все вокруг. Деревья вдоль каменных стен были увиты лианами, толстыми и волосатыми, словно рука взрослого мужчины, с торчащими во все стороны зелеными листьями. Под листьями прятались облака зеленовато-белых соцветий. Казалось непостижимым, что отрава может так приятно пахнуть, однако воздух был насыщен въедливым ароматом, которому я не вполне доверяла.

Массивная деревянная дверь давно сорвалась с петель, и мы беспрепятственно вошли в здание.

– Как только я заглушил двигатель грузовика, сразу же услышал ваш плач, – сказал Майкл. – Шериф приказал мне ничего не трогать, но я просто не мог стоять на месте и слушать. К тому же, наверху уже успели побывать два ниггера.

После жаркого солнца на улице нижний этаж порадовал приятной прохладой. Мы смогли выбросить ветки, которыми отгоняли слепней. Дальняя стена наполовину разрушилась, и проем, в котором когда-то вращалось мельничное колесо, зарос плющом. На каменной лестнице плясали солнечные зайчики, отразившиеся от водной глади.

– Мы поднялись по этим самым ступеням, – продолжал Майкл, – и я приказал поденщикам держать руки в карманах, чтобы не оставить лишних отпечатков пальцев.

Теперь верхний этаж был практически полностью открыт непогоде. Уцелела лишь небольшая часть крыши. Майкл указал на обвалившийся лист кровли.

– Ваша мать лежала вот здесь. Когда мы ее нашли, она лежала на спине с вытянутыми вдоль тела руками.

– Газеты писали: ее словно подготовили к погребению, – едва слышно произнесла Гейл.

– Да.

Должно быть, когда-то здесь были следы крови, но за восемнадцать лет солнце и дожди начисто отскоблили камни.

Майкл указал на другое место дальше от лестницы.

– Вы лежали здесь, в переносной пластмассовой колыбели, установленной в стальную раму. Розовой, как и пеленки.

Гейл снова подняла очки, словно темные стекла не позволяли ей разглядеть то, что Майкл, казалось, видел опять. Она слушала его рассказ, и ее глаза наполнялись слезами.

– Шериф приказал ничего не трогать, но ваш крик был таким хриплым. Совсем не таким, как у младенцев. Я достал вас из колыбели, отнес вниз и попытался успокоить. Вы были такой крошечной…

Он шумно вздохнул, и Гейл робко прикоснулась к его руке.

Но даже тут кровь Дэнси или что там еще взяла свое. Майкл не то чтобы вздрогнул – сомневаюсь, что Гейл это заметила, – но он самоуничижительно пожал плечами и отступил от протянутой руки назад, к краю пола, где темнело почти полностью прогнившее мельничное колесо.

– Наверное, маме было очень страшно, – сказала Гейл, оглядывая развалины.

– Нет, – возразила я. По крайней мере, это я могла добавить. – Она так и не поняла, что попала сюда.

Я повторила услышанное от Скотти Андервуда насчет раны на голове, полученной Дженни, умолчав о его версии относительно того, что ее прикончили, словно умирающее животное.

– Можно считать, что для твоей матери все закончилось мгновенно. Ее мозг был настолько поврежден, что после первой травмы она уже больше никак не реагировала на окружающий мир.

Майкл, отошедший в противоположный конец мельницы, спросил:

– То есть даже если бы Дженни Уайтхед не застрелили, она бы все равно умерла?

– Необязательно. Возможно, она бы еще пожила какое-то время. Понимаете, современная медицина и все такое, – напомнила я. – Но она превратилась бы в растение.

Гейл испуганно вздрогнула.

– Да, – согласился Майкл. – Есть вещи похуже…

Ба-бах!

Внезапно стена у него над головой словно взорвалась, выбросив во все стороны острые каменные осколки. Через долю секунды донесся сухой треск винтовочного выстрела.

Вскинутая к лицу рука Майкла опустилась, окрашенная кровью, и в это мгновение вторая пуля с оглушительным грохотом пробила оловянную кровлю.

Инстинктивно мы распластались на полу, укрываясь за остатками стены.

– Эй! Не стреляйте! – заорал Майкл. – Здесь люди! Эй!

Тишина.

