Текст книги "Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931"

Автор книги: Максимилиан Волошин

К портрету Е. В. Д<уран>те

 
Часто я в раздумьи вижу пред собою
Эти строгие, чудные черты,
Полные любовью высшей, неземною,
Полные духовной, вечной красоты.
Видно в них так много мысли и желанья,
Чистые надежды, чистые мечты,
К горю и несчастью много состраданья,
Много детской веры, детской чистоты.
Только то ль при встрече с ней самой узнаю,
Что сказал так ясно мне ее портрет?
Или этих мыслей я не угадаю
Или этих мыслей в ней и вовсе нет?
Только быть не может, чтоб лицо такое
Было бы духовно слабому дано,
И чтобы под этой чудной скорлупою
Не было бы скрыто чудное зерно!
 

1 октября 1894

Феодосия

В альбом Е. К. П<апахри>сто

 
Когда среди речей веселых,
В тиши ночей, при блеске дня,
Или под гнетом дум тяжелых
Вы, может, вспомните меня,
Прочтите эти строки снова –
Они напомнят вам тогда
Те годы счастия святого,
Когда цвела кругом весна.
Когда еще мы юны были,
Под обаяньем красоты
Мы жили, верили, любили
И свято верили в мечты.
 

3 октября 1894

Феодосия

В альбом Д. О. Д<уран>те

 
Любовь – это старое слово,
Для тех, кто еще не любил,
Но как оно чудно и ново
И полно ликующих сил
Для тех, кто познал лишь впервые
Его безграничную власть,
В ком силы кипят молодые
И бьется горячая страсть.
 

27 октября 1894

«С бодрым духом, с жаждой боя…»

 
С бодрым духом, с жаждой боя,
Как на праздник, как на пир,
Полны силой огневою,
Мы вступаем ныне в мир.
И волнуя и пируя,
И лаская и маня,
Жизнь на воле вширь, как поле,
Развернулася, блестя.
Так не будемте унылы,
Что потом, среди забот,
Эта бодрость, эта сила
Вместе с юностью пройдет.
 

30 октября <1894>

Памяти И. А. Крылова

 
Меж нас, назад тому полвека,
Жил добрый дедушка Крылов,
И нет в России человека
Кто б из его правдивых слов
Не почерпал житейских правил,
Не повторял его речей
Из басен тех, что он оставил
На пользу родины своей.
Он нас учил, как поучает
Старик в семье своих внучат,
И правду жизни облекает
В чудесно-сказочный наряд.
Но то была семья большая,
Вся наша русская земля
Кругом, от края и до края,
Была тогда его семья.
И эти речи проникали
Глубоко в русские сердца,
Мы их с издетства повторяли
И не забыли до конца.
Да ведь и правда! Нет другого,
Кто б был настолько нам родной
И память дедушки Крылова
Не позабудется толпой.
И вот тебя мы вспоминаем
И через даль былых годов
Тебе, как внуки, посылаем:
«Спасибо, дедушка Крылов!»
 

9 ноября 1894

Жизнь («Я вышел утром. Предо мной…»)

 
Я вышел утром. Предо мной
Земля сияла красотой.
Сквозь бледный розовый туман,
Святым восторгом обуян,
Смотрел я вдаль. Манили взор
Вершины белоснежных гор,
Что далеко в лазурь ушли,
Там, на краю самой земли.
И бедной персти слабый сын,
Я от сияющих вершин
Не в силах взор был отвести,
И, полон чудною мечтой,
Решился я туда идти.
И я пошел. Передо мной
Был чудный путь. За садом сад,
Цветов воздушный аромат…
То здесь, то там журчал ручей,
Колонны стройных тополей
Тянулись вдаль за рядом ряд.
Там вился дикий виноград –
Навес их сплетшихся ветвей
Над головой повис моей.
Мне было весело идти.
Встречались люди по пути,
Но чем я дольше шел тропой,
Сильнее становился зной,
Всё меньше зелени, цветов –
И легкий звук моих шагов
Стал тише, тверже, но верней.
Простор лугов, садов, полей
Давно остался уж внизу.
Был полдень. Голову мою
Потоком пламенных лучей
Палило солнце все сильней.
Еще пустынней стал мой путь,
Хотелось лечь и отдохнуть.
Но я всё шел, всё шел вперед:
Кто ищет света – тот найдет, –
Так думал я. А зной пылал;
От раскаленных солнцем скал,
От груд набросанных камней
Он стал еще, еще сильней.
На высоту, где лишь орлы
Чертят широкие круги,
Да вьются молнии, блестя,
Взбираться смело начал я.
С трудом, цепляясь за кусты,
Держась за выступы скалы,
Изломы острые камней
Иль продираясь средь шипов,
Ногой дрожащею своей
Ища опоры меж кустов,
Я выше, выше, выше лез.
И надо мной был свод небес,
Да горы, горы без конца
Ушли далёко в небеса.
Случайно вниз я поглядел
И, пораженный, обомлел.
Вдруг закружилась голова
И я упал. Но как? куда?
Не помню, право. И когда
Глаза с трудом я вновь открыл,
Я был один, лишенный сил,
Разбитый, раненый, больной,
Во прах поверженный борьбой.
Уж вечерело. Солнца луч
Венчал верхи гранитных круч.
Но и последний луч исчез
В лазури дремлющих небес.
И вот, во мраке одинок,
Как ветром сорванный листок,
Я думал с страстною тоской
О тех, сиявших красотой
Вершинах, чудных и немых, –
Стремленьях дум и грёз моих.
Но я не видел больше их!
Давно вершины облекла
Немой и мертвой ночи мгла.
Припав горячей головой
К холодным, смоченным росой,
Гранитным плитам, я рыдал.
И вторил мне лишь ветра вой
В глухом ущельи между скал,
Да отдаленный моря гул.
И, утомленный, я заснул…
 

