Текст книги "Эйнштейн"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

28 сентября 1937 года Эйнштейн писал в Берлин психиатру Отто Юлиусбергеру: «Я рожден для одиночества, как и Вы, и потому Вы меня поймете». (Юлиусбергер, однако, очень пекся о своих детях, как раз в 1937м переправил их в США и только потом сам приехал.) А ведь Эйнштейн жил вовсе не в одиночестве: у него были Марго и Элен Дюкас. Последняя после смерти Эльзы набрала особенную силу: как считал Ганс Альберт, она перехватывала и перлюстрировала личные письма, может, даже надеялась женить на себе патрона. Марго, жившая отдельно с Марьяновым, развелась с ним и вернулась к отчиму. (Марьянов, по одним данным, вернулся в СССР и в 1937 году сгинул, по другим – работал в Голливуде на незначительной должности.)

Постоянно рядом были и помощники – Инфельд, Бергман, еще два новых – 31летний Банеш Хофман из Англии и 29летний Валентин Баргман из Германии. Последний вспоминал, что шеф ему казался сверхъестественно спокойным, когда все кругом суетились: «Я никогда его не видел скольконибудь взволнованным. Он говорил, что в детстве у него был бешеный темперамент. Я не мог этого представить». У Инфельда закончилась стипендия, вернуться в Польшу он не мог, Эйнштейн предложил платить из своего кармана, но Инфельд придумал другое – написать вдвоем научнопопулярную книгу «Эволюция физики». «Когда мы обсуждали план впервые, Эйнштейн болел. Он лежал в постели, как всегда без рубашки и без пижамы, а экземпляр „Дон Кихота“ покоился рядом на тумбочке. Эту книгу он любил больше всех и много раз перечитывал, когда хотел отдохнуть… Когда мы писали книгу, мы вели длинные дискуссии о характере нашего идеализированного читателя и сильно беспокоились о нем. Мы восполняли полное отсутствие у него какихлибо конкретных сведений по физике и математике большим числом достоинств. Мы считали его заинтересованным в физических и философских идеях и были вынуждены восхищаться тем терпением, с каким он пробивался через менее интересные и более трудные страницы».

Начали они увлекательно: «Представим себе идеальную детективную повесть. В такой повести нам выдаются все важные нити и нас заставляют создавать свою собственную теорию о преступлении. Если мы внимательно следуем развитию событий, мы приходим к полному решению как раз тогда, когда автор переходит к разоблачениям в конце книги… Со времени великолепных рассказов Конан Дойля почти в каждой детективной новелле наступает такой момент, когда исследователь собрал все факты, в которых он нуждается, по крайней мере, для некоторой фазы решения своей проблемы. Эти факты часто кажутся совершенно странными, непоследовательными и в целом не связанными. Однако великий детектив заключает, что в данный момент он не нуждается ни в каких дальнейших розысках и что только чистое мышление приведет его к установлению связи между собранными фактами. Он играет на скрипке или, развалившись в кресле, наслаждается трубкой, как вдруг, о Юпитер, эта связь найдена!… Ученый, читая книгу природы, если нам позволено будет повторить эту банальную фразу, должен сам найти разгадку, потому что он не может, как это часто делает нетерпеливый читатель повестей, обратиться к концу книги. В нашем случае читатель – это тоже исследователь, который ищет, как объяснить, хотя бы отчасти, связь событий между собой». В феврале 1937 года они начали писать книгу и тогда же приехал на неделю Бор – опять спорили о квантах, оперируя воображаемыми часами и ящиками.

Джон Дьюи, американский философ, член Американского комитета в защиту Троцкого, создал комиссию по расследованию обвинений, выдвинутых против Троцкого на московских процессах; пригласил Эйнштейна. Напомним, что Эйнштейн в 1929 году предлагал Германии дать Троцкому убежище. Но от предложения Дьюи отказался и писал Максу Борну: «Этот вопрос подняли, потому что Троцкий – чрезвычайно активный и ловкий политик, который ищет платформу для обнародования своих политических целей… Боюсь, единственным результатом будет самореклама Троцкого… Между прочим, возрастают свидетельства того, что российские процессы не фальсифицированы и действительно есть заговор людей, рассматривающих Сталина как глупого реакционера, предавшего идеи революции. Хотя нам трудно об этом судить, те, кто знает Россию лучше, придерживаются такого мнения. Я раньше был убежден, что мы имеем дело с деспотическими действиями диктатора, основанными на лжи, но понял, что заблуждался».

