Текст книги "Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931"

Автор книги: Максимилиан Волошин

Заклинание

Марусе

 
Закрой глаза и разум угаси.
Я обращаюсь только к подсознанью,
К ночному «Я», что правит нашим телом.
Слова мои запечатлятся крепко
И врежутся вне воли, вне сознанья,
Чтобы себя в тебе осуществить.
Творит не воля, а воображенье.
Весь мир таков, каким он создан нами.
Достаточно сказать себе, что это
Совсем легко, и ты без напряженья
Создашь миры и с места сдвинешь горы.
 
 
Все органы твои работают исправно:
Ход вечности отсчитывает сердце,
Нетленно тлеют легкие, желудок
Причастье плоти превращает в дух
И темные отбрасывает шлаки.
Яичник, печень, железы и почки –
Сосредоточия и алтари
Высоких иерархий – в музыкальном
Согласии. Нет никаких тревожных
Звонков и болей: руки не болят,
Здоровы уши, рот не сохнет, нервы
Отчетливы, выносливы и чутки…
А если ты, упорствуя в работе,
Физических превысишь меру сил, –
Тебя удержит сразу подсознанье.
 
 
Устав за день здоровым утомленьем,
Ты вечером заснешь без сновидений
Глубоким сном до самого утра.
А сон сотрет вчерашние тревоги
И восстановит равновесье сил,
И станет радостно и бодро, как бывало
Лишь в юности, когда ты просыпалась
Весенним утром от избытка счастья:
Вокруг тебя любимые друзья,
Любимый дом, любимые предметы,
Журчит волна, вдали сияют горы…
Всё, что тебя недавно волновало,
Будило гнев, рождало опасенья,
Все наважденья, страхи и обиды
Скользят, как тени, в зеркале души,
Глубинной тишины не нарушая.
Будь благодарной, мудрой и смиренной.
Люби в себе и взлеты, и паденья,
Люби приливы и отливы счастья,
Людей и жизнь во всем многообразьи,
Раскрой глаза и жадно пей от вод
Стихийной жизни – радостной и вечной.
 

21 марта 1929

Коктебель

Владимирская Богоматерь

 
Не на троне – на Ее руке,
Левой ручкой обнимая шею, –
Взор во взор, щекой припав к щеке,
Неотступно требует… Немею –
Нет ни сил, ни слов на языке…
А Она в тревоге и в печали
Через зыбь грядущего глядит
В мировые рдеющие дали,
Где закат пожарами повит.
И такое скорбное волненье
В чистых девичьих чертах, что Лик
В пламени молитвы каждый миг
Как живой меняет выраженье.
Кто разверз озера этих глаз?
Не святой Лука-иконописец,
Как поведал древний летописец,
Не Печерский темный богомаз:
В раскаленных горнах Византии,
В злые дни гонения икон
Лик Ее из огненной стихии
Был в земные краски воплощен.
Но из всех высоких откровений,
Явленных искусством, – он один
Уцелел в костре самосожжений
Посреди обломков и руин.
От мозаик, золота, надгробий,
От всего, чем тот кичился век, –
Ты ушла по водам синих рек
В Киев княжеских междоусобий.
И с тех пор в часы народных бед
Образ Твой, над Русью вознесенный,
В тьме веков указывал нам след
И в темнице – выход потаенный.
Ты напутствовала пред концом
Ратников в сверканьи литургии…
Страшная история России
Вся прошла перед Твоим лицом.
Не погром ли ведая Батыев –
Степь в огне и разоренье сел –
Ты, покинув обреченный Киев,
Унесла великокняжий стол?
И ушла с Андреем в Боголюбов,
В прель и в глушь Владимирских лесов,
В тесный мир сухих сосновых срубов,
Под намет шатровых куполов.
А когда Хромец Железный предал
Окский край мечу и разорил,
Кто в Москву ему прохода не дал
И на Русь дороги заступил?
От лесов, пустынь и побережий
Все к тебе за Русь молиться шли:
Стража богатырских порубежий…
Цепкие сбиратели земли…
Здесь, в Успенском – в сердце стен Кремлевых,
Умилясь на нежный облик Твой,
Сколько глаз жестоких и суровых
Увлажнялось светлою слезой!
Простирались старцы и черницы,
Дымные сияли алтари,
Ниц лежали кроткие царицы,
Преклонялись хмурые цари…
Черной смертью и кровавой битвой
Девичья святилась пелена,
Что осьмивековою молитвой
Всей Руси в веках озарена.
Но слепой народ в годину гнева
Отдал сам ключи своих твердынь,
И ушла Предстательница-Дева
Из своих поруганных святынь.
                                                                      А когда кумашные помосты
Подняли перед церквами крик –
Из-под риз и набожной коросты
Ты явила подлинный свой Лик:
Светлый Лик Премудрости-Софии,
Заскорузлый в скаредной Москве,
А в грядущем – Лик самой России –
Вопреки наветам и молве.
Не дрожит от бронзового гуда
Древний Кремль и не цветут цветы:
В мире нет слепительнее чуда
Откровенья вечной Красоты!
 

