Текст книги "Полвека тому вперёд (СИ)"

Автор книги: Максим Кара-Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Предисловие

«Люди, которые… признают войну не только неизбежной, но и полезной и потому желательной, – эти люди страшны, ужасны своей нравственной извращенностью.»

Лев Николаевич Толстой, «Царство Божие внутри нас».

Моей любимой жене Юлии, с благодарностью за бесконечные любовь, терпение и веру.

Все события и персонажи данной книги не имеют отношения к реальности и являются плодом воображения автора. Все возможные совпадения случайны.

***

– Федя, проснись. Федя, ты меня слышишь?

Голос мамы с трудом пробивался через гулкие, ритмичные удары. Бум-бум-бум.

– Федя. Федя, ты меня слышишь?

«Слышу, мама. Сейчас, ещё минутку, а потом буду на службу собираться.»

– Федя, проснись.

Удары молота стали громче, от их настойчивого уханья заболело в ушах, потом пузырь лопнул, и я открыл глаза.

Красный свет везде. Словно в проявочной комнате. Мамы рядом нет. Зато рядом, рукой дотянешься – мокрая стена дьюара. Первым делом вспомнилось, как в присутствии высших лиц государства отправился в длительный сон для проверки капсулы межпланетного корабля. Президент страны был последним человеком, которого я видел перед тем, как заснул – и мамы моей рядом не было. Строго говоря, её рядом не было с момента рождения и появления меня в бэбибоксе подмосковного роддома. Странные мысли в голову лезут… Но, надо выбираться отсюда самому, раз никто не открывает.

Тело болело, словно только что выдержал пару тренировочных поединков против противника-каратиста. Для начала, отработанным до автоматизма движением сорвал датчики кардиомонитора с груди и плеча, вытащил катетеры. С трудом дотянулся до рукоятки люка, провернул 2 раза против часовой стрелки и выпал наружу.

«Как выйдешь, станет немного холодно.» – предупреждал Григорьев. Немного – это очень слабо сказано. Изо рта чуть не льдинки посыпались. Я прошлёпал к шкафчику, рывком открыл его. Полотенце, вытереться, бросить на пол. Нижнее бельё, термокостюм, военный комбинезон пилота. Фух, теплее. Теперь можно оглядеться.

Никто меня не встретил. В помещении «Альфа-3-1» было пусто и холодно. Вместо ламп светятся только полосы флюоресцента на полу и на стенах; постанывает в углу блок РИТЭГа, около него жужжит и гудит запылённым фильтром вытяжной вентилятор. Сзади – объемный шкаф с капсулой дьюара. На полу – приличный слой пыли, да пару обрывков какой-то бумаги. У закрытой двери – стол со стулом, на нём компьютер, ящик и флэшка.

«Эксперимент рассчитан на 3 года. Цель – отработка камеры криосна для будущих межпланетных полётов. Курсант Фёдор Панфилов, вы выбраны для прохождения этого эксперимента как наиболее подходящий кандидат. Имейте ввиду, что по решению руководства, сон может быть продлён на некоторое время в том случае, если Ваше самочувствие это позволит. Наша задача – отработка комплекса криосна на длительном этапе. Ваши коллеги тоже будут спать, но разное время, меньшее, чем Вы. С ними будем отрабатывать другие задачи по той же теме», – глава ФСО генерал Серов был немногословен и суховат в обращении.

«Тебе, Фёдор, предстоит первым войти в историю человечества как космонавту, проведшему в криосне такой долгий срок. И, когда ты выйдешь из этого ящика, ты станешь таким же знаменитым, как Юрий Гагарин. Береги себя там!»

Слова Президента, его крепкое рукопожатие и вспышки фотокамер молнией пролетели в памяти. А я стоял и тупил на экран РИТЭГа, где шёл обратный отсчёт времени с момента начала Эксперимента. «54 года, 231 день…» и состояние реактора: «…осталось 11 % энергии, выходное напряжение 9.9 вольта, подача энергии на дьюар остановлена…»

Всемирная слава, говорите? Я снова огляделся, попробовал открыть дверь. Она была заперта, обычный механический кодовый замок был заклеен куском пластыря, на котором небрежно выведено: «Включи комп, воткни флэшку».

