Текст книги "Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931"

Автор книги: Максимилиан Волошин

«Среди пошлых речей этих серых людей…»

В. А. В<олл>к-Л<аневс>кой

 
Среди пошлых речей этих серых людей,
  Вечно чуждых всего молодого,
Я от вас лишь одной только слышал порой
  Вдохновенно-прекрасное слово.
Только в вас лишь одной находил я ответ
  На мои молодые порывы,
Только в вас лишь одной мне сиял красотой
  Образ юности пылкой, счастливой.
Разговор ваш меня оживлял, ободрял,
  Глубже мыслить меня заставляя;
Страстный холод восторга по мне пробегал,
  Новой силой мой дух окрыляя.
О юность, искусство, свобода и свет,
  Вдохновенно прекрасное слово!
Я вам посылаю горячий привет
  Во имя всего молодого!
 

20 октября 1896

Феодосия

«Молодость, молодость! В чем твоя сила?..»

В.А. В<олл>к-Л<аневс>кой

на карточке

 
Молодость, молодость! В чем твоя сила?
Сила твоя в беззаветных порывах,
В вере в себя и в горячем стремленьи
К высшим и лучшим своим идеалам.
Будемте ж юны и молоды вечно,
Будем все в мире любить бесконечно!
 

«Случайно сказанное слово…»

Л. А. С<оломо>с

на карточке

 
Случайно сказанное слово,
Сухой цветок, письмо, портрет
Имеют силу вызвать снова
Воспоминанья прежних лет.
И я надеюсь, что, быть может,
Когда-нибудь и мой портрет
В вас тени прошлого встревожит,
Напомнив то, чего уж нет.
 

<Октябрь 1896>

«Как звонкий звук трубы, разнесшись по лесам…»

В. Г<ауфле>ру

 
Как звонкий звук трубы, разнесшись по лесам,
Разбудит в тишине ряд откликов далеких,
Так и в моей душе, в ответ твоим стихам
Родилось много чувств, прекрасных и высоких.
Те чувства есть всегда; в угрюмой тишине
Они спокойно спят. Когда ж призыв могучий
Их к свету вызовет – подобные волне,
Сверкая и дробясь мильонами созвучий,
Прекрасны, как гроза, шумливы, как поток,
Они нахлынут вдруг бунтующей толпою –
Так волны пенятся, взлетая на песок
    Во время бурного прибою.
 

17 октября 1896

«Зачем печально говорить…»

В. Н<и>ч

 
Зачем печально говорить,
Что вас природа обделила –
Она вам лучшее дала –
Она вам сердце подарила.
Что мы своим сухим умом
Понять стараемся напрасно,
То сердцу вашему всегда
    Бывает ясно.
 

31 октября 1896

Феодосия

В альбом М. К<адыгро>б

 
Я вам в жизни пожелаю
Не здоровья и не счастья,
Не блаженного довольства
И не кроткого участья.
Я желаю вам лишь сердце,
Сердце страстное, больное,
Откликавшееся чутко
На страдание чужое;
Я желаю вам здоровый
Ум со взглядами простыми,
Чтобы все явленья жизни
Не казались вам чужими.
А потом, чтоб вы любили
Много, искренно и страстно,
Много б вынесли страданья,
Но страдали б не напрасно.
Чтоб вы не были вовеки
Золотою серединой,
Чтоб вы были человеком,
Не заеденным рутиной.
 

