Текст книги "Эра жаворонка(СИ)"

Автор книги: Марфа Ефимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4. Боль и алкоголь

Вука разбудила отчаянная тряска.

– Вучо! Вучо, проснись! Смотри скорее! – Сергей, откинув крышку вуковой капсулы, теребил первого пилота за плечо.

Янко, подпрыгнув на месте, с готовностью нацепил на себя шлем, протягиваемый Сергеем. На дополнительном экране, предназначенном для связи с напарником, транслировалась тридиграмма: пещера, дохлая жаба, руки Вука. Сергей жадно стащил с Янко шлем и водрузил себе на голову.

– Красава! – простонал он. – Шикарная красава! И впрямь на жабу похожа... Вучо, я что бужу-то... Как так может быть – вчерашняя передача сегодня вдруг стала транслироваться? Ты на отсрочку не ставил?

– Нет никакой отсрочки, – недоумённо ответил Вук. – Ты же знаешь.

– После твоего Хиппи я уже ни в чём не уверен. Может, это запись?

Янко помотал головой:

– Нет. Сам шлем записывает только последние пять минут. А я чуть не полчаса плясал вокруг этой твари. Запись целиком – на сервере. Ты проверял её?

– Сейчас проверю.

Тимофеев вывел на большой объёмный экран анонсы всех сеансов передачи.

– Ерунда какая-то, – пробормотал биолог. – Время записи твоей передачи – семь тридцать две. Она только что записана!

– Может, здесь в атмосфере есть что-либо наподобие депо? – предположил Вук. – Типа ловушки сигнала. В нём скапливаются все виды излучений, пока их уровень не достигнет критического. А потом всё, что накопилось, изливается.

– Сомнительная мысль, – произнёс Сергей, скрещивая на груди руки. Из-за изрядно накаченных бицепсов и грудных мышц, простое действие – скрещивание рук – давалось ему с трудом.

– Тогда не знаю. Что у нас на завтрак?

– Рекомендованы вкусы номер 56 и 197.

Овсянка и апельсин.

– А яичницы с ветчиной нет? – скривился Вук. Овсянку он не слишком уважал: вроде поел, а вроде и нет. Через час опять есть хочется.

– Есть, если они пойдут в придачу к овсянке.

– Ладно, – сварливо проскрипел первый пилот. – Кто мы такие, чтобы спорить?

Однако после трёх ложек каши его вырвало. Второй пилот, просканировав внутренние органы и сделав экспресс-анализ крови, развёл руками:

– Здоров, как бык. Похоже, чистая психосоматика.

Он разрешил напарнику перейти сразу к яичнице, но Вук отказался от еды. Его вдруг начало мутить.

– По пути перекушу, – молвил он и двинулся выгуливать Хиппи по шлюзу.

От вида беззаботно прыгающего щенка у него защемило сердце. Пёсик прыгал через корпус телескопического щупа, заливисто лая и выражая всем своим существом вселенское счастье. Как в детстве. Жаль, что нельзя с ним выйти наружу, прогуляться, побросать палочку...

За хребет Курта Гёделя ни одна из предшествующих экспедиций не заходила. Территории за ним долгое время считались бесперспективными: воды внутреннего моря хребтом имели повышенный радиоактивный фон, а модель тенерийской коры, построенная на основании аэросъёмки рельефа, не предполагала выхода пород с ценными ископаемыми. Но главное – непригодный для жизни климат. До минус девяноста ночью и минус сорока днём. Эдакий филиал земной Антарктиды. Однако, модель – это одно, а реальная обстановка – совсем другое. Вук напряжённо вглядывался в наступающую на горизонте гряду и гадал – что же может ожидать его за тёмными вершинами гор. Челнок тихо скользил над поверхностью, пока ещё по маячкам, в сторону неизведанных земель.

