Текст книги "Рассвет на закате"

Автор книги: Марджори Иток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Марджори Иток
Рассвет на закате

Посвящается Альте Клаус и памяти Бетти Йонсон. Они всегда были сердечны и проявляли неистощимую готовность оказать помощь любителю старины.

Глава 1

Элинор Райт внезапно проснулась и быстро взглянула на часы, высвободив из-под теплого одеяла ноги, опустила их на холодный пол, и только тогда реальность обрушилась на нее.

«Ох… Не имеет значения, что уже начало восьмого!»

Больше ее сыну не потребуется получать свое лекарство минута в минуту, ему не грозят страдания от ужасных последствий. Бобби больше нет – он умер год назад. Вот уже шесть мирных, спокойных месяцев она находится здесь, в этом красивом, безмятежном, старом викторианском доме, принадлежащем Джулии Бонфорд, которая была не только ее партнером и подругой, но и заменила ей мать.

С глубоким вздохом Элинор откинулась на подушки, опять упрятав ноги под шерстяным одеялом, которое все еще хранило тепло в противовес холоду осеннего утра, и постаралась унять гулкие удары сердца.

«Господи, сколько еще это будет продолжаться?»

Хотя такое резкое, расшатывающее нервы пробуждение случалось с ней не чаще, чем раз в неделю. В течение многих дней ей приходилось бороться с мыслью о том, что Бобби умер, и теперь она была даже рада, что страдания блестящего молодого человека, вызванные рассеянным склерозом, наконец закончились. Ночные кошмары остались. И надрывающие сердце пробуждения…

Глубоко вздохнув, она сбросила с заспанных глаз серебристо-пепельную прядку и заставила себя прислушаться к шорохам дома. За окном, в желтых листьях старой большой сикаморы скворцы задиристо чирикали о чем-то с нахальными маленькими воробьями, ведя спор за отборные зерна, насыпанные в кормушку. В остальном повсюду царили спокойствие и тишина. Абсолютная тишина. Не доносилось ни отголосков по радио о прогнозе погоды, ни звуков из ванной комнаты.

«Неужели Джулия уже уехала в магазин?»

Элинор знала ответ, прежде чем успела мысленно задать вопрос: «Да». Джулия использовала каждый свободный час, чтобы бесконечно полировать прекрасный старый гарнитур для столовой работы Джона Белтера[1]1
  Джон Генри Белтер (1804–1863) – родился и получил известность в Германии. В 1844 году переехал в США и обосновался в Нью-Йорке, открыв магазин по продаже мебели, а затем фабрику. Прославился изготовлением мебели из полиандрового дерева с изысканной резьбой. Образцы его искусства можно увидеть в Метрополитен-музее в Нью-Йорке.


[Закрыть], радуясь каждому ожившему солнечному зайчику на благородном дереве, и игнорируя тот факт, что «ни один образчик белтеровского творчества не соответствует особенностям человеческого телосложения», – подумала Элинор с любящей улыбкой.

Обнаружение подобного гарнитура в старомодной мансарде было сродни находке закопанного клада. Но не это побудило Джулию Бонфорд к действию. В отличие от похожего на крысу Марвина Коулса с его псевдоантичным магазином на другой стороне площади, Джулия просто-напросто любила старую классическую мебель. И она наслаждалась, давая ей вторую жизнь.

«Также она подарила вторую жизнь мне, – подумала Элинор. – Вот причина действовать».

Элинор рано овдовела, и с сыном, страдающим от неизлечимой болезни, без денег и без надежды, она влачила жалкое существование, пока Джулия не наняла ее в «Антиквариат Бонфорд» и тем самым дала ей шанс.

А затем, когда астрономические счета за лечение Бобби и похоронные расходы заставили Элинор потерять дом, Джулия настояла, чтобы она переехала к ней.

И пусть Марвин Коулс и некоторые другие горожане, издеваясь, называют Джулию смешной старой девой и дают ей другие, еще менее лестные прозвища. То, что сделала Джулия, Элинор никогда не сможет оплатить.

Большие старинные часы в холле пробили полвосьмого, и этот гулкий звон снова заставил Элинор подняться, но уже более спокойно.

Пожалуй, пора собираться. Джулия хотела, чтобы Элинор съездила на ферму, где на следующей неделе будет аукцион. Ходили слухи, что у владелицы имеются некоторые отличные старинные образчики. И она сказала, что кто-нибудь из «Антиквариата Бонфорд» может приехать и взглянуть, пока не нагрянули мусорщики.

