Текст книги "На крючке (ЛП)"

Автор книги: Макинтайер Эмили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

33.ВЕНДИ

Крюк молчит в лимузине, но я чувствую, как ярость выливается из него и наполняет воздух. Она густая. Удушающая. Я перевожу взгляд с него на проносящиеся мимо улицы, гадая, злится ли он на меня, и спрашивая себя, почему меня это волнует.

Машина поворачивает за угол улицы, и мое дыхание замирает в легких, когда в поле зрения появляются знакомые ориентиры. Я знаю эту улицу.

И это не пристань.

– Ты сказал, что не вернешь меня сюда, – бросаюсь я, паника сковывает мои внутренности.

– И ты сказал, что не будешь плохо себя вести, – он собирает невидимые ворсинки со своего костюма.

Моя челюсть падает.

– Я и не вела себя плохо! Я сделала всё, о чём ты попросил.

– Ты думаешь, что уйти с твоим отцом – это то, о чем я просил? – огрызается он.

Мое сердце падает в желудок.

– Это было... – я сглатываю. – Это не имеет к тебе никакого отношения.

Я морщусь, понимая, как жалко это звучит, даже для моих собственных ушей.

Он усмехается.

– Дорогая, если ты думаешь, что я поверю в это, то ты действительно глупая девочка.

Мои зубы скрежещут, кулаки сжимаются.

– Я не девочка.

Он наклоняет голову.

– Значит, просто глупая?

Я глубоко вдыхаю через нос, пытаясь сдержать бурление в животе, когда представляю, как меня снова бросают в эту темную комнату.

– Пожалуйста, я не хочу снова оказаться в этом подвале.

Он вздыхает, его пальцы потирают челюсть.

– Ты не вернешься туда.

Я вскидываю голову, облегчение разливается по мне.

– Нет?

Машина останавливается, синие и красные цвета мелькают на моей коже через окна.

Что, черт возьми происходит?

Дверь открывается, и Крюк выходит, его рука появляется передо мной. Мое сердце замирает, когда я вкладываю свою ладонь в его, позволяя ему вытащить меня из машины. Он — дихотомия: на одном дыхании угрожает моей жизни, а на другом — ведет себя как джентльмен. Ужасно, как он может делать и то, и другое так безупречно, как будто это неотъемлемые части его самого, мирно сосуществующие как единое целое. Он выбрасывает в окно все, чему меня когда-либо учили о добре и зле, пока все не перекосится и не расплывется в моем мозгу.

Когда я выхожу из машины, мое дыхание вырывается из легких.

В воздухе стоит сильный запах пепла, от которого у меня щиплет в носу. Сбоку стоят пожарные машины и машины скорой помощи, несколько полицейских машин. A ВР больше нет. Сгорел дотла, остались одни обломки.

Моя рука тянется вверх, чтобы прикрыть рот.

– Боже мой. Что случилось?

Лицо Крюка стоически сохраняет спокойствие, пока он осматривает повреждения.

– Твой отец, я полагаю.

– Нет, – мое сердце дергается, защита срывается с языка прежде, чем я успеваю обдумать слова. – Но он был с нами сегодня вечером, он бы не...

Крюк смотрит на меня, и мои слова затихают, воспоминания об этом вечере прокручиваются в моей голове. Я сглатываю печаль, нарастающую в моем нутре и распространяющуюся по всем конечностям.

С тротуара доносится пронзительный вопль, и я вскидываю голову: официантка из Весёлого Роджера подбегает к Крюку и обнимает его за плечи.

У меня щемит в груди, когда я наблюдаю за их объятиями, но я отстраняюсь, позволив им побыть вместе. Какое мне дело до того, что они обеспечивают друг другу комфорт?

Руки Крюка медленно поднимаются, отстраняя ее от себя.

– Мойра.

– Крюк, это было ужасно. Я не знаю… – она икает. – Я понятия не имею, что произошло. В одну секунду все было хорошо, а в следующую...