Последний маячок был около дохлой жабы. Сергей Тимофеев, согласно договорённости, должен был добраться до неё на вездеходе во второй половине земных суток, чтобы заняться обследованием твари и, возможно, изъятием её из жизненной среды. То бишь, ловлей и помещением в клетку, если та живая, либо консервацией, если та мёртвая. Самому Янко делать у жабы было нечего, но, повинуясь неподотчётному влечению, а точнее – любопытству, – он посадил шаттл у скалы и направился в гости к старой знакомой – странной окольцованной твари с десятком глаз и растопыренными коленками. Вук влетел пещеру, унимая одышку от бега будто бы со штангой на плечах, вскинул в шутливом приветствии руку, здороваясь с лягухой, пусть даже и дохлой.

– Сергей, – вызвал он коллегу секунду спустя. – Кажется, тебе тут делать нечего. Животное пропало.

– Совсем? – печально отозвался Тимофеев.

– Совсем. Только круг от пузыря остался. И отпечаток на песке. Знаешь, судя по следам – оно испарилось.

– Забавно, забавно..., – с той же грустью проговорил Сергей. – Может, в здешней атмосфере белки умерших существ распадаются и улетучиваются в виде чистых составляющих? Азот налево, углерод направо... Это было бы очень забавно, потому что охота была бы почти невозможной, добычу пришлось бы есть быстро...

– Серёга, – оборвал рассуждения Вук. – Я полетел дальше, а ты сам решай, надо тебе сюда или нет. Сообщишь потом, что надумал.

– Я сразу сообщу. Я не поеду. У меня тут новый вид грибов обнаружился. Панцирных. Такая, знаешь прелесть... Ты, кстати, как себя чувствуешь?

– Нормально. Я даже овсянку твою осилил. Чувствую, как силы так и прут из меня.

– Ладно, балабол, я рад. Иди, трать свои силы.

Он отключился. Вук с неожиданной горечью подумал, что Сергей рад не по порыву души, а по должностным обязанностям, ибо в случае тяжёлой болезни одного из членов экспедиции полагалось срочно свернуть изыскания и вернуться на Землю. Соответственно с потерей трёх четвертей гонорара. С очень большой материальной потерей.

Первый пилот склонился над кругом посередине пещеры. След от пузыря, укрывавшего жабу, представлял собой чуть спёкшуюся корочку. Вук потрогал запечённый песок, пошевелив пальцами, тот рассыпался, разорвав круг. Поднявшись с колен, Вук на мгновенье ослеп: резкая боль пронзила голову от темени до подбородка. Наверное, слишком быстро встал. Вук подождал, пока утихнет буря в черепе, зафиксировал на камеру следы от силового шара, а затем продолжил путь к хребту Курта Гёделя.

Голову раздирало на части. Вук протянул около часа в полуобморочном состоянии, а затем, осознав, что толку от его вылета не будет, впрыснул обезболивающее из личной аптечки. Голова отяжелела, окаменела, превратилась в бесформенную замороженную ледышку, но дышать стало легче, и Янко наконец-то начал различать подробности, слившиеся до того в один бесформенный кусок.

Съёмка, анализ, зондирование и прочая работа протекли через руки и мозг Вука автоматически, без малейшего участия сердца. Первый пилот механически глядел на сиреневое небо, на фоне которого расходились бьющие из-за горизонта лучи светила – сначала в западной части, потом, спустя несколько часов, в восточной, а затем снова в западной. Также механически переждал в челноке налетевший смерч, несильный, но достаточный для того, чтобы автоматическое управление везделётом выпустило якоря, вбуравив их в твердь Тенеры. Смерч обрушил на глазах Вука навершие скалы, камнепад чудом не задел челнок, но и на это происшествие Янко отреагировал вяло.

Внутри черепа кто-то дотошный разбирал и сортировал мысли. "Симург", новая база, платиноиды, панцирные грибы, жаба, нелокальность – в один ящичек. Мила, обнажённая Мила, сердитая Мила, хохочущая Мила, женщины, любовь, секс, влечение – в другой ящичек. Родительский дом, детство, Питер, Хиппи, школа, Земля, Луна, Млечный путь – на полочку. Черезов, Кудря, Форбек, Виссер и остальные тенерийцы – на следующую полочку...

– Того и гляди, голоса начну слышать, – обеспокоенно сказал себе Вук. – Белочка продолжается? Серёга! Ты там как?

Он включил громкую связь, чтобы разогнать тучи беспокойного одиночества.

