Текст книги "Дочь бутлегера"

Автор книги: Маргарет Марон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

21
Я никогда не говорила, что это будет легко

Ладно, в конце концов все оказалось не так плохо, как могло бы. Мой звонок Амброзу из Роли подтвердил мое утверждение о том, что я действительно провожала Дена в канцелярию шерифа, хотя, строго говоря, театр находился не совсем по пути.

Дуайт, приехавший в шесть с минутами, отвел меня в одно из служебных помещений и выслушал то, что я могла рассказать без ущерба для отношений адвоката и его клиента, хотя я еще и не заявила официально о намерении защищать Дена. Мы сели за стол друг напротив друга, и я рассказала о том, как встретилась с Деном в парке Пуллен. Первое время мы обращались друг к другу «господин помощник шерифа» и «господин адвокат». Этот раунд обошелся без многозначительных взглядов, и вскоре Дуайт снова обращался со мной как с маленькой сестренкой братьев Нотт.

– Дебора, что подсказывает твое нутро?

– Он ли убил Майкла Викери? – уточнила я. – Нет.

– Ладно, а на кого он в таком случае думает?

– Мне кажется, на этот счет у него нет никаких мыслей. Но если твой следующий вопрос будет: «Рассказывает ли Ден все именно так, как это произошло?», наши мнения совпадут. Я пытаюсь припереть его к стенке и выяснить, почему он хотел встретиться со мной, а он упорно продолжает изворачиваться. Ты собираешься предъявить ему обвинение?

– А разве ты на моем месте этого бы не сделала?

– Основания? Лишь то, что они с Майклом поссорились? Этим грешат многие пары.

– Ладно, Дебора, не надо. На прошлой неделе Ден схватил винтовку, ушел в лес и едва не убил Викери прямо у тебя на глазах. Это уже не мелкая семейная ссора.

– Ден пытался запугать нас с Гейл, чтобы мы больше не приставали к Майклу насчет убийства Дженни. По его словам, Майкла до сих пор мучили кошмары.

– Вот как? – скептически спросил Дуайт. – Синдром посттравматического стресса армейского ветеринара?

– Не знаю. Ден постоянно ссылается на религию. Возможно, Майкла терзало чувство вины, потому что Дженни так долго пролежала на мельнице, а он этого не знал, ничем не помог.

Откинувшись на спинку стула, Дуайт водрузил одну ногу в ботинке одиннадцатого размера на край стола, словно он снова был на кухне у нас дома и спорил с моими братьями. Дуайт большой, очень большой. Он играл в баскетбол в школе и играл бы за университет штата, но пошел в армию. Декану Смиту настолько нравилось, как Дуайт обращался с мячом, что он присылал наблюдателей на игры с его участием. Большие руки, большие ноги, широкие плечи.

Да, и все остальное в идеальной пропорции.

В то лето, когда мне исполнилось десять лет, мать, чтобы научить меня терпению и удержать подальше от беды, подарила мне отличный бинокль и атлас диких птиц и предложила найти укромное место и сидеть тихо, без резких движений, чтобы наблюдать чудесные тайны природы. Густые заросли жимолости и плюща тянулись вдоль берега ручья напротив того места, где после работы на ферме купались голышом мальчишки. Я неизменно возвращалась домой исцарапанная и искусанная комарами. С тех пор главное достоинство многих мужчин округа Коллтон для меня не является тайной.

Не подозревая о моих воспоминаниях, Дуайт продолжал излагать причины ареста Дена:

– Кроме того, тебе известно не хуже меня, как часто семейные ссоры оканчиваются кровопролитием. Если бы Ден был женщиной, которую обманывал муж, естественно, он стал бы главным подозреваемым. Какая разница, что он мужчина?

– Во-первых, я говорила с другом Дена из Роли, который клятвенно уверяет, что Ден пробыл у него до четверти десятого. До театра ехать, скажем, тридцать пять минут, что у нас получается? Девять пятьдесят, почти десять?

Дуайт нарисовал на листе бумаги перед собой циферблат.

– Прошли почти сутки до того, как ты обнаружила труп. Медэксперт сказал, все «указывает» на то, что смерть наступила в девять часов, но плюс-минус пятьдесят минут алиби еще не делают.

Он снова откинулся назад, щелкая шариковой ручкой.

– Кроме того, этот самый друг помогал Дену разгружать пикап, – продолжала я, – и он категорически утверждает, что в нем не было ружья. – Прежде чем Дуайт смог сделать очевидное возражение, я его опередила: – Да, да, знаю. Ден мог спрятать ружье по дороге между театром и Роли.

