Текст книги "Министр Щелоков"

Автор книги: Максим Брежнев

Соавторы: Анатолий Науменко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

Н. А. ЩЕЛОКОВ И Б. Н. ЕЛЬЦИН

Одним из громких дел Бориса Ельцина на посту первого секретаря Свердловского обкома КПСС был снос дома купца Ипатьева, в которой большевики расстреляли царскую семью.

С предложением о сносе Дома выступило КГБ СССР.

«Секретно. ЦК КПСС

О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.

Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.

Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный центр областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.

В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания.

В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.

Председатель Комитета госбезопасности

При Совете Министров СССР

Ю. Андропов

26 июля 1975 года».

Секретное решение Политбюро было принято 4 августа. Но Яков Рябов, тогдашний первый секретарь Свердловского обкома, не торопился его исполнять. Как он утверждал позднее, сносу особняка противились местные историки и краеведы.

Только через два года, после того как Борис Ельцин возглавил область, особняк был снесен.

Министр Щелоков был против сноса особняка Ипатьева. В одну из рабочих командировок в Свердловск, он специально ездил на место гибели царской семьи. Более того, министр негласно поддерживал работу по поискам останков семьи Романовых. Поисками занимались консультанты министра (по литературным вопросам) Рябов и Авдонин. Несмотря на наложенный на это запрет со стороны М. А. Суслова, не говоря уже о позиции Ю. В. Андропова.

Интерес к истории семьи Романовых возник у Николая Анисимовича задолго до того, как он стал министром. Щелоков в этом отношении шел на определенный риск, так как его могли заподозрить в монархических настроениях. Тем не менее, наблюдая со стороны, он знал в подробностях обо всех действиях по поиску останков царской семьи. Гелий Рябов, приезжая в Свердловск, каждый раз находился, хотя и не знал об этом, под охраной определенной группы сотрудников МВД. Ее организовывали по распоряжению Щелокова. Этим людям, переодетым в гражданскую одежду, было поручено охранять место раскопок от посторонних. При этом они были уверены, что в зоне охраны ведутся поиски останков комиссаров, погибших в Гражданскую войну.

Генерал Г. К. Тыркалов сопровождал министра Щелокова в Свердловске, где проходило совещание работников органов внутренних дел. На нем присутствовал и Борис Ельцин. Вечером первый секретарь устроил ужин «в честь высокого гостя».

– Людей за столом собралось немного, человек десять. Разговор почему-то не клеился, – вспоминает Герман Тыркалов. – Для разрядки я рассказал какой-то анекдот, но вышло не смешно. Вот что врезалось в память: Щелоков с укоризной спросил: «Для чего снесли дом Ипатьева?» Изобразив на лице идиотскую улыбку, Ельцин ответил: «Это не мы снесли, это – бульдозеры»[202]202
  Из беседы с автором.


[Закрыть].

МИНИСТР-ИСКУССТВОВЕД

Министр Щелоков прекрасно разбирался в искусстве, был поклонником русского искусства. В музыке любил Глинку, Мусоргского, Чайковского. В литературе – Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Горького, Есенина, Шолохова.

В живописи отдавал предпочтение реализму, но ему нравились и импрессионисты. Николай Анисимович и сам увлекался живописью, сохранилось несколько пейзажей его работы. Министр был изумительным рисовальщиком. Делал это иногда прямо на заседаниях Совмина, фиксируя отдельные лица, позы находящихся там руководителей. Щелоков делал зарисовки и Брежнева. Отмечу, это не были дружеские шаржи, а серьезные, приличные работы. Он никогда их никому не отдавал, не дарил, держал строго при себе.

Художников-абстракционистов министр не признавал, считал их искусство декоративным, искусством интерьера. «Их искусство не жизненно, а значит – мертво», – говорил он.

