Текст книги "Бессилие и ужас в театре кукол (СИ)"

Автор книги: Максим Ставрогин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Метка! – крикнул он, заставив Марка вздрогнуть

– Чего?

– Да ничего, – пожал плечами юноша.

Он медленно прошёл вперёд и, встав возле Юмалова, тоже стал смотреть в окно. Отойдя чуть назад, Марк осмотрел мальчика сзади. Грузное, нескладное тело, слишком широкая спина, скошенные друг к другу ноги и кудрявые игривые волосы, в которые просочился свет его души. Да, этот паренёк был хорошим человеком. И заметив это, Марк подумал о том, что мог бы убить его прямо сейчас. Не из ненависти, а из милосердия и, чего уж греха таить, из собственного страха – взять и убить, освободить свет из этих волос, разрушить сковавшую душу оболочку и выпустить дух из мира этой ужасной истории в мир совершенно другой или, что было бы ещё лучше, в ничто. Он мог бы наброситься со спины и ударить по голове чем-нибудь тяжёлым, например тем кирпичом, валяющимся на полу у унитаза. «Нет! – отдёрнул он сам себя с неприкрытым отвращением. – Не сейчас. Я не могу».

Марк стал присматриваться к парню, чтобы понять: знает он или нет. Это чувство – некая мания, засевшая в его разуме, будто плесень – не покидало Юмалова, мучило его. Однако чем больше он всматривался и вслушивался в слова, движения и в целом поведение одноклассника, тем более терялся. «Он ведёт себя совсем как обычно, но почему тогда я в такой панике? Почему мне так страшно рядом с ним? Что происходит? Мне кажется, я схожу с ума», – терпя скребущую сердце боль, шептал он, изредка деревянно отвечая на бессмысленные вопросы парня, чьего имени он даже не помнил, а порой даже сам о чём-то спрашивая. И да, всё то время, что Марк размышлял о своей паранойе, он вёл диалог. Занимательная многозадачность. Однако после, когда юноша пытался понять, о чём же они говорили, он вдруг понял, что в сущности ни о чём. А значит и заслуги здесь никакой у него нет – кидать пустоту в пустоту не так уж и сложно. Но вдруг эта пустота приобрела слишком большой объём и стала давить на Марка. Своим массивным телом она упёрто наваливалась на него. И юноше стало неприятно, даже гадко. Замерев и сжав челюсть, Юмалов остановил своего бывшего товарища в самый разгар его речи и крикнул:

– Боги, да скажи же ты хоть что-нибудь!

– Но что?

Не дослушав парня, Марк развернулся и быстрым шагом вышел из туалета. Его же одноклассник остался в одиночестве и недоумении, едва ли он что-то понимал, но сердце его сковала печаль и обида.

Войдя в класс и сев за парту, Юмалов тяжело вздохнул и подумал о том, что ему невероятно лень сидеть тут и терять своё время за просто так. В те минуты это здание виделось ему далеко не храмом науки, а местом, где он отдавал своё время, получая в обмен… что же он получал? Вероятно, возможность получить визу в менее «проблемную» взрослую жизнь. А быть может просто отсрочку от ещё более жестокого и бессмысленного существования. По крайней мере пока что он был не свободен и не мог решать, что ему делать, а зачастую уже одного этого хватает для счастья. Несвобода – вот то, что действительно делает детство радостным и солнечным. К сожалению, этого не поймёшь, пока не выйдешь из тюрьмы в мир, к которому ты не готов и которому не нужен. Однако пока ещё Марк стремился к свободе и смыслу, не понимания, что это одно противоречит другому и что обе эти вещи принесут лишь горе. А ещё больше он стремился к тому, чтобы закончить этот учебный день.

К счастью, совсем скоро уроки окончились. Марк поспешно вышел из здания школы и поджал губы, почти как в улыбке, хотя радости внутри него не набралось и на слезинку воробья, разве что холодный ветерок сдувал с кожи часть усталости и было полегче. Будучи на улице, он глубоко и громко вздохнул, после чего неторопливо зашагал в сторону дома, осматриваясь кругом и вдыхая свежий зимний воздух, в котором, однако, уже появился мягкий, едва уловимый запах весны. Прохаживаясь вдоль безликих улиц, Юмалов задумался, потоптался на месте и решил всё же сходить к центру города заодно. Идти напрямик было не очень далеко, так что его ничего не останавливало.