Она закрывает рот, снова срываясь на рыдания, а я оглядываюсь вокруг, мой желудок опускается, надеясь, что внутри никто не пострадал.

Но я не могу не почувствовать и облегчения от того, что если нет ВР, то нет и подвала с кандалами и цепями.

Мы недолго остаемся на месте, прежде чем Крюк возвращает нас в лимузин и на свою яхту.

Каким-то образом мы оказались лежащими на его кровати, все еще в полном вечернем облачении, не разговаривая, почти не двигаясь. Я прокручиваю в голове последние несколько дней, перебирая в памяти все, что произошло, и гадая, правда ли то, что говорит Крюк.

Что мой отец действительно виновен в стольких разрушениях.

Мой желудок переворачивается, а сердце бьется о грудную клетку.

– Ты действительно собираешься убить меня? – спрашиваю я, глядя в потолок.

Его пальцы сцеплены вместе и лежат на животе, поднимаясь и опускаясь вместе с его ровным дыханием

– Я ещё не решил.

Тяжелый узел закручивается в центре моей груди.

– Ты правда думаешь, что это сделал мой отец?

Он вздыхает, проводит рукой по лбу, его глаза закрываются.

– Дорогая, твои вопросы становятся очень утомительными.

Я кусаю внутреннюю сторону щеки до вкуса крови, сдерживая слова, которые так и норовят вырваться наружу. Я рискую взглянуть на его лицо. Грусть пробирается сквозь его черты, едва уловимая, но она присутствует в том, как он опускает глаза, и как тишина прилипает к его коже – аура меланхолии, почти как будто он скорбит.

– Мне жаль, что так получилось с твоим баром, – шепчу я.

– Он был не мой.

Мои брови поднимаются, в груди мелькает удивление.

– О, я просто предположила...

– Это был бар Ру.

Я жую губу и киваю.

– А Ру... где?

Он поворачивает голову, волосы слегка растрепались на подушке, его взгляд обжигает, когда он садится на мою кожу. Я остаюсь неподвижной, надеясь, что он найдет то, что ищет.

Его язык проводит по нижней губе.

– Мертв.

Это слово – хотя я ожидала его услышать – ударяет меня как кувалда, разговоры за вечер складываются в единое целое, как недостающие кусочки головоломки. Ру мертв. А мой отец спросил, где он, с ухмылкой на лице.

Гнев и неверие во мне борются, сталкиваясь друг с другом в катаклизмическом взрыве горя. Горе по человеку, который вырастил меня. Горе за отца, которого я потеряла.

Я не извиняюсь за смерть Ру. Что-то подсказывает мне, что Крюк не оценит этих слов, и они только склонят чашу его гнева против меня, и последнее, что я хочу сделать, это расстроить его еще больше. Не сейчас, когда мы нашли какой-то странный тип баланса; временное перемирие.

– Когда я была маленькой девочкой, – начала я. – Мой папа приносил мне желуди(в Питере Пэне у Венди был кулон с жёлудем, подаренный самим Питером Пэном).

Крюк застывает рядом со мной, и я делаю паузу, но когда он молчит, я рискую и продолжаю.

– Это была такая... глупая вещь, правда. Мне было пять лет, и я была самой большой папиной дочкой на свете, хотя его почти все время не было дома.

Моя грудь напрягается.

– Но когда он возвращался домой, он приходил в мою комнату, убирал волосы с моего лица, наклонялся и целовал меня в лоб на ночь, – слёзы затуманивают мое зрение, и я зажмуриваю глаза, горячие, мокрые дорожки стекают по моему лицу. – Я притворялась спящей, боясь, что если он узнает, что я не сплю, то перестанет пробираться ко мне.

У меня в горле застревает комок, и я колеблюсь, не уверенная, что смогу вымолвить слова.

– Для чего были желуди? – голос Крюка низкий и хриплый, его глаза смотрят прямо перед собой.