И, между прочим, Элинор была голодна.

В этом заключалась перемена. Ибо сколько лет она довольствовалась лишь чашкой кофе с шоколадным печеньем, да и то не всегда.

«С другой стороны, – подумала Элинор с кривой усмешкой, снимая старую хлопчатобумажную ночную рубашку и разглядывая в зеркале свое отражение, – это еще как посмотреть».

Она прибавила несколько фунтов, особенно в бедрах.

Она подтянула живот и, не заметив какой-либо разницы, подумала: «Кому какое дело?»

Ее глаза больше не напоминали обугленные дырки в скатерти. Ее серебристые волосы снова заблестели и стали выглядеть живыми. Ей было пятьдесят с лишним лет, и нечего тут плакать. Слегка поздновато для участия в конкурсах красоты.

Однако, поскольку некоторые из ее вещей стали ей тесны, она решила урезать свою порцию сырного пирога.

Утвердившись в этой мысли, Элинор извлекла из старого комода в стиле ампир[2]2
  Ампир (от франц. empire, букв. – империя) – стиль позднего классицизма в западноевропейской архитектуре и прикладном искусстве (первая четверть XIX века), возникший во Франции в период Империи Наполеона I.


[Закрыть] чистое белье и направилась в ванную комнату через сумеречный тихий холл.

Позднее, надев слаксы и объемный голубой свитер, в котором не был страшен осенний холод, она спустилась по длинной лестнице. Войдя в яркую светлую кухню, Элинор обнаружила, что в ней никого нет, однако кофейник был наполнен.

Джулия оставила записку, гласившую: «Доедай последний рогалик и заскочи в магазин, прежде чем отправишься на ферму Крейн».

Элинор пренебрегла сырным кремом и удобно устроилась на старом бентвудовском[3]3
  Бентвудовский стул – стул, изготовленный из одного куска многослойной фанеры, изгибаемой под струей горячего пара. Первый стул по этой технологии был изготовлен Самуэлем Грэггом (1772–1855), запатентовавшем свое изобретение в 1808 году.


[Закрыть] стуле у стола возле залитого солнцем окна. Отпив кофе, она решила, что к рогалику требуется добавка и, откинувшись назад, достала из холодильника апельсиновый мармелад. Какая-то визитная карточка, прикрепленная к металлической дверце холодильника магнитом, сдвинулась и спланировала на пол.

Сначала Элинор намазала мармелад на рогалик, а затем, жуя, подняла карточку.

Ого! У Энтони Мондейна дела шли просто первым классом. Карточка была с золотым обрезом, а красивые рельефные буквы гласили просто: МОНДЕЙН. Ни номера телефона, ни адреса, словно все люди, сведущие в антикварном бизнесе, все это уже знали.

«Что ж, – признала она, – вероятно, так и есть».

Она добавила еще мармелада – рогалик оказался суховат – поэтому Джулия и хотела, чтобы его доели. Энтони Мондейн был самым преуспевающим торговцем антиквариатом в Сент-Луисе, а возможно, и на всем Среднем Западе.

Несколько дней назад Джулия посетила магазин Мондейна, тогда-то она, вероятно, и обзавелась его карточкой.

Элинор представила себе Энтони – высокий, представительный и учтивый. Да. Очень учтивый. Порой даже возникала иллюзия, что этот человек очень мягок, и дела с ним вести не труднее, чем вонзить нож в кусок масла. Но стоило заглянуть в его черные глаза сицилийца, когда в них загорался огонь, – и тогда берегись!

Ходил слушок, что интересы Энтони Мондейна не ограничивались одним лишь антиквариатом, – он был не прочь обдурить простачка при каждом удобном случае.

Джулия, смеясь, говорила: «Конечно, он делает это. Но, дорогая, мне семьдесят шесть лет. И что за выгода Тони Мондейну приходить ко мне? Я достала его номер телефона, и мы начали наши дела».

Она укрепила карточку на двери холодильника, отпила второй глоток кофе – первый она скорее вдохнула – и взглянула в окно, на месте ли фургон.

Он стоял на месте. Джулия пошла на работу пешком.

Но она забыла свои таблетки.

– Черт возьми! – сказала Элинор вслух и положила пилюли в сумку вместе со своими собственными.

Она и Джулия страдали от ужасного кровяного давления. Но Джулия верила, что будет жить вечно, хотя и знала, что у нее слабое сердце. А Элинор не могла представить себе жизнь без подруги.

