Текст книги "Эра жаворонка(СИ)"

Автор книги: Марфа Ефимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Как заявили представители Следственного Комитета, одной из возможных версий убийства мог послужить киднеппинг. На текущий момент не установлено местонахождение дочери Тимофеева Алины. Соседи Тимофеевых подтвердили, что в предполагаемый момент убийства девочка была у них в гостях, затем отправилась домой, но далее пропала. Ни один из родственников и знакомых убитой пары не сообщил, что Алина Тимофеева находится у них. Полицией организованы поиски девочки, на все транспортные узлы отосланы ориентировки. Большая просьба сообщить властям любую информацию о местонахождении ребёнка. – "Аквариум" покрутил со всех сторон крупный план головы Пульки – ещё с кудряшками, – а затем всю фигурку целиком.

Мила пристально поглядела Вуку в глаза, затем перевела взор на спящую девочку в пацанской одёжке.

– Я всё расскажу, – пообещал пилот, прикладывая палец к губам.

– По записям с тридикамер удалось установить, что Алина Тимофеева проходила мимо станции метрополитена "Чкаловская" с человеком в солнцезащитных очках. – Мелькнуло расплывчатое изображение его, Вука, и Пульки с доверчиво протянутой ладошкой. – Далее следы похищенного ребёнка теряются. Следственный Комитет считает, что человек является знакомым девочки, поскольку та шла без сопротивления. Вёл ли человек в очках девочку до или после смерти её родителей, установит точная медицинская экспертиза. Остаётся с горечью и сожалением добавить, что Ирина Тимофеева, жена прославленного космонавта, на момент гибели ожидала второго ребёнка.

Мила охнула снова и отстранилась от Вука. Тот схватился за голову.

Глава 12. Зелинский

Смахнув невидимую пылинку с лацкана пиджака, Волощук поддел рукава и точным скупым движением открыл дверцу секретера. Шкафчик был встроен в старомодную, но оттого неуловимо шикарную систему хранения. Все старомодное, и все на виду: бумажные книги, картонные папки, бесчисленные хрустальные кубки в виде яхт и корабликов с парусами. Пространство, не занятое полками, заполняли настоящие масляные картины в позолоченных рамах, да и огромный, в четыре куба «аквариум» обрамлялся также золотой лазерной завесой. Из секретера Леонид Павлович извлёк склянку с янтарным содержимым, опрокинул её в горло, прокашлялся. Оглядев запас подобных скляночек, вполголоса проговорил заметку в календаре об очередном пополнении то ли бара, то ли аптеки. Затем покачался на каблуках перед морским пейзажем с бескрайними голубыми небесами и белыми барашками волн. Брызнув в рот освежителя дыхания, пригласил к себе первого зама – человека средних лет с крепко сбитой башкой, по виду напоминающей шлем древних рыцарей. Чуть заметный гребень на его черепе наводил на мысли о том, что данным черепом его обладатель при необходимости пробьёт любые препятствия.

– Звали, Леонид Павлович? – без тени подобострастия вопросил зам.

– Звал, Никита Андреич.

Всё различие в положении коллег сводилось к степени проговаривания отчества, и Волощук как руководитель более высокого ранга позволял себе проглатывать отдельные звуки. Никита Андреевич изобразил готовность.

– Подготовьте приказ, – продолжил Волощук, – о доставке сырья с Тенеры. Обе базы готовы, можно начинать добычу и пересылку.

– Приём грузов будет осуществлять Байконур?

– Нет, – помедлив, произнёс председатель Концессии. – Не Байконур.

– А что же?

– Порт номер один.

Заместитель замер с приоткрытым ртом. Опомнившись секунду спустя, он захлопнул челюсть и проговорил:

– Но это значит, что девятая партия...

– Да, – жёстко оборвал его Волощук. – Именно это и значит. Время настало, Никита Андреич, и космонавты подписывали договор.

Он включил тридик, отметив новостной канал. В полном молчании мужчины просмотрели выбранный сюжет.

– Я понял, – коротко доложил заместитель по окончанию просмотра. – Десятую отменяем?

– Разумеется, нет. На Тенере нужны руки.

– Я понял, – повторил заместитель.

– Если всё понятно, я вас не задерживаю, Никита Андреич.