Я улыбаюсь.

– У меня случались срывы, когда он уезжал, я боялась, что он улетит и никогда не вернется домой. Однажды ночью, когда он прощался, что-то упало в мое открытое окно, а когда я проснулась утром, он положил это на мой крайний столик вместе с запиской, обещая вернуться, – я смеюсь, качая головой. – Это был просто глупый желудь, но... я не знаю, – я пожимаю плечами, потянувшись вверх, чтобы вытереть слезу. – Я была глупым ребенком. Наделяла сентиментальностью вещи, которые, вероятно, этого не заслуживали. Но с той ночи, когда бы он ни уходил, он приносил мне еще один жёлудь и ставил его на стол, обещая, что вернется.

Агония пронзает мое разбитое сердце и проникает в самые глубины моей души.

– И я собирала эти желуди, как поцелуи.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спрашивает он.

Я поворачиваюсь к нему лицом, упираюсь мокрой щекой в тыльную сторону ладони, голова прижимается к подушке.

– Я не знаю. Чтобы показать тебе, что он не всегда был таким плохим? Что когда-то давно ему действительно было не всё равно.

Всхлип вырывается наружу, и моя рука летит ко рту, пытаясь запихнуть его обратно.

Крюк поворачивается ко мне, протягивает руку и обхватывает мое лицо, его большой палец смахивает слезы, когда они падают.

– Невозможно не заботиться о тебе, Венди. Если бы это было так, ты бы уже была мертва.

Смех бурлит в моей груди над абсурдностью всего этого – над тем, как человек, держащий меня в заложниках, утешает меня из-за моего разбитого сердца. То, как он может сказать что-то настолько мерзкое и сделать это таким милым.

– Это должно звучать романтично? – хриплю я между хихиканьем.

Его лицо украшает небольшая улыбка.

– Это должно быть правдой.

Смех стихает, и мы застываем, глядя друг на друга, извращенные чувства проносятся по спирали через меня и клеймят каждую часть моего испорченного сердца. И я знаю, я знаю, что должна ненавидеть его.

Но в этот момент я этого не делаю.

– В любом случае, – я вздыхаю, разрывая зрительный контакт, желая ослабить огонь, разгорающийся в моих венах. – Желуди исчезли, когда умерла моя мама, – я фыркаю. – И мой отец тоже, я полагаю.

Он больше ничего не говорит, и я тоже. В конце концов, он поднимается, идет к комоду в дальнем конце комнаты и передает мне пару боксеров и простую черную футболку. Одежда, в которой я не смогла бы представить его, даже если бы попыталась. И я беру ее без боя, надеваю и заползаю обратно в его постель, зная, что у меня нет другого выбора.

– Крюк, – шепчу я сквозь темноту.

– Венди.

– Я не хочу умирать.

Он вздыхает.

– Спи, дорогая. Сегодня твоя душа в безопасности.

– Хорошо.

Я тянусь вверх, мои пальцы играют с бриллиантовым чокером, который я слишком боялась снять. Он сказал мне не снимать его, и я не знаю, распространяется ли это на то время, когда мы находимся здесь, в его доме, но я не хочу разрушать спокойствие, которое мы создали. Я уже была на грани его гнева, и у меня нет ни малейшего желания оказаться там снова.

– Крюк, – говорю я снова.

В комнате воцаряет тишина.

Мой желудок словно наливается свинцом, но я знаю, что если я не произнесу эти слова сейчас, у меня может не быть другого шанса.

– Я наблюдаю за тобой, знаешь? Когда ты думаешь, что никто не видит? – мои пальцы шевелятся, переплетаясь под одеялом. – И если мой отец имеет какое-то отношение к тому, что заставляет тебя выглядеть таким грустным... – я слепо протягиваю руку, и моя ладонь натыкается на его. – Я вижу тебя. Я просто хотела, чтобы ты это знал.

Он не отвечает, но и не убирает мою руку. И так мы остаемся до тех пор, пока я не засну.

