Текст книги "Не в этот раз (СИ)"

Автор книги: Максим Владимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Про Барина спросил у Лёхи на обратной дороге – он в этот раз явился пешком, без машины. И оказалось, что ничего я не потерял, новый источник информацией владел «на ять» и, что важнее, охотно поделился ей со мной.

– История, значит, там такая. Барин – действительно афганец. Прапор. Сверчок, знаешь, что такое? Я с ним даже пересекался пару раз, и за речкой, и в «Бе-е», в госпитале. Он при деле был, и на месте, «Звезда», «ДРАшное» что-то, «Отвага», и это за год! Уж не знаю, почему в училище не поехал после ранения, хотя должны были предлагать, обязательно. Зато поехал в отпуск. Зря.

Алексей смачно сплюнул в сугроб, будто показывая своё отношение к этой, очевидно, неудачной затее. Вернее, поначалу-то идея была совершенно заурядной: вполне состоявшийся (и состоятельный! «за речкой» можно было неплохо если не заработать, то хотя бы «прикинуться») мужчина приехал домой в отпуск и решил заодно продвинуться на личном фронте. Оказалось, что он из какой-то дальней деревни, на самом краю района, и в соседней у него была зазноба ещё со школьных лет. Удивительно, что и она оказалась незамужем – для девок в наших краях ситуация откровенно нетипичная, зато вот тайный обожатель у неё, как оказалось, имелся. И он вовсе не пришёл в восторг от появления такого конкурента.

Итог треугольника предсказуем: выходной, вечер, танцы в совхозной усадьбе, все «под газом», слово, два, три – и хладный труп в качестве результата. Понятно же, что у местного задохлика (неудачливый любовник трудился в совхозе бухгалтером) против афганца-десантника шансов было немного? От немедленного линчевания на месте Барина спасло только то, что его противник притащил на танцы нож.

А после за парня вписался военкомат. Вояки не поленились, и сами на суд явились, и свидетелей привели, а что самое важное – притащили из Свердловска адвоката. И тот показал местному райсуду областной класс, заставив присутствующих на заседании буквально пустить слезу. В итоге, дело переквалифицировали на статью попроще, зафиксировали самозащиту (хотя воспользоваться ножом бухгалтер не успел), Барин получил по минимуму возможного. Но даже такой приговор, конечно, поставил на военной карьере жирный крест.

– Жалели его все, – скорчив сочувственную рожу, поведал Алексей. – потому, наверное, и на химию из лагеря отпустили быстро, плюс почти в родные места. А ты с ним где пересёкся вообще?

– Так там же, на химии. Мастером он работал, у бетонщиков, у отца на объекте.

– Ну вот видишь. Серьёзный человек, и там в люди выбился.

– Сейчас-то он дворником бедует, – пожал плечами я. – Так себе карьера, если честно.

– Дворником? Где? – Лёха аж остановился.

– Как где? Тут, в Кедровом. Или тебе точный адрес нужен?

– Нет, не нужен, – медленно ответил Алексей и шагнул вперёд, напряжённо что-то обдумывая.

– Понимаешь, – разорвал он молчание через пару минут, – у нас же тут город… не так чтобы прям закрытый, нет, но кого попало сюда не пускают всё равно. Оно, может, и не очень законно, но сам должен понимать… Тут какое дело: по закону, Барин должен был домой ехать, по прописке. В деревню. Но я его понимаю, мало того, что там со скуки сдохнуть можно, заработков и перспектив никаких, так в совхозе ведь ещё и дядя того бухгалтеришки директором нынче. По всем понятиям, обязан он за племянника посчитаться, а однажды сиделого упечь на вторую ходку – это же плюнуть раз! Так что, самое разумное для Барина – завербоваться куда подальше. А он вот, значит, где решил отсиживаться…

Да уж. Картина Репина «Приплыли». Как говорится, «а оно мне точно надо было»? Одно хорошо: как минимум, теперь я понимаю, почему папа впереди паровоза бежать не рвётся. И смысл предупреждения насчёт дяди Вити тоже понятен вполне.

