Текст книги "Небесные Колокольцы"
Автор книги: Максим Макаренков
Соавторы: Ольга Мареичева
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Денис ушел, а Воронцов, накинув осеннее полупальто, отправился к Ворожее – пора было поторопить инквизитора. Время поджимало. Владислав не мог бы ответить, на чем основана его убежденность, но знал – счет пошел на дни, если не на часы.
* * *
Будь у Влада чуть больше времени, расскажи Денис о цирке чуть подробнее, не пришлось бы Воронцову корить себя за неосторожные слова. Но – «нам не дано предугадать…», а своего будущего не видят даже ясновидцы.
…После того похода Глеб торчат в цирке каждый вечер. Похоже, всерьез увлекся Милой. Она то ли отвечала ему взаимностью, то ли просто скучала. Ребята тоже забегали – Женя с Ромой раза два, Денис только раз, вчера.
Мила познакомила их с некоторыми артистами, в том числе, к неудовольствию Дениса, со знаменитым Верде, которого называла попросту Антошей. Антон, похоже, был неплохим человеком, звездной болезнью не страдал, но очень уж любезно держался с Женей. Хотя, может, он со всеми дамами был галантен.
Продолжал удивлять Арнольд Борисович, дрессировщик. Миле он приходился дядей. Денис готов был поверить, что у дрессировщика есть брат-близнец, которого циркачи прячут среди реквизита. И что в тот день неприятный двойник выскочил из тайной чертовой коробки и устроил безобразную сцену Брониславу Сигизмундовичу, заместителю директора цирка.
После того как господин Ласло отвел всю компанию в ближайшее кафе, заказал им полный столик вкусностей, а сам исчез, не желая мешать молодежи, Денис высказал свои соображения вслух.
Мила недовольно вскинула брови, потом переспросила:
– В день приезда было? При разгрузке?
– Ну да.
– А… – Циркачка махнула рукой и рассмеялась: – Это из-за Жанны, расстроился просто. Он потом извинялся перед всеми.
– Жанны, – на автомате переспросил Рома, поглощая блинный пирог с ягодами и взбитыми сливками.
– Сестрица моя двоюродная, дочка его… Мы вообще-то вдвоем должны были выступать, – нехотя призналась Мила, – но ее перед самым отъездом на гастроли инквизиция забраковала.
– Как? – подскочил Денис.
– Так. В четырнадцать проверяли – ничего. А в шестнадцать вылезло. Бывает, говорят. Бывает, и позже проявляется. Нас часто перепроверяют.
…Арнольд Борисович был вне себя. Жанна с детства прекрасно ладила с животными, обещала стать достойной продолжательницей династии. И вот на тебе!
– Я бы рада ошибиться, – устало повторяла худая, коротко стриженная инквизиторша-знающая, не выпускавшая из рук сигарету, – увы…
– Я не могу! – рыдала Жанна. – Зачем мне жить?
Знающая сочувственно вздыхала:
– Деточка, не я придумала ваши законы.
Законы гильдии суровы. Милу тоже перепроверили, но у нее способностей и следа не было.
– Пойдешь еще куда-нибудь, – предлагала инквизиторша, – в варьете, в кино… На цирке свет клином сошелся?
– Сошелся! – плакала девушка. – Вы не знаете… У нас на пенсию не уходят. Пенсионеры костюмерами работают, только б в цирке. Ну пожалуйста, проверьте еще раз.
– Да хоть сто раз, – махнула женщина рукой, – результат будет тот же. У тебя дар.
Дар у Жанны оказался неуникальный, но вполне востребованный – целительство. Умение обращаться с животными к особым способностям не относилось, это был талант другого рода. Когда она отревелась, инквизиторша позвонила в ветеринарный техникум и попросила взять девушку в группу.
– В виде исключения, да, – говорила она в трубку, – да, я понимаю, что полсеместра прошло. Нагонит. Постарайтесь.
Практику Жанна должна была проходить в московском цирке, это оговорили сразу. Во время каникул могла и на гастроли отправляться, почему нет?
– Вот видишь, – ласково уговаривала ее знающая, – все решаемо.