Супруги Щелоковы регулярно посещали московские театры и выставки. При этом если Щелоков отправлялся туда как министр внутренних дел, то давал поручение хозяйственному управлению приобрести букет цветов, в который клали его визитку и после выступления передавали на сцену. Если же министр шел как частное лицо, к кому-то на юбилей или на премьеру, то покупал цветы на свои деньги.

У министра была большая коллекция картин. Часть ее он покупал на собственные деньги, часть дарили сами художники. Когда министр посещал комиссионные магазины, выставки-продажи, где покупал понравившиеся работы, то всегда был в штатском, старался не выделяться.

Однажды во время одного совещания-семинара, проходившего в Ленинграде, группа участников посетила Эрмитаж, где в одном из залов Щелоков, деликатно остановив женщину-искусствоведа, сам стал давать квалифицированные пояснения по содержанию нескольких картин выдающихся мастеров. Не только генералы милиции, но и сама искусствовед была приятно удивлена этим.

По воспоминаниям генерала В. П. Игнатова, в 1971 году в период знакомства с органами внутренних дел республик Поволжья Н. А. Щелоков, прибыв в столицу Мордовии Саранск, первым делом посетил выставку великого скульптора С. Д. Эрьзя.

Во время совещания всех руководителей органов внутренних дел республики для многих показался странным первый вопрос, заданный присутствующим Н. А. Щелоковым:

«Поднимите руку, кто из вас еще не был на выставке Эрьзя?». Значительная часть сидящих в зале подняли руку. Реакция министра была однозначной и по меньшей мере выражала недоумение. «Как? Имея такую мировую сокровищницу искусства, вы не нашли время посетить ее! Это во многом определяет ваш уровень культуры. Что должно отличать современного сотрудника, это высокая культура, без чего нельзя рассчитывать на успех в работе с людьми. Сделайте правильный вывод из сказанного!»[203]203
  Из беседы с автором.


[Закрыть]

Приведу несколько записей-размышлений министра внутренних дел, которые дают ясное представление об уровне его знаний и глубине интересов.

Вот, например, о моде в искусстве.

«(…) Мода затрагивает и искусство, живопись, скульптуру и даже архитектуру. Новая, современная архитектура, восставшая против аляповатых украшательских колонн, портиков, потребовала новых рациональных технических, инженерных решений в строительстве жилых, промышленных и административных зданий. Все это, в свою очередь, потребовало новой моды мебели, легкой, ажурной, малогабаритной, отвечающей современным вкусам, времени, эпохе.

Можно понять Мейерхольда, Маяковского, когда они, приняв революцию, в поисках нового низвергали все старые каноны прежнего театра. В борьбе за новые революционные формы против традиционных классических форм Мейерхольд ликвидировал в своем театре и настойчиво требовал от других ликвидировать декорации. Сцена должна быть оголена, сценическое искусство должно быть приведено в лоно условного театра. До каких масштабов дошло отрицание всего прошлого театра, можно себе представить, если горячие головы ультрареволюционного направления даже ставили вопрос о ликвидации, закрытии Большого театра. На диспуте в Доме печати 10 ноября 1921 г. «Нужен ли Большой театр?» – даже Маяковский, выступая, призывал к полному закрытию театра.

В более обтекаемой форме, но практически клонили если не прямо к закрытию, то к «коренной» реформе Большого театра и его сотрудники И. А. Аксенов, В. Мейерхольд и В. М. Бебутов. И это в то время, когда в Большом театре работали такие выдающиеся мастера искусства, как Голованов, Нежданова, Гельцер и другие.

Но видно всему есть свое время. Первые годы после революции, новое время и люди искали новое, искали искренне, жадно, до самозабвения. Но найти все это не так просто, давалось это не сразу. На поверхности ничего не лежало, поэтому путаницы в поисках, блужданий в потемках было немало. И не вина их в этом, ибо не каждому дано выйти на единственно правильную стезю.