* * *

В итоге, выходные у меня неожиданно освободились. И я ими воспользовался, словно в прошлой жизни, совершенно выкинув из головы все недетские заботы: и новые лыжи с родителями обкатал, и в хоккей с «центровыми» рубился до поздней ночи и полного изнеможения. Кстати, в воскресенье в команде «каменщиков» играли те трое, кого афганец тогда шуганул от своего подъезда. Ничего мы друг другу не сказали, никаких эксцессов на льду не случилось, но рожи их я запомнил хорошенько. После игры расстались вполне дружески, впрочем, похлопали по рукам, согласно ритуалу, никто морды не кривил и не отворачивался.

Вот бы как-то установить кросс-культурные связи, пусть и не всех со всеми, а хотя бы только для меня! А что: я – «портовый» – уже чувствую себя в команде «центровых» вполне своим. С «каменскими» ручкаемся без отвращения, и подозреваю, что если я туда заявлюсь, магия подписавшегося за меня авторитетного местного афганца позволит беспроблемно дышать хотя бы какое-то время. В идеале – вообще бы выкрутить статус эдакого средневекового герольда!

Точнее, нет, в идеале-то как раз прекратить бы как-то эту вечную войну всех со всеми. Ну что за дела, так если задуматься? Сколько ресурсов уходит на эти бесконечные распри? Это сейчас ещё так-сяк, просто морды бьют всем, кто попался не в том месте и в неудачный момент, а ближе к девяностым ведь натуральные боевые действия начнутся! Район на район, с «крупными массами войск», с натуральными штабами, планированием операций, вооружением и прочая! Больше всех будут усердствовать «химики», Сортировка и Семь Камней. Как «признак времён», в находящемся по дороге между ними Селе году к 88–89 не останется ни одного целого забора – весь штакет раздёргают на «подручные средства убеждения»! А свинец в слитке, достаточном для изготовления кастета, станет в молодёжной среде почти таким же верным платёжным средством, как и живые рубли-копейки. Вот бы как-то избавиться от бездарного разбазаривания ценного ресурса!

Надо подумать над этим. Союз – то дело далёкое и для меня вряд ли реальное, а вот тут… тем более, что у меня и рычаг имеется: те же афганцы. Они ведь реально могут весь город к одному знаменателю привести! И я там тоже уже в какой-то степени свой. На праздник, правда, не пустили, гады… Но то ничего, не последний день живём! Будет у меня ещё шанс двинуть свою повестку, уверен. Пусть и не в этот раз.

Глава 19

Стоило войти в магазин, у меня аж дыхание перехватило: настолько наэлектризованной оказалась атмосфера внутри. Умом я даже и сообразить ничего не успел, как ноги сами принесли в конец клубящейся толпы, а рот на автомате открылся, выплюнув хриплое: «Кто последний⁈». И только надёжно утвердившись в очереди, я осознал: это она. Колбаса. Звезда местного товарного ассортимента. Ничто с ней не сравнится! Ни мороженое с газировкой в начале лета, ни арбузы в конце. Даже сливочное масло курит за углом взатяг! Даже сахар в сезон заготовок!

Всё дело в том, что колбаса у нас – продукт сакральный, уж очень редко её привозят. Два-три раза в год, не чаще. Дают по некоей на глаз определяемой руководством магазина норме в руки: 200, 300 или 400 граммов. Всё строго, никакие документы не помогут, есть человек – есть колбаса, нет человека – извини. В такие дни в очереди смирно толкаются все те, кого обычно в магазине не вдруг встретишь: запойные алкоголики, язвенники, трезвенники, паралитики, древние неходячие бабки и, естественно, дети всех калибров, включая грудных младенцев. Бывалый фельетонист наверняка ввернул бы что-то про «относительно свежего покойника», притащенного ушлыми домочадцами, но я про такое не слыхал, врать не буду.

Несколько раз даже возникали «колбасные бунты»: производство на Заводе – непрерывное, работает круглосуточно, и минимум одна смена (а это сотни людей даже ночью) в очередь никак не успеет. В какой-то год так вышло, что во время обоих привозов колбасы дежурными оказывалась одни и те же люди, и трудящий народ не вынес такого поругания, забастовал, что-то там значимое в закрытом цеху выключив. «Говорят», что разбираться ездил горком в полном составе, грузовик колбасы увезли на завод прямо вечером, причём, по легенде, зальная «норма в руки» не пострадала – выгрузили то, что было заначено директрисой. Именно после того случая директор магазина поменялся, теперь мужик.

