Текст книги "Эйнштейн"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

В 1923 году в Германии разразился кризис, причиной которого была французская оккупация Рура. Правительство призвало к саботажу приказов оккупационных властей, выплата репараций была прекращена, промышленность охватила забастовка; а естьто и так было нечего… В декабре 1922 года килограмм хлеба стоил 130 марок, годом позже – 300 миллиардов. С июля по ноябрь 1923го марка упала в 382 тысячи раз. Правительство приняло требования Франции, за что подвергалось нападкам от правых и левых. Нацисты вступили в союз с правыми сепаратистами в Баварии и готовились к путчу. 8 ноября Гитлер и Эрих Людендорф с вооруженной группой явились в пивную «Бюргербройкеллер», где Гитлер объявил о перевороте; его штурмовики под командованием Рема заняли здание штабквартиры сухопутных сил в военном министерстве. 9 ноября Гитлер и Людендорф во главе трехтысячной колонны двинулись к министерству обороны, полиция открыла огонь, «пивной путч» провалился. Эберт хотел объявить чрезвычайное положение, но генерал фон Сект его отговорил. Коминтерн в свою очередь запланировал переворот на те же дни, его удалось предотвратить. Тем не менее уже было видно, что в случае чего Веймарская республика неспособна защитить себя как следует. Но когда Эйнштейн в декабре вернулся в Берлин, все успокоилось: новый рейхсканцлер от Немецкой народной партии Густав Штреземан прекратил саботаж в Руре и решил проблему инфляции вводом новых денег – рентной марки. И тут пошли наконец кредиты из Америки – заработал «план Дауэса». А потом Штреземан добился пересмотра Версальского договора и вступления в Лигу Наций. Начинались «золотые двадцатые». И люди немного подобрели. Зачем теперь кудато уезжать?

В декабре Эйнштейн делал доклад в академии: возможно, из уравнений поля, над которыми он думает, могут получиться законы, определяющие поведение квантов. И тогда же окончился его краткий роман с Бетти Нойман; по одной версии, возмутился ее дядя (Эльза писала подруге, что ее муж и Мюзам поссорились), но скорее это случилось по более простой причине: она собралась замуж. 11 января 1924 года он писал ей: «Я тоскую по Вашей чудесной улыбке, но понимаю, что мне за Вами не угнаться. Дорогая Бетти, смейтесь надо мной, старым ослом, и найдите себе когонибудь на 10 лет моложе, но любящего Вас так же сильно, как я. Я же буду впредь искать лишь в звездах то, в чем мне отказано на Земле…» В том же месяце вышла замуж Илзе и ушла изпод родительского крова, они с мужем купили шикарный дом, принимали светское общество, тесть с зятем были в прекрасных отношениях. Вот и все девушки замужем, отныне – только звезды, только уравнения… Он получил приглашение в Аргентину от Хосе Арсе, ректора университета БуэносАйреса, и писателя Леопольдо Лугонесу. Отнекивался – устал ездить. В другом споре сдался: вступил в еврейскую общину и взносы стал платить. В феврале – марте состоялся процесс над руководителями «пивного путча»: за государственную измену Гитлер получил пять лет и штраф 200 марок. (Уже через девять месяцев его помиловали.)

В том же богатом на события начале 1924 года Нильс Бор, Хендрик Антони Крамерс и Джон Слейтер представили в журнале «Философикал мэгэзин» статью, содержавшую кардинально новый подход к квантам: «При рассмотрении переходов, которые являются существенной чертой квантовой теории, мы отказываемся… от непосредственного применения законов сохранения энергии и импульса». Как частица выбирает себе импульс и направление движения, куда ей прыгать, когда излучать? А вот так: каждому состоянию атома присуще «виртуальное поле излучения», содержавшее все возможные прыжки кванта, а какую из этих виртуальных вероятностей квант выберет – он сам не знает, и узнать это невозможно, это – голая статистика, теория вероятностей. Предсказать можно только степень вероятности прыжка.