Тем временем по центру городка устраивалась казнь. Добравшись за какой-то час до площади, где она происходила, Марк остановился, нахмурился и глубок задумался. Челюсть его ходила из стороны в сторону, пережёвывая сомнения.

– Что-то тут не так. Что-то неправильное в происходящем. Но что именно? Казнь? Это странно? Это кажется мне странным. Вроде бы всё в порядке, да что-то не даёт мне покоя. А как раньше у нас исполнялись смертельные приговоры? Не помню… был ли я до этого хоть на одной казни? Чёрт. Явно происходит что-то странное, – как умалишённый бормотал он, колупая пальцами пуговицы куртки.

Тут кто-то, проходя мимо, толкнул его плечом, сильно. Охнув, Марк несколько раз подпрыгнул на месте и усиленно замахал руками, пытаясь не упасть. Человек же, толкнувший его, огляделся и смерил юношу столь ничтожащим, презрительным взглядом, что у Марка аж сердце сжалось. Затем этот человек лениво попытался стянуть с лица маску брезгливости и аккуратненько так, незаметно стряхнуть с плеча грязь, оставленную мальчиком. Однако получилось это так очевидно, показательно и театрально, что юноша не мог даже обижаться. Только лишь горькой усмехнулся и снова вернулся к своим размышлениям.

– Казнь… да? – Сказал он.

Он было развернулся, чтобы пойти дальше, но всё-таки решил остаться и присмотреться получше, ведь странное чувство не отпускало его. Оно засело в груди подобно комку пряжи, хвост которого привязали к эшафоту. Чувство зудящее, настойчивое, твердящее о том, что его пытаются обмануть.

В эту самую минуту, как Марк был погружён в свои сомнения, на бездарно реконструированном постаменте зачитывался приговор тощему, вертлявому мальчику, имеющему такие добрые и даже умные глаза, что было решительно непонятно, какое же злодеяние он мог вообще совершить. Чуть позже выяснилось, что вешают юношу за престранное и даже нелепое деяние. Пару недель тому назад он шёл по улице, где встретил нескольких полицейских без формы, одного из которых принял за своего дядю. Обрадованный встрече с родственником, которого не видел уже пол года, парень быстро полез обниматься. Понял же он, что обознался, лишь когда его оттолкнули в сторону, бросили на землю и стали суматошно избивать дубинками. Эту историю Марк узнал от прохожих, также смотрящих на исполнение приговора. Сами же палачи приговаривали паренька к смерти за «нападение на полицейского и попытку сломать ему шею».

К слову, даже больше самого преступника внимание Юмалова к себе приковывал один из палачей. То был высокий человек, одетый в длинный белый плащ и до смешного маленькую шляпу, имеющий черты лица сильно вздёрнутые вверх, тонкие и даже малость симпатичные. А глаза? Какой же прелестью они были – так и сверкали ярким, пёстрым интеллектом, блеск которого смотрелся на нём, подобно какому-нибудь дорогому украшению. Впрочем, во время казни все аристократичные черты его лица были обезображены злобой и омерзением, так что они лишь угадывались и предполагались Марком. Будучи уже в летах, мужчина бойко и очень активно мужчина бегал вокруг эшафота и помогал двум другим палачам ставить мальчика на специальную плашку да надевать на его шею толстую петлю, напоминающую собой туловище хищной и дохлой змеи.

Спустя пять минут таких вот неловких приготовлений да разглагольствований всё было, наконец, кончено. Один из палачей спустился вниз, к аккуратненькому чёрному рычагу, выдохнул, поправил шарфик и резким движением спустил рычаг. Всхлип, свист, треск и люк под ногами мальчика раскрылся. Тело дёрнулось вниз, верёвка напряглась, на лице аристократичного мужчины появился оскал, а затем – удавка лопнула. Юноша рухнул на землю, шлёпнулся о брусчатку и стал судорожно дёргаться на земле. Каким-то образом ему удалось высвободить руки из наручников, и он сразу же сорвал с себя мешок, которым накрыли его голову перед тем, как спустить рычаг. Широко раскрыв рот и глубоко вдохнув в лёгкие воздуха, он несколько секунд приходил в себя, после чего плаксиво прокричал подозрительно знакомые для Марка слова: «Несчастный город! Даже повесить-то у нас нормально не могут!». И стоило юноше услышать это, как ему тут же стало мерзко и обидно, как от очень плохой и пошлой штуки.