Но Арнольда Борисовича это утешило мало. Война отняла у него старшего сына, приписавшего себе два года и сбежавшего на фронт. Тоже талантливый был мальчик. А теперь дочери путь на арену заказан. Вот и сорвался…
– Подожди, – нахмурился Денис, – она, говоришь, в цирке будет?
– Так ветеринаром же, не артисткой, – легкомысленно отозвалась Мила, – на них законы гильдии не распространяются. Отучится и вернется.
Это было интересно – получается, что следовало не только за артистами следить? Хотя Владислав Германович выразился ясно – наблюдать надо за представлением. Еще и упор на второе отделение сделал.
* * *
Глеб бросал цепкие взгляды на друга. Ему еще три дня назад показалась странной щедрость Денисова наставника, загадочного Владислава Воронцова. Он как-то видел обоих из окна трамвая, внешне Воронцов особого впечатления не производил – обычный мужик, среднего телосложения, средних лет. Но Денис говорил о нем с огромным пиететом, а Глеб привык ему верить.
Это было вчера. А ночью таинственный Воронцов появился у них в доме. Ничего удивительного, познакомились они с мамой в гостях у Марины Аркадьевны, он ее провожал, стало человеку плохо. «Война, Глебка… Не знаю, конечно, что у него, но он воевал, мало ли какие ранения». Сестренка поверила – папу ведь тоже война уже потом нагнала, не выдержало посаженное сердце. Глеб сделал вид, что верит каждому слову. Ага, вот так просто плохо стало – и все. Только вот звонили почему-то не в «Скорую», а приехавший за Воронцовым дядька на врача ну никак не походил.
А сегодня и Денис в школу заявился – краше в гроб кладут. Ну и скажете, что это совпадение?
К концу уроков в голове стала складываться довольно интересная картинка. А когда Денис, припертый друзьями к стенке, раскололся и все же рассказал, что в цирке был не просто потому, что Женька бредила им с того момента, как увидела первые афиши, а еще и с заданием, полученным от наставника, стало совсем интересно.
Мысль поучаствовать в расследовании родилась сразу.
– Ну и как, почуял ты что-нибудь на представлении? – привычно поправляя очки, спросил Глеб.
– Ни-че-го. Совсем ничего.
Друг выглядел разочарованным и слегка расстроенным. У Глеба на языке вертелось замечание, что, может быть, расследованию помешало присутствие Жени, но он воздержался. Такой шутки Денис мог и не оценить.
– Значит, они не на самом представлении мошенничает, – рассудительно решил Глеб.
– Это как? – почесал в затылке долговязый Ромка. Порой он оказывался редким тугодумом.
– Да очень просто. С чего вы, вообще, решили, что они во время представления мухлевать будут? – неожиданно подала голос Женька. Сидя на широком подоконнике школьного окна, она задумчиво смотрела на улицу, и Глеб думал, что разговор девчонка слушает вполуха. Оказалось, зря думал.
– Угу. Я это и хотел сказать, – с неохотой проговорил он и продолжил: – Ты почему-то подумал, что мошенник этот обязательно во время представления колдовать начнет, для номера запрещенные приемчики использовать. А он, может, и не собирался этого делать вовсе. Может, он глаза отводить будет, а сам какую-нибудь контрабанду в городе толкать начнет. Ну или еще чего.
– Да и вообще, может, он просто ворожить тут без лицензии начнет, молодух присушивать, – фыркнула Женька.
Такое действительно случилось несколько лет тому назад. Судачили долго.
– Есть еще одно объяснение, – усмехнулся Денис, – его просто нет. Сигнал был ложным.
– Но проверить-то не мешает, – загорелся и Ромка. Очень уж хотелось в детективов поиграть.
– Их постоянно проверяют, – устало напомнил Денис, – даже Мила говорила вчера.
Он запнулся. Мила вчера наговорила много. В том числе сказала очень интересную вещь – проверяют только артистов. Кажется, Глеб об этом тоже вспомнил.
– Следить надо, – сказал Глеб, – только не во время представления, а после. Или до него. Вообще, постараться их под наблюдение взять.
– И кого это – их? – поинтересовался Ромка. – Нас трое всего.