24 ноября 1894

Феодосия

Пророк

Ему должно расти, а мне умаляться.

Иоанн. III, 30

I

 
Толпами идут к Иордану евреи –
Явился великий пророк в Иудее.
Как Божия буря, свободно, сурово,
Гремит по долинам могучее слово:
«Я глас вопиющего в дикой пустыне:
Пути приготовьте для Господа ныне!
О вы, порожденье ехидны и змея!
Еще ведь не поздно! Покайтесь скорее!
Секира лежит уж при корне у древа.
Покайтесь! Страшитесь Господнего гнева!
Зане он засохшее древо подкосит
И в пламя обрубки негодные бросит.
Господь вас отвергнет, сыны Авраама,
Рассыпет по миру, сожжет ваши храмы,
И лучше воздвигнет для высшей награды
Из этого камня достойные чада.
Покайтесь! Покайтесь! Креститесь водою!
Иной и сильнейший грядет к вам за мною,
Чьей обуви даже, с молитвой немою,
Не смею коснуться греховной рукою.
Чрез пламя и духа Он даст вам крещенье,
И смертью своею свершит искупленье!»
 

II

 
Закованный в цепи, пророк вдохновенный
Сидит в заключеньи, немой и согбенный.
Не льется, как прежде, потоком сурово
Чрез горы и долы могучее слово.
Жестокой неволи мертвящая сила
Пророка свободную волю сломила,
И пали на камень холодный в бессильи
В размахе могучем орлиные крылья.
И мгла беспросветная горестной ночи
Смежила орлиные зоркие очи.
Но вот до темницы, где узник томился
Молва долетела: в стране появился
Учитель великий, чьей силой слепые
Прозрели и видят, и ходят хромые,
Пред кем мертвецы из могил воскресают,
И буря и волны пред ним утихают.
Он учит законам любви и смиренья
И людям грехов обещает прощенье.
И радостью узника взор засветился:
«Народ маловерный! Мой путь совершился.
Уж тот, о котором учил я в пустыне,
Меж нами во славе является ныне!
Мои же умолкли суровые речи
И грозное слово пророка Предтечи
Потонет без вести, как искры мерцанье
В великом и вечном блестящем сияньи.
Мой подвиг окончен. Мой долг – умалиться.
Так всё по писанью должно совершиться!»
 

6 декабря 1894

Феодосия

«Черные тучи грядою…»

 
Черные тучи грядою
Весь небосклон облегли,
Горы синеют и тонут
В мутной туманной дали.
Всё так томительно серо,
Тяжесть лежит на груди.
Мгла и туман предо мною,
Мгла и туман позади.
 

21 декабря 1894

«Быстро промчались весенние грозы…»

 
Быстро промчались весенние грозы –
Лучшие песни счастливой весны.
Листья опали с поблекнувшей розы,
Скрыты под ними все лучшие грёзы –
  Сердца святые мечты.
 
 
Годы проходят, проносятся годы,
Круче становится жизненный путь.
Грозно растут роковые невзгоды
И в ожиданьи ночной непогоды
  С болью сжимается грудь.
 