– Я на базе. Протоколирую эндемики. Хиппи твоего джина сгрыз. Соболезную, брат.

Вук чертыхнулся. Прожорливый щен. Как диверсант в тылу врага пёс уже вполне состоялся.

– К жабе не ездил?

– Нет, – поспешно ответил Тимофеев. – Времени не было. Столько дел.

Копошение в мыслях чуть ослабло, но ярко вспыхнул образ Филиппа Ермишина, врача-биолога последней тенерийской экспедиции. С Филиппом Вук знаком был шапочно. Обычный пилот-космонавт, может, чуть более суровый по характеру, чем другие, но очень ответственный и деятельный. Перед Вуком всплыло отчётливое изображение лица коллеги – худое, угловатое, с вечной щетиной на щеках и насторожённым сосредоточенным взглядом из-под лохматых бровей. Ермишин сморщил переносицу и пожаловался на колики в боку. Жалоба прозвучала невербально, никаких обращений к себе Янко не слышал, и даже не видел, как Ермишин шевелит губами. Просто Вук вдруг понял, что у Филиппа колет в правом боку и Филипп даёт об этом знать.

При чём тут Филипп? Отогнав назойливый образ, Вук снялся с места и принялся осматривать с высоты окрестности, отыскивая подходящее место для будущей базы. Подсказчик мягко посоветовал обратить внимание на долину, окружённую со всех сторон кольцом сопок, Янко снизился и запустил анализатор условий. Пока кибер-эксперт оценивал обстановку, Вук пытался отогнать думы о дурацких коликах Ермишина. В качестве противоядия он вспомнил Форбека, Рейнгольда Форбека, чья жизнь оборвалась в полёте, но не вполне типичном для космонавта – в полёте из окна небоскрёба. Ритц Карлтон, Гонконг, пять звёзд. Нераскрываемое, укрепленное, пуленепробиваемое панорамное окно оказалось разбитым (?), словно разгромленным из огнемёта. Ветер, ворвавшийся в номер, разметал и расшвырял всю мебель, как бумажные кораблики, что совсем неудивительно для высоты почти в триста метров. Швырнул ли ветер Рейнгольда или тот шагнул сам – полиция ответить не смола. Как не смогла ответить и на вопрос, кто и чем высадил окно. Угловые камеры наблюдения в тот злополучный день не записали ничего достойного, камера главного холла почему-то не работала, а в самом номере по этическим соображениям камеры не устанавливались. На похороны Форбека прибыли все живые на тот момент тенерийцы первой волны – Черезов, Виссер, Горохов, Горовиц, Галиль и Ко Сенг. Джеки Горовиц и Самир Галиль на тот момент ещё не знали, что будут следующими в череде кровавой жатвы. Виссер тогда облачился в широкий балахон, разрисованный необычными яркими узорами с оптическими иллюзиями. Народ, прибывший почтить память космонавта, всю церемонию таращился на хитон Даана и на его замысловатую шапочку. Ещё бы! Такое яркое сиренево-бирюзовое пятно на мрачном фоне траурных одежд. Холограмму Виссера тиснули все таблоиды мира, а сам Даан Виссер получил затем кучу заказов на картины с космическими сюжетами. Он весьма неплохо писал маслом.

"Уж не Виссер ли помог уйти Форбеку? – подумал Вук. – Парень здорово раскрутился после тех похорон. Малюет грибо-червей в лучах фиолетовых закатов, гребёт денежки". Помыслив так, Янко устыдился. Что за бред лезет в голову! Наверное, это из-за болезни. Даан летал в паре с Рейнгольдом, они оба чуть не погибли во второй тенерийской партии – Форбек упал со скалы, осыпавшейся под тяжёлым шагом пилота, Виссер тащил его на себе около десяти километров, пока не достиг брошенный вездеход. Даан донёс товарища до машины и отрубился сам, потому что израсходовал весь запас кислорода. К счастью, они уже попали в зону аларм-мониторинга, из вездехода выкатился "лекарь" и привёл обоих в чувство. Сейчас бы таких проблем уже не было. Везделёт может доставить исследователя практически в любую точку, так что лазанье по горам потеряло свой смысл. А тогда корабли для прохода через точки нелокальности ещё не комплектовались везделётами из-за недостаточной ёмкости матрицы для сборки-разборки. Годом позже были открыты ДНК-носители, и пилотируемые аппараты усложнились.