А где оркестр, вспышки камер и улыбки девушек у красной дорожки? Что за нахрен?

***

Пыльный, с мёртвой паутиной по углам дисплей замигал и, всё же, засветился логотипом “НИИ ПКТ”. Я воткнул флешку, и единственный видеофайл загрузился сам.

На меня с экрана смотрел доктор Григорьев. Он же Доктор, или просто – Док. Усталыми, подёрнутыми тёмными кругами недосыпа, глазами.

– Привет, солдатик. Давно не виделись.

Я откинулся в кресле, старая, иссохшая кожа которого протестующе заскрипела.

– Ты, наверное, сейчас рассматриваешь дверь, которая закрыта и не откроется, пока ты не провернешь кодовый замок на ней. Код в самом конце видео, я специально так задумал, – Григорьев захихикал, схватил карандаш со стола и почесал за ухом:

– Знаешь, солдатик, многое изменилось. Пока ты спал. Как там говорится, “чем дольше в койке спит десантник, тем меньше может навредить?”. Хе-хе. Ты вон дрых там, в своём дьюаре, видел сны. Про баб скорее всего. Или про что там Вас учат сны видеть? А пока ты спал, многое изменилось.

Я подумал, что снов у меня не было. Док в очередной раз ошибся.

– У нас тут, понимаешь, войнушка произошла. Когда тебя в сон уложили, сам Президент приехал, кнопки нажимал, пароль свой личный ввёл, чтобы у нас соблазн не возник тебя раньше времени вытащить. Ну, как ты понимаешь, твой дьюар имеет эффективность 99,95 % изоляции, плюс радиоизотопный реактор на 20 лет минимум – в общем, как тогда Сам пошутил, в случае чего ты останешься последним живым существом на планете. Ты и тараканы.

Григорьев внезапно воткнул карандаш в стол, карандаш жалобно треснул и развалился на части. Я от неожиданности вздрогнул, а доктор привстал и заорал с экрана так, что старые динамики выбросили целую тучу пыли:

– СУКА! БЛЯТЬ! Шутник! Он небось в бункере своём отсиживается, надеется выползти из него, когда радиация спадёт! А нам что делать? На улице больше пятидесяти рентген в час! А запасов в бункере на две недели! НА 2 СРАНЫХ НЕДЕЛИ!

Вспышка ярости прошла так же внезапно, как началась. Доктор поправил камеру, расстегнул верхнюю пуговицу грязного халата и захихикал:

– Вот ты сейчас наверное прифигел, да, солдатик? Ты, небось, думал, что дверца откроется, а тут красная дорожка и военно-полевой оркестр тебя встречает? А тут бац – никого. Только грязь, пустота и я тут с экрана вещаю. Просто мечта для героя, верно, чувак?

Григорьев отпил из кружки, снова почесал ухо обломком карандаша:

– В общем, ты понял. Кто начал бомбы бросать, я не знаю. Мы здесь с лаборантами и охраной уже вторую неделю сидим. Сначала связь перестала работать, одновременно вся – от мобильников до ВЧ. Затем накрыло ударной волной. Хорошо, что Михалыч, начальник охраны, нас сразу же под колпак загнал и всё привёл в рабочее положение. Так что, радиации внутри нет. Пока нет. Воздуха хватит надолго, воды тоже, а вот жратвы не густо. Поэтому, солдатик, тебя и твоих коллег в бочках мы не выпускаем. Тебя, впрочем, никто при всём желании вытащить не сможет – ЭКСПЕРИМЕНТ, понимаешь! А вот остальные трое, которые в соседних помещениях спят… А их мы не выпустим, потому что иначе жрать совсем не останется. Пусть лучше спят. До поры, до времени.

Доктор снова отпил из кружки, достал сбоку какую-то тетрадь и, перелистывая страницы, сообщил:

– В общем, я не знаю, выберешься самостоятельно ты или нет. Будет у тебя воздух, или не будет. Хватит у тебя силы добраться до экрана или нет. Свой долг я выполню до конца. Слушай внимательно и запоминай. Первое. Самое главное, не позднее чем через сутки после пробуждения, вколи себе дестабилизатор А-86, вот ампула и шприц. Кладу их в самый верх ящика.

