Текст книги "Бессилие и ужас в театре кукол (СИ)"

Автор книги: Максим Ставрогин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Начался урок. В класс, немного опоздав, вошла учительница: жирная неопрятная женщина сорока с лишним лет. Только войдя внутрь, она взяла со стола мел и стала выводить на доске слово: «Мечты», а затем несколько раз с усилием зачеркнула его.

– За-по-мни-те! Тернии почти никогда не доводят до звёзд! Запомнили? За-по-мни-те! И мечты – это хорошо, но не переусердствуйте, а то во взрослой жизни вам будет тяжело. Тя-же-ло! Запомнили? – она всегда входила в класс и начинала с этой фразы, даже несмотря на то, что была учителем физики.

Как и обычно после этих слов, она на минуту замолкла и опустила голову вниз, к груди. Стало слышно её тяжёлое дыхание. Так продолжалось опять-таки с минуту, а затем, когда учительница уже хотела приступать к самим занятиям и учить нас, наконец, физике, дверь в кабинет вдруг отворилась, и внутрь вошла престарелая женщина – учительница литературы, которой мальчик вчера сдал вместо сочинения лист, испачканный чернилами.

– Марк! – рявкнула она, держа в руках это самое сочинение.

– Я тут…

– Поди сюда!

Он послушно встал из-за парты и, слыша за спиной смешки одноклассников, подошёл к учителям. Тяжело дыша, будто едва воздерживаясь отчего-то, учительница вновь посмотрела на лист бумаги, а затем покачала головой. После она важно откинула голову назад и наконец заговорила.

– Та-а-а-лант! – закричала она так сильно, что из её рта полетели слюни прямо в лицо мальчика. – У не-е-го талант! Вы посмотрите на это сочинение! Посмотрите же! Я такого ни разу в своей жизни не читала! Никто у нас так не пишет! Это талант. Самый что ни на есть настоящий талантище! Бог ты мой, мальчик, я без ума. Ты должен продолжать писать, не хочешь написать книгу?

Юмалова передёрнуло. Он поморщился и поспешил ответить.

– Эм… нет, честно говоря, – сказал Марк, но его, кажется, и не слушали.

– Умничка! А вы только посмотрите! – она показала учителю физики работу Марка, на что та вальяжно одела очки и стала медленно водить взглядом по измазанному чернилами листу, делая при этом очень важный и, так сказать, «умный» вид. Однако Марк стал беспокоится, увидев в глазах учителя литературы что-то странное: презрение и даже злость. Они появились там после того, как мальчик отказался от написании книги. Но женщина ведь его даже не услышала. В общем, создавалось ощущение, будто это и не её глаза вовсе.

– А я, – начала учитель физики, – всегда говорила, что все талантливые люди – обязательно личности неприятные. Во-о-от! Чтобы что-то хорошо делать, надо быть подонком. Вот и Марк… видите, какой он талантливый? Это всё потому, что он очень неприятный ребёнок, не имеющий в душе своей и капли добра, совсем не понимающий других людей. Вы все́, – она сделала сильный акцент на слове «все» и даже подняла кверху указательный палец, – мои ученики, очень талантливые, я должна заметить! Вообще в наше время очень много талантливых детей, все́ дети талантливые. Талант на таланте, блядь…

Весь этот разговор был до такой степени нелеп и невыносим, что Марку срочно пришлось искать способ отвлечься от него. И он решил, по глупости своей, снова активировать способность. Поначалу всё было точно так же, как утром: весь класс вывернуло на иную сторону и заполнило густым туманом, после чего в нос ударил мерзотный запах. Спустя пару мгновений пелена стала спадать вниз, и мальчик смог рассмотреть, как выглядели «другие» версии его учителей. Та старушка, что принесла его работу, превратилась в безжизненную мумию: совсем мёртвую и ничем не похожую на живого человека, ничем не выдающую свою обыкновенную живость, которая мальчику всегда казалась какой-то восковой. В целом всё выглядело так, будто кто-то ограбил музей и принёс в класс древнею мумию. Сначала Юмалову это показалось даже забавным, а затем что-то надавило на его горло и тоска ударила по глазам, заставляя их намокнуть: эта женщина постоянно куда-то бежит, пытается успевать жить и за себя и за других, а внутри давно мертва. В сущности, эта несчастная душонка лишь носит на спине свой же труп, вот и всё. А вот учитель физики напротив стала ещё толще, чем была в реальности: она превратилось во что-то похожее на гигантскую личинку с детским лицом и маленькими-маленькими глазками, в которых стояли слёзы и гной. Вдруг эта зелёная личинка размером с гиганта дёрнулась, со скрипом повернула свою голову в сторону юноши и посмотрела на него, сквозь слёзы, таким жутким и ненавидящим взглядом, что Марк вздрогнул.