– Проверка локации выполнена успешно, – приятным женским голосом сообщил кибер-эксперт. Он начал вещать об угле наклона плато, о высоте над поверхностью планеты, об уровне радиации, о прогнозируемой сейсмоактивности и прочих полезных штуках, но Янко слушал в пол-уха – опять начала накатывать дурнота. Он приказал себе не думать о боли, не думать о Форбеке и его загадочной смерти, не думать о Виссере в цветастом халате, а только смотреть вниз на Тенеру и отстранённо впитывать чужеродную красоту.

На некотором витке глиссады под брюхом везделёта Вуку почудилось, что долина, выбранная экспертом для основания станции, исчерчена кольцами. Пилот отменил посадку и взмыл вверх. Колец не было. Вук снова пошёл на посадку, варьируя угол снижения, и кольца мелькнули в иллюминаторе челнока. Мысленно отметив центр одного такого круга, пилот приземлился.

Круги на почве становились заметными лишь при определённом наклоне головы и глаз. Вук измерил диаметры нескольких колец лазерной рулеткой и получил результат – от пяти до двадцати метров. Их границу образовывали тонкие полосы слипшегося прозрачного песка, рассыпающегося от малейшего прикосновения. Кристаллики песка необычным образом преломляли свет, становясь то полностью невидимыми, то резко блестящими. Вук не поленился, набрал образцы песка и сразу поместил в спектро-анализатор для определения состава.

Круги были ровными, будто вычерчены гигантским циркулем. И очень напоминали то кольцо, что окружало дохлую жабу. Правда, животное окружало кольцо в шаг величиной, и корка была более грубой, почва была спаяна более крепко, но в остальном ничем не отличались. Янко представил, какая монстрическая тварь могла сидеть под пузырём такого диаметра, и поёжился. Не хотел бы он встретиться с ней на тесной дорожке.

Ковыряясь в песке на границе такого круга, пилот нащупал твёрдую фракцию размером с человеческий глаз. Он извлёк её из песка и ахнул – это был кристалл того же вида, что и обнаруженный при жабе. Вук переместился к следующему кругу и через несколько минут поисков нашёл ещё один голубоватый камень. После обхода всех видимых кругов коллекция кристаллов выросла до нескольких десятков штук. Янко скопом, без сортировки уложил их в гермо-боксы, посчитав, что чистить и отмывать их вовсе не обязан.

Тщательно сняв на камеру необъясняемые круги – с демонстрацией угла обзора и достижением эффекта невидимости, – Вук оставил их в покое и переключился на основную работу. Он провёл в хлопотах некоторое время, изредка перекликаясь с Тимофеевым, пока местное солнце, присутствие которого обозначалось лишь лучами, бьющими из-за вершин на горизонте, не повернуло вспять. Сумрак развеялся, край светила показался из-за хребтов, кольца кристаллического песка совсем исчезли из вида. Янко хотел было в очередной раз подивиться, но невыносимая тяжесть, разлившаяся в черепной коробке, будто разом отключила доступ к эмоциям. Хотелось только одного – выть от боли. Вук шагнул к челноку – земля поплыла у него из-под ног. Бешеное головокружение вынудило упасть на колени и поползти, подобно червю, к спасительной норе – к везделёту. Вук мог бы вызвать "лекаря", но регистрация вызова поставила бы жирный крест на экспедиции, на достойном гонораре и на дальнейшей карьере. Жаль было всего – и премию, и карьеру, но отчего-то в данный момент более всего Вук сожалел о нераскрытой тайне кругов.