В увлечении, пристрастии новому Мейерхольд создал свой метод «биомеханики», возведя в математическую формулу игру актера. Мейерхольд боролся со штампами в театре и сам впал в ярко выраженный штамп, отрицая реализм классиков, пришел к абстракционизму, немало внес путаницы в искусство со своими сторонниками. В 20 гг. Мейерхольд сформулировал свое кредо: «Долой Островского!», «Долой классический балет и оперу!», а через пять лет – в 1926 г. – ставит «Ревизора», «Лес»…

Появился лозунг «Назад к Островскому, назад к Гоголю и Грибоедову».

… Таково, видно, знамение времени. Надо, конечно, считаться с условиями, чтобы понять творческие процессы тех лет. И если многое делалось не так как надо, если многое из тех лет теперь кажется наивным и смешным, то не потому, что это были какие-то чудаки. Нет, это были преданные нашему делу люди. Но они искали и заблуждались, заблуждались в поисках нового. Смешно выглядели бы спектакли из жизни дворянства, помещичьего строя, купечества и мещан, когда гремели выстрелы, шла гражданская война, революция требовала своих героев из народа, подлинных героев революции, таких как Марат времен революции в Франции, как герои Парижской коммуны. Подобное я видел и теперь на сцене в Южном Йемене в день первой годовщины революции.

Много делалось ошибок и в искусстве, и в строительстве нового государства, все это ошибки роста, молодости, ошибки познания и поиска.

И тот же Мейерхольд позже писал: «Я горжусь своей принадлежностью к Российской коммунистической партии, и вся моя работа будет работой для пролетариата». Вера в будущее России этого поколения людей была всесильной. Эта вера была превыше всего»[204]204
  Н.А.Щелоков. «Из личного архива».


[Закрыть].

Вот мнение Щелокова о декадентах.

«Писак декадентской школы в России не любили ни до, ни после революции. Символисты, футуристы, кубисты, лефовцы и прочие «исты» оригинальничали и кишмя кишели в искусстве. Разобраться во всем этом было непросто. Я хорошо помню, как многие из молодежи зачитывались стихами поэта-декадента Бальмонта, так и не понявшего ни себя, ни всего нового, что пришло с революцией (сколько таких было!). Другие громили, отбрасывали его и ему подобных как давно прошедшее время.

… Знавшие близко Бальмонта говорили, что он писал и читал стихи всегда пьяным. Видно, не зря Чехов о нем писал: «Он хорошо и выразительно говорит, только когда бывает выпивши».

В 20 гг. Бальмонт эмигрировал во Францию, и с тех пор забыли и его стихи, и его самого. А сколько их было подобных декадентов! Были и такие, которые, кривляясь, оригинальничали и умудрялись даже Есенина третировать, травить и полоскать. Но Есенин, как утверждают его близкие и современники, никогда не писал пьяным»[205]205
  Н. А. Щелоков. «Из личного архива».


[Закрыть].

А это о том, каким должно быть современное искусство. «Нас мало сейчас интересуют библейские сюжеты. Да мы и не знаем их. Когда я смотрю картины XVI или XVII века, я и не стремлюсь узнать ее теологическое содержание и кто, где есть на картине, какой миф послужил основой содержания картины для автора. Я любуюсь красотой, какую вижу в композиции, рисунке, а самое главное, в тонах, гармонии или контрастах красок. Я думаю, что старое полотно по тонам красок, по манере письма способен определить почти каждый грамотный человек. Именно по этим тонам, по манере письма хоть чуть-чуть походивший в художественные галереи человек сумеет отличить Рафаэля от Тициана, Ван Гога от Гогена, Рембрандта от Ван Дэйка, Брюллова от Тропинина, Репина от Архипова, Васильева от Куинджи.

Когда я увидел в Риме картины Боттичелли, мне показалось, что ничего подобного я не видел даже не мог представить, что могло быть лучше того, что я смотрел в Москве, Ленинграде, Берлине, Дрездене, Антверпене. «Рождение Венеры» действительно величайшая картина в мире. Я любовался Боттичелли, радовался красоте его полотен, но объяснить почему – я не мог. Это остается и сегодня для меня не прочитанной еще книгой.