– Четверо, – подала голос Женька.
– Двое! – выкрутился Роман. – Если быть точным. Ты в своей спортшколе, Денька тоже на тренировках. Но я вас по половинке посчитал. А циркачей этих вона сколько, поди уследи за ними.
– А мы и не будем за всеми, – не сдавался Глеб, – а за теми, кто будет в город ходить и с кем-нибудь встречаться. Колдовство не колдовство, а если они что-то незаконное продают или ворожат, то встречаться с покупателями или клиентами должны, так?
– Пинкертона читай меньше, – пробормотал Денис, но Глебу удалось заронить подозрение. Опять вспомнилась разгрузка. Ведь почуял тогда что-то.
А еще чудище, привидевшееся ночью. С тех пор как начались тренировки, сны опять стали обычными, как и у всякого подростка. Но это видение было оттуда, из кошмаров, вызванных необузданной, рвущейся наружу силой. Только тогда, вначале, это была его мощь, а сейчас, похоже, сторонняя, да такая, перед которой силы юного знающего Дениса Сабурова были словно жалкий ручеек против селевого потока.
А воодушевленный Глеб продолжал свои рассуждения:
– А в цирке это делать нельзя, там все на виду, значит, придется где-то в городе встречаться. Вот мы и будем следить за выходами из цирка.
– Даже в цирк не зайдешь? – вяло попытался съязвить Денис, но Глеб на подначку не поддался. А Рома с Женей, похоже, загорелись. Все смотрели на него. Так сложилось, что с самого начала их дружбы Денис был лидером. И решение оставалось за ним.
За окном послышался звук мотора, Женька сказала «ого!», они посмотрели вниз.
Мадам Евдокимова, топая, как кавалерийский полк, поднялась на школьное крыльцо и толкнула дверь.
– Если ей цветочный горшок на голову сбросить, – прокомментировала Женя, – он разобьется. Там столько лака на прическе, что за шлем сойдет.
– Там и без лака голова дубовая, – фыркнул Рома.
Денис поморщился. История с Васенькой, казалось, ушла в далекое прошлое, но ведь не будет же Евдокимов вечно дома сидеть. Рано или поздно придется встретиться.
– Может, документы забирать пришла? – с надеждой предположил Роман.
Благодаря Васенькиной маме разговор ушел в сторону, и прямого «да или нет» соратники от него не дождались. Но После разговора с наставником, когда тот о цирке отозвался Походя, явно думая о другом, Денис уже не видел ничего дурного в том, что они все же последят за циркачами. И когда встретившие его после несостоявшейся тренировки друзья вновь спросили: «Ну как?», он возражать не стал.
На том и порешили. Со многими они, стараниями Милы, были знакомы, но и тех, кому она не успела представить новых друзей, ребята уже знали в лицо, так что опознать их на выходе из здания цирка или гостиницы труда не составляло.
* * *
– Не спрашивай, как мне это удалось, благодарить тоже не обязательно, – проворчал Ворожея, припечатывая ладонью темно-синюю книжечку с надписью «Удостоверение».
Воронцов раскрыл «корочки», пробежал глазами текст: «Внештатный консультант с правом участия в оперативной деятельности. Доступ к материалам высшей категории секретности».
– А пушку дашь? – спросил он, убирая удостоверение во внутренний карман пиджака.
– Зачем тебе пушка, Воронцов? – задушевно спросил оперуполномоченный, – Ты ж сам артдивизион, не меньше.
– Ладно, ладно тебе, пошутил я, лучше скажи: доступ к материалам организовал?
– Да, откуда начнешь? – сделал приглашающий жест инквизитор и открыл дверь в кабинет, – Устраивайся! Тут вот тебе стол, шкаф, уборная дальше по коридору.
– Кипятильник и чашку еще хорошо бы, – почесал в затылке Воронцов, усаживаясь за стол.
Кипы папок впечатляли, Ворожея подошел к делу основательно, отобрав все более или менее подходящие документы начиная с двадцатых годов.
– Ну посмотрим, что тут у нас, – пробормотал Влад, открывая первую папку.