Дуайт радостно улыбнулся.

– Вот теперь ты начинаешь говорить разумные вещи. Правда, тут есть один недостаток: никто не видел в «Гончарном круге» ружье. Только винтовку. – Он убрал ногу со стола, и стул с грохотом опустился на пол. – Наверное, сначала я выслушаю его показания, а там видно будет. Ты будешь присутствовать и давать ему советы?

– Если не удастся вытащить сюда Амброза.

– Разумно ли это?

– Кто-то же должен защищать Дена.

– Да, но это обязательно должна быть ты?

– Возможно, и нет, – вздохнула я. – Это все?

– Наверное. По крайней мере, на данный момент.

Я уже собралась уходить, но кое-что вспомнила и захлопнула дверь, не успев ее открыть.

– В чем дело?

Дуайт здорово выше меня, поэтому мне пришлось протянуть руки и пригнуть его к себе. У нас получилось не искусственное дыхание изо рта в рот, но все же чертовски хороший поцелуй.

– Эй, обожди! – учащенно дыша, сказал Дуайт, отступая назад.

Рассмеявшись, я захлопала ресницами. Он снова стал просто Дуайтом.

– Ладно, ты хотел узнать, не так ли?

Дуайт все еще не мог прийти в себя.

– Да, – признался он. – Наверное, хотел.

– Что-нибудь еще?

– Не-ет, – ухмыльнулся он. – Кажется, это как раз то, что нужно.

* * *

Воспользовавшись телефоном в театре, я в последний раз попыталась пригласить Амброза Дотриджа занять мое место на допросах, но даже после моих заверений в том, что Дуайт, скорее всего, не будет задерживать Дена, адвокат остался непреклонен.

– Я не представляю интересы мистера Макклоя и никогда их не представлял, – заявил он. – Да, я составил его завещание, но сделал это как одолжение Майклу Викери. Я не считаю мистера Макклоя своим клиентом.

Седой велеречивый Амброз Дотридж внешне производит впечатление архивариуса, заведующего редкими книгами в библиотеке какого-нибудь провинциального университета. В отличие от многих представителей нашей профессии, в душе надрывных актеров, Амброз по возможности избегает появлений в суде, предпочитая гражданские дела уголовным. Он никогда не берется защищать человека, обвиняемого в более серьезном проступке, чем мелкое хулиганство, хотя убеждать присяжных он умеет неплохо.

– Надеюсь, вы не поймете меня превратно, Дебора, – продолжал Амброз, ошибочно истолковав мое молчание. – Не подумайте, у меня нет никаких предубеждений против гомосексуалистов. С Майклом у нас всегда были великолепные отношения.

– Потому что он не выставлял свои предпочтения напоказ, а Ден ведет себя более откровенно? – язвительно спросила я.

– Потому что он был джентльменом, – последовал вкрадчивый ответ. – А теперь, я очень ценю ваше любезное участие в деле и вашу обеспокоенность. Позвольте официально заверить вас, что в моих предыдущих контактах с мистером Макклоем не было ничего такого, что помешало бы вам представлять его интересы, если вы с ним так решите.

Ну что я могла сказать кроме: «Благодарю вас, Амброз»?

Направляясь к Дену с известием, что буду представлять его интересы, если он того пожелает, я поймала себя на том, что в телефонном разговоре прозвучало кое-что еще. Амброз неизменно ведет себя истинным джентльменом, даже когда ставит под сомнение показания свидетеля, однако сейчас его голос был наполнен прямо-таки умиротворенностью. Определенно, он всеми силами старался не нажить в моем лице врага.

Неплохо!

Первый признак того, что мне, возможно, пока что рано поздравлять Лютера Паркера с победой.

* * *

Допрос прошел быстро и гладко.

Дуайт поставил на стол магнитофон, Ден отвечал на вопросы спокойно, без новых срывов, и мне пришлось вмешаться лишь два-три раза, чтобы попросить перефразировать вопросы.

Когда Дуайт стал спрашивать о событиях вечера пятницы, Ден сказал:

– Вы должны понять мое положение, хорошо? Каждый раз, когда при Майкле упоминали эту Уайтхед, он ломался. И вот я подумал, что если Дебора и Гейл Уайтхед будут ворошить прошлое, у Майкла снова начнутся кошмары, правильно? Поэтому я решил, что лучший способ остановить Дебору – занять ее мысли другими проблемами. Если ей придется суетиться, спасая свою избирательную кампанию, у нее не останется времени на то, чтобы донимать Майкла, так? И я не придумал ничего лучше, как состряпать эти листовки.