Эйнштейн был так возмущен, что даже переписываться с Бором по этому поводу не стал. Пайс: «При квантовомеханическом подходе отказ от получения информации рассматривается как проявление законов природы. К этому случаю вполне применима английская поговорка: „Чтобы дальше прыгнуть, нужно отступить“. Как мы увидим, то, что в глазах других выглядело приемлемой уступкой, Эйнштейну представлялось нетерпимым святотатством. Здесь он никогда и ничем не хотел поступиться». Эйнштейн, конечно, не отрицал статистику, сам использовал статистический метод, когда писал о поведении жидкостей. Но он считал, что, употребляя статистический подход, люди просто не потрудились узнать о каждом отдельном случае, а узнать в принципе можно. Если средняя зарплата по стране 100 долларов – это верное описание, но оно неполно: приложив усилия, можно узнать зарплату каждого отдельного человека.

И все же нет худа без добра: идеи Бора, Крамерса и Слейтера повлекли за собой тьму разнообразных опытов, которые наконец доказали: фотоны – кванты света – существуют. Отныне уже никто в них не сомневался. Но какие они? Эйнштейн – Эренфесту, 12 июля: «Чем больше гоняешься за квантами, тем лучше они прячутся». Он даже выразил удовлетворение, что Ганс станет инженером, а не ученым: не придется всю жизнь «искать клевер с четырьмя листочками».

4 мая 1924 года очередные выборы в рейхстаг показали, что не правы политологи, объясняющие тягу народов к тоталитаризму лишь обнищанием масс, тут действуют и иррациональные мотивы: униженное высокомерие, плач о потерянном величии. СДПГ должна была бы вернуть свое, но она еще немного потеряла, набрав 20,52 процента; Германская национальная народная партия прибавила – 19,45; партия центра набрала 13,37; Коммунистическая партия -12,61; Демократическая партия Германии (эйнштейновская) – 9,20 (прибавила 1 процент); НСДАП, впервые участвовавшая в выборах, получила 6,55 процента, то есть 32 места из 472. (Ленард был первым крупным немецким ученым, который публично поддержал НСДАП.) Но сформировать дееспособную коалицию не удалось, и рейхсканцлер Вильгельм Маркс добился от президента Эберта досрочного роспуска рейхстага и перевыборов.

Эйнштейн возобновил работу в Комитете по интеллектуальному сотрудничеству, объяснив, что при отказе им руководило лишь мимолетное разочарование. Продолжались нудные разборки, чей он гражданин, и 7 июня он наконец признал, что германский, но и от швейцарского гражданства не отказался. Ганс поступил в цюрихский Политехникум; отец писал ему 7 марта, что доволен и рад, а Бессо хвалился: «Мой Альберт стал крепким, сильным парнем. Он такой, каким должен быть мужчина, первоклассный моряк, надежный и без претензий». Совершенно примирился с Милевой, писал ей 12 мая: «Скоро собираюсь заглянуть в Цюрих, и мы с тобой оставим все плохое позади… Наслаждайся жизнью – своими прекрасными сыновьями, домом и тем, что ты наконец избавилась от меня». В июле он дал согласие на приглашение аргентинцев (в основном им руководило намерение собрать деньги на университет у богатой еврейской диаспоры); заодно его пригласили Политехническая школа в РиодеЖанейро, университет Монтевидео в Уругвае и университет в Калифорнии; турне начнется будущей весной. В августе он поехал отдыхать на море с сыновьями, а Эльза – с дочерьми. Идиллия? 14 августа он известил Бетти Нойман, что тайно приедет к ней в Берлин, «только чтобы никто не знал, а то Эльза примчится…».

В сентябре француз Луи де Бройль (1892-1987) выдвинул радикальную гипотезу: если электромагнитные волны (свет) иногда ведут себя как частицы (что доказал Эйнштейн), то и частицы (электроны) могут вести себя как волны. (Существование электронных волн было экспериментально доказано в 1927 году К. Дэвиссоном, Л. Джермером и Дж. Томсоном.) Таким образом, вопрос «частица или волна» становился бессмысленным. Бор был вынужден это признать. Эйнштейн давно подозревал это и был счастлив; вероятно, ему казалось, что так будет легче втиснуть кванты в теорию всего.