Скоро паренька вешали снова, буквально через пару минут. В этот раз всё прошло спокойно, и, дождавшись смерти мальчика, народ начал расходится. Юмалов же, однако, не спешил уходить и решил сначала подойти к привлекшему его внимание мужчине. Тот как раз отошёл в сторону и собирался попить заботливо приготовленного кем-то чая, что миловидных чашечках стоял на раскладном столике у эшафота.

– Здравствуйте, это, наверняка, странный вопрос, но я случаем вас не знаю? Просто мучает странное чувство, будто бы…

– Всё нормально, не волнуйся так, парень, – с улыбкой прервал Марка мужчина. – Я довольно известный учёный, так что может и знаешь. Может видел меня на недавней лекции в __?

– Ох, вот оно как, – юноша задумался и опустил взгляд в пол, сдвинув брови друг к другу. – И что же вы делаете, – он помедлил, – тут?

– Справедливость, – тут же ответил учёный. – Если эти люди решили, что могут нарушить закон, то с ними нужно поступать сурово. Если быть мягче, то законы потеряют свою кажущуюся силу, люди осознают, что они пусты и не имеют за собой никакой опоры, кроме Слова, а это приведёт к хаосу и повсеместному нигилизму. Допустить такого нельзя, если есть в тебе хоть толика человечности. И потому я выполняю грязную работу.

– Но неужели тот парень был достоин смерти?

– Закон решил, что да.

– И не жалко? – Прикусив внутреннюю сторону щеки, спросил Марк и сделал один шаг назад.

– Конечно, нет. Они сами себя казнят и вины моей здесь нет, я лишь исполнитель. А жалеют их пускай философы да литераторы.

– А с ними-то что не так?

– Пустословы, – коротко бросил мужчина. – Культура – вещь бесполезная и даже вредная. Именно эти культурные люди и устраивали геноциды. Ведомые чувствами, подчинённые им, они были ослеплены и совершали ужасные вещи. Им не хватает рациональности. И философам тоже! Ведь философия – не наука. Не путай это. Совершенно разные вещи.

– Философия, может быть, и не наука, зато наука – чистой воды философия. Да и как бы люди вообще жили без философия? Как вообще можно быть человеком без философии? Это же невозможно.

– Какие глупости! – Выкрикнул мужчина и засмеялся. И Марк едва заметно кивнул, соглашаясь, но при этом подумал, что оба их мнения лишь глупости да бессмыслица.

Мужчина же, видно, очень возмутился и даже не знал, что сказать, а потому лишь возмущённо глотал воздух широко раскрытым ртом. Впрочем, его лицо всё ещё выражало дружелюбие и даже снисхождение, как к ещё неразумному существу, которое говорит бессмысленные, но милые в своей бессмысленности вещи.

– Очень тебе советую, дитя моё: никогда ты этого даже не касайся. Лучше читай книги научные, по дисциплине, которая тебе нравится. Только наука сможет дать человечеству толчок вперёд, остальное его стопорит.

Марк молча развернулся и, чуть сгорбившись, пошёл восвояси.

– Ага, – заговорил он сам с собой, чуть отойдя, – то есть он хочет дать обезьяне автомат? Да и толчком к чему? Что ему даст этот драгоценный порядок, этот гуманизм и технологический прогресс? – Марк шёл до боли сжимая челюсть и ненавидел всё человеческое общество, созданное автором. Всё ему казалось бессмысленным и нелепым. Любое человеческое стремление и борьба лишь блажью и суетой, ведь в сути всё нелепо, абсурдно и не имеет никакого, не малейшего, ни даже призрачного намёка на смысл. Его тошнило от человечества, которое всё бежит куда-то в своём технологическом развитии, оставаясь при этом на месте, как пресловутый грызун в надоевшем всем колесе. – Сука! – Закричал он и пнул рядом стоящее дерево, которое стояло себе и просто было, в то время как ему и другим людям приходилось ещё и что-то делать. – Сука! – Крикнул он снова.