Все мы с трепетом смотрим на великие полотна мировой живописи, говорим о них тихо, шепотом, будто бы как в храме, боясь потревожить или помешать кому-то священно молиться. И дело, конечно, не в сюжетах. Они такие же, как и у многих других художников, но волнуют не все одинаково.

Смотришь и без конца хочется любоваться этими воистину великими произведениями искусства. Поэтому понимаешь, почему часами сидят люди, любуясь, отдыхая, наслаждаясь красотой композиции, рисунка и тонами красок. Эти картины воистину чаруют и волнуют людей и спустя четыреста лет.

После этого еще больше понимаешь бесплодные попытки апологетов абстрактной живописи найти более жизненное, современное разрешение живописных проблем. Конечно, в такой манере, как писали сто или триста лет назад, сегодня писать было бы смешно и наивно. Значит, дело не в сюжете и не в манере, кто как пишет. Пишут и спустя четыреста лет рукой, кистью и красками. Значит, дело в другом – в таланте.

Когда-то ругали импрессионистов, за их условность, расплывчатость, отсутствие рельефа, классической формы, четкости в рисунке, за то, что они делают лишь пятна на холсте. А затем их признали и любуются ими теперь, как и шедеврами старой школы.

Что изменилось? Картины? Нет. Изменились взгляды. И не только.

Жизнь требует от современного художника более углубленного понимания внутреннего мира человека. Пусть посмотрят сторонники абстрактного искусства запасники наших музеев. Все то, что они предлагают сейчас, все это было в первые годы после революции. И они убедятся, что все это давно прошедшее время. Зачем же повторять зады?

Это хорошо поняли потом сторонники «левого искусства» – Маяковский, Мейерхольд и другие.

История повторяется, повторяются, к сожалению, и ошибки людей. Сегодня вернуться к 20 гг. – бессмысленно. Надо искать что-то новое, соответствующее нашему времени, нашей эпохе.

Для того, чтобы понять настоящее, – надо изучать прошлое. Ключ к современному искусству, как в литературе, так и в живописи, надо искать в прошлом»[206]206
  Н. А. Щелоков. «Из личного архива».


[Закрыть].

В общем ясно. Министр внутренних дел СССР знал, любил, жадно впитывал искусство, литературу, драматургию. Он с великим уважением относился к творческому труду, талантливым людям. И министру отвечали тем же – уважением, пониманием, глубокой симпатией.

КАК «ОТДЫХАЛ» НИКОЛАЙ АНИСИМОВИЧ

Министр Щелоков был физически крепким человеком. Он рано выходил из дома, по дороге в машине знакомился со сводкой происшествий. Тут же давал указания. В 72–74 года у Николая Анисимовича не было ни одышки, ни лишнего веса. Даже в этом возрасте он был гораздо энергичнее некоторых из своих более молодых заместителей и руководителей Главков.

У министра был напряженный рабочий день. Он каждое утро составлял себе план на день и строго следовал ему. Приезжал к девяти утрам, уезжал из министерства в девять вечера. Как правило, суббота и воскресенье для него также были рабочими днями. Праздники – не исключение. К примеру, по окончании майской демонстрации он сразу же уезжал в министерство работать.

После переезда в Москву по распоряжению Брежнева ему была выделена квартира в знаменитом доме № 26 на Кутузовском проспекте. Министр проживал на седьмом этаже. Сам генсек – на пятом, на четвертом – Юрий Андропов.

На даче министр бывал только по выходным. При нем для руководства МВД были построены служебные дачи в Барвихе, Жуковке, на Клязьме, в Тарасовке, в Ильинском. Поселок из двухквартирных домиков отстроили в Луневе.