Он дополз до челнока, задраился, влип в кресло, вновь принял обезболивающее. Просидев с четверть часа, понял, что боль не исчезла. Голову изнутри драли на клочья какие-то голодные чудища. Только тогда Янко, перегнувшись пополам, пошарил рукой под креслом и извлёк из-под обшивки маленький бутылёк коньяка. Тимофеев не знал о бутылочке, вернее, о пяти бутылочках, так как те появились в момент сборки вместе с Хиппи. Такие сувенирные пузырьки в пятьдесят миллилитров некогда собирал отец Вука, следуя странной ретро-моде. Мода ушла, а коллекция спиртного в микроскопических склянках осталась. Почему Хиппи вызвал ассоциацию с отцовским коньяком, Вук не знал. Образы детства, как связка баранок, всегда причудливо нанизываются на нить памяти.

Первый пилот откупорил крохотную бутылочку и высосал из неё благородный напиток. Поморщился – спиртное он не любил. Его передёрнуло, но запивать коньяк он не стал. Тамтамы в голове заглохли, как по мановению волшебной палочки. Вук ошарашенно оглядел неожиданное средство спасения, затем, опомнившись, вознёс хвалу своей памяти, услужливо подавшей нужный предмет в нужное место. На базу он вернулся почти бодрым, поиграл со щенком и уснул, прижав тёплое мохнатое тельце к левому боку.

Следующие пять дней промчались незаметно – в трудах. Вук и Сергей успешно соорудили ровную площадку, расплавив несколько десятков тонн горной породы, схожей с земным туфом и разлив затем раствор, пропитанный клейким составом. На площадку установили энергетические элементы, генераторы кислорода и воды, а в десяти километрах от новой базы открыли точку малой нелокальности. На большую нелокальность, потенциальная возможность которой позволяла бы перебрасывать крупногабаритные объекты вроде того же "Симурга", энергии не хватало. Но обмен малыми грузами между базами был бы доступен, начиная со следующей экспедиции, когда та доставила бы завершающую порцию энергетических установок.

Вук продержался все эти дни на одном лишь коньяке. Применять анальгетик он даже не пытался. Оно и к лучшему. Во-первых, не помогает, а во-вторых, после нескольких изъятий ампул с обезболивающим, аларм-пространство регистрировало чрезвычайную ситуацию, а заниматься хаккингом и отключать мониторинг Вуку ужасно не хотелось.

На шестой день Тимофеев взмолился и выпросил земные сутки отдыха. Ему не терпелось проведать плантацию "ковыля" – того самого, что наблюдали при заходе "Симурга" на посадку. Сергей подозревал, что трава умеет передвигаться, и планировал провести суточное наблюдение.

– Валяй, – царственно разрешил начальник экипажа, старательно скрывая за расслабленно-добродушным тоном нервное напряжение. Коньяк кончился, а голова болела. – Я профилактикой займусь, "Симурга" просканирую.

Профилактика оказалась полезной. Бестолковый щен Хиппи умудрился сгрызть крепления спальных капсул и закоротить постоянными отметинами аларм-схему гальюна. Нестрашно, но неприятно. Пока Вук возился с поломками, легонько шлёпая время от времени нахального баллона длинной сухой спагеттиной, Сергей ни разу не вышел на связь. "Увлёкся", – подумал о нём Янко, отрываясь на обед.

– Ты там как? – спросил первый пилот второго, жуя всё те же спагетти (вкус номер 17), которыми же до того отгонял назойливое лохматое создание.

– М-м-м... Всё отлично! – отозвался Тимофеев голосом, с энтузиазмом, но без изображения. – Трава тут разгуливает, как хочет.

Вук положил вилку и несколько секунд пытался осмыслить смутную тревогу, вползшую в душу сразу после Серёгиного отклика. В голосе биолога Вуку почудилось что-то фальшивое. Сергей обычно так не разговаривал. Но так как на всей планете никого кроме них двоих сейчас не было, а Тимофеев отозвался, и довольно бодро, Янко заглушил сомнения и переключился на мысли о том, как побороть головную боль.

Вернее, уже не боль. От боли после пяти дней символической анастезии осталось лишь неприятное чувство перелистывания извилин. Именно так – перелистывания. Будто извилины были книжными листами, которые кто-то неспешно и методично переворачивал по мере чтения содержимого. Жить можно, но методичное "шурх..", "шурх...", "шурх..." выводило из себя и заставляло нервы зудеть. Вук словно чесался изнутри.

