Текст книги "Эра жаворонка(СИ)"

Автор книги: Марфа Ефимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3. Тенера

Появление в иллюминаторе «Симурга» огромной рыжей планеты наблюдали четверо: Вук, Сергей, Хиппи и Шпулька. Последние двое – с явным, непритворным интересом. Тенера приближалась, разбухая в размерах, предъявляя картины горных хребтов и пыльных впадин. Рельеф поминутно скрывался под паутиной разметанных циклонов, и если бы не ржавый цвет, создавалась бы иллюзия возвращения на Землю.

Размеры Тенеры и Земли практически совпадали: Ledoux 968 Cc имела диаметр 1.3 земного, ускорение свободного падения на поверхности – 1.2. Нехитрые подсчеты показывали, что Тенера была примерно в два раза тяжелее Земли. Обнаруженные вода и кислород внушали оптимизм относительно перспектив освоения, а наличие флоры и нехитрой фауны – полтора десятка полу-грибов, полу-червей – этот оптимизм питало и укрепляло.

– Хиппи, место! – строго приказал Вук. Щенок мельтешил у него перед глазами, бестолково тыкаясь то в обшивку, то в мебель, то в хозяина. Место для Хиппи определили в углу между спальной капсулой и стенкой корабля, бросили туда символический коврик, он же свитер первого пилота, привязанный за рукава к креплениям изголовья. Хиппи с восторженным рвением бросился к импровизированной лежанке, но тут же, развернувшись, метнулся обратно к иллюминатору.

– При посадке привяжем его к креслу, – сказал Тимофеев, – а пока пусть летает.

– Будем садиться, я его к себе в капсулу возьму, – возразил Янко. Тимофеев пожал плечами. Он до сих пор не мог оправиться от шока, вызванного появлением двух лохматых существ.

Хиппи по породе был самой примитивной болонкой. Вуку никогда сей факт не нравился. Болонка – что-то визгливое, глупое, с бантиком на загривке. Пёс мальчика должен был быть серьёзной собакой, не какой-нибудь там бабкиной любимицей. Поэтому в первую же минуту, когда отец распахнул куртку, вытащил забавного малыша с бело-серыми кудряшками и сообщил, что это болонка, Вук решительно воспротивился. "Это не болонка, – заявил он, – болонка – девочка. А раз это мальчик, то, значит, болон". "Баллон? – рассмеялась мама. – А что? Похож. Вот какие бочка". Так и прижилось – баллон Хиппи. С тех пор пёсик успел вырасти, отбегать своё, состариться, а затем тихо умереть у Вука на руках. Успел даже подзабыться в хлопотах по продвижению себя в этом мире. И явиться нежданно – в виде безбашенного эксперимента.

Пока "Симург" наматывал витки на орбите, пилоты тщательно готовились к посадке. Газо– и почво-анализаторы, щупы, антенны, трансляторы и прочая аппаратура погружалась в переносные контейнеры, расчехлялись челнок-вездеход и челнок-везделёт, стерилизовалась тара для тенерийских эндемиков. Во время всех этих манипуляций крыса Шпулька важно восседала на плече Сергея, прячась порой под воротником, и Тимофеев периодически вдруг словно зависал, осматривая крыску и опустевшую клетку Аквинского. Он рассеянно слушал объяснения товарища о физической сущности нелокальности и о свойствах пространственно-временного континуума, он кивал головой в ответ на пламенную речь о смысле коварного коэффициента в уравнении Белла-Клаузера, но, как видел Вук, шло это мимо его сердца, и возникновение питомца Вука с дочкиным питомцем воспринималось им как чудо.

Спустя час после выхода на парящий маршрут, Янко разглядел на поверхности планеты ровные, идеальной формы круги. Внутри кругов ничего не было, и что они очерчивали – понять было невозможно.

– Тебе известно о них? – спросил Вук Сергея, стыдясь того, что плохо изучал тенерийскую географию.

– Первый раз вижу, – покачал головой Тимофеев. – У меня по естествознанию Тенеры высший балл, не было там такого.

Вук готов был поклясться, что он различает колыханье деревьев (травы? фрактальных конструкций природного происхождения?), редкие группки которых мелькали то там, то сям между кругами, потом одёргивал себя и критически хмыкал – с такой-то высоты! Впрочем, солидная доля уверенности в том, что это не иллюзия, прочно обосновалась в его душе. Зрительный эффект увеличительного стекла наблюдался и на земной орбите. Это отмечали даже на заре космонавтики – в конце двадцатого века. Может, всё дело в атмосферной линзе, словно бы приближающей изображение к глазу пилота?