<Декабрь 1894

Феодосия>

«Тяжелые думы, горячие слёзы!..»

 
Тяжелые думы, горячие слёзы!
Опять вы со мною – я радуюсь вам.
Во мне оживили вы прежние грёзы
И властно зовете к забытым трудам.
Как это ни странно – я радуюсь горю.
Когда моя жизнь спокойно течет,
То мысль засыпает – и тихо по морю,
Житейскому морю челнок мой плывет.
И я засыпаю, довольный собою,
Счастливый безоблачным счастьем своим,
Счастливый, как счастлив ребенок порою,
Играющий в жмурки с ребенком другим.
Когда ж соберутся свинцовые тучи
И ветер завоет, и вал заревет,
Тогда в ожиданьи беды неминучей
И мысль встрепенется и дух оживет.
Сокрытые силы стремятся на волю
И мыслию хочешь всю жизнь обнять,
Клянешь с отвращеньем счастливую долю
И хочешь работать и хочешь страдать.
Но миг пронесется, пройдет возбужденье –
И снова я счастлив, не знаю чему,
Без мыслей, без дела, без дум, без волненья
По тихому морю спокойно плыву.
 

20 февраля 1895

Феодосия

Народные песни

 
Песня могучая, песня народная!
В чем твоя сила великая?
Сила поэзии, сила свободная,
Мощь необузданно-дикая?
Где ты находишь огонь вдохновения?
В битве ли с Божьими грозами?
В жизненной ль школе труда и терпения,
Вечно стоящих угрозами?
Или сама эта сила могучая
Входит в сердца неизвестных избранников
И выливается громом созвучия
И утешеньем несчастных изгнанников,
Нищих, скорбящих, терпящих несчастия?
Что эта сила, стихийно свободная?
Ум пред тобой сознается в бессилии,
Песня могучая, песня народная!
 

26 февраля 1895

Феодосия

«Душно здесь в неволе!..»

 
Душно здесь в неволе!
Душно и тоскливо.
Эта жажда воли,
Смутные порывы…
 
 
Разве это жизнь?
Разве это счастье?
О, когда ж настанет
Буря и ненастье!
Горе легче скуки,
Тишь страшнее бури.
Лучше скорбь и муки,
Небо без лазури,
Чем тоска, томленье,
Скука и порывы…
Душно в заключеньи,
Душно и тоскливо!
 

19 марта 1895

Феодосия

«Я вышел недавно за город гулять…»

 
Я вышел недавно за город гулять,
Измученный стуком и шумом.
Мне воздухом чистым хотелось дышать,
Отдаться волнующим думам.
Порывистый ветер свистел мне в лицо,
На камни волна набегала
И, белую пену подняв высоко,
Потоками брызг обдавала.
И страшно хотелось бежать мне вперед,
Вперед без оглядки, быстрее,
Туда, где тот парус, белея, плывет,
Где даль голубая синее.
И я ускорял торопливо шаги,
Как будто бы что-то случилось –
И не было прежней томящей тоски,
И сердце усиленно билось.
И стало мне так хорошо и светло,
Так чудно казалось всё в мире,
И это во мне всё росло и росло
И делалось шире и шире.
Когда ж, утомленный, на камни я сел,
Уж вечер царил над землею.
Внизу в отдалении город белел,
Окутанный синею мглою.
Я долго смотрел, как сгущалася мгла,
Как стали огни зажигаться…
И так не хотелось в тот вечер тогда
Мне в город домой возвращаться!
 

19 марта 1895

Феодосия

«Сердце мое растворяется…»

 
Сердце мое растворяется,
Чаще слетают мечты –
Это весна приближается
В блеске своей красоты.
Это весна приближается,
Мрак ароматных ночей.
В грёзы душа погружается,
Чувства играют сильней.
Страстные думы, томление
Сразу нахлынули вновь:
Это земли воскресение,
Это души пробуждение –
Это весна и любовь!
 

3 апреля 1895

Коктебель

«Я вечером долго над морем сидел…»

Посвящается А. М. П<етров>ой

 
Я вечером долго над морем сидел,
Глядел, как в синеющей дали
Темнеющий отблеск заката алел,
А волны мне сказку шептали.
И грустную сказку: о прежних годах,
О прежнем, потерянном счастьи,
О прежних, погибших навеки мечтах,
О сердце, сгоревшем от страсти…
 

11 апреля 1895

Феодосия

«Подними свой взор печальный…»

 
Подними свой взор печальный,
Тихий взор твоих очей,
Полный темным мягким светом,
Полный блеском без лучей.
Как глубоки эти очи –
Я б хотел в них заглянуть
И навеки в этом свете,
В мягком блеске утонуть.
 