Архив инквизиции оказался поистине всеобъемлющим, сюда стекались копии всех документов по делам, так или иначе затрагивавшим сферу интересов Комиссии по контролю. Кроме того, старательный Ворожея притащил в кабинет еще и документы городского военкомата, касавшиеся боевых действий в районе Синегорска.
Посмотрев на груды бумаг, Владислав горестно вздохнул, но отступать было некуда. Он едва ли не физически чувствовал, как уходит время, как сжимается тугая пружина событий, и все сильнее крепла уверенность: они не успевают, плетутся в хвосте, они даже не понимают точно, что и где искать. Впору было приуныть, но он сталкивался с подобной ситуацией не впервые и давно уже выработал для себя правило: ищи в центре хаоса. Он отобрал папки, датированные годами Большой войны. Искать решил от конца к началу и углубился в рапорты, относящиеся к тому времени, когда войска Республики в ходе мощного наступления погнали вермахт на Запад и фронт медленно, но неотвратимо приближался к Синельге, на берегу которой застыл в тревожном ожидании Синегорск.
…Бои, позиционные бои, фланговый прорыв, эшелон с ранеными застрял на путях, попал под бомбежку. Виновный разжалован, отправлен в штрафбат, требование командира батареи насчет снарядов. Влад осторожно развязывал ломкие от времени тесемки очередной папки, бережно перекладывал пожелтевшие листы плохой волокнистой бумаги военного времени, вчитывался в строки донесений, докладных записок, рапортов, накладных и других бесчисленных бумаг, что сопровождают войну, и все глубже уходил туда, в прошлое, пахнущее мокрой шерстью, горелой кожей, холодным грязным снегом, немытыми телами и кровью. Груда просмотренных папок росла, а найти зацепку все не получалось.
* * *
Глеб мало чего боялся, хотя не был ни особенно сильным, ни особенно быстрым, а на уроках физкультуры старался держаться в заднем ряду. Как ни странно, его почти не дразнили, одноклассники ограничивались обычными подначками, которых никто не избегал. В ответ Глеб только хмыкал, поправлял очки на переносице и снова утыкался в какой-нибудь потрепанный библиотечный томик. Пару раз его пытались побить всерьез, но оказалось, что очкарик дерется неумело, но с такой яростью, что связываться выходило себе дороже.
Расследование тянулось уже третий день – считая от того вечера, когда ему удалось убедить Дениса начать слежку. Рома заинтересовался игрой в детектива не на шутку. Денис был увлечен куда меньше, а Женя вот скисла – вроде бы рвалась доказать, что девушки не хуже, играла этакую Бренду Старр из комиксов, но скоро поскучнела, отвечала односложно и думала о чем-то другом, а в цирк ходила из упрямства, чтоб мальчишки в ней не разочаровались.
Сегодня – как и вчера, и позавчера – он забегал навестить Милу, но уходил довольно быстро, отговариваясь дополнительными занятиями. Девушка не возражала. То ли времени у нее было мало, то ли новое знакомство стало стеснять. Глеб не очень расстраивался. Хотя и поддразнивали его друзья словами новой песенки: «Ему кого-нибудь попроще бы, а он циркачку полюбил!», похоже, увлечение начинало понемногу проходить. Ну и хорошо. Они расстанутся, пообещают писать и слова не сдержат. А вспоминать друг друга будут – нечасто, но с удовольствием. Зато можно было крутиться возле цирка, не вызывая подозрений.
Сейчас Глеб шел за парочкой гимнастов и цирковыми рабочими, которые, громко переговариваясь и похохатывая над только им понятными шуточками, несколько минут назад скатились по ступенькам служебного входа. Юноша не думал, что ему удастся увидеть что-нибудь стоящее, но потренироваться не мешало, да и надоело уже, если честно, ходить туда-сюда по улице.
Он чувствовал себя героем одного из «союзнических» фильмов, что частенько крутили в городских кинотеатрах, – мужественным детективом из «Мальтийского сокола», например. Улицы родного города превращались в залитые ночным дождем мостовые заокеанского мегаполиса, и Глеб, подражая Спейду, поднял воротник своей потрепанной куртки.