Работа отвлекала его, но неотвратимое шуршание в голове тут же напоминало о себе при каждой минуте передышки. "А, ведь, бутыльки у отца шли в наборе по шесть штук! – встрепенулся вдруг Янко. – Такие яркие подарочные коробки, а них – полдюжины коньяков разных марок". Он вернулся к капсулам, между которыми Сергей обнаружил Хиппи после пересборки, и на коленях принялся исследовать пространство под ними. Выпитые накануне склянки он нашёл тогда именно под своей капсулой. Вук, согнувшись, протиснулся к вентиляционному люку в полу, отодрал решётку и с шумом выдохнул. Есть! В рукаве воздуховода поблёскивал янтарный шкалик "Курвуазье". Пилот вытянул его и бережно пристроил в потайной карман. Сразу пить спасительную микстуру он не стал, пригодится, когда голове станет совсем худо.

– Сергей! – вновь вышел на связь Вук. – Что с травой? Далеко ли убежала?

Тимофеев молчал. Вук повторил вызов, но безрезультатно. Проверил по локатору – челнок находился в сотне километрах от новой базы. Аларм-мониторинг успокаивал: Сергей либо в везделёте, либо не более чем в десяти метрах от него. И он жив. Но почему он молчит?

Спустя четверть часа, как предписывает инструкция, Вук послал новый запрос и, не дождавшись ответа, начал выгрузку вездехода. Через три утомительных часа тряски, в преодолении перевала в сиреневом полумраке, он продрался к точке, отмеченной навигатором. Когда с высоты суровой бурой скалы с блестящими прожилками показался целый и невредимый челнок, Вук прибавил ходу, не опасаясь более провалиться в ущелье или увязнуть в россыпи породы.

Тимофеева он нашёл на лужайке в окружении серебристой травы, без ветра шевелящей длинными усиками-отростками. Вук не без опаски ступил на траву, склоняясь над Сергеем. Тот стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то бормотал. Увидев первого пилота, биолог попытался встать, но, покачнувшись, упал, свернулся калачиком и обхватил голову руками. Вряд ли руки в перчатках могли помочь чем-либо, обнимая шлем, поза была скорее психологической защитой, чем мерой материальной помощи.

– Не могу дойти, – просипел Сергей. – Раскоординация... Голову разламывает... Кружится... Боль адская... Дышать трудно... "Лекаря" не надо...

– Обойдёмся без "лекаря". Сам донесу.

Вук подхватил напарника под мышки, поволок к челноку. Тимофеев, невысокий, но плотный и мускулистый, был тяжёл, и скафандр добавлял ещё четверть массы. Вук после первых шагов проникся вдруг диким уважением к Виссеру, пронёсшему своего товарища несколько километров. Каждый метр давался с огромным напряжением: земной центнер на Тенере весил гораздо больше. Сергей пробовал идти сам, однако ноги его путались, заплетались, и он оставил эти попытки.

Остановившись на краткий миг отдыха, Янко бросил взгляд на лужайку. Ковыль, как окрестил его Тимофеев, действительно двигался. На том месте, где несколько минут назад стоял на коленях второй пилот, образовалась проплешина, очертаниями напоминающая поставленное в четвероногую позицию тело. Когда Вук обернулся уже у порога шлюзовой камеры, проплешина обнаружилась и на его бывшем месте, зато рядом трава будто бы уплотнилась.

Размышлять о странностях местной флоры было некогда. Янко усадил Сергея в кресло, ввёл анальгетик из личной аптечки. Тимофеев, чуть пришедший в себя, помотал головой:

– Не поможет. На пять минут отпустит, а потом снова. Я уже пробовал.

– А нет ощущения, что в голове будто бы копаются? – спросил встревоженно Вук.

– Откуда ты знаешь? – Тимофеев нахохлился, подобрался.

– Знаю, – вздохнул напарник. – Лекарства бесполезны. На вот, выпей.

Он протянул Сергею последнюю бутылочку коньяка. Тот вновь помотал головой:

– Не употребляю.

– Как хочешь, – жёстко ответил Вук. – Твоё дело. Если верования и убеждения не позволяют принимать алкоголь, терпи. Может, тебе так и предначертано в муках окупать грехи или что там ещё. Но если будет худо, имей в виду – это реально спасает.