34.ДЖЕЙМС

Я лежу в кровати, наблюдая за равномерным вздыманием и опаданием груди Венди, любуясь тем, как спокойно она выглядит, даже когда хнычет во сне.

Сегодня ночью я не смогу заснуть.

Все мои прежние планы в отношении Питера были выброшены в окно, ярость течет по моим венам, вливается в мои клетки и цементирует мое сердце.

Весёлого Роджера больше нет.

Сгорел дотла, остались лишь обломки и пыль. И хотя все выбрались благополучно, больше ничего не удалось найти.

Не то чтобы я хранил там что-то важное. Когда работаешь вне рамок закона, быстро понимаешь, что хранение вещей там, где их ожидают люди, никогда не идет на пользу.

Тем не менее, ВР был нашим самым большим фронтом по отмыванию денег, и в конце концов, он имел скорее личное значение. Это было место, где я вырос, где я научился быть Крюком, а не просто монстром, выращенным в клетке. Конечно, есть и другие предприятия, которыми мы владеем, несколько стрип-клубов на окраинах города и ночной клуб в центре города, но ВР был домом.

К этому следует добавить, что я не знаю, что теперь делать с Венди. Я переоценил ее отношения с отцом, глупо полагая, что газеты говорят правду, поэтично описывая их связь. Но ни один человек, в сердце которого есть хоть капля любви, не позволит своей дочери стоять перед убийцей и умолять его о его жизни.

Жалкий.

Я больше не верю, что она предала меня. Тем не менее по какой-то причине я не хочу ее отпускать.

Но если Питер Майклз думает, что может прийти в мой город, украсть мои наркотики, сжечь мой бизнес и убить моих людей, не встретив моего гнева, то его ждет неприятный сюрприз.

Я соскальзываю с кровати, выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь, проходя на кухню, останавливаясь, когда вижу Сми, сидящего у острова с чашкой чая в руке.

– Я думал, ты сказал, что уходишь на ночь.

Сми поворачивается, красная шапочка на его голове сползает назад, когда он улыбается.

– Я закончил дела раньше, чем думал. Тебе что-нибудь нужно? – он поднимает свою кружку. – Чашку чая?

Я качаю головой.

– Нет, у меня есть дела. Слушай, Венди здесь. И она не должна покидать эту яхту. Понятно?

Глаза Сми скользят по коридору, прежде чем снова посмотреть на меня.

– Все в порядке, босс?

Я киваю.

– Если с ней возникнут проблемы, немедленно звони мне. Ты не должен прикасаться к ней ни при каких обстоятельствах.

Он делает еще один глоток из своей чашки.

– Понял.

– Молодец, – я ухмыляюсь.

Я уже почти вышел из комнаты, когда слышу это.

Тик.

Тик.

Тик.

Голова кружится, сердце колотится так быстро, что кажется, будто вены лопнут. Я медленно кручусь на пятках, мои глаза устремлены туда, где Сми играет с чем-то на кухонном столе.

– Сми, – говорю я медленно, мои руки дрожат по бокам. – Что это за шум?

Сми смотрит вверх, уголок его рта приподнят.

– Хм?

Я делаю резкий шаг вперед, узел в моем животе скручивается с такой силой, что разрывает меня пополам, и когда я дохожу до острова, я глубоко вдыхаю, пытаясь сохранить контроль.

– О, это? – он протягивает старинные часы, соединенные с золотой цепочкой, которая свисает со столешница. – Я нашел их в ломбарде и просто обязан был их купить, – он проводит большим пальцем по циферблату. – Я знаю, что они немного громкие, но...

Мое зрение затуманивается от того, как трудно удержаться от желания раздробить все кости в его руке, лишь бы прекратить этот непрекращающийся шум.

– Ты в порядке, босс?

– Пожалуйста, – выдавливаю я сквозь зубы. – Убери эту штуку из моего дома.