Борн комментировал с отчаянием: «Российские процессы были чистками Сталина, через которые он пытался усилить свою власть. Как большинство людей на Западе, я полагал, что эти процессы были самоуправными действиями жестокого диктатора. Эйнштейн имел, очевидно, иное мнение: он полагал, что перед угрозой Гитлера у русских не было выбора, кроме как уничтожать внутренних врагов. Мне трудно увязать эту точку зрения с нежным, гуманистическим характером Эйнштейна».

Что опять с ним стряслось? Что еще за люди, которые «знают лучше»? А их полно: Розен, Натан, Термен, Марьянов, Коненковы… Философ, еврей, антикоммунист Сидни Хук умолял Эйнштейна все же вступиться за Троцкого, получил отказ, напросился на встречу и, по его воспоминаниям, Эйнштейн ему сказал: «Сталин и Троцкий оба – политические бандиты». Не совсем то, что он писал Борну…

Комиссия Пиля между тем заслушала 130 свидетелей, арабов и евреев, поняла, как те и другие ей осточертели, и приняла решение о постепенном отказе британцев от мандата на Палестину, за исключением «коридора», соединяющего Иерусалим со Средиземным морем. Остальная территория должна быть разделена на еврейское государство (часть Прибрежной равнины, Изреельская долина и большая часть Галилеи) и арабское (остальная территория плюс Трансиордания). И арабы, и евреи этот план отвергли. 21 июля муфтий альХусейни повторно обратился к германскому консулу Гансу Доле, предлагая оказать помощь Гитлеру, если Германия поддержит арабов против сионистов. Британская полиция пыталась его арестовать, но он укрылся в святилище на Храмовой горе, и скоро началось новое арабское восстание…

Эйнштейны лето провели на ЛонгАйленде, в местечке ВестКоувРоуд на мысе Нассау – опять рассказы местных, как он переворачивался на лодке и детишки его спасали. Соседка Луиза Томсон, тогда еще ребенок, вспомнила, что был спор ее семьи с Эйнштейном изза прохода к пляжу и что детям очень не нравилась игра на скрипке: «Это было ужасно» (наверное, единственный отзыв такого рода об игре Эйнштейна). Гости, дамы, откровенный флирт с 27летней Луизой Райнер, немецкой актрисой, работавшей в Голливуде (она была первой женщиной, получившей два «Оскара», первой из актеров, получившей несколько «Оскаров», и первым человеком, получившим их подряд.) Приехал в ВестКоувРоуд и английский писатель и физик Чарлз Перси Сноу: «Вблизи Эйнштейн оказался таким, каким я и представлял себе, – величественный, лицо светилось мягким юмором. У него был высокий, покрытый морщинами лоб, пышная шапка седых волос и огромные, навыкате, темнокарие глаза. Я не могу сказать, за кого можно было бы принять его… Меня удивило его телосложение. Он только что вернулся с прогулки на лодке и был в одних шортах. Его массивное тело было очень мускулистым; правда, он уже несколько располнел, но выглядел весьма крепким и всю жизнь, должно быть, отличался физической силой… Его большие глаза невозмутимо глядели на меня, словно вопрошая, для чего я пришел и о чем хочу говорить? В доме, повидимому, не было строго установленного времени для еды. В комнату то и дело вносили подносы, на которых были бутерброды».