Григорьев продемонстрировал ампулу с бесцветной жидкостью и шприц в пластиковом конверте, сложил их вместе в чехол, завязал и положил рядом с собой:

– Дестабилизатор необходим, чтобы вывести из твоего тела остатки консервирующей жидкости. Если этого не сделать, ты медленно умрёшь от прогрессирующего паралича и остановки дыхания. Поэтому, будь так добр, нащупай вену и введи полный шприц, без остатка. Затем сутки минимум отлёживайся в кровати, не ходи и не перенапрягайся. Оставляю тебе 2 литра воды, в этом же ящике. Пей и сблёвывай. Много пей и ещё больше сблёвывай.

Григорьев уложил в ящик пару бутылок воды, затем достал какую-то банку и пару упаковок таблеток:

– Тут тебе кило тушняка и витамины. Сразу всё не сожри. Прости, что так мало, это мой 3-х дневный рацион. Мы тут немного голодаем, если ты ещё не понял. Рекомендую растянуть на пару суток. А там или к людям выйдешь, или… В общем, как повезёт. Далее. Кладу тебе комплект выживания для пилотов-космонавтов. Ну ты в курсе: нитка, иголка, пистолет Макарова, две обоймы, нож, компас и ручной фонарик. Шоколада нет, уж извини.

Сложив всё перечисленное в ящик, Док защёлкнул его, повесил цифровой замок:

– Код первые 4 цифры от входной двери.

Надсадно прокашлялся и продолжил:

– Теперь самое главное. Основной вход заблокирован. Энергии закрыть шлюз хватило, а вот открыть… Видимо, здание получило серьёзные повреждения, моторы не могут раздвинуть двери. В общем, выход запасной через воздушную шахту на уровне “минус 3”.

Григорьев помолчал немного, затем с жалостью посмотрел в камеру:

– Если ты останешься жив, для тебя будет ещё одно важное задание. И поверь, выполнение его даст тебе куда больше шансов выжить, чем уклонение от него. Я не могу тебе его сейчас дать. Во-первых, я не знаю, насколько ты боеспособен. Во-вторых, кто-то другой может добраться до записи раньше тебя. Ну и самое главное – исполнение может подождать довольно много времени. Единственное, что могу сказать – если захочешь выжить в нашем погибшем мире, то это задание тебе понравится.

Доктор поднялся, отряхнул свой замызганный халат:

– Мы уходим в резервный бункер ФСО, координаты тоже сейчас не дам. По пути мы остановимся у армяна, ты знаешь это место, до войны мы там с тобой пару раз шашлык жрали. От заднего входа в кафешку 30 метров на северо-восток, там закладка под камнем будет. Если камня не найдём, то просто в землю закопаем. На выходе в шлюзе костюм химзащиты со сменными фильтрами и лопатка. Специально о тебе позаботились, цени. Да! Чуть не забыл. В пирамиде дозиметр и батарейки. Код такой же, как у замка на ящике.

Григорьев помахал рукой и сказал напоследок:

– Код на двери 1922–1991…. Найди нас в бункере. Обязательно найди. Ты – наша последняя надежда. Не только на возмездие… Иначе, зачем мы все жили? Просто так небо коптили, а потом – раз, и всё? Нет уж! Мы ещё побарахтаемся, солдатик!

Изображение мигнуло, от флешки пошёл слабый дымок.

***

Экран компьютера потемнел и я увидел своё лицо в его черном зеркале. «Что, Федя, попал ты под раздачу, как кур в ощип…». Набрал код, открыл ящик. Пыль умудрилась попасть даже вовнутрь него; я вытащил ПМ, провёл быструю разборку-сборку, протёр, как смог, поверхности бумажками. Вставил обойму, дослал, посмотрел в зрачок ствола.

«А может…»

Секундная слабость прихватила горло, я подавил жалобный хрип, вытер лицо. «Нет уж, мы ещё побарахтаемся!».