1 ноября 1896

Сократ перед судом

 
Мужи афиняне! пред вами
Я говорю в последний раз…
Моими дерзкими речами
Не потревожу больше вас.
Вы чересчур поторопились!
Я стар, и смерть недалеко.
Вы б от меня освободились
Ведь очень скоро и легко.
Теперь же те, кого всегда я
При жизни сдерживал не раз,
Как негодующая стая
Восстанут грозно против вас.
Их сила будет несдержима.
Они огнем своих речей
Вас будут жалить нестерпимо…
И кто моложе – тот больней.
Я осужден к позорной казни
Не потому, чтоб защитить
Себя не мог я! Из боязни
Я не хотел народу льстить.
Не для мольбы об оправданьи
Я шел сюда: я шел, чтоб дать
Вам образец самосознанья,
Чтобы судить и поучать.
И что мне смерть? Мой голос тайный
Всегда меня предупреждал,
Когда ошибкою случайной
Я справедливость нарушал.
Теперь молчит он. Я спокоен.
Смерть – это тихий, мирный сон
Без сновидений. Старый воин
Идет на отдых – близок он!
Но если лучше и прекрасней
Нас ждет там мир, как говорят,
То ваша доля ведь ужасней
И я счастливей вас стократ.
 
 
Пора кончать. Еще лишь слово:
Я оставляю вам детей…
Язвите их, как я сурово
Язвил вас сам. Когда сильней
Они почувствуют стремленье
К деньгам, чем к истине святой,
То мучьте их без сожаленья –
И в этом долг ваш предо мной.
 
 
Теперь пора. Судьба случайно
Несет мне смерть и жизнь вам.
Чей жребий лучше – это тайна,
И разрешить ее не нам.
 

10 ноября 1896

Феодосия

«Вера, чувство, знанье. Вот…»

 
Вера, чувство, знанье. Вот
Три великие ступени,
Чрез которые идет
Человека мощный гений.
В детстве верит он всему,
В детстве нет сомнений.
Жизнь является уму
Будто рой видений.
Юность светлая придет –
Это время чувства:
Тут любовь его влечет,
Правда и искусство.
Зрелый возраст – это ум,
Сил своих сознанье,
Ряд высоких, гордых дум,
Время созиданья.
Но чтоб истину открыть,
Нужно веру, знанье
И любовь соединить
С жаждою познанья.
 

28 октября 1896

Феодосия

Гимн

 
Смело, с гордой головою,
Как на праздник, как на пир,
Полны силой огневою
Мы вступаем ныне в мир.
И лаская, и чаруя,
И тревожа, и маня,
Жизнь на воле, вширь, как поле,
Развернулася, блестя.
Не страшат нас скорбь и муки,
Смело мы снесем нужду…
Слава знанью и науке!
Слава честному труду!
 

15 ноября 1896

Феодосия

«Грациозно так и ловко…»

Л. А. С<оломо>с

 
Грациозно так и ловко
Наклоненная головка,
Шаловливо-детский взгляд,
Белых складок группировка,
Бутоньерка и наряд
Мне невольно говорят:
«Берегитесь! Я плутовка!»
 

14 декабря 1896

Феодосия

Многим

 
Когда, одушевясь идеею святою,
Вам юноши твердят про высшие права,
Про правду, про любовь, – качая головою,
Вы отвечаете: «Ах, это всё одни красивые слова».
 
 
Когда вам говорят о деле просвещенья,
Что мы идем вперед с трудом, едва-едва,
Что есть же всё-таки предел долготерпенья…
Вы отвечаете: «Ах, всё одни лишь страшные слова».
 
 
Когда вам говорят про братство, про свободу,
Что нужно мысли дать гражданские права,
Зовут на честный труд, служение народу…
Вы отвечаете: «Ах, это всё одни лишь громкие слова».
 
 
«Слова, слова, слова!» – твердите вы с презреньем…
Когда ж наступит миг и ваша голова,
Внезапно осветясь, постигнет с изумленьем,
Что это всё для вас «забытые слова»?
 

20 декабря 1896

Феодосия

«Вам всего тринадцать лет…»

Н. К<адыгро>б

 
Вам всего тринадцать лет –
Это возраст детства,
Но зато же в вас и нет
Фальши и кокетства.
А когда наступит час
Взрослой называться,
То научат скоро вас
Лгать и притворяться.
Но покамест вы дитя, –
Можно жить теперь шутя,
Прыгать и смеяться.
Оставайтесь же всегда
Милой и простою
И не будьте никогда
Барышней пустою.
 