Посыл – А. И. Анисимову

 
Верный страж и ревностный блюститель
Матушки Владимирской, – тебе –
Два ключа: златой – в Ее обитель,
Ржавый – к нашей горестной судьбе.
 

26 марта 1929

Коктебель

Стихотворения 1899–1931 годов, не вошедшие в авторские книги

Наступление ночи

 
Уже скрылося солнце за горы,
Оделася мглою земля,
И на самом краю небосклона
Горит золотая заря.
И с болот поднимается белый
Туман, покрывая поля,
И какой-то прохладой сырою
Всего окружило меня.
Лес в тумане стоит одинокий,
Не видно вокруг ни души,
Лишь вдали, за рекою широкой,
Разводят огонь рыбаки.
И всё тихо, не слышно ни звука –
Как будто всё вымерло вдруг,
И волною усталой чуть плещет
Река о прибрежный песок.
Уж на небе погасла зарница
И взошла молодая луна,
И в реке серебром отливает,
Об брег ударяясь, волна.
И все яркие звезды на небе,
И лес, и огонь, и луну –
Всё река на себе отражает
И катит во мраке волну.
 

24 февраля 1891

<Москва>

Весна («Ты знаешь пруд: со всех сторон…»)

 
Ты знаешь пруд: со всех сторон
Склонились ивы над водою.
Как листьев кружевных убор
Прекрасен раннею весною!
Когда вода едва стекла,
Растаял снег в лугах широких,
И звуками земля полна
Внизу и в небесах глубоких.
Ольха, орешник, березняк
И даже старый дуб порою
Местами весело шлестят,
С горы спускаясь чередою.
А поле, солнце и трава!
Ряд ландышей в лесу душистый,
Везде, везде видна весна –
Весна и лес тенистый.
Не парит солнце с высоты
Как в очень жаркий полдень летом,
Но животворные лучи
Всё ярким обливают светом:
И лес, и воду, и луга,
И чудных ландышей сребристых.
В ручье прозрачная вода
Сверкает меж цветов душистых.
 

