Текст книги "Песни, запрещенные в СССР"

Автор книги: Максим Кравчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Период 1978–1980 годов отмечен в жизни Аркадия Дмитриевича частыми переездами, метаниями по стране. Конкретные места пребывания точно установить не удалось, но известно, что он подолгу жил в Москве и Одессе, возвращался в Питер, вновь куда-то исчезал… Причем в Москве столичные «деловые» умудрялись организовать концерты музыканта в фешенебельных по тем временам ресторанах. Так, в загородном кабаке под названием «Русь» Северный пел специально для… сборной СССР по хоккею!

Бывая наездами в столице, Северный познакомился с Генрихом Сечкиным.

Судьба этого человека крайне неординарна, и о нем стоит сказать несколько слов отдельно.

Генрих родился в 30-х годах в интеллигентной московской семье. В войну остался сиротой, голодал, начал воровать, связался с блатными и еще мальчишкой впервые оказался в лагерях. В 1956 году, неполных двадцати пяти лет, освободившись после третьего срока, решил окончательно «завязать». Устроился рабочим на завод и увлекся шестиструнной гитарой. Начал упорно заниматься, осваивать инструмент. Уже через несколько месяцев его заметили и пригласили работать в один из московских театров. Вскоре Сечкину выдали аттестат артиста первой категории, началась бурная концертная и преподавательская деятельность (среди учеников Г. С. – известный музыкант, создатель группы «Воскресенье» Константин Никольский. – Авт.).

_{Генрих Сечкин (слева) с известным цыганским гитаристом Сергеем Ореховым}

Для частых разъездов Генрих приобрел себе старенький «Москвич». Однажды к его машине подошли двое парней. С сочувствием взглянув на «лысые» колеса, они предложили приобрести у них комплект новых покрышек. Генрих согласился.

Через полгода он был арестован, оказалось, что злополучная резина была похищена с завода. Парни, продавшие ее, были задержаны на очередной краже и назвали многих своих покупателей. Все они присутствовали на суде. Девять – в качестве свидетелей, а один, – Генрих, – как обвиняемый. Его разыскали по описанию автомобиля. «Сечкин был ранее неоднократно судим, и поэтому не мог не догадываться о том, что покрышки краденые», – констатировала судья. Ему дали два года.

Освободившись, он вернулся к музыке. Творческое объединение московских гитаристов избрало его своим председателем. Из разных стран ему постоянно поступали приглашения на гастроли, но Министерство культуры не решалось отпустить четырежды судимого артиста. Но он не унывал, много и с успехом выступал на разных площадках страны. После концерта в Кремле, посвященного XVI съезду ВЛКСМ, с творческими успехами его поздравил лично Брежнев.

Казалось, все наладилось: семья, работа, достаток в доме… Сечкин был одним из немногих в СССР обладателем видеомагнитофона. На этом заморском чуде техники он и погорел, попав под молох кампании по борьбе с буржуазной пропагандой.

Свое пятидесятилетие Генрих справил в Лефортовской тюрьме КГБ. Отсидел пять лет и вновь начал с нуля. Правда, на гитаре играть уже не мог – в зоне конвой поломал ему пальцы. Сегодня Генрих Сечкин – известный журналист, автор автобиографической книги «На грани отчаяния», живет в Москве, растит маленького сына.

С Аркадием Северным этот прекрасный музыкант пытался сделать совместный концерт «под две гитары», но из-за технических проблем запись получилась некачественной и невыразительной по содержанию, хотя сохранилась в архивах собирателей под названием «У Генриха Сечкина».

Но вернемся к рассказу о судьбе «короля».

Аркадию по-прежнему всегда рады в компаниях и застольях, но стоит празднику кончиться, и интерес к нему улетучивается. Он все так же скитается, не имея своего угла и постоянного заработка, остро переживает свою неприкаянность, неустроенность и одиночество.

Я больной, разбиты грудь и ноги,

Пред собой я вижу три пути.

