Текст книги "Бессилие и ужас в театре кукол (СИ)"

Автор книги: Максим Ставрогин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Неожиданно откуда-то сверху послышался язвительный смех. И смеялись именно над этим несчастным человечком, и он прекрасно это понимал, отчего Марку было ещё противнее и гнуснее. Мальчик уже совсем обмяк, когда руки вдруг отпустили его голову и резво схватили за горло. Острые когти вцепились в его кожу и перекрыли воздух. От неожиданности и испуга он тут же проснулся. Тёмная, неразличимая в ночи фигура стояла у его кровати и душила мальчика. Поначалу Юмалов был шокирован и просто смотрел, но уже через пару секунд пришёл в себя и, схватив подушку, лежащую на полу рядом с кроватью, стал отмахиваться ей от врага. Несколько раз получив по голове перовым мешком, душитель отпустил горло Марка и резво убежал, при том куда-то совсем недалеко – шаги заглохли почти сразу. В блоке снова воцарилась тишина. И сколько бы Марк не осматривался, всё было нормально. Спустя время он успокоился, откинулся на кровать и задумался.

«А вообще-то это было не так уж и больно», – подумал он, положив пальцы на шею. Почему? Немного подумав, Марк вспомнил, что с новым уровнем все его характеристики с единички поднялись на двойку. А ведь он совсем забыл про эту нелепость, засевшую на краю его зрения. Он просто забыл об этом, как о ненужной, издевательской вещи. Неужели эти раздражающие цифры как-то влияют на реальность? Наверно, он слишком несерьёзно относился к ним… Ему казалось, что это лишь глупая блажь автора, добавленная для каких-то неведомых целей, но может быть за этим что-то есть? Марк поднял подушку-спасительницу над собой и посмотрел на неё. «Кажется, я впервые рад тому, что у меня аллергия на перо и мне подсунули тебя, перового демона, так что пришлось скинуть твою тушку на пол и спать так… Иначе ведь совсем нечем было бы отбиваться… хотя разве не мог я пытаться бить кулаками? Было бы даже эффективнее. Кажется, я просто растерялся. А вот если бы тебя всё же не было, то сразу бы зарядил ему кулаком. Тьфу! Не-е-ет, всё-таки ты чистейшее зло, так что вали-ка обратно на пол, – и небрежно кинул её в сторону. – Ну да ладно… Чипсов хочется. И стоило ли сопротивляться? Будет ли у меня ещё шанс умереть?».

Утром он поднялся совсем уставший и побитый, ввиду ночных приключений. Но тем не менее пытался не подавать виду и казаться крепким, сильным, непогрешимым. И с самого утра, даже до завтрака, произошёл забавный случай, сумевший слегка развеселить Марка. У входа в туалет, что располагался аккурат напротив их палаты, и который можно было лицезреть даже не вставать с кровати, стоял мужчина. То был скрюченный, дряхлый старичок-азиат с ходунками для пожилых людей и тонким, как палочка, телом. Прямо с самого утра на него кричала Двойка, ругая за то, что он опять курил в туалете. Когда же это действо кончилось, дед медленно развернулся в сторону нашей палаты и посмотрел на Белого.

– Это ты ей сказал, да, гад? – злобно выплёвывая слова и как бы отрезая у них заднюю часть, провыплёвывал он.

– Чего? – удивлённо воскликнул Белый, который в этот момент читал взятую на время у Марка книжку.

– Я знаю, это ты ей сказал, что я курил!

– Ничего я не говорил.

– Ты! Ты, ты сказал! Я знаю.

– Да я же спал, – растерянно проговорил парень, пока вся остальная палата посмеивалась и наблюдала, при том не сдерживаясь даже ради приличия.

– А как она узнала тогда? Ты, ты сказал.

– Да просто запах сигарет учухала, наверняка!

– Ишь ты! Я теперь за тобой слежу, гад, я тебя научу манерам, – прохрипел дед и, чуть приподняв ходунки в воздух, пригрозил ими парню.

И весь – буквально весь! – оставшийся день этот жуткий старикашка ходил со своими ходунками за Белым и сверлил его спину взглядом. Дошло это до того, что парень испугался лечь спать, беспокоясь о том, что безумец задушит его ночью.