У министра – безупречный внешний вид. Он всегда элегантен и прекрасно выглядит! Главный мужской модельер Дома моделей на Кузнецком мосту Александр Данилович Игманд, в течение одиннадцати лет шивший костюмы для Брежнева и многих других государственных деятелей, из всех своих клиентов выделял Щелокова, восхищаясь его редким вкусом: «Что значит обладать хорошим вкусом? В любом случае, или это у человека – врожденное, или тебе его привили. А потом, одно ведь другому не мешает. Я должен сказать, что Леонид Ильич Брежнев, например, обладал очень хорошим вкусом и вообще любил красиво одеваться. Николай Анисимович Щелоков – тот просто был настоящим эстетом, у него отлично было развито чувство прекрасного и шикарный вкус – тут можно говорить скорей о его особом внутреннем состоянии».

Сегодня мало кто об этом знает, но в свое время Леонид Брежнев признавался западной прессой самым элегантным политиком, поскольку носил безукоризненно сшитые костюмы. И именно Щелоков порекомендовал Брежневу этого мастера, чтобы улучшить гардероб генсека. Первое время Игманда даже сопровождал офицер МВД, когда тот ходил к Брежневу для примерок.

До Игманда портным Брежнева был Борис Ефимович Швехер. Его Щелоков привез из Кишинева по просьбе генсека: «Коля, помнишь у нас в Кишиневе был портной еврей-золотые руки, привези и помоги ему устроиться в Москве». Через Управление делами Совета министров Швехеру помогли обменять его две шикарные квартиры в Кишиневе на квартиры в Москве. Швехер шил костюмы также для Черненко. А сам Щелоков не пользовался услугами этого портного, так как обслуживался в Доме моделей на Кузнецком мосту. Говорится об этом так подробно потому, что позже министру поставили в вину заботу об этом пожилом закройщике из Кишинева.

Даже по фотографиям можно заметить, как безукоризненно сидела на министре военная форма. У министра была хорошая обувь, большая коллекция галстуков… Все вплоть до носков подбирал сам, у него не было никаких стилистов и имиджмейкеров. Покупал, как правило, в 200-й секции ГУМа. Иногда в заграничных командировках. К подчиненным, которые не совсем внимательно относились к своему внешнему виду, никогда никаких претензий не предъявлял, оценивал их только по рабочим и человеческим качествам. Но если нужно было пойти на какое-то важное мероприятие, то министр мог через кого-то, предупреждая делать это очень корректно и мягко, обратить внимание этого человека на свой внешний вид.

Парикмахером министра была мастер известной «Чародейки» на Новом Арбате Тамара Федоровна Маторина. Она делала ему прическу где-то раз в две недели. Кстати, прически и у Брежнева, и у Щелокова были одинаковыми, по словам Тамары Федоровны, они считаются сложными.

Из увлечений министра следует отметить охоту. Как и Брежнев, Щелоков был охотником с большой буквы. Любил природу, оружие, общение с людьми, сам процесс. У него была хорошая коллекция охотничьего оружия.

В отличие от Брежнева, Щелоков не был любителем автомобилей, редко садился сам за руль, не любил быструю езду. Передвигался в основном на служебной «Чайке». У Светланы Владимировны не было своей машины, но иногда она садилась за руль служебной машины «Опель рекорд». В то время мало кто из женщин ездил за рулем.

Министр любил шахматы. Он обожал цветы, хорошо разбираясь в большинстве сортов. В Кишиневе перед их домом была большая клумба, которую в летнее время Николай Анисимович каждое утро перед уходом на работу поливал и заботился о ней.

Раз в неделю Николай Анисимович посещал сауну, из спиртного, министр предпочитал пиво, ценил хорошее вино, был очень умеренным в еде. Одно из самых любимых блюд – вареный картофель с селедкой. Не любил застолий, в доме редко бывали гости.

Министр Щелоков был прекрасным семьянином. Замечу, Светлана Владимировна никогда не вмешивалась в его дела. Причем, в чьем-либо присутствии она не позволяла себе называть его Колей или Николаем, только – Николай Анисимович.