Однако, пора было искать кровать и теплое место для проведения медицинских процедур. Забрав ящик, я провернул код на двери и осторожно приоткрыл её. В коридоре никого не было.

Зато были холод и темнота. Те же флуоресцентные полосы давали немного ядовито-зелёного света; на стенах коридора поблескивала изморозь, а грязный, весь в пепле и мусоре пол местами светился лужицами замерзшего льда.

Оставляя за плечом облачка выдыхаемого пара, я прошёл к двери комплекса «Альфа», открыл её ногой и вышел в продольный коридор подвала. Справа была дверь операционной. Внутри немного теплее – всё же, здесь стоял свой собственный РИТЭГ. Ожидаемо, он подмигивал красным светодиодом: «Всё, пацаны, мой срок службы вышел». Но, поверхность его всё же оставалась немного тёплой на ощупь. Хоть какой-то источник тепла! Подкатив кровать, я вколол себе содержимое шприца, подтащил пустое судно, открыл бутылку воды и стал ждать.

Вокруг царила абсолютная, до скрипа в ушах, тишина. Давила странная усталость, тело стало болеть сильнее. Я прилёг на кушетку и задремал, вспоминая свой жизненный путь.

А какой жизненный путь у сироты? После трудного и не всегда сытого детства в интернате – Суворовское училище. Закончил его с отличием, плюс “апостол” Кадочникова на занятиях по физподготовке воспитал из нас настоящих рукопашников. Детские мечты поступить в отряд космонавтов были жёстко приземлены комиссией: «Нам нужны пилоты, а ты – пехота». Но мечта осталась, стал искать какие-то коны по службе, благо суворовцам все двери открыты. “Апостол” свёл со служивыми из Ясенево, оттуда, оттрубив подготовку и обязательные полубоевые в Мумба-Юмбе, попал в ФСО. Странный извилистый путь объяснялся очень просто: страна наконец изготовилась к размещению постоянной лунной базы, а там нужны были не просто космонавты-пилоты, но и безопасники, и инженеры, и просто здоровые молодые люди, фанатеющие от звёздного неба над головой.

Под “крышей” ФСО был создан небольшой отдел, в котором преподавали не только специалисты по государственной охране, но и профессора из Звёздного городка, из МГУ и МАИ. Группа слушателей все, как один – молодые, до 25 лет, спортивные юноши и девушки, имеющие за плечами реальный боевой опыт. Получали как минимум две профессии – кроме собственно функций охраны космического объекта совмещали должность помощника инженера по энергосистемам, пилота челнока, инженера по СЖО, специалистов-геологов, инженеров по строительным работам, монтажу систем связи и т. п. Проект получил название «Альфа-Космос», под него было построено небольшое снаружи и довольно приличное под землёй здание, получившее название НИИ ПКТ – «Научно-исследовательский институт перспективных космических технологий».

В моей группе, под названием “Альфа-3”, учились всего 4 студента. Фёдор Панфилов, то бишь – я. Алексей Говоров – добродушный гигант с позывным “Громозека”. И пара девушек: Алиса Мокшина и Светлана Плотникова. Группа позиционировалась как силовая, обеспечение специальных операций на будущей лунной базе Луноград, возведение которой должно было начаться к окончанию нашего курса, или – через 3 года.

Вторая профессия, которую мы осваивали на курсе, была связана с космическими перелётами. Два вторых пилота – Алексей и Света, и два вторых бортинженера – я и Алиса.

Кроме нашей, было ещё несколько групп, с которыми мы пересекались в столовой и во время личного времени. Биологи, физиологи, химики, физики, инженеры, даже агрономы! В общей сложности, в Институте учились почти три десятка студентов для будущей лунной базы.

После выпускных, однако, оказалось, что строительство базы затягивается. Из-за всё время растущей напряжённости в мире, Россия и её партнёры по будущему Лунограду, вынуждены были немного притормозить график постройки сверхтяжелых «Амуров» – основных ракет для отправки грузов и роботов на Луну. Чтобы не терять подготовленных специалистов, группы отправились работать по своему второму направлению в центр подготовки космонавтов. А наша группа, «Альфа-3», была перенаправлена на перспективный проект изучения криосна. Научники посчитали, что для будущей экспедиции на Марс значительно проще организовать криомодуль со спящим экипажем, чем защищать от радиации весь корабль и тащить припасы на лишние месяцы путешествия.