Когда эта сцена уже начала подходить к концу, Марк заметил миниатюрную девушку, точнее, даже девочку, что стояла недалеко от старика и, прикрыв рот руками, тихо посмеивалась. Она была очень светленькая, отчего её лицо, даже несмотря на то, что было не очень-то симпатичным и даже местами дурноватым, казалось невероятно открытым и добрым. Однако глаза её выдавали какую-то усталость и отрешённость, впрочем, не лишены они были и доли любознательности, так идущей любому живому существу. Девочка эта, прежде чем уйти в свою палату (а все палаты были двух типов: мужские и женские), с интересом посмотрела на Юмалова, такого бледного, по-странному спокойного и задумчивого, словно тот был не от мира сего. Сам же Марк тоже не оставил без внимания эту встречу, которая была для него несколько странной. Дело в том, что он, обыкновенно, как и все юноши, если уж говорить честно, любую встречную девушку воспринимал как потенциальную свою девушку и отталкивался от этого. Но в этот раз он подумал о том, что непременно хочет видеть её своим другом. К слову, друг для Марка был важнее любой девушки, что лично ему казалось очевидным, ведь дружба менее требовательна и лжива, гораздо более долговечна и в целом даже более приятна.

Чуть позже, уже после завтрака, они встретились вновь. Юмалов прохаживался вдоль коридора и рассматривал свой интерфейс. Ничего там не было интересного. «Ур – 2», ниже буковки: «С, Л, В, У», что он воспринимал как «Сила, Ловкость, Выносливость, Удача», и рядом со всеми этими буквами стояла одинаковая цифра – двойка. Способность была одна, всё та же, которую он, впрочем, пока не решался использовать. А также там было задание: «Разозлить Романа Петрова».

– Роман… тот, что ли? С палаты? Это ещё зачем? – тихо шептал Марк, разговаривая с самим собой, когда к нему неожиданно подкрались с сзади.

– Привет! – это была давешняя девочка. – Меня Полиной зовут.

– Марк, – слегка растерявшись произнёс Юмалов. – Приятно познакомиться.

– Да-а… едва решилась, честно говоря, подойти. Надеюсь, что не пожалею.

Вот так незамысловато началось их знакомство. Совершенно обычно, так что Марк и представить не мог, что этот человек отыграет в спектакле именно такую роль.

– Тоже на это надеюсь, – сухо и немного резко ответил мальчик. – Однако зачем ты это сделала?

– Что? Подошла? Ну, скучно тут, а ты показался человеком интересным, – она пожала плечами.

Марк немного улыбнулся, и они стали уже вдвоём ходить взад и вперёд по коридору, да говорить обо всяких не очень-то интересных либо важных вещах.

– А сколько ты тут уже находишься? – Спросил Юмалов.

– Месяцев шесть, но это я тут уже во второй раз. До того, где-то пару лет назад, тоже с полгода пролежала. – Сказала она и, увидев, как Марк поморщился, поспешила добавить, – ну, жить тут не так уж и плохо, я должна сказать.

– Это почему так?

– Кормят бесплатно, крыша над головой, вон, даже баню топят. Кстати, завтра, говорят, ваш блок пойдёт, может, отдохнёшь, а то выглядишь ты очень и очень больным.

– В баню-то? Что-то мне это не нравится… Ладно, не важно. Так значит, вне больницы у тебя какие-то проблемы с…

– Едой да крышей? – Перебила девушка Марка. – Есть немного. А порой очень даже и много… ну, проблемы, они ведь у всех бывают?

– Ах! Господи, несчастное ты существо! Мне тебя стоит пожалеть? – Марк произнёс это довольно оскорбительным и грубым образом, но Полина, кажется, и не заметила этого, увлечённая чем-то другим. Однако сам же Марк устыдился своих непонятно откуда взявшихся раздражения и злобы. – Ну да ладно, красавица, извини.

– Эй, я надеюсь, ты ко мне подкатывать не собираешься? – встрепенулась она и недовольно посмотрела на юношу.

– Ну уж нет, мне одного раза уже хватило. Больше не надо, спасибо, – как-то лениво сказал Марк и припал лицом к окну, высматривая там старую женщину, говорящую с самой собой.

– О, расскажи об этом! Окажи услугу, пожалуйста, а то я уже и не знаю, о чём поговорить можно, а обратно в палату мне та-а-ак не хочется, там все эти бабульки такие жуткие… лучше уж разговаривать… да, разговаривать. Но, – она поспешила добавить, – я, конечно, не настаиваю. Если не хочешь – не надо.