Через несколько минут мы осторожно поднялись на ноги. Я ожидала услышать из чащи крики с извинениями, однако их не последовало.

– Проклятые браконьеры! – проворчал Майкл.

Он промокнул носовым платком порез на щеке. Это была лишь царапина от осколка камня, и кровотечение остановилось, но пули, пролетевшие совсем рядом, потрясли всех нас.

– Вас могли убить, – сказала Гейл.

Плохо было уже то, что кто-то охотился в это время года.

– Надо сообщить куда следует о людях, которые слишком беспечно выпускают пули, – заметила я, не желая выдавать свое волнение.

– По-моему, сейчас сезон охоты закрыт, так? – спросил Майкл, не отнимая платка от побледневшего несмотря на загар лица.

– По крайней мере, я не знаю, на кого сейчас охота открыта. Поэтому, вероятно, браконьеры уже добежали до шоссе. Полагаю, они приняли вас за егеря.

И действительно, вдалеке послышался треск ветвей. Кто-то бежал напролом через заросли к Старому сорок восьмому. Майкл свистнул, подзывая собаку, но та не отвечала.

Наше настроение было испорчено подобно штукатурке и камню в том месте, куда попала пуля. Впрочем, Гейл уже посмотрела все заслуживающее внимание, да и Майклу, похоже, нечего больше добавить. Но когда они направились к лестнице, я все же задержалась.

– Майкл!

– Да?

– Когда вы сюда поднялись, здесь были какие-нибудь вещи Дженни?

– Что вы хотите сказать? – недоуменно спросил он. – Сумочка, ключи от машины?

– Или шарф, свитер, детская бутылочка? – Я дала слово Скотти Андерхилу, что никому не скажу ни слова про красный дождевик.

Майкл покачал головой.

– Никаких.

– Это было в газетах, – заговорила Гейл. – Пустая бутылочка и смена пеленок лежали в сумке на заднем сиденье машины, которую нашли утром в четверг на стоянке перед работой дедушки. Ключ торчал в замке зажигания.

* * *

На обратном пути через Поссум-Крик все молчали. Когда мы стали подниматься к дому Майкла, я заметила:

– Вы сколотили решетку для роз так, что она похожа на кресты.

– Да.

Его покладистость заставила меня замолчать. Я всегда теряюсь, сталкиваясь с религиозностью в неожиданном месте.

«Никакое место не должно быть неожиданным, – строго заметил святоша у меня в душе. – Разве господь не вездесущ?»

К счастью, мое смущение оказалось недолгим. Нас наконец нагнала Лили, запыхавшаяся на жаре. Мы дошли до двора, и Гейл поблагодарила Майкла за то, что он согласился уделить нам время.

– Я очень признательна вам за ваш рассказ обо всем, о чем вы помните, – сказала она.

– Ну что вы, – пробормотал он.

Достав ключи, я остановилась перед пикапом, пытаясь понять, что же изменилось.

Вдруг до меня дошло, что исчез не только «вольво» Дена.

– А разве здесь не было винтовки? – спросила я, указывая через стекло в кабину пикапа.

Майкл посмотрел мне прямо в глаза.

– Нет.

Я выдержала его взгляд.

– А мне кажется, была.

Он снова спрятался за стеклянной стеной.

– Быть может, вам все же понадобится юрист, занимающийся разводами, – мрачно произнесла я. Мой взгляд упал на вывеску «Гончарный круг» над дверью мастерской; Майкл проследил за ним. – Если только это не была своеобразная реклама[2]2
  Непереводимая игра слов: английское выражение «pot shot» – «гончарная мастерская» – имеет также значение «промах» (Прим. переводчика.)


[Закрыть].

Майкл оставался за стеной, однако его насмешливой улыбке удалось пробиться наружу.

– Наши дела идут не настолько плохо.

Когда мы уезжали, глаза Гейл были размером с блюдца.

– Ты полагаешь, в нас стрелял мистер Макклой?

Я пожала плечами.

– Майкл Викери думает именно так. И хотя я не Шерлок Холмс, собака не лаяла.

12
Все мои друзья станут мне чужими

Когда на следующее утро я свернула на стоянку перед нашей конторой, там меня уже ждал Дуайт Брайант в служебной машине канцелярии шерифа округа Коллтон.