Налив кофе в кружку-термос, она завинтила крышку, закрыла кофейник и вышла за дверь.

Ключи от фургона, естественно, были в зажигании. Забравшись внутрь, она засунула большую сумку с кошачьей едой под пассажирское сиденье и подвинула водительское кресло немного вперед. Ее ноги не были такими же длинными, как у Джулии. Однако ей удавалось лучше Джулии управляться с фургоном, Элинор при выезде на дорогу не сталкивалась с сикаморой и без труда направляла машину на юг. По вине же Джулии фонарный столб у дороги имел определенно северный крен.

«Антиквариат Бонфорд» разрезал южный угол маленькой городской площади пополам, то же самое делал и магазин утильсырья Марвина Коулса с северной стороны, на восточной стороне пристроился офис автомобильного агентства «Портер де Калбс», а на западе размещалась контора «Горное страхование». Все здания были обращены фасадами на парящие башенки и амбразуры замка, похожего на замок из волшебных сказок. В нем находился окружной суд. Повернув в узкий и грязный проулок между их магазином и лавкой скобяных изделий, Элинор припарковала фургон рядом с собственным старомодным «шевроле». К старой грузовой платформе прислонился видавший виды велосипед старика Бена Фалмера, который тоже приехал рано; он так же старался над уэлшевским кухонным шкафом[4]4
  Уэлшевский кухонный шкаф – шкаф, в котором открыты верхние ряды полок. Производство таких шкафов впервые было налажено в XVIII веке в Уэльсе в Англии.


[Закрыть], как Джулия над белтеровскими стульями.

Улыбнувшись при мысли о том, что такие различные вещи являются предметом удовольствия людей, Элинор выбралась из фургона. Стоило ей протянуть руку за сумкой с кошачьей пищей, как до нее донеслось нетерпеливое и жалобное мяуканье из-под ног.

Полосатый, как тигр, кот смотрел на нее снизу вверх и всем своим видом выражал негодование, его пушистый хвост обвиняюще изогнулся, а желтые глаза молчаливо, но верно выражали мысль: «Уже пора».

Элинор сказала:

– Ну же, Томасин, спокойнее. Тебя еще никогда никто не морил голодом.

Подняв сумку, она перенесла ее на скрипучие доски грузовой платформы. Кот последовал за ней. Как только Элинор плечом толкнула дверь и она открылась с противным жалобным скрипом, кот прыгнул внутрь и уселся возле пустой миски.

– Избаловала я тебя совсем, – сказала Элинор.

Вдруг рука в хлопчатобумажном нарукавнике в приветственном взмахе появилась над поверхностью наполовину отполированного кухонного шкафа Уэлша. Раздался голос Бена:

– Доброе утро. Я попытался дать ему сухарики моей собаки, но они его не интересуют. Привереда, вот кто он. Если вы ищете хозяйку, то она у входа. Кто-то позвонил в дверь.

Элинор сказала:

– Господи, да ведь еще только полдевятого!

Бен пожал плечами, после чего его рука скрылась из виду.

Теперь Элинор услышала спокойный голос Джулии, раздававшийся возле дверей торгового зала.

Как всегда, она говорила с безупречными спокойствием и учтивостью:

– Как приятно услышать о вашем интересе! Будьте любезны прийти попозже, когда магазин откроется, и мы покажем вам еще пару образцов. До свидания.

Элинор уныло подумала: «А вот я или проигнорировала бы звонок в дверь, или повела бы себя как последняя размазня и впустила бы их».

Она увидела, как Джулия, словно патронесса, идет через полутемный магазин с закрытыми ставнями, и даже в заляпанном краской мешковатом комбинезоне она выглядела царственно. С какой грацией ее тонкие руки поправляли абажур в форме лотоса на лампе, изготовленной по эскизу Тиффани[5]5
  Тиффани – династия американских золотых дел мастеров, ювелиров, декораторов и дизайнеров, которым принадлежит сеть дорогих ювелирных магазинов во всем мире. Среди их клиентов были русские цари, королева Англии Виктория, шах Ирана. Упоминаемая в романе лампа изготовлена по эскизу Фрэнсиса Тиффани приблизительно в начале XX века.


[Закрыть], как величественно выглядела ее голова в короне из безупречно причесанных белоснежных волос. Но стоило ей увидеть Элинор, как на ее губах заиграла радостная теплая улыбка, а голос зазвучал приветливо.