Так или иначе, а разговор очень расстроил мальчика, и домой он шёл в крайне мрачном настроении и полным смятения. И небо смотрело на него с непониманием и печалью, хотя и само было сумрачным, неясным и хмурым. Бессмысленные мальчик и бессмысленное небо.

Дома его нетерпеливо дожидался очередной скандал, каких Юмалов за два года жизни в этом доме повидал премного. Дедушка Марка снова кричал что-то невразумительное будто в исступлении. Речь шла об очередных копейках, которых ему не хватало на бутылку и которые он нагло выпрашивал у бабушки. Громогласные, барабанные крики ударялись о стены и в такт им билась мозолистая ладошка деда, стучащая по тумбочке. Остановившись в дверях зала, где и происходило действо, юноша облокотился о стену и стал с какой-то язвительно-презрительной усмешкой наблюдать за происходящим. Старушка, скрестив ноги, стояла у журнального столика и показательно решала кроссворд, в то время как над ней возвышалась пузатая фигура старика, размахивающего своей бородой из стороны в сторону и театрально размахивающего руками. И всё в его движениях говорило: «Ты ведь всё равно дашь мне денег», – и ехидно так улыбалось. И каждый из трёх людей в квартире знал, что так оно и будет, оставалось лишь доиграть свои роли в этом эпизоде. Но вдруг Марка потянуло перейти в «изнанку». Желание появилось неожиданно и беспричинно. А ведь именно такие желания – спонтанные и резкие, нападающие из ниоткуда, как призраки – всегда имеют наиболее сильный эффект. Вот и сейчас Марк, не задумываясь, попытался нырнуть на ту сторону, однако в последний момент успел отдёрнуть себя, припомнив опыт прошлого перехода. «А что, если опять та тварь…» – стал размышлять он логически и сопротивляться глупому порыву, но сразу же, буквально через секунду, тыкнул на злополучный квадратик. Он даже не понял, как это случилось. Он просто сделал это без причины или повода.

Мир изменился, стены почернели, воздух потяжелел и прогнил. Прикрыв глаза, Марк некоторое время стоял в нерешительности, а затем медленно стал поднимать свои веки. В зале стояло двое. Его бабушка, отвернувшаяся от деда и смотрящая своими зашитыми, прогнившими глазницами в никуда, стояла и мерно покачивалась из стороны в сторону, при этом приговаривая: «Мне нельзя быть злой, я добрая, я должна быть доброй». Однако в этот раз Марк заметил ещё одну странность: горб на спине у старушки, который был не таким уж большим ранее, успел настолько разрастись, что порвал её одежду и теперь выглядывал наружу. Это был огромный чёрный мешок кожи и жира, покрытый бултыхающимися маслянистыми пузырями, с которых на пол капали длинные полоски вздрагивающей жижи. Смотря на тонкое тело бабушки, Марк чуть ли не физически ощущал, насколько тяжело таскать такое на своей спине. Но всё же интереснее мальчику был призрак дедушки, так как его он видел впервые. Этот силуэт своим видом явственно походил на маленького ребёнка лет шести-семи, глаза которого были зашиты, подобно глазам бабушки. Вокруг него, выползая из пор кожи, выползла и образовалась чёрная, будто даже липкая клетка, в прутья которой он вцепился своими маленькими ручонками и чьи стенки беспрерывно сдавливали его. И он всё плакал, плакал и плакал сквозь сшитые друг с другом веки и потрясая прутья клетки. Когда действие способности окончилось, Марк старался не думать об увиденном: «Всё равно я ничего не могу поделать». Так это стало всего лишь очередным бессмысленным эпизодом.

Весь оставшийся вечер юноша читал художественную литературу, словно пытаясь опровергнуть слова учёного с площади. От этого обстоятельства, казавшемуся ему почему-то ужасно смешным и ироничным, Юмалов то и дело посмеивался, отвлекаясь от скрюченных букв и честолюбивых слов. Скоро прогремели часы – полночь, и он лёг спать, ощущая какую-то странную тяжесть на своей спине и веках.