Зашла речь о британском математике Годфри Харди, Эйнштейн спросил, пацифист ли тот, назвал пацифизм «непрактичным» и обрадовался, узнав, что Сноу не такой. «Говорили мы главным образом о политике, о моральном и практическом выборе, который стоял перед нами, и о том, что могло бы спасти от надвигающейся грозы не только Европу, но и человечество. Когда говорил Эйнштейн, неизменно ощущалось значение его духовного опыта… В сущности, он не был сентиментален и у него не было никаких иллюзий… Мне приходилось раньше не раз слышать о том, что Эйнштейн – веселый. Но его веселость исчезла, и, видимо, навсегда». Заговорили о Черчилле – Эйнштейн, как ни странно, его очень любил. «Эйнштейн с грустью размышлял. „Чтобы победить нацизм, – сказал он, – нам потребуются все силы, даже национализм“».

«Эйнштейн заговорил об условиях плодотворной творческой жизни. Он сказал, что человек не способен создать чтолибо значительное, если он несчастен, и это он знает по себе. Едва ли кто назовет ему такого физика, который сделал бы выдающуюся работу, находясь в горе и отчаянии. То же самое можно сказать о композиторе. Или о писателе… А я вспомнил о Толстом. Ведь он писал „Анну Каренину“, находясь в глубоком отчаянии… Снова заговорив о творческой жизни, он сказал, покачав своей крупной головой: „Нет, чтобы понять мир, надо прежде всего самому не мучиться“». Сноу прикинул этот принцип на самого Эйнштейна: действительно, тот был счастлив в 1905 и 1915 годах, когда делал великие открытия.

Денис Брайан, дабы опровергнуть утверждение, что Эйнштейн был одиночкой, пишет: «Не прошло и года со смерти жены, как он пригласил Ганса погостить на три месяца». Да уж, достижение… Ганс приехал в октябре, отец предложил остаться в Штатах, и тот нашел работу гидролога в Южной Каролине, в Департаменте сельского хозяйства. Рассказал об Эдуарде – тот жил то в клинике, то с матерью и был так плох, что теперь его уже никак не удалось бы привезти в США…

1 октября британские власти в Палестине объявили вне закона Высший арабский комитет, наш друг муфтий уехал в Ливан и объявил джихад. Из Германии в Палестину и другие страны до конца 1937 года выехали 135 тысяч евреев – одна четверть от живших там. Но осенью 1937го все стало хуже. У евреев отняли загранпаспорта, ввели «налог на бегство», составлявший сперва 25 процентов капитала, а потом уже 90 процентов, причем евреи должны были отдать эти деньги независимо от того, эмигрировали они или нет. В США евреев впускали все неохотнее, Эйнштейну пришлось потратить три года, чтобы вывезти знакомого врача Рудольфа Эрмана с семьей. В августе он писал берлинскому знакомому Манфреду Гогенэмзеру, что будет хлопотать о приезде его однофамильцафизика, но «очень трудно еврейским ученым закрепиться в университете». Афроамериканцам было не лучше, хоть они и не «понаехали», в Принстоне все строго разграничено, школы отдельно, в гостиницы негров не пускали; той осенью не пустили знаменитую певицу Мариан Андерсон (хотя ее принимали в Белом доме); Эйнштейн поселил ее у себя. Мир был безумен. Люди убегали, чтобы спастись, и попадали из огня да в полымя. Помните, мы называли фамилии немецких и австрийских ученых, что в конце 1920х и начале 1930х годов переехали в СССР? 1 декабря 1937 года был арестован физик Фриц Хоутерманс, коммунист, работавший в Харьковском ФТИ, его пытали, он оговорил себя, признав, что был «троцкистом» и «немецким шпионом».

«Госпоже Эльзе Хоутерманс (через гжу Грейс Лерой, 72 ул., д. 160, НьюЙорк) 5 января 1938 г.

Из сообщения профессора Франка я узнал, что Ваш сын, хотя он и не русский, арестован в России. Поскольку, будучи немцем, он в этой „прекрасной“ стране ни при каких обстоятельствах не будет ею защищен, то, пожалуй, не остается ничего иного, как обратиться за защитой к русским. Поэтому я прилагаю письмо к русскому послу в Вашингтоне, с тем чтобы Вы добавили к нему некоторые биографические сведения о Вашем сыне и отослали бы оба письма послу в одном конверте».