– Хорошие новости, – сказала она. – Наконец-то мы избавимся от этой викторианской рухляди, которую нам пришлось взять вместе с комодом эпохи регентства[6]6
  Мебель эпохи Регентства отличает прочность, доброкачественность, удобство. Филипп Орлеанский в начале XVIII века был регентом при малолетнем французском короле Людовике XV, что дало название определенному направлению в прикладном искусстве.


[Закрыть]. Бен, вас не затруднит принести пару образцов из кладовой? Доброе утро, дорогая Элли. Ты съела рогалик?

– Да, – ответила Элинор. – А вот ты забыла свои пилюли. – И протянула их Джулии.

Лицо Джулии стало недовольным.

– Вот еще беспокоиться! – ответила она и взяла таблетки. – Наверное, я и вчера их забыла. Налей-ка мне кофейку, дорогая, и взгляни на этот диванчик.

Стоило Элинор отвернуться, как Джулия кинула лекарства в ящик письменного стола, проигнорировав Бена, который нахмурил брови и, качая лысой головой, скрылся в дальней комнате, щелкнув там выключателем света. Элинор вернулась с глиняной кружкой, от которой шел пар, перешагнув через жующего с довольным видом кота, она проследовала за Джулией мимо колченогих стульев и расшатанных столов. Белтеровский диван красовался в освещении рабочей лампы.

– Решено, – сказала Джулия.

Расстегнув комбинезон, она высвободилась из него, и он бесформенной кучей упал к ее ногам. Джулия переступила через комбинезон и взяла чашку с кофе.

– Я думаю, что мы поставим диван в дополнение к другой мебели Федерации[7]7
  Мебель эпохи Федерации – мебель, изготовленная в Америке до начала Гражданской войны (1861–1865).


[Закрыть] к дальней стене на обюссонский ковер[8]8
  Обюсонский ковер – ковры светлого оттенка с симметрично-геометрическим рисунком, заполненным изображением больших букетов роз. Их выпускала ковроткацкая фабрика во Франции, в Обюсоне.


[Закрыть].

Элинор улыбалась, но на самом деле это было больше, чем улыбка.

– Ты имеешь в виду, что хочешь поставить все это на всеобщее обозрение, может, кто-нибудь и купит?

– Не остри! – сказала Джулия.

У нее не было склонности продавать вещи людям, которые ей не нравились.

– Мы слишком долго его реставрировали, чтобы продавать диван какому-нибудь пройдохе, который поставил бы его в баре.

Элинор взглянула через открытую дверь в торговый зал и нахмурилась.

– Ты не находишь, что мебель слишком тяжела? Лучше попросить рабочих подвинуть ее.

Джулия пожала плечами:

– Наверное. – Она отпила кофе и поправила рукой прядь белых волос, спадавших ей на один глаз. – Почему ты не открываешь? Уже почти девять. Сейчас я приведу себя в порядок, а ты поедешь на ферму. Перечень на моем столе. Бен говорит, что у них имеется несколько старинных любопытных вещей.

Элинор кивнула и, наклонившись, вновь наполнила ощутимо опустевшую кошачью миску, точнее, пластиковую коробку из-под маргарина. Томасин вспрыгнул на полку, висевшую над столом Джулии, где и валялся в сладкой истоме, облизывая лапу.

– Избаловали тебя! – вздохнула Элинор снова.

Подняв жалюзи на окне, она приветственно помахала двум парням из соседней лавки, которые грузили нагреватель для воды в фургон. Затем она зажгла свет в торговом зале, включила компьютер и раскрыла свое старое шведское бюро. Этот размеренный ритуал внезапно заставил ее остановиться.

Заведенный порядок. Она делала то же самое каждое утро.

Так что же случилось? Все были живы, все были здоровы, занимались полезным делом. Никаких стрессов.

Когда еще в своей жизни она чувствовала себя так хорошо?

«Вернись к реальности, ты, идиотка, – приказала она себе. – Тебе пошел шестой десяток, и здоровье в порядке, Джулия сделала тебя партнером в том деле, которое приносит тебе удовольствие, твои финансовые проблемы почти закончились, точнее – это произойдет в этом месяце, и ты работаешь с людьми, которые тебе нравятся. Так черт возьми, что случилось?»