Почесав свою тощую шею, он посмотрел на меня и глуповато улыбнулся.

– Если бы я не уехал от Майкла, я бы слепил еще одно письмо от Джесса Хелмса. А в пятницу я очень на него разозлился и решил, что кошмары будут ему поделом. Но сейчас я приношу извинения за все те неприятности, которые на тебя навлек. Здесь самое хорошее место для того, чтобы сделать признание. Готов надеть рубище и посыпать голову пеплом. В качестве компенсации дарю тебе кувшин – прообраз новой серии, которую мы так и не выпустим. Сам я уезжаю из этих мест. Возможно, какое-то время поживу в Нью-Йорке.

Остальное я уже слышала: то, как Ден приехал к театру около десяти часов, как обнаружил убитого Майкла, как запаниковал и бежал. Ничего нового он не добавил.

Когда Ден закончил, Дуайт выключил магнитофон и окинул его долгим взглядом. Казалось, здоровенный бурый сенбернар смотрит на беспокойного карликового пуделя. К счастью для Дена, Дуайт относился к гомосексуализму достаточно спокойно.

– Ладно, – наконец промолвил он, – пока что я не буду заключать вас под стражу, но вы не имеете права покидать наш округ, не поставив в известность канцелярию шерифа. Я попрошу расшифровать запись допроса, а вы как-нибудь заглянете к нам и распишитесь – скажем, завтра после обеда?

Я начала было молча качать головой, но прежде чем смогла объяснить, почему, послышался автомобильный гудок. Помощник шерифа Джемисон, в течение всего допроса не проронивший не звука, вышел, чтобы узнать, в чем дело, и через несколько минут вернулся с человеком, которого я меньше всего на свете ожидала увидеть здесь и сейчас. Дуайт быстро встал, и несмотря на постоянные шутки Дена по поводу южной вежливости, он тоже поднялся на ноги, когда Джек Джемисон провел в комнату Фейт, сестру Майкла Викери, перебравшуюся в Голливуд.

Средняя из троих детей Викери, она тоже унаследовала фамильную приятную внешность. Подобно матери, Фейт держала плечи гордо расправленными, а ее голос, когда она заговорила после того, как нас представили, прозвучал спокойно и холодно:

– Я приехала сюда по поручению моей матери. Мистер Дотридж сказал, что вы здесь, майор Брайант. Мистер Макклой арестован?

– Нет, мэм.

Фейт повернулась к Дену, маленькому и осунувшемуся в безжалостном ярком свете.

– Мама хочет передать вам, что панихида по Майклу состоится завтра. В погребальной конторе Олдкрофта. Если вы захотите прийти, часы посещения с семи до девяти.

Ден молча кивнул, в кои-то веки не найдя слов.

Если и существуют правила этикета, регулирующие подобные ситуации, я их не читала; однако можно не сомневаться, Ивлин Дэнси Викери поступила так, как нужно. Я не могла не восхищаться ее поступком, и тем не менее мне показалось так несправедливо, что Ден, любивший Майкла и деливший с ним радости и горе, будет вынужден ждать в очереди, когда его пригласят принять участие в ритуале по поводу смерти Майкла.

– Похороны состоятся завтра. Отпевание в церкви в Суитвотере, – закончила Фейт Викери. – Мама надеется, что вы на завтрашней церемонии будете сидеть вместе с нашей семьей.

Ден слушал сестру Майкла, застыв от изумления, но когда она закончила, он подошел к ней, взял руку и поднес ее к губам. Театральный жест, однако сейчас он показался мне совершенно уместным.

Фейт стиснула ему руку, и на мгновение ее глаза наполнились слезами.

– Я очень сожалею, – едва слышно произнесла она и, развернувшись, вышла в коридор.

22
Лживые глаза

Ден Макклой так долго играл роль стареющего хиппи, что когда он вышел из своей спальни, я была просто поражена. Разумеется, с ежиком на голове ему за такой короткий срок не удалось ничего сделать, но в остальном он стал похож на вице-президента крупного банка: аккуратный серый костюм, белая рубашка, строгий галстук, начищенные ботинки. Увидев мое изумление, Ден пожал плечами.

– Ежегодный рождественский ужин с родителями Майкла. К некоторым вещам он относился очень серьезно.