Величаво проплыла горная гряда, рассекающая траекторию "Симурга" надвое. Хребет тянулся через весь континент и внезапно обрывался у кромки серого моря. Места за хребтом были уже исследованы. Там стояли маяки, обозначающие оборудованную взлётно-посадочную площадку. И там, в герметично закупоренных цистернах, хранился запас жизни – сжиженный кислород, очищенная вода, продовольствие, топливо. "Симург" нёс на борту свою лепту для общей кладовой – новейшую установку для выработки воздуха и некоторое количество топлива. Восьмой тенерийской экспедиции предстояло разведать территории и определить место для ещё одной, будущей базы – по другую сторону гигантской горной системы, хребта Курта Гёделя.

За горами необычные круги пропали. Корабль вновь отдрейфовал к огромной равнине у подножья хребта, но кругов, как ни вытягивали шеи и напрягали глаза, ни Вук, ни Сергей более не видели. Исчезла из поля зрения и качающаяся на ветру растительность, для обзора предлагались лишь картины, неоднократно виденные пилотами при подготовке к полёту, картины, записанные на камеры предыдущими тенерийскими партиями.

Командир экипажа проследил, как тает в пене облаков долина кратеров, и отдал приказ на снижение. Автопилот принялся подсчитывать оптимальную кривую посадки, после чего сообщил, что достижение точки отрыва от орбиты спрогнозировано три двадцать пополудни. Земные пополудни, разумеется.

Крысу пристроили в бывшую обитель Хомы Аквинского, собаку первый пилот крепко прикрепил к груди самоклеящейся лентой. После посадки щенка стошнило, и робот-мусорщик долго елозил, прибираясь за неженкой. Хиппи деловито его облаивал, пока Вук сам не гавкнул на пёсика.

Пробный выход в свет предприняли на следующие земные сутки. Роботы-разведчики вернулись с информацией, не противоречащей ожидаемой: ни сила тяжести, ни газовый состав атмосферы, ни уровень радиации, ни сейсмическая обстановка за полгода, прошедшие после седьмой экспедиции, не изменились. И славно. Ритуал был соблюдён, настала очередь человека.

Атмосферу Тенеры наполняли те же вещества, что и на Земле – азот, кислород, углекислый газ. Разница была в пропорциях. Аргон и гелий, присутствующие в привычной среде лишь в виде исчезающе малой доли, на Тенере составляли чуть ли не пять процентов. Почти столько же углекислого газа. Ерунда – лишние десять процентов от нормы, но дышать уже было практически невозможно. Рассказывают, что неугомонный Джеки Горовиц на спор просидел без скафандра целых полчаса, однако Янко этой байке не верил. Бог с ним, с кислородом, в горах люди и меньшим обходятся, но углекислота подобной концентрации непременно вызвала бы газовый ацидоз. Хотя... Поговаривали, что Горовиц был модифицирован не в пример круче прочих – вполне может быть, что и просидел. Чтобы нелепо погибнуть на Земле...

Ступив на каменистую, припорошённую чем-то мягким, поверхность, Вук ощутил, как в груди его волной поднимается упоительное чувство. Да, он не первый на этой планете, и ничего нового – пока ничего – его шаги не несут, однако ж мысль о том, что он, представитель человечества, посланный с высокой миссией экспансии жизни во Вселенной, стоит один на один перед суровым ликом Тенеры, возможной земной колонией в будущем, наполнила душу ликованием. Он раскинул руки, словно вбирая в огромное приветственное объятье чужой мир, и запел что-то радостное. А Тимофеев на коленях ползал вокруг кочки и не менее радостно восклицал названия травинок на латыни. Паганель да и только – подумал Вук, когда схлынул восторг. Вук гордился своей начитанностью (порой даже слишком), щеголяя цитатами из древних, почти забытых книг. Интересно, знает ли Сергей, кто такой Паганель?