Не желая себе отвечать на свой суровый вопрос, зная, что в ответе может скрывается что-то еще, она стянула резинку с утренней почты. Бегло просмотрев заголовки в газете, Элинор уверенно открыла последние страницы, где рекламные объявления перемежались со статьями из местной жизни и некрологами. Один из некрологов привлек ее внимание. Умер Джон Касс. Когда-то он был владельцем скобяной лавочки, находящейся по соседству. Затем Элинор просмотрела рекламу. Там сообщалось о распродаже с молотка фермы Крейн и был указан маршрут к ней. Элинор необходимо туда поехать сегодня.

Послышались шаркающие шаги, и запах сухого табака овеял ее: Бен заглянул через плечо Элинор.

– Так, так, Джонни Касс, – сказал он, вытирая пыль с чрезмерно разукрашенного стула на ножках в виде лап при помощи красной ситцевой тряпочки. – Бедняга. Безмозглым олухом – вот кем он был. Никогда ничего не знал о своей супруге. Может быть, теперь его жена и этот старина военный поженятся. Надеюсь, что так, они, конечно, отличные ребята. А теперь, помоги мне передвинуть стол и сервант, Элли, одному мне не справиться.

Элинор последовала за ним и послушно толкала и двигала мебель до тех пор, пока старик наконец не высказал удовлетворения. Нечего тут лукавить – у Бена глаз был наметанный.

Однако она почувствовала предупреждение – боль в спине – и, вернувшись назад, осторожно растерла ее.

Джулия в темно-голубых слаксах, склонив белоснежную голову, водила пальцем по отпечатанному списку.

– Забудь про умывальник, – сказала она, когда Элинор подошла. – У нас здесь уже есть три хороших образца. И вообще-то в округе их можно купить совсем дешевые. А вот на буфет обрати внимание. У Энтони Мондейна имеется какой-то проект, для которого ему нужен буфет. И, – добавила она, улыбаясь, – пожалуй, я окажу ему любезность. Правда, он пока еще об этом не знает.

Элинор не собиралась вмешиваться в это. Она сказала:

– О’кей! – И взяла свою сумку. – Я еду в фургоне или в своей машине?

– В машине. Поскольку сегодня суббота, то мы закроемся после полудня, и фургон может мне понадобиться для поездки за топливом. Говорят в эти выходные ожидается похолодание. Сегодня у нас свиные отбивные?

– Звучит соблазнительно. Я сделаю картофельное пюре.

– Отлично. Я подумала пригласить Мэри Энн и Леонарда.

Элинор расплылась в улыбке.

– Тогда, может быть, Мэри Энн принесет свой фирменный немецкий шоколадный торт?

Если бы Элинор оглянулась, она увидела бы, что Джулия внезапно упала на стул и обеими руками схватилась за шею. Но она не оглянулась. Взяв из фургона свой кофе в кружке с теплоизоляцией, Элинор пересела в свою машину и выехала на улицу, направляясь на восток.

Хотя кружка была с теплоизоляцией, кофе остыл. Она заехала в экспресс-кафе Банни Бергера, пополнила запасы горячим кофе и заодно поправила сиденье, прежде чем снова пуститься в путь. Ее спина все еще слегка болела.

«Возраст, – подумала она. – Или глупость. Ты же знаешь, что тебе нельзя поднимать тяжелые вещи, идиотка!»

Она вспомнила, как в течение долгих лет ей приходилось ежедневно поднимать Бобби. Но она ни о чем не жалела.

Она миновала длинную вереницу основательных старых домов, которые как бы обозначали границу города, и теперь оказалась в сельской местности. Впереди маячили отвесные берега реки, скалистые откосы были покрыты голубыми и зелеными елями и пылающим темно-красным сумахом. Повернув на юг и съехав с шоссе, Элинор увидела, что по направлению к ней движется огромный комбайн в рядах сухих коричневых бобовых стеблей; водитель помахал ей рукой, и она тоже поприветствовала его.

Среди известняка бежал ручеек, чистый и искрящийся. Переезжая через мостик, она мельком увидела оленя, который жадно пил воду. Тень от машины заставила животное резко вскинуть голову. Элинор инстинктивно притормозила, но он едва взглянул на нее ясными спокойными глазами. Продолжая путь, она увидела в зеркальце заднего обзора, что олень продолжает пить воду, а три других вышли из-за деревьев, вероятно, с теми же намерениями.

Но дорога перед Элинор была пуста, поэтому она снова набрала скорость. Подумав, что столкновение с оленем не принесет пользы ни животному, ни автомобилю, Элинор резко свернула влево у почтового ящика и осторожно следовала по изрезанной колеями сельской дороге. Машина все-таки забуксовала возле массивных стволов виргинской черемухи, оплетенных дикой лозой, которые росли с каждой стороны дороги. Справившись с трудностями, Элинор свернула на огороженный дворик прежде, чем заметила, что его уже заняли. Там стоял изношенный старый грузовик с надписью на борту: «КОУЛС – КОЛЛЕКЦИИ».