– Прокатись со мной, и я угощу тебя чашкой кофе, – предложил он. – У меня к тебе есть небольшой разговор.

– В конторе ждет целый кофейник. Хочешь, я угощу тебя, – сказала я, пытаясь сообразить, что натворила на этот раз. – Сколько времени займет этот небольшой разговор?

– Все зависит от тебя. Где-нибудь с полчаса.

– Ладно. Только дай предупредить Шерри.

Пройдя в контору, я бросила папку на стол, сказала Шерри, что ненадолго отлучусь с Дуайтом Брайантом («Что ты натворила на этот раз?» – спросила Шерри), и, прихватив две пластиковые чашки кофе, подсела к Дуайту в машину.

Дуайт на несколько лет старше меня, и поскольку еще подростком проводил много времени с моими братьями, сейчас он, подобно им, постоянно пытается учить меня. С таким же успехом, но тем не менее ни он, ни они не собираются сдаваться.

Как же до них все медленно доходит!

Дуайт, в прошлом баскетболист, с годами оброс мышцами так, что теперь заполнял всю свою половину машины. Должна признаться, в летней бежевой форме, светловолосый, с грубоватым лицом он выглядел превосходно. Обычно начальник следственного отдела ходит в штатском, но это не мешает Дуайту надевать форму по крайней мере раз в месяц, чтобы прокатиться по округу с осмотром. Вероятно, это осталось у него с армии. Дуайт служил в военной разведке, но когда его брак с Джоанной развалился, он уехал из Вашингтона и вернулся домой.

Как только я застегнула ремень безопасности, мы выехали из Доббса, направляясь на запад. Дуайт убрал громкость рации так, чтобы вызовы и сообщения оставались едва слышны, и вдохнул терпкий аромат кофе.

– У вас лучший кофе во всех юридических конторах округа.

– За это надо благодарить Джулию Ли. Она выбирает его в каком-то специализированном магазине в Камерон-Вилледж.

– Судя по вкусу, он с какими-то добавками.

– Лесной орех, – мило объяснила я. – И я не могу передать, как я рада возможности выкроить время в распорядке дня на эту беседу о кофе. Если хочешь, загляни к нам попробовать кофе с ванилью и сливками. А на следующей неделе Джулия обещала достать шоколадный миндаль…

– Ну хорошо, хорошо, – рассмеялся Дуайт. – Ну а что насчет того, что кто-то вчера стрелял в тебя?

– Как ты узнал об этом так быстро?

– Я же полицейский. Не забыла, я должен быстро узнавать обо всем.

– Ну, на этот раз тебе донесли ошибочные сведения. Мишенью была не я. Если это были не браконьеры, тогда, скорее всего, выстрел предназначался в качестве предостережения Майклу Викери. Похоже, у них с Деном Макклоем серьезная размолвка.

– Ты уверена, что целились не в тебя? После того, как ты начала копаться в убийстве Дженни Уайтхед, возможно, кто-то захотел предостеречь именно тебя.

– Какая глупость! – бросила я, попивая кофе. – Слушай, а ты часом не испугался за меня?

– Вполне вероятно, убийца Дженни знает тебя, – строго произнес Дуайт. – Быть может, этот человек опасается, как бы ты не подошла слишком близко.

– Знаешь, это уже не глупость, а просто чушь несусветная, – заметила я. – А если честно, Дуайт, разве не является самой правдоподобной версия насчет сезонного рабочего? Или, может быть, Дженни решила в дождь подвезти кого-то, и эта любезность почему-то обернулась насилием? Очевидно, преступник не собирался ее убивать, поскольку он не забрал ее деньги и не надругался над ней.

(В то время, когда произошло убийство, Дуайт служил в Германии, и я не знала, известно ли ему о пропавшем красном плаще.)

– Сначала убийца размозжил Дженни голову, а два дня спустя пристрелил ее? Простой бродяга так не поступает, Дебора. Я повидал достаточно пьяных драк в субботу вечером – черт возьми, почти всех действующих лиц ты видишь в суде в понедельник утром, так что должна понимать разницу.