Циркачи вошли в небольшую пивнушку и, похоже, засели надолго. Можно было разворачиваться и уходить, но уж если играть в детектива, то по-настоящему, а настоящий детектив никогда не ушел бы, не понаблюдав за подозреваемыми. Кстати, такая вот пивнушка чем не место для тайных встреч? Увы, вход в заведение Глебу был заказан. До совершеннолетия появляться в заведениях, торгующих спиртным, запрещалось настрого, причем штрафовались как родители подростка, так и хозяин кабачка, могли и лицензию отобрать. Глеб грустно посмотрел на желтые окошки пивной и спрятался в тени афишной тумбы, притворившись, что с интересом читает объявления и расписания спектаклей.
Ждать пришлось на удивление недолго, боковым зрением он уловил движение в дверях забегаловки, развернулся, стараясь оставаться в тени, и увидел, как неторопливо уходит от пивной невысокий мужик в поношенном пиджачке с растянутой, вылезающей подкладкой. Пиджак был надет поверх грубошерстного свитера с высоким «горлом», и потому удаляющаяся фигура казалась еще более приземистой. Глеб узнал одного из цирковых рабочих, видимо, выпил кружку и решил уйти, может, денег нет, а может, и другая причина есть. Уж больно быстро он откололся от компании.
Крадучись, Глеб перебежал через улицу. Сердце колотилось все быстрее, но он постарался дышать ровно, не спешить, сохранять дистанцию. Если сейчас пиджак повернет направо, значит, возвращается обратно к цирку, а вот если налево, то…
Рабочий повернул направо, и сердце у Глеба упало, а к щекам прилила краска. Честный работяга, не пьяница, выпил с друзьями одну кружку, не больше. Просто норму знает, не напиться пошел, а отдохнуть. А сейчас возвращается в фургончик, чтобы лечь спать пораньше, а Спейд синегорского разлива поплелся за ним, оставив без наблюдения целых четырех подозреваемых!
Однако, не дойдя до здания цирка три или четыре квартала, рабочий вдруг свернул в неприметный переулок. Не переулок даже, а проулочек между длинными приземистыми Конторскими строениями, которым мало кто пользовался, Хотя так удавалось срезать целый квартал и выйти на улицу Суворова. Знали этот путь только обитатели контор, располагавшихся в близлежащих домах, да вездесущая детвора, Поскольку с улицы вход в проулок закрывали старые тополя посаженные неизвестно когда и кем.
Глеб сразу же насторожился: откуда приезжий узнал о проулке? И куда он направился? По Суворова к цирку не выйдешь, ему надо было прямо идти, значит, куда-то в город топает. Неужто он и есть загадочный мошенник?!
А что, прикидывал Глеб, крадучись приближаясь к темному провалу переулка, все правильно, кто будет думать на работягу? На рабочих никто внимания и не обращает, их и нанимают-то временно. Отличное прикрытие для мага-нелегала!
Окончательно стемнело, и Глеб с досадой подумал, что мама уже начинает волноваться, но мысль мелькнула и пропала, все внимание сосредоточилось на силуэте, смутно чернеющем на фоне чуть более светлого прямоугольника выхода на улицу. Вот он мелькнул и пропал, и Глеб на цыпочках поспешил за ним.
Переулок оказался удивительно длинным. Вокруг сомкнулась тьма. Пахло мочой, грязными телами бродяг, холодными гниющими листьями. Юноша прибавил шагу, стараясь, впрочем, ступать как можно тише. Сердце колотилось все чаще, темнота давила, мерещились неясные тени, кружащие на границе зрения, а выход казался таким далеким. Хотелось повернуть и как можно быстрее выбраться из переулка, рвануть со всех ног домой, туда, где теплый желтый свет и добрые мамины руки, и пусть мама даже рассердится, все равно там так хорошо и уютно.
Проулок кончился, и Глеб осторожно выглянул на улицу. Рабочий быстрым шагом приближался к углу Суворова и Соляной. И, как назло, ни души, город будто вымер. Вроде и не поздно еще, куда все подевались? Только сейчас Глеб сообразил, что вокруг все больше конторы, а в них жизнь заканчивается часов в семь вечера, а по Соляной, если рабочий никуда не свернет снова, он дойдет до Первой Портовой, и там может спокойно затеряться в дебрях бесчисленных Портовых и безымянных переулочков с нехорошей славой.