– Ну… что сказать? Знаешь, как оно бывает? Вот в какой-то момент, лет в тринадцать наверное, тебе внезапно начинает казаться, что ты уже достаточно взрослый для отношений и тебе они срочно-срочно нужны, прямо-таки жизненно необходимы. И в это время ты начинаешь искать любой удобный случай. Так и я нашёл себе какую-то неизвестную девчонку. Мы поговорили с ней пару дней в интернете и пошли в кино. После кино я сразу же ей и сказал: «Ну, я тебя, наверно, люблю», а она в ответ: «Я тогда тебя тоже», – тут Марк не выдержал и рассмеялся, сбившись с повествования. – Так и начались эти до ужаса нелепые отношения. Первую неделю мы просто гуляли и даже почти не говорили друг с другом. Просто выйдем на улицу, пройдёмся туда-сюда, минут пятнадцать максимум, и по домам. А чуть позже, спустя время, мы остановились в каком-то переулке, и я понял – надо целовать. Целую. Ещё целую и думаю: «А когда надо остановиться?». И не понятно ничего от слова совсем. И вот стоим, целуемся уже больше часа, мне уже неловко настолько, насколько это вообще возможно. И в голове повторяется: «Когда там уже хватит? Не слишком ли? Ну, она вроде не останавливает, значит нужно ещё». А потом у неё звонит мобильник. «О, это мой парень», – говорит и спокойно так начинает с ним разговаривать.

– Серьёзно? – Девушка рассмеялась и стала неуверенно крутить в руке колпачок от ручки.

– Да-а, а это только начало истории. Весело, конечно, сейчас вспоминать, я тогда ещё совсем ребёнком был. Хотя и сейчас тоже…

– А сколько тебе лет?

– Не помню… может… ну, наверняка больше тринадцати, и я почти уверен, что меньше восемнадцати, – пробормотал он торопливо, всё ещё прижимаясь к окну и сверля его взглядом.

Вдруг позади послышался шум битого стекла. Марк с Полиной разом обернулись. У будки стояла Единица и, будто каменная гаргулья, смотрела на разбитые колбочки под её ногами. В колбочках этих были лекарства для больных, которые должны были их успокаивать, но теперь все они растеклись по полу. Видно, кто-то из пациентов неаккуратно прошёл мимо, пока Единица несла это в будку, и толкнул её. Несколько секунд ничего не происходило, а потом женщина выгнулась, заломала себе руки и истошно завопила, как вопит сирена. «Наверно, именно так гаргульи и должны кричать», – подумалось Юмалову. В какой-то момент она уже настолько выгнулась, что Поля испугалась, будто Единица вот-вот себе сломает спину.

– Да как вы смеете! Дрянь, ублюдки, гады, дерьмо, дерьмо! Я тут постоянно спину ломаю, получая одни лишь ругательства в свой адрес, а вы мне всё портите, сволочи! Ненавижу! Даже, сука, донести это сраное дерьмо не дадите спокойно! Вы меня подставить хотите! Вы меня все ненавидите! Это бесчестно! О, где же в этом мире находится че-е-е-есть, – кричала она. Затем Единица вдохнула в лёгкие побольше воздуха и заорала с новой силой. Скоро Марку стало скучно это наблюдать, и он вновь отвернулся к своему окну.

– Так… ты же сказал, что это была не вся история?

– А, да. После того случая я сразу бросил эту девчонку, а через пару дней мне написал её парень. Было что-то в духе «Эй, петух, побазарим один на один?». Как-то так, я не помню, но я тогда лишь глаза закатил, прочитав. Недолго думая, пересылаю ей это. Она говорит: «Просто заблочь его». Почему-то сделал, как она сказала, даже не задумавшись. А чуть позже выяснилось, что этот парень и куча его дружков меня ищут. Они караулили меня у школы, следили за мной, пытались выяснить, где я живу. Для меня всё было скорее игрой, и три дня я прятался от них, будто в фильме про шпионов. Но… на третий день одиннадцать человек встретили меня на выходе из подъезда.

– О боже! И как закончилось-то?

– Было три человека, которые вышли именно разговаривать. Сам парень и два его друга. Один из них лишь постоянно поддакивал всему, а второй непрерывно болтал что-то невразумительное и повторял одну и ту же фразу: «Нельзя лезть к чужой девушке».

– А сам этот парень-то чего?

– Он просто стоял. Даже чуть позади двух других и лениво осматривал траву под своими ногами. Мне почему-то кажется, что ему всё это даже не надо было, его просто заставили друзья. Это читалось в его глазах, хотя, признаюсь честно, я тогда был слишком напуган, чтобы читать что-то в чужих глазах, но не слишком, чтобы нагло улыбаться, из-за чего чуть не началась драка. Благо мы всё-таки разошлись мирно, а я так и не понял, зачем это было… наверное, чтобы самим себе показать, что они не оставили дело просто так, не решённым. М? Как думаешь?