Элинор произнесла вслух коротенькое словцо, которое обычно не подобает произносить леди. Но отступать было уже слишком поздно. У крыльца дома стояла сгорбленная маленькая старушка в фартуке, а рядом с ней маячила прекрасно знакомая фигура Марвина Коулса, и оба они увидели ее.

Миссис Крейн помахала Элинор, выражая радость всем своим видом.

Физиономия Марвина Коулса представляла собой смесь самодовольства и любопытства: самодовольства, потому что ему удалось приехать первым, а любопытство он испытывал потому, что хотел знать причину появления Элинор здесь.

Миссис Крейн защебетала:

– Элли, как я рада вас видеть! Давайте-ка выпьем кофе.

Марвин Коулс сказал:

– Вот так-так. А вот мне, Мэй, вы ничего никогда не предлагали.

– Сомневаюсь, что вы пьете что-нибудь еще, кроме спиртного, – незамедлительно съязвила старая леди и скрылась в доме. Последнее, что увидела Элинор, был резкий кивок ее головы, который означал: «Избавься от него».

– Я не слишком-то популярен, просто адски, а? – Марвин осклабился и прислонился к перилам крыльца, покрытым облупившейся пузырчатой краской. Вытряхнув сигарету из пачки, он предложил ее Элинор.

Она покачала головой. Пожав плечами, он зажег ее и бросил обгоревшую спичку в траву, где она и потухла, распространив в солнечном воздухе утра легкий дымок.

– Хотел сделать вам предложение, Элли.

– Поберегите мое сердце.

– Не шутите. Мне хотелось бы поговорить серьезно.

– Хорошо, Марв. В чем дело?

– Вам известно, что мои дела идут хорошо?

– Да. – Ей пришлось признать, что это правда. Люди всегда будут покупать всякое ненужное старье. То есть его товар.

– Но я намерен расширить дело. Повысить класс.

«Как бы мне хотелось уничтожить его лавку», – подумала Элинор. – Но она не произнесла этого вслух, а лишь обронила:

– Понятно.

– Я хочу, чтобы вы работали у меня.

Наверное, у нее отвисла челюсть, но она была так ошеломлена, что не заметила этого. А он, не теряя времени, ринулся в наступление.

– Не отказывайтесь. Ничего не говорите, во всяком случае, не сейчас. Подумайте об этом.

– Марвин, я…

Он наклонился близко к ней, оглянувшись, чтобы удостовериться, что миссис Крейн не слушает.

– Выслушайте меня. С тех пор как вы переехали к этой лесбиянке… к этой ненормальной, Элли, в народе пошли слухи. А к чему они вам? Такой леди, как вы? А я могу прекратить это. Раз и навсегда. Да, я могу. Только приходите работать ко мне, и никаких проблем.

Проблема заключалась в том, что если бы перила под ее стиснутыми пальцами упали или сломались, она размозжила бы ими его башку, и тогда ее обвинили бы в непредумышленном, а может быть, и в умышленном убийстве.

Но они не сломались.

А он все прохаживался бочком вдоль перил, не замечая ее ошеломленного лица, и бубнил:

– Просто подумайте об этом, Элли. Это все, о чем я прошу.

Стараясь изо всех сил сдержать бешенство, ненавидя этого худосочного, пронырливого человечка, Элинор процедила сквозь зубы:

– Мы партнеры с Джулией.

– Ах вы партнеры?

– Да.

Пожав плечами, он нахлобучил на голову поношенную круглую шляпу.

– Надеюсь, у вас есть документы об этом, – сказал он. – В любом случае – я уже сказал: подумайте. Поговорим позже.

«Когда в аду снег выпадет».

Но Элинор не сказала это вслух. Она слышала, как в доме разносятся шаги миссис Крейн, и, повернувшись, наклеила на лицо улыбку, надеясь, что от ледяного презрения, вызываемого при виде Коулса, ее скулы свело не навсегда.

Быть может, она и нуждалась в перемене, чтобы спастись от рутины или чего-то еще, но Марвин Коулс определенно не мог тут помочь.

Мэй Крейн спросила из затемненной гостиной:

– Он уехал?

– Собирается.