Тем временем действие способности уже подходило к своему окончанию. Из-за этого, своей дрожащей и длинной лапой, мальчика стало дёргать за плечо любопытство, и подпрыгивало, подпрыгивало за его спиной. Ой, как же оно хотело, чтобы он повернулся и посмотрел на класс, но нет – он испугался. А спустя секунду: всё, действие способности окончилось, мир вернулся в нормальное состояние. Он выдохнул и едва устоял на ослабевших ногах.

Далее же урок проходил очень скучно и буднично, разве что на одной из перемен Марк услышал, что Юля, про которую вчера болтала вся школа, удавилась. Более ничего интересного не было, и Марк умирал со скуки. Сидя за партой и зевая, мальчик смотрел в окно и тихо шептал:

– Вот хорошо тебе, ты можешь просто написать: «Он просидел на уроках ещё три часа, а затем пошёл домой» – и продолжить своё повествование, а мне – сиди тут и мучайся…

Он просидел на уроках ещё три часа, а затем пошёл домой, но на выходе из школы его поджидала парочка школьников постарше. Один из них с улыбкой посмотрел на Марка и произнёс: «Ну здравствуй, крашеное чепушило». Марк не знал, что значит чепушило, но знал, что его выкрашенные в яркий цвет волосы никому не нравились от слова совсем, впрочем, он только потому их и носил, что их вид бесил окружающих. Никак не отвечая на оскорбление, Марк подошёл к парню и, слегка наклонив голову, заглянул в его веснушчатое лицо. Тот удивлённо нахмурился, чувствуя что-то не ладное, и сделал шажок назад. Марк же глубоко задумался: «Чего мне их бояться, если весь этот мир ненастоящий? Почему я вообще должен что-то чувствовать, если всё вокруг не более чем какой-то картон? Да и не просто картон, а лишь воображаемый картон!». Подумав так, он отклонил голову назад и смерил парочку взглядом. Затем почесал подбородок и вобрал в полость рта слюны. Плевок, словно белая перчатка, влетел в лицо одного из парней. И пока никто не успел осознать произошедшее, Марк бросился наутёк!

Ловко перескочив через небольшой парапет, отделяющий территорию школы от остального мира, он побежал по тротуару. Под ногами скользил мокрый снег и он очень надеялся, что не подскользнётся. К тому времени за ним уже началась погоня, сопровождаемая яростными криками, полными оскорблений и обвинений в трусости. А призывы остановиться и «принять свою участь» лишь всё более подстёгивали Марка рвать ноги, как только мог. Вправо, в переулок. Там какие-то грузчики разгружали большую фуру. Прикусив губу, он изо всех сил вбежал в небольшой промежуток меж двумя мужиками, едва не сбив их с ног. Прямо! Запинаясь и скользя чуть ли не половину пути, он выбежал из переулка и оказался у широкой дороги. Она была заполнена тарахтящими коробками на колёсах. Не рассчитав своей скорости, мальчик не успел вовремя затормозить и вылетел прямиком на проезжую часть. «Ну вот и помирать пора», – подумал Марк, наблюдая, как автобус стремительно мчит прямо на него, словно хищная ракета. Однако каким-то чудом ему удалось в последний момент прыгнуть в бок и уйти от столкновения. Странным здесь было то, что он и не думал о прыжке – просто стоял и ждал, чем же всё разрешится, а тело всё сделало само. Наверняка это были инстинкты, но он чётко почувствовал в тот момент, что не сам управляет своим телом, что разум его лишь узник, а не повелитель. Тем временем погоня не думала прекращаться, так что мысли его не успели углубится слишком сильно. Преследователи во всю свою прыть бежали по его следам, что правильно, а то какими бы они были преследователями, если бы не преследовали? Рядом стояла остановка, на которой как раз остановился автобус, что чуть было не задавил Марка. Недолго думая, мальчик подбежал к нему и запрыгнул внутрь. Двери закрылись. Колёса закрутились. Погоня кончилась.