– Ну вот посудите сами, товарищи. Куда проще защитить от радиации десять кубических метров с дьюарами на шесть человек, чем пятьдесят кубов на четверых! Да и реактор ядерного буксира сам по себе излучает неслабо. Так что, автоматика нежно выведет буксир на орбиту Марса, отцепит спускаемый модуль от опасного источника излучения – и только потом разбудит экипаж, – седой академик оглядел тогда нашу группу, задерживаясь на каждом взглядом, осознали ли мы всю важность нашей миссии?

Начали нас тестировать, и так уж оказалось, что мой организм лучше других подошёл к длительному пребыванию в “консервной банке” дьюара.

Тогда-то меня и выбрали для самого амбициозного эксперимента – 3-х летнего непрерывного сна.

«Этот опыт необычайно важен для будущих перелётов, Федя. Представь себе, – говорил мне тогда куратор проекта доктор медицинских наук Александр Иванович Григорьев, – если вдруг что-то случится с кораблём и нам придётся высылать спасательную экспедицию, необходимо будет точно знать, сколько времени возможно максимально продержать экипаж в криосне. Какие последствия для организма произойдут в случае, если человек будет спать не один год, а, скажем, два? А три года? А если – больше? Ты нам подходишь как никто другой – у тебя все показатели организма, все его параметры очень близки к средним показателям по группе космонавтов, которая уже сейчас начинает обучаться по программе освоения Марса. И этот опыт куда более важен, чем непосредственная работа на Луне – тем более, что подготовить специалиста вместо тебя мы успеем, пока ты будешь спать. Ну как, согласен?»

А как тут не согласиться?

Подготовка ко сну, тем не менее, сильно отличалась от обычной учёбы в Институте. Прежде всего, часто приходилось посещать спецклинику при Кремле – там находилось, как мне сказал Док, уникальное оборудование для погружения в криосон на короткие периоды времени. Странно, почему именно там? Ну, наверное какой-то медицинский резон в том был, мне об этом ничего не говорили.

После нескольких десятков кратких «нырков» в криокамерах Кремлёвки, началась подготовка к длительному сну уже в самом Институте. Наша группа получила 4 новых дьюара – огромных термоса с системой охлаждения жидким азотом, с новенькими автономными электроустановками на базе радиоизотопных генераторов – РИТЭГов. Сама установка, как сказал Григорьев, тоже экспериментальная и в каждой из 4-х использованы различные материалы и механизмы. Почти полгода нашу группу мучали тем, что обучали всем хитростям быстрого ремонта этих установок и самих РИТЭГов практически подручными материалами. Впрочем, ЗИП* к ним у нас тоже был. Каждый из нас к началу “сна” мог с закрытыми глазами разобрать и собрать основные узлы своих «саркофагов».

В день, когда я отправился в свой 3-х летний «полёт», в Институт прибыл сам Президент. Крепко пожав мне руку, он сказал буквально следующее:

«Тебе, Фёдор, предстоит первым войти в историю человечества как космонавту, проведшему в криосне такой долгий срок. И, когда ты выйдешь из этого ящика, ты станешь таким же знаменитым, как Юрий Гагарин. Береги себя там!»

Президент подмигнул, махнул рукой и отошёл в сторону. Меня тут же засунули в дьюар, воткнули в руку шприц с какой-то жидкостью, после чего я быстро заснул.

И только эхом в голове отдавалось: «Береги себя там!». Я успел ещё подумать: «Это самое глупое напутствие, которое я слышал в своей жизни…»

Глава 1. Москва 50 лет спустя

Муть. Явление, известное с первых дней после ядерной войны и начала Ядерной Эры. Представляет собой плотный, зелёного цвета, туман, в котором появляются Зёрна Силы. Муть обладает выраженным мутагенным эффектом. Замечен эффект поглощения туманом радиоактивного излучения всех типов. Известные два явления Мути: Весенний Гримуар и Холодное Солнце. Муть делится на Пограничную, Ближнюю и Центральную (Глубокую). (Энциклопедия Ядерной Эры. Издание 3-е, дополненное. Святоч, 38-й год Я.Э., типография Патриархии СПД).