– Я…

Моя рука вырывается, врезаясь в его кружку, содержимое шлепается на стойку, фарфор разбивается о деревянный пол.

– Я сказал, убери. Их. Отсюда.

Его глаза расширяются, его тело дергается назад.

– Хорошо, – он мчится на палубу, подбегает к борту и выбрасывает их в море.

Закрыв глаза, я сосредотачиваюсь на прекрасной тишине, делаю глубокий вдох, когда красная дымка отступает, позволяя мне восстановить контроль.

Сми входит обратно, его взгляд переходит с меня на разбитое содержимое на полу.

Я разминаю свою шею, выдыхая тяжелый вздох.

– Никогда больше не приноси часы на эту яхту. Понял?

Он сглатывает и кивает.

Я поворачиваюсь, выхожу за дверь и стряхиваю с себя остатки ярости, чувствуя, как контроль с каждой секундой возвращается на место.

Первое, что я делаю, это созываю экстренную встречу с парнями в «Лагуне»_{(место отдыха русалок в Питере Пэне)} – стрип-клубе на окраине города. Я не особо там появляюсь, но мне нужно временное помещение, а в этом клубе лучший офис.

Следующее, что я делаю, это звоню Мойре и говорю, чтобы она встретила меня здесь. Я должен был поговорить с ней сразу или попросить кого-нибудь из мальчиков составить ей компанию, пока я не смогу уехать, но я был слишком поглощен Венди и своими противоречивыми эмоциями, чтобы думать ясно. Упущение, конечно.

Но теперь, когда я знаю, что она заперта в моей спальне, мне стало легче дышать, и я смог переключить свое внимание.

Через 30 минут после того, как мальчики получили приказ, Мойра заходит в офис, ее глаза сверкают, а губы накрашены в аляповатый красный цвет.

– Крюк, – мурлычет она. – Давно не виделись.

– Я был занят.

Она начинает обходить стол, но я поднимаю руку, чтобы остановить ее.

– Ты здесь не для этого.

Ее губы опускаются вниз, брови нахмуриваются.

– Оу.

– Расскажи мне, что случилось прошлой ночью, – я подношу пальцы к губам.

Она вздыхает, проводит рукой по волосам, садясь в кресло напротив стола.

– Я уже рассказала Старки все, что знаю, Крюк.

Я улыбаюсь, мое терпение истощается.

– Расскажи еще раз.

– Я не знаю, ясно? – вырывается у нее, ее руки разлетаются в стороны. – Все было хорошо, а потом как будто... бум! – она хлопает в ладоши. – Взрыв или что-то в этом роде. Если честно, я так беспокоилась о том, чтобы все выбрались, что не обратила внимания на все остальное.

Мои пальцы почесывают щетину.

– Хорошо.

Она улыбается.

– Хорошо.

Я указываю на нее.

– Оставайся здесь и молчи.

Ее лоб морщится, но она делает, как я сказал. И по крайней мере, сначала она молчит, позволяя мне просмотреть деловые расходы «Лагуны». Мне не обязательно это нужно, но мне нужно скоротать время, и хотя в прошлом я мог быть заинтересован в использовании тела Мойры для этого, сейчас эта идея меня отталкивает.

Она громко вздыхает, шлепая ладонями по бедрам.

– Мы будем что-нибудь делать или нет, Крюк? Мне скучно.

Мои глаза переходят на ее.

– Я сказал, молчи.

Она встает и подходит ближе.

– Я могу придумать, чем бы еще заняться.

Я смотрю, как она движется ко мне, раздражение вспыхивает в моей груди. Она опускается на колени, ее красные ногти скользят по моим бедрам, пока она не касается моего члена, обхватывая пальцами его длину через ткань. Я отбиваю ее руку и хватаю ее за подбородок, резко дергая, пока ее лицо не оказывается на одном уровне с моим.

– Разве я говорил тебе прикасаться ко мне?