Усталый, Юмалов сел на первое попавшееся свободное место. Рядом с ним расположилась добродушного вида старушка, и вообще весь автобус был заполнен лишь этими самыми добродушными старушками. И все они были одеты во что-то похожее на халаты. Наверное так удобно. В общем, ехать было спокойно, пока на следующей остановке внутрь не влез пьяный, едва держащийся на ногах мужчина, внешне напоминающий цыгана. Он медленно осмотрел автобус прищуренным взглядом и сел на сидение аккурат напротив Марка. Мальчику тут же подумалось: «Ничего хорошего от этой поездке не жди». И правда, стоило пьянице только заприметить красные волосы Юмалова, как он и сам покраснел. Несколько секунд он водил глазами из стороны в сторону и вверх-вниз, будто бы думая: а не показалось ли ему? Может, только он один это видит?». Убедившись, что волосы и правда красные. Цыган пнул ногу Марка.

– Э-эй! Ты чё, маляр? – спросил он.

Марк не отвечал и старался делать вид, будто не слышит этого человека.

– Ты чё, оглох? Я спрашиваю: ты чё, маляр? – он вновь пнул мальчика

– Не трогай пацанёнка, чего он тебе сделал? – вмешалась та самая доброго вида старушка, сидящая рядом.

– Не ле-е-зь! Он чё, маляр? Почему он так выглядит? Разве такие за нас воевали?

– Где воевали?

– Да на войне, где же ещё?!

В прошлом, при таком случае, Марк бы весь дрожал и старался бы уйти куда-нибудь вглубь автобуса. Сейчас же он скучающе смотрел в окно и просто ждал ближайшей остановки. А вот и она. Раздражённо отдав деньги водителю, он сошёл с автобуса. И вслед ему последовало лаконичное: «тьфу!».

Примерно через час после этого случая Марк оказался дома. Там вовсю проходили приготовления к новому году. А он был уже послезавтра. Весь оставшийся день прошёл скучно и просто, мальчик даже ни разу не использовал свою способность и не удосужился поднять уровень ещё хоть немножко, даже и для интереса. Он был занят своими обыденными делами. Так он сидел в своей комнате и читал «Размышления» Марка Аврелия, как вдруг в комнату вошла его бабушка. Она нагнулась и стала высматривать автора на корочке книги.

– Ага! Дурак! Учишься жить у мёртвого! Он ведь умер! Нельзя у него учиться жить! – закричала она, выхватив книгу, и бросила её в стенку. Под глазом у неё ярко светился фингал. Затем она будто бы опомнилась и принялась поднимать с пола книжку.

– Жизни только у мёртвых и можно учиться, – шёпотом сказал Марк, когда бабушка отвернулась.

Солнце медленно взбиралось на облачную гору. Настало предновогоднее утро. Дедушка Марка был очень счастлив, развешивал по всему залу шарики и «дождики», а также приколачивал к плинтусу мишуру. «Красота!» – приговаривал он. Зайдя на кухню, Марк увидел, как в духовке жарились курица и утка. Они почему-то не были завёрнуты в фольгу или что-либо в этом духе, нет, они просто лежали там. «Наверное, так надо», – подумал мальчик.

Бабушка же, напротив, была очень недовольна буквально всем, что происходило вокруг – это читалось по её глазам. Поэтому Юмалов всеми силами старался не показываться ей на глаза, дабы не раздражать её ещё больше: ему было жалко старуху. Ходя по квартире, она то и дело охала, а иногда и ахала, всем видом показывая свою всепоглощающую усталость. Иногда, когда он уходил в свою комнату, старики начинали кричать и ругаться, думая, что он их не слышит. Но это нисколько не огорчало Марка, потому как было абсолютной нормой.