Доктор Григорьев опять ошибся. И суток не прошло, как я снова был на ногах. Что бы там ни было залито в шприце, самочувствие улучшилось до нормы. Прямо у кушетки я сделал несколько разминочных комплексов в русском стиле, используя вместо посоха подвернувшуюся под руку стойку для переливания крови. Переснарядил обоймы, позавтракал глотком воды и вышел из палаты. Стоило озаботиться поисками еды, поскольку банка тушенки зашла в меня вчера без остатка.

Подвал насчитывал пять уровней. По крайней мере, столько уровней было на пульте лифта, и столько же этажей нужно было пробежать с самого низа на поверхность во время учебной пожарной тревоги. Площадь его была примерно равна площади здания наверху, то есть около 500 кв. м.

На самом нижнем уровне находились склады, системы очистки воды и воздуха и различные коммунальные службы. Я неплохо знал уровень “минус 5”, поскольку на второй месяц обучения получил два наряда вне очереди за… неважно за что, в общем – провёл там на посту со шваброй наперевес почти сутки. За это время облазил всё, что было открыто. Кстати, где-то там осталась моя счастливая заначка – пачка сигарет «Космос», которую я спрятал перед уходом в сон, с целью ритуально выкурить её в компании своих друзей одногруппников после триумфального возвращения… Пачку заберу, а вот как дальше пойдёт… Будем оптимистами!

В почти полной темноте, подсвечивая себе фонариком, я спустился по лестнице на самый нижний уровень подвала. Здесь также царил беспорядок, на полу застыли грязные лужи натёкшей откуда-то воды. Коридор привёл меня к противоположному концу уровня, где была ещё одна лестница, уже без лифта. Здесь, за трубой воздуховода, я нащупал полиэтиленовый пакет со своим счастливым «Космосом», сунул его в карман и обернулся на резкий звук. Что-то упало за дверью склада.

Аккуратно открыл её, подсветил фонариком. На пустом стеллаже, рядом с банкой из-под кофе сидел довольно упитанный мышонок.

– Значит, я не один живой на этой планете!

Мышонок осуждающе посмотрел на меня, прыгнул в сторону и скрылся во тьме.

– А ну-ка посмотрим, чем ты тут питаешься?

Еды не было. Тот стеллаж, на котором сидела мышь, был пуст. Банка из-под кофе использовалась явно не по назначению, имея следы пепла и гари внутри. Соседние стеллажи были аккуратно заставлены какими-то моющими средствами, мылом, стройматериалами и различными механизмами. Обойдя весь уровень, я убедился – еды здесь нет и, наверное, не было никогда. Единственным помещением, в которое мне не удалось зайти, была комната с распределительными щитами и насосами для артезианской воды. Ну и не беда! Электроэнергии все равно не было, а воду я надеялся найти выше.

На минус-четвёртом этаже располагалось само убежище. Оно представляло собой полностью открытое пространство с колоннами там и сям, разделённое только пластиковыми перегородками высотой в человеческий рост. По обе стороны центрального прохода в образованных этими стенками коридорах были комнаты для сотрудников института и курсантов. В центре пространство было более свободным, здесь находилась небольшая площадка для приёма пищи и просмотра телевизора. Десятка полтора столов сейчас были сдвинуты в сторону, лишь несколько стояли рядом. Я подошёл и пересчитал стулья: получалось, что в момент изоляции убежища здесь оставалось всего 15 человек. По крайней мере, столько немытых тарелок и вилок с таким же количеством стульев я насчитал. Было видно, что уходили они второпях, не законсервировав толком этаж и бросив всё пылиться в полном беспорядке. Никаких следов еды и воды я здесь также не нашёл, большинство кубриков были пусты, не было даже матрасов. На одной тумбочке, впрочем, я нашёл ветхий журнал «Вестник ядерной физики», который взял с собой. Под соседней кроватью нашёлся старый, но всё ещё крепкий армейский рюкзак. Переложил в него содержимое коробки – совсем другое дело!