Она пытается покачать головой.

Тыльной стороной моей свободной руки я провожу по ее щеке.

– Разве ты не хочешь доставить мне удовольствие?

Она кивает.

– Да.

Я наклоняюсь, мой нос касается ее носа.

– Тогда сядь и молчи. Твой рот мне больше не нужен.

Ее глаза закрываются, когда я опускаю ее лицо, ее тело отшатывается назад, она потирает челюсть и идет к креслу, скрестив руки и уставившись в пол.

В течение следующего часа мы сидим в тишине. Время от времени я зову случайных сотрудников, чтобы они подошли, без всякой другой причины, кроме как для того, чтобы убедиться, что они видят меня здесь, с Мойрой, именно в этот момент.

Но на этот раз, когда кто-то стучит, это те, кого я ждал.

– Входите, – говорю я, облегчение разливается в моей груди, когда появляются близнецы. – Все готово?

Они кивают, переглядываясь с Мойрой.

Я откидываюсь в кресле, удовлетворение танцует в моих внутренностях.

Видите ли, Питер не понимает, что пока у него есть деньги и положение в обществе, у меня есть преданность. А преданность рождается из уважения. Заботься о людях, и они будут заботиться о тебе. И если мы с Ру что-то и сделали в этом городе, так это позаботились о наших людях.

Блумсберг, штат Массачусетс, не похож ни на один другой город в мире, и его жители не слишком жалуют приход новой крови и пожар в их городе.

Так случилось, что охранник на новой взлетно-посадочной полосе компании NevAirLand – мой личный друг. Несколько лет назад у его ребенка был страшный приступ рака, и Ру оплатил ее химиотерапию и все последующие визиты к врачу.

Ему, конечно, придется исчезнуть, после того как он отключит систему безопасности и позволит моим парням внутри поджечь все самолеты. Но люди готовы на все ради тех, кого они любят, и он знает, что о его жене и детях позаботятся и защитят «Потерянные мальчики» вплоть до последнего вздоха.

Настоящая любовь иногда требует жертв.

О чем Питер явно ничего не знает.

Я смотрю на Мойру, по моему лицу расползается ухмылка.

– Ты можешь идти.

Она встает, ее подбородок покраснел от того, что я схватил его, и поворачивается, чтобы уйти, не сказав ни слова.

– Мойра, – говорю я. Она останавливается у двери. – Не стесняйтесь говорить людям, что ты отлично провела время со мной. Не хотелось бы запятнать твою репутацию, в конце концов.

Она пыхтит, захлопывая за собой дверь, и я ухмыляюсь, вскакивая на ноги, от внезапного желания вернуться к своей яхте у меня голова идет кругом.

Как только я подхожу к машине, мой телефон вибрирует в кармане, а на экране появляется одно сообщение.

Сми: Твоей девочки нет.

35.ВЕНДИ

Я встаю, потягиваюсь, мое тело просыпается после самого глубокого сна, который у меня был за долгое время – даже еще до того, как меня бросили в подвал ВР. Я зеваю, протирая глаза и приходя в себя, и, оглядываясь по сторонам, наполовину ожидаю увидеть Крюка, мирно спящего рядом со мной.

Но его, конечно же, нет.

Я совсем одна. Я сажусь на кровати, размышляя, что мне делать. Я иду в туалет, брызгаю водой на лицо и пользуюсь зубной щеткой, которую мне положили вчера перед гала– концертом.

Это странно – проснуться в роскоши, и пользоваться здешними удобствами, как будто они мои. Это сбивает меня с толку; отклоняет мои внутренности от оси, заставляя мой мозг вспомнить, что на самом деле я не вольна делать, что хочу.

Даже если мои цепи теперь невидимы, они все еще присутствуют.

Мой взгляд задерживается на чокере.

Ну, почти невидимые.

Я возвращаюсь в комнату Крюка, мой взгляд устремляется к двери спальни, ожидая, что она будет заперта так же, как и прошлой ночью. Но когда я подхожу, берусь за ручку и дергаю, она тут же открывается.