Зам с гребнем на голове, сжав губы, кивнул и вышел. За дверью он шумно выдохнул, расстегнул ворот на две пуговицы, утёр со лба пот. Платок в его руке за секунду оказался влажным и скомканным. Справившись с волнением, Никита Андреевич стремительно зашагал по длинному коридору, так и не заметив призывных взмахов бесконечно длинных ресниц секретарши. Кажется, Оленьки. Или Светочки?

Столь же быстро, как и заместитель Волощука, шагал по городу Вук Янко. Благодаря реставратору Милы и потраченным часом восстановительной терапии, он уже был без очков. Синяки рассосались, прятать последствия мужских похождений не было надобности. Пилот почти летел, едва касаясь земли, по улицам нового микрорайона в Сестрорецке. Он двигался строго по парковым аллеям с усиленным алармовым статусом, не оставляя шанса шальным хелисайклам, распрограммированным такси, невнимательным велосипедистам, взбесившимся собакам, падающим башенным кранам и неадекватным гражданам с кухонным ножом в руках. Жить здесь было дорого, но что Зелинскому деньги? Что им всем деньги?

Коттедж Павла, как вещают рекламные проспекты недвижимости, органично вписанный в окружающий пейзаж прибрежных дюн, оказался незаперт. Пройдя под пахучими соснами и спугнув белку с бельчонком, Вук постучался в дубовую дверь. Та приоткрылась, пилот без колебаний ступил за порог.

– Павел? – крикнул Вук, оглядывая грязноватую гостиную с давно немытыми полами и разбросанными неожиданными вещами. На диване под фикусом отчего-то лежал надувной полуспущенный крокодил, а вокруг релакс-кальяна по окружности были разбросаны всевозможные лекарь-хелперы. Присев на корточки, Вук полюбовался восстановителем кожи, домашним брадобреем, анализатором пищеварения, массажёром для голеней, кардио-тренером и пародонто-санатором. Последняя штука – устрашающая прозрачная челюсть – прикусывала стакан с чем-то бесцветным. Оба предмета из-за отсутствия красок показались Вуку бесплотными и зловещими.

– Кто там? – сонно промычали из соседней комнаты.

– Вук Янко. С тобой всё в порядке, Паша?

В ответ раздался грохот, будто кто-то свалился с постели, а спустя миг пред очами пилота предстало странное существо в полосатой попоне и на четвереньках. Приподняв попону – ею оказалось обычное убаюкивающее одеяло – Янко обнаружил хозяина дома. Глаза Зелинского были мутные, направленные, как сказал когда-то поэт, "зрачками в душу". Он совсем уже не был похож на того котяру, что встретил Вук в обществе космонавтов-алкоголиков. Тогда была лишь игра в алкоголика, сейчас же игра уступила место обнажённой правде.

– З-з-заходи, – гостеприимно боднул головой Павел, отчего тут же потерял равновесие и повалился на бок.

Вук рывком поднял его, прислонил спиной к дивану, сам уселся рядом на стянутого крокодила. Игрушка сплющилась, крокодил вытаращил от натуги зенки, но сдюжил вукову массу.

– Ты что это, Паша?

– Что это? Ничего это. Выпить хочешь?

– Я уже.

– Жа-а-алко! – протяжно взвыл Зелинский. – А то не с кем. Вот – расставил товарищей, пью с ними.

Он махнул рукой на хелперы, кружочком разложенные возле кальяна.

– Хорошие у тебя товарищи, – вздохнул Янко. – Небось, никогда не спорят с тобой.

Павел, сердито глянув на гостя, взвился:

– А-а-атличные тварищи! Не то что нектрые. То ходят, вынюхивают, то девушек отбивают...

– Девушек? – озадачился гость. Он не помнил, чтобы Зелинский водил дружбу с какой-либо девушкой. – Кто ходит? Кто вынюхивает?

– Кто-кто? Кобеты всякие... Да вот ты и вынюхиваешь! Чео пришёл?

Вук стоически поморщился, но мягко ответил:

– Я узнать хотел, Паша, что за архив был у Сергея Тимофеева. Откуда ты про него знал?

– Архив? Я – знал?