Санузел находился у выхода на лестницу. Запах там стоял довольно поганый, а воды тоже не было, так что я направился дальше.

Минус-третий этаж – вотчина научников. Он разделён на несколько блоков, большинство из которых оказались закрыты. Безрезультатно попробовав свой код на остальных дверях, я вернулся в больничку. Здесь, при внимательном осмотре, я нашёл только пару эластичных бинтов в надорванной упаковке и неведомо как забытый древний набор металлических шприцов и игл для инъекций. Остальные медикаменты и инструменты исчезли.

Блок «Альфа», в котором я очнулся сутки назад, так и стоял открытым. Все помещения были пусты, дьюары открыты, РИТЭГи заглушены. Я вернулся в свою комнату, ещё раз обыскал её на предмет вещей и воды, но ничего не нашёл. Затем потратил пару минут на заглушку своего РИТЭГа. Пусть он почти выработал свой ресурс, но негоже оставлять его активным.

Лестничных пролётов между минус-четвёртым и минус-вторым было целых четыре штуки. Высокий третий уровень! На минус-втором располагались помещения для хранения научных материалов, учебный полигон для будущих космонавтов и – цель моих поисков. Склад скафандров и учебных пособий для будущих жителей Луны. Дверь в него была опечатана, но замка как такового не было.

– Ну вот, мои дорогие товарищи, сейчас будем Вас исследовать! – обратился я к ряду висящих на стене склада белых скафандров с надписью «Сокол-5М» на шлеме и флагом России на рукаве.

В каждом скафандре, пусть и учебном, обязательно заправляется так называемый «кэмелбэк» – небольшая навороченная ёмкость с водой, трубочка которой выходит в район рта. Скафандр предназначен не только для путешествий или работы на поверхности Луны. Он является также основным средством спасения своего обитателя на случай нередких в космосе чрезвычайных происшествий. Потому, в каждом скафандре есть небольшой контейнер на пару литров воды. Он герметично закрыт, открывается непосредственно перед употреблением и часто находится внутри скафандра в закрытом состоянии целые годы. Конечно же, его необходимо менять – и на складе должны быть сотни бутылей с водой для этих целей!

Поиски были удачными. Почти сразу я наткнулся на упаковки с лавсановыми бутылками и надписью «Вода питьевая слабо минерализованная». Срок хранения давно истёк, но вода внутри была вполне себя хороша. Поиски еды, впрочем, успехом не увенчались – в учебных скафандрах её нет. Зато она должна быть уровнем выше.

Минус-первый был единственным уровнем, на который могли попасть люди, не имеющие отношения непосредственно к проекту. Перед выходом на него мне пришлось повозиться с замком КПП – небольшой комнатки сразу перед лестницей. Почему-то она была заперта снаружи. Замок, впрочем, также был простой, лепесток легко поддался на манипуляцию с кусочком пластика. Открыв его, я прошёл в административную часть подвала Института.

Кабинеты с обеих сторон коридора были пусты. В некоторых был настоящий бедлам – такое ощущение, что там подралась рота пьяных дембелей. В паре мест в ведрах для бумаги остались следы пепла – при эвакуации явно сжигались какие-то бумаги. Но, меня не интересовали эти кабинеты, мне нужно было дальше.

После пары поворотов я вышел в довольно крупное и высокое помещение. Здесь был свой небольшой музей космонавтики – и в витринах его лежали тюбики с космической едой. Я сам разгружал коробки с экспонатами, которые приехали прямо с фабрики питания в Звёздном городке. Впрочем, экспонатами они стали только после того, как их уложили на бархат витрин и поместили рядом с ними краткое описание каждого тюбика. Теперь здесь не осталось ни одного целого стекла, а фальшпотолок местами обвалился прямо на мебель, забросав всё вокруг кусками битого гипсокартона. Пришлось освобождать разбитые витрины от его остатков, рискуя сильно порезаться о битое стекло.