Сортов колбасы у нас всего два, «Докторская» по 2–20 и «Любительская» по «2–70». Никакой другой за всю мою жизнь на Урале я не видел ни разу. Колбаса эта ужасная даже с виду – землистая, пористая, может разваливаться на большие куски, под углом даёт зеленоватый отсвет. Урал – геологическая столица России, здесь даже дети знают, что такой эффект называется иризацией. Согласитесь же, это звучит по-настоящему гордо, «по-урáльско́му»: «Да у нас даже колбаса с иризацией»! Но другой всё равно нет, так что, привередничать не приходится. Продуктовых магазинов в городе несколько, с десяток, но колбасу привозят только в наш – он самый большой. Обитатели всех прочих районов Кедрового в такие дни испытывают к Порту лютую ненависть – им надо после работы тащиться на другой конец географии всем семейством, да ещё и в очередь они попадают заведомо позже, ближе к концу. У них в принципе нет шансов вот так случайно заглянуть по дороге домой в продуктовый и узнать, что «привезли!». Мне тоже так везёт не всегда: это ж надо – в самое начало угодил! Человек сто передо мной! Ну ладно, двести. Но как минимум – в магазине стою, в тепле! А хвост-то уж давно на улице топчется. А там, напомню, зима!

Вообще-то, занять очередь мало, есть ещё одна проблема. Нужно внимательно смотреть по сторонам в надежде, что найдётся кто-то знакомый, кого можно будет попросить подержать место, пока я сгоняю домой и напишу маме записку. Самый лучший вариант, если такой знакомый живёт в моём или соседнем доме, и у него тоже есть кого позвать. Бежать придётся в два адреса, но это мелочи. Либо, если я стою ближе к голове очереди, то записку будет оставлять он, а держать стратегическую позицию придётся мне.

Если сбегать домой не удастся, то может оказаться, что мы с мамой стоим в одной и той же очереди, но в разных местах – сотовых тут пока ещё нет, очень неудобно. Если же записка оставлена, моя очередь подошла, но мамы на горизонте не видно, мне придётся пропускать тех, кто за мной, в чём тоже приятного мало. На папу мы никогда не рассчитываем, он очень редко появляется дома до того, как в магазине всё разберут.

Так, а вот и подходящий вариант, кажется: пацан с первого подъезда, младше на пару лет. Как там его? Димка, вроде.

– Дим! Дима! Ты один тут?

* * *

Вышло так, что Димка бегал ко мне домой без выгоды для себя: его родители, которых он привёл в магазин, сразу же нашли знакомых, стоящих ближе к началу очереди, и ушли туда. Это тут вообще нормально: я тоже – на всякий пожарный– сказал небритому мужику, занимавшему за мной, что впереди ещё один человек, «он просто отошёл». Как раз вот на такой случай, если понадобится впустить кого-то из хороших знакомых. Это палка о двух концах, конечно: примерно так поступают почти все, в итоге, несмотря на то, что я пришёл, когда ещё и колбасы никакой на прилавках не было, продвинулся очень слабо. Тупо очередь передо мной пухнет быстрее, чем продавщицы отпускать успевают. Ближе к закрытию страждущие из хвоста начнут беситься и требовать закрыть двери магазина, чтоб всякие там без очереди не лезли! Я с ними заранее в какой-то степени солидарен: тренировка уже вполне на горизонте, а конца-краю моего «колбасного забега» и близко не видать.

Хорошо, что мама прочитала Димкину записку и примчалась в магазин. Вдвоём стоять всяко веселее, да и мама – тот самый человек, что нужен, чтоб меня успокоить. Если что. Однако, когда стрелки моей «Амфибии» показали семь вечера, успокаивать меня стало бесполезно. Отвык я там, в будущем, от боевых действий за жратву… Задавив поглубже холодную ярость, отпросился у мамы, поиграв многозначительно бровями – вроде как в туалет. А сам рванул бегом на чёрный ход. Только подошёл к крыльцу, окованная металлом дверь хлопнула, свет полоснул по глазам: какой-то длинный тощий хрен тащит коробку. По запаху чую – она!

– А ну быстро поставил внутрь и пошёл нахрен! Скачками!