<Март 1891

Москва>

Одоакр

 
Крутою каменной тропою,
Гористой и лесной страною,
Под вечер, когда пал туман,
Давно в ущелье над рекою
Повиснули громады скал
У путника над головою.
В одеждах бедных, небогатых,
Местами даже и в заплатах
Какие-то шли люди там.
Но были ростом все высоки,
Что впору хоть богатырям,
Красивы, сильны, чернооки.
Они к селению спешили,
Чтоб ночь им путь не преградила.
Но между тем настала мгла,
И путь они вдруг потеряли.
Ни зги не видно, ночь темна,
Во мгле же – пропасти, провалы,
Да лес кругом: еще темней;
Хотя б луна – всё ж посветлей.
Вот вдруг огонь мелькнул вдали,
Спешат меж пропастей по скалам,
Скорей бегут – и вот пришли:
Их взорам хижина предстала.
Они скорей в нее, а там старик,
Над книгою согнувшийся, сидит.
Взошли, но хижина низка.
Один из них был так высок,
Что выше был и потолка
И упирался в потолок.
Оставил соху он и борону,
Пошел он к Великому Городу.
Оставил родную Германию,
Оставил детей и жену,
Пошел за богатством в Италию,
За славой пошел на войну.
Он знал, что весь Рим раздирался
Раздорами, злобой, войной.
Он слыхал, что вон тот возвышался,
Богатым являлся домой.
Подумал немного и борону
Он в старом сарае сложил:
«Пускай их клюют теперь вороны».
Сам же меч и кольчугу надел.
И скоро себе он товарищей
В селеньях кругом понабрал,
По Альпам они все отправились –
Теперь он в Пассау попал.
 
 
Старик взор на него поднял,
И вдруг пророчески сказал:
«Иди в Италию ты с Богом!
Теперь одет ты плохо, беден,
Но погоди еще немного –
Ты многим очень будешь грозен.
Всем Римом сам ты править будешь.
Но вдруг придет сильнейший – ты падешь.
И власть и славу ты забудешь,
Безвестным от ножа умрешь».
 

18 марта 1891

<Москва>

Над рекой

 
Как тут стрекозы реют
Над омутом зеркальным,
Кубынчики белеют
Под ивою печальной.
 
 
Какая тут прохлада!
Какая тишина!
Высокою травою
Одеты берега.
 
 
Зеленая береза
Склонилася к воде,
И темный бор печальный
Там виден вдалеке.
 
 
Длинная осока
Вокруг брегов растёт,
Вдруг весело кузнечик,
В траве треща, прыгнёт.
 
 
И только лишь порою
Потянет ветерок
И, зыблемый волною,
В воде плывет листок.
 
 
Лежать в траве прекрасно
Над дремлющей рекой.
И что-то тихо плачут
Листы над головой.
 

21 марта 1891

Разрушенный замок

 
Зажглись мириады полночных светил,
И мир весь усталый в тумане почил.
Стоит гробовая кругом тишина
И слышно порою, как плещет волна.
Развалины замка стоят на скале,
Бойницы чернеются тут при луне,
И крепкие башни, как прежде, стоят
И в страшную бездну с утеса глядят.
Но грозного звука не слышно рогов,
Не слышно веселого клика бойцов.
Прошли времена, как грозу наводил
И грозным величьем всех замок страшил.
Тут больше не будет роскошных пиров
И служит жилищем он только для сов;
Уж он не увидит веселых забав –
Погибнет, разрушен в пустынных горах.
Но все же, стоя на могучих скалах,
Прошедшею славой наводит он страх.
Печален, разрушен, стоит в высоте
И грозные башни видны при луне,
И будто рыдают там волны внизу,
Прошедшую вспомнив вдруг замка судьбу.
 

2 апреля 1891

«К прекрасному душа стремится…»

 
К прекрасному душа стремится,
Всё хочется мне что-то написать.
Но нету сил – перо валится,
И остается мне страдать.
 

«Вы простите, конечно, меня…»

 
Вы простите, конечно, меня,
Что мой труд посвятить вам посмел.
И поверьте мне в том, что ведь я
Оскорбить вас совсем не хотел.
 

«Вам некто дал на днях мои стихотворенья…»

 
Вам некто дал на днях мои стихотворенья.
Как вам понравились они?
Могу ли вновь мои творенья
Вам посвятить и поднести?
 

«Когда я раз тебя увидел…»

 
Когда я раз тебя увидел,
Тебя я тотчас полюбил.
И всё я в мире ненавидел
И для тебя одной лишь жил.
 

