Текст книги "Пять имен. Часть 1"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Эпилог

На войне с судьбами нас, разумеется, убили, и даже не один раз, потому что солдаты из нас, как мы и предупреждали с самого начала, хреновые. Воскресая, мы всякий раз ругались и шли пить кофе.

Часть вторая1

После войны с судьбами, которую нам чудом каким-то удалось выиграть, в Ксю-Дзи-Тсу все более или менее пришло в норму. Насколько это в Ксю-Дзи-Тсу возможно, конечно же. Появлялись время от времени новые божества, старые божества умирали и отправлялись в Галлавал. Жили мы почти как люди, одним словом. Я кофейни создавала, Лянхаб ходила со мной по этим кофейням, для счастья мало, что еще нужно. Киол разомлел и даже подумывал новый город основать, назвать его Адоесс и ездить туда в отпуска. Киол решил, что ему, как всякому начальнику, полагаются отпуска. Мы особо не возражали.

Но, конечно же, все не могло быть сплошь и рядом хорошо, иначе мне бы вам рассказывать не о чем стало. Попивание кофе за душевной беседой – занятие увлекательное, бесспорно, но только для участников процесса.

Как-то утром после обильного ночного возлияния и жалоб на жизнь (преимущественно личную, это основная проблема любого божества) мы с Лянхаб и Терикаси сидели в кофейне на главной улице Ксю-Дзи-Тсу, наблюдали сквозь стеклянные витрины за городом и беседовали неспешно, как в таких случаях и полагается.

– А чего бы тебе, Лянхабушка, не переквалифицироваться, – говорит Терикаси. – Я уже который год жду, пока у нас какое-нибудь божество кино появится, или хотя бы книжного магазина «Москва», да все без толку. А ты пойди к Киолу, попроси тебя переназначить, будешь нам фильмы показывать, вместо того, чтобы матом ругаться беспрестанно.

– Да ну тебя, епть, – отмахивается Лянхаб, попутно переворачивая чашку с кофе. – Киол меня тем же самым матом пошлет куда подальше. Он считает, что порядки, установленные этим миром при участии его, любимого, нарушаться не должны, иначе всем пиздец настанет.

– Это-то да, – соглашается Терикаси, поглаживая по коленке одну из своих подопечных (он утверждает, что на них это благотворно влияет) – но мир же все равно меняется. Вон, вы рассказывали, что с Ксар-Сохумом случилось. Так лучше же, чтобы эти изменения под контролем были.

– Тебе просто очень кино посмотреть хочется, – вмешиваюсь я, закончив сооружать курган из салфеток на месте пролитого Лянхаб кофе. – Мне тоже хочется, но тут только ждать и остается. И, между прочим, Киолу мы про Ксар-Сохум ничего не рассказывали толком. Ни к чему ему это, расстроится еще.

– О чем это вы мне не рассказывали? – это Киол, как обычно, возник у нас за столиком, никого не предупредив.

– Слушай, едрить твою, я тебя сколько раз просила вот так вот не делать больше. Я нервничаю. – Лянхаб подпрыгивает на стуле и начинает копаться в своей сумке в поисках сигарет, разумеется, безуспешно.

– Да ладно, я же не появляюсь, когда ты в ванне с резиновыми утятами купаешься, – усмехается Киол и протягивает Лянхаб свою пачку сигарет.

Лянхаб, разумеется, краснеет, Киол умеет делать, чтобы очень неудобно стало, а Терикаси, напротив, оживляется.

– Слушай, Лянхабушка, а ты где утят-то доставала, а то я давно таких хотел.

Мы с Киолом ржем в голос, а Лянхаб начинает крыть нас всех многоэтажным матом, автоматически переключившись в рабочий режим, как обычно.

– Ладно, – Киол перестал смеяться, заказал себе ристретто и многозначительно уставился на нас, видимо, требуя пристального внимания.

Мы втроем кроим рожи посерьезнее, и, как обычно, готовимся внимать. Киол, если не на периодические попойки, просто так не появится.

– У нас неприятности, – начинает Киол, поглощая ристретто. – Серьезные.

– Ох ты ж, неужели судьбы опять? – от Киолового тона мне не по себе становится, да и Терикаси с Лянхаб сидят, оба серьезные, жуть.

– Нет, не судьбы. С этим городом вообще все совсем в порядке, к счастью. Это в Галлавале все плохо. Там боги умирают.

– Постой, – перебиваю я Киола, пока это не сделали все остальные. – Они же там и так мертвые.

– Ты, Каф, хоть и умная, но такая дура иногда, – Киола вывести из себя – проще некуда. – Само собой, мертвые они там. Но кто-то их убивает. А после этого они просто исчезают из этого мира.

– И дальше что? – интересуется Лянхаб, явно радуясь тому, что с Ксю-Дзи-Тсу все в порядке. – Убивают и убивают. Все равно мертвые. Толку с них даже для них никакого.

– Ты же знаешь, дорогая, что у этого мира свои законы. Есть божества живые, а есть – мертвые, и все они должны быть, иначе мир расстроится. И я тоже. – Киол, впрочем, и без того расстроенный, только что молнии из глаз не мечет, ну так это просто потому, что не умеет.

Но тут Терикаси, он умный очень, несмотря на специфику профессии, странно так смотрит на Киола и говорит: – Не, Киолушка, гармония, баланс и довольство мира – вещи, безусловно, приятные, только мы здесь при чем? Я, конечно, допускаю, что ты просто с друзьями решил проблемами поделиться, я бы так и поступил. Но у тебя ведь не бывает «просто».

Киол безуспешно попытался испепелить Терикаси взглядом, не преуспел, закурил любимый свой «Житан» без фильтра и вынес нам приговор:

– А разбираться, в чем дело, будете вы.

Мы, конечно, чего-то подобного и ожидали, но все равно начали в три голоса доказывать Киолу, что он явно не прав.

– Да куда нас слать-то, мы даже в ссылку по-человечески отправиться не можем, – говорит Лянхаб.

– Ты, Киолушка, по-моему, окончательно из последнего ума выжил, – Терикаси изображает спокойствие необычайное, при этом остервенело болтая ложечкой в чашке.

Я какое-то время просто изумленно смотрю на Киола, потом выдаю: – Подожди, а чего бы тебе Локреша Смолха не послать, это же, вроде, его работа.

– Каф. Это не смешно. Ты помнишь хоть один раз, когда его расследования заканчивались хоть чем-то.

– Ладно, ладно, но мы ничем не лучше. Так себе, мелкие божества, ни за что серьезное не отвечаем. По-моему, Киол, ты, либо, и правда что, слегка с ума сошел, либо просто чего-то не договариваешь. В конце концов, поехал бы сам в этот Галлавал и разобрался.

– Я не могу, – качает головой Киол. – Во-первых, на мне весь мир висит, негоже его без присмотра оставлять, а во-вторых, вы же знаете, в Галлавал могут попасть только мертвые боги.

Тут мы теряем дар речи и смотрим на Киола, раздумывая, очевидно, об одном и том же – а не отправить ли его самого в Галлавал досрочно.

Наконец Терикаси приходит в себя и интересуется: – А скажи, Киолушка, ты научился вдруг видеть будущее или просто хочешь его подкорректировать?

– Да нет, вы все опять не так поняли…

– Ну да, епта, не так. Все так, такее просто уже некуда. – Лянхаб вертит в руках тяжелую кружку из-под кофе и явно прикидывает, не кинуть ли этой кружкой в Киола, так, для получения морального удовлетворения.

– Слушайте, мать вашу, я могу вам объяснить, в чем дело без всяческих ваших комментариев. Помолчите хоть пять минут. – Киол явно приближается к грани нервного срыва, как и все остальные.

Но тут он, кстати говоря, прав. Божества живут долго, практически вечно, поэтому говорить мы тоже можем долго, практически вечно.

Мы умолкаем, смотрим в шесть глаз на Киола и ждем нового повода заговорить.

– После того, как вы съездили в Ксар-Сохум, я получил подтверждение некоторых своих догадок. А именно, все города в этом мире стали жить по каким-то собственным правилам, не тем, которые задумывались с самого начала. То есть, я этого не планировал, но меня-то как раз редко кто спрашивает.

Я открываю рот, чтобы спросить «А как же Ксю-Дзи-Тсу?» и закрываю его обратно.

– Да, и Ксю-Дзи-Тсу тоже – Киол улыбнулся и продолжил вещать. – Ксю-Дзи-Тсу выбирает, какие божества тут появятся, а какие – нет. Так что все мы, по большому счету, у него на хорошем счету. Потому и живется нам так, припеваючи. А вы понравились еще и Ксар-Сохуму, насколько я понимаю. И при такой общей к вам любви городов, понятно, что кроме вас в Галлавал ехать явно некому. Мне он точно свои тайны раскрывать не будет. Начальство, знаете ли, никто не любит.

Мы-то знаем, и поэтому делаем вид, что нет.

– А Терикаси поедет с вами для страховки. Чтобы вы, если что, смогли вернуться обратно, не увлекались тамошней жизнью особо, ну и так далее. Вот. – Киол допивает остатки ристретто и смотрит на нас.

– Это все очень хорошо и убедительно, – задумчиво говорит Терикаси, – Но про главное ты так и не сказал. В Галлавал могут попасть только мертвые божества.

– Эмм, – мычит Киол, – Ну я вас того, временно умертвлю. Не по-настоящему, конечно же.

– Ага, не по-настоящему. Как же, тудыть налево – Лянхаб по-прежнему вертит в руках кружку.

– Да ну вас, блин, – неожиданно обижается Киол. – У вас паранойя коллективная. Зачем мне, спрашивается, вас навсегда умертвлять, если можно не навсегда. И вообще, дело добровольное, надумаете – найдете, – он грохает пустую чашку об блюдце, и растворяется в воздухе.

– Ну вот, обидели Киолушку, не поверили в его добрые намерения, – хмыкает Терикаси.

– Ну, где-то он прав. Свиней Киол нам никогда особо не подкладывал, если задуматься, – отвечаю я.

– Дык он же власть, ептыть, – Лянхаб снова начинает рыться в сумке в поисках сигарет, я протягиваю ей свою пачку. – А власть ничего просто так не делает. И вообще, верить власти – последнее дело. Вон, сумку он мне подарил, так я до сих пор мучаюсь.

– Ну, это же все мелочи, – я чувствую, как во мне зачем-то неземная любовь к Киолу просыпается, заколдовал он меня, что ли. – А так, мы же тут с самого начала вместе. Если он нас умертвит, ему же не с кем пить будет. И на жизнь жаловаться тоже некому.

– Это-то да, – Терикаси о чем-то усиленно думает. – А давайте так. Мы ему расследуем эти убийства, а он нам кинотеатр.

– Угу, и резиновых уточек в каждую ванну, – добавляю я.

Лянхаб снова берет со стола кружку.

Терикаси усмехается и говорит в пустоту.

– Эй, Киолушка, давай, возникай, я же знаю, ты тут где-нибудь рядом стоишь и подслушиваешь. Согласен нам сюда божество кино притащить, если мы в Галлавал поедем, маньяка твоего искать?

– Не, ну ребят, это нечестно, это же мне с Ксю-Дзи-Тсу договариваться придется, а он капризный, что ужас, – Киол опять возникает из ниоткуда и усаживается на стул с видом человека, готового торговаться до последнего.

– А нам придется договариваться с Галлавалом, нам сложнее, между прочим, – я решаю в торговле поучаствовать, потому что по кино мы все скучаем и достаточно активно. – Так что это наше последнее слово. Если нет, сам себя умертвляй и вообще, делай, что хочешь.

Киол изображает тяжкие раздумья, хотя понятно, что он все уже давно решил, и наконец соглашается: – Ладно, ироды, будет вам вино, внесу в ТЗ на следующий месяц. В общем, сегодня вечером ко мне, буду вас понарошку умертвлять. – Тут он встает и уходит, на этот раз нормально, через дверь.

2

До вечера мы все носились по городу, всяческие дела улаживая и вещи собирая. Я, как обычно, с полным набором создателя кофеен, готовлюсь нам штаб создавать. Лянхаб тоже какие-то свои проблемы решает, ведь у нее работа весьма ответственная, не так что оставит, все население Ксю-Дзи-Тсу будет до ее возвращения матом разговаривать. Терикаси своим подопечным валерьянку раздает и, наверное, по коленкам поглаживает, в терапевтических целях.

Вечером собираемся мы в любимой кофейне, чтобы перед тем, как к Киолу идти, еще раз все обсудить, как следует. Но в кофейне нам сидится плохо, все дергаются, крутят в руках ложечки и нервно в потолок дымят.

– Ладно, – наконец говорит Терикаси, понимая, что еще чуть-чуть, и мы все ничуть не лучше его подопечных станем. – Поздно уже страдать, уже согласились. Надо думать, что мы там делать будем.

– Об этом мы еще в поезде подумать успеем, у нас целых 16 часов на это будет, если Киол не врет, конечно. А сейчас дай понервничать. Так жить проще, епть, – говорит Лянхаб, поглощая что-то сильно кофейно-алкогольное с вишенкой сверху.

– А что думать вообще, приедем – будем разбираться. Мы же даже не знаем, что и как там, в Галлавале этом. Это мы тут так, привычной атмосферой на прощание дышим, – у меня тоже поджилки трясутся, конечно же, но Терикаси прав, согласились уже, да и понятное дело, заняться кроме нас, этим просто некому.

– Ну, пошли тогда, что ли, – Лянхаб вскакивает, опрокидывает пепельницу и пытается целенаправленно к выходу пойти. Получается не очень. Мы с Терикаси идем за ней.

Дом у Киола странный, совсем. Он, как только о каких-нибудь новинках в мире людском узнает, тут же их к себе домой тащит. То евроремонт делал, приглашал в джакузи купаться, то тренажеров понаставил, никому не нужных, то домашний кинотеатр завел, с плазменным экраном, но без единого фильма. Сейчас он системами безопасности увлекся, так что когда мы к дому подошли, на нас тут же всякие камеры слежения уставились, и откуда-то сверху ехидный Киоловский голос пригласил внутрь.

– Киолушка, друг мой, а зачем тебе вся эта фигня? – спросил Терикаси, оглядываясь по сторонам. – Ты что, считаешь, ты кому-то так сильно понадобиться можешь, да еще и против твоей воли?

– Мало ли, – Киол встретил нас в банном халате, зато с лицом, на котором масса безумно серьезных дум просматривается.

– Нет, это он от поклонниц скрывается, – говорит Лянхаб, – Если Вреста их тут застанет, он потом от нее никакими камерами не отмахается.

– Идите вы… – мрачно говорит Киол. Его вечновозлюбленная Вреста – причина его беспрестанных депрессий, и, пожалуй что, лучшая гарантия нашего возращения из Галлавала. Ведь если мы там застрянем, Киол сам вымрет от невозможности пожаловаться на судьбу.

– Да ладно, Киол, ты же знаешь, как мы все тебе сочувствуем, – говорю я, стараясь не улыбаться. – У нас тут у всех свои несчастные Любови. Как говорится, на каждое божество найдется своя Вреста.

– Все, блин, бегом в кабинет. Утомили. – Киол становится деловым, как обычно, когда хочет поменять тему разговора.

Кабинет у Киола тоже достойный, всякий там дуб, книжки умные и глобус, как у Ниро Вульфа. Терикаси утверждает, что это глобус Украины. Киол бесится.

– Так вот, родные мои, – Киол уселся за стол, чтобы нам стало ясно, кто в мире хозяин. – Я вас о некоторых вещах предупредить хочу, прежде, чем начну умертвлять. Дело в том, что мертвые божества, те, которые сами по себе умирают, теряют к жизни всякий интерес, потому и пьют беспрестанно. У них там, конечно, своя деятельность какая-то происходит, но только так, номинально, насколько я понимаю. Вы от этих побочных эффектов, понятно дело, будете избавлены, но вид придется делать. Так что никаких кофеен.

– Э нет, как так никаких кофеен? – возмущаюсь я. – Я без кофеен не могу, мне без них не думается. И им тоже, – я показываю на Лянхаб и Теикаси, которые начинают активно кивать.

– Там нет кофеен, и быть не может. Мертвые божества теряют свое призвание, – терпеливо объясняет Киол. – Там на весь город два гадюшника – Гориип и Оггльо – по именам владельцев. Их мир туда с самого начала направил. И эти хозяева там – практически единственные живые. Так что еще раз – никаких кофеен.

– Ну, Киольчик, ну маленькую, ну мы ее под квартиру замаскируем, а? – меня совершенно не радует перспектива перетекать из одного жуткого кабака в другой.

– Вот в квартире кофе пить и будете. В конце концов, ты, как божество кофеен, должна уметь его варить. Попрактикуешься.

Я уныло замолкаю.

– Ну и понятно, что ваша цель – выяснить, кто убивает наших мертвых богов. Как только выясните – возвращайтесь.

– Из Галлавала не возвращаются, епть, – вдруг вспоминает Лянхаб.

– Мертвые боги – не возвращаются. А вы вернетесь. С Ронах я уже договорился.

– Ронах? – переспрашивает Терикаси.

– Угу, она отвечает за железную дорогу до Галлавала, – объясняет Киол. – Ты только Терикаси, ни на что не надейся. Она сама полумертвое божество, ее крайне мало что в жизни волнует, кроме ее поезда.

Терикаси вздыхает, мы с Лянхаб переглядываемся.

Дело в том, что Терикаси давно и безуспешно богиню своей мечты найти пытается. Методом проб и ошибок. Кроме ошибок, правда, ему этот метод пока ничего не принес. Но Терикаси, хоть и божество истерик, большой оптимист, потому надежды не теряет. Мы с Лянхаб за давностью знакомства, понятное дело, не считаемся, а вот все остальные божества женского пола в Ксю-Дзи-Тсу, кажется, уже были забракованы, Терикаси сам об этом периодически рассказывает.

– Ну вот, а теперь займемся умертвлением вашим, – торжественно возвещает Киол и начинает руками всякие пассы выделывать. Для красоты, скорее всего. Все же знают, что магии такой, рукотворной, в этом мире нет. Есть только то, что сам мир позволит. Все прочее – атрибутика и желания колдующего.

– Вы только, если что, не пугайтесь, – предупреждает Киол в промежутке между пассами. – Это все не по-настоящему, в любом случае.

В любой – не в любой, но мне в какой-то момент становится неуютно и хреново. Причин объяснить ничем нельзя, все по-прежнему. Но неуютно. И хреново, ага.

Киол видит, что со мной творится, и тут же начинает успокаивать, пока мы все не передумали.

– Это все иллюзия, как есть. Ну, как посталкогольная депрессия. Главное – не обращать внимания. Просто иначе вас Галлавал к себе не пустит. Вот вернетесь – будете жизнерадостными, как раньше. Опять же, стимул вам, побыстрее все это дело распутать.

В других обстоятельствах мы бы уже все Киола, на чем свет стоит, крыли. Но тут мне совершенно все равно. Даже Терикаси сник как-то. Потом мы все втроем молча выходим из кабинета Киола, из дома Киола, с улицы, где живет Киол (примерно так я это все и ощущаю, констатациями), и отправляемся на вокзал, откуда девушка по имени Ронах должна отвести нас в чудесный город Галлавал, где все такие, как мы сейчас, только еще хуже, и умирают иногда насовсем. Впрочем, судя по моим нынешним ощущениям, мертвым-то божествам таким смертям только радоваться. Все лучше, чем так.

– По-моему, нас наебали, – равнодушно говорит Лянхаб, изучая небо над головой.

– Не то слово, как, – также равнодушно отвечает Терикаси.

– Интересно, как, по мнению Киола, мы в таком состоянии что-то расследовать будем, мы же там сопьемся, – на самом деле мне совершенно неинтересно, но раз мысль возникла – надо высказать.

– Это, кажется, методом погружения называется. Зато поймем, что они чувствуют, – говорит Терикаси.

– Если они такое чувствуют, так это просто самоубийства, – замечает Лянхаб. Ругаться она перестала.

– А может вернуться, попросить Киола нас обратно оживить? – предлагаю я.

– Да какая разница, жизнь, что так, что так дерьмо, только отношение разное. А если выясним, кто это, так хоть кино сможем смотреть. Оно, в отличие от жизни, хорошим бывает, – мрачно возражает Терикаси.

За такими оптимистичными разговорами мы таки добрались до вокзала, где у единственного вагона единственного поезда на единственной платформе нас встретила девушка, при виде которой Терикаси, будь он прежним, тут же решил бы, что он нашел ту самую богиню своей мечты. Но сейчас они только кивнули друг другу, и мы уселись в темное купе, где на столе стояла бутылка водки, видимо, подарок фирмы, которая очень хорошо чувствует настроение клиентов.

3

Ужасно, доложу я вам, мертвым божеством быть. Потому как все, что бывало поводом для смешных шуток, становится поводом для несмешных терзаний. И ладно бы таких терзаний, чтобы душа сворачивалась-разворачивалась, так ведь нет. Душа кукожится и зябко кутается в собственные страдания. Отвратительно.

Водку мы пить не стали, мудро решили, что от нее всегда только хуже становится. К тому же, нам на следующий день надо убийства расследовать, а для этого придется собирать себя во что-то более или менее жизнелюбивое.

Поэтому мы просто сидели в купе и печально друг на друга смотрели. Оно понятно, у божеств, как уже сказано было, проблемы, как правило, только с личной жизнью. И вот эти проблемы на всех навалились изо всех сил.

– Вот, – заявляет наконец Лянхаб, – у Киола хотя бы какая-то динамика в жизни. Они с Врестой друг на друга орут и посудой кидаются. А у меня что – ничего. Даже посуды нет. Потому что я по кафешкам ем. А ведь взрослое божество, надо бы уже семьей обзаводиться.

– Да ну прекрати ты глупости говорить, – Терикаси смотрит в окно и поддерживает разговор, по всему судя, лишь для того, чтобы хоть что-то держалось. Раз уж с настроением такая дрянь. – Кто бы тебя в божества взял, с такими-то устремлениями. Ты что, Лянхабушка, не заметила еще, божества в этом мире – существа пожизненно одинокие. Всякие любови – они любовями, но одиночество в конечном итоге нам всем куда ценнее. Только не говори, что не знала об этом.

– Ну, догадывалась. Смотрела на всех нас и догадывалась. Но это ведь жестоко как-то получается. К чему нам стремиться-то тогда?

– Нам не стремиться полагается, а жить, – говорю я, посматривая на бутылку с водкой. – А вот когда научимся жить, тогда уже и стремиться можно будет. Тебе что, с твоим Кицни хорошо было? После первых пяти скандалов?

– Ну ведь, мы же мирились потом. И все еще какое-то время было хорошо. Хотя так да, лучше. Приходишь домой, ноги на стол закидываешь. Если что нужно, сама наколдуешь или вон Каф попросишь. А кроме того, что тебе нужно, больше ничего и не надо. Я думать люблю, знаете.

– Хе, правда что ли? – Терикаси даже улыбнулся.

– Не смешно, кстати. – Лянхаб надулась. – Вот прихожу домой, ноги да, на стол, и думаю, бывает по полвечности целых. Обо всяком. Ну вот, к примеру, мир этот. И город наш. Ведь по каким-то критериям он нас выбрал сюда. По каким, очень интересно. Или там, про Ксар-Сохум. Что бы там дальше было, если бы он нас не выпустил. Нам ведь кошка столько всякого нагадала. Есть ведь о чем думать, а если впереди вечность целая, да не одна, почему бы нет.

– Ну, что до критериев, так я тебе частично уже объяснил. А дальше, ну допусти, что мы ему просто симпатичны чем-то. Вот тебе мы симпатичны?

– Ну, да.

– И ему тоже. Все же этот мир и мы тоже создавали, так что это просто та самая обоюдная любовь, о которой ты тут мечтала пять минут назад.

– Угу, – киваю я. – А что до Ксар-Сохума, это ведь та же самая любовь была, только такая, не в меру страстная. Я лично не в меру страстных любвей не люблю, слишком нервов много тратишь. И все лишь на то, чтобы выяснить, что же вам все же друг от друга надо. Ну вот, как Киол с Врестой. Так что нам бы там вряд ли совсем хорошо жилось бы. Хотя они там забавные. И Касавь, и БС, и Геп даже, хоть и сволочь.

– Да не сволочь он, просто такой. Отстраненный. У него работа, ему встречать и провожать нужно, а не нас любить, – за Гепа Лянхаб, похоже, готова, если не убить, то побить точно.

– Ну да, – Терикаси что-то совсем мрачнеет. – Ты еще скажи, у Киола работа такая, гадости нам делать периодические.

– Не, у Киола просто какой-то суперплан в голове зреет, я это чувствую, – говорю я. – У него этих планов всегда гора целая, а тут видимо он хоть один из них до конца продумал и решил в жизнь воплотить. Ну, а какие ж Киоловские планы без нас обходятся.

– Ага, – хмыкает Лянхаб. – Он решил, что мы зажрались и недостаточно сильно восхищаемся собственным бытием. Кино вон захотели. Вот и решил показать, как еще бывает.

– Ну да, и богов этих в Галлавале он сам убивает, точно, – говорит Терикаси.

– А почему бы и нет, с него станется.

– Да ладно, что вы бедного Киолушку опять загнобили. Он же все-таки даже не совсем божество. Так, прораб, по сути дела. Просто миру прораб понадобился, вот его и взяли. Могло быть хуже.

– Не уверен я что-то, что могло быть хуже, чем сейчас.

Тут в дверь купе стучит кто-то. Ну, не кто-то, разумеется, а Ронах, больше-то в поезде никого и нет. Мы, конечно, говорим, чтобы входили.

– Я услышала, вы тут так разговариваете весело, вот, решила присоединиться, а то что-то тоскливо совсем, – говорит Ронах, скромно присаживаясь на полку рядом с Терикаси.

– Весело? Да мы тут, можно сказать, мировой скорби предаемся, – говорю я. – Настолько предаемся, что даже водку не пьем.

– Вы бы покатались с мое в Галлавал, вам бы такие разговоры верхом веселости показались, – печально говорит Ронах.

А Терикаси, кажется, уже начал к своему новому состоянию привыкать, потому что смотрит на Ронах он с явно возрастающим интересом.

А ей, видимо, просто на судьбу пожаловаться некому, вот она к нам и пришла.

– Ведь я же не мертвое совсем божество, иначе меня бы Галлавал не выпустил. Так, полумертвое. Так что я чувствую, что мне хреново, но сделать с этим ничего не могу. Так и мотаюсь. А с мертвыми богами вообще говорить не о чем, они только водку глушат, да на жизнь жалуются.

– Мы вас прекрасно понимаем, – говорит Терикаси и с сочувствием на Ронах смотрит. То есть, пытается изобразить сочувствие, а смотрит с чем-то совсем другим. Ну, я-то только радуюсь, значит, все не так плохо, как нам поначалу казалось.

– Да да, нас вот тоже полуумертвили, чтобы мы это задание выполнить могли. Так что мы, можно сказать, собратья по несчастью, – Лянхаб тоже решила пожаловаться на жизнь.

Остаток вечера прошел в обсуждении того, как плохо быть полумертвым. Обсуждение оживлялось попытками Терикаси обратить на себя внимание Ронах, не совсем, надо отметить, безуспешными. Она целый один раз ему улыбнулась. Мы с Лянхаб даже в тамбур покурить ушли, в рамках ностальгии, и чтобы дать людям пообщаться. Но дальше улыбки дело как-то никуда не пошло.

Наконец мы все захотели спать, позаваливались по своим полкам и попросили Ронах нас за час до приезда разбудить, чтобы успеть хоть как-то к приезду в Галлавал подготовиться. Потому что спать мы тоже можем очень долго. Ронах покивала, напоследок взглянула на Терикаси и ушла куда-то в свои апартаменты.

Спалось мне как-то не очень хорошо, посреди привычно радужных снов возникали какие-то непонятные фигуры и говорили какие-то плохоразличимые, но явно печальные вещи, потом исчезали, и сновидения продолжались, как обычно. Так что утром я проснулась мрачная и злая, как и все остальные впрочем. Добросовестная Ронах посмотрела на наши заспанные лица и решила ретироваться, видимо, мертвые божества или живые, а все с утра одинаково омерзительны.

– И вот это стало быть, подгаллавалье, епть? – Лянхаб смотрит в окно, за которым постоянно мелькает что-то очень темное и депрессивное, разных форм.

– А ты что думала, тебя тут клоуны с шариками вдоль рельсов развлекать будут, – огрызается Терикаси.

– Не надо, вот клоунов только не надо, я их с детства не люблю, – вздрагиваю я.

Ронах поинтересовалась, не будем ли мы чай, я покачала головой, быстренько наколдовала френч-пресс с кипятком и кенийским кофе, чтобы особо внимания не привлекать, и мы продолжили процесс подъезжания к Галлавалу.

– Не понимаю, зачем тут такое количество этих омерзительных домов, – задумчиво говорит Терикаси, тоже глядя в окно. – У нас столько богов во всем мире не наберется, чтобы их заселить. В ближайшие несколько сотен вечностей.

– Это для создания атмосферы, – предполагаю я. – Мрачные трущобы мегаполисов и прочая стандартная атрибутика. Чтобы пить адекватно обстановке. А то представляешь, ты сидишь в мерзком гадюшнике, пьешь мерзкую водку, а вокруг солнышко светит, птички щебечут и картинки, одна пасторальнее другой. Тут ведь совсем плохо может стать.

– Ну да, наверное. Нет, сил моих больше никаких нет на это все любоваться, – Терикаси отвернулся от окна.

– И то верно, налюбуешься еще. Вряд ли мы приедем и первый, кто попадется нам на вокзале, будет убийца, тудыть, – Лянхаб опять начала ругаться, не знаю только, то ли это признак хороший, то ли просто настроение утреннее.

– А хорошо бы…, – мечтательно говорю я. – Подойдет, ручки протянет, отвезите, скажет, меня к вашему главному, устал я маньячествовать. Красота же…

– Мечтай. Нам скорее по кабакам придется ходить каждый вечер, вытаскивать божеств из салатов и спрашивать «А вы не маньяк ли, случайно?». Эффект неожиданности, может и сработает, – говорит Терикаси.

– Ладно, разберемся, жизнь-то в любом случае хоть немного да налаживается. По крайней мере тоска уже не такая беспросветная, как вчера. Все радость, знаете ли. Только сны вот, – и я рассказываю про странные фигуры. Не потому что это кому-то интересно будет, понятно же, сны пересказать так, чтобы все поняли, каково оно было, пока никому не удавалось. Просто одна из приятных особенностей этого мира состоит в том, что сны себе можно заказывать. Не во всех деталях, но так, тематику хотя бы. И если в тобой заказанные сны какие-то мрачные дядьки заявляются, значит, что-то не так.

– Во, точно, у меня такая же фигня была, – говорит Лянхаб. – Я еще думаю, что-то ведь не так. Но вспомнить не могла. А теперь да, помню – странные и говорят что-то непонятное.

– Конечно, – тут же встревает Терикаси. – Человеческие фигуры среди резиновых утят странно выглядят.

– Да хватит уже про утят-то, – взвивается Лянхаб. – Иззавидовался, что ли, бедненький. Так я тебе на день рождения подарю. Они у меня в Киоловской сумке все равно раз в неделю находятся. Так что на всех хватит.

– Не сердись, Лянхабушка, я пытаюсь обстановку разрядить. Потому что дядьки, особенно коллективные, а мне они тоже снились, это неприятно. С другой стороны, дядьки может нам что хорошее сказать хотят, рассказать, кто убийца, к примеру.

– Угу, еще бы их понять хоть как-нибудь можно было. А то только всю картинку портят, итить их налево, – бурчит Лянхаб.

– Ну, может со временем и станут попонятнее, кто знает, – у меня почему-то странный приступ оптимизма. Мне почему-то кажется, что все у нас будет хорошо. Хотя пейзаж за окном не располагает совершенно. Мы, судя по всему, уже подъезжаем, и мрачных домов становится все больше и больше. И небо мерзко-серое, и темно как-то, как зимой в пять вечера.

Наконец поезд заскрипел и остановился. Мы встали, собрали шмотки, которых, впрочем, совсем мало было, и пошли выходить. Терикаси трогательно попрощался с Ронах, обещал ей, что на обратном пути мы непременно еще побеседуем, и мы вывалились на перрон. Опять. То есть Терикаси-то не опять, а вот у нас с Лянхаб тут же дежа вю случилась. Только что Геп по перрону не скачет. И вообще никто не скачет. Пустота и тишина. На перроне стоит одинокая лавка, на лавке сидит кто-то тоже весьма одинокий.

– А это, судя по всему, наша делегация, не иначе, – говорит Лянхаб, показывая на скамейку.

– Ну да, а шарики и транспаранты он просто спрятал, чтобы не радовать нас раньше времени, – говорю я, попутно выискивая в карманах сигареты.