«Господину Трояновскому, Послу СССР.

Вашингтон, округ Колумбия, 5 января 1938 г.

Глубокоуважаемый гн Посол!

Физик доктор Фриц Хоутерманс, германский подданный, последние годы работавший в России, некоторое время тому назад неожиданно был арестован – после того как его уволили, а затем категорически отказали в выезде из России. От имени его встревоженной матери, гжи Эльзы Хоутерманс, я убедительно прошу Вас сделать все от Вас зависящее, чтобы выяснить существо этого дела и, по возможности, содействовать тому, чтобы доктор Хоутерманс был выпущен из России…

С глубоким уважением,

профессор А. Эйнштейн».

После заключения пакта Молотова – Риббентропа Хоутерманса, как и многих других, передали гестапо. Но благодаря усилиям Макса фон Лауэ он был освобожден, а вскоре переехал работать в Швейцарию. Хоутерманс приехал в СССР по приглашению своего друга Александра Семеновича Вайссберга, австрийского коммуниста: того тоже взяли, предъявив обвинение в шпионаже и подготовке к убийству Сталина и Ворошилова.

«Господину Иосифу Сталину, Москва, СССР, 18 мая 1938 г.

Глубокоуважаемый господин Сталин!

За последнее время мне стали известны несколько случаев, когда ученые, приглашенные на работу в Россию, обвиняются там в тяжких проступках, – речь идет о людях, которые в человеческом плане пользуются полным доверием у своих коллег за границей. Я понимаю, что в кризисные и неспокойные времена случается так, что подозрение может пасть на невинных и достойных людей. Но я убежден в том, что как с общечеловеческой точки зрения, так и в интересах успешного строительства новой России важно, чтобы по отношению к людям редкостных способностей и редкостных творческих сил обращались с исключительной осторожностью. В этом плане я очень прошу Вас обратить внимание на дело, возбужденное против доктора Александра Вайссберга…»

Ответа на это письмо Эйнштейна, видимо, не было. За Вайссберга просили также рьяные коммунисты – семья Кюри, но он все равно был отдан гестапо. На территории Польши ему удалось бежать, он попал в партизанский отряд, которым руководила польская графиня Цыбульская, и женился на ней… После войны он жил в Швеции. (Везет же этим евреям, скажет ктото…) Эйнштейн ничего не писал по поводу передачи Хоутерманса и Вайссберга гестапо. Да и кому писать?

Фриц Нетер, брат великого математика Эмми Нетер, с 1933 года был профессором в Томском университете. В конце 1937го он был приговорен к двадцати пяти годам как «немецкий шпион».

«Господину Народному Комиссару Литвинову, Москва, СССР, 28 апреля 1938 г.

Глубокоуважаемый господин Литвинов!

Обращаясь к Вам с этим письмом, я выполняю тем самым свой долг человека в попытке спасти драгоценную человеческую жизнь… Я очень хорошо знаю Фрица Нетера как прекрасного математика и безукоризненного человека, не способного на какоелибо двурушничество. По моему убеждению, выдвинутое против него обвинение не может иметь под собой оснований. Моя просьба состоит в том, чтобы Правительство особенно обстоятельно расследовало его дело, дабы предотвратить несправедливость по отношению к исключительно достойному человеку, который посвятил всю свою жизнь напряженной и успешной работе. Если его невиновность подтвердится, я прошу Вас поспособствовать тому, чтобы и оба его сына смогли вернуться в Россию, чего они хотят более всего…

С глубоким уважением,

профессор А. Эйнштейн».