– Слава Богу. Не выношу его.

Пожилая леди появилась, держа в руках поднос с двумя кофейными чашками и блюдцем с определенно соблазнительным печеньем. Она поставила поднос на маленький металлический столик на крыльце и жестом указала Элинор на один из стульев. Та села.

– Вы очень быстро вернулись.

– А печенье было уже готово. Я просто не хотела предлагать его Коулсу.

Миссис Крейн уселась на другой стул, разглаживая фартук на коленях.

– Мой муж тоже не мог выносить его. «Безмозглый чурбан», – говаривал Клайд. В любом случае – я слышала, что он сказал о Джулии.

Элинор поморщилась:

– О, дорогая.

– Я знаю. Но я не верю, милочка. И многие тоже не верят. Просто мир повернулся лицом к пороку. Ну и времена! Я думаю, что в следующем году мой внук не сможет снимать квартиру вместе с другом без того, чтобы не вызвать обсуждения. – Она протянула Элинор блюдце. – Попробуйте. Это, конечно, не из бакалейной лавки, но лучше у меня еще никогда не получалось. Слушайте, раз уж зашла речь об этих сплетнях насчет Джулии, так я скажу вам: дело здесь в зависти. Просто и ясно. Ей завидуют, потому что она на пустом месте сделала магазин и зарабатывает деньги. Самостоятельно. Без помощи добрячков. А для них это худшее из преступлений.

Элинор прожевала шоколадную крошку и кивнула.

Миссис Крейн продолжала, отгоняя краешком передника назойливых мух.

– К тому же я помню человека, о котором она мечтала, – его убили в Омаха Бич. И я не думаю, что Джулия взглянула хоть на одного парня после этого. А люди быстро забывают о таких вещах. В основном потому, что так им удобнее. А такие, как этот Марвин Коулс, предпочитают молоть языком. Он отвертелся от армии, сославшись на то, что его бедная беспомощная мать останется совсем одна на ферме. Но как только подвернулся момент, он продал ферму, отправил маму в дом престарелых, а сам женился на Грейси Белл Ментон, потому что ее папочка купался в деньгах. Так оно и было, – добавила она, подбирая шоколадные осколки с блюдца и с удовольствием отправляя их в рот, – пока все деньги не пошли прахом из-за спекуляций, и Марвин увяз.

– Он ведь разведен.

– Именно по этой причине. Дорогая, я не спросила, не добавить ли в ваш кофе сахару или сливок?

– Спасибо, я выпью черный. И еще спасибо за Джулию. Она так добра ко мне.

– Вы хорошая девочка. Все, кто видели, как вы заботились о вашем бедном мальчике, знают это. У вас нет родственников, так я понимаю?

– Двоюродные братья. Они остались в Огайо.

– Представляю себе. Ведь никто не приезжал поинтересоваться вашей жизнью. А вот мне повезло. У меня есть сын, и невестка хорошая, у них трое отличных детишек.

– И вы переедете к ним?

– Не совсем. В маленький домик по соседству. Просто буду жить рядом с ними. Мой мальчик хочет сдать ферму в аренду, а вот мне желательно продать ее. Ведь мой сын уже немолод. Возьмите еще печенье.

– Я и так уже съела целых три.

– Возьмите еще, и я тоже, тогда все и съедим.

Логика была неоспоримой, на взгляд Элинор. Забыв намеренно о своем отражении, которое она этим утром видела в зеркале, она согласилась.

Миссис Крейн жевала печенье.

– Джулия тоже одинока. Ее единственный брат и его жена давно погибли в автокатастрофе. Конечно, они не общались при его жизни, и люди говорят, что Джулия виновата, но это не так. Он попросту выжил ее из родительского дома, чего она ему никогда не простила. На ее месте я сделала бы то же самое. Гадкий мерзавец, вот кто он был. Допустим, у него была хорошая жена. И милый сын, очень изящный, теперь ему, наверное, около пятидесяти лет. Как летит время! А может быть, он тоже погиб в этой катастрофе, я не припомню.

Она резким движением отогнала еще одну муху. Элинор допила кофе, с огромным удивлением думая: «За последние пять минут я узнала о Джулии больше, чем за все годы, что работала у нее».

– Допили? Пойдем, посмотрите на мою мебель.

Миссис Крейн встала, также допив свой кофе. Элинор тоже поднялась, поморщившись от боли в спине. Она спросила:

– Марвин нашел что-нибудь, что ему понравилось?