Повидимому, именно к сентябрю 1924 года относятся воспоминания Иоффе о том, как они с Эйнштейном ехали из Берлина в Амстердам на очередной Сольвеевский конгресс (он пишет, что это было в 1926м, но в том году Сольвеевского конгресса не было, а в 1924м был и Иоффе в нем участвовал): «…вопрос о единой теории поля, как о маниакальном увлечении, из которого не было выхода, часто подымался самим Эйнштейном, но разговор всегда сводился к изложению последней из его гипотез, от которой он ждал удачи, после чего мог бы вернуться в сферу физики. Гипотеза проваливалась, а через годдва появлялась новая. Я видел гибельность такого положения вещей для самого Эйнштейна, но, конечно, ничем не мог ему помочь в разработке единой теории поля… Я построил свое наступление следующим образом: обрисовав глубокие противоречия, вызванные обнаружением квантовых явлений в микромире, и разброд мыслей физиков, высказал убеждение, что Эйнштейн со своей исключительной физической интуицией скорее, чем ктонибудь другой, может найти выход. В интересах науки от имени физиков я потребовал, чтобы Эйнштейн нашел выход. Как бы его ни увлекали проблемы единого поля, он обязан выполнить свой моральный долг и сосредоточить свою мысль на проблеме теории квантов». Но Эйнштейн советом пренебрег: кванты и теория поля ему казались одинаково важными и неразрывно связанными.

Из Амстердама он поехал читать лекции в Лейден, а вернувшись домой, получил рукопись индийского физика Шатьендраната Бозе (в чью честь названы элементарные частицы бозоны). Бозе писал о поведении частиц газа и предположил, что на свете может существовать новое, неизвестное ранее состояние материи [28] . Эйнштейн перевел статью на немецкий и отправил в журнал «Цайтшрифт фюр физик», а потом они с Бозе написали на эту тему еще статью в 1924 году и две в 1925м; теперь новое состояние материи называется «конденсат Бозе – Эйнштейна».

Чтобы чутьчуть в этом разобраться, надо знать, что элементарные частицы делятся на фермионы и бозоны. Фермионы (электроны, нейтроны, протоны, нейтрино и т. д.) – это «кирпичи», из которых складывается вещество. Они ведут себя как индивидуалисты и не любят дотрагиваться друг до друга, а точнее, подчиняются принципу Паули, который «запрещает» двум фермионам находиться на одной орбите в одном и том же состоянии. Бозоны – это частицы, которые «склеивают», переносят взаимодействия; они всегда кучкуются, могут целой толпой усесться на одно место. Бозе и Эйнштейн описали крайний случай, когда при очень низких температурах бозоны так сильно слипаются, что фактически представляют собой одну большую частицу. В 1995 году в Объединенном институте лабораторной астрофизики в США такая штука была получена. (Зачем? А затем, что это открытие помогает уменьшить электронные устройства.)

В мае 1923 года заместитель председателя ГПУ Иосиф Уншлихт, еврей, между прочим, обратился во ВЦИК с проектом об организации Соловецкого лагеря, где должны содержаться «политические и уголовные заключенные, приговоренные дополнительными судебными органами ГПУ, бывшей ВЧК, Особым совещанием при Коллегии ГПУ». 19 декабря охрана расстреляла шестерых заключенных Савватьевского политскита, протестовавших против ужесточения режима. Несмотря на попытки замять дело, протест, который подписали 233 заключенных и который был адресован II Интернационалу, удалось вывезти из лагеря и переправить за границу. А 2 сентября в 150 населенных пунктах по всей России было арестовано около трех тысяч сионистов. Их ссылали в том числе и на Соловки. Как раз тогда комиссар по иностранным делам Чичерин находился в Берлине и к нему пришла делегация по поводу преследований сионистов в России: Курт Блюменфельд, Лео Бэк, Пауль Натан и Эйнштейн.