– Наверное… Эй! Почему ты постоянно в окно смотришь? Смотреть надо в глаза, когда разговариваешь. Что там?

– Видишь старушку? – к тому времени уже наступил вечер и улыбающаяся женщина вновь начала свой длинный монолог с отражением.

– Вижу.

– Нравится она мне.

– На мою маму похожа.

– А что она? Хорошая была женщина? Расскажи о ней, что ли, – он только чуть позже задумался о том, почему сказал именно «была», словно уже заранее знал всю историю.

– Мать моя… такая же, как и у всех, мне кажется. Я ещё помню себя совсем маленькой, в такой же маленькой квартире, и до того там много людей было! И вечно внутри стоял запах человеческих тел, их пота и гомон такой, даже ночью. Днём же мне и побираться приходилось… ну да пустое оно! Тебе про это слушать, наверно, неинтересно, ты прости.

– Нет, я с удовольствием всё выслушаю, – а ему и правда хотелось послушать, так что это сказано было не из простой и сухой вежливости, как то обычно бывает.

– Так вот. Мать моя тогда ещё пыталась то туда, то сюда, где подзаработать, где даже и украсть. Она, впрочем, родила меня: ещё молода была. Молодая и красивая, куда же ей было идти, кроме как в проститутки? Оно и ладно, я не осуждаю, никто не осуждает, помимо дураков, все это понимают. Да вот только оно как бывает?.. Все деньги стали уходить на платья, косметику и прочие «завлекаловки» для клиентов, не так ли? Та-ак. Жизнь сильно лучше не стала, а страдали мы уж чуть ли не больше. Очень мне это напоминает историю Сонечки Маремеладовой у Достоевского, читал, может? Она там тоже… за сущие копейки свою душу продала, жизнь свою на заклание положила. Грустно это… ну да ладно. Я хотела сказать тебе о том, что после этого, хотя толку-то и не было, мама посчитала себя героиней. Ну и ладно, пускай хоть такая радость у неё будет. Да вот только, когда человек считает себя жертвой, полагает, что на заклание себя ради других положил и всё-превсё отдал, он ведь и на мир иначе смотрит. Такие люди, которые считают себя благодетелями, хотят, чтобы те, кого они «спасли», пресмыкались перед ними, и всю-всю жизнь свою благодарны были, и на коленях от этих благодарностей ползали, ноги вылизывали. Едва ли такое когда бывает… вот эти люди и выходят из себя, в истериках кричат, покоя с миром не находят. Мать моя такая же была. До того себя довела, что и померла скоро. Оно так, я думаю, вообще с большинством родителей. Многие случайно, в молодости, рожают. И, думаю, так: «Я ребёнка родил, дал ему жизнь, молодость на него свою погубил – всё ему отдал, а это значит, что он ныне мне должен быть весьма и весьма благодарен! И вообще даже не просто благодарен, а рабом моим, фактически как… как шкаф! Я шкаф купил, пускай он выполняет все мои прихоти, так?». Но никто, никто! Не допускает и мысли о том, что дети ничего этого не просили ни-ко-гда. Дети – это не неблагодарные существа, не понимающие вложенных в них жертв, а… а сами жертвы, на которых навешивают груз ещё больших жертв. И всё так и идёт: жертва на жертве, а толку да смысла – ноль. Грустно это, очень грустно!

– И совсем это не грустно, – возразил он, но не потому, что действительно был не согласен, а потому, что ему захотелось не согласиться. Часто такое бывает у людей: что-то может быть не так с лицом собеседника, а цепляются они к его словам. – Это – никак. Оно просто есть, а уж грустный характер ты этому сама придумала. Грусти не существует до тех пор, пока тебе в голову не взбредёт, что ты её чувствуешь. Ты создаёшь её себе сама.

– Наверное, – автоматом ответила Полина, хотя было видно, что она никоим образом не вслушалась в слова Марка, с головой погружённая в свои воспоминания. А затем, будто бы задумавшись немного над его мыслями, произнесла. – Стой, ты случаем с Костей Сотиным не знаком? Нет? Хм… Не говори такой фигни больше, меня аж передёргивает. Одного стоика и так хватает с головой. Хоть ты таким не становись, – и усмехнулась какой-то шутке у себя в голове.