Так, незаметно, прошёл весь день, в течение которого мальчик просто старался не отсвечивать и тихо читал себе. Было восемь вечера. Совсем опьянев, дед уснул, пока смотрел телевизор. Уже приготовились утка с курицей. Бабушка пригласила Марка за стол. На тарелке красовались ножка от курицы и гречка, запечённая внутри утки.

– А ты есть не будешь? – спросил Марк.

– Нет, у меня пост, я себе отдельно приготовлю позже.

– Ладно, – как-то неловко произнёс он и стал медленно есть курицу. – А почему она с кровью? Будто бы сыровата…

– Не знаю, это твой дед готовил.

Спустя всего полчаса мальчик мучился от такой невыносимой боли в желудке, что искренне желал вспороть себе живот, лишь бы спастись от этого гадкого чувства, будто внутри него эта самая курица ожила и танцевала заули. Порядка часа он пролежал на кровати, изнывая от боли и всё подступающей рвоты. О! Как он ждал момента, когда же его, наконец, вырвет. Однако это не происходило и не происходило. Так что в момент, когда это случилось, он почувствовал, что вместо курицы у него в животе поселилось счастье. Правда, добежать до туалета он не успел – тот был слишком далеко – и вся непереваренная пища отправилась в ванну. А она, по всей видимости, обиделась на это и засорилась. Впрочем, понять её было можно – наверное, ещё никогда из рта Марка не выходило столько мерзости. В итоге в ванной комнате стоял ужасный запах и на её пороге стояла хмурая, злая старушка. Марку было невероятно стыдно перед ней, но в то же время он был безмерно рад, ведь боль стала медленно спадать.

– Извини… – сказал он бабушке, попив воды, но она лишь отмахнулась.

– Иди отдыхай, я всё сама уберу.

Со страдальческой улыбкой, Марк ушёл в комнату и запрыгнул под одеяло. Прежде чем уснуть, он невольно слушал ругательства бабушки, а позже, уже за полночь, громкие маты и крики деда, проклинающего весь мир за то, что его не разбудили на новый год. Так он и прошёл, этот праздник. «Хотя бы не как в прошлый раз», – подумал на утро Марк. Ему, собственно, и не нравилось встречать праздники. Так что всё прошло вполне неплохо.

Спустя пару дней Марка отправили в магазин купить что-то не слишком важное или приметное, чтобы об этом говорить. Однако нужный ему магазин в то время был в самом центре города, возле банка, а потому дорога была долгой. Уже на обратном пути, Марк зашёл в небольшое дешёвое кафе, давно ему знакомое. Подойдя к стойке, он заказал самый дешёвый кофе и шаурму. Затем сел за столик и стал ждать. А по левую от него сторону разворачивалось интереснейшее действо.

– Вы не верите мне? – вскочив с ногами прямо на стол, спросил молодой парень лет двадцати. – А я… а я вам докажу, что не боюсь более смерти! Говорю же вам, что смерть – это ничто. Она вовсе не зло, ведь она естественна; она, может, вообще единственное, что у нас есть, помимо собственных мозгов. Смерть просто забирает нас туда, откуда мы пришли, чтобы дать место новым людей, она не страшна! Слышали про «волю к смерти», а? Все мы умрём и смерть наша – есть жизнь! А вот без неё было бы действительно страшно.

С этими словами он выхватил откуда-то из кармана револьвер, торопливо вытрес из него все пули и вставил обратно лишь одну. Затем прокрутил барабан и приставил дуло к виску. И стоило холодной стали коснуться его кожи, как он разом вспотел. Его рука слегка дрогнула, и он посмотрел на окружающих людей. Они же смотрели на его губы, которые так сильно дрожали, выдавая этим страх в полной наготе его. Парень всеми силами старался скрыть то, что его тело открыто выказывало: боязнь смерти, противоречиво заложенная в нас самой природой и часто так сильно нам мешающая. Марк в ту секунду подумал, что этот страх сравнивает нас – людей – с животными, и именно спуск курка сможет доказать то, что это на столе стоит Человек, а не животное. Настоящий, с собственной волей. Волей, которая превышает силу самой природы и самой жизни.