25 декабря 1896

Феодосия

«Над унылым грязным городом…»

Посвящается В. А. В<олл>к-Л<аневск>ой

 
Над унылым грязным городом
Зимний вечер опускается,
И туман ползет по улицам,
И, чернея, мрак сгущается.
Тихо, грустно в темной комнате,
Экипажей шум доносится.
И невольно дума грустная
Из души на волю просится.
Тени серые сгущаются
За узорными гардинами,
И проходят тени прошлого
Позабытыми картинами.
Ты, я знаю, тоже в комнате
Одинехонька сидишь.
Наклонила грустно голову
И в унылый мрак глядишь.
Подкрадусь я так тихохонько,
Чтоб тебе не услыхать,
И начну чуть слышно на ухо
Речи тихие шептать,
Речи тихие, унылые
О прошедшем, о былом,
О прекрасных снах промчавшихся
И о детстве золотом…
В вечер тихий, грустный, пасмурный
Хорошо всегда мечтается,
Так печально и так радостно
Прожитое вспоминается…
 

26 декабря 1896

Феодосия

«Шумный бал окончен, а в глазах мелькают…»

 
Шумный бал окончен, а в глазах мелькают
  Пляшущие пары, яркий блеск свечей,
Громко отдаются в уши звуки вальса
  И нестройный говор праздничных гостей.
Отдается гулко звук шагов, и месяц
  Из-за крыш высоких на меня глядит.
Душно среди зданий. Нужно выйти к морю.
  На меня пахнуло свежестью морской.
Вал пришел и глухо о берег разбился
  И опять сокрылся в полумрак ночной.
Вал за валом глухо били в темный берег,
  И шептали что-то странным языком
О какой-то тайне, скрытой в темном море,
  О каком-то горе, мрачном и глухом.
А в душе рождался робко и несмело
  Рой неясных мыслей, образов и дум.
И глубоко где-то тихо шевелился
  Грустный стих – печален, мрачен и угрюм.
 

2 января 1897

Феодосия

«Если вам когда-нибудь случалось…»

В. А. В<олл>к-Л<аневск>ой

 
Если вам когда-нибудь случалось
На скале прибрежной отдыхать,
Когда солнце тихо погружалось
В синих волн задумчивую гладь,
Вы, конечно, часто наблюдали,
Как сверкал последний золотистый луч
На одетых синей дымкой дали
Снеговых громадах неподвижных туч:
Краски света меркнут постепенно,
Становясь бледнее и темней…
Их уж нет, горевших вдохновенно
Ярким светом солнечных лучей.
Сходит ночь, на землю опускаясь,
Затеплились звезды трепетным огнем,
Всё сильней и ярче разгораясь
И мерцая трепетным огнем.
Наша юность – яркий блеск заката
На громадах белых облаков –
Она силой гордою богата
И безумной роскошью цветов.
Но те краски скоро потемнеют.
И, когда погаснет догоревший луч,
В высоте небесной засветлеют
Звезды золотые из разрыва туч.
Это звезды истины и знанья,
И они не меркнут никогда;
Они выше страсти и желанья –
Символы надежды, символы труда.
Мы сошлись при блеске молодого света,
Чуждые сомненья, страха и забот.
Каждого он может превратить в поэта,
Каждого чарует, манит и зовет.
И когда придется снова нам расстаться
С этой светлой верой – бодрой, молодой,
То дай Бог нам снова повстречаться
Под одной и той же яркою звездой.
 