На открытом месте страх улетучился и минутная слабость прошла. Он снова был Спейдом или, лучше, героем нашего «Подвига разведчика». Ноги сами несли его вперед. Глеб перебегал от дома к дому, пригибался, прячась за крылечками подъездов, тумбами оград, павильонами остановок, а приземистый силуэт все маячил и маячил впереди. Азарт преследователя окончательно завладел юношей, он наслаждался тем, как бесшумно скользит по улице, каким ловким и бесшумным стал его шаг, как зорко, с внимательным суровым прищуром глядят в темноту глаза. Тьма ширилась, город уходил куда-то вверх, дома нависали изломанными плоскостями, глядели слепыми зеркальными бельмами окон, щерились перекошенными провалами сорванных дверей. Сумерки обесцветили пространство, серыми в такое время становятся не только кошки, но и дома, небо, дорога. Мир превратился в черно-белую киноленту, вокруг клубился туман, похоронивший в себе звуки, краски и запахи, не хватало только тревожной музыки.
В реальность его вернул звук случайной жестянки, загремевшей под ногой. Глеб вздрогнул, остановился, заозирался вокруг, смешно открыв рот. Спейд и разведчик исчезли, был только испуганный подросток, начинающий понимать, что лучше всего сейчас развернуться и бежать без оглядки.
Но было поздно, из тумана надвинулось страшное бледное лицо, и тихий голос с жуткой вежливостью спросил:
– И что вам нужно в такое время и в таком месте, молодой человек?
* * *
Раиса Георгиевна крутилась перед зеркалом, словно десятиклассница перед выпускным балом.
– Тамарочка, – прогудела она басовито, как шмель, – вы просто чудесница!
Она не преувеличивала. Платье удалось на славу. Грузноватая, оплывающая Раиса Георгиевна была в нем очень даже недурна. С нескрываемым сожалением переодевшись в будничное, она расплатилась, аккуратно подсунула коробочку хороших конфет – «чайку попьете!» – и застенчиво осведомилась:
– Тамара, у вас много заказов? Очень нужен костюм.
Для вида Тамара покопалась в блокноте, но на самом деле для Раисы Георгиевны она бы, не задумываясь, подвинула остальных заказчиц. Очень уж приятно было с ней работать.
– Давайте шить, – улыбнулась она, – ткань вы уже подобрали?
– Есть ткань… Правда, в полоску. Ох, не знаю даже. Все говорят, стройнит, а я в полосатом костюме на диван похожа.
Тамара засмеялась и заверила, что Раиса Георгиевна будет прекрасна. Они еще пощебетали в прихожей, наконец Тамара вернулась в комнату и принялась вертеть в руках оставшиеся лоскуты панбархата.
Сиреневый… Был у нее кусок подкладочной ткани того же оттенка. А еще остатки зеленого и черного бархата.
Тамара разворошила стопку журналов, нашла нужную фотографию. Вот оно! Отрез на осенний наряд давно лежал в шкафу. Ткань, конечно, попроще. Но вот если по воротнику и обшлагам рукавов пустить трехцветную отделку, да пуговицы тканью обтянуть, получится очень даже ничего.
У нее руки зачесались, так захотелось сшить костюм, как у этой дамы, спешащей куда-то по улице далекого города. Срочной работы нет, можно и о себе позаботиться. Тамара улыбнулась и полезла за бумагой для выкройки.
Она радовалась будущему наряду, словно не сама его шила, а должна была получить в подарок от крестной-феи. Ей нравилось преображаться. Нравилось чувствовать себя совсем другой – независимой, красивой, знаменитой. Ее часто принимали за актрису, бывало, подходили и спрашивали: «Это не вы снимались в…» Она научилась говорить «Нет, что вы!» с таким загадочным видом, что многие собеседники уверялись – конечно, она. Просто звезда скромничает.