– Тебя в тридике показывали. Вы с Марком сказали, что пропал архив, – терпеливо молвил пилот. – Разве не так?

– А-а-а! Маркуша! Слабачок твой врачишка. Сам побоялся идти на опознание, меня потащил... – Он громко икнул. – Миль пардон, камрад. Миль пардон.

– Ты про архив знал?

Зелинский неуклюже повернулся лицом к Вуку, дрожащей рукой попытался потрепать того по щеке.

– Вучо, држище... Брось ты это... Марка спрашивай, я тут чо? Я ничо, он забоялся, я помог.... Давай выпьем. Эти...как их... эн-дор-фи-ны кончились. Надо пополнить. Пополним?

– Пополним, – согласился Янко. – Только я своё. Так что с архивом?

– Не знаю ничё про архив... Маркуша попросил, я сходил.

Зелинский на карачках дополз до челюcти, выдрал стакан, расплескав половину, залпом выпил, Вук приложился к аварийной склянке с виски. От выпитого Павлу поначалу легче не стало. Напротив, он побледнел и зашамкал губами. Кое-как справившись с позывами к рвоте, он заметно помрачнел.

– Нельзя тебе столько пить, Паша, – мягко сказал Вук. – Посмотри, на кого ты похож.

– Я похож на человека, который понял, что живёт зря, – зло и неожиданно трезво произнёс Зелинский, мгновенно из студенистой квашни превращаясь в упругую налитую фигуру – бесценное качество модифицированных. Павел был невысок, чуть ниже среднего роста, и подобранное до каменности тело делало его похожим на разрядника-гиревика. Дополнительную схожесть придавали пронзительные серо-зелёные глаза, глубоко посаженные под сивыми бровями, и макушка с залысинами. Отяжелевшие черты лица, словно поднакачанные в изнурительных тренировках, завершали портрет упорного физкультурника, мастера штанги и гантели. Павел, и в самом деле, мог быть упорным. На Тенере он двое суток пролежал неподвижно на скале, снимая на камеру рост неизвестного кристалла.

– Как же – зря, Паша? – искренне удивился Вук. – У тебя такие наработки на Тенере! Напиши книгу! Расскажи об открытиях миру! Я вот не биолог, но даже я статью выложил в сети о животном, котором видел на Тенере.

Крохотная статейка с собственными иллюстрациями, выложенная в биологических кругах инфо-пространства, накропалась Вуком в ту тихую неделю, что он, исправно соблюдая дозы, посвятил отчетам и систематизации. Большого шума сообщение не вызвало, но большой шум и невозможен среди малого количества понимающих. Экспертов в области космозоологии по пальцам однорукого инвалида пересчитать можно.

– Что это даст?

– Смешной ты, чудак-человек! Новые знания человечеству. Пафосно звучит, но это именно так.

– А оно ему надо? Это самое человечество уже под завязку набито набито всякими знаниями. Скоро блевать уже начнёт этими знаниями. Б-б-блевать! – взвизгнул он, отползая к вазе с засохшим веником, некогда изображавшим букет цветов. Облегчившись желудком в вазу, он утёр рот одеялом и, чуть повеселев, принялся развивать пространную мысль. – Мы, Вучо, – цивилизация, безгранично верящая лишь в силу разума. Мы – раса головы. Мы заняты бесконечным думаньем. И от этого мы несчастны. Потому что эти мысли долбят, долбят, долбят, долбят... Ну, в смысле, башку долбят... Понимаешь? Ох, как больно они долбят... Не дают ничего чувствовать, кроме долбёжки. Вижу, вот, птаха... Красивая, грудка розовая, крылышки вороные, а сам думаю – мускульный привод, подъёмная сила крыла, плотность атмосферы для возможности полёта... Да что птица! Идёт барышня вся такая фигуристая, а у меня щёлкает – мезоморф, устойчивость к перегрузкам высокая, костная ткань плотная... И на хрена мне это? Зачем нам всем это всё? Для чего мы таскались на другой конец Галактики?...

– Мы таскались в другую галактику.

– Да, в другую. Только зря. Вот, скажи, зачем человек живёт?

– Человек живёт не зачем, а потому что.