Ночью Марку в мельчайших подробностях снился тот день, когда он убил человека. Но теперь он словно наблюдал за происходящим со стороны, и всё то время, что происходили эти ужасные события, мальчик пытался остановить самого себя, докричаться, но ничего не работало – всё шло своим чередом. И вот его точная копия берёт в руки камень и начинает беспощадно бить свою жертву по лицу. Брызги крови с пугающей радостью вылетали из тела умирающего, как дети убегают из дома родителей на верную погибель. Вдруг Марк заметил нечто, поразившее его и заставившее закрыть рот руками: на лице убийцы сияла улыбка. Увидев это и осознав, Юмалов тут же вскочил с кровати. Весь покрытый потом, он подошёл к окну и приоткрыл его. Холодный зимний воздух обдул лицо юноши.

– Зачем он вообще побежал за мной?.. сплошной бред, издевательство!

Сон более не шёл к нему, на часах горели цифры «1:05», он решил встать. Пройдясь немного по квартире, Марк зашёл в ванную. Там его ждал неприятный сюрприз. Когда он включил свет и заглянул в зеркало, то заметил, что небольшая прядь его волос у виска вдруг поседела. Тяжело выдохнув спёртый воздух, он несколько секунд помял меж пальцев седую прядку, после чего облокотился о раковину умывальника, упёрся лбом в зеркало и громко захохотал.

– А я ведь прекрасно знаю, что из-за стресса или ещё чего подобного невозможно мгновенно поседеть, как порой болтают, а тут – бац! – за ночь. Ха-ха-ха! Дебил ты какой-то, либо очень уж безответственно к работе подходишь, – обратился Марк к небесам. – Либо просто издеваешься.

Затем он замер и закрыл глаза. Внутри его живота стаей жуков да червей боролись два чувства: веселье и горькая, жгучая обида, ведь всё сводилось к тому, что он был не более чем шуткой демиугра, насмешкой, и всё его бытие было шуткой, но кому как не самой шутке наименее смешно? «Шутка, шутка, шутка», – повторял он и каждый раз его тошнило от этих слов, столь они уродливо звучали и мыслились. Нужно было отвлечься. Он попытался сосредоточиться на своих физиологических ощущениях и попытаться найти что-то неприятное, какую-то маленькую гадость, от которой можно было бы огорчиться и которая могла бы отгородить его от угрожающе стоящего над ним ужаса бытия. Ему это удалось, он понял, что хочет спать. И тут же сердце наполнилось радостью и успокоением. Не зря всё человечество грязнет в гедонизме и мелких неурядицах, ведь они так чудодейственно отвлекают и спасают, спасают человеческую душу.

– Как же хочется спать и как болит голова от плохого сна, – смакуя страдания своего тела, говорил Марк отражению в зеркале. – А спать нельзя, надо идти… – он замедлился, – в школу. Чёрт. Это так бесполезно, так бессмысленно. – Лицо его тут же упало в раскрытые ладони, а лоб упёрся в стекло. Стоять на ногах было так тяжело, ведь он уже и не понимал: зачем?

Тогда Марк ощутил невероятную силу, тянущую его к земле. Хотелось просто лечь обратно в кровать и более не вставать. Приступ тяготящей апатии одолел его. Он вдруг лишился какой-либо воли и не мог заставить себя даже стоять на ногах, ведь не мог ответить: зачем? С трудом подняв голову вверх и посмотрев на своё отражение, он увидел, что его глаза ещё не совсем отчаянно смотрят вперёд. Но внутри он как-то резко поломался и растерял всю волю к жизни. Ему попросту стало лень жить. Быть может, если бы сейчас ему пришлось умереть, то он бы и не сопротивлялся никак, а даже напротив.