Чичерин заверил делегацию, что советское правительство никого не преследует за веру и о неприятностях сионистов он впервые слышит. Напротив, он напомнил (Эйнштейн уже знал об этом), что 20 февраля 1924 года был одобрен проект переселения евреев в Крым и на Украину. Предполагалось переселить туда почти 300 тысяч евреев. Им выделили 500 тысяч гектаров земли, деньги добыли у американской организации «Агроджойнт». (Проект «еврейский Крым» вскоре стал постепенно сходить на нет и к 1936 году прекратил свое существование.) Так что делегация ушла довольная, а Эйнштейн писал: «Хотя я полагаю, что только в Палестине может быть достигнута наша цель и что все, что сделано в странах диаспор, является только паллиативом, я поддерживаю российский проект».

Так вот, по поводу савватьевского расстрела Эйнштейн ни к какому советскому чиновнику не пошел. (Возможно, он вообще не знал о лагерях или не верил в их существование, так как Чичерину жаловался не на то, что сионистов увозят на Соловки, а лишь на то, что «зажимают» иврит.) Книгу о Соловках написал в конце 1924 года американский журналист Исаак Дон Левин, разослал ее европейским интеллектуалам, получил 22 ответа и все воспроизвел в приложении. «Альберт Эйнштейн, ученый: „Живущим в цивилизованных условиях и читающим эти письма не следует верить, что окружающие их люди – другие или лучше, чем те, кто насаждает в России режим страха. Вы будете в ужасе оплакивать эту трагедию, когда одни убивают других из страха быть убитыми. Именно лучших, самых склонных к альтруизму личностей подвергают пыткам и убивают, впрочем не только в России, из опасения, что они являются потенциальной политической силой. Всем серьезным людям следует поблагодарить издателя этих документов. Их публикация должна способствовать изменению ужасного положения дел. Власти в России будут вынуждены пересмотреть свои методы после опубликования писем, если они хотят продолжать попытки приобрести моральный статус среди цивилизованных народов. Они потеряют симпатии, которыми сейчас пользуются, до последнего грана, если они не в состоянии показать широким и мужественным актом освобождения, что им не нужен кровавый террор для претворения политических целей“».

Для сравнения – иные интеллектуалы. Арнольд Беннет (английский писатель): «Не располагая данными, чтобы считать советское правительство хуже правительств других стран, я тем не менее убежден, что ради блага интеллектуальной жизни в России пришло время дать больше свободы…» Карел Чапек: «Я не позволяю себе быть несправедливым ни к жертвам, ни к гонителям. Я отдаю себе отчет в том, что в той или иной степени весь мир участвовал в создании положения, при котором человеческая жизнь и законность имеют столь малый вес в глазах представителей нового русского абсолютизма». Бернгард Келлерман (немецкий писатель): «Не верю, что русское правительство, отождествляющее свои цели с гуманностью и человеческим достоинством, знает о тюремных условиях и мученичестве заключенных. Наверное, комиссары и следователи бесстыдно обманывают его». Ромен Роллан: «Это позор! Однако почти то же вы найдете в калифорнийских тюрьмах, где мучают рабочихдокеров, вы встретите это в английских застенках на Андаманских островах, куда брошены индийские патриоты. Я не буду писать предисловия, о котором Вы просите. Оно стало бы оружием в руках одних партий против других, которые не хуже и не лучше». Эптон Синклер: «Я надеюсь, что правительство России утвердит уровень гуманности более высокий, чем то капиталистическое государство, в котором я живу». Ничего, жили в своем капиталистическом аду, пописывали, попивали кофе…

В декабре начала работать «Башня Эйнштейна», а он сам был назначен членом совета директоров Потсдамской астрофизической лаборатории и избран президентом Фонда Эйнштейна, занимавшегося финансированием работ по экспериментальной проверке ОТО. Досрочные выборы в рейхстаг прошли 7 декабря; СДПГ прибавила – 26,02 процента, Германская национальная народная партия и Партия центра остались при своих, упала эйнштейновская Демократическая – 6,34, но потеряли и коммунисты (8,94) и НСДАП (3 процента). Кажется, все обошлось, Веймарская республика будет жить долго…