День на Тенере – такой вот казус – тянулся четверть короткого тенерийского года. Эллиптическая орбита, сильно вытянутая, как, впрочем, и у прочих пяти планет светила, разгоняла Тенеру в перигелии и тормозила в апогее. Два этих скучных астрономических факта объясняли совершенно чудесное явление, с которым Янко столкнулся при первом самостоятельном вылете на челноке к меридиану, разграничивающему тёмную и светлую сторону Ledoux 968 Cc. Он мчался над пустынными плато, записывая маршрут и передавая аэросъёмку управляющему центру корабля, разглядывал бурые поля с ковылём – так назвал он искрящееся, волнующееся под ветром растение – и наблюдал, как постепенно воздух густеет в наступающих сумерках. Тёмный меридиан становился всё ближе. Однако у самой кромки тьмы светило вдруг замедлило ход и повернуло вспять, вновь осветив сумрачные земли. Янко посадил челнок и с замиранием сердца уставился на небосклон. Огненный шар, только что чуть не скрывшийся за горизонтом, уверенно возносился ввысь.

– Эффект Иисуса Наввина, – сам себе сказал пилот.

Эффект не являлся неожиданным, расчеты механики планеты были сделаны давно, ещё при первых, непилотируемых полётах к Тенере, но одно дело – слушать сухие лекции, другое – видеть собственными глазами.

Светило, по традиции именуемое для всех обживаемых планет Солнцем, в течение всей вуковой смены двигалось по кругу вверх. Янко успел просканировать приличную территорию, выясняя глубину залегания коренных пород, раскинуть сеть и собрать информацию с датчиков нелокальности и туннельности, измерить уровень организованного шума и уровень крипто-излучения. В какой-то момент Солнце остановилось, а затем покатилось обратно вниз. Вук осознал это не сразу. Тень от антенны, указывающая на далёкие очертания гор, переместилась и царапнула везделёт. По её тонкой полоске, ярко выделившейся на белой обшивке челнока, пилот понял, что светило пошло на попятную. Бросив дела, Вук таращился на диво дивное, из ступора его вывел сигнал Тимофеева.

– Ты там как? – спросил Сергей. – Хиппи скулит, потерял тебя.

– Точно! Хиппи! – Вук хлопнул себя по ноге. – Как же я забыл?

Он закрепил на скале маячок, отмечая точку, с которой в следующий раз начнёт изыскательские работы, и уже собирался пойти к челноку, как неожиданно заметил в почти отвесной стене неровную арку свода над чуть притопленным углублением. Янко хмыкнул – как это не заметил отверстие в скале? Но винить себя за невнимательность не стал, разумно объяснив самому себе, что увеличенное тяготение, вызывавшее неудобные ощущения в теле – шум в ушах, трудности с дыханием и будто одряхлевшие мышцы – стали причиной некоторой неконцентрированности. Вук отдал команду возврата в челнок колёсным жучкам с геофизической аппаратурой, а сам направился к выемке в горе, вернее, к холму. До настоящих гор было далековато, место, выбранное Вуком для первого этапа исследований, находилось в отрогах этих самых гор, тем не менее, скальные выходы и осыпавшаяся, выветренная порода встречались и здесь.

Пещерка, куда ступил пилот, оказалась крохотной – два на три метра, не больше – и проходной. На противоположной стороне виднелось отверстие в половину человеческого роста. Вук протиснулся в него и очутился в каменном мешке. Где-то высоко над головой сияло предзакатными лучами солнце. Сняв холограмму забавной причуды природы, колодца в недрах холма, Вук вполз обратно в пещеру. Вполз и остолбенел.

У самого выхода восседала жаба, испуганно таращась на человека. Янко окрестил создание жабой, поскольку оно прижималось к земле совершенно по-жабьи: распластавшись и раскинув в стороны четыре конечности. Четыре! Вид жабы подтверждал расчеты биокинематиков, прогнозировавших у тенерийской живности, буде таковая найдётся, именно четыре члена, отвечающих за передвижение в пространстве. Впрочем, ничего удивительного: четыре – минимальное число устойчивости с учётом запаса прочности.

Жаба, выгнув бурые коленки, раздувалась и опадала, отчётливо демонстрируя дыхание. Венец окуляров, украшающий её маленькую головку, подобрался, подтянулся в сторону незнакомого существа – в сторону Вука.

– Эй, – тихо прошептал человек, лихорадочно прикидывая шансы того, что жаба окажется разумной, – я пришёл к тебе с миром...