Внезапно его мысли снова подёрнулись, как от удара тока и затормошились. «Почему я вообще всем этим занимаюсь? Почему я беспокоюсь, что убил какую-то… вошь, как говаривал Великий», – он горько усмехнулся концу своей мысли. Однако при этом глубоко задумался. «А ведь и правда, я, чёрт возьми, объявил войну всему вокруг, а занимаюсь не пойми чем. Или даже так: ничем». Всё его лицо помрачнело и осанилось, сам же Марк вышел в коридор и, пересиливая апатию, резким и рубленным движением накинул на себя куртку, взял свой раскладной нож и вышел на улицу, глубоко посадив голову в плечи. В голову к нему пришла мысль и он решил, что должен исполнить её в жизнь. Зачем? Да только лишь оттого, что должен сделать хотя бы что-то. А кому должен? Никому. Идея просто пришла к нему, как болезнь, а он и сдался тут же – больной человек, жалкий. Он даже не понимал, сколь отвратительное действо собирается совершить и насколько глубоко ныряет в безумие собственное и безумие автора.

В свете ночных фонарей снег под ногами казался персикового цвета, напоминающего оттенок старой, уже пожелтевшей книги. Марк торопливо и перебежками шёл по улицам, при этом стараясь никак не привлекать внимания, что, вообще-то, не очень сочетается друг с другом, но в тот момент он до этого не мог догадаться. Юмалов искал людей для исполнения своего дикого и непонятного ему самому плана. Он шёл, да сам не верил, что сделает это. А всё же шёл уверенно так, с целью и расстановкой. Забавно шёл.

Отойдя уже прилично от своего квартала, Марк наткнулся на нескольких людей, стоящих в тёмном, никак не освещённом переулке. Они о чём-то громко ругались. Слышались мужские и женский голоса. Задумавшись, Юмалов решил, что ему стоит посмотреть поближе. Пользуясь тем, что в ночи его в тёмном тёплом плаще почти не видно, он подошёл довольно близко. Выдохнув, юноша достал из кармана раскладной ножик и крепко сжал его в кулаке. Тем временем подошёл он уже достаточно близко, чтобы рассмотреть участников действия. И каково же было его удивление, когда в одном из лиц он приметил ту самую Полину из психиатрической больницы. Её обступили два высоких и жирных парня, оба притом были ярко-рыжие, отчего напоминали собой парочку клоунов. Они брызгали слюной, как бульдоги, и обвиняли её в какой-то краже.

– Ты думаешь, мы совсем идиоты? Ты заходила в комнату – деньги на столе, вышла – их нет, – гавкали они.

В это же время Полина бегала глазами от одного бугая ко второму, подобно малому дитя, которое ничего не понимает и получает нагоняй за чужой проступок. И хотя кулаки её были сжаты, нижняя губа то и дело предательски подрагивала, намекая на то, что девушка вот-вот заплачет. В то же время взглядом она пыталась показать свою уверенность и даже надменность, и вдобавок к этому властно приподнимала подбородок. Тем не менее девушка была, очевидно, в беде. Замерев ненадолго, Марк посмотрел на нож в своей руке и сделал неловкий шаг вперёд, но тут же и отступил назад. Он никак не мог решиться. Невольно его правая рука приподнялась до уровня рта и мальчик стал покусывать пальцы, сомневаясь. Разок он отклонился назад, желая было уйти, но в итоге решил-таки, кажется, помочь знакомой. И вот, когда он уже дёрнулся, чтобы выйти из тени, мимо него прошла фигура молодого человека, одетого в настолько старое серое, замшелое пальто, что казалось, будто оно видало ещё восстание декабристов. Нисколько не мешкая, парень встал между Полей и мужиками и стрельнул в них спокойным и оттого жутким взглядом.

– Бред! Чтобы Поля да взяла у кого денег? Ни в жизнь не поверю. Оставьте её в покое, – кинул он небрежно, сильно, но слишком акцентируя свои слова, из-за чего речь его казалась громогласнее да так и врезалась в голову.

Повисла неловкая тишина. Казалось, что парочка «клоунов» хотела что-то ответить, да всё никак не могла подобрать слов. Поэтому они несколько мгновений помялись, покусали губы, раздражённо помахали бровями и, наконец, просто-напросто напали на парня, широко размахивая кулаками в разные стороны. Заступник же видно не ожидал атаки и немного растерялся, довольно быстро потеряв свой властный вид. Неловко уклонившись от одновременного удара двух вымогателей, он отпрыгнул назад и выставил перед собой кулаки. Завязалась потасовка.