– Не-е-е! Человек живёт не потому что! Потому что – это значит, что он вынужден, хотя сам и не хотел. А я грю... Я грю – зачем. Он рождается, чтобы радостно пролопа... перепола... перелопачивать отведённое время. Дарю цитату! С любовью перелопачивать время! А какая любовь, если в башке – бум, бум, бум... Ни любви, ни времени...

– Тебе просто надо заняться делом. Или детей завести, – сказал Янко, подымаясь с крокодила и понимая, что никаких новостей товарищ не сообщит.

– Ну уж нет, – энергично замотал головой пьяный Зелинский. – Чтобы и у детей тоже бум, бум, бум! В смысле потом, ка-а-ада вырастут...

– Трус, – безразлично пожал плечами Вук. – Дети ещё жить не начали, а ты уже боишься.

– От кого детей-то?! – взвизгнул вдруг Павел. – Было бы от кого! Не от кого! Одни дуры меркантильные!

– Значит, ты только таких дур и достоин.

Он перешагнул через потянувшегося за ним хозяина дома и без сожаления покинул бесполезно дорогой и загаженный особняк. Из всего разговора он вынес только то, что Зелинский ни о каком архиве не знает, и что на опознание тела Тимофеева его потащил Школьник. И ещё – кто-то что-то вынюхивает, хотя, что можно вынюхать у спившегося человека, Вук не понимал. На всякий случай бесполезные эти сведения пилот внёс в дневник на "Уфологе", особо выделив занятное словечко "кобеты".

Через четверть часа он шагал по мосту через бывший Водосливной канал, а ныне Протоку Космических Героев. Несмотря на поздний час, на мосту копошились двое рабочих во флуоресцентных комбинезонах и противопылевых масках. Щуплый рабочий напряжённо наблюдал, как его рослый товарищ кантовал бетонную урну – самосортирующий порт сбора мусора. Лица здоровяк не было видно, но его мускульному натягу Вук прочувствовал, как тяжело идёт бетонное изделие. Засунув руку в карман, худосочный трудяга посторонился, чтобы пропустить пилота вперёд. Вук осторожно переставил ногу, огибая урну, и ощутил смутное подозрение. Развить и проработать его он не успел, так как мелкий рабочий неожиданно сделал подкат и уронил Янко на асфальт. Вук мгновенно вскочил на ноги, но второй успел набросить на него стальную цепь. Пока Вук барахтался в ржавых звеньях, звеня кандалами, ему ловко связали руки, затем стреножили, а затем сбросили с моста. Вук зажмурился, ожидая плеска воды, но секунду спустя понял, что болтается в воздухе вниз головой. Он в долю мгновенья разогнал давление до предельной нормы, впрыснул в мышцы и сердце литр адреналина и с треском разодрал показавшиеся хлипкими верёвки на запястьях. Подтянув тело к ногам, стирая пальцы в кровь, он порвал путы на ступнях, но ему не хватило крохотного мига. Рядом с левым ухом просвистела цепь, потом ухнула урна, вслед за урной в воды облагороженного пару лет назад канала полетел и сам Вук. Уже в воде он завершил начатое – освободил ноги от груза. Вынырнув на поверхность, жадно хватил воздуха и, скидывая разлохмаченные ботинки, поплыл по течению к заливу. Интуиция подсказала ему несколько раз уйти с головой в реку и проскользить чуть в сторону. Как выяснилось, не зря, потому что тихие хлопки по воде, взбаламутившие вдруг воду до пены, не могли быть ничем иным, кроме как выстрелами вдогонку.

"Урна!" – подумал Вук. – "Конечно же, урна! На мосту такая урна стоять не может! Она же насаживается на подземные коммуникации!" Значит, его ждали. Его пасли, выслеживали, провожали. Неужели, прямо от дома Милы? Неужели, негодяям известно, где находится Пулька?... Плыть становилось всё тяжелее. Вук некоторое время раздумывал, не подать ли ему аларм-сигнал через чипы в уголках ворота рубахи или же через "стоп-кран" мультилинка, но затем сообразил, что последний уже покоится на дне канала, а рубаху Мила собственноручно дезактивировала, провожая его в путь. Так же, как и все вещички Алины Тимофеевой. Янко сам попросил об этом Милу, зная, что у той всегда дома найдутся всякие запретные штучки, типа гасителя аларм-чипов. "Я тебя люблю", – сказал Вук. Мила не поверила, но очень захотела поверить, поэтому пошла ему навстречу.