10 апреля <1891

Москва>

Ночь («Ветер песню несет…»)

 
  Ветер песню несет,
  Кто-то тихо поет
Ночью лунною там под горою.
  Тихо светит луна,
  Тихо спят берега
И прохлады полна эта ночь над рекою.
 

12 мая 1891

На лодке, во время поездки на Воробьевы горы

Спящее царство

Посвящение

Позвольте мне одно сказанье

Вам, не докупив, рассказать.

Надеюсь я, мое желанье

Не станете опровергать.

Я вами только вдохновляюсь,

Пишу я только лишь для вас.

Как будто духом обновляюсь,

Когда увижу вас хоть раз.

Зачем люблю, к чему страдаю –

Ведь вы не любите меня.

Но тем не менее желаю

Всегда вам счастья и добра.

 
На свете где-то есть страна –
Преданье старины гласит:
Полдневным солнцем спалена,
В ней также озеро лежит.
И странно, ни одна волна
По озеру не пробежит.
Как будто всё застыло в ней:
Леса, вода, песок, гранит,
И меж заснувших тополей
Старинный замок там стоит.
И на запорах у дверей
Замок огромнейший висит.
Дорога к замку заросла
Густым терновником, травой,
Людская уж давно нога
Ее не мяла под собой.
Уж много лет тому прошло,
Как эта мертвая страна
Была обильна и сильна
И всё вокруг нее цвело,
И всё там было хорошо,
Трудом и жизнию полно.
Ей правил рыцарь молодой.
Он был со всеми справедлив.
Красивый, сильный, удалой,
Был, кажется, совсем счастлив.
Он девушку одну любил,
Хотел жениться он на ней,
Но рок ему не так судил:
Один волшебник-чародей
Ему жестоко насолил.
И в том пруду меж тополей
Невесту ночью утопил.
А на страну он сон наслал,
Нов этом не совсем успел.
И рыцарь всяку ночь вставал
И ночью в замке пир гремел.
И ночью замок оживал,
И на пруду там кто-то пел.
Из замка рыцарь выходил
И всё свою невесту звал.
Но час урочный проходил –
И вновь весь замок засыпал.
 

20 мая <1891>

«Туманит зренье…»

 
Туманит зренье
Мне любовь,
И ваше пенье
Волнует кровь.
 

21 мая <1891>

«Коль увидеть хочешь…»

 
Коль увидеть хочешь
Черные ты очи.
Так взгляни на небо
Ты во мраке ночи.
Коль увидеть хочешь
Ты ее ланиты,
Летом в палисадник
Розовый пойди ты.
Коль услышать хочешь
Бури рокотанье,
Загляни ты в сердце,
Полное желанья.
И услышишь громы
Перекаты бури
И увидишь небо –
Небо без лазури.
Только улыбнись ты,
Сердце всё забудет,
Небо прояснится
И весна наступит.
И весна наступит,
Снова будет лето –
Вот что значит радость
Пылкому поэту.
 

1 июня <1891>

Буря

 
Небеса от туч чернеют,
Волны пенятся внизу,
Чайки низко, низко реют,
Предвещая мне грозу.
И я жду желанной бури,
Будто сердцу веселей.
Всё туман и нет лазури,
Птицы носятся живей.
И давно уж в отдаленье
Гром с угрозою гремит,
И за вихрем новый вихрь
С силой новою летит.
Он ревет внизу в ущелье,
Будто стонет там во мгле,
А в лесу трещать деревья,
Облака же все в огне.
Море волны воздымает,
С воем их несет к земле,
И, об скалы ударяясь,
Разбиваются оне.
Страшна ночь и страшна буря.
Ветер бешено ревет
И, как будто негодуя,
Море все преграды рвет.
Но пройдет гроза – и утро
Будет светло и свежо.
Так и сердцу после бури
Будет как-то хорошо.
 