24 апреля 1895

Феодосия

«Буря грустно завывала…»

Посвящается Ал. Мих. Петровой

 
Буря грустно завывала,
Я сидел один, больной.
И сгущался мрак тяжелый
Над моею головой.
Ум устал давно работать,
Холодела в сердце кровь,
И с тоскою вспоминалась
Невозвратная любовь.
Но средь бури и ненастья
Вдруг нагрянула весна,
Разогнала тучу с неба,
И шепнула мне она:
«Я пришла! Чего ты плачешь?
Я несу с собою вновь
И томление и счастье,
И надежды и любовь».
Отвечал во сне я грустно:
«Ах! оставь. Ведь никогда
Никого не полюблю я
Как любил ее тогда!»
А весна в ответ на это
В окна комнаты моей
Вдруг пахнула ароматом
Зеленеющих степей,
Обдала дыханьем ночи,
Мягким запахом цветов –
Южной ночи, лунным блеском,
Звучным пеньем соловьев.
И навстречу этим звукам
Задышала грудь сильней,
Лед растаял, и забилось
Сердце громче и полней.
И душа затрепетала
Жаждой жизни и любви,
О которой так мне пели
В звучных песнях соловьи.
 

16 мая 1895

Феодосия

«Спустя, быть может, много лет…»

В. А. В<олл>к-Л<аневск>ой

(на фотографической карточке)

 
Спустя, быть может, много лет,
Раскрывши свой альбом случайно,
Вы этот встретите портрет
И, может быть, вздохнете тайно.
Не обо мне, конечно. Нет.
Об этом я мечтать не смею.
Но о надеждах прежних лет,
О тех мечтах, которых свет
Разгонит прозою своею.
 

30 мая 1895

Феодосия

«Я у моря ль сижу с вечной скорбью своей…»

 
Я у моря ль сижу с вечной скорбью своей,
Неотвязною думою полный,
И всё кажется мне, будто шепчут о ней
Эти вечно шумящие волны.
Я по нивам иду, где пестреют цветы,
Где фиалки в тени расцветают.
Ароматом своим они только мечты
Всё о ней, всё о ней навевают.
Даже здесь, в тишине наших южных ночей
Звезды, тихо мерцая лучами,
Каждый час, каждый миг говорят мне о ней
И сжимается сердце слезами.
 

20 июня 1895

Коктебель

«Море да небо…»

 
Море да небо,
Небо да море.
Вольные тучи
Летят на просторе.
Пенятся волны,
Да ветер бушует.
Дышится вольно
И сердце ликует!
 

28 июня 1895

Коктебель

«Quasi una fantasia»

Посвящается B. A. Воллк-Ланевской

 
Мне часто грезится огромный светлый зал.
Все ложи, лестницы – всё залито толпою.
Толпа гудит, как в море бурный вал,
Как старый, крепкий лес, застигнутый грозою.
Но вот смолкает всё. Средь мертвой тишины
Я смело выхожу на самый край эстрады.
Я вижу массу лиц. Ко мне обращены
Теперь со всех сторон бесчисленные взгляды.
Сперва я поражен, и голос мой дрожит.
Но, быстро поборов невольное смущенье,
Я делаюсь смелей. Толпы знакомый вид
В душе моей зажег святое вдохновенье.
Вольнее льется речь и крепнет голос мой,
Как ветра пред грозой суровые порывы,
Я чувствую в себе безудержный прибой –
Свободных, гордых сил могучие приливы.
Вся зала замерла. Как грозный водопад
Смиряет человек десницею суровой,
Так я теперь – толпу… Одно лишь слово, взгляд…
И он мне покорён, тот зверь многоголовый.
Его, послушного движенью моему,
Могу заставить я страдать и веселиться,
Все страсти в ней воззвать, когда лишь захочу,
Любить и проклинать, и плакать и молиться.
Теперь… теперь… я бог! Как новый Прометей,
Могучий силою святого вдохновенья,
Я высек вновь огонь из сердца у людей,
Я новый мир создал в душе их на мгновенье.
Теперь вся жизнь толпы, всей тысячной толпы
Слилась в душе моей в один аккорд могучий –
Аккорд, составленный из вечной красоты
И наших душ таинственных созвучий.
Да! Я могуч! Хотя толпою так владеть
Придется мне теперь почти одно мгновенье –
Его довольно мне. А там хоть умереть,
Сверкнув как молнии свободной отраженье!
Вот кончил я уже… Всё замерло, молчит.
Но это тишина пред близкою грозою.
Чу! вот он! Первый вихрь безудержно летит –
И всё смешалось в хаос предо мною.
Я слышу рёв толпы. Стихийный дикий стон
Восторга бурного и гром рукоплесканий.
Но силы больше нет. Я слаб и изнурен.
Я падаю без сил средь шумных ликований.
 