14 января 1897

Феодосия

«С этой детской простотою…»

В. А. В<оллк>-Л<аневск>ой

 
С этой детской простотою,
Артистической душою
  И сердечной глубиной,
С взглядом светлым, бодрым, ясным,
Поэтически прекрасным
  Вы явились предо мной.
Вам понятен голос чувства,
Тайны чистого искусства,
  Тайны вечной красоты,
Мимолетных ощущений,
Сердца трепетных движений,
  Мира грёзы и мечты.
Мира звуков непонятных,
И тревожных и приятных,
  Полных чудной красоты,
Полных тайною движенья,
И стремленья, и мученья,
  И сердечной простоты…
 

15 января 1897

Феодосия

«Плещут в море волны…»

 
Плещут в море волны,
Ходят в небе тучи,
Высоко над нами
Ярко блещут звезды.
В сердце всё сомненья,
В голове всё думы,
Но звездой сияет
Высоко над ними
Мне твой образ милый
Тихо и спокойно.
 

22 января 1897

Феодосия

Фритьоф Нансен

 
«Вперед!» – сказал он сам себе,
Вперед – пока в груди есть сила,
Вперед – назло самой судьбе,
Хотя бы там ждала могила.
Вперед. В груди восторг кипит
И рваться дух не перестанет,
Пока во мне огонь горит,
Что к неизвестному нас манит.
 
 
На севере дальнем, немом и холодном,
  Где мрак над землею царит,
Таинственный сфинкс нальдяном пьедестале
  Безмолвно и гордо лежит.
Загадочный взор он во мрак устремляет
  И звездное небо его
Неясным сияньем своим обливает.
  На гордом челе у него
Написано «Тайна». У ног его плещут
  Полярные волны. И трупы людей
Лежат у подножья: то трупы погибших
  От взгляда его неподвижных очей.
 
 
Он пришел, и смел и молод,
С гордой верою своей,
Заглянуть пытливым взором
В глубину его очей.
И очей тех взор холодный
Погасить не в силах был
Пламень гордый и свободный,
Что в его очах светил.
И во тьме полярной ночи
Он воздвиг средь тех высот
Знамя знанья и науки.
Там написано: «Вперед!»
 

6 февраля 1897

Феодосия

Посвящение

Дорогой Александре Михайловне Петровой от ее дитю.

 
Первый лепет
Мысли пробужденной,
Первый трепет
Страсти возбужденной,
Молодой весны
Радостные сны.
Странный шепот
Темной ночи длинной,
Страстный рокот
Трели соловьиной.
Блеск луны.
Плеск волны.
Мимолетное виденье,
Мимолетное мученье,
Мимолетные мечты –
Здесь находят отраженье
В полном блеске красоты.
Вам, я знаю, были милы
Эти первые творенья,
Пробужденье юной силы,
Мысли робкие движенья.
Жизнь прошедшая, прощай!
Я на север уезжаю
В мой родимый, милый край.
Вам же в память оставляю
Эту часть души своей,
Эти лучшие созданья
Светлой юности моей.
Жизнь уносит… До свиданья!
 

19 августа 1897

Коктебель

Прощанье

 
Огни последние мелькнули,
Шепнув «прости» душе моей,
И тихо скрылись… потонули
В вечернем сумраке степей.
В неясном сумраке вагона,
Забившись в дальний уголок,
Я с грустью думаю о прошлом…
А поезд мчится… Путь далек.
Под тихий говор, дребезжанье,
Под равномерный шум колес,
В душе встают воспоминанья
О том, где жил я, где я рос.
Улыбки, слезы, шутки, речи,
Оттенок мысли, жаркий спор
И впечатленье первой встречи,
И задушевный разговор,
И лиц знакомых выраженье,
Характер, тон случайных слов,
Глубокой мысли отраженье,
Отрывки собственных стихов
Проходят пестрыми толпами.
И грустно мне. И жаль мне их…
А поезд мчится вдаль степями,
И в сердце бьется грустный стих.
 