– Насколько это тяжело… пересилить нашу тягу к существованию? – Спросил он сам себя шёпотом. – Жутко… Но вдруг этот человек не настоящий? Что если им управляет он? Как отличить жизнь от театра, а людей от кукол, если ты родился и вырос на этой самой сцене? – Марк продолжал говорить с самим собой и глаза его, подобно тучам, застилала плёнка влаги. Будь этот мальчик постарше, мы бы увидели в этих слезинках отражение отчаяния, грусти и молчаливого принятие. Однако у него они отражали ненависть и вызов.

В то же время парень с пистолетом всё стоял и обводил присутствующих таким взглядом, что казалось, будто бы в его зрачках уже прорезались рты и кричат: «Вскочите же кто-нибудь и остановите уже эту нелепую сценку!». Но никто не проронил и слова. Потому паренёк прикрыл глаза, вздохнул, сжал челюсть и– спустил курок. Прогремел выстрел.

С этого ракурса Марк мог легко мог разглядеть дырку в виске ещё не упавшего тела Человека и летящие в воздухе кусочки его мозгов. Те самые кусочки, которые составляли всю его личность. Мальчик с замиранием сердца всмотрелся внутрь и увидел целый мир через эту дыру в черепе. Мир и дыра были одним целым. Он смотрел на них, пока они, вдруг не посмотрели на него. После этого какая-то странная сила стала затягивать мальчика внутрь. Незаметно и легко он всем своим телом пролетел сквозь это отверстие и очутился в совсем другом мире. Всё перевернулось, изменилось, исковеркалось… И время будто бы сломалось. Марк крутился вокруг этой дыры, не в силах преодолеть её притяжения, то и дело пролетая сквозь неё. Туда и сюда, сквозь дыру в голове.

Никто не знает, как он добрался до дома. Всё, что помнил Марк лично, так это то, как лежал посреди зала, на полу, раскинув руки и ноги в стороны, и повторял: «Сейчас… я сейчас встану, только немножко полежу и сразу встану. Я просто каплю устал. Правда». А затем всё вновь закрутилось и перемешалось в сплошную кашу. Там, где он был, не было ни будущего, ни настоящего, ничего, о чём можно было бы сказать, был лишь он: молодой и по-странному живой, летящий в космосе и наблюдающий за разноцветным маревом. Кругом происходило ничто, а так же неописуемые события, такие яркие и бесконечные; бесконечные… «Как всё-таки хорошо было бы лежать в комнате, в которой ничего не происходит…» – думалось ему. И всё-то его раздражало в этом странном месте.

1.5 Бесполезное пророчество

1.5

В какой-то момент его бессмысленное и никому не нужное путешествие оборвалось. Он выпал из него, будто на трассе метаразума некто оставил открытым люк, в который мальчик и провалился. Падение его сопровождалось звенящей тишиной. Что есть страх и что есть крик? Марк забыл об этом, забыл о том, что нужно паниковать при падении, и поэтому просто существовал, не думая ни о чём и ничего не чувствуя. В молчании же он и рухнул во что-то тёплое, влажное и мягкое, как перина. Коснувшись земли, Марк услышал всплеск и короткий писк. Было темно. К мальчику стала возвращаться человечность. Скоро он очнулся от своего сна и начал шевелиться. Пока ещё его тело лишь чуть дёргалось и дрожало, ровно как и его разум, но постепенно движения становились всё более активными и живыми. Его пальцы сжимались, стискивая в кулаке нечто, напоминающее слизь, внутри которой ещё и плавали кусочки чего-то твёрдого, но легко крошащегося, как крошки засохшего хлеба. Лежать в этом было приятно и тепло, ведь слизь имела температуру разгорячённого человеческого тела, а под ней покоился пол: тоже мягкий и податливый, но напоминающий по ощущениям скорее кусок свежего мяса.