И стою один на перекрестке,

И не знаю, мне куда пойти…

Немногочисленные верные друзья периодически пытаются помочь артисту: подыскивают ему жилье и работу, но идиллия длится, как правило, недолго – Северный все чаще уходит «в штопор».

Самый длительный «трезвый период» случился на стыке 1977–1978 годов, когда благодаря участию одного из московских поклонников Северный прошел курс реабилитации в хорошей клинике и не пил потом целый год, даже собирался жениться. Но…

В сентябре 1979-го Аркадий Дмитриевич вновь прибывает в столицу.

«Известно, что этой осенью, точно так же как и год назад, было организовано несколько подпольных концертов Аркадия в различных московских ресторанах.

К сожалению, достоверных подробностей о тех концертах почти не сохранилось.

А молва уже с давних пор приписывала им характер самой “крутой мафиозности”. Ясно, что туда приглашались не совсем “простые советские люди”, но вот что конкретно лежало в основе тех слухов, трудно сказать… Может, все те же байки о “знакомстве с большими людьми”, дошедшие в итоге и до совсем фантастических мифов, например, о “высочайшем” интересе и приглашении в “придворные шансонье” для партийной или криминальной верхушки?

Вот что писал об этом всего через полтора года Рудольф Фукс: “Удрал он от этой мафии назад в Питер, но у мафии, как и положено, руки длинные – разыскали, стали на самолетах в Москву возить на ночники и назад – полумертвого, но с деньгами. Очевидно, не было у мафии без него веселья. Неделю воруют у народа, у государства, сами у себя, а к выходному – подавай им Аркашу с блатными песнями, очень уж охочи до них были милицейские и гэбэшные чины, охранявшие мафию. Да и “партейцы”, в мафии состоявшие, обожали Аркашин талант”».

Правдива эта информация или нет, наверняка сказать трудно, к тому же известно, что и сам маэстро любил «травить байки» о своих похождениях. Однажды в беседе он сообщил, что давал в Москве концерт для дипломатов, на котором присутствовал сын министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко, и вручили ему якобы после концерта благодарные мидовцы полный дипломат денег…

В Советском Союзе, впрочем, «и невозможное было возможным».

Почему Аркадий Дмитриевич не мог выступать перед партийными бонзами и их окружением? Мог, конечно. Почитайте главу «“Ночники” для советской элиты».

Что, Северный пел хуже Звездинского или некоего Кипы (Анатолия Бальчева)?

А может, популярность его была меньше, чем у московских коллег?

В 1989 году я зашел в гости к своему другу Володе А. Его отец, генерал-майор милиции, служил тогда в Главном следственном управлении МВД СССР. Со слов сурового папы, он со своей супругой зимой 1980 года дважды присутствовал на концертах Северного, проходивших в ресторанах «Арагви» и «Пекин». Никаких деталей он не сообщил и вообще вспомнил об этом случайно, углядев у меня в руке кассету «Аркадий Северный. Тихорецкий концерт».

В каком звании «генерал» пребывал за девять лет до этого и можно ли отнести батю моего школьного товарища к «мафии», я не знаю. Но доверяю его словам безоговорочно – есть причины. Интересен и тот факт, что «Пекин» еще с 50-х годов считается в народе «кагэбэшным местом»…

А вот воспоминания шансонье Константина Беляева о выступлении его коллеги в кафе «Печора» на Калининском проспекте, состоявшемся также в январе 1980 года:

«Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, всё. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две “Волги” с товарищами из органов. Потом эти товарищи засели в кабинете зам. директора и начали выдергивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: “Я слепой, инвалид первой группы, все равно ничего не вижу – не нужно мне с собой документ таскать…”

Записали с его слов данные о нем. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что “меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою “Стоял я раз на стреме…”. Естественно, что он начал петь то, что всегда пел, – блатняк и все такое. Все, что он пел, записывалось на Grundig через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй – перед Аркашей. И он пел чистого времени примерно полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из “Известий”. В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришел мент, который стал всех вытуривать из кафе».

Почему в «олимпийский» год «запрещенному», в общем, певцу позволялось выступать хотя бы в столичных ресторанах? Были ли у Аркадия Северного действительно высокие покровители, патронировавшие (пусть негласно) своего любимца?

Александр Фрумин, например, категорически отметает подобные предположения. Действительно, приведенные выше контраргументы могут оспорить его мнение лишь в качестве косвенных фактов. Скорее всего, правы Д. Петров и И. Ефимов, если я правильно толкую их мысль Северного прикрывали (или просто не мешали ему) некоторые чины и сотрудники органов, руководствуясь исключительно личными симпатиями к творчеству артиста. Не более того.

Однако на сайте blat.ucoz.ru недавно была выложена статья «Встреча бровеносца и короля русского блата» из красноярской газеты «Комок» (№ 12 от 25.03.1998) за авторством С. Минского. Там со ссылкой на воспоминания Марка Остаповича Лиенгольда, музыканта ансамбля «Черноморская чайка», с которым не раз записывался Аркадий, приводится следующая история:

Летом 1978 года в окрестностях Сочи в пригородном ресторане под названием «Кавказский аул» Северный совместно с вышеупомянутым коллективом обеспечивал, так сказать, культурную программу для многочисленных в курортный сезон посетителей. И случилось так, что в то же время в своей резиденции «Зеленая роща» отдыхал от государственных трудов сам «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев». Из перестроечной прессы известно, каким своенравным бывал «вождь» – любил, говорят, оторвавшись от личной охраны, выйти в народ или лично промчаться с ветерком за рулем заграничного автомобиля из своей немаленькой коллекции. В тот день Леонид Ильич решил прокатиться в новеньком серебристом «Линкольне». От души поколесив по окрестностям, он решил сделать привал и отобедать в ближайшем кабачке. Им оказался тот самый «Кавказский аул», где в пустом, по причине раннего утра, зале музыканты «Черноморской чайки» вместе с Аркадием репетировали новую программу. Приняв из рук потерявшей дар речи официантки стакан ледяной минералки и графинчик коньяка, Брежнев принялся дегустировать напитки и прислушиваться к игре ресторанного оркестра. Ничего не подозревавший Северный с чувством исполнял новые и старые хиты из своего обширного репертуара: «Налей-ка рюмку, Роза», «Мама, я летчика люблю», «Сделана отметка на стакане» и т. д. Когда же прозвучала «Я сын рабочего подпольного партийца», расчувствовавшийся генсек пошел знакомиться с артистами. Аркадий ему понравился – остроумный, веселый, знавший множество анекдотов, он мог очаровать любого, и Брежнев не стал исключением. Он пригласил певца к себе за столик, где знакомство продолжилось сначала за рюмкой коньяка, потом за бокалом «Абрау Дюрсо», а следом и за чаркой грузинского вина… Аркадий был в ударе: сыпал шутками, хохмил, неподражаемо рассказывал байки с одесским колоритом и, конечно, пел. Через несколько часов застолья Брежнев пожелал исполнить что-нибудь дуэтом. Взобравшись на сцену, он вместе с Северным долго пел про «Мурку», «Таганку» и «Ночные фонарики». Лишь под утро «дорого Леонида Ильича» отыскала охрана и, заботливо усадив на заднее сиденье «Линкольна», доставила обратно в резиденцию, предварительно строго-настрого приказав всем очевидцам гулянки держать язык за зубами.

Конечно, больше это похоже на сказку, но, черт возьми, звучит занятно и интригующе. Жаль только, что в судьбе «короля блата» эта встреча если и была, то ничего не изменила.

В феврале 1980 года Аркадий ненадолго вернулся в Ленинград.

На квартире Владимира Раменского, друга и автора многих песен в репертуаре маэстро, при участии «Братьев Жемчужных» состоялась запись последнего оркестрового концерта. Проведя в городе на Неве месяц, Северный вернулся в Москву.

«Третье апреля 1980 года. Он вновь собирается ехать в Ленинград, – 4-го числа день памяти отца, и должны, по традиции, собраться все четыре брата Звездиных: подполковник Советской армии Лев, работник исполкома Валентин, рецидивист Михаил и… Аркадий».

Последний год, бывая в Ленинграде, Аркадий Дмитриевич останавливался у своего знакомого Валерия Шорина, внука изобретателя звукового кино Александра Шорина. Впоследствии Валерий вспоминал:

«Весной 1979 года Аркадий стал жить у меня, на Анниковом проспекте (ныне Блюхера). Пригласил я его сам, говорю: “Поехали, Аркадий, поживешь, хоть гардеробчик обновишь”. Я тогда заколачивал по паре сотен в день. Правда, Аркаше я денег не давал. Он сразу с деньгами исчезал, и мог попасть во всякие истории. Я ему так и сказал: “Зачем тебе бабки? Ты прекрасно знаешь, что на кухне два холодильника постоянно забиты под завязку – один бухаловом, другой дефицитнейшей жратвой. Оба всегда в твоем распоряжении”. Правда, второй холодильник ему не шибко-то и нужен был. Кормили мы его чуть ли не силком».

В последний свой визит Аркадий также не изменил своим привычкам – остановился по старому адресу. Вновь слово В. Шорину: «Вечером 10 апреля мы сидели, как обычно… Аркадий стал петь песню “Пара гнедых”. И вдруг неожиданно остановился и говорит: “Гроб стоит”. Мы ему: “Да ну, Аркаша, кончай”. Он замолчал и больше уже не пел…

А наутро мы встали рано, мне надо было на точку к девяти часам. Аркаша пошел в ванную бриться, потом вышел и говорит: “Не могу, Кривой (кличка Шорина. – Авт.) что-то хреново мне”. Я ему: “Так, может, вмазать?” Налил я ему рюмку, он выпил. Вроде ему полегчало, пошел, побрился, выходит, сел за стол, налили мы еще по рюмке, закурил он… И вдруг вижу: глаз у него куда-то в сторону поплыл, рот перекосило, сигарета выпала и слюна потекла. Рука затряслась и повисла. Я: “Аркаша, что?” – а он и ответить не может. Я отнес его на диван – они весил-то 30 кг с ботинками…»

Аркадия Звездина доставили в городскую больницу, где 12 апреля 1980 года он скончался, не приходя в сознание. В официальном свидетельстве о смерти говорится: «Инсульт, гипертоническая болезнь с атеросклерозом и тяжелая форма дистрофии».

«Прощание… Сначала – морг больницы им. Мечникова, куда пришли самые близкие родственники и друзья Аркадия. А затем – крематорий. Здесь народу было уже гораздо больше. По воспоминаниям очевидцев, от нескольких сотен до нескольких тысяч пришло. Только на фотографиях запечатлено никак не меньше ста человек, а ведь не все попали в кадр. Кто-то пока еще ожидал в вестибюле, кто-то просто стоял на улице… Весть о смерти Аркадия в мгновение ока разнеслась по просторам Союза и собрала вместе людей из многих городов необъятной страны. Большинство даже и не знали друг друга. И, может быть, потому впоследствии появились рассказы о присутствии на похоронах разных “значительных лиц”, провожавших Аркадия в последний путь. Например, первого секретаря Ленинградского обкома партии товарища Романова и чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Думается, что если бы и было такое, то, наверное, всем бы запомнилось… А если по правде – добавился просто последний штрих к легенде из все той же серии интереса влиятельных персон к личности Северного…

_{Аркадий Северный с полковником милиции в отставке С. П. Соколовым, которому принадлежит авторство большинства снимков певца в книге}

Когда его положили в гроб, кто-то договорился, чтобы поставили вместо прощальной музыки “Сладку ягоду”. Один из присутствующих принес на похороны магнитофон с записью голоса Аркадия. И в тот момент, когда были уже произнесены все слова и закончились все прощания, вдруг откуда-то сверху раздалось:

Сладка ягода в лес поманит,

Щедрой спелостью удивит.

Сладка ягода одурманит,

Горька ягода отрезвит…

Ой, крута судьба, словно горка,

Довела она, извела…

Сладкой ягоды – только горстка,

Горькой ягоды – два ведра…»

Цитатой Александра Розенбаума о масштабе творческой личности Аркадия Северного я завершаю главу о «короле блатной песни»:

«Он был самородок, он был единственный и неповторимый. В “дворовой песне”, “блатной”, как хотите, кому как больше нравится, вот в этом жанре выдающееся явление, саморождённое – это Аркадий Дмитриевич Звездин-Северный. Не было ничего лучше в этом жанре и в ближайшее время, обозримое, я думаю, не предвидится…»

P. S. «Мне не дадут Звезду Героя…»

В 1997 году московский режиссер Дмитрий Завильгельский снял документальный фильм «Он был почти что знаменит…» о судьбе Аркадия Северного. После демонстрации картины по телевидению с Завильгельским связался вице-президент «Альфа-банка» Александр Гафин и предложил принять участие в воплощении проекта по установке памятника «королю блатной песни» в Санкт-Петербурге. Дмитрий согласился и вскоре нашел молодого талантливого скульптора, ученика знаменитого А. Рукавишникова – Галима Далмагамбетова. Работа закипела. Установку мемориала согласовали с главным художником города и получили одобрение тогдашнего губернатора В. Яковлева. Место для установки памятника выбрали на Петроградской стороне, где Северный часто бывал. Но в силу разных причин, и прежде всего из-за несогласия родственников Аркадия Дмитриевича с концепцией памятника, воплотить начинание в жизнь до сих пор не удалось. А жаль… В Твери, например, установлен прекрасный памятник Михаилу Кругу. Пусть у этих исполнителей не было никаких официальных званий и наград, но они были и остаются подлинно народными артистами.

«Братья Жемчужные»

В небо с криком отчаянным птичья стая ушла,

Не хватало печали нам: «Коля, что за дела!?»

Плач свечей парафиновых…

Загрустил Ленинград:

«Николай Серафимович, до свидания, брат». Александр Розенбаум, «Памяти Коли Резанова»

_{Автограф Николая Резанова на обложке его первой виниловой пластинки, официально изданной в России}

К сожалению, я не могу похвастаться близким знакомством с Николаем Серафимовичем Резановым. Мы встречались лишь однажды: в ноябре 2004 года я приехал в ДК одного из подмосковных городов, где выступал Александр Розенбаум со своей верной «старой гвардией» – «Братьями Жемчужными», чтобы взять интервью у отца-основателя группы Николая Резанова. Все общение уместилось в рамки сорока минут, остававшихся до концерта. Но и это мимолетное знакомство дало возможность прикоснуться к легенде, почувствовать, каким светлым человеком был главный «брат Жемчужный» – Николай Серафимович Резанов. Невзирая на прошедшие с того дня годы, я привожу запись нашей беседы без правок, так, мне думается, интереснее.

Порой мне кажется, что «Братья Жемчужные» были всегда. Я слушал их песни в пионерском лагере и дома у школьных друзей, в студенческих компаниях и у водителей такси. Часто на пленках это название звучало вместе с именами Аркадия Северного и Александра Розенбаума, порождая домыслы и множество вопросов. В начале девяностых годов их смогла увидеть широкая публика. Увидеть и узнать как высокопрофессиональных музыкантов, чье творчество во многом определило сегодняшнее лицо жанровой песни.

_{Аркадий Северный и Николай Резанов}

Об истории создания группы, совместной работе с известными музыкантами от Северного до Круга, об увлечениях «Братьев» состоялась наша беседа с основателем и руководителем ансамбля Николаем Серафимовичем Резановым, старшим “Жемчужным братом” и одним из первых участников – скрипачом-виртуозом Алексеем Васильевичем Дулькевичем.

– Николай Серафимович, расскажите, пожалуйста, как будущий создатель группы «Братья Жемчужные» начал заниматься музыкой и что этому предшествовало.

– Я окончил музыкальную школу по классу тромбона. С начала шестидесятых играл в разных джазовых оркестрах, на контрабасе, банджо и гитаре. Позднее сделал рок-н-ролльную группу «Лесные братья», которая была очень популярна в шестидесятые годы в Ленинграде и даже заняла на конкурсе 1967 года первое место. В 1968 году я ушел в джаз-оркестр, с которым гастролировал по Советскому Союзу. Затем был оркестр Вайнштейна и ансамбль «Добры молодцы», в котором очень короткое время работал с Ю. Антоновым. Он как раз перешел туда из «Поющих гитар». У нас, кстати, был такой номер – «Старый джаз» в программе. Мы выходили в жилетках, канотье, и представляли меня: «Мишель Жемчужный!». Вот отсюда и пошло это – «Братья Жемчужные». Мне это название не нравится до сих пор.

В семидесятом меня забрали в армию, там я служил в оркестре, а потом снова работал в ресторанах. В 1974 году была сделана запись, которая считается первым альбомом «Братьев Жемчужных».

– Получается, что в этом году вы празднуете тридцатилетний юбилей начала творческой деятельности?

– Это так, но тогда мы не совсем считали это творчеством. Просто решили записать свои любимые песни. Дворовые всякие, которые не исполнялись, но люди их пели в застольях, на вечеринках. Первый альбом не имеет названия, просто «Братья Жемчужные, декабрь 1974 года». В начале семидесятых годов мы, компания джазовых музыкантов, пришли на заработки в ресторан «Парус», что до сих пор стоит на Петроградской стороне. Играли популярные эстрадные шлягеры того времени, но, бывало, для подгулявших посетителей могли спеть и блатные, запрещенные песни. Иногда в ресторан приходил человек, которого звали Сергей Иванович Маклаков – крупный питерский музыкальный коллекционер. Однажды он пригласил нас в гости, в свою коммуналку. В большой комнате на веревке висели два микрофона, а на столе уже стояли коньяк и закуска. Мы взяли гитары и с листа записали на бытовой магнитофон двадцать восемь песен. Пели долго, часа четыре, наверное.

Маклаков выдал нам на всех полторы сотни рублей. Водка тогда стоила пресловутые 3,62, коньяк подороже. Нам хватило (смеется). А материал, который мы в тот день записали, был переиздан не так давно в Петербурге на компакт-диске.

– Откуда вы брали репертуар? У вас была какая-то своя коллекция записей?

– Нет, не было. Репертуар брали с улиц, песни, которые пели во дворах. Каждый нормальный парень знал их немало. А иметь коллекцию тогда было невозможно, ведь и магнитофонов особо не было. У меня, правда, была. «Астра», кажется.

– Расскажите о своей работе с Аркадием Северным.

– В марте 1975 года мы записались с Аркадием Северным первый раз и до его смерти в апреле 1980-го совместно сделали шестнадцать концертов. Никаких особенных историй во время совместной работы с Аркадием я не помню, хотя все о них спрашивают. Мы познакомились, когда ему было 36 лет. Это был сильно пьющий человек, привыкший к постоянным компаниям, где он был центром внимания. Пил он, видимо, от неудовлетворенности своей жизнью, судьбой. Я бы не назвал его творческим человеком в прямом смысле этого слова. Он просто жил по принципу «куда кривая вывезет».

Помню, мы оказались в пивбаре, посидели, он спел несколько песен. Мы ушли, а он остался и жил там месяц, пил и пел там целый месяц. Ведь жить, по большому счету, ему было негде.

Был и еще один интересный человек – поэт Владимир Раменский, ушедший из жизни, к сожалению, вскоре после смерти Аркадия. С Раменским мы написали много песен в тот период, авторских уже, не дворовых. Тот вариант «Поручика Голицына», который пел Северный и впоследствии Гулько, восстановил он. Кто-то знал один куплет, кто-то продолжение, мотив вообще никто не знал.

– Помимо работы с Аркадием Северным, Александром Розенбаумом, вы записали немало магнитоальбомов с другими музыкантами. Как рождались подобные проекты в советское время? К примеру, известны совместные работы «Жемчужных» как музыкантов и некоего Евгения Абдрахманова, или Игоря Эренбурга.

– Со многими мы не были знакомы и встречались только на записи, их приводили организаторы. Был своеобразный синдикат, который состоял из нескольких человек и современным языком назывался бы сейчас продюсерский центр. Они подбирали таких исполнителей и на базе нашего ансамбля, который уже установился, осуществляли такие записи.

– Незадолго до смерти Михаила Круга вы начали делать совместный альбом. Расскажите об этом, пожалуйста.

– Мне сейчас вспомнилось, что при нашей первой встрече, на концерте в честь очередной годовщины студии «Ночное такси», Миша рассказывал, что, живя в Твери в советские времена, он был уверен, что «Братья Жемчужные» – это эмигранты с Брайтона, и был немало удивлен, познакомившись с реальными «Братьями», никогда из Питера не уезжавшими (смеется).

А вот долгой совместной работы у нас, к несчастью, не было. Мы только начали ее и успели записать две или три песни из репертуара Аркадия Северного, которые подбирали сам Михаил и питерский продюсер Александр Фрумин. Это, кажется, «Девушка в платье из ситца», «Хаим» и еще что-то, не помню сейчас. Работать с Кругом нам нравилось, он был большим профессионалом.

– А есть у вас любимый проект, который вы делали с другими музыкантами?

– Нам нравится проект с Трофимом, с ним мы писали его альбом из серии «Аристократия помойки», диск Владимира Асмолова «Скажи спасибо!», работа с питерской певицей Кирой Хабаровой. Неоконченная, к сожалению, запись с Михаилом Кругом. Проекты с Александром Розенбаумом, начиная с 1982 года. Сейчас, кстати, пишем с ним новый альбом, который пока не имеет названия.

– Николай Серафимович, а был ли определенный страх, когда во времена Советского Союза вы, пусть и под псевдонимом, но занимались подпольной звукозаписью? Ведь наверняка в органах был известен реальный состав и имена участников! Были ли какие-либо «наезды» со стороны власти?

– Я сейчас встречаю тех людей, кто тогда работал в органах, они говорят, что знали нас, но не трогали. Сами слушали, нравилось.

Мы же не пели антисоветских песен, не пели матом, там все было достаточно лояльно. Нет, нас никто не преследовал. А сам я никогда не афишировал, что имею какое-то отношение ко всему этому. Хотя мне Розенбаум как-то рассказывал, как году в 1985-м в Киеве его вызвали в КГБ и стали расспрашивать: «Кто такие “Братья Жемчужные”?» На что он отвечал, что, мол, не помнит: «Приехали какие-то цыгане пьяные, сыграли, записали что-то на магнитофон, и поминай как звали!»

– Каков был первый состав группы и поддерживаете ли вы отношения с теми, кто уже не работает с вами?

– Я играл, на банджо, Алик Кавлелашвили – клавиши, Роберт Сотов – басист, Геннадий Яновский – ударник – вот первый состав. Потом много музыкантов поменялось. Как-то пытались сосчитать, вышло около тридцати человек по сегодняшний день. Дольше всех в составе – Алексей Дулькевич. Он пришел в 1982 году, когда мы делали первый концерт с Розенбаумом. Многие в эмиграции: Драпкин – в Америке, Борис Нисенбаум – в Канаде, Батон-ударник – в Германии…

– Позвольте мне теперь задать несколько вопросов Алексею Дулькевичу. Алексей Васильевич, вы происходите из знаменитой артистической династии^[6], сами всю жизнь занимаетесь музыкой, виртуозно играете на скрипке, поете. Но за многие годы вы выпустили только два сольных проекта. Альбом «Цыганская душа» вышел для западного слушателя и продается в Германии, а на российском рынке с большим трудом можно купить «Цыганский романс», записанный в 1996 году. Почему?

– Я очень тщательно отбирал репертуар. Настоящих песен мало. Песен, которые живут и на которые будут ходить всегда. Мне было что сказать, и появился альбом, а делать это ради конъюнктуры, как многие сегодня, не буду никогда.

– Вы много работали с Михаилом Кругом и при записи альбома, и на концертах. Расскажите, какой это был человек, какие темы вы затрагивали в беседах?

– С Мишей было интересно. Он тяжело сходился с людьми, но если видел человека, то открывался ему. Был вспыльчив, но быстро отходил. Настоящий домостроевец по убеждениям, он увидел во мне родственную душу (смеется).

На мой взгляд, Круг уникален, настоящий самородок. Казалось бы, простой парень, без образования специального, а в несколько лет сумел стать «народным» артистом. Миша всегда учился у коллег по цеху и не считал это зазорным. Помню сборный концерт. Миша уже был довольно известен. И вот отпел он, ушел за кулисы, а следом Александр Яковлевич Розенбаум выступал. Круг встал за сценой и смотрит, как тот работает, впитывает. И так было постоянно, а это дорогого стоит.

А по поводу тем… Мы постоянно думали с ним, что есть шансон, откуда его истоки и интерес людей к этому жанру. А все просто. Были кандальные песни, дворовые песни, городской романс, жестокий романс с трагическо-любовным сюжетом.

Плюс русская, еврейская, цыганская народная песня и обязательно сюжет со смысловой нагрузкой и хорошей поэзией.

Сейчас, на мой взгляд, идет спад жанра. Тогда была поэзия, а теперь конъюнктура.

_{Алексей Дулькевич (слева) и автор книги. Санкт-Петербург, 2006}

Вступает Николай Резанов:

– Вообще шансон – это живая музыка и с точки зрения текста, и с точки зрения музыкальной подачи. Много теперь звучит попсовых ритмов в шансоне, причем самого низкого пошиба. Это ужасно. Конечно, дорого записать «живой» альбом с музыкантами, все упирается в финансы, но…

– Николай Серафимович, как проводят свободное время «Братья Жемчужные»? Куда ездят, какую музыку слушают?

– Мы все большие поклонники рыбалки. Выезжаем на Финский залив, в другие места. Ловим рыбу, готовим уху. Шесть последних лет я на питерском радио веду передачу об этом. Музыку мне слушать некогда, ну а если выпадает минута, в машине, скажем, я настраиваюсь на волну с джазом, фьюжном, соулом. Не шансоном (смеется).

– Как будет отмечаться юбилей ансамбля «Братья Жемчужные»?

– Мы будем отмечать его 29 января 2005 года в концертном зале «Октябрьский» в Санкт-Петербурге в рамках празднования десятилетия студии «Ночное такси», где в девяностых годах мы и вернулись к творческой деятельности. Это большой зал на 4000 мест, все будет солидно и интересно.

– Благодарю вас за содержательную беседу и до встречи на вашем юбилейном концерте.

Николай Серафимович Резанов скоропостижно скончался 22 мая 2005 года в Санкт-Петербурге на 57-м году жизни. Петербургская газета «Смена» откликнулась на это событие горькими строчками некролога:

«Мир русского шансона погрузился в глубокий траур. Скоропостижно – в 57 лет – ушел из жизни основатель и лидер знаменитого ансамбля “Братья Жемчужные” Николай Резанов. Сердечная недостаточность, тромб – все произошло внезапно. А ведь совсем недавно Серафимыч трудился в студии, ездил на свою любимую рыбалку, выпивал с друзьями, рассказывая хриплым голосом байки из своей увлекательной и казавшейся бесконечной жизни… Господь забирает лучших».