– Ну хорошо, хорошо. Но даже если преступление совершил кто-то из местных, уголовная полиция штата уже дважды проводила расследование. Уж если она ничего не смогла найти тогда, нет оснований бояться, что я сейчас раскопаю что-нибудь новое. Я согласилась порыться в деле в основном потому, что Джед опасается, как бы в противном случае Гейл не пригласила кого-либо со стороны.

На следующем перекрестке Дуайт повернул на север, то есть назад, в сторону Доббса. Допив кофе, он поставил стаканчик на подлокотник между нами.

– Только задумайся на минуту: если убийца тот, кого Дженни знала, сейчас ему гораздо тревожнее наблюдать за тем, как в деле копаешься ты, а не человек со стороны.

Я уловила в его голосе неподдельную тревогу.

– Слушай, неужели ты действительно так беспокоишься за меня?

– Не я. – Свернув на Северную двенадцатую улицу, он хитро усмехнулся. – Ты не моя маленькая девочка, чтобы за тебя беспокоиться.

– О черт!

Мне следовало сразу догадаться. Какой же глупой я была, полагая, что могу прогуляться в лесу меньше чем в миле по прямой от своего дома, и чтобы об этом не проведал отец!

– Послушай, будь добр, объясни папе, что это Ден Макклой стрелял в Майкла, хорошо?

– Как скажешь.

Дуайт прибавил громкость рации, чтобы услышать сообщение, адресованное патрульной машине, которая находилась в нескольких милях к югу. Ничего срочного. Мы молча доехали до двери в мою контору.

– По-твоему, насколько это было серьезно? – спросил Дуайт, когда я взялась за ручку. – Как должны отнестись к этому мы с шерифом Пулом?

Я пожала плечами.

– Так же, как к любой другой семейной ссоре. Майкл не из тех, кто любит говорить о своих чувствах, а Дену, наоборот, хочется кричать о них на каждом углу. Я слышала, Майкл в последнее время повадился ездить в Дарем. Без Дена.

– Да. Если бы это была нормальная супружеская пара, можно было бы сказать, что у них зуд седьмого года совместной жизни.

– От тебя я ничего другого не ждала, – язвительно заметила я, открывая дверь. – Все остальные сейчас называют это мужской менопаузой.

– Какая разница, – бросил Дуайт через опущенное стекло. – Думаю, мне надо съездить туда и поговорить с Макклоем. А ты, Дебора, пожалуйста, если они вздумают и дальше палить друг в друга, постарайся держаться от них подальше. Если с тобой что-нибудь случится, твой папаша с нас голову снимет.

Он уехал, предоставив мне гадать, с кого это «нас»: со всех подчиненных Боу Пула или только с Дуайта и его ребят.

Папа единственный раз на моей памяти отлупил маленьких близнецов: когда те принесли меня домой со сломанной рукой. И неважно, что я достала их, упрашивая дать покачаться на «тарзанке», которую они повесили над ручьем. Помню, я очень разозлилась на отца за то, что он выпорол братьев, и еще больше на них – за то, что они вели себя так, будто получили по заслугам. Даже в двенадцать лет я уже чувствовала, что такая забота унижает меня.

Обычно мама принимала мою сторону, но на этот раз она заставила меня носить платья до тех пор, пока не сняли гипс.

* * *

В суде мне предстояло вести дело, обвинителем в котором была Трейси Джонсон.

Я должна была защищать двух гаитян, задержанных во время облавы на наркопритон, устроенный на автостоянке у шоссе И-95. Обвиняемые почти не говорили по-английски; мой французский, который я учила в колледже, оказался недостаточно хорош, чтобы понимать их, поэтому нам пришлось ждать, когда из Роли приедет переводчик.

По словам гаитян, они путешествовали автостопом из Нью-Йорка и узнали, что в этом трейлере должны остановиться их друзья. Если верить им, они спали сном праведников, когда в дверь постучали сотрудники управления по борьбе с наркотиками. Их «хозяева» куда-то отлучились, а во время обыска в комнате, находящейся в противоположном конце трейлера от той, которую выделили гаитянам, были обнаружены полкилограмма кокаина и три грамма крэка. Поскольку кроме гаитян в трейлере никого не было, им пришлось отдуваться за всех. Они просидели две недели в тюрьме округа, отказываясь назвать себя до прибытия переводчика.