2 июля 1895

Коктебель

«Есть люди на свете: их нервы как струны…»

Ал. П<ешковско>му

 
Есть люди на свете: их нервы как струны –
Едва прикоснешься – рождается звук.
И каждый поступок, неловкое слово
Для них уже служит источником мук.
Их сердце так чутко. Их ласка готова
Всегда отозваться на первое слово.
Их жизнь есть ряд бесконечных мучений,
Безумных мечтаний, бессонных ночей.
Им нету покоя от разных вопросов,
И каждое горе их давит сильней.
На каждом шагу обливался кровью,
Их сердце полно бесконечной любовью.
И всякий, кто ждет себе утешенья,
Идет к ним с рассказом о муках своих,
И горе чужое бередит их раны,
Но тот уж спокойный уходит от них.
И долго их сердце страдает и бьется,
Пока, переполнясь от мук, разорвется.
 

13 июля 1895

Коктебель

Думы

 
Я их не звал. Они ко мне
Пришли и стали молчаливо.
Так часто ночью, в тишине,
Родится странный звук пугливо,
Трепещет долго в тьме ночной,
Дрожит, чуть слышно, замирая,
И сердце странною тоской
Невольно сжаться заставляя.
Они пришли ко мне толпой
И молча мне глядели в очи,
Склоняясь молча надо мной
В немом безмолвьи темной ночи.
И этой ночи тишина
Полна присутствия немого,
Казалась так грозна, страшна,
Так беспредельна, так сурова…
 

3 ноября 1895

Феодосия

«Чу! Я слышу жизни трепет!..»

 
Чу! Я слышу жизни трепет!
Приближается весна,
Всюду горы и долины
Пробуждаются от сна.
Скоро с гор и по долинам
Хлынут звонкие ручьи,
И цветы заблещут в поле
И засвищут соловьи.
Вместе с вешними ручьями
Из груди больной моей
Хлынут волны чудных песен,
Неба южного светлей.
И польются эти песни
Как весенние ручьи,
В них цветов заблещут краски
И засвищут соловьи.
 

25 февраля 1896

Феодосия

«Что-то в душе шевельнулось…»

 
Что-то в душе шевельнулось –
Там, далеко в глубине.
Сердце ли снова проснулось,
Вспомня о близкой весне?
 

28 февраля 1896

Феодосия

«Это солнце! Это море!..»

 
Это солнце! Это море!
Всё ликует и цветет.
Что-то манит и ласкает,
Что-то вдаль меня зовет.
Что-то хочется мне сделать,
Что-то хочется сказать,
Как-то хочется смеяться,
Как-то хочется рыдать.
Знать, весна своим дыханьем
Отуманила меня, –
Светом солнца, пеньем птицы,
Шумом звонкого ручья.
 

«Забытые, старые сказки…»

 
Забытые, старые сказки,
Преданья седой старины,
Как теплые детские ласки,
Как тихие летние сны,
Как милые светлые глазки,
Как лепет прибрежной волны,
Чаруют, тревожат, ласкают,
Манят в беспредельную даль,
Неясные сны навевают
И снова в душе пробуждают
По годам прошедшим печаль.
 

3 апреля 1896

Феодосия

«Прозрачна тихая волна…»

 
Прозрачна тихая волна,
Как будто замерла она.
  В просторе тонет взор.
Печали нет, и жизнь легка,
Душа вольна и широка,
  Как тот морской простор.
 

21 апреля 1896

Феодосия

«Если в жизни вам взгрустнется…»

Е. А. В<олл>к-Л<аневск>ой

 
Если в жизни вам взгрустнется,
Если вспомнится былое,
Если сердце вдруг сожмется
Непонятною тоскою –
Не гоните эти грёзы,
О былом воспоминанья –
Это жемчуг, а не слёзы.
Эти грустные мечтанья
Говорят о том, что было,
Что навеки миновалось,
И о том, что много силы
Для грядущего осталось.
Эти слезы очищенья
Смоют грязь, что заставляла
Падать вас в изнеможеньи,
И зажгут в душе стремленье
На борьбу за идеалы.
 