Мужик вздрогнул и безропотно крутанулся прямо на ступеньках, да так ловко, что я аж рот разинул. Занесло в наши края балетного, не иначе!

Внутрь. Отвоёванную коробку пнуть поглубже. Кладовка какая-то, склад, пустая комнатка с тремя конторскими столами… всё не то. Дверь в аппендиксе коридора, на стене табличка: Заведующий. Оно!

Вломился. Мужик поднял голову, на лице выражение полного охреневания пополам с гневом. Привстаёт. Ну это ничего, щас мы тебя…

– Сидеть, – есть контакт! Сполз. Выражение лица сменилось на непонимающе-боязливое. – Сколько продавцов в зале?

– Д-девять…

– Вот ты прямо сейчас отправишь на колбасу семь! А две оставшихся пусть на все остальные отделы разрываются, всё равно они сейчас никому нахрен не нужны. Понял⁈

– П-понял… только…

Мужик снова несмело привстал, и я надавил голосом:

– Что такое?

– На кассе же одна сидит…

– Так, отставить тогда… – я задумался. – Тогда одна – на все отделы, две на кассе, остальные – на колбасу!

– Так одна касса у нас, – уже чуть смелее возразил директор.

– Ничего страшного! Пусть одна деньги считает, вторая только чеки бьёт, всё быстрее! Бегом! И сразу назад!

Мужик кивнул, встал, боязливо обогнул меня и вывинтился в коридор. Там сразу же послышались его крики с ноткой истерики, а женские голоса – видимо, продавщицы – ему отвечали. И как бы не громче отвечали, будто это я на них давил! Но идти убеждать ещё и спаянный женский коллектив мне точно было не с руки.

Когда директор вернулся, я мотнул подбородком, указывая на его законное место за столом. Когда он сел, я наклонился и глядя прямо в глаза спросил:

– Завоз в зале весь?

Мужик сглотнул, попытался отвернуться, но не осмелился. Шмыгнул носом, вздохнул обречённо и еле слышно промямлил:

– Н-нет…

– Отлично. Тогда ты – здоровый взрослый мужик – сейчас пойдёшь и вынесешь всю колбасу продавцам. Будешь подавать патроны, так сказать, ну, или снаряды, если учитывать визуальное сходство. Понял?

Директор кивнул и начал вставать, но я ткнул пальцем ему куда-то в лацкан пиджака, отчего мужика явственно перекосило:

– Ещё один момент. Меня тут не было. Ты никого не видел, ни с кем не разговаривал. Ясно? – и когда тот моргнул враз обессмыслившимися глазами, я резко развернулся и вышел.

За дверью чёрного хода, которую уже кто-то успел запереть на задвижку, топтался кругленький уютный пузан ростом метр в прыжке. На голове посетитель имел шапку из нутрии, и такой же воротник на пальто. Откровенно и очевидно небедный товарищ, но в лицо не узнаю, значит, можно надеяться, что в узкий круг первых лиц города не входит. Совсем рядом, буквально багажником к ступенькам, стояла машина – Жигули, модель не разобрал по темноте.

– Ну наконец-то! Что там у вас… – начал было он, но я не стал его слушать, а просто качественно толкнул в грудь двумя руками. Если б не автомобиль, пузан бы шлёпнулся, но и так мало ему не показалось.

– Что ты себе позволя…

– Пошёл вон.

Сделав десяток шагов к выходу со двора, я сообразил, что оставлять дела в таком состоянии негоже, резко, словно давешний «балетный», крутанулся на каблуке и в два прыжка вернулся к крыльцу. «Блатной» (или я неправильно употребляю термин?) уже успел воздвигнуться на ноги и неловко топтался возле машины, очевидно, не решаясь на какой-то конкретный выбор. Увидев такого страшного меня, несущегося к нему скачками, он снова сполз на землю и вжался спиной в крыло своих Жигулей. А я наклонился, выдохнул (во как парит – опять 15 в минус, что ли? Апрель называется!) и придавил Голосом:

– Поезжай домой. Ты никого не видел, ни с кем не разговаривал, – а вот это уже из чистого хулиганства: – а колбасу вообще терпеть не можешь! – и, уже никуда не торопясь, двинул обратно в магазин.

Мама встретила меня упрёком:

– Ну где ты ходишь⁈ Пропустим же!