Жаба чуть отодвинулась. Янко обошёл её кругом и присел на корточки, чтобы лучше разглядеть. Серо-коричневое животное размером чуть больше земного сородича с необычными роговыми кольцами, опоясывающими тело, с десятком прозрачных пузырьков, скорее всего глаз, также кольцом расположенных по ободу головы, четыре двухзвенные конечности, оканчивающихся чем-то вроде липкой и бесформенной ступни. Вместе с роговой кольцевидной щетиной животное пульсировало, изменяясь в размерах.

Вук встал, отряхивая затёкшие ноги. Жаба от испуга шарахнулась ему навстречу, и Вук отскочил влево. Жаба также метнулась налево. Янко сделал шаг вправо – жаба прыгнула вправо, впилившись в его скафандр.

– Да что ж это такое? – возмутился Вук. – Как это понимать? Атака внеземного разума?

Он нагнулся, чтобы потрогать взбалмошное создание, но оно вдруг покраснело и засветилось. Затем вокруг жабы материализовался еле заметный пузырь, который не позволил руке Вука дотянуться до животного. Ладонь будто соскакивала и отбрасывалась. В ногах у животного вдруг высветился красивый кристалл, ранее не замеченный космонавтом. Вук потянулся за ним, привлечённый нежным и таинственным сиянием камня, но снова был отброшен упругой оболочкой. Пилот-разведчик, опомнившись, включил тридизапись, старательно, со всех ракурсов фиксируя таинственного обитателя планеты и его защитную силовую оболочку. Завершив съёмку, поспешил в челнок – делиться с Тимофеевым удивительным открытием. Даже двумя открытиями – жабой и сияющим камнем. Тем самым камнем, о котором упоминалось в перечне работ экспедиции. Этот пункт о сборе и герметичной упаковке "кристаллов прозрачного наполнения с голубым оттенком" в программе полёта оставался для Вука не вполне ясным. Кристаллы надлежало собирать, но с какой целью – подробно не объяснялось. "Для нужд ракетостроения", – так прокомментировал один из управленцев Концессии. Однако в нынешних демонтируемых комплексах подобные вещи нигде не использовались. Наверняка, Концессия готовит новую модель, решил пилот, хотя это было бы странным. Сам кристалл, если верить химическому анализатору, ничего ценного не содержал – тот же кремний с небольшими примесями не самых редких элементов.

К середине пути до базы Сергей совсем разволновался.

– Хиппи отказался есть, – с тревожной интонацией сообщил он по связи.

– Он только из моих рук всегда питался, – сказал Вук. – Оставь. Пару часов поголодает, а там вернусь и накормлю его.

Так оно и вышло. Пёс, впавший в восторг при виде любимого хозяина, тут же слопал полпорции человеческого ужина, а затем благополучно описался в шлюзовом отсеке.

– А я жабу видел, – произнёс Янко, настраивая мусорщика на уборку собачьих отходов. – Тенера-то – обитаема.

Тимофеев, отложив возню с образцами колючек, недоумённо воззрился на первого пилота.

– Не шути так жестоко, – обиженно пропыхтел он. – На Тенере нет фауны, кроме Fungus-Vermis Ordinaria.

Вук кивком позвал его к проектору, запуская тридиграмму.

Дисплей заморгал и начал прокручивать запись. На экране чётко высветился совершенно непрозрачная полусфера, лучившаяся изнутри бледно-матовым светом. Изредка в кадр попадала то нога, то рука Вука, приплясывающего вокруг пузыря, но ничего более рассмотреть не удалось.

– Ты хочешь сказать, что этот шар – живой?

– Да нет же, – с досадой ответил Янко. – Внутри шара сидело животное. Что-то типа здоровой лягушки. Шар был прозрачный. Не знаю, почему в записи из-за него ничего не видно.

Тимофеев, профессионально прищурившись, промолвил, подпустив в голос мягких успокаивающих ноток:

– Хорошо, Вук. Это бывает. Не всё записывается, что мы видим. Мало ли, какие тут поля. Ты чай будешь?

– Чай? – спросил сбитый с толку пилот.

– Чай. Давно хочу чай с чабрецом заварить. Летом на Урале в отпуске были, травки насушили. Обожаю чабрец. А ты?

– Не знаю. Не пробовал.

– И отлично. Будет повод попробовать. Только ты в Центральном Управлении меня не выдавай, они траву не разрешают брать. Пыль, чужеродная ДНК и всё такое...

– А хомяк?