2 июня <1891>

Карл Испанский

 
  «Теперь веселися, родная страна,
  Врагов твоих сломлена сила.
  Пиратов и мавров дружина моя
  Теперь уж навек победила.
С триумфом теперь возвращаюсь домой,
Кто может сравниться во славе со мной?»
  Так Карл Испанский друзьям говорит,
  С триумфом в Гранаду въезжая.
  Со всех колоколен звон медный летит,
  Страна веселится от края до края.
И в церковь идет он поспешной стопой
И падает ниц пред иконой святой.
  И молит он Бога, чтоб эта страна
  Правленьем его процветала,
  Чтоб Карлова мавры страшились меча
  И бедных чтоб меньше бывало.
Окончив молитву, он радостный встал,
Но вдруг чье-то пенье вдали услыхал.
  Казалось, те звуки не с неба летели,
  Но падали наземь слезами,
  Казалось, не смертные люди то пели –
  Так стонет лишь сердце в печали.
Карл, задумчив, на площадь идет,
С смущеньем пред ним расступился народ.
  И Карл под аркой в тени увидал:
  Слепцов двое нищих сидели.
  «Что будет?» – со страхом народ ожидал.
  А звуки, рыдая, летели:
Как грома раскаты, как ропот волны,
Терзали и мучили душу они:
– «Хуана! Хуана! Что каждое утро
На гору ты, плача, выходишь.
Стоишь на утесе и вдаль на дорогу
С слезами отчаянья смотришь?
А ночью холодной ты дома тоскуешь,
В окошко не видно огня.
Хуана! Хуана, зачем ты плачешь,
Зачем ты во мраке сидишь?
Кого, о Хуана, по этой дороге
Из дальнего края ты ждешь?
Зачем же на гору ты каждое утро
Рыдая и плача, идешь?»
– «А как же не плакать? Невольные слезы
Рекою так льются из глаз.
О, бедный мой Хозе! О, бедный мой Хозе!
Увижу ль тебя еще раз?
Ах! Жестокий король его в латы одел,
Тяжелый дал меч ему в руки.
И бедный очаг мой с тех пор опустел.
Ах! где он? далёко, далёко!»
– «Хуана! Хуана! Как? Ты не слыхала:
Король наш неверных разбил
И кровью горячей арабов и мавров
Пустыни пески напоил!»
– «Ах! Но что мне за дело до этих побед.
Быть может, мой Хозе уж умер,
И на этих песках он недвижен лежит,
И ворон клюет ему очи!
Ах! Разве победы вернут его к жизни,
Развеют ли горе мое?
О, бедный мой Хозе! О, бедный мой Хозе!
Увижу ль тебя я еще?
О Хозе! Мой Хозе! Зачем тебя нет тут?
Зачем ты оставил меня?
Умру я в слезах, о тебе вспоминая,
Всем сердцем, душою любя.
Зачем же, о Хозе, меня в миг разлуки
Своим ты мечом не убил?
Тогда б не терпела я все эти муки,
Какие терплю я теперь!
Да будет же проклят король тот жестокий
За то, что он сына убил.
И крови за то, что пролил он потоки
И радости бедных лишил!»
 

Утро («Белеет неба полоса…»)

 
Белеет неба полоса
И с позлащенными краями
Несутся к югу облака,
Скрываясь за лесами.
Покрыто поле пеленою
Тумана белого кругом,
И, возвращаясь из ночного,
Идут мальчишки с табуном.
 

«Если б знали вы…»

 
Если б знали вы,
Как страдаю я,
Полюбили бы
Вы сейчас меня.
 

«Смеешься ты, а я страдаю…»

 
Смеешься ты, а я страдаю,
И глаз с тебя я не свожу.
Чего хочу – того не знаю
И как помешанный хожу.
 