Я скривился:

– Да какой пропустим? Тут час стоять ещё!

– И ничего не час, – заспорила она. – Не знаю, кто их надоумил, но там сейчас продавцов чуть ли не больше, чем покупателей – очередь летит прям!

И вот тут меня накрыло. А точно мне стоит сейчас торговать лицом перед витринами? На виду у всех? Директор-то – вон, таскает послушно! Халат где-то надыбал, чёрный, новенький! Небось, в шкафу держит, перед начальством прибедняться… Голова очереди идёт вдоль всего отдела, перед стеклянными невысокими витринами, спрятаться негде. И хоть продавцов там гораздо больше теперь, всё же продвигается она не бегом, чего бы мама ни говорила. Срисуют меня, как пить дать! Даже если дир и не скажет ничего, запросто запомнит, свяжет с мамой, растреплет кому-то про «гипнотизёра»… И что я тогда делать буду? Залёт, граждане дорогие, намечается!

– Мама. Мне надо уйти, – я с трудом вытолкнул непослушные слова и задержал дыхание – реакция непредсказуема!

– Ай, не выдумывай, – мама только отмахнулась. – Тут совсем недолго осталось, сам же сказал – час максимум.

– Неважно. Мне просто нельзя туда, понимаешь? Я тебе потом всё объясню.

Но мама, похоже, обиделась.

* * *

Тренировка запомнилась только тем, что на ней не было Кости. Да уж, весело: в первый раз за всё время такое. Страшно занят новым проектом? Куёт железо, пока горячо? Или со мной не хочет встречаться? Последнее, конечно, вряд ли: ну кто я такой, в самом деле? Будем считать, что собрание вышло успешным, и у новоявленного лидера «афганской секции парламента» теперь дел по горло.

Дома случился непростой разговор с мамой. Пришлось даже приоткрыть слегка карты – напел, что вломился на чёрный ход и шуганул блатных. Но могли запомнить… потому и ушёл, чтоб не рисковать. Мама вроде смягчилась, но не до конца.

– Я не буду есть колбасу, хорошо. Ешьте вы с папой, вам хватит? Тем более, что в этот раз торгаши расщедрились,тут всяко больше 400 граммов!

– Да, по 600 в руки давали, – эхом отозвалась мама.

– Вот и отлично. А вообще, тоже мне, нашли сакральный продукт! Набор, понимаешь, незаменимых аминокислот! Чего вы все за колбасу эту трясётесь так? Чего в ней хорошего-то, не пойму?

Обдумав сложившееся положение, мама обеспокоилась.

– Это ж совсем неприятно может быть. Давай меняться куртками обратно!

– Да ты что! Не выдумывай. Ну куда тебе мой милитари стайл?

– Чего? Стайл?

– Ну военный стиль. Бушлат.

– И ничего не военный, у геологов папа сменял.

– Неважно. Тебе она точно не подойдёт. Да и весна уже, скоро тёплое станет ненужным, а за лето забудется всё.

– Ага, весна, как же – минус 30 на той неделе обещают!

– А, верь им больше, – отмахнулся я. – Просто не буду в этот магазин ходить неделю-две, всего и делов. Да и я с директором ругался же. Ты его вообще видела хоть раз?

– Нет, – серьёзно ответила мама, – я и не знала, что там директор, думала, женщина, как все продавщицы.

– Ну вот видишь! Обойдётся всё.

Слава богу, вроде перестала дуться.

– Да, слушай, там Виктор приехал, сказал, с ночевой. А Лена-то в Свердловске теперь, у них, небось, в холодильнике – шаром покати. Отнесёшь ему поесть?

Эт мы легко.

* * *

Мама дала мне с собой папин походный алюминиевый котелок, состоящий из трёх частей, одна сверху другой, цилиндром. Разобрав конструкцию, я притормозил, глядя на результат: в верхней-то тарелке был хлеб, а вот две нижние оказались одинаковыми, варёная картошка и котлета в каждой. Но когда дядя Витя положил на стол две вилки и поставил два стакана чая, сообразил: мама просто положила ужин сразу на двоих.

– Давай, садись, – сказал мой товарищ, – это вы здорово придумали, а то я весь день голодом сегодня…

Я хотел было сказать, что вообще-то перед тренировкой уже ужинал, и запросто могу уступить ему свою долю, но желудок всё решил за меня, издав неприлично громкий звук.