Нетер был расстрелян 10 сентября 1941 года в лесу под Орлом. (Советские власти оказались чуть более милосердны, чем Эйнштейн, и обратно в СССР детей Нетера не впустили. Оба стали в Америке известными учеными.) Ни одно из писем Эйнштейна действия не возымело. Бору повезло больше: они с Капицей просили за Льва Ландау – в отличие от иностранцев действительно провинившегося: его арестовали 27 апреля 1938 года за листовку, в которой Сталин назывался фашистским диктатором, – и того выпустили. (Ландау в 1940 году теоретически обосновал невозможность создания атомной бомбы, и работы в СССР по ее созданию были заморожены.) А помните Мюнца, который в 1931 году заставил Эйнштейна взять обратно свои слова о 48 расстрелянных? Повезло: в 1937м его всего лишь выслали и он спокойно жил в Швеции. Натан Розен, приехавший в СССР в 1936м, выжил и два года спустя вернулся в США, потом уехал в Израиль. А вот Целестин Бурстин, друг Якова Громмера, под пытками оговорил себя и коллег, сошел с ума и умер в камере…

На втором Большом Московском процессе (январь 1937го) из семнадцати подсудимых шестеро были евреями, но обвинить Сталина в антисемитизме никто бы не смог: из четверых главных обвиняемых двоим евреям – Карлу Радеку (Собельсону) и Григорию Сокольникову (Бриллианту) сохранили жизнь. Правда, стали закрывать еврейские школы, газеты, клубы, из «Правды» и «Известий» убирали евреев. Крупская – Сталину, 7 марта 1938 года: «Мне сдается иногда, что начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм…» В Германии ОТО называлась еврейской теорией – в России началось похожее. А. А. Максимов опубликовал в 1938 году в журнале «Под знаменем марксизма» статью «О философских воззрениях акад. В. Ф. Миткевича и о путях развития советской физики», обвинив С. И. Вавилова, Г. А. Гамова, Л. Д. Ландау, Л. И. Мандельштама, И. Е. Тамма, Я. И. Френкеля, В. А. Фока и Я. Н. Шпильрейна (почти сплошь евреи) в «физическом идеализме». Эйнштейн по этому поводу не высказался. Тем временем в Германии распространяли информацию, что он посещает партсъезды в СССР; это могло повредить ему в Америке, и он обратился к Зигмунду Ливингстону, президенту Антидиффамационной лиги. Тот сказал, что надо подавать в суд иск о клевете. Эйнштейн не захотел связываться.

Он выступал на заседании Палестинского национального комитета труда 17 апреля 1938 года: «Созданию еврейского государства я предпочитаю разумное соглашение с арабами на базе совместной жизни в мире… мое знание сущностной природы иудаизма отвергает идеал еврейского государства с границами, армией и элементами светской власти… Возвратиться к нации в политическом смысле этого слова было бы все равно что отвернуться от одухотворения нашего сообщества, которому мы обязаны гению наших пророков». И сам себе противоречил: одухотворение, конечно, хорошо, но «возделываемые поля должны круглосуточно иметь вооруженную охрану от фанатичных арабских преступников». Вейцман и другие крупные сионисты, однако, были возмущены тем, что он не хочет государства. Зато хоть одному арабу его слова понравились: живший в США Фуад Исса Шатара, президент Арабской Национальной лиги, написал ему, что их национализмы схожи; встретились в Принстоне, говорили, что хорошо бы арабским и еврейским лидерам сесть за стол переговоров. В том же году для проверки осуществимости плана раздела Палестины согласно рекомендациям комиссии Пиля была направлена новая комиссия – Вудхеда. Она доложила, что раздел Палестины невозможен.

Вышла «Эволюция физики». Инфельд: «Он совершенно не заинтересовался книгой, даже не посмотрел, как она выглядит, так же, как не взглянул на нашу работу, когда была прислана верстка… Полагаю, что он не знал даже, как выглядела наша книга…» А книга имела бешеный успех, была переведена почти на все языки мира и обеспечила Инфельду будущее; он уехал работать в университет Торонто.