1925 год начался для Эйнштейна с трагикомической истории, которую, значительно расходясь в деталях, описали Зелиг (со слов Эренфеста) и Луначарский. В феврале Эйнштейна ждали в Лейдене с утренним поездом, но он приехал только вечером и рассказал Эренфесту, что ему пришлось побывать в тюрьме, куда посадили женщину, пытавшуюся его застрелить, – Марию ЭргевцевуДиксон, русскую вдову американца, жившую в Париже, где она уже пыталась убить Красина, затем донимала Луначарского рассказами о том, что у нее был ребенок от Милюкова и тот его убил, что есть также ребенок от Азефа, а сам Азеф и есть Эйнштейн. Марго перехватила даму в подъезде и позвонила в полицию, Эйнштейн отправился к Марии и вроде бы убедил ее, что Азефом не является – нос не такой.

В середине марта поехали с Эльзой в Южную Америку. Он чувствовал себя очень плохо, ехать не хотел, был на грани нервного срыва – то ли изза квантов, то ли изза Бетти Нойман, то ли от общей усталости. 24 марта прибыли в БуэносАйрес – две лекции в университете, еще десять в разных местах; газеты с восторгом писали, что он «ничуть не возражает, если его лекции прерывают вопросами или возражениями». Собрал кучу денег для Еврейского университета, в ЛаПлате играл в струнном квартете, писал статьи в газету «Ла Пренса», предлагая создать «Соединенные Штаты Европы». 24 апреля отправился в Монтевидео, там встречал его сам президент, а жил он в семье русского еврея Хаима Розенблатта и почувствовал себя как дома. Дневник: «В Уругвае я встретил такую искреннюю теплоту, какую редко доводилось встречать. Люди любят свою землю без мании величия, как швейцарцы и голландцы. Скромные и естественные. Черт побери большие страны с их навязчивыми идеями. Я бы их всех скинул в пропасть, если бы мог». Дискутировал с уругвайским агностиком Карлосом Бас Феррейрой – вот фрагмент диалога (как его понял репортер):

«А. Э. В моей концепция Вселенная – это сфера. Точки, линии, кажется, уходят от нее, но на самом деле они идут внутрь нее; я хочу сказать, что то, что отступает, приближается, а что уходит, то приходит…

К. Ф. Я не думаю, что на самом деле оно уходит или приближается, то, что вы здесь, может, это так, а может и нет, свет может обмануть вас, вам только кажется, что он есть…

А. Э. Посмотрите на Солнце…

К. Ф. А кто сказал, что свет Солнца и Солнце это одно и то же?

А. Э. Я сейчас говорю с Бас Феррейрой?

К. Ф. Согласно моей теории, может быть, и да».

В Уругвае провели неделю, еще неделю – в Бразилии, там всего две лекции, Эйнштейн предложил (возможно, из вежливости) дать Нобелевскую премию бразильскому путешественнику да Силва Рондону, в целом страна не понравилась и публика была уж очень неподготовленная. В Калифорнию ехать отказался – не было сил. 1 июня вернулись домой. К Бессо, 5 июня: «Была шумиха без реального интереса… Чтобы найти веселых людей, европеец должен посетить Америку. Люди там без предрассудков, но они в основном пустые и неинтересные».

Дома за это время рейхспрезидент Эберт умер и прошли выборы (29 марта, второй тур – 26 апреля). Победил во втором туре (хотя не участвовал в первом – разрешалась замена) кандидат от блока правых партий престарелый Пауль Гинденбург, главнокомандующий в 1916-1917 годах. Он на 3 процента опередил Вильгельма Маркса от Народного блока, в который входила СДПГ. И опять вроде ничего плохого не произошло… А в Палестине одессит Владимир (Вольф) Жаботинский основал Союз сионистовревизионистов, выступавший за создание еврейского государства, включающего восточный берег Иордана (где правил тогда ставленник британцев король Абдулла). Это Эйнштейну сильно не понравилось, зато он был счастлив, узнав о создании Гистадрут – сионистской федерации труда; писал в «Юдише рундшау», что это поможет наладить контакты с арабами. В Вене открылся 14й Сионистский конгресс, участников от антисемитов была вынуждена защищать полиция, Вейцман выступил за «подлинную дружбу и сотрудничество с арабами», которые «имеют такое же право на свои дома в Палестине, как мы на наш национальный дом». 1 апреля открылся Еврейский университет, на церемонии председательствовал Артур Бальфур, в совет директоров вошли Эйнштейн, Фрейд, философ Мартин Бубер и еще куча знаменитостей, ректором назначен Иуда Магнус, пацифист, либерал – куда уж лучше?