Жена министра трудилась в 3-м Московском медицинском институте на кафедре отоларингологии, сама проводила операции, защитила кандидатскую диссертацию. Это была красивая, светская, умная женщина. До сих пор бывшие студенты хранят о ней добрую память.

– За все время моей службы в министерстве Светлана Владимировна только раз обращалась ко мне за помощью, – вспоминает глава ГУ БХСС Павел Перевозник. – В медицинском институте имени Сеченова, где работала Светлана Владимировна, группа студентов попросила помочь их однокурснице, которая, будучи во Владимирской области, продала несколько обручальных колец. Об этом стало известно милиции, возбудили на нее уголовное дело (тогда обручальные кольца были в большом дефиците). Щелокова попросила меня разобраться и по возможности не сообщать о проступке студентки руководству института, так как ее тут же исключат. А она из бедной большой семьи, с трудом поступила в институт, до окончания которого осталось два года; живет на частной квартире, поскольку институт общежитием не обеспечил; помощи от родителей нет, и она вынуждена подрабатывать. И вот, оступилась… Мне удалось выполнить просьбу Светланы Владимировны. Больше по службе она ко мне никогда не обращалась[207]207
  Из беседы с автором.


[Закрыть].

О Щелокове принято говорить, что он жил на широкую ногу, особенно сравнивая с больным Андроповым. Как видим, это не так.

Надо подчеркнуть, что немыслимо себе представить, чтобы из уст министра или в его присутствии кто-либо услышал грубое, тем более матерное слово. Такого невозможно было себе представить даже в самых драматических ситуациях.

– Я не помню ни одного случая, чтобы чья-то судьба была сломана, чтобы лицо, входившее в номенклатуру министерства, было с позором из органов изгнано, чтобы вокруг этого оступившегося человека искусственно нагнеталась обстановка, – рассказывает Ю. М. Чурбанов. – В аппарате Щелокова любили. Он всегда очень хорошо выступал. Не только, как говорится, со знанием дела, но и с большой ответственностью за свои слова: если, скажем, он давал обещание решить вопрос по улучшению жилищных условий, санитарно-курортного и медицинского обслуживания, то обязательно решал эти проблемы. Кроме того, Щелоков всегда достаточно спокойно относился к критике в свой адрес. Он много бывал в командировках по стране[208]208
  Из беседы с автором.


[Закрыть].

В командировках Щелоков никогда не подчеркивал, что он министр. Вот как об этом вспоминает генерал В. М. Соболев:

– Николай Анисимович, всегда был вместе с нами, ужинал за одним столом… Был такой случай. Летим из командировки на самолете. Сидим за общим столиком. Подходит стюардесса, предлагает спиртные напитки. Министр отказался, сказал, что почитает газеты. Затем выпить предложили и нам. Мы, естественно, дружно отказались. Николай Анисимович откладывает газеты и говорит: «Ну, что вы на меня смотрите, пошехонцы! Поработали хорошо, возвращаемся домой…» Затем подзывает стюардессу: «Ну-ка, дайте мне фужер шампанского, им по фужеру коньяка, и пусть попробуют не выпить за здоровье министра!!!» Вот такой он был. Если же кто-то в чем-то провинился, был строг, но чтобы кричать, шуметь, такого не было. Ко всем обращался на «вы»[209]209
  Из беседы с автором.


[Закрыть].

С невероятной заботой и вниманием министр относился к людям, когда те попадали в беду. Щелоков очень внимательно относился к нуждам людей и помогал им в трудную минуту. По воспоминаниям И. А. Коннова, когда начальник ГУВД Ленгорисполкома А. И. Соколов серьезно заболел и после лечения в Сочи должен был возвращаться в Ленинград, но из-за своего состояния ехать не мог, Щелоков распорядился выделить для него специальный вагон и прикрепить к поезду. Потом по остановке в Москве министр в два часа ночи приехал на вокзал, чтобы повидаться со своим соратником. «Александр Иванович, вы наш маяк, наш флаг… Пусть два, три дня в неделю будете работать, но только не уходите», – говорил он ему. Вот такое отношение у Николая Анисимовича было к людям[210]210
  Из беседы с автором.