Дрался герой, как оказалось, не очень хорошо, а потому, спрятав нож в карман, Марк поспешил вмешаться. Влетев в спину двум бугаям, Юмалов смог лишить одного из них равновесия и повалить на землю, в то время как второй отмахнулся и продолжил наседать на парня в сером пальто. В панике, боясь, что упавший сейчас встанет и у них уже не будет шанса (Марк всё-таки тоже дрался паршиво), мальчик стал со всех сил пинать мужика по бокам и лицу, не давая ему подняться и прийти в себя. В тоже время он боялся показаться в глазах Полины жестоким и подлым, а потому пытался не доводить до крайности, так что бил как бы не хотя и, только почувствовав, что ближайшие десяток секунд этот человек не поднимется, тут же отошёл.

Так, теперь нужно было разобраться со вторым. Обернувшись, он увидел, как неизвестный парень, зажатый в углу, стоял и пытался защищаться от падающих кулаков противника. Судорожно метнувшись туда и сюда, вперёд и назад, и даже куда-то в бок, Юмалов всё-таки понял, что надо было бежать на помощь и рванул уже целенаправленно в сторону дерущихся. В пару прыжков он оказался за спиной тяжеловеса и с силой пнул его в спину, при этом нанося удар так, как его учили в секции карате, а не как били те «неудачники» в психбольнице. Откровенно сказать, он в этот момент ехидно посмеивался над теми парнями из психушки и был очень самодоволен, совершая удар. Толстяк ойкнул и обернулся, сморщенный и скукоженный от боли, как чернослив. В эту секунд парень, которого спасал Марк, отпрыгнул в сторону, подхватил с земли какую-то длинную палку и напал на растерявшегося мужика. Орудуя деревяшкой, словно шпагой, он в несколько коротких ударов выбил весь дух из врага и повалил его на землю. Тем временем уже второй громила поднимался с земли, но бесхитростный удар палкой по голове заставил его лечь обратно. Переглянувшись и не говоря друг другу не слова, подростки побежали из этой подворотни куда подальше – все втроём.

Спустя несколько минут они остановились отдышаться.

– Марк! – вскричала Полина, с удивлением смотря на мальчика.

– Э-э… да, – как-то неуверенно отозвался юноша.

– Ах, да, вас, наверное, познакомить надо, – торопливо и возбуждённо продолжила девушка. – Константин, знакомься, это Марк, он со мной лежал в психушке, тоже псих. Марк, как ты уже понял, это Костя Сотин – мой хороший друг, а также хороший человек, хотя, если честно, и может показаться, что он мудак, – она улыбнулась.

– Мудак? Ладно, не важно. Приятно познакомится, – парень протянул руку Юмалову и стрельнул в него своими серыми, пугающе безразличными глазами.

В ответ Марк громко хмыкнул и оставил протянутую руку без внимания.

– Ты чего тут делаешь? Я думал, ты всё ещё там, – строго произнёс Юмалов, смотря на Полю.

– Но ведь ты сбежал, и я подумала, что тоже могу. Скучно ведь там, сам знаешь, – она пожала плечами.

Марк немного помолчал, мрачно обвёл взглядом двух друзей и торопливо бросил фразу:

– Так или иначе, я ухожу.

– Чего-о? Уже?

– Удачи, – спокойно отозвался Константин, и Марк улыбнулся ему.