С оставшимися помощниками, Бергманом и Баргманом, Эйнштейн продолжал искать волшебные уравнения поля. Соловину, 1938 год: «Я работаю со своими молодыми людьми над чрезвычайно интересной теорией, которая, надеюсь, поможет преодолеть современную мистику вероятности и отход от понятия реальности в физике…» Шредингеру: «Успокаивающая философия (или религия?) Гейзенберга – Бора помогает верующему обрести подушку для спокойного сна. Его нелегко согнать с подушки. Пусть отлеживается. Но эта религия чертовски слабо действует на меня, и я, несмотря на все, говорю: не „ Е и v “, а „ Е или v “. И именно не v , а Е – эта величина, в конечном счете, и обладает реальностью. Но никаких математических изменений я из этого не могу вывести. Моя мозговая шарманка уж очень выдохлась…» Бывшему ассистенту Корнелию Ланцошу: «Я сражаюсь с этой основной проблемой электричества уже больше двадцати лет и совсем пал духом, хотя и не могу оставить ее. Уверен, что нужен вдохновенный подход, который поновому высветил бы проблему; я также верю, с другой стороны, что уход в статистику нужно считать временной уловкой, позволяющей лишь обойти фундаментальные вопросы».

Знакомому, экономисту Давиду Митрани, он в начале 1938го сказал: «Наконецто я нашел ключ к единой теории поля». Это ему в очередной раз показалось, что из пяти измерений Калуцы можно както вывести кванты, надлежащим образом измеренные и поставленные в жесткие рамки. А спустя полгода писал ему же: «Я ошибся. Мои расчеты оказались неправильными. И все же я опубликую свою работу. Надо по возможности предостеречь другого глупца, чтобы он не потратил два года на такую же идею».

12 февраля 1938 года австрийский канцлер Шушниг был вызван в резиденцию Гитлера и под угрозой военного вторжения подписал ультиматум о вхождении Австрии в состав Третьего рейха. Но, вернувшись домой, Шушниг срочно объявил референдум о независимости. Тогда германские войска вошли на территорию Австрии, и 10 апреля, уже без Шушнига (на его место оккупанты назначили лидера местных нацистов ЗейссИнкварта), в Германии и Австрии состоялся плебисцит об аншлюсе; по официальным данным, в Германии за него проголосовало 99,08 процента жителей, в Австрии – 99,75 процента. Как бы голосовали австрийцы без войск на их территории, одному Богу известно, но немцы искренне ликовали: мы – собиратели земель, заступники «братьев». Теперь в опасности оказались и австрийские евреи. А бедная Маргарет Лебах в те дни умерла в Вене: всеобщий переполох помешал ей оперировать рак…

Эйнштейн выступил в «НьюЙорк таймс» с обращением: «Ни одно правительство не имеет права проводить систематическое физическое уничтожение сегмента своего населения. Германия встала на этот путь, бесчеловечно преследуя немецких и австрийских евреев… Может ли быть чтонибудь более унизительное для нашего поколения, чем просить, чтобы невинных людей не убивали?» В мае к нему обратился очередной проситель, надеявшийся попасть в Штаты: Бетти Нойман, его давняя любовь. Он написал поручительство и нашел второго поручителя. Просить ему было все сложнее, в феврале 1939 года он писал Гогенэмзеру: «Я не могу больше давать поручительств, не подвергая опасности те слишком многочисленные, что я давал раньше…» За Бетти он хлопотал три года – до 1942го. (Если он и повидал ее в США, отношения между ними, насколько известно, не возобновлялись.)

Лето 1938 года провел опять на мысе Нассау, в июне приехал Ганс с семьей, бывали ли в гостях дамы и, в частности, Коненкова, неизвестно; Леон Уотерс гостил у Эйнштейна и вспоминал, что он был сильно озабочен тем, как вытаскивать людей из Европы, просил денежной и организационной помощи.