– Да всё, всё, – засмеялся дядя Витя, – едим уже!

За едой болтали ни о чём. Но в какой-то момент я, как-то неожиданно даже для себя самого, вдруг выдал, словно с трибуны:

– Дядя Витя, а вот скажите: если советский человек… оступился. Но понял, расплатился и встал на путь исправления. Желает быть полезным обществу и стать снова его частью. Может Партия такому человеку помочь?

Высказался, блин. Самому страшно!

Сразу же возникло трусоватое желание спустить вопрос на тормозах. Может, дядя Витя не обратит внимания, отмахнётся, как прочие? Но нет. Не в этот раз.

– Кого-то конкретного имеешь в виду? – тщательно выговаривая слова, медленно спросил дядя Витя.

– Да, – со вздохом признался я. – Есть тут один, воин-интернационалист…

– Точно! Помню! – он оживился, прищёлкнул пальцами азартно. – Фамилия ещё такая смешная.

– Барин, – напомнил я.

– Да, помню такого. И что с ним конкретно?

– Бедует. Освободился, должен ехать домой, а там его… не ждут.

– Да, пожалуй, – покивал головой собеседник. – Павлюченко нынче там в силе. Но я тебя не понимаю. Есть какой-то конкретный план? И как ты вообще с ним умудрился пересечься?

– Пересёкся случайно. План есть. Если бы у него была прописка тут, в городе, хоть временная, можно было бы пристроить его в общагу заводскую. Там же есть места, хоть резервные! А работать – загнать в трест, на какой-нибудь дальний объект, чтоб не отсвечивал…

– Как я понимаю, с отцом ты на эту тему уже успел побеседовать, – я согласно кивнул. – И – понимания не встретил? Зато получил наставление и поучительную историю, так?

– Понимания не встретил. Наставления не было, историю узнал через третьи руки, потом. Но тут папу понять можно, у него всяких сомнительных элементов и так выше крыши, не «химики», так чечены-шабашники, брать на себя ещё одного он не хочет. А вот если бы Барин был, ну, обычный…

– Ясно всё с тобой. Благодетель, – дядя Витя встал, взлохматил мне волосы, отошёл к окну. – Ладно. Когда и дерзать, если не в молодости? Я, пожалуй, готов поучаствовать, но с одним условием. Пусть это будет твой проект. Сам придумал, сам реализуй, сам отвечай, если что. Я вижу это так: расконвоированный Барин поступает в техникум на вечерне-заочную форму обучения. На строительный факультет. Получится – этим годом зачислят, нет – новым. Устраивается на работу в трест КедрТяжСтрой… кем?

– Мастером на химии работал, – эхом откликнулся я.

– Ха! Да это вообще отлично, если мастером, хоть это и вряд ли, конечно. Это он у «химиков» мастер, а вольные… Пусть бригадиром хотя бы. Главное чтоб не «обезьяной»! А то случись кто любопытный – могут не понять, за что такая щедрость. Под это дело ему оформляют временную прописку и по ходатайству РК КПСС селят в общежитие Завода. Учитывай: ходатайство будет чистой формальностью, комната должна быть выделена заранее. Это не очень обязательно: на кой ему комната, если он в тайге на стройке сидеть будет? Но попробовать можно. Получается пять сторон: договориться придётся с РОВД о прописке, техникумом о приёме, заводом о комнате и трестом о работе, – тут он прервался и задумался.

Чтоб не молчать, я спросил:

– А пятая сторона кто?

– А? А. Пятая – сам Барин. Ты же не думаешь, что он, как телок на верёвочке, сразу пойдёт, куда скажешь? Но вопрос тут даже не в этом. Как-то не очень поровну получается! – дядя Витя вперил в меня острый взгляд. – я договариваюсь с тремя сторонами: прописка, учёба и комната, а ты – с двумя только. А проект – твой. Должен быть.

– Я могу с комнатой ещё решить! – торопливо вставил я.

– Можешь? Интересно. Ну, что ж – так тому и быть. Но мой тебе совет: начни с этого… героя-любовника. Чтоб не оказалось вдруг, что всё зря. И учти: в некоторых случаях простая человеческая жалость вполне понятна, но… недопустима. Думай головой.