В мае Эйнштейн вместе с Ролланом, Ганди, Уэллсом, Рабиндранатом Тагором и феминисткой Энни Безант подписал инициированный Анри Барбюсом «Манифест против воинской повинности»: «Созданные на основе воинской повинности армии… представляют серьезную угрозу миру. Воинская повинность ведет к деградации личности, к ликвидации свободы. Жизнь в казармах, муштра, слепое подчинение несправедливым и необоснованным приказам, обучение людей убивать себе подобных подрывает уважение к личности, демократии и человеческой жизни… Государство, которое считает себя вправе заставлять своих граждан быть военнообязанными, даже в мирное время пренебрегает правами человека. Более того, обязательная воинская повинность прививает мужской части населения дух агрессивного милитаризма и как раз на том этапе жизни, когда человек более всего подвержен влияниям». В июне ездил в Швейцарию, отношения с Гансом опять ухудшились, зато улучшились с Милевой (привез ей массу подарков из Южной Америки), приглашал останавливаться у него в Берлине и чуть ли не жить втроем. В письмах обсуждал с ней проблемы сыновей вполне мирно и разумно. 14 августа, об Эдуарде: «В Теде очень много от меня, но у него все както преувеличенно. Он интересный парень, но жить ему будет трудно…» Эдуард даже съездил с разрешения матери в Берлин, но с Эльзой у него контакт не заладился.

Старший же сын рассердил отца намерением жениться. Точно как его отец, Ганс выбрал девушку старше себя (на девять лет), другой национальности, маленькую, хрупкую, интеллектуальную. Занятно, что Милева возненавидела эту девушку, Фриду Кнехт, так же сильно, как ее бывший муж. 28 октября 1951 года один студент в письме просил у Эйнштейна совета: можно ли еврею жениться на «гойке», если семья против. Ответ: «Я не одобряю родителей, оказывающих давление в принятии решений, которые повлияют на будущую жизнь детей. Такие проблемы каждый должен решать сам». Однако в 1925 году они с Милевой пришли в бешенство от Фриды Кнехт. Эвелин, дочь Ганса Альберта: «Когда Эйнштейн хотел жениться, ему пришлось столько вытерпеть от своих родителей, что, казалось бы, у него должно было хватить ума не вмешиваться в личную жизнь сыновей. Ничего подобного. Когда мой отец собрался жениться на моей матери, Эйнштейн был в ярости, и Гансу Альберту пришлось выдержать не одну бурю». И Эйнштейн, и Милева называли Фриду «хищницей», «уродкой», «неуравновешенной»… Он так пекся о чужих людях – и такое безобразие вытворял с собственным сыном (и с Эльзой): какой же он – «хороший» или «плохой»? Частица или волна? Волна или частица? Или то и другое одновременно?

Летом Эйнштейн впервые опубликовал статью о единой теории поля. Изложить ее для неподготовленного человека нечего и пытаться. Был там в правой части уравнения один главный тензор, так вот, этот тензор был несимметричный – и в результате этого фокуса слева рождалось чтото отдаленно похожее на уравнения Максвелла. 18 августа он писал Эренфесту: «Я опять предложил теорию тяготенияэлектричества, очень красивую, но сомнительную». А 20го: «Работа, которую я сделал этим летом, никуда не годится». Изза непонятности этой теории для широкой публики американский авантюрист Карл Аллен, пишущий под псевдонимом Карлос Альенде, впоследствии придумал, будто бы в ней содержалось нечто «ужасное для человечества» и Эйнштейн отверг ее «из гуманности».