* * *

Я вернулась в «Гончарный круг» вместе с Деном, потому что он хотел отправиться на панихиду, но предпочитал войти в зал не один. Хотя это выходило за рамки отношений клиента и адвоката, вся ситуация была настолько необычной, что я не могла не сочувствовать ему. Дуайт, услышав о том, что я дала согласие, только покачал головой, но что еще мне оставалось делать?

Гостевая туалетная комната была наверху.

– Чувствуй себя как дома, – предложил Ден.

Так что пока он переодевался у себя в спальне, я быстро обошла перестроенное здание и решила освежить свою косметику в туалетной комнате Майкла, где освещение было лучше. Несмотря на долгий день, мои брюки и шелковая блузка все еще выглядели сносно. Конечно, юбка подошла бы больше, но по крайней мере я была не в джинсах.

Лили, последовав за мной, плюхнулась на брошенное на пол полотенце, прижалась носом к холодным плитам и испустила такой жалостный вздох, что я присела рядом с ней на корточки и сказала ей несколько ласковых слов. Кто знает, что чувствуют животные?

Я впервые поднялась на второй этаж «Гончарного круга», и, должна признаться, на меня произвели впечатление хороший вкус и опрятность, господствующие в жилых помещениях, особенно в спальне Майкла Викери, расположенной в противоположном крыле от покоев Дена. Несмотря на роскошный светло-желтый ковер, тяжелое, расшитое вручную покрывало на кровати королевских размеров и дорогой комод из светлого дуба, в комнате царила атмосфера отшельнической суровости.

«Совсем как монашеская келья», – одобрительно заметил святоша.

«Да, только у этого монаха капитал Дэнси, – поправил прагматик. – В обычном супермаркете не найдешь таких тканей и мебели ручной работы. И взгляни на эти гобелены – они похожи на средневековые».

«Совершенно верно. Я знала, что Майкл был религиозен, но не представляла себе, до какой степени».

«Позволь заметить, что не нужно быть религиозным для того, чтобы вешать на стены произведения искусства».

«Но посмотри, как они размещены: почти как алтарь в готической часовне. И что бы ты ни думал, это определенно распятие».

Прагматик и святоша растворились в волне чистого любопытства.

Подняв тяжелое керамическое распятие, упавшее на комод, я присмотрелась к гобеленам внимательнее. Их было два, размером примерно два фута на три с половиной; каждый висел на отдельной массивной дубовой планке, покоящейся на строгих колышках. Теперь я разглядела, что это было не чистое средневековье. В вытканных фигурах было очарование прерафаэлитов. На полотне слева – Мадонна со знакомыми чертами лица, с длинными, темными распущенными волосами, сосредоточившая взгляд лучистых карих глаз на кучерявом младенце, лежащем у нее на коленях. Справа – блудница, а рядом с ней фигура Христа, указывающего на белый камень под ногами.

«Кто из вас без греха, первый брось в нее камень».

Определенно странный выбор сюжетов?

Между двумя гобеленами оставалось пустое пространство шириной около четырех футов, и только тут я заметила на стене чуть выше третью пару колышков. Один колышек был сломан. А вот и третья планка, застрявшая между задней стенкой комода и стеной. Не она ли опрокинула распятие?

Люди Дуайта произвели здесь обыск, но они без необходимости ничего не трогали и оставили после себя все как было. Определенно, они не стали бы бросать полотенце на пол и пачкать раковину. Это особенно бросалось в глаза на фоне общего безукоризненного порядка.

Я отчетливо увидела, как все произошло. Майкл возвращается из леса, видит, что его пикапа нет, спрашивает Кати Кинг, собирающуюся уходить домой, и узнает о том, что Ден звонил мне. Кати сказала Дуайту, что оставила Майкла в мастерской; судя по проделанной работе, он провел там еще не меньше часа.

Затем по какой-то причине Майкл вдруг бросается наверх, забегает в туалет, чтобы смыть с рук и лица глиняную пыль, потом врывается сюда и срывает среднее полотно в такой спешке, что ломает колышек и опрокидывает распятие.

Ну а потом? Прихватив полотно с собой, Майкл едет в театр? Зачем? И где это полотно сейчас?

Не успели мы с Лили вернуться в гостиную, как появился Ден, одевшийся для похорон. Он снова упомянул о строгих правилах, которыми руководствовался в жизни Майкл, и его взгляд наполнился грустью. Однако сейчас мне было не до того, чтобы его утешать. Во мне разгорелся охотничий азарт.

– Ден, скажи мне, что было изображено на среднем полотне в спальне Майкла?

Ден резко вскинул голову, в его глазах сверкнула ярость.