Желания

 
  Хотелось бы мне
  Иметь крылья орла
  И с тобой улететь
  Поскорее туда –
Туда, куда нету дороги.
  Туда, в ту страну,
  Что чудес вся полна,
  Где на озере ночью
  Играет волна.
Где всё счастьем и радостью дышит.
  Где стоят в высоте
  Выси горных цепей,
  А внизу подо мной
  Гладь зеленых степей.
Изумрудом зеленым сверкает.
  И где пышные розы
  В долинах цветут
  И где птицы так звонко
  Прекрасно поют,
Разливаясь в безмолвии ночи.
  Где так светит луна,
  Мне б хотелось туда
  С тобою, мой друг,
  Улететь навсегда
И счастием там насладиться.
 

8 мая 1891

На смерть Надсона

 
Он жил, но жизнь ему была не в радость,
С младых уж лет ее узнал он тягость.
С младых уж лет он с музой породнился,
Он ею жил и ею веселился.
Но рано смерть безжалостной косою
Его сразила под собою.
И песни не допел он сей –
Лежит в могиле он своей.
И кажется, аккорд ее последний
Еще звучит, теряясь в отдаленье.
 

10 мая 1891

Сократ

 
Хоть истинной не знал Сократ дороги,
Но уж Христа он почитал –
Ни Зевса, ни иного бога –
Он Совесть божеством считал.
Всегда в его нравоученье
Видна и вера и любовь
Но пал он жертвой подозренья
Слепой ненависти врагов.
 

16 мая 1891

«Когда сижу я над обрывом…»

 
Когда сижу я над обрывом
И в даль туманную гляжу
И вижу: подо мной внизу
На север речка убегает
И меж зеленых берегов
Волной на солнышке играет.
Когда весь мир от жару дремлет,
Трещат кузнечики в траве,
То с небес нисходит ко мне
Святое вдохновенье.
 

«Стихи просятся наружу…»

 
Стихи просятся наружу,
Вылетают, окрылёны
Легкой рифмой. Я природу
Воспеваю, восхищённый.
 

Киев

 
Тут Русь родная родилась,
Татар тут сила разразилась,
Отсюда кротости ученье разлилось,
По всей Руси распространилось.
 

«Носилася чайка над морем…»

 
Носилася чайка над морем
И в бездну морскую ныряла.
Зачем я не птица, так думал я с горем,
И сердце так воли желало.
Ах! Если б мне крылья! Тогда б улетел
Я в небо высоко, высоко.
Но видно таков уже смертных удел,
Закон неотъемлемый рока.
 

Весенний вечер в степи

 
Травою покрыто зеленою
 Безбрежное море степей,
Ковыль будто волны колышет,
 Становится запад алей.
По небу заря разливается,
 Последний луч солнца блестит,
И к северу с юга далекого
 Журавлей вереница летит.
 

12 июля 1891

«Конечно: это не Кавказ…»

 
Конечно: это не Кавказ,
Не Крым, не Альп вершины.
Но этот вид мой любит глаз –
Синеющую даль, зеленые равнины
И эту речку под ногами
Между зеленых берегов.
Не правда ль? Посудите сами –
Ну, разве вид сей не хорош?
 

12 июля 1891

«Не правда ль, райский уголок…»

 
Не правда ль, райский уголок
Кругом леса да нивы,
Шумящий под горой поток
И солнца переливы.
 

12 июля 1891

Из письма к М. Сакулину

 
Я вновь то место посетил
И те увидел небеса,
И те дремучие леса,
В которых я с тобой бродил.
Я вновь увидел этот пруд
И парк, и лодку, и луга.
Какая чудная страна!
Как было весело нам тут!
Мне было только жалко там,
Что нет тебя со мной,
А то полазил бы с тобой
По дебрям разным и лесам.
Да, жалко! Жалко! О тебе
В деревне спрашивали все.
 