Он постоянно ездил в Киль к Аншютцу, и они разработали новую модель компаса для кораблей, который не сбивается при штормах, ускорениях и переменах курса. Это самое успешное изобретение Эйнштейна; в 1926 году фирмой Аншютца компас был запущен в серийное производство. Аншютц вообщето был доктором философии, да и другие товарищи по изобретательству у Эйнштейна были в основном врачи, художники и бог знает кто, а не физики. Изобретал он все: мясорубки, кухонные комбайны, приспособления для заточки ножей, механизмы открывания дверей – это засвидетельствовал посетивший его 20 ноября 1925 года советский физик Я. И. Френкель. Но особенно много сил он отдал холодильнику и вот тут как раз связался с физиком. Лео Сцилард (1898-1964), венгерский еврей, впоследствии крупный физикядерщик, был одержим изобретательством: микрофильмирование, фотоэлектрическая запись звука, электроннооптический усилитель изображения, счетчик калорий в еде, мундштук для сигарет, снижающий концентрацию канцерогенов, многоканальная запись на граммофонной пластинке – все это его детища. Кроме того, он писал блистательные работы по биологии и научную фантастику – потрясающе разносторонний человек, скорее «бабочка», чем «крот», но вовсе не поверхностный.

Холодильники существовали давно, но лишь в середине 1920х годов началось их массовое производство. Они ужасно шумели и быстро изнашивались. Эйнштейн со Сцилардом решили сделать бесшумный холодильник. Для этого у него не должно быть подвижных частей – так и надежность повысится. Они подали заявку в Германское патентное ведомство в декабре 1926 года, ее отклонили, но изобретатели сдаваться не собирались и продолжили работы. 30 ноября Эйнштейн получил медаль Копли – высшую награду Королевского общества Великобритании, ездил за ней в Лондон, потом в Лейден – дискутировать с Бором и Эренфестом. Вновь убивался над теорией поля, от аффинной геометрии отказался. К Бессо, 25 декабря: «К сожалению, я должен был выбросить мою работу в духе Эддингтона… Новые расчеты, кажется, показывают, что эти уравнения определяют движение электронов. Но, похоже, вряд ли есть место в них для квантов». 12 февраля 1926 года новая награда: медаль Королевского астрономического общества. С энтузиазмом занимался делами Еврейского университета; Эренфесту, 12 апреля: «Верю, что со временем это начинание выльется во чтото поистине великолепное, и, поскольку я теперь еврейский святой, сердце мое ликует».

Всю весну он ездил в Киль, в июне встретился в Берлине с Рабиндранатом Тагором, записей об этой встрече не осталось, но она не последняя. Написал статью о реках: почему их русла, вместо того чтобы выбирать путь по линии максимального уклона, петляют, при этом реки Северного полушария размывают правый берег, а Южного – левый. По легенде, Эйнштейна натолкнули на решение задачи чаинки, сбивающиеся в кучку в середине чашки; если помешать в чашке ложкой, они разбегутся – центробежная сила. Значит, и там, где река делает изгиб, действует центробежная сила, направленная к наружной стороне поворота.

Эту проблему изучал российский физик Карл Бэр, и на сей раз Эйнштейн против обыкновения на него в статье сослался, но не сослался на множество других людей, которые пришли к одному с ним выводу: опять его подвела нелюбовь рыться в публикациях. Продолжал охоту за фотонами, пытался придумывать приборы, которые объяснили бы окончательно, что такое световой квант. Но главное в физике в тот год сделал не он, а другие: Бор, Макс Борн, немец Вернер Гейзенберг (1901-1976) и австриец Эрвин Шредингер (1887-1961). Последний весной 1925 года опубликовал в «Анналах физики» ряд статей под названием «Квантование как самостоятельная проблема». Он исходил из того, что все – вообще все – является одновременно частицей и волновым полем, и мы повсеместно наблюдаем ровное, непрерывное движение волн материи; хулиганские скачки квантов его возмущали так же, как Эйнштейна, и идеи Бора он называл «ужасными». Пайс: «„Шредингер опубликовал пару прекрасных работ о квантовых правилах“, – писал он [Эйнштейн] в мае 1926 года. Это был его последний одобрительный отзыв о квантовой механике. После этого пути разошлись».