4 мая 1895

Феодосия

«Она как птичка весела…»

В. Н<и>ч

 
Она как птичка весела –
Всегда хохочет и смеется;
Всегда приветлива, мила,
Всегда в ней сердце чутко бьется.
Хотя бывает иногда,
Что смех кончается слезами…
Так среди солнечного дня
Потоки летнего дождя
Вдруг хлынут шумными струями.
Но миг – и ветер дождь унёс,
И мир глядит еще яснее.
И звонкий хохот после слёз
Звучит как будто веселее.
 

18 июля 1896

Коктебель

Кошмар

 
Мне снился старинный заброшенный дом,
Огромная зала пустая…
И окна без стекол зияли кругом,
Недобрые мысли внушая.
Уж ночь опускалась, и в зале пустой
Неясные тени ложились
На стены, на двери с дубовой резьбой
И тихо в углах шевелились.
А сам я летал, как летучая мышь,
Беззвучно крылом рассекая
Недвижимый воздух – и мертвая тишь
Меня подавляла, пугая.
Зигзагами, в страхе я мчался вперед
Скорее, скорее, скорее…
Чем бешеней был мой беззвучный полет,
Тем тени сгущались сильнее.
И ужас безумный сжимал мою грудь,
Давил мое сердце клещами…
Я силился вскрикнуть, проснуться, вздохнуть,
Я силился двинуть руками.
Но всё бесполезно. И душная мгла
Клубилась, чернея, сгущаясь,
Когда, наконец, я, очнувшись от сна,
Проснулся, в бреду задыхаясь.
 

19 июля 1896

Коктебель

Надпись на бюсте Гёте

 
Взглянув на этот строгий профиль,
Поймешь, как в личности одной
Скрыт Фауст с страстною душой
И злой, холодный Мефистофель.
 

21 августа 1896

Нижний Новгород

Друзьям («Друзья! Мы часто собирались…»)

 
Друзья! Мы часто собирались,
Чтоб вместе время проводить,
Мы разговором развлекались,
И книги разные читались –
Немного редко, может быть.
Но после каждого собранья
Под гнетом тяжкого сознанья
К себе домой я приходил,
Того сознанья, что уверен
Я был всегда, что день потерян
И проведен бесплодно был.
Что ж было там? Играли мило,
Шел самый пошлый разговор,
Но книга мысли не будила
И чувства в нас не шевелила,
Не возбуждала жаркий спор.
И часто пламенное слово
Уж было вырваться готово.
Я так хотел сказать бы: «Что ж?
Что ж это пошлое собранье
Не будит в вас негодованье?
Стыдитесь! Вы ведь молодежь!»
Друзья! Мы молоды и смелы!
Для нас вся жизнь впереди:
Ужель в нас мысль не созрела,
Что ведь и нам пора за дело?
Ужели чувства нет в груди,
Чтобы прекрасным восторгаться
И чтобы чутко откликаться
На каждый искренний порыв,
Чтобы, исполнясь духом новым,
Всегда на подвиг быть готовым,
Себя хоть временно забыв.
Друзья! Мы молоды и смелы –
Нас не страшит игра судьбы.
Пред нами мир раскинут целый.
Идемте ж гордо, с мыслью смелой –
Для нас он поле для борьбы.
Из тайников души глубокой
Для жизни вольной и широкой
Любовь мы вызовем на свет –
Любовь к науке, правде, знанью,
Стремленье к высшему признанью,
Надежду будущих побед.
Пускай же жизнь нам ум волнует,
Пусть наше сердце вдаль зовет,
И душу манит и чарует,
Пусть всё сияет и ликует,
Пусть сила крепнет и растет…
 

3 сентября 1896

«У морских берегов, где дробятся валы…»

О. М<арк>с

 
У морских берегов, где дробятся валы
О подножья громадные скал,
В яркий солнечный день познакомились мы,
Там впервые я вас увидал.
Там у моря есть дом. Прямо в окна глядит
Само море во всей красоте.
Даль волнует, зовет и куда-то манит,
Так и просит отдаться мечте.
А у дома кругом виноградник растет,
Тополя гордым строем стоят.
Там всё счастье сулит, всё ликует, цветет,
Всё ласкает усталый ваш взгляд.
И сидел я не раз в этом доме у вас,
Слушал тихие сказки волны;
И теперь в тишине вспоминаются мне
Это море, да волны, да вы.
 

12 сентября 1896

Феодосия