[Закрыть].

Другой печальный эпизод, связанный с тяжелым заболеванием замминистра внутренних дел МССР Ивана Леонтьевича Водопьянова. О нем мне рассказал полковник милиции Ю. Д. Базаренко: «Вместе с Иваном Леонтьевичем мы поехали в Москву, где его должны были обследовать. Ему подтверждают смертельный диагноз. Сначала положили в «кремлевку» затем перевели в Центральный госпиталь МВД. В субботу утром я поехал вместе с Сергеем Анисимовичем (родной брат Н. А. Щелокова) и Юрой Изманом, он, когда Николай Анисимович возглавлял Совнархоз, был у него водителем, к Водопьянову. Накрыли столик, общаемся, подбодряем его… должны были сделать еще одну операцию… Вдруг прибегает начальник Центрального госпиталя: шум, гам, телефоны заносят, провода… всех попросили выйти. Будет министр звонить.

Звонит телефон, а дверь осталась приоткрытой. Иван Леонтьевич встал как генерал, стоя разговаривает: «Да, да, спасибо Николай Анисимович…» Минут десять разговаривали.

Через день Ивана Леонтьевича снова забирают в кремлевскую больницу. Щелоков распорядился положить его в палату, которая ему полагалась как министру. И в «кремлевке» Водопьянову сделали последнюю операцию.

А мне потом Сергей Анисимович рассказывал, что когда он сказал брату о том, что поедет в госпиталь к Водопьянову, министр переспросил: «Это который Дурнопьянов?… Я ему должен обязательно позвонить, поддержать».[211]211
  Из беседы с автором.


[Закрыть]

Министр любил бывать в дивизии имени Дзержинского, знал ее людей. В такие минуты он словно возвращался в свое фронтовое прошлое, в Ромодано-Киевскую стрелковую дивизию. «Бойцы, командиры и политработники частенько видели его на учебных полях, стрельбищах и танкодромах, в казармах и ленинских комнатах, в столовой и Доме офицеров… Чуткий, заботливый, внимательный к людям, Н. А. Щелоков всякий раз расспрашивал воинов об их ратном труде, о том, получают ли письма и пишут ли сами, кем мечтают быть, когда, отслужив положенный срок, распрощаются с дивизией», – вспоминал в своих мемуарах командир прославленной дивизии А. П. Козлов.

У генерала Г. К. Тыркалова произошел неожиданный случай, когда он занимал должность заместителя начальника Ростовского областного УВД: «Представьте себе такую картину: я стою перед длинным столом, за которым стоят члены коллегии МВД СССР, председательствует министр Щелоков, за трибуной начальник управления кадров генерал Рябик, он докладывает обо мне – кто я и что я, естественного, говорит так, как в таких случаях говорят обо всех: энергичный, опытный и т. д. Вдруг Щелоков, усмехаясь, перебивает докладчика: «Вы знаете, как этот полковник разговаривает с министром?.. Он недавно говорит мне по телефону: «министр, подожди, я сейчас занят другими делами…» Тут сделаю небольшое отступление. В отсутствие начальника Ростовского областного УВД, у которого смертельно заболел сын, я, как заместитель, исполнял его обязанности. Однажды, когда генерал был в Москве в больнице у сына, произошло ЧП – разбойное нападение на сберкассу. Я расположился в кабинете начальника, где были сосредоточены все нити связи, разговаривал с сотрудником, преследовавшим без-номерной «уазик». Мы спешно обсуждали, где сподручнее перекрыть трассу. В этот момент позвонили из приемной министра, я сказал Москве: «Одну минуту», разумеется, не ведая о том, что трубку уже взял министр. Из трубки донеслись какие-то слова, я повторил: «Подождите одну минуту». В тот же миг связался с дежурной частью, поскольку обстановка сложилась так, что нельзя было терять ни секунды; отдав необходимые указания, ответил Москве. «Щелоков говорит», – услышал жестковатый голос. Как оказалось, ему уже сообщила оперативная служба о ЧП. Я коротко доложил о принимаемых мерах. Министр вроде был удовлетворен моим ответом. И вот теперь этот разговор на коллегии, дескать, я заставил его ждать… В зале гробовое молчание. Между тем Щелоков, как мне показалось, долго смотрел на меня, потом, широко улыбаясь, промолвил: «Молодец, полковник!» Оказалось, что он слышал в трубке, как я командовал, и остался доволен»[212]212
  Из беседы с автором.