Медленно Марк приподнялся над землей и сел. Какая-то тяжесть давила на его грудь и едва заметно тянула вниз. Мальчик опустил руки на низ живота и стал медленно вести их вверх. Посреди грудной клетки он нащупал комок шерсти. Сначала, только дотронувшись до него, Марк отдёрнул руку в сторону и весь напрягся, даже шею, и ту мышцы сдавили, будто бы верёвкой. Ему показалось, что нечто гадкое растёт прямо из его груди. Секунду или две он сидел на месте, пытаясь перебороть чувство омерзения, после чего снова дотронулся до комка на груди, но одним лишь мизинцем. Несколько раз он тронул едва различимый в темноте силуэт кончиками пальцев: всеми пятью, по очереди; а затем схватил его и разом отодрал от груди. Перехватив комок, мальчик потискал его, покрутил, повертел и пришёл к выводу, что это не что иное, как дохлая крыса. Видимо, тот писк, который Марк услышал при приземлении, был её последним издыханием. И только осознание этого добралось до заиндевевшего сердца, как Юмалов ощутил себя чем-то вроде неумолимого божественного рока, ниспосланного разгневанным демиургом на провинившуюся крыску. Переваривалась эта мысль внутри Марка недолго, так что совсем скоро он цокнул языком и выплюнул её, мгновенно забыв.

Дальше юноша стал пытаться выяснить, где он находится. Его руки стали, как пауки, ползать вокруг и всё щупать, щупать, щупать. Скоро он более или менее разобрался с этим вопросом. Выяснилось, что находился он в скромном по своим размерам туннеле, потолок которого дышал прямо на затылок Марку в каких-то трёх сантиметрах от него. Стены также были стеснены и неуютно близки, а позади – тупик. Путь оставался лишь один – ползти вперёд. Так он и сделал. Копошась в вязкой жиже, скользя и падая, он медленно двигался вперёд. И со временем окружение становилось, пускай и совсем немного, всё светлее. Скоро Юмалов увидел увядание черноты и воцарение красного света и красного цвета. Нечто бледно-бордовое заливало туннель своими лучами, освещая почти бесцветную, разве что чуть зелёную слизь и красную от крови плоть, спрятанную за ней. Он будто бы полз внутри чьих-то кишок.

Когда появился свет, перед глазами Марка замаячила уверенность, что выход уже близко, но после этого он безостановочно полз ещё час, и ничего не менялось. Странная бесконечная кишка, уходящая под небольшим уклоном вверх.

Путь был долгим и не собирался кончаться, в отличие от сил мальчика. Каждым своим движением он словно выкидывал за свою спину их часть, чтобы те, напротив, толкнули его чуть вперёд, а сами сгинули в глубинах этого туннеля. И к тому моменту, как Юмалов осознал, что выход даже не близко, сил в его теле осталось совсем мало. Нужно было остановиться, чтобы те, кого он бросил, доползли до него и вернулись обратно в тело. Марк так и сделал. Сев на месте, он закрыл глаза и стал тяжело дышать, чувствуя, как невидимые глазу, но живые и разумные частички его сил запрыгивают прямо в широко раскрытый рот и растворяются в лёгких. Отдых был ему необходим. Хоть пятнадцать минут, и юноша уже был бы готов снова взбираться наверх. Но даже этого времени ему не было дано: что-то ползло за ним. Поначалу Марк ощутил это кожей. Но не внешней её частью, а внутренней. На той спрятанной от глаз, обратной стороне нечто стало колоть его и толкать, словно пытаясь поторопить. А затем и уши уловили тихий, почти неслышимый звук, исходящий из глубин алых кишок. Нет, это был даже не звук, а лишь его тень. И эта тень приближалась к Марку. Эта тень приводила в ужас его тело, отчего то кололо маленькими иголками само себя.

– Оно не… мне нужно ползти, – прохрипел юноша губами настолько сухими, что в них въелись и расположились каналы Гранд-Каньона, и сказал он это очень тихо, аккуратно, почти беззвучно, однако губы всё равно треснули. Тоненькие струйки крови полились из ранок, как вода из ключей. Коснувшись их языком, он попробовал кровь на вкус, а затем смазал и увлажнил ею губы. Теперь его рот пах характерным железным запахом, и, учуяв это, существо позади стало двигаться быстрее. – Чёрт.