– Ну что вы, дорогуша, я и на порог его не пустила. Он может приехать на аукцион, как все остальные. Сначала передняя комната. Кажется, я припоминаю, что Джулии нравилась качалка моего деда, но я заберу ее с собой.

– По-моему, звонит телефон.

Они прислушались. На этот раз звонок раздался четко. Миссис Крейн указала Элинор на залитую солнцем приемную и пошла к телефону.

Оставшись в одиночестве, Элинор осмотрелась. Высокие узкие окна, на одном висит клетка с канарейкой, которая деловито роняет зернышки на тканый одноцветный коврик. Удобная, обтянутая материей софа и реставрированные стулья. Белый стол конца пятидесятых годов венчали лампы из универсального магазина и пышная лоза из пластика. Гигантский телевизор. Резной кофейный столик на ножке с завитками, на нем сумка с рукоделием. А между дверей из кухни в столовую стоял действительно очаровательный честерфилдский сервант, покрытый несколькими слоями потемневшего лака. Попадание прямо в точку.

Элинор достала список Джулии и взглянула. Там он был.

Миссис Крейн все еще находилась у телефона. Элинор еще раз внимательно осмотрела сервант. Безупречно. Когда она выпрямилась, ее глаза устремились к широкой, в рамке, фотографии на стене. Там были миссис Крейн, ее муж, сын, его жена и «трое отличных детишек». Они смотрели прямо в объектив. Расслабленные. Спокойные. Улыбающиеся.

Слезы набежали на глаза Элинор, капая с ресниц, и она внезапно отвернулась, не в силах вынести этого вида. Семья. Все вместе.

«Почему? Что она сделала не так, что лишило ее возможности иметь семью?»

– Сосед звонил, – сказала миссис Крейн, появляясь на пороге.

Элинор торопливо наклонилась, отвернув лицо, которое предательски выдавало ее состояние, и провела пальцем по красивым латунным ручкам выдвижных ящиков.

– Это очень красиво, – сказала она в надежде, что ее голос не покажется миссис Крейн странным.

– Да, правда. И тем не менее мне с трудом удалось помешать маме выбросить его за ненадобностью. Она говорила, что ей надоело видеть его, она хотела купить один из новых шкафов магазина Сирса и поставить на это место. А теперь, милая, взгляните на спальню. Там не слишком много интересного, но есть отличный старый комод. Папа купил его где-то в тридцать седьмом у какого-то старика-немца, и уже тогда комод не был новым.

Папе следовало бы сэкономить деньги. Но Элинор не стала указывать на дряхлую фанеру и неумело зачиненную хозяевами заднюю часть. Улыбнувшись, она кивнула, и они вышли.

Осмотр занял всего двадцать минут.

Вернувшись на крыльцо, Элинор убрала в сумку свой список и поблагодарила хозяйку.

– Созвонимся в понедельник, – сказала она. – У вас здесь действительно есть красивые вещи. Я знаю, что Джулия захочет получить их.

До машины ее проводила дружелюбная долговязая гончая, а три молочных джерсийских коровы удивленно разглядывали Элинор, которая попыталась развернуться в очень ограниченном пространстве без того, чтобы не повалить старую деревянную изгородь. Помахав на прощанье Мэй Крейн, которая застыла на крыльце, она наконец выехала на дорогу.

Так или иначе, а этот час она провела с пользой. Джулия будет довольна.

А еще определенно придется держать ухо востро с этим отвратительным Марвином Коулсом.

И как ему в голову пришло, что она бросит Джулию ради того, чтобы работать на него. Да она лучше станет крыс морить.

Кофе в ее кружке снова остыл, но никакая теплоизоляция не смогла бы работать так долго. Хотя не имеет значения, она уже выпила столько, что могла бы отправить в плаванье гребную шлюпку.

Элинор не встретилось ни одной машины. Сбавив скорость, она внимательно всмотрелась в заросли деревьев и кустарников, растущих вдоль обочин дороги, заметила ядовитый плющ, который покраснел на солнце, и, наконец, решила не выходить из машины и дотерпеть до магазина.

Велосипед исчез, а вот фургон стоял на месте. Странно. Было уже добрых полпервого.

Но в первую очередь ей, несомненно, требовалось посетить туалет.

Весело прокричав: «Это всего лишь я!» – она завернула в некое уютное местечко, налево от входной двери.

Следующее, что необходимо было сделать, так это достать список Джулии из сумки, которую она в спешке бросила на сиденье своего «шевроле».