На левом берегу протоки мелькнул кое-как припаркованный хелисайкл-одиночка. Пижонский розовый драндулет, годный разве что на пускание пыли в глаза сопливым-малолеткам, не доросшим до права управления летающим аппаратом. Владелец "мадженты", тонконогий модник-виндер в просторных портках, посвистывая, облегчался прямо в канал, воплощая в жизнь главный принцип виндеров – чувствовать себя вольным ветром над унылой болотиной жизни. Он не успел даже ойкнуть и отвернуться, когда пилот вынырнул у него из-под носа и, стекая холодными струями, деловито уселся в хелисайкл.

– А.., – сказал он, вытаращив глаза, но Вук его не слышал – дурацкий агрегат, взревев двигателем, рванул в сторону Питера.

"Маджента" не предназначалась для гонок и стремительного лавирования. Ни к чему это порядочному виндеру. Расслабленный виндер парит в небе с красивой девчонкой за спиной, девчонка охает и прижимается к нему, чтобы не упасть. Она, конечно, не упадёт – магнитные ловушки сайкла не позволят, но высота – чем не повод для нечаянных объятий? Вук и сам был бы не прочь медитативно покружиться над городом с Милой, крепко обнимающей его плечи, пусть даже и в неадекватно розовой машинке. Лирические настроения, впрочем, не задержались в его голове ни на секунду, поскольку фотографическая память вдруг неожиданно выдала цифры, обозначенные в нижнем углу экрана в ролике об аресте Виссера. 01.35 – Даан один, 02.10 – уже с адвокатом, с Наппой. За тридцать пять минут к Виссеру прибыл адвокат из Америки. И не просто прибыл, а был молниеносно нанят и отправлен в Россию. Это означало одно – в представительстве Интерпола есть порт пересборки. Вук до сих пор знал о существовании двух таких портов в Санкт-Петербурге: в офисе Концессии, откуда он переправлялся на Сильбато, и в учебном корпусе Космической Академии. Разумеется, порты располагались и в мэрии и в Смольном, но доступ к ним рядовому американскому адвокату явно был бы закрыт. Повторяя про себя уравнение Белла-Клаузера, точно магическое заклинание, пилот выставил автоматический курс на контору Интерпола и до отказа вывернул ручку скорости.

Через несколько минут натужной гонки радар аппарата просигнализировал, что в одном эшелоне с ним идёт на сближение с кормовой части другое движущееся средство, иными словами – Вука догоняли. Янко заложил крутой вираж, чтобы рассмотреть тог, кто его преследует. Оранжевый, в чёрную полоску геликоптер, мощно рассекая винтами воздух, стремительно сближался с пижонской тарахтелкой. Вертолёт ремонтно-коммунальных служб, выкрашенный в легко узнаваемые цвета, мчался с явным намерением пойти на таран. Тихий шелест упругих воздушных волн, подсказал, что из геликоптера прицельно стреляют. Вук резко взмыл вверх, а затем рухнул вниз – в рощицу на краю Юнтоловского заказника. Там он юркнул в самую гущу деревьев, и, распугивая птиц, понёсся над болотцем, укрытым сумрачным осинником. Плутая по лесу, кружа и заметая следы, пилот выбрался у Западного скоростного диаметра, влетел в тоннель для большегрузов и чесал так до Васьки, прикидывая на лету, сумму штрафа по количеству камер, запечатлевших столь вопиющее нарушение. "Надо будет оплатить, – решил Вук, – не то виндера, владельца "Мадженты", запросто прав лишат". Под горячие приветственные сигналы фур, водители которых явно забавлялись вуковым хулиганством, он приземлился у первого пешеходного лифта, и, бросив аппарат, поклонился восторженным зрителям, а затем исчез в глубине переходов.