<Август 1897>

«Час урочный настает…»

 
Час урочный настает.
Стрелка стала. Полночь бьет.
Народился новый год.
Старый тихо исчезает.
Сколько терний, сколько роз,
Сколько счастья, сколько слез
Новый год приготовляет!
Юность новый год встречает,
Старость старый провожает.
С этим годом прочь уходит
Много счастия былого,
Молодого, дорогого
И такого, что уж снова
Старость в жизни не находит.
«Здравствуй, юность дорогая!» –
Говорит нам новый год.
Откровенная, живая,
Бриллиантами сверкая,
Без сомнений, без забот
Юность смело вдаль идет,
Ничего не разбирая.
Здравствуй, новый светлый год!
Там, что в будущем случится –
Радость, счастье, горе, зло, –
   Всё равно,
На душе теперь – светло:
Юность горя не боится.
Так давайте веселиться,
Хохотать, и пить, и петь.
«Дальше должен я смотреть,
Выше должен я стремиться!»
 

31 декабря 1897

Москва

19 февраля

 
Все мы в детстве, конечно, слыхали
Вечно юную сказку о том,
Как в заброшенном замке царевна
Тихо спит заколдованным сном.
Быстро мчатся столетья и годы,
А заброшенный замок зарос
Виноградом, шиповником диким
И колючими вязями роз.
Тихий сон над царевной витает,
То он давит, как страшный кошмар,
То ей грезится, будто приходит
Смелый витязь избавить от чар
И ее, и заброшенный замок,
Наклоняется нежно над ней
И снимает своим поцелуем
Непробудную дрёму с очей…
Да, знакомая старая сказка!
И ее мы слыхали не раз –
И воочью она перед нами
Совершилась в России у нас.
Не царевна в заброшенном замке,
А истерзанный русский народ
По избам, кабакам да острогам
Спит уж тысячу лет напролёт.
Только в сказке царевна проснулась,
Когда минула тысяча лет,
А народный-то сон еще долог,
И посмотришь – конца ему нет.
И невежеством замок зовется,
А, чтоб стены его охранять,
Приказали не розы, а розги,
Кабаки да остроги сажать.
Бесконечно тяжелым кошмаром
Его давит мучительный сон,
И в последнее время тревожней,
Беспокойней становится он…
 
 
После страшного кошмара
Николаевских времен
Снился раз ему прекрасный
И почти чудесный сон.
Видит он: приходит витязь
(Как к царевне в замке том),
Говорит: «Народ мой верный,
Осени себя крестом!
Я даю тебе свободу –
Пробудись! Восстань от сна!»
Но была та речь народу
Непонятна и темна.
Видит он: упали стены
Одряхлевшие кругом,
Сон исчез… Но, к сожаленью,
Это было только сном!
И хоть стены крепостные
Въявь упали, – тем сильней
Сон народный охраняют
Кабаки и ряд церквей.
А чтоб как-нибудь случайно
Потревожен не был он,
Послан был начальник земский
Охранять народный сон.
 

«Увядший цветочек…»

 
Увядший цветочек
Из дальней страны!
Во мне пробудил он
Забытые сны.
Зима удалилась,
Исчезли снега,
Серебряной пеной
Блестят берега.
Я вижу: сияет
Лазурь надо мной,
Всё веет, всё дышит
Теплом и весной.
Лазурное море
Живет и горит
И каждой волною
Со мной говорит.
О солнце! О моря
Простор голубой!
С какою любовью
Я рвусь к вам душой!
Туда, где фиалки
Цветут, где «она»
Сидит у окошка,
Бледна и грустна!
 

<Февраль 1898

Москва>

«Думы непонятные…»

 
Думы непонятные
В глубине таятся.
Силы необъятные
К выходу стремятся.
Путь далек… Ладья легка…
Жизнь, как море, широка…
Дышится и верится
И легко поётся.
Силами помериться
Сердце так и рвётся.
Путь далек… ладья легка…
Жизнь, как море, широка…
 