Теперь Марк точно знал, что ему необходимо двигаться вперёд и просто нельзя останавливаться. Он должен всё ползти и ползти в этой бесконечной слизи… но доползёт ли он? Да и куда? Куда он вообще направляется, какова цель? Было очевидно, что и цели-то толком нет, лишь бессмысленное приключение, от которого было бы так сладко отказаться. Но ему должно было ползти, дабы та неизвестность и опасность за спиной не добралась до него. И от осознания этого сердце Юмалова сжалось и закололо. Если он хочет жить, то должен карабкаться наверх – выбор не то чтобы большой: умри сейчас или ползи в отчаянной надежде на хоть какой-то выход, коего скорее всего и не будет.

– Вот всегда так, – прошипел Марк и стрельнул раздражённым, злым взглядом в пустоту перед ним. Кулаки его сжались до покраснения.

Тем не менее он стал ползти. Молча, хмуро и упёрто вскарабкивался наверх, покуда в нём ещё были силы. Так прошёл ещё один час, пока Марк не осознал, что больше не выдержит и лишь потеряет сознание, если не остановится на привал. Перестав ползти, он лёг на спину. Первое время дыхание его было таким громким и глубоким, что ничего помимо этих вдохов и выдохов нельзя было услышать. Юноша как мог старался дышать спокойнее и тише, но удалось ему это только через несколько минут. Тогда он вслушался. Не сразу, но он услышал существо. И, услышав, понял, что за этот час совсем не оторвался от преследователя, напротив, за те жалкие минуты, что он позволил себе отдохнуть, тот стал ближе.

– Получается, – заговорил мальчик сам с собой, дабы человеческим голосом разогнать полутьму и страх, всё накатывающий на него в последние минуты, ведь в одиночестве ползти по бесконечному туннелю, зная, что нечто жуткое идёт за тобой – это невыносимо. – Если я не отыщу выход, то Оно до меня доберётся. Ах… это очевидно. Сколько же ещё мне ползти? И как далеко мы друг от друга? Чёрт!

Эти размышления заставили его разозлиться, а злость прибавила сил. Хрипя и рыча, он снова встал на четвереньки и пополз наверх. Останавливаться приходилось каждый час, и Нечто постепенно нагоняло его, так что Марк паниковал всё больше и больше. Параноидальный страх заставлял его делать перерывы всё меньше и ползти всё дольше, не жалея себя. Через десять часов его руки измученно дрожали, налились алым цветом и даже слегка разбухли. Ещё через десять часов он перестал чувствовать усталость, но видел, как страдает и ломается его тело. Помимо прочего, ещё и сон атаковал юнца с твёрдым намерением заставить его считаться с ним, но этот юнец попросту отмахнулся от наваливающейся сонливости и упёрто пополз дальше, оставив Морфея в возмущённом недоумении.

Двое суток полз он наверх, и не было в нём никакой надежды, как и прочих человеческих чувств: одна лишь упёртость держала свои позиции в его голове и не желала сдаваться под напором измождения, голода и боли. Даже сам мальчик уже давно в тайне от самого себя желал потерять сознание и провалиться прямиком в пасть монстру, следующему за ним. Чтобы умереть вот так, незаметно для самого себя и расслабленно. Он мечтал об этом, но не признавался. Да и телом его правила упёртость, так что выбора не было: лишь ползти вверх и никаких «но». Последние три часа пути он вовсе не останавливался ни на секунду, потому что Оно подобралось к нему настолько близко, что ещё один привал, и он – Марк – сможет увидеть Его. Конечно, мальчик не мог допустить подобного! И без того он слышал бульканье разбухшей, налившейся гноем плоти, нескончаемые завывания будто бы умирающего, скрип волосатой кожи, трущейся о стенки туннеля, и кряхтящий, нечеловеческий смех. Всё это единым комком мерзости и отвращения следовало за ним. А увидеть это существо было бы совсем нестерпимо. Быть может, от одного его вида Марк бы окончательно рехнулся. Именно поэтому он больше не останавливался и просто пёр вперёд до тех пор, пока прямо перед его носом не встала стена. Он взбирался, опустив голову вниз, дабы мышцы шеи не тратили лишние капли выносливости и сил на бесполезное поддержание её в прямом положении, так что не увидел приближающегося тупика и просто врезался в него макушкой. Подняв взгляд, мальчик увидел: это конец пути.