К зданию на набережной Мира, Янко подошёл, почти не запыхавшись. На последних ста метрах он намеренно сбавил темп, принимая вид прогуливающегося зеваки. Парадный вход трёхэтажного особняка он проигнорировал, сразу направившись к общественной парковке возле Интерпола. Погуляв по немногочисленным рядам автомобилей и хелисайклов, Вук остановился возле скромного грязно-белого микроавтобуса с затенёнными стёклами и подёргал ручку. Было заперто. Он почесал макушку, присел на корточки, кое-что проверяя. Краем глаза отметил чёрно-оранжевый вертолёт над противоположным берегом Невы. Не раздумывая, Янко поднялся и выдрал с мясом замок. Автобус засветился аварийными маячками, окутав пространство вокруг себя тонкой завесой полярного сияния, отсылающего сообщения на пульт охраны, но Вук решительно шагнул в салон. Перед глазами его стоял Виссер, в ушах его звучал голос Виссера, в сердце колотилась радость, испытанная им, когда он впервые посмотрел на картину Виссера с двумя тенерийскими лунами. "Даан Виссер, – прошептал он. – Давай, Кляузер, не подведи"...

Затем вдруг по зрачкам ударил резкий искусственный свет, вызвав их судорожное сужение. Вук подслеповато прищурился, помотав головой.

– Тебе разрешили навестить меня? – услышал удивлённый взглас Виссера. – Адвокат сказал мне, что контакты ограничены.

– Здорово, бродяга, – расплылся в улыбке Янко, после чего в кувырке перекатился под койку. Там он улёгся поудобнее и сообщил, – Нет, Даня, мне не разрешали, я сам. Так сказать, нецелевое использование корректирующего коэффициента в уравнении Белла-Клаузера.

– Это что-то из теории пересборки, – задумчиво проговорил Виссер сверху. Потом подскочил. – Не понял! Ты что, через закрытую дверь телепортировался?

– Дружище, ты умён ты не по годам, – усмехнулся Янко. Он не стал уточнять, как именно догадался, что автобус – это и есть пункт пересборки (чересчур чистые нипели, сухой асфальт под днищем и, главное, – слишком мелкий блок магнитной защиты от осадков, не сумевший бы защитить ничего крупнее двухместного смарта). Как и не стал и выказывать восхищения задумкой – не устраивать открытый на всеобщее обозрение порт непосредственно в офисе, но перемещать особо важных лиц в салон транспортного средства, поскольку выходящие из автобуса люди по определению не могли бы привлечь ничьё внимание.

– Смеёшься? – тихо проговорил Даан, укладываясь на кровать и отворачиваясь к стенке. – Я не то что коэффициент не помню, я и само уравнение как-то... При чём тут, кстати, коэффициент?

– Эффект наблюдателя. Наблюдающий явно вмешивается в наблюдаемое фактом своего наблюдения. Остаётся только правильно наблюдать.

Виссер сказал "Ага!" и задумался. Потом шёпотом спросил:

– А ты, собственно, здесь зачем?

– У меня две цели. Первая – кое-что выяснить. Вторая – вытащить тебя отсюда... Если ты захочешь.

– Не захочу, – твёрдо произнёс художник. – И не думай даже.

– Я предполагал это, – сказал Янко, окидывая взором камеру из убежища. Вполне просторное помещение, два окна, вид на Неву, мольберт и краски-кисти у подоконника, на мольберте – начатое полотно. Что ещё надо художнику? – Не хочешь проблем с законом, хотя ты ни в чём не виноват.

– Я не виноват, но не в этом дело. Здесь, Вучо, я чувствую себя в боевой готовности, потому что здесь мне не остаётся ничего другого, кроме живописи. Здесь я под круглосуточной охраной и здесь мне не надо думать о необходимости потакать вкусам публики. Писать мне дают, и времени у меня вагон. У меня тут санаторий, Вучо. Приличная кормёжка, два раза в день спортзал, остальное время – живопись. Я, наконец-то отойду от дешёвых поделок и начну что-нибудь серьёзное, философское. Давно руки чешутся, но всё время заказы, заказы. А теперь я свободен. Забавно звучит – в тюрьме свободен!

– Ты уверен, что именно здесь тебя, такого свободного, не уберут? Тихо и без шума.

– Без шума не получится. Адвокат уже затеял масштабную акцию со сбором подписей в мою защиту. Завтра планирует провести митинг в Нью-Йорке у консульства Нидерландов. Неугомонный товарищ. Эти американцы такие суетливые... Ты, Вучо, по-видимому, считаешь, что тенерийцев кто-то убирает согласно дьявольскому плану. А я уже говорил, и снова повторюсь – мы сами себя губим от пьянки и безделья.