Хоть так побыть знаменитостью. Хоть поиграть в нее. Как играла когда-то на берегу самого синего в мире моря длиннокосая девочка в бусах из ракушек. Маленькая королева приморского городка с красивым названием Айвелюк.
Тамара сварила себе кофе, перелила его в хрупкую, как яичная скорлупа чашечку с выцветшим вензелем, разложила на тарелочке несколько печеньиц, расстелила красивую салфетку. Захотелось музыки, она включила проигрыватель.
запела певица. И Тамаре стало казаться, что песня про нее, что это она видит жизнь в розовом цвете.
А с чего б не видеть? Вроде все хорошо.
И с Денечкой уладилось. С Денисом! Тамара поморщилась и вздохнула, вспомнив ухмылку Владислава: «Тома, ну неужели трудно понять – он вырос! Давай уж никаких Денечек, Деньков, Денечков и прочих трудодней! У парня нормальное красивое имя».
Она хотела назвать ребенка Робертом или еще как-нибудь звучно. Свекровь и свекр встали на дыбы: «Ах, Тамарочка! Может, как Юра пишет, все-таки Денисом? Или в честь Юриного дедушки – Антоном?»
Про ее дедушку они даже не поинтересовались, ну и ладно. Бывает родня похуже. Эти только советовали, хотя бы скандалов не устраивали.
Сама не могла понять – как же так случилось? Как закрутила ее эта безумная осень, закинувшая сначала в богом забытый городок, затем швырнувшая в объятия Юрки Сабурова и вынесшая в конце концов, беременную и замужнюю, в тыл, в далекий город Верный, что у подножия снеговых гор, на родину самых вкусных в мире яблок.
Юркины родственники занимали две комнаты в доме на улице с названием Вишневая. С хозяевами им повезло – хорошие люди, Тамаре обрадовались как родной: «Ну вот и хорошо, что вы с ребеночком тут будете». Радовались они, конечно, тому, что еще одну семью не подселят, но она все равно была им благодарна.
Родители мужа обрадовались меньше. Они были вежливы, никогда не показывали своего недовольства, но Тамара с первого взгляда поняла – она не ко двору.
Старалась. Читала книги. Копировала манеры свекрови. Все было тщетно – то, что у Сабуровых было в крови, ей давалось как тяжелая наука.
Ей казалось, она с ума сойдет от тоски, но вот появилось это маленькое чудо. Сын. Ребенок. Да черт подери, что мужчины в этом понимают? Вырос не вырос, она всегда будет помнить ту минуту, когда мучения вдруг прекратились и седенькая акушерка довольно проговорила: «Ну с сыном тебя, красавица!»
И ей показали ребенка. Самого красивого младенца на свете.
И стало зачем жить. Стало кого любить – если уж откровенно, то влюбиться в Юрку она просто не успела, слишком быстро все произошло. А ее душа еще не успела оттаять после того, как в списках погибших в Чистополе после расстрела колонны беженцев она увидела всех… И маму с папой, поехавших навестить старшую сестру, и саму Ларису, и Севушку – господи, ему всего три годика было! Так и стоял перед глазами – пухленький, серьезный, в белой панамке. «Тетя Тома, пошли на море! Я буду ракушки искать, а ты будешь моим хранителем!»
В тот же день студентка театрального училища Тамара Верещагина забрала документы. А вскоре поступила на курсы связистов.
Но и война почти прошла стороной. А Тамара оказалась тут. Никому не нужная, кроме этого крохотного человечка, которому она нужна просто так. Потому что мама.
Резкий звонок в дверь прервал воспоминания.
На пороге стояла женщина лет сорока, полноватая, светловолосая, одетая в простое платье – Тамара цепким глазом определила: куплено в универмаге, недорогое, дома по фигуре подогнали… Не первый год, наверное, носит. Не заказчица (куда ей шить у Сабуровой!), не соседка. Не знакома.
– Добрый день. – Тамара вопросительно глянула на незнакомку. Та кивнула.
– Добрый. Вы – Тамара Борисовна, мама Дениса Сабурова?
Нехорошо засосало под ложечкой.