Прикрыв глаза, Марк чуть качнулся вбок, затем чуть вперёд и уже собирался было рухнуть на пол, мгновенно заснув и сдавшись, но всё пошло не по плану. Он уже стал сгибать руки и закрывать глаза, как вдруг стена разверзлась. Подобно рту, она широко раскрылась, а за ней – небо. Бурое, заполненное грозовыми тучами, что налезают друг на друга и копошатся там, как в ведре, погоняемое шквальным ветром и будто бы имеющее щупальца – небо. А ниже, в нескольких метрах над юношей, стеклянная крыша, в которую паутиной вцепились ржавые железные балки.

Марк чуть разомкнул высохшие и дряблые губы, собираясь что-то сказать, но не сумел и всего лишь измученно хмыкнул. С трудом заставив одну из рук оторваться от слизи, он стал тянуть её вверх, морщась от ноющей боли, что, подобно ряби на воде, разливалась по его телу. Мальчик шипел и, ничего не видя за проступающими на глаза слезами, пытался зацепиться пальцами за край туннеля, дабы подтянуться и наконец-то выбраться из этой бесконечной ямы. Ему удалось. Однако времени было потрачено столько, что ещё чуть-чуть и Оно выползет на свет. Одна только мысль об этом вызывала у Юмалова отвращение. Медлить было нельзя. Поэтому он скомкал всю оставшуюся силу воли и направил её во вторую руку. Оживившись, та тоже устремилась наверх. В этот раз было быстрее: пальцы скользили по поверхности первой руки, пока не нащупали выступ. Оставалось лишь подтянуться. Марк поторопился и попытался сделать это рывком. Руки сорвались и мальчик на метр откатился назад. Из его, казалось бы, давно уже умершего горла донёсся испуганный крик. Почти сомкнутые глаза вмиг раскрылись и налились слезами. Кончиками пальцев ног он ощутил странное пощипывание. Казалось, что это волоски, торчащие из жирной кожи монстра, щекочут его ноги. Если он помедлит ещё хоть секунду, то случится нечто ужасное. И к Марку вдруг пришло осознание: это будет не смерть! Поняв это, он пришёл в ещё больший ужас, чем раньше. Этот ужас ворвался в его грудь и панически заколотил по сердцу и ребрам, заставляя организм двигаться. Торопливо и неуклюже мальчик пополз вперёд. За поразительные десять секунд он прополз целый метр и снова ухватился за дыру. Но тут Марк ему подумалось, что там – снаружи – что-то странное, а именно его руки сжимали ни что иное, как бархат. Да и почему он видит небо? Уклон ведь совсем небольшой был, а сейчас кажется, будто он глядит наверх из колодца.

– Да-а плевать! – зашипел он истошно сам на себя и подтянулся.

По очереди наружу вывалились его голова, грудь, живот, а затем и ноги. Мальчик спасся. Полусев, он вызывающим взглядом осмотрелся вокруг. Большое здание, наподобие ангара, по центру которого стояла куча гробов. И Марк теперь сидел в одном из них. Этот проклятый всем живым подъём вёл в чёрный, обитый бархатом и серебряным орнаментом гроб. Впрочем, кто знает, подъём это или же спуск? Так или иначе, а теперь мальчик сидел в гробу. И в нём, помимо Марка, лежали ещё и часы, что шли назад. Несколько секунд Юмалов удерживал взгляд на циферблате, после чего прикрыл его рукой, и поднял глаза выше. Краем зрения он заметил фигуру, что стояла от него по правую руку, совсем недалеко, но рассмотреть её юноша не успел. Подобно сирене, в нём завыли все органы, трепеща и крича об опасности.