– А если осудят?

– Значит, порисую лет пять за воротами тюрьмы, а потом из-за хорошего поведения выйду и продолжу заниматься тем же самым.

Вук поёрзал, чихнул. Потом сказал:

– Я понял твою позицию. Тогда вопрос. Как к тебе попала рубаха? Та, которую ты надел на похороны?

– Ты первый, кто об этом спросил. Странно, да? Почему никто не интересуется моим балахоном, под которым я якобы пронёс оружие?... Мне её прислали по почте.

– Какие-то записки к посылке прилагались? – Янко спросил ровно, стараясь не выдавать в голосе ухмылку. Именно на вопросе о балахоне Наппа категорически оборвал разговор. Не пожелал выставлять себя недальновидным юристом.

– Прилагалась ничего не значащая ерунда. Типа, лично сшила её для вас, дорогой мой герой, покоритель вселенной, сердце моё отдано только вам, буду признательна, если мы встретимся и т. п.

– Ты не встретился?

– Я пытался. – Вук явно почувствовал, как Даан улыбнулся. – Ты думаешь, девушки мне на шею толпами вешаются? Ничего подобного. Вот я весь такой герой, а никому из дам не интересен.

– Может, надо почаще в женском обществе бывать?

– Наверное. Но тогда я решил, чем чёрт не шутит, и покликал восторженную почитательницу.

– А она?

– Почему-то всегда была не в сети. Я пару дней кликал, потом перестал. А жаль. Имя у неё очень красивое. Моё любимое имя.

– Какое?

– Ингрид.

Янко, подпрыгнув из положения лёжа, возопил:

– Пеккер? Или Беккер?

– Пеккер. Ты что-то знаешь о ней?

– Да так, – процедил он сквозь зубы. – Боюсь огорчить тебя.

– Значит, меня надули, – кротко заметил Виссер. – И бог с ней.

– Надули, – подтвердил Вук. – Тебя вынудили напялить эту чёртову рубаху. Кто, говоришь, посоветовал тебе выделиться с её помощью?

– Школьник просто посоветовал выделиться, Черезов посоветовал сменить имидж, Ермишин горячо поддержал.

– Черезов посоветовал это ДО или ПОСЛЕ получения посылки?

– Ни до, ни после. Некорректный вопрос, Вучо. Любой ответ был бы не в пользу Игоря. Если бы я сказал – до, то ты бы предположил, что он сначала мне посоветовал, а затем сам же послал одежду, чтобы я мог воплотить его совет. Если бы я сказал – после, то ты бы подумал, что он сначала прислал мне рубаху, а потом по следам тут же посоветовал её надеть. Но всё было совсем не так...

Янко перекатился на другой бок и снова чихнул, мысленно признав, что соображения Виссера весьма толковы.

– Ну и как было? – спросил он.

– А было так. Я получил эту посылку, сунул под мышку и пошёл с ней в клуб алкоголиков..., – Вук хихикнул точному определению, – ... там я шутки ради вырядился в балахон, надеясь посмешить товарищей. Потом САМ сообщил, что вот так ходят настоящие служители искусства – поэты, художники... Черезов посмеялся вместе со всеми, но серьёзно произнёс: "Даан, да ведь ты же у нас как раз художник. Ходи в этой штуке, тебя заметят. Не сомневайся и будь выше гогочущей толпы". Выходит, что если бы я не приоделся, Черезову и не пришла бы в голову мысль о моём имидже.

– А Школьник? Он как отреагировал?

– Школьнику рубаха категорически не понравилась. Марк заявил, что клоунский наряд – дешёвый способ выпендриться... Вучо, я понял! Он сказал так в расчёте на то, что я не доверяю ему – и он это знает! – следовательно, из чувства протеста поступлю вопреки его мнению.

– Слишком тонко, – засомневался пилот. – А если бы ты послушался? А если бы, вообще, выбросил посылку, не распечатав её? И кстати, о причастности иных наших коллег ты не думал? Например, о Ермишине или Зелинском? Или Юрке Грохове?