– Твою мать, что ты там делала?

Я непроизвольно отступила назад, и он взлетел вверх по лестнице.

– И как ты туда попала? – донесся его крик. – Подобрала ключ?

– Черт возьми, какое ты имеешь право так со мной разговаривать? – взорвалась я, бросаясь следом за ним.

Ден стоял на коленях перед дверью, изучая замок, и только сейчас я поняла, что это мощный йельский замок, запирающийся и отпирающийся только ключом, а не простая защелка, которой обычно оснащают внутренние двери. Почему-то вид открытой двери снова вызвал у Дена приступ рыданий, и от моей ярости снова не осталось и следа.

– Эта дверь всегда заперта, – всхлипывая, произнес Ден. – Всегда. Входить без Майкла туда не позволялось никому. Никому!

– И даже тебе? – Остатки моего гнева растаяли в удивлении.

– У нас у каждого свои личные покои, – оправдываясь, произнес Ден. Достав белый носовой платок, он высморкался. – Майкл тоже не входил ко мне без приглашения.

«Не входил без приглашения» и «не позволялось никому». Что тут зависело от Дена? Я мысленно взяла это на заметку.

– У Дуайта имелся ордер на обыск, – сказала я, – но, судя по всему, этот замок не взламывали. Майкл точно не мог оставить дверь незапертой, когда выбежал из дома?

Я рассказала о полотенце на полу, грязной раковине, отсутствующем полотне.

Казалось, Ден ничего не мог понять.

– Почему Майкл сорвал его со стены? – настаивала я. – Какой сюжет был там изображен?

– Сюжет? – тупо переспросил он, долго разглядывая голую стену. Наконец, вздохнув, он пожал плечами. – Это был не сюжет. Просто символы Святого Духа. Понимаешь – белый голубь. Лилии. И все такое.

– Надо обязательно связаться с Дуайтом, – сказала я.

– Зачем?

– Если гобелена не было в «вольво», то или Майкл его кого-нибудь отдал, или его забрал убийца. И в том, и в другом случае это может быть важно.

Не сговариваясь, мы разом посмотрели на часы.

– Уже восемь часов, – с мольбой в голосе произнес Ден.

Он был прав. Дуайт еще не успел вернуться в Доббс; с другой стороны, если мы хотим успеть на панихиду, нам нужно поторопиться.

– Я позвоню Дуайту от Олдкрофта, – сказала я.

Когда мы проходили через гостиную, Ден вдруг подбежал к открытым шкафам вдоль лестницы. На подсвеченных стеклянных полках произведениями искусства были расставлены образцы продукции «Гончарного круга».

– Вот, – сказал Ден, протягивая мне кувшин, расписанный такими нежными цветами, что краски, казалось, сияли словно драгоценные камни.

Мне не хотелось думать, сколько кувшин может стоить в дорогом магазине в Атланте, но держать его было приятно: уравновешенный центр тяжести, удобный носик. С одного взгляда я почувствовала, что из этого кувшина не прольется ни одной капли на стол.

– Не могу сказать, что это достойная компенсация, но я, честное слово, очень сожалею, что испортил тебе избирательную кампанию.

– Настолько сожалеешь, что согласишься опубликовать опровержение в «Леджере»? – спросила я.

– Я… да, ладно. Наверное, я перед тобой в долгу.

Спустившись вниз, Ден нашел коробку, завернул кувшин в бумагу и положил на заднее сиденье моей спортивной машины. Обреченно проводив нас взглядом, Лили снова уселась у входной двери.

* * *

Олдкрофты хоронили покойников Коттон-Гроува и всего округа Коллтон в течение ста с лишним лет, и поскольку сейчас в погребальной конторе начали работать двое сыновей Дака Олдкрофта, похоже, семейство продолжит этот скорбный труд и в следующем столетии.

После того, как году в 1910-м сгорело старое деревянное здание, Олдкрофты построили вместо него величественный белый особняк в колониальном стиле; и хотя с годами внутренние помещения неоднократно подвергались переделкам и переоснащениям, снаружи здание сохранило довоенный облик. Вдоль всего фасада тянется широкий балкон, который поддерживают огромные коринфские колонны. Внутри широкие коридоры и три просторных зала, обставленных уютными кушетками и мягкими креслами. Высокие зеркала в золоченых рамах отражают рассеянный розоватый свет ламп, скрытых бледно-розовыми абажурами.