22 марта 1939 года Германия под предлогом защиты своих заняла область Клайпеды, переименовав ее в Мемель (опять никто в Европе и слова не сказал, восторг немцев еще усилился); Гитлер произнес речь: «Сегодня мемельские немцы вновь становятся гражданами могучего Рейха, решительно настроенного взять в свои руки свою судьбу, даже если это не нравится половине мира». В июле во Франции прошла международная конференция по вопросу еврейских беженцев, созванная Рузвельтом. (После аннексии Австрии под нацистами осталось 450 тысяч немецких и 185 тысяч австрийских евреев.) Америка их больше не принимала: изза Великой депрессии боялись, что «шибко умные» евреи составят конкуренцию местным. Вот уж где горе от ума – ашкенази приезжает, не ставя цели никого ниоткуда выдавливать, но начинает работать и не может нарочно плохо работать, и… На словах делегаты сочувствовали беженцам, однако все страны, кроме Доминиканской Республики, отказались их принять. В 1939 году сенат США отклонил билль сенаторов Вагнера и Роджерса, требовавший принять хотя бы 20 тысяч еврейских детей. Как сказал Вейцман, для европейских евреев мир разделился надвое: места, где они не могли жить, и места, куда они не могли попасть…

18 августа Эйнштейну из Швейцарии написала его первая любовь Мари Винтелер (после разрыва она преподавала в школе, потом один из ее братьев застрелил свою семью и себя, что нанесло ей психическую травму; в 1911 году она вышла замуж, в 1927м развелась, у нее было двое детей): надеялась, что он ее не забыл, напоминала, как много ее семья сделала для него и его сестры, умоляла вывезти ее в США. Ответа не было. Денис Брайан предполагает, что письмо Мари перехватила ревнивая Дюкас. Однако если Дюкас и уничтожала письма с просьбами, то выборочно: в тот же период Эйнштейн помог семье своих дальних родственников АлександерКац перебраться из Франции в Мексику. В октябре Гитлер аннексировал Судетскую область Чехословакии, «защищая» тамошних немцев; территориальная целостность Чехословакии была защищена множеством международных соглашений и уставом Лиги Наций, однако 30 сентября Гитлер, Чемберлен, Муссолини и Даладье подписали Мюнхенское соглашение, по которому немецкая армия получала право занять Судеты. («Мы не должны обманывать, а тем более обнадеживать малые государства, обещая им защиту со стороны Лиги Наций и соответствующие шаги с нашей стороны, – говорил Чемберлен в британском парламенте, – поскольку знаем, что ничего нельзя будет предпринять».) Итак, в плену оказались еще и судетские евреи, а Муссолини немедля издал ряд расовых законов, изгонявших евреев из итальянских учреждений и запрещавший им браки с итальянцами. Эйнштейн – Микеле Бессо, 10 октября 1938 года: «Я не хотел бы жить, если бы не моя работа… Хорошо, что я уже старый и не рассчитываю на длительное будущее». Морису Соловину, 23 декабря: «Предательство Францией Испании и Чехословакии ужасно. Последствия будут прискорбными».

7 ноября в Париже советника германского посольства во Франции расстрелял семнадцатилетний польский еврей Гершель Гриншпан. Со стороны Германии последовал «симметричный ответ»: в ночь на 10 ноября – ее назвали Хрустальной изза осколков, которыми были усыпаны улицы немецких городов, – было сожжено 267 синагог и 815 предприятий, принадлежавших евреям. В концлагеря сослали 20 тысяч евреев, 36 человек убили. И сразу появился новый пакет законов против евреев: исключение студентов из университетов, запрет детям учиться в немецких школах, конфискация имущества, запрет появляться на определенных улицах и площадях, ходить в рестораны, жить в отелях, сидеть на уличных скамейках, водить машину (вы представляйте, представляйте себя и свою семью на месте этих людей…). Гитлер стремился выдавить всех евреев из страны, но им было просто некуда ехать. Через полгода после Хрустальной ночи 900 евреев, бежавших на Кубу, вернули в Германию… Муфтий альХусейни в Иерусалиме встретился с Адольфом Эйхманом и наконец получил финансовую и военную помощь, после чего ликвидировал – нет, не евреев, а Палестинскую оппозиционную партию, не желавшую сотрудничать с Гитлером…