– Хомяк по инструкции должен сидеть в герметичном боксе. Но нам ведь уже всё равно, раз уж тут и Хиппи, и Шпулька.

Он двинул в камбуз заваривать чай, а Вук горько усмехнулся. Сергей не поверил ему. Более того – решил, что из-за нервного напряжения крыша поехала. Наверняка, сейчас в свой травяной чай подмешивает какое-нибудь снадобье. Что ж. На это у Вука найдётся ответный ход. Завтра он вернётся к маячку, отыщет жабу и устроит сеанс прямого эфира. А послезавтра Тимофеев сам полетит к жабе. Исследует её, опишет, сделает снимки, а по возвращению на Землю выступит с сенсационным докладом. И жабу назовут его именем. Bufo Tener Timothy. Вук подхватил Хиппи на руки и пошёл пить чабрец.

– Давай ещё раз, – попросил его Сергей, когда они выпили по чашке пахучего напитка, отдающего ароматами нагретых солнечных полей. Запах Вуку понравился. Напоминает лето, полдень, лень и бездонную голубизну неба. – Про выравнивающий коэффициент.

– Давай, – согласился Янко, подливая следующую чашку. – Глянем снова на уравнение. В принципе, оно простое. Описывает суперпозицию всех потенциальных состояний частицы по всем её координатам. И первая мысль, которая приходит в голову – а что считать координатой? Исходя из фундаментальных свойств пространства, время – тоже его координата.

– Я считал координатой численную меру степени свободы, – возразил Тимофеев. – А время – не свободно. Оно однонаправленно. Измерить мы его можем, но постфактум, причём измерение заключается только в констатации пространственных изменений. Дескать, минуту назад, моё тело было на сто метров дальше от дома или от чего ещё там...

– А если представить, что однонаправленным его делают лишь наши органы чувств? Что нам специально природой предусмотрено ограничение видимости во времени.

– Зачем?

– Ну... Ну, например, чтобы мы целеустремлённо перепахивали пространственные измерения в поисках прокорма, и не залипали в прошедшем времени. А то, представь – десять лет назад тут паслось стадо мамонтов. Я вместо освоения новых территорий раз за разом начну обращаться к этому моменту, бесконечно добывая одного и того же мамонта. Эволюцию можно было бы считать завершённой.

– Нет. За одним и тем же мамонтом охотился бы ты, десятилетней давности. А ты, текущий, шёл бы за стадом буйволов.

– Так и я об этом! Человек – та же суперпозиция всех его возможных состояний во времени. Это как с апельсином. Предположим, кто-то может видеть предметы не более пяти миллиметров толщиной. Ему нарезают апельсин на слои и говорят: "Это апельсин". Он разглядывает один слой и съедает. Затем второй слой, и съедает. И он не осознает, что апельсин – не набор слоёв, а целый шар.

– Мы как-то уклонились от уравнения и Хиппи.

– Сейчас. Минуту терпения. К чему это я о времени говорю? А вот к чему. Второй, и, собственно, главный вопрос был – а что за пришлёпка в этом уравнении? Что за коэффициент? До меня не сразу дошло, что есть ещё одно, забываемое в обычной жизни свойство частицы.

– Что за свойство?

– Эффект наблюдателя. Характеристики частицы существуют, покуда существует наблюдатель за ними. Применительно к макромиру звучит форменной чушью, но на квантовом уровне – и скорость, и траектории, и вращение проявляются лишь в присутствии наблюдателя.

– Ну, да. Я читал.

– Ага! Я и подумал – а не относится ли выравнивающий коэффициент к наблюдателю? По принципу суперпозиции электрон находится одновременно во всех возможных состояниях одновременно, а наблюдатель регистрирует его среднее состояние и объявляет, что именно в среднем состоянии он находится. Но тот же самый наблюдатель влияет на перечень возможных состояний – вот где парадокс! Перед разборкой "Симурга" я выступил в роли наблюдателя. Ты уж прости, дружище, но я мысленно подключился к ДНК-матрице и стал думать о детстве и о собаке. Хиппи бегал перед моими глазами точно живой...

– А крыса?! Она откуда взялась?

– Издержки эксперимента, – вздохнул Вук. – На эту крысу я таращился в момент разборки. У тебя же снимок висит прямо напротив моих глаз. Дочка твоя крысу держит... Короче, не знаю, почему крыса тоже втёрлась. Наверное, визуальный образ был слишком силён.