Бор, Борн и Гейзенберг признали, что частица может быть волной, но это ничего не меняло. Борн сказал, что Шредингер умница, волны материи существуют, но это – волны вероятности. Да, кванты прыгают и сами не знают, когда и почему прыгнут, и мы никогда не узнаем и не должны попусту ломать голову над вопросом, ответа на который не существует. (Такой подход историки науки называют «копенгагенской интерпретацией».) Еще в 1924 году Борн впервые использовал выражение «квантовая механика», а 28 апреля 1926го Гейзенберг читал об этой новой области физики лекцию на коллоквиуме в Берлине, где присутствовали Эйнштейн, Планк, Нернст и Лауэ. Эйнштейн пригласил Гейзенберга к себе, и они продолжили дискуссию дома. То, что говорил Гейзенберг, было ужасно. Мало того что элементарная частица может одновременно существовать в нескольких состояниях и описать ее состояние можно только с помощью функции вероятности, – оказывается, именно исследователь при «поимке», то бишь при измерении частицы, делает одно из этих виртуальных состояний реальным, а прочие исчезают. Пока же вы не поймали частицу, вы не просто не знаете, какова она (так думал Эйнштейн), нет, все гораздо хуже – без нашего вмешательства она «никакая» или «всякая сразу».

Шредингер придумал эксперимент, чтобы показать странность и неполноту квантовой механики. Кота (гипотетического, не бойтесь) запирают на час в ящик, туда же помешают радиоактивный атом, счетчик Гейгера и ампулу с ядовитым газом. Ядро атома распадается за час с вероятностью в 50 процентов. Если ядро распадается, счетчик Гейгера, реагируя на радиацию, открывает ампулу с газом, и бедный кот умирает. Если ядро не распадается, кот остается жив. Получается, что кот целый час с вероятностью в 50 процентов жив и с той же вероятностью мертв. Глупо звучит? Но мы все в похожей ситуации бывали. Кудато делся, не отвечает на звонки наш ребенок или любимый человек, и в нашем сознании он одновременно попал под машину, похищен маньяком, мертв, ранен, арестован, напился, изменил(а) и прочая и прочая, и все эти виртуальные состояния равноправны для нас до тех пор, пока внешнее вмешательство (звонок, письмо) не сделает одно из них реальным; и если реальность оказывается ужасна, нам даже может показаться, что мы своим вмешательством сами сотворили катастрофу.

Но наш близкий человек всетаки гдето и в какомто состоянии находился, пока для нас он пребывал во всех состояниях сразу, и тому находятся свидетели. В случае с частицами все не так. Они на самом деле находятся в нескольких возможных состояниях, пока мы к ним не влезем и тем не реализуем одну из вероятностей; а что было бы без вмешательства, знает только статистика.

Хуже того, Гейзенберг (зловредный, прямо как Максвелл с его никуда не лезущими уравнениями) сформулировал принцип неопределенности. Нельзя измерить больше одной характеристики частицы в данный момент (например, ее местоположение и ее скорость), а лишь, например, местоположение и вероятность скорости (или наоборот). И чем точнее мы сможем узнать, где сейчас частица, тем менее точно знаем, как она движется (и наоборот). То есть мы можем либо знать, что Иванов находится дома на диване, намереваясь с неведомой скоростью ринуться «кудато», либо знать, что он идет со скоростью пять километров в час, а откуда и куда – сам не знает. А раз мы не знаем скорость «застуканной» нами в какомто месте частицы или, наоборот, место, из которого она выпрыгнула, то и не можем предсказать, где она окажется потом. Будущее перестает быть детерминированным: причинность становится случайностью. Это страшный, почти смертельный удар для классической физики.