Вот одна из самых откровенных и страстных «еврейских речей» Эйнштейна (журнал «Кольерс», 26 ноября 1938 года): «Почему они ненавидят евреев?». Он начал с притчи: «Пастух сказал лошади: „Ты самое благородное животное на свете. Ты заслужило жизнь в безмятежном блаженстве, и твое счастье было бы полным, если бы не подлый олень. Он бегает быстрее тебя. Его быстрый бег позволяет скорей добраться до воды. Он и его племя пьют воду (если в кране нет воды… – М. Ч.), в то время как ты и твой жеребенок мучаются от жажды. Живи со мной! Мое мудрое руководство избавит тебя и твою расу от печального и позорного существования“. Ослепленная завистью и ненавистью к оленю, лошадь согласились. Она дала пастуху надеть на себя узду. Она стала рабом».

«Ситуация из этой басни происходит снова и снова в жизни народов. Но почему роль оленя из басни так часто отдают евреям? Почему евреи так часто вызывают ненависть масс? В первую очередь потому, что евреи есть повсюду и всюду их слишком мало, чтобы защитить себя». Ненависть особенно проявляется, когда народам плохо, когда беспорядки, но и в мирное время никуда не деться от антисемитизма: «Члены любой группы более тесно связаны друг с другом, чем с остальным населением. Поэтому население не будет свободным от трений при наличии разных групп. Я убежден, что однородность народа нежелательна, даже если бы была достижима. У каждой группы есть свои убеждения, цели, интересы. Евреи тоже образуют такую группу с определенным характером, и антисемитизм не что иное, как антагонизм нееврейских групп к еврейской. Это нормальная социальная реакция. Но если бы она не была чрезмерна, ей никогда не дали бы специального названия.

Что отличает еврейскую группу? Кто такие евреи? Иудейская вера лишь одна из особенностей еврейской группы. Еврей, отказавшийся от своей веры, остается евреем. Связь, которая объединяла евреев тысячи лет и объединяет их сегодня, это, прежде всего, идеалы социальной справедливости в сочетании с идеалом взаимопомощи и терпимости… Люди, подобные Моисею, Спинозе, Карлу Марксу, какими бы они ни были разными, жертвовали собой ради идеала социальной справедливости. Уникальные достижения евреев в области благотворительности происходят из того же источника… Вторая черта – почтение к интеллекту и сильный критический дух, предотвращающий от слепого поклонения власти смертных…

Может быть, даже больше, чем изза своих традиций, еврейская группа процветала изза угнетения и антагонизма, которыми всегда встречал ее мир. Евреи как группа могут быть слабы, но сумма достижений ее отдельных членов говорит сама за себя, причем эти успехи были достигнуты в тяжелых условиях… Отсюда ненависть к евреям со стороны тех, кто боится просвещения. Больше, чем чеголибо, они боятся влияния интеллектуально независимых людей. Я вижу в этом существенную причину для дикой ненависти к евреям в современной Германии. Для нацистской группы евреи не просто средство, чтобы отвлечь недовольство людей от самих угнетателей, они воспринимают евреев как элемент, который нельзя заставить некритически принимать догмы и который, следовательно, покуда существует, угрожает их власти изза его настойчивого стремления к просвещению масс». Но, заключил Эйнштейн, чем сильнее они нас ненавидят, тем сильнее мы становимся.

Германия отозвалась статьей Фрица Редлина из одного нацистского «исследовательского института», «изучавшего» евреев: «Евреи всех стран видят в их собрате по расе Эйнштейне – Мессию… Но мир (за исключением евреев) давно бы забыл об „относительности“ Эйнштейна, если бы время от времени не возникали мерзости „политика“ Эйнштейна».

Ганс Альберт устроился в Южной Каролине, в сельской местности близ Гринвилля, построил деревянный дом, как в Капуте, в декабре 1938 года получил гражданство; отец приезжал к нему дватри раза в год, с невесткой вполне примирился, переписывался с ней о здоровье внуков. Увы, под Новый год умер от дифтерита шестилетний Клаус. 9 января 1939 года Эйнштейн писал королеве Елизавете: «Безуспешно пытаюсь глубоко погрузиться в работу… неотвязное впечатление неизбежной трагедии…»