25 июня 1898

Еленкой

Доля русского поэта

 
В вековом исканьи света,
В тине пошлости и зла
Доля русского поэта
Бесконечно тяжела.
Жажда жизни, жажда воли
Исстрадавшейся душой –
Тяжелее этой доли
  Не сыскать другой!
Не жилица в этом мире
Наша муза. Ведь она
В глубине самой Сибири
Жгучим горем рождена.
Эти песни прилетели
И родились средь степей,
В буйном ропоте метели,
Под зловещий звон цепей,
Под запорами острога,
В душной камере тюрьмы.
Боги! Боли слишком много –
Счастья здесь не сыщем мы.
И с надорванной душою,
Исстрадавшийся от мук,
Наш поэт с своей тоскою
Умирать идет на юг.
Юг служил всегда могилой
Нашей музы. И поэт
Здесь мечтал собраться с силой,
Видя моря блеск и свет.
Но, как раненая птица,
Мысль подняться не могла…
 

<До 6 сентября 1898>

«В чем мое горе? – спросил я у ветра ночного…»

 
В чем мое горе? – спросил я у ветра ночного.
Он не ответил… С угрозой суровой,
С горьким рыданьем бесследно промчался он мимо,
Вечно холодный, унылый и вечно гонимый.
 
 
В чем мое горе? – спросил я у сумрака ночи.
Он не ответил… И стали короче
Тени ночные… И снова они разрастались
И в тишине неподвижной о чем-то шептались.
 
 
В чем мое горе? – спросил я у снов. И толпою
Встали туманные сны предо мною.
Тени забытой любви предо мной промелькнули
И улыбнулись… И грустно мне в очи взглянули.
 

16 ноября 1898

<Москва>

«Мой дух широк: он обнимает…»

 
Мой дух широк: он обнимает
Весь мир, как неба синий свод.
Он всё собою отражает,
На всё свой отклик подает.
Глубоко сердце мое: полно
Оно сокровищ дорогих.
Но только буря, вспенив волны,
Наверх выбрасывает их.
Мысль – это молния. Сверкает
Она внезапно. Горд, могуч
Ее полет. Громады туч
Она зигзагом рассекает
И озаряет вечный мрак,
Объявший всё.
      Я сам – червяк.
 

<Апрель 1899>

«Вот парк Монсо. Здесь Мопассана…»

 
Вот парк Монсо. Здесь Мопассана
Поставлен бюст. В тени ветвей
Над книгой жгучего романа
Склонилась девушка. У ней
Печальный вид, распущен локон…
На грудь упал увядший лист…
Здесь жил Флобер… Из этих окон
Глядел великий романист
На плеск толпы, на зелень сада,
На этот потемневший пруд,
Где ивы старые растут,
И возвышается аркада,
Плющом обвитая…
 

Октябрь 1899

Париж

Версальский сыр

 
В осенний, холодный, но солнечный день
Бродил я по парку в Версале.
На мраморных старых ступенях дворцов
Увядшие листья лежали.
И шорох шагов в полумраке аллей
Тревожил покой сновидений
Старинного парка и тени былых,
Исчезших давно поколений.
Всё то же… По-прежнему мрамор статуй
Рисуется в воздухе чистом…
Да! Трудно, бродя по версальским садам,
Немного не стать роялистом.
Какое величье! Подобный размах,
Создавший такие чертоги,
Возникнуть мог только, когда на земле
Царили не люди, а боги.
Когда всемогущий «Roi le Soleil»
Сиял в одиноком сияньи…
Тогда на царей не бюджет, не народ –
Лишь дамы имели влиянье.
Прекрасное время! Madame Ментенон
Сидела в Большом Трианоне,
Людовик же в самом Версале сидел,
Сияя величьем на троне.
Порою, наскучив сияньем своим
И ролью всесильного бога,
По этим аллеям в Большой Трианон
Он шел, чтоб развлечься немного.
Я видел там старый бильярд… Неужель
Случалось, что здесь, в Трианоне
Играл сам великий Roi le Soleil
В порфире своей и в короне?
О, если б придворным поэтом я стал,
Я б спеть попросил свою музу,
Как он высочайшей рукой отправлял
Торжественно «желтого в лузу».
Но я, coq le Dieu! – не придворный поэт!
Мне нравится это сиянье
Тогда лишь, когда его больше уж нет –
И этому есть основанья:
Версальские парки смотреть ведь никто
Из смертных тогда не пускался,
Когда здесь единственный солнце-король
Один, как сыр в масле, катался.
О, да! То был истинный лимбургский сыр –
И тонкий, и острый: прекрасный
Образчик сыров, отравляющих мир
Гниеньем и вонью ужасной.
Но эти французы толк знают в сырах –
Сыр гнил у них долгие годы
И подан был, наконец, как десерт
На пире народной свободы.
И съел с аппетитом французский народ
Свой сыр, и теперь в нетерпеньи
Сырам своим новым прогнить не дает,
А ест, лишь начнется гниенье.
В России наш сыр прогнивает давно
По разным дворцам и хоромам.
Как жаль, что наш вечно голодный мужик
Совсем не рожден гастрономом.
Но, впрочем, потребности можно развить
В нем медленным, мирным процессом,
Когда его выжмет сперва капитал
Фабрично-промышленным прессом.
 