– Мать моя биология... – ошарашенно протянул Тимофеев. – Ничего ж себе...Взял, подумал, и на тебе!

– Не взял, подумал, а указал матрице конкретные временные координаты конкретного пространственного объекта, тем самым расширив перечень возможных состояний содержимого корабля.

– Это что же – каждый человек может так вклиниться в информационную матрицу? Напридумывать себе всякого и тут же получить?

– Не всякого, а только то, что было, есть или будет. Если ты не имел брильянт в миллион карат, то взяться ему будет неоткуда.

Сергей покачал головой:

– Хорошо, хоть глупости не воображал. Думал бы о барышне своей в неглиже, то-то крику было бы... А кстати – крыса, ну или барышня, – они бы пропали из своих мест?

– Да нет же! – занервничал Вук. – Я ж говорю – по принципу суперпозиции они были бы во всех возможных местах. И там, и тут.

Тимофеев упрямо нахмурился, но спорить не стал. А Вук не стал мучить его лишними объяснениями. В конце концов, конфликтовать на чужой планете – дело гиблое. Мало ли что случится завтра.

Наутро Янко выдвинулся на прежнее место, настроив навигатор на маячок. Дело было не в жабе. Обнаруженное животное, конечно, являлось приятным бонусом, который, скорее всего, щедро оплатится дирекцией Концессии по освоению дальнего космоса, но в большей степени Вук интересовали залежи металлов платиновой группы, которые по косвенным признакам могли находиться вблизи от пещеры со светящимся созданием. Вук планировал за сегодняшнюю смену завершить изыскания, чтобы оставшиеся дни посвятить обустройству новой базы.

У входа в пещеру Янко включил запись, надеясь, что лягуха не сразу испугается и скроется за защитным пузырём. Он положил себе срок в полчаса, чтобы дождаться животное, и если оно не покажется, с чистой совестью заняться геологией. Он потёр лоб – под черепной коробкой что-то давило и царапало. Списав неприятные ощущения на увеличенную силу тяжести, Вук вошёл в грот.

Жаба обнаружилась сразу. Дохлая. Она лежала на боку, вытянув окостенелые конечности. Вук пошевелил её – она даже не дёрнулась. Животное сдулось и не пульсировало. Кристалл, который Янко заметил вчера, чуть переместился. Следуя инструкции, Янко упаковал его в непроницаемый для радиоизлучения бокс.

– Серёга, – позвал Вук напарника. – Оно мёртвое. Что мне с ним делать? Взять с собой?

– Не-не-не! – заволновался голос в наушниках. – Ни в коем случае. Где гарантия, что это не сон? Пусть полежит до завтра, а там подумаем. Ты записываешь картинку?

– Разумеется. Почему ты спрашиваешь? Тебе не видна моя трансляция?

– Нет. Помехи, наверное.

– Ладно, на базе посмотришь.

Вук отключился и охнул. Голову словно разорвало. Мозг закипел, превратившись в комок обнажённых воспалённых нервов. Острая боль дятлом принялась долбиться внутри черепа, ослепляя и оглушая. Янко, скрючившись, выполз из пещеры и почувствовал себя чуть лучше. Начал возиться с зондами и геожучками, боль притупилась, но не исчезла. Задерживаться после смены он не стал – просто-напросто не смог. Ошалелый от птичьей долбёжки, он забрался в челнок и весь путь молча тёр виски, не глядя по обыкновению на проплывающие пейзажи и на мелькнувший за хребтом диск соседней планеты-гиганта. В челноке, продираясь сквозь боль, Янко решил, что ни за что не признается Тимофееву в своей неожиданной болезни. Тот, чего доброго, вспомнит об инструкции и потребует свернуть экспедицию.

Тимофеев, в неимоверном волнении прокручивая запись со скафандра Янко, не заметил, как Вук повалился в капсулу и уснул. Ни жабы, ни пещеры Сергей в записи не нашёл. Прокрутил ещё раз и хмыкнул. То ли у Янко галлюцинации, то ли камера испортилась.

– Вучо, – спросил вдруг Сергей, отрываясь от монитора, – а как тебе удалось подключиться к ДНК-матрице? Я всё думаю-думаю и не понимаю.

– Сам не знаю, – промычал первый пилот, выныривая из мутной дрёмы. – Представил, что я связан с ней и всё.

– И всё? Странно это, – сказал Тимофеев. Но Вук его уже не слышал.