Марк кивнул и скоро они разошлись. В тот день он решил, что Поля девушка умная и довольно приятная, но общаться с ней он решительно не может. Почему? Он и сам того не знал, хотя догадывался. Она виделась ему похожей на него же. А себя он, скажем прямо, считал умным. Да и кто же не считает? А два похожих человека, которые притом ярко выделяются среди других жителей мира и почитают себя за умных или по крайней мере разумных, никогда не могут сразу сойтись. Они могут сидеть друг напротив друга и первое время, может, даже с интересом друг с другом говорить, и даже второе время! но весь этот разговор будет непременно сопровождаться неприятнейшим чувством, будто бы всё, о чём они говорят, они слышали уже многие тысячи раз, и всё прекрасно знают, и всё прекрасно понимают. И всё об одном будто бы. Всё об одном. Это чувство напоминает наиболее остального, наверное, мастурбацию. Когда говорят два похожих и притом неглупых(а может и глупых тоже) человека, они словно ублажают сами себя. В общем-то, сложно объяснить это чувство, и Марку это сделать так и не удалось. В любом случае, сколько он ни пытался, но оно никак не давало ему сблизиться с Полиной. Хотя сама Полина была бы не прочь пообщаться получше и узнать больше, потому как бледное лицо Марка странным образом не выходило никак у неё из головы, вызывая очень… неприятные мысли, и ещё долго это лицо встречалось ей в кошмарах, особенно после.

Впрочем, в тот же день они встретились ещё раз, правда, случайно, уже перед самым отбоем. Марк сидел на кожаной лавочке, одиноко стоящей у стены, и смотрел в пол. Девушка шла в свой блок, но остановилась, заметив юношу. Несколько секунд она стояла над ним, зависнув, а затем заговорила.

– Знаешь, я тут подумала, почему бы тебе не написать книгу? Ты вроде упоминал, что уже пытался. Почему-то мне кажется, что у тебя бы интересно получилось, – как только Полина сказала это, Марк ужаснулся.

Оцепенение сковало его тело. Вены на висках вздулись и забились мыслями: «Он управляет ей! Управляет! Ни с того ни с сего не могла она это ляпнуть. Боги, так это значит, теперь это точно значит, что все вокруг – куклы в его руках. Нельзя верить, никому нельзя. Но… какое же несчастное дитя! Она даже и не понимает, что находится в его власти, что не управляет собой. Может, её вообще не существует? Может, она вообще не человек? Быть может, в этом мире только я и мыслю?». Так думал Марк, и мысли его были кипящими, рваными, будто у безумца. Но, несмотря на это, он решился ей ответить:

– Если я напишу книгу… то согрешу перед человечеством. Я не смогу написать то, что толкнёт людскую расу и культуру вверх, а значит, дам ей лишь лишний груз, который будет всё сильнее тянуть её вниз. Людское общество и так находится в состоянии неумолимого декаденса, и любая книга будет только ухудшать это положение. А камешек на камешек – там и горе недалеко появиться… Было бы лучше вообще подчистую стереть человечество, его культуру и отстроить заново. Так было бы даже проще, – Марк задумался, и, будто лампочка, в его голове загореласьИдея, которая позже превратит мальчика чуть ли не в мономана.

И полностью погружённый в свою идею, Марк замолчал, замер, раскрыв широко рот и уткнув глаза в землю. Это продолжалось несколько долгих секунд, во время которых Полина немного хмуро оглядывала мальчика, пытаясь понять, что с ним не так и почему его вид такой жуткий.

– Ты очень странно говоришь, Марк. Словно и не ты вовсе, а твоими устами управляет кто-то другой.

Эти брошенные Полей слова вызвали у Юмалова глубочайшее потрясение. Он прикрыл рот руками и с ужасом посмотрел на девушку. Несколько секунд длилось напряжённое молчание, после чего он вдруг развернулся и убежал, повторяя при этом себе под нос: «Нет, нет, быть не может, нет».

Когда же мальчик вбежал в свою палату, то чуть не врезался в массивную фигуру Ромы, смотрящего на него с нескрываемым презрением.

– Малина, знаешь, чё меня в тебе бесит?

– Что же? – едва сдерживая раздражение и злобу, спросил запыхавшийся Марк.

– Твои нравоучения.

«Это он к чему? Это он с чего вдруг? Да я ему вообще ни слова ни сказал за всё это время. Понял, я понял! Не его слова это были, его устами говорил автор. Вот же… да пошёл ты! Как же… как же я тебя ненавижу», – уткнув лицо в одеяло, думал Марк спустя пять минут и всё время злобно рычал, отчего соседи по палате поглядывали на него с недоумением.