21 декабря 1899 (2 янв. 1900)

Берлин

«Теперь сижу в Берлине я…»

 
Теперь сижу в Берлине я,
И очень скучно в нем.
Густые хлопья инея
Повисли под окном…
А выйду ль я на улицу –
Мне встретится студент
Со шрамом по всему лицу,
Стоит как монумент
С осанкой сверхъестественной
Торжественный жандарм…
Гирляндою божественной
Идут ряды казарм.
Здесь всё живое прячется,
Куда ни поглядишь…
«И верится, и плачется»,
И хочется в Париж.
 

9 января 1900

Берлин

«Люблю осенний сон аллей…»

 
Люблю осенний сон аллей,
Старинных парков увяданье,
В туман окутанные зданья
И дымы синие полей.
И боль разлуки мне милей
Печальных радостей свиданья.
 

<Февраль-март 1900

Москва>

На Дунае

 
Свежий ветер. Утро. Рано.
Дышит мощная река…
В дымке синего тумана
Даль прозрачна и легка.
 
 
В бесконечных изворотах
Путь Дунай прорезал свой
И кипит в водоворотах
Мутно-желтою волной.
 
 
Уплывают вдаль селенья.
Церкви старые видны,
Будто смутные виденья
Непробудной старины.
 
 
И душа из тесных рамок
Рвется дальше на простор…
Вот встает старинный замок
На скалистом кряже гор.
 
 
Эти стены, полный ласки,
Обвивает виноград…
Как глаза античной маски
Окна черные глядят.
 
 
И рисуется сурово
Стен зловещих силуэт,
Точно мертвого былого
Страшный каменный скелет…
 

31 мая 1900

Линц

«И бысть в Берлине велий глас…»

 
…И бысть в Берлине велий глас,
Подобный грому божьей бури:
«Дрожи, дракон! Иду на вас,
Чтоб приготовить путь культуре».
Сказал – и вдаль плывут суда
С священным воинством Европы,
Чтобы для правого суда
Воздвигнуть грозные окопы.
И вот восток объят зарей,
Всё небо зарево покрыло,
И над пылающей страной
Восходит с запада светило.
Свидетель грозных непогод,
Где речь достойную найти мне,
Чтобы воспеть его восход
В ликующем, победном гимне!
Свершилась воля… Пал Пекин…
Над ним висит зловещий фатум.
И представитель власти – Цин
Принял союзный ультиматум.
Пускай же, выбившись из сил,
Ведут мятеж упорный буры,
Но над Китаем уж почил
Благословенный луч культуры,
Уж их архивы сожжены,
Сожгите ж в пламени пожара
Дотла их книги: мы верны
Священным принципам Омара!
 

<Декабрь 1900

Ташкент>