– Я мама Жени Артемьевой, – продолжала женщина, – пожалуйста, вот… – Она протянула Тамаре сверток из газетной бумаги, – Ваши журналы. Спасибо, вы их Жене больше не давайте. И вообще… Скажите Денису, чтобы больше не ходил.
Тамара почувствовала себя так, будто ей отвесили оплеуху. Или в лицо из стакана плеснули. Женя ей, пожалуй, нравилась. Конечно, для Дениса ни одна девушка не хороша, а Женечка, хоть и милая, но простенькая, да и семья у нее… Но ругаться с Денисом не хотелось, а со временем Тамара сама поддалась Жениному обаянию. Все-таки было у них общее – не с нынешней Тамарой, а с Томкой Верещагиной, желавшей быть актрисой, певицей, художницей, всем сразу, которой все было нипочем и которой вот-вот должен был покориться весь мир. Так что она почла за лучшее Женю принять и смириться с ее недостатками.
А теперь – вот оно что. Теперь нам от дома отказывают.
– Разве случилось что-то плохое? – холодно спросила Тамара. – Вы проходите. – Она широко распахнула дверь. Кофе предлагать не стала, слишком разозлилась.
– Да я пойду… Ничего не случилось. Просто рано им. Женька вон троек нахватала.
Тамара приняла вид царствующей особы. Все ж не зря ее в театральный приняли с первого раза. Выглядела она эффектно – халат Тамара надевала только утром, для дома шила свободные блузы и брюки – видела такое в американском кино, понравилось. Волосы подобраны косынкой в тон блузе. Изящная, уверенная в себе дама. Женина мама, в немодном платье и стареньких туфлях, почувствовала себя неловко.
– Давайте поговорим, – предложила Тамара, – что вас не устраивает?
– Я уже сказала.
– Нет. – Тамара поймала себя на том, что старательно копирует интонации Воронцова. Ну и пусть, Воронцов дырку в голове провертеть умеет, не отнимешь! – Вы не сказали ровным счетом ничего. В прошлом году это было еще «раньше», а на тройки, насколько мне известно, Женя учится с Первого класса. Что вдруг изменилось?
– Будто не знаете, – горестно вздохнула гостья, – меня в Школе так полоскали, куда деваться не знала. А Женька – она своенравная. Вбила себе в голову, что это все серьезно. Она уже мне говорила, что замуж собирается – вы что, сына на такой женить хотите? Мы ж из простых, куда нам до Сабуровых…
Я не собираюсь его на ней женить («Воронцов, помоги! Что бы ты сказал?»), – сухо отозвалась Тамара, – мой сын женится, когда встанет на ноги. Думаю, лет в двадцать пять («Так-так, госпожа… куда ей до госпожи! Гражданка Артемьева обиделась, ее девочкой пренебрегли, не хватают с руками! Ну смотри у меня, я еще не так могу!»). Жену он выберет сам. Если это все еще будет Женя, значит, он женится на Жене! – отрезала она, не без удовольствия глядя, как вытягивается лицо Жениной мамы.
Вот так! Знай наших.
– Разумеется, она тоже может передумать, – улыбнулась Тамара, – им еще шестнадцать, о семье думать рано.
– Вы же понимаете, – глухо заговорила женщина, – вы сами замужем были за…
– Я понимаю! – тряхнула Тамара челкой. – Понимаю, что мой сын был хорош, пока его избивали за то, что он вступился за вашу дочь.
Женя – девушка видная, а мама у нее – ни рыба ни мясо. И как такая уродилась у этой… Тамара почувствовала, что ее начинает заносить, и постаралась взять себя в руки. Женина мама («Как ее зовут-то? Не представилась даже…») вскинулась и забормотала, что ее не так поняли. По всему было видно, что она до чертиков жалеет о своем появлении.
– Спасибо за журналы, – поблагодарила Тамара.
– Не стоит. Вы скажете Денису?
– Скажу, – Тамара почувствовала, что ей разом все надоело. Женя, любови эти, разговоры. Она устало вздохнула. – Я ему скажу, что вы против их встреч. Скажу, чтоб не ходил к вам и Женю сюда не приглашал.
– А вы?..
– Я ни при чем. Я не против, Женя – хорошая девочка.