Он отправился загонять вездеход в челнок, ничуть не сомневаясь, что Сергей не выдержит и попросит запретное снадобье. К чести Тимофеева, скрежещущего зубами и бьющегося в ремнях безопасности, выдержка подвела лишь после возвращения на базу.

– Я тут подумал..., – начал он, тяжело дыша. – Надо же – подумал! Не могу думать. Сил нет... Если ты предлагал, значит, знаешь... А Голгофа одна на двоих не бывает. Это не судьба. Это просто болезнь.

– Да, – согласился Вук, сдвигая пшеничные брови, и ещё раз протягивая пузырёк, – это болезнь. Странная болезнь. Необъяснимая болезнь, от которой помогает препарат под названием "этиловый спирт".

Биолог осторожно опустошил склянку, по капле выцедив напиток себе на язык. Откинулся на спинку кресла и блаженно улыбнулся.

– Только в такой миг понимаешь, в чём счастье, – сказал он виновато.

Вук, прищурившись и скрестив на груди руки, проговорил:

– Хочешь, Серёга, устрою сеанс бытовой магии? Я буду задавать вопросы и отвечать за тебя. Обязуюсь выпить все запасы рыбьего жира, если окажусь не прав. Итак. Вопрос первый: лгал ли ты мне сегодня? Прозорливо вещаю – лгал. Вопрос второй – а в чём ты мне солгал? Не менее уверенно утверждаю – а в том, что якобы не летал к жабе. Летал, Серёга. Летал к красаве, чтобы убедиться, что её действительно нет. Наклонился над кругом посмотреть – тут тебя и шарахнуло. Истратил весь личный запас пилюль, чтобы привести себя в чувство, но не помогло. Поделиться со мной не захотел, поскольку по инструкции я буду вынужден прервать экспедицию и вернуться на Землю с потерей половины гонорара и с невыполненной задачей. Потому и лгал. Кое-как переправился к шагающему ковылю, отрапортовал из последних сил, что всё хорошо, а дальше тебя накрыло. Так?

– Ты проходил это сам, – догадался Тимофеев, опуская ненужный и совершенно очевидный ответ. – И так же не хотел говорить о болезни мне.

– Воистину так. Раз уж мы с тобой оказались злостными нарушителями, предлагаю презреть инструкцию и довести работу до конца. Дело лишь за малым – убрать эту чёртову боль. Это шуршание в башке. – Вук яростно похлопал себя по лбу. – А прибор твой что говорит?

– Говорит, что я идеально здоров. Лучше не бывает. Это странно, Вуче. Прибор фиксирует всё – спазмы сосудов, очаги возбуждения, кислородную недостаточность, но ничего это у меня не нашёл. Ничего! Ни малейшей зацепки! Понятно, почему лекарства не помогают. Лечить-то нечего!

– Может, у нас фантомная боль? Жабий пузырь ввёл нас в транс и внушил нам, что мы больны. Типа отпугнул. Этот круг – это след пузыря, он испускает вибрации, которые резонируют с нашим мозгом и заставляют бежать прочь. Защита, выработанная эволюцией.

– Ты сам-то веришь в это?

– Нет, – честно сказал Янко. – Но больше ничего в голову не приходит. В голове у меня только одна мысль – где достать выпивки. Наверное, я уже готовый алкаш. Психологический алкоголик.

– Чушь, – категорично заявил Тимофеев. – От таких доз пьяницами не становятся. Это я как врач заявляю... Кстати, откуда на борту спиртное?

Вук поведал ему историю об отцовских бутылочках, Сергей хмыкнул. Потом произнёс:

– Ну, не знаю, как там с твоей нелокальностью, а у меня есть один препарат... Для консервации эндемиков. По официальной рецептуре он не содержит спирт. И вроде даже не пахнет. Но на самом деле....

– Много ли его?

– Литров десять.

Вук присвистнул и повеселел.

– Э-ге-гей! На таком запасе мы ещё пару раз слетать сможем.

– Не уверен, что это можно пить.

– Я готов проверить, – с энтузиазмом произнёс Вук. – Полетели, что ли?