– Не думал, – простодушно заявил Даан. – Я почти не думаю. Я чувствую. И чувства сигнализируют мне, что только у Игоря и Марка что-то неладное на уме. Ты приглядись к ним получше. К их мимике, к их складкам губ и морщинкам, вызванным постоянным прищуром. Или – к напряжённой спине и одного, и другого. У человека, ничего не скрывающего от окружающих, нет защитного панциря. Он мягок и расслаблен. А что Школьник, что Черезов – сплошная броня. Я как-то пробовал рисовать их по памяти – водил карандашом по бумаге и неожиданно осознал, что они оба совершенно костяные... Слушай, а как ты планируешь выйти отсюда?

– Какой здесь этаж? – поинтересовался гость, принимая толстый намёк.

– Второй.

– Значит, через окно.

– Решётки?

– Это говорит мне модификант?

– Понял. Придётся поднапрячься.

Вук выкатился из-под шконки, встал возле окна. Даан расположился справа от него. По команде Янко оба они ухватились за магнитную раму – за её верхний край – и резко дёрнули на себя. Не выдержав четырёх жэ, рама пискнула и отошла от стекла.

– Ну, бывай, друг, – пилот пожал художнику руку. – Если чего понадобится, сообщи через адвоката.

– Спасибо. У меня всё есть, – сказал Виссер со счастливым лицом. – Уходи, Вучо, сейчас набегут соглядатаи.

Вук змеёй проскользнул через открытое окно, пробежался по каризу, затем, спланировав, спрыгнул на газон в торце здания. Он ощутимо ударился, но, тут же опрокинув последний бутылёк лекарства – золотого виски, – быстро пришёл в себя. Охрана, прибывшая спустя несколько секунд после его прыжка, обнаружила арестанта, полной грудью вдыхающего свежий ветер реки.

– У Вас кто-то был, – вежливо произнёс дежурный полицейский. – Камера зафиксировала постороннего.

– Серый Волк мимо пробегал, заглянуть решил, – едко ответил Даан. – Меня с собой звал, но я отказался. У вас тут так мило. Пирожки дают на обед.

Охранник скорчил недовольную, но корректную гримасу и пообещал доложить о ЧП. На лице его проницательный Виссер без труда прочитал сожаление о том, что на дворе сейчас не средневековье, и что нельзя вот так просто отдубасить ехидного постояльца.

"Опять Ингрид Пеккер-Беккер, – думал Вук, бодрым галопом двигаясь к метрополитену. – Что ж, по крайней мере ясно, что трюк с рубахой спланирован. Явные претенденты на роль режиссёра – Черезов и Школьник. Возможно, Ермишин. Но разговор слышали все. Почему, например, тому же Зелинскому или Горохову было не воспользоваться явным предложением Игоря? Тем более, что Горохов лжёт... Он лжёт о том, что его не мучают боли. Он болеет не меньше остальных, но скрывает свою боль. Зачем?". Механически отметив время забега (десять минут от набережной Мира до Финляндской – неплохо! где-то на уровне второго разряда) Вук ступил на эскалатор и перевёл дыхание. Острая догадка вдруг пронзила его, одна простая мысль вошла по рукоять ножа и разворошила осадок подозрений. Шок-флаер! Как же он сразу не догадался! Вук постучал себя по лбу и громко фыркнул, вызвав волну любопытствующих взглядов.

Лазерный шок-флаер, оружие самозащиты и средство для подачи аварийных сигналов, аналог древних ракетниц, выпускался массово для всех аэро-космических нужд. Судна ближнего космоса подобным оружием не комплектовались, а на суднах дальнего космоса, начиная с аппаратов второго поколения, шок-флаеры настраивались на среду преломления конкретной планеты. То, что отлично действовало на Тенере, просто не сработало бы на Земле. Настройка шок-флаеров в домашних условиях была исключена, значит, орудие убийства Форбека сняли с действующего звездолёта первого поколения, ибо списанные комплексы в первую очередь освобождались от оружия, причём не определёнными людьми, но демонтажным автоматом. Отсюда вытекал закономерный вывод, что сняли его только с "Гаруды", старшего тенерийского корабля, который снабжали ещё по устаревшей технологии – ненастраиваевым шок-флаером.