[Закрыть].

Как-то в инспекционной поездке во Владивосток министр посещал краевое управление внутренних дел. Об этом мне рассказывал старшина комендантского отдела, которое ведет охрану здания. Этот старшина был постовым на входе в Управление, он был уже ветераном, завершающим службу. По радио шла трансляция футбольного матча ведущих команд страны. Старшина – страстный болельщик, он на посту включил радио и следил за ходом матча. И вдруг, когда Щелоков входил в здание управления, отвлекся буквально на один момент. Оглянулся, увидел целую свиту, узнал министра… Ну, думает, моя карьера на этом закончится… Придется без пенсии оставаться. Ждет нагоняя. Вытянулся, докладывает, а Щелоков спрашивает «Ну, а какой счет?»… Старшина говорит: никогда не забуду нашего министра, который самую драматическую ситуацию в моей службе смягчил именно таким вопросом.

Простым людям, кому довелось знать Щелокова, пересекаться с ним в жизни, отзываются о нем с большой симпатией и уважением, отмечая его простоту и демократичность.

– С Щелоковым я десять лет сидел за одним столом на охоте, – вспоминает о нем бывший портной ателье Литфонда Союза писателей СССР Николай Исайкин. – Хороший мужик был – думаю, история еще свое слово про него скажет. Мы в одной гостинице тогда жили, правда, у него как у министра был люкс (отдельная комната с двумя кроватями – М. Б.), а у меня – номер попроще. Как-то он приехал и просит: «Коля, помоги разгрузиться». Открывает багажник, а там чего только нет: виноград, дыни, арбузы!.. Это ему из Молдавии привезли – он же там работал. Я спросил, куда нести, а он отрезал: «Коля, за общий стол – на охоте все равны!» Вот такой он был человек. А после охоты за ужином выпивал два наперстка коньячку и потом всю ночь играл в шахматы.

Приведу и некоторые подробности последнего приезда Николая Щелокова в Луганск. Побывал он в родном Стаханове. Правда, на Заводской – улице его детства, да и на Барнаульской, где жили после войны родители, его уже никто из родных и близких не встречал. Об этом вспоминает бывший в то время начальником УВД Ворошиловградского облисполкома, генерал-майор милиции Г. М. Ветров: «Он прилетел к нам летом 1982 года, разумеется, это был его запланированный деловой визит, и совершал он его в сопровождении начальника штаба МВД СССР генерала Дмитрия Яковлевича Афанасьева и нескольких других сотрудников министерства…, а утром состоялся наш отчет перед министром о состоянии в области работы по охране общественного порядка.

И вот, пока я говорил о проведенных мероприятиях организационного порядка, работе штаба УВД, активных действиях рабочих дружин и т. п., министр, как и все, слушал внимательно, спокойно, изредка одаривая меня своей доброй, светлой улыбкой. Но как только я перешел к цифровой части сообщения, – сколько в течение года, благодаря нашим общим «стараниям», задержано, привлечено к ответственности и наказано по заслугам нарушителей общественного порядка, – а это были цифры довольно внушительные, – лицо Щелокова сразу же нахмурилось, взгляд посуровел, – и он не выдержал, прервал меня: