Текст книги "Песни, запрещенные в СССР"

Автор книги: Максим Кравчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Кстати, первый раз я увидел его в оркестре ресторана “Малахит”, который, как я уже писал, был одним из лучших в городе и оркестр там был соответствующий. Кроме ритм-группы, там было две трубы, тромбон и два саксофона, и Новиков исполнял в нем роль оркестрового гитариста, требования к которому как к исполнителю были гораздо выше тех, которые предъявляются к барду. И когда вышел его первый альбом, многие в Свердловске вообще не верили, что он его автор. А может, не хотели верить.

Когда свердловским правоохранительным органам “сверху” была спущена команда “фас” и они начали технично ломать Саше жизнь, один из пожилых уже гитаристов, Боря М., при встрече сказал мне:

– Молодец Саня, не сдал мальчика, который это все написал.

– А был ли мальчик? – усомнился я.

– Конечно. Не сам же он это все придумал.

Он явно не мог простить того, что такой же гитарист, как он, обрел всесоюзную известность. И в этом он был не одинок.

Впрочем, сейчас, когда время все расставило по своим местам, это уже не имеет никакого значения. В российской музыке Александр Новиков занимает свое собственное, не купленное и никем не подаренное место, нравится это кому-то или нет. Хотя насчет “не купленное” – плата, которую взяла с него жизнь за право стать тем, кем он стал, может характеризоваться словами “мало не покажется…”»

_{Александр Новиков на сцене. Один из первых сольных концертов начала 1990-х}

Действительно, путь к славе оказался тернист.

В 1981 году Александр собирает собственную команду под названием «Рок-полигон», с этой группой им был записан первый магнитоальбом, о котором многие поклонники певца не знают до сих пор, считая, что он стартовал сразу с «Извозчика». Приблизительно в то же время Новиков, проявив недюжинный талант организатора, сумел наладить выпуск самодельной электромузыкальной аппаратуры (практически точных аналогов импортных образцов как по качеству, так и по внешнему виду), которая пользовалась благодаря этому огромным спросом по всей стране. Вспоминает экс-барабанщик «Машины времени» Максим Капитановский:

«Спрос рождает предложение… По всей стране умельцы начали клепать недорогой, но вполне качественно звучавший самопал. Называлась такая аппаратура заказной и обеспечивала звуком небогатые начинающие коллективы. Власти сразу разглядели в этих делах непорядок и начали сажать кустарей в тюрьму. То есть если ты сам спаял себе усилитель и играешь на нем, то это еще ничего, а вот уж когда отмучился и решил продать товарищу – частное предпринимательство со всеми вытекающими. Так пострадал в свое время известный и популярный ныне бард Александр Новиков. Много он что-то отсидел, чуть не десять лет, но до последнего времени в некоторых ресторанах Дальнего Востока еще встречались его усилители. Музыканты с гордостью говорили: “Вот, еще сам Новиков делал!”»

Александр Васильевич в одном из интервью рассказывал:

«Юрий Шевчук хотел в свое время купить у меня комплект в Уфе. Забожился на все, что хочешь, – мол, куплю, чувак, на 60 тысяч. Я говорю: слушай, а если я привезу и ты не купишь? Он говорит: отвечаю! Я привез, и он не купил. Мы продали ее тут же – проблем не было. Потом Юру как-то встретил, не напоминал ему – сам вспомнил. Говорит, я тогда на что-то надеялся. Ха-ха. А у меня больше пяти рублей в кармане не было. Ждал чуда. Я на него обиду не держу – это единственный певец, которому можно верить»^[26].

Скорее всего, Новиков тихо продолжал бы подпольную деятельность до самой «перестройки», но главным приоритетом в его жизни были и остаются не деньги и материальный достаток, а творчество. Одновременно с бизнесом он всегда продолжал сочинять новые песни и стихи – просто не мог не делать этого.

Кстати, своими учителями Новиков считает прежде всего Александра Галича и Владимира Высоцкого.

В 1984 году количество материала переросло в качество: во Дворце культуры завода «Уралмаш» с немого согласия директора ДК абсолютно подпольно им был записан легендарный сегодня альбом «Вези меня, извозчик», ставший поворотной точкой в дальнейшей судьбе музыканта.

Через считанные дни после выпуска материал альбома попал в поле зрения идеологического сектора ЦК КПСС и КГБ. По указанию высшего партийного руководства за Новиковым была установлена слежка: машину неотрывно «пасла» наружка, телефонные разговоры прослушивались.

Утром 5 октября 1984 года около собственного автомобиля «Волга» Новиков был схвачен прямо на улице людьми в штатском, арестован и препровожден в СИЗО № 1 Свердловска. «Домой ко мне пришли с обыском, искали рукописи со стихами. Выворачивали все наизнанку, отрывали плинтусы, вытряхивали шкафы. Нашли, сгребли все до единой строчки и уволокли. И ни одна из них уже обратно ко мне не вернется. А наизусть я их не помнил», – пишет маэстро в предисловии к книге стихов. Было заведено уголовное дело, начинавшееся с документа, именуемого… «Экспертиза по песням А. Новикова». Документ содержал рецензии на каждую из композиций альбома, написанные в оскорбительном тоне, и резюме, суть которого сводилась к тому, что «автор вышеупомянутых песен нуждается если не в психиатрической, то в тюремной изоляции наверняка»! Составили и подписали «отзыв», по указке соответствующих органов, конечно, «широко известный» композитор Евгений Родыгин – автор песен «Ой, рябина кудрявая, белые цветы» и «Едут новоселы по земле целинной», член Союза писателей СССР Вадим Очеретин и заведующий отделом культуры Олюнин. Творчество Новикова власть посчитала взрывоопасным, ведь он пел не «нэпманские» песенки, а ядовитые зарисовки о существовавшей системе.

_{Лагерь, г. Недель, 1989}

Слухи об аресте певца моментально распространились по городу, а вскоре и по стране. Видя, что дело приобретает нежелательную политическую окраску, следствие отказалось от привлечения Новикова к ответственности за песни и пошло по пути фабрикации уголовного дела по статье «незаконное предпринимательство».

Информация об аресте барда проникла за рубеж – песни Новикова прозвучали в конце 1984 года по радиостанции «Немецкая волна». В комментарии к песням прямо говорилось, что в СССР человека преследуют по политическим мотивам, тем не менее вменяя в вину уголовное преступление.

В 1985 году по приговору суда А. В. Новикова приговорили к десяти годам лишения свободы «с отбыванием наказания в колонии усиленного режима».

В процессе следствия и после суда, уже в лагере, представители органов и администрации ИТК постоянно оказывали давление на музыканта с целью получения раскаяния и отречения от написанных песен и стихов. Сломать Новикова не удалось – власти не добились АБСОЛЮТНО НИЧЕГО!

«Там, где сидел я (в учреждении Н-240-2/2 в городе Ивдель на севере Свердловской области. – Авт.), в основном была молодежь, совершившая преступления тяжелые, уголовные, – делится пережитым Александр Васильевич. – Лагерная система трудового перевоспитания не оставляла человеку сил и свободного времени для иных занятий. Это система очень жестокая. Она подавляет и истребляет в человеке личность при помощи грубого физического труда и совершенно скотского обращения. Это характерно для всех лагерей Советского Союза. Впрочем, Союз – это и был лагерь большой. И структура лагеря исправительно-трудового – она совершенно схожа со структурой тогдашнего государства. В лагере я сразу отказался от каких-либо поблажек, от работы в клубе, библиотеке и т. д. Работал наравне со всеми заключенными, на самых тяжелых работах по разделке леса, на сплаве и строительстве… Я был мужиком, работал как все.

Тяжелый был лагерь. Рабочий день – 12 часов: лесоповал, комары, поножовщина. Страшные смуты и голод. Мороз до 50 градусов. Мор. Очень многие умирали от голода. Энциклопедия, которую там можно было постигнуть, была настолько жизненной, что позволяет мне сейчас, по эту сторону, забора чувствовать себя как рыба в воде в любой ситуации, с любым контингентом. Мне начальник лагеря так и сказал: “Сможешь выжить – выживешь. Ты по песням-то – сильный. Не хватит силы – ты не один. Здесь каждый день что-нибудь случается. Ну – иди…”

Меня истребляли как могли. Морили в карцерах, на бетоне – по 20–50 суток. Еда – полбуханки хлеба раз в два дня. Честно говорю – умирал, но ни перед кем не преклонил головы. Я пользовался уважением за счет своего независимого поведения. Но многие ко мне боялись подходить, потому что если кто-то попадал в круг моих друзей, за ним сразу начиналось пристальное наблюдение, их начинали прессовать, обыскивать…»^[27]

_{Лагерное удостоверение. Учреждение Н-240-2/2, г. Недель}

Тем временем на воле разворачивалась кампания по борьбе за освобождение поэта: собирали подписи студенты екатеринбургских вузов. За дело Новикова бился сам Андрей Дмитриевич Сахаров, а Геннадий Бурбулис даже учредил специальный комитет. В Москве прямо у памятника Пушкину или перед концертами в холле Театра эстрады сбором подписей и распространением каких-то «листовок» («Свободу барду!») занимался странный человек с волосами, выкрашенными в ультрамариновый цвет (это в 1989 году!), представлявшийся: «Я – поэт Зеленый». Почему-то сразу после освобождения Новикова он куда-то исчез, и больше я о нем ничего не слышал и никогда более не встречал. В то время ему было далеко за сорок.

В 1988 году по рукам моментально распространилась пленка якобы с лагерным альбомом Новикова. Действительно, после прослушивания 90-минутной ленты принадлежность голоса не вызывала никаких сомнений – «точно он». Вот только сами композиции оставляли двоякое впечатление: во-первых, самая короткая из них длилась, кажется, восемь минут (и на кассете звучало поэтому от силы десять вещей), во-вторых, странная аранжировка даже отдаленно не напоминала «Извозчика» (ну кто его знает, какие возможности у него там, на зоне, и на данный факт особого внимания не обращалось). С другой стороны, тематика произведений соответствовала слуху об авторстве новинки (в основном лагерная лирика) и голос… Голос был похож невероятно. На одном из первых же концертов Новикова в Москве ему на сцену передали записку с вопросом о лагерном альбоме «Возвращение» (под таким названием осела запись в домашних коллекциях). К моему (да, наверное, и многих присутствующих) сильному удивлению, Новиков сообщил, что да, мол, запись слышал, но не я это, ребята, исполняю. А еще усмехнулся, коснувшись странности некоторых текстов. Вопрос остался без ответа. Лишь несколько лет спустя, в 1994 году, в музыкальных ларьках появилась студийная кассета: Иван Кучин, «Из лагерной лирики», а следом за ней «Хрустальная ваза». Тогда все встало на свои места. Оказывается, Иван Кучин, рецидивист со стажем, отбывший четыре срока за кражи, но в душе всегда мечтавший о музыкальной карьере, сделал свою первую, пробную запись в 1987 году и вскоре после этого отправился в очередной раз по этапу. При обыске кассету у него изъяли милиционеры, переписали ее, как водится, и пошла гулять лента, обрастая слухами и подробностями. Для Новикова дошедшая в 1988 году до начальника лагеря запись сослужила недобрую службу. Администрация колонии, абсолютно уверенная, что осужденный Новиков каким-то невероятным образом скрытно записал новый альбом, развязала волну яростных репрессий против музыканта и его возможных сообщников. «Когда ты это записал?» – захлебываясь от ярости, допытывались сотрудники ИТК. А Новиков даже не понимал толком, что происходит. Какой новый концерт, когда у него постоянно изымают при обысках даже листки со стихами, а первые четыре года и вовсе не давали взять в руки гитару!

Чудом за шесть лет ему удалось переправить на волю чуть больше ста стихотворений. А сколько пропало безвозвратно!

Интерес к фигуре «опального барда» в обществе все нарастал. Сам музыкант «отбывал в Сибири наказанье», а вокруг его имени на воле слагались невероятные мифы. «Сидит другой Новиков, тот с Токаревым на Брайтоне!.. Убит при побеге!.. Его тайно освободили, взяв обещание больше не петь…» – клялись всеми святыми друзья моей юности. Пока Александр находился в коммунистических застенках, песни его звучали буквально из каждого окна. Да, вот беда, никто не знал, как выглядит их автор, а хотелось увидеть очень. На желании граждан лицезреть артиста играли многочисленные аферисты. В 1986 году я приобрел из-под полы возле магазина «Мелодия» на Калининском проспекте «фотографию Александра Новикова», с легкой душой отдав целый червонец, сэкономленный на школьных завтраках и походах в кино. Вплоть до 1989 года, когда Новикова показали по ТВ в репортаже программы «Взгляд» прямо из лагеря, я был уверен, что храню именно его снимок.

_{Поддельное фото Александра Новикова}

Посмотрите теперь внимательно на это фото из немецкого каталога одежды. Наверное, только дикий мальчик, проживающий за «железным занавесом» и привыкший доверять печатному слову, мог купиться на подобную фальшивку. К счастью (ли?), но я был не одинок в своих заблуждениях. Так было…

Сажали Новикова еще в бытность Ельцина первым свердловским секретарем.

Прямых доказательств причастности Бориса Николаевича к сфабрикованному делу нет. Наоборот, в конце 1989 года на встрече со студентами Уральского политехнического института он заявил буквально следующее: «Я к этому делу отношения не имею, но я за это дело – берусь». Действительно, через семь месяцев Новикова освободили. Правда, его «подельники» остались досиживать свои сроки, но были освобождены несколько позже благодаря настойчивым ходатайствам Александра Новикова и адвокатов.

Едва оказавшись на свободе, Новиков окунается в студийную работу и записывает невероятный по силе восприятия блок песен. В дальнейшем эти композиции составили альбомы «В захолустном ресторане» и «Ожерелье Магадана», даже были выпущены на виниловых еще пластинках.

В марте 1991 года в Москве, в Театре эстрады на Берсеневской набережной, при полном супераншлаге состоялся первый сольный концерт артиста.

Зал неистовствовал. Было видно, что Александр еще слегка скован на сцене, не имеет тренированной вальяжности профессионала и странно смотрелся на нем блестящий дакроновый костюм не по размеру, но публике было плевать на подобные мелочи. Мы просто хотели видеть и слышать его, не веря самим себе, что времена действительно изменились и вот он, вчерашний «политкаторжанин», поет для нас со сцены, и ни одна коммунистическая б… не смеет указывать ему, что исполнять и как. Новиков выложился тогда на 200, 300 процентов… Его распирало от куража. Ревущий зал и ощущение воли пьянили, он был живым олицетворением свободы! Музыканты из его группы, кажется, «Внуки Энгельса» (а может, «Кипеш», не помню), показывали невероятные чудеса виртуозной игры.

Даже сейчас, когда я пишу эти строчки, стоит мне отвлечься, и я моментально сталкиваю камушек своего сознания в ту далекую весну 1991 года – такие фантастические по силе впечатления остались в памяти. В дальнейшем я неоднократно бывал (кстати, стараюсь не пропускать и сегодня) на выступлениях музыканта. Что сказать? Конечно, Новиков стал за эти годы подлинным мастером. Блестящие новые песни. Про него не скажешь: «Да-а-а, “сдувается” потихоньку». Наоборот, кажется, с годами он все больше оттачивает свой стих. А музыкальная составляющая? Как он сделал «Есенинский цикл»! Это же «смерть»! Просто невероятно – так прочувствовать тему! Пойди, повтори успех!

Как он держится на сцене, как подает материал, какие великолепные музыканты работают с ним… Супер! Но первые ощущения навсегда останутся самыми яркими. Не поймите меня превратно – я так чувствую.

Чем сегодня занят Александр Васильевич помимо песен?

«Еще в 1994 году совместно с лучшими уральскими мастерами он разработал макеты и отлил на собственные средства уникальные по красоте и звучанию колокола в дар для храма на месте расстрела семьи Романовых. Каждый колокол имеет имя – по именам членов царской семьи. Самый маленький – цесаревич Алексей, самый большой (около 400 кг) – Николай II. В 2000 году колокола были переданы им в мужской монастырь, построенный на месте первого захоронения царской семьи на Ганиной Яме близ Екатеринбурга, так как храм на месте расстрела еще не был построен.

В 2000 году состоялся визит Алексия II в Екатеринбург, во время которого патриарх благословил строительство, а высокопреосвященнейший Викентий, архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский, благословил возведение колоколов «раба Божьего Александра» на звонницу храма у места первого упокоения царской семьи на Ганиной Яме, где они звонят по сей день.

В 2002 году с благословения Русской православной церкви он начал проведение благотворительной акции “Колокола покаяния” по сбору средств для отливки колоколов для храма на Крови во имя Всех Святых в Земле Российской Просиявших, расположенного на месте расстрела семьи Романовых. 14 колоколов были освящены высокопреосвященнейшим Викентием и воздвигнуты на звонницы храма», – сообщает официальный сайт маэстро.

Вот такой он, поэт и гражданин Александр Новиков.

Бунтарь

Я знаю, что чувство свободы

Дано нам Вселенной самой… Никита Джигурда

_{Никита Джигурда}

На дворе стоял 1987 год, к власти недавно пришел Горбачев и провозгласил новый курс в развитии государства. Особых изменений во внутренней политике я, однако, в то время не припомню. Новая «метла» поначалу ассоциировалась лишь с введением глупейшего «сухого закона» и телевизионными лозунгами, да на 1 Мая в руках замордованных граждан появились новые плакаты – к стандартному набору «лиц» вождей добавились транспаранты: «Перестройка! Ускорение! Гласность!»

Мне почему-то вспомнился анекдот того времени.

Иностранец, вернувшись из СССР, рассказывает друзьям:

– А вы знаете, что в Советском Союзе есть две расы – красные и черные?

– Не может быть!

– Да, совершенно точно. Красные – это те, которые каждый день пьют красное вино, ходят потом с красными носами и носят красные флаги, а черные – каждый день едят черную икру, ездят в черных лимузинах, стоят в черных пальто на трибуне мавзолея и смотрят на красных…

По большему счету, вторая половина восьмидесятых не шибко отличалась от брежневских времен, разве что дури в обычной жизни добавилось. По-прежнему ловили диссидентов и прочих «сумасшедших» граждан, не понимавших, что живут в лучшей стране на свете. Большинство как сидело по норам, так и продолжало не высовываться лишний раз. На всякий случай.

Весной 1987 года ко мне зашел мой товарищ Андрей Глебов. Нас связывала дружба и общая увлеченность «блатной музыкой». Войдя в квартиру, он почему-то странно огляделся по сторонам и тоном заговорщика спросил: «Ты один? Я такое принес! Обалдеешь!» Заинтригованный, ожидая услышать нового Токарева или Шуфутинского, я устремился к магнитофону.

– На, включай! Только потише сделай и окно закрой! – попросил Андрей.

– Там что, матерное что-нибудь? Беляев?

– Там еще круче! – как-то нервно рассмеялся Андрюха и снова принялся странно озираться по сторонам. Даже в окно выглянул и прикрыл его тут же.

«Что за дела?» – думаю.

Беру кассету (новенькую голубую Sony). А с кассетами, надо сказать, тогда был страшный дефицит. Андрюхин батя купил эти самые Sony, отстояв часов шесть в очереди в универмаг «Московский» почему-то с черного хода. В одни руки – одна коробка, и привет! Что ж там за запись сумасшедшая, если отец решил под нее новую пленку вскрыть? Вставляю кассету, нажимаю play и через пять минут выпадаю в осадок.

Действительно, та-ко-го мне еще услышать не доводилось. Хриплый, сильный голос под довольно солидный аккомпанемент, с надрывом, от которого бежали мурашки, пел: «Перестройка, перестройка! По России катит тройка, водка десять, мясо семь, обалдел мужик совсем…» И далее с откровенными выпадами в адрес «товарища генерального секретаря», его супруги и иже с ними. Все, о чем думали советские граждане в тот период, боясь поделиться этими мыслями даже с родной матерью, неизвестный мне тогда певец рубанул, как говорится, с плеча.

Конечно, я был в курсе творчества Галича и Высоцкого, но там протест облекался чаще в иносказательную, аллегорическую форму. А вот чтобы так! Со всей «пролетарской» прямотой! Я остолбенел и тоже нервно закрутил юной головой, выискивая агентов Кей Джи Би, притаившихся за дверями или на карнизе. То, что исполнитель – эмигрант, сомнений не возникло абсолютно. Кто, скажите мне, в здравом уме отважился бы спеть такое в родной отчизне, не рискуя быть съеденным заживо в ближайшем райотделе милиции, не говоря уже об иных структурах советской опричнины!

– Кто это? – поинтересовался я.

– Джигурда! – ответил товарищ. – В Англии живет. На днях по Би-Би-Си, ребята рассказывали, целая программа о нем была.

Фамилия, которую я не смог идентифицировать по национальной принадлежности вообще никак, только добавила уверенности – парень точно из-за кордона.

Прошла пара недель. Кажется, не было человека, кто не попытался бы пересказать мне содержание расходившегося по рукам граждан со скоростью средневековой чумы альбома «Перестройка». Слушатели были шокированы смелостью неизвестного певца. Если сегодня вдруг в газетах и по ТВ объявят, демонстрируя фотографии и видеозапись, что часть депутатов Думы на самом деле гуманоиды с альфы Центавра и деньги они не воруют, а просто едят, то удивление от «сенсации» будет меньше. Кассета с песнями Джигурды для того времени была не просто шоком. Она произвела настоящий фурор!

Год спустя информация об исполнителе с загадочной фамилией все же добралась до меня. Оказалось, он никогда не был в эмиграции, жил то в Киеве, то в Москве и даже не был расстрелян к тому времени. А в 1989 году я смог лицезреть бунтаря воочию на полуподпольном концерте в одном из московских ДК и даже стырить афишу после того, как он отпел. Сейчас Никита Джигурда известный актер: играет в кино, занят во многих театральных постановках, выпускает новые диски, пишет стихи и рабочий график у него такой, что вклиниться почти невозможно – нарасхват!

Поэтому, когда представилась возможность взять интервью у Никиты, я с охотой воспользовался моментом.

– Начнем «от печки»: где и когда ты родился, кем были родители?

– Я родился 27 марта 1961 года – в Международный день театра. Родители мои работали в закрытом военном НИИ, где делали оборудование для подлодок.

В юности я увлекался спортом и достиг определенных высот на этом поприще – я кандидат в мастера спорта по академической гребле. Родители думали, кем мне быть, инженером или спортсменом.

– Все так благополучно, по-советски, но я знаю, что ты начал свой «русский бунт» неполных двадцати лет от роду. Что же сбило с пути истинного?

– У меня открылись глаза. В 1981 году я, начитавшись Маяковского, решил пойти революционным путем. Я стал выходить на центральную площадь Октябрьской революции в Киеве и читать антикоммунистические стихи. Это совпало с вызовом в военкомат и подготовкой к визиту Брежнева. В военкомате мне просто и доступно, в матерных выражениях, предложили для начала сбрить бороду – она у меня с 19 лет. Я тоже не постеснялся – ответил адекватно и сказал, что делать этого не буду.

Через пару дней за мной пришли. Я был в душе. Звонок. Открыл. Зашли три здоровенных санитара в белых халатах: «Собирайся! Ты едешь с нами». «Куда? – говорю. – Я еще не помылся». «Там тебя помоют», – отвечают. Привезли в психушку под названием «Кирилловка». Я даже не въехал поначалу, что происходит. Содрали одежду, тетка с уколом лезет. Как у Высоцкого: «В углу готовила иглу мне старая карга». Через пять минут – еще укол. Потом – еще. Проснулся – во рту сухо, ощущаю себя полным идиотом. Палата огромная, человек на двадцать. Народ на кроватях, под кроватями. Плачут, пляшут, поют, мочатся, кто-то кого-то «пялит» в задницу… Через три дня непрерывных уколов и избиений меня повели к главврачу: «Вот вы утверждаете, что нормальны. А стихи пишете, мягко говоря, странные». Взял мою тетрадку и читает: «“Загляни в газету – в ту, в эту. Нету ни одной порядочной рожи в ЦК”. Или вот эти: “Давайте Господа в генсеки задвинем, братцы, – и тогда, быть может, большевистский рэкет исчезнет раз и навсегда…” Кем это вы себя возомнили?!»

Через неделю пыток я попытался сбежать. Не помогло – поймали. Вместо прежних семи стали колоть дюжину уколов в день. Два дня кололи абрикосовым маслом. Ягодицы от него распухают, становятся твердыми. Санитару достаточно легонько по ним похлопать, чтобы ты почувствовал жуткую боль. Помню, ходил такой маленький санитаришка и приговаривал: «Пилюлю – и в люлю. Кто не хочет – пиз…лю».

На соседней койке лежал совсем молодой пацан, суворовец. Зеленый, опухший весь, не говорил практически. И я понял – еще месяц здесь, и я превращусь в растение.

Меня снова приволокли к главврачу, который назидательно произнес: «Держать будем полтора-два месяца. Если будешь чем-то недоволен, продержим дольше. Один вздох возмущения – неделя прибавки. Вскрик возмущения – две недели. Попытка побега – еще два месяца». Но я-то не умею подчиняться! Мои предки – запорожские казаки. «Джигурда» обозначает «владеющий оружием».

В итоге матери через две недели удалось вызволить меня оттуда под расписку. Но любой опыт идет человеку впрок, хотя, поверь, такого и врагу не пожелаешь.

Наука раскрепощения, преподанная мне в психушке, пригодилась потом, при выписке и в театральном институте. При матери мне орали: «Ты подонок, ублюдок!» Консилиум врачей был единодушен: «Тебя нужно сгноить здесь. Твоя мать родила урода». Мама начала рыдать, а у меня что-то сработало, я почувствовал – нужно молчать и смотреть на них рыбьими глазами, сейчас решается все: или выпишут, или навеки останусь здесь.

Выйдя на улицу, я увидел поющих воробьев. Представляешь, воробьи пели! Я прижался к березке и стал целовать ее. Знаешь, такая она была нежная, теплая!..

Ты не представляешь, ты не был в психушке…

– А что было дальше?

– Я уехал из Киева в Москву. В день рождения Высоцкого, 25 января 1983 года, я впервые решил с гитарой выйти к могиле Владимира Семеновича. Пошел ва-банк, четко осознавая к тому времени, что не писать стихов и не петь я не могу. И в то же время, понимая, что второй Высоцкий никому не нужен. Для себя решил: если выйду и меня освистают, значит, я не прав и занимаюсь не своим делом.

_{Ваганьково. 1983}

Но после первой же песни люди начали хлопать, спрашивать: «Кто вы? Откуда?» Я пел и читал минут тридцать. А когда закончил и уже шел к воротам, в меня вцепились двое в штатском: «Вы осквернили могилу Высоцкого».

Причем народ стоит и так спокойно взирает на происходящее. Я развернулся и как гаркну: «Разве я осквернил могилу?!» И тут как рев самолета: «У-у-у».

Чекистов как ветром сдуло. Потом человек сто проводили меня до метро.

Бывало, я приковывал себя цепью к ограде возле памятника, чтобы милиция не смогла меня увести, и пел людям свои песни…

Затем я умудрился прорваться к Юрию Петровичу Любимову – главному режиссеру Театра на Таганке. Соврал, что окончил Щукинское училище. Попросил прослушать меня, он ни в какую. Я его умоляю, а он: «Мне двадцать человек сократить надо».

И открывает дверь своей машины. А я как заору: «Да послушайте же!»

Он так взглянул коротко и согласился.

Прослушал. «Голос не сорвал? – спрашивает. – Готовься, со следующего сезона будешь играть Хлопушу». Но вскоре Любимова лишили гражданства (он остался работать на Западе), и актером «Таганки» я так и не стал.

Потом пришел я по его рекомендации в «Щуку» к учителю твоему Евгению Рубеновичу Симонову. Но проучился только два года.

– Правда ли, что в общаге Щукинского училища ты несколько лет прожил в одной комнате с актером и певцом Игорем Карташевым, известным как киноролями (одна из последних – в сериале «Зона»), так и песнями в стиле городского романса? Он даже записал ряд проектов с «Братьями Жемчужными».

– Да, Игорь был моим сокурсником и соседом по общаге на протяжении нескольких лет.

Все было в студенческие годы: женщины, кураж, стихи и песни до утра… Незабываемая глупость юности. Игорь – талантище. Ему все удается.

– Извини, я перебил тебя…

– Так вот, зимой 1984 года я снова вышел на Ваганьковское кладбище. Не успел гитару достать, шесть человек подлетают и начинают меня скручивать. Пятнадцать минут они меня вязали. Сломали большой палец на правой руке. «Мы тебе сейчас все пальцы вывернем в обратную сторону!» – кричали. Я ж тогда молодой был, безумный, здоровья море. Когда узнал, что меня перед этим у подъезда караулили всю ночь две машины с комитетчиками, чтобы не пустить с гитарой к могиле, то я чуть не лопнул от гордости. Вот, думаю, какой я опасный! Какая во мне сила должна быть, что они меня так боятся! Так ломают! А они меня скручивали, ломали, но приговаривали: «Да ты пойми, нам приказ такой дали. Не обижайся. Нам нравятся твои песни». В КПЗ привезли. Я довольный сижу, улыбаюсь. «Чего лыбишься?» – спрашивают. А я-то знаю, чего. КПЗ не психушка. В КПЗ, можно сказать, интеллигенты работают. А потом они меня прямо там апельсинами кормили, в любви признавались: «Ты пойми – работа у нас такая…»

Из института меня тогда выкинули. Полгода я молчал. Мне четко сказали: «Это последний раз. Или сядешь за антисоветчину, или в психушку закроем». Вот я и молчал.

Через полгода Симонов под свою ответственность снова взял меня в театральное училище. Я ему безмерно благодарен и за то, что, видя во мне актера и веря в меня, он трижды восстанавливал своего «нерадивого» ученика в институте, из которого меня исключали за концерты на Ваганьковском и прочие аналогичные проступки, «недостойные звания советского студента».

– Когда и как были записаны «взрывные» альбомы: «Перестройка», «Ускорение», «Гласность»?

– Первый альбом «Перестройка» я записывал подпольно на квартире у энтузиаста андеграунда Володи Баранникова в Киеве. Долго не могли найти музыкантов – все просто боялись. В итоге нашли тех, кто собирался эмигрировать в Америку. Этим ребятам было нечего терять – они и сыграли (смеется).

Эту запись услышали коллекционеры из Одессы, вышли на меня, и второй концерт я писал уже там с ансамблем «Черноморская чайка».

– Как звали организатора? Станислав Ерусланов?

– Я не помню сейчас. Как ты сказал? Ерусланов? Может быть.

Третий концерт снова писался в Киеве. Я, кстати, собираюсь их переиздать в этом году. Юбилей же – двадцать лет прошло.

– Когда закончились зверства властей в отношении тебя?

– Окончательно все сошло на нет после августа 1991 года, а так с самого конца восьмидесятых я уже выступал в клубах, домах культуры и т. д. Иногда, бывало, местные чиновники ставили палки в колеса: то концерт запретят, то вместо пяти встреч со зрителями разрешат лишь одну.