На том они и разошлись. Когда Юмалов уходил, то заметил, что те двое что-то обсуждали и, кажется, спорили. Спустя десять минут мальчик наткнулся на уже довольно старую проститутку, которая пристала к нему с предложением своих услуг. Посмотрев на неё, он вдруг вспомнил, зачем вышел на улицу. Вмиг мальчик помрачнел и погрустнел, его дыхание стало тяжелее и обрывистее. Не замечая изменений, путана всё продолжала щебетать. А он даже и не думал, а так – тормозил неизбежное. В итоге, конечно же, он решился. Ножик блеснул в свете ночного фонаря и с трудом, как бы нехотя, вошёл в горло женщине, а затем вдруг стал куда легче и охотнее проникать глубже, словно распробовав вкус крови. Вязкой паутиной полилась чёрная жижа из её складчатой, просаленной шеи. Не разбирая своих действий, в некой бесконечной панике и полном забвении, напоминающем лунатизм, Марк перерезал ей горло, повалил на землю и вспорол живот. Затем он лениво и безразлично обвёл своим взглядом дорогое на вид кольцо, а также ожерелье, висящее на шее убитой. Тогда он решил, что должен сделать ещё кое-что. Хотя это, несомненно, чистейшая ложь, ведь ничего Юмалов в тот вечер не решал и вообще его тогда не было – одно лишь опустевшее тело сотворяло странные, бесчеловечные вещи. Окровавленными руками он сдёрнул с неё украшения, достал бумажник, а затем завернул это всё в нашейный платок, принадлежащий проститутке. Он оставил этот платок лежащим на рваных краях разошедшегося в стороны живота, чтобы, когда нашли тело, полицейские поняли, что он делал это не ради денег и ограбления, а во имя других целей. «Но каких?» – подумал Марк и, шатаясь, побрёл по улицам города, не разбирая дороги и не заботясь о том, чтобы не быть пойманым. Его разум затуманился, он словно находился в бреду и всё никак не мог осознать, что только что сделал. В дальнейшем это событие почти полностью выветрится из его разума, забудется им, словно очередной ночной кошмар. Впрочем, в ту же самую ночь он встретил ещё одну ночную бабочку и убил её точно так же, как предыдущую, точь-в-точь. Именно поэтому второе своё намеренное убийство он позабыл в ту же самую ночь, оно попросту смешалось с первым и превратилось с ним в одно целое. Две и без того безликие девушки были проглочены и переварены городом, и ничего не изменилось… наверное.

Марк и сам не понял, как оказался на набережной. Там было пусто. Лишь лазурный туман всё вокруг накрыл собой, как паутиной. Полная луна с трудом пробивалась через толстые и ленивые туши туч, освещая воду, которая местами уже освободилась от гнёта льда. Перепрыгнув через невысокий парапет, Юмалов спустился к воде и опустил свои руки в холодную, безвольную реку. Он хотел их помыть, но, увидев своё отражение, замер. Оно смотрело с издёвкой, даже со злобой и неприкрытой насмешкой.

– Убийца, сумасшедший маньяк, – произнесло оно.

Тишина. Одна секунда, две – и звонкий всплеск, заглушивший ненадолго треск кузнечиков и далёкие гудки автомобилей.

– Неправда! – Крикнул Марк после того как с силой ударил по своему отражению в воде. А по реке медленно расползалась блестящая серебром рябь.

– А кто ты тогда?

– Кто я? Ха… – он усмехнулся и тут же осунулся лицом. – Кто же я? Что я тут делаю, боги мои? – он схватился за голову.

– Ты убийца. Ты пошёл на улицу и убил жалких кукол, безликих и ни на что негодных. Для кого? Для войны с ним, неужели? Это просто смешно, смешно! Убивец.

– Нет же, нет! Я не убийца, я всего лишь я или никто, но… но ты врёшь.

– Так и есть, так и есть. Ты безликое существо, птица без перьев. Ты сковал сам себя, ты запер свой разум в клетку…

– Что же мне делать…

– Освободиться из клетки! Выйти из неё и увидеть мир таким, какой он есть, увидеть настоящим себя. Чтобы отпереть эту клетку, нужен ключ. Куда ты его дел? Ты знаешь, мы оба знаем это. Он там… в изнанке. Посмотри на нас сквозь неё. Посмотри же, Марк! Глядишь узнаешь, кто ты.

– Нет… Нет! – он закричал и испуганно отпрыгнул от воды. – Я не могу, это безумие. Ни за что, я ни за что не посмотрю на свою душу, – он нервно рассмеялся, – я и так прекрасно знаю, что увижу там. Но всё это лишь вздор, это ничего не значит. Я… я буду свободным – это главное, я освобожусь через стремление и любовь к смерти. Надо лишь доказать, что мой дух сильнее его духа. И тогда – свобода. Только так. Ты понял меня? Я не убийца, я libéré…