Хотя дело рассматривал Гаррисон Гобарт, я не стала подавать прошение о суде присяжных. Мне достаточно лишь было вызвать в качестве свидетелей всех кого нужно и дать им возможность рассказать о том, как все было. Представитель управления по борьбе с наркотиками признал, что у него не было никаких оснований связать наркотики с двумя задержанными, кроме того, что в ту ночь гаитяне находились в трейлере.

С появлением переводчика задержанные сразу же стали разговорчивыми. Оба оказались приятными молодыми людьми. Разумеется, всем в зале суда было очевидно, что это два мула, таскавших наркотики по дороге север – юг, связывающей Майами с Нью-Йорком. По шоссе И-95 проходят тонны отравы, и, к счастью, лишь небольшая доля задерживается в наших краях, хотя мы так же уязвимы по части наркотиков, как и другие регионы страны. Но, как я указала суду, не было ни крупицы доказательств, которые позволили бы задержать этих двоих наркокурьеров.

К своему огромному сожалению Гобарт был вынужден согласиться.

Очаровательные молодые гаитяне пожали всем руки и пообещали, вернувшись на Гаити, прислать деньги и расплатиться со мной и с переводчиком.

Мы с переводчиком согласились, что отнюдь не горим желанием получить гонорар.

* * *

Из-за проблемы перевода разбирательство дела в суде оказалось очень долгим, так что я освободилась только после четырех часов. Я спускалась по главной лестнице здания суда, когда меня перехватил угрюмый Лютер Паркер.

– Мисс Нотт, я полагал, это будет цивилизованная избирательная кампания, – холодно произнес он.

– Не поняла?

Он протянул мне лист бумаги.

– Полагаю, вы никогда этого не видели.

С виду это был мой бланк, озаглавленный «Открытое письмо неравнодушным избирателям округа 11-С по выборам окружного судьи». Сам текст был не таким откровенным как «Он ниггер, а я белая, так что голосуйте за меня», но он ушел недалеко от этого. Внизу красовалась моя подпись.

Мгновение мне казалось, что меня вырвет.

– Неужели вы могли поверить, что я…

– Это ведь ваш бланк, мисс Нотт, и ваша подпись, разве не так? – остановил меня Паркер.

Его худое темное лицо исказилось от гнева, смешанного с подозрительностью.

– Вы не могли бы перестать обращаться ко мне «мисс Нотт»? Да, согласна, это действительно похоже на мой бланк, но с помощью копировального аппарата любой может… – Я изучила листок более внимательно. – Лютер, взгляните сюда. Это же откровенная подделка, причем весьма неумелая. Отдельные фрагменты текста вырезаны и наклеены на бумагу. Наверняка было использовано письмо, которое я рассылала избирателям в марте, но только мой текст заменен другим. Вот видите следы разрезов – тут и тут?

– Но листовка и должна выглядеть так, правда? – спросил Лютер.

Я поняла, к чему он клонит. Если я действительно опустилась до такой подлости, естественно, я должна была позаботиться о том, чтобы все отрицать. Поэтому я сделала все так грубо, чтобы казалось, будто кто-то подправил письмо без моего ведома. В этом случае меня нельзя будет обвинить в грязной избирательной тактике, и в то же время я смогу донести свое пожелание.

– Где вы это взяли? – спросила я.

– Листовки были положены в почтовые ящики всех подписчиков «Ньюс энд обсервер» Мейкли, – мрачно ответил Паркер.

– О боже, – простонала я. – Так, давайте посмотрим. Когда подписывается в печать еженедельная «Мейкли уикли»?

– В четверг в полдень. – Лютер сверился с часами. – Четыре с половиной часа назад.

– Лютер, клянусь всем святым, я ничего не знаю об этом. Мне помогает вести кампанию моя невестка. Дайте мне переговорить с ней, а затем, если захотите, мы встретимся завтра утром в редакции «Леджера» и попросим Линси Томаса напечатать опровержение, хорошо?

Такое решение не устраивало обоих, но ничего лучше мы придумать не смогли.

По крайней мере, к моменту расставания Лютер снова называл меня по имени.