Когда мы с Деном подъехали к погребальной конторе, стоянка перед ней оказалась полностью забита машинами, и нам пришлось остановиться на улице за квартал до нее. Несмотря на то, что было уже четверть девятого, длинная очередь тянулась от входной двери под балконом до середины широкой лестницы.

– О боже! – простонал Ден. – Боюсь, я не смогу.

– Сможешь, – успокоила его я. – Это тоже твои друзья.

Я взяла его за руку, и мы пошли к дверям. Те, кто узнавал Дена, расступались, пропуская нас. Единственное, некоторое раздражение вызывала бегущая впереди нас волна смущенной тишины, которая за спиной сменялась приглушенным говором.

«Естественное человеческое сострадание», – прошептал святоша.

Прагматик был занят тем, что отвечал на печальные улыбки и сочувствующие рукопожатия, а также пытался настроиться на соответствующий тон, и воздержался от замечаний по поводу живущей в каждом из нас тяги к сплетням.

* * *

Во время панихиды эпицентром внимания, естественно, является усопший. Как правило, не очень близкие родственники – двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, дядья и тетки – выстраиваются в ряд справа, сразу за дверями. Пришедший выразить соболезнование проходит вдоль всего ряда до открытого гроба, после чего наступает минута молчания, возможность бросить последний взгляд на застывшее лицо, умолкшее до тех пор, пока трубы судного дня не призовут его из могилы.

Закрытый гроб кажется чем-то чуть ли не оскорбительным. Даже в тех случаях, когда на то есть непреодолимые причины, как это было с Майклом Викери, при виде лишь полированного дерева, устланного покрывалом гвоздик и хризантем, возникает ощущение какой-то неполноты.

Затем очередь движется дальше, и человек, пришедший отдать последнюю дань покойному, оказывается лицом к лицу с ближайшими родственниками.

Мне приходилось бывать на похоронах человека, которого никто не любил при жизни, похожих на праздничные вечеринки, где соболезнующие забывали о цели визита. Мне приходилось бывать на похоронах любимого главы семейства и видеть такую радость избавления от долгой мучительной болезни, что траур нередко превращался в горестно-сладкое празднование начала новой жизни. Похороны младенцев – это трагедия. Еще большая трагедия – похороны детей и подростков, чья жизнь оборвалась на заре, унеся в могилу все многообещающие задатки.

Не дай бог мне еще когда-нибудь попасть на похороны подростка, погибшего в автокатастрофе.

Однако до сих пор Дженни Уайтхед была единственным человеком, погибшим насильственной смертью, на чьей панихиде мне довелось побывать. Если и было в обоих случаях что-то общее, так это горе близких, не желающих верить, и приглушенные разговоры друзей, пытающих разобраться в происшедшем.

Присутствие Дена усугубляло и то, и другое.

Однако люди вели себя тактично и учтиво. Первыми в ряду близких родственников за гробом стояли две сестры Майкла с мужьями и детьми-подростками. Как только мы с Деном пробились через плотную толпу скорбящих, они сомкнулись вокруг нас. Сестры пожали Дену руку, их мужья и доктор Викери обменялись с ним крепкими рукопожатиями, и даже миссис Викери протянула руки и подставила опустошенное лицо для поцелуя. Затем сестры заняли место по обе стороны от Дена, чтобы свести до минимума оставшееся стеснение.

И я оказалась права, напомнив Дену, что многие из присутствующих были ему друзьями. Большинство в теории выступало решительно против гомосексуализма. Как и против атеизма, светского гуманизма, супружеской неверности, алкоголизма, клептомании и многого другого, что считается отклонением от установленных норм; однако это не мешало им отбрасывать эти предубеждения, если речь шла о человеке порядочном, не предававшимся своему пороку посреди людной улицы.

Майкла и Дена любили за то, кем они были, за их положительный вклад в жизнь общества, и в доказательство этого здесь были венки и от добровольной пожарной бригады, и от любительского театра.

Тем не менее я чувствовала в атмосфере сгущающееся электричество. Уверена, далеко не один человек, бормоча слова сострадания и пожимая Дену руку, гадал, почему он до сих пор не в тюрьме или по крайней мере под усиленной охраной.

Пройдя мимо родственников и расписавшись в книге соболезнований, я миновала второй зал, вошла в контору и позвонила оттуда Дуайту.

– Что? – переспросил он.

Я терпеливо описала ему третье полотно так, как мне его описал Ден.

– Нет, – уверенно произнес Дуайт. – Ничего похожего в машине не было. Я попрошу Флетчера завтра сделать эскиз, и мы начнем поиски.