– Ну и обжоры! – разочарованно произнёс я, глядя на пустые полки с этикетками, – «Борщ мясной, 250 гр.». Где ж ты, мой борщ!

Очистив кое-как витрины с образцами космических инструментов, я забрал универсальный складной нож, специально разработанный для Лунограда. По крайней мере, так гласила табличка около него. Отличная сталь, не хуже чем на ноже десантника, титановые щёчки плюс пара инструментов и, главное – открывалка для консервов!

Оставалась надежда только на столовую, которая находилась выше, на первом этаже собственно здания НИИ. А для того, чтобы попасть туда, нужно было снова спуститься на минус третий, пройти резервный шлюз вентиляционной шахты. Основная дверь шлюза наверх была передо мною. Но, рукоятки открывания были повреждены ломом, валяющимся неподалёку, и, подёргав их, я направился обратно.

Вентиляционную шахту нашёл быстро. Она притулилась к входу в блок «Д» и замок её массивной двери был открыт. Миновав небольшой тамбур, я вышел к шлюзу. Перед ним, на стене, покоилась пустая пирамида для оружия, несколько костюмов ОЗК, ящик с противогазами и пакет из универмага. В последнем я нашёл потертый китайский детектор радиации, пару фильтров и батарейки для детектора. Батарейки оказались полностью севшими аккумуляторами. Не беда, вытащил такие же из ручного фонарика, вставил старые, покрутил ручку. Через пару минут лампа фонарика неуверенно загорелась. Значит, батарейки живы, надо только заряжать.

Неприятный сюрприз ждал меня после включения детектора. ОЗК, уныло притулившийся прямо у шлюза, чувствительно фонил с одной стороны. У второго костюма фонили штаны. И только третий, самый крайний, костюм оказался полностью чист от радиации.

Никогда не любил эти костюмы. Зимой холодно, летом – жарко. Отсутствует необходимая для боя гибкость, почти ничего не видно в противогазе, слышимость тоже на уровне аквариума. Но, делать нечего. Детектор просто так щелкать не будет…

Глубоко выдохнув, я напялил на себя воняющий старой резиной костюм, противогаз и, открыв гермодверь внешнего ходка, шагнул в тёмный коридор…

***

Бункер нашего НИИ (теперь уже называть его просто подвалом язык не поворачивался) был построен вместе со зданием на поверхности за несколько лет до начала моего сна. О важности проекта говорит хотя бы то, что под его строительство выделили небольшой участок на Воробьевых горах, со стороны МГУ. Не помогли ни вопли экологов, ни явное противодействие мэрии столицы: «Это место, где будут исследоваться передовые технологии по освоению всей Солнечной Системы! Где быть этому новому институту, как не около МГУ?», – сказал тогда, как отрезал, всесильный генерал Серов.

В основном здании было четыре этажа, что для Москвы просто карликовые размеры новостройки. Построено было оно в том же стиле, что и МГУ – сталинский ампир, только в миниатюре. Архитектору удалось каким-то образом подчеркнуть монументальность той эпохи, приблизив это здание эстетически к возвышавшемуся неподалеку главному корпусу университета. А с другой стороны – здание явно было суперсовременным, с ажурными окнами, стекла которых изменяли свою прозрачность под воздействием солнечного света, с вертолетной площадкой, вписанной в небольшой парк и с комплексом спецсвязи на крыше здания.

Выбравшись из вентиляционного люка, я понял, что архитектор старался зря. Здание было на месте. Но не полностью. Со стороны фасада, который выходил на МГУ. Тыльная же сторона здания отсутствовала совсем. Возможно, кучи снега скрывали как раз то, что осталось от него.

Снег. И ветер. И холод. По моим расчётам, если атомные часы РИТЭГа не соврали, сейчас должен был быть апрель. Но, вместо весенних трелей птиц первое, что я услышал – лютый свист ветра. С трудом расчистив снег над люком, я по пояс вылез из шахты и только потом увидел небо. Оно было затянуто низкими тёмными тучами, и с него сыпал мелкий сухой снежок.