* * *

Когда я вернулась в контору, Шерри уже закрыла свой компьютер чехлом и приготовилась уходить.

– Весь последний час с тобой пытается связаться Минни, – сказала она, протягивая мне оставленные по телефону сообщения.

– Охотно верю.

– Мистер Джон Клод и Рэйд…

– А, Дебора, – окликнул меня появившийся в дверях своего кабинета Джон Клод. – Не могли бы вы уделить несколько минут нам с Рэйдом?

Шерри тактично удалилась, и я прошла в кабинет Джона Клода. На письменном столе лежало несколько экземпляров той мерзости, которую только что показал мне Лютер Паркер, а лица Джона Клода и Рэйда были искажены от гнева.

– Это просто бессовестно, – сказал Джон Клод.

– От этой гадости воняет, – подхватил Рэйд.

– Так, подождите-ка, – сказала я, – неужели вы решили, что я имею к этому какое-нибудь отношение?

– Разумеется, нет! – отрезал Джон Клод.

Рэйд протянул мне джин с тоником, причем джин он плеснул очень скупо, как в те времена, когда я еще употребляла спиртное.

– Джон Клод считает, что это дело рук людей Гектора Вудлифа.

Гектор Вудлиф прошел во вторник первичные выборы безальтернативным кандидатом от Республиканской партии, однако одержать победу в ноябре он мог лишь в том случае, если кандидат-демократ умрет или окажется обвинен в серьезном преступлении.

– Судя по твоим словам, ты отдаешь свой голос не за Гектора Вудлифа, так? – спросила я Рэйда.

– Я больше склоняюсь к мнению, что тут поработали люди Лютера Паркера.

– Что?

– Глупость, – пробормотал Джон Клод.

– Вовсе нет! – возразил Рэйд. – Задумайся, Дебора. Этот бред наносит тебе гораздо больше вреда, чем ему. Листовки выставляют тебя неприкрытой расистской.

Подумав, я покачала головой.

– Нет. Тут что-то не сходится. Если Паркер действительно способен на подобную низость, не лучше ли было сделать это поближе к выборам, чтобы получить максимальный эффект?

– Я не говорил, что это дело рук самого Паркера. Я имел в виду его людей.

– Нет, – повторила я. – Меньше десяти минут назад я говорила с Паркером на лестнице дворца правосудия, и он обвинил меня в том, что я распространяю эти листовки. Прокурор Лютер неплохой, но он ни разу не пытался участвовать в спектаклях нашего любительского театра. Он действительно считал, что за листовками стою я – или, по крайней мере, кто-то из моего окружения.

Джон Клод недовольно поморщился.

– О нет, только не это.

– Кажется, мне удалось его убедить. – Отпив большой глоток джина с тоником, я опустилась на диван, обтянутый синей кожей, и просмотрела листки с сообщениями. В основном это была Минни. – Я сегодня же переговорю с Минни. А Лютеру я предложила завтра утром встретиться в редакции у Линси Томаса, чтобы составить совместное заявление для печати.

Джон Клод грустно покачал головой.

– Боюсь, Рэйд прав. Эта стряпня причинит вред не столько Паркеру, сколько тебе.

* * *

За ужином мы с Минни и Сетом пришли к такому же выводу.

Я приехала к ним в современный дом, построенный на северо-западном конце участка Граймса – который до сих пор назывался так, несмотря на то что папа купил его на распродаже еще в начале шестидесятых, когда хлопок, основная сельскохозяйственная культура Северной Каролины, получил двойной удар от полиэстера и вредителя-долгоносика. Посевные угодья распродавались по дешевке, но даже если бы за участок Граймса просили дорого, отец все равно купил бы его, поскольку он граничил с его землями. Папа отдал участок Сету в качестве свадебного подарка, и Сет с успехом выращивал на нем табак, сладкий картофель и сою.

Минни уже за сорок: возраст достаточный для того, чтобы принимать людей с их недостатками, при этом она понимает, какое наслаждение приносят скандальные сплетни. Ее сильно обеспокоила потенциальная опасность гнусных листовок, и она отправила детей в Коттон-Гроув за пиццей, чтобы нам не мешали телевизоры и музыка.