20 июля <1891>

Из Матвейкова

Русалки

 
Когда широкой тенью
Покроет ночь весь лес,
Тогда под темной сенью
Там счета нет чудес.
Смотрите: над рекою
Свет тихий льет луна,
Сверкает полосою
От месяца вода.
И белой пеленою
С болот встает туман,
Клубится над рекою,
Летает по полям.
При месяца сиянье,
Мне кажется, видны
Как будто очертанья –
Иль то мечты одни!
Иль то воображенья
Одна только игра…
Но нет, я слышу пенье,
Я слышу голоса.
Смотрите: над рекою,
Над гладью сонных вод
Несется вереницей
Русалок хоровод.
Они все так прекрасны,
Они к себе манят,
Но ласки их опасны
И сердце леденят.
Тела их из тумана,
Объятья холодны.
Смотрите: сквозь их тело
Скользят лучи луны.
Смотрите: как играют
Они там над рекой,
Купаются, ныряют,
Смеются меж собой…
Но вот они вдруг скрылись,
Одна луна блестит.
Мечты иль нет то были –
Ничто не говорит.
 

29 июля <1891>

Матвейково.

Ночью у пруда

Утро («Потянул ветерок…»)

 
Потянул ветерок,
По осоке шурша,
Заалелся восток,
Загорелась заря.
Понеслись облака
Из-за леса гурьбой,
Заблестел на кресте
Солнца луч золотой.
Зазвонили вдали,
Люди в церковь идут.
Всё проснулось кругом,
Птицы песни поют,
В голубой вышине
Заливаются…
 

4 авг<уста> 1891

«Ты пела, я слушал, и тихо листы…»

 
Ты пела, я слушал, и тихо листы
Шелестели у нас над главами;
И шла меж деревьев задумчиво ты,
Шуршала трава под ногами.
Мне было так сладко… Приятно… И мы…
Но это ведь было меж нами!
Прошло то мгновенье. Тот сладостный миг
Над нами пронесся мечтою.
Сижу я один – головою поник.
Зачем ты теперь не со мною?
 

11 августа 1891

Осень («Промчалось веселое лето…»)

 
Промчалось веселое лето,
Настали осенние дни.
Как грустно и тяжко поэту,
Когда наступают они.
Как грустно лесною тропою
Идти между голых дерев.
Шуршат лишь листы под ногами,
Упали они, пожелтев.
Кисти рябин покраснели,
Меж желтых листочков висят,
Одни только сосны да ели
В зеленом уборе стоят.
Как грустно сидеть над рекою,
Она холодна и тиха,
И ветер несет над водою
Пожелтевшие листья, кружа.
Как грустно идут вереницей
Печальные серые дни,
И медленно птица за птицей
К югу летят журавли.
 

20 авг<уста> 1891

Поэт

 
Смерть пришла и песня спета,
Лира сломана лежит;
К небесам душа поэта,
Оставляя мир, летит.
Песни чудные пропали,
Словно семя без плода,
Прогремели, прожурчали,
Словно вешняя вода.
И печальный прах поэта
Тихо спит в тиши лесной,
Позабытый целым светом,
Не оплаканный слезой.
Воспевая в песнях Бога,
Он на свете всех любил,
Но ненавистью и злобой
Свет ему за то платил.
Разорвав оковы тела,
Зла не выдержав, душа
Прямо к Богу полетела
В голубые небеса.
И чего она искала
На земле и не нашла,
То на небе увидала
И в сиянии пропала
Лучезарном божества.
 

«Нету сил, перо валится…»

 
Нету сил, перо валится,
Я писать уж не могу,
Всё в глазах моих мутится,
И меня клонит ко сну.
 

«Недвижно на голом утесе сижу я…»

 
Недвижно на голом утесе сижу я
И вдаль голубую гляжу.
И вижу, как волны одна за другою
Об черные скалы дробятся внизу.
Жемчужные брызги взлетают высоко,
При солнечном блеске горят,
И звуки прибоя далёко, далёко –
Туда, в поднебесье летят.
Мне сладко и страшно, и вслушаться любо
В ревущую песню волны,
А черные скалы стоят так угрюмо,
Такого величья полны!
Да! Старым утесам
Уже не впервые
Выдерживать бешеный натиск волны –
Ведь рано иль поздно коварное море
Смирится и ляжет спокойно у ног.