На яхте царит полная тишина, и меня охватывает трепет, заставляя нервы подпрыгивать под кожей, когда я прохожу по коридору и направляюсь на кухню.

Когда я оказываюсь там, я останавливаюсь, увидев Сми, стоящего рядом с раковиной.

Моя рука прижимается к груди.

– О боже, привет.

Он улыбается.

– Здравствуйте, мисс Венди. Я не хотел Вас напугать.

– Нет, я должна была догадаться, что здесь кто-то будет, – я отмахиваюсь от него, оглядываясь по сторонам. – Где Крюк?

Он поднимает бровь.

– Вы имеете в виду Джеймса?

Я наклоняю голову. Я впервые слышу, чтобы кто-то другой так его называл, и это заставляет меня задуматься, насколько близки они со Сми. Однажды он сказал мне, что не лезет в жизнь Сми, но я не могу представить, что он позволяет кому-то называть его по имени.

А если они близки, значит, Сми такой же плохой, как и все остальные.

Я жду, когда раскаленный гнев охватит меня, желая уничтожить всех и вся, ответственных за мое нынешнее положение, но он так и не приходит. Вместо этого в моем нутре поселяется решительное принятие. Вслед за этим быстро приходит тошнота, и я понимаю, как быстро я приспособилась к новой реальности.

– Он занят делами. Сказал мне, чтобы Вы чувствовали себя как дома, – он улыбается. – Кофе?

Я внимательно наблюдаю за ним, не зная, стоит ли принимать напиток от незнакомого человека. В конце концов, владелец этой яхты накачал меня наркотиками, так что можно ожидать чего угодно. Это их мир, и я здесь, просто пытаюсь зайти в их воды. Я не знаю, по каким правилам действуют преступники.

Хотя, технически, я думаю, что Сми не преступник. Он только работает на него.

Качая головой, я заставляю себя улыбнуться.

– Как ты думаешь, ничего страшного, если я пойду посижу снаружи?

Он внимательно наблюдает за мной в течение минуты, его глаза меняются, как будто он раздумывает, как ответить. Я задерживаю дыхание, надеясь, что он скажет да. Мне отчаянно хочется подышать свежим воздухом, напомнить себе, что я не застряла в темной, заброшенной комнате, где компанию мне составляют только мои мысли.

– Пожалуйста, я обещаю, что никуда не уйду. Я просто... – мои пальцы цепляются за столешницу, – хочу понежиться на солнце.

Он кивает.

– Вперёд, мисс Венди.

Улыбка расплывается по моему лицу, и я вскакиваю из-за стола, выбегаю через боковую дверь на террасу.

Я ложусь на один из шезлонгов, но как бы я ни старалась, я не могу устроиться поудобнее, энергия дрожи делает мои ноги беспокойными. Я оглядываюсь вокруг, но Сми нигде не видно. Я вижу край причала в нескольких шагах от меня, и мысль о том, что я могу пройтись по нему, может быть, опустить ноги в воду, заставляет мои мышцы подергиваться от желания.

Я возвращаюсь к двери, собираясь войти внутрь и спросить Сми, все ли в порядке, но останавливаю себя. Какого черта я делаю? Я же не собираюсь уходить.

Кто угодно сможет увидеть меня с судна, если будет стоять на палубе и смотреть. Я отдергиваю руку от дверной ручки и с замиранием сердца иду к выходу, сходя с яхты на твердую землю.

Часть меня ожидала, что как только я сойду с яхты, я почувствую желание бежать. Но, как ни странно, этого не происходит. И пока я иду к краю причала, лучи солнца погружаются в мою кожу, я понимаю, что, возможно, я не хочу уезжать, потому что если я уеду, то не буду уверена, к чему вернусь.

Я не могу представить, что поеду в особняк и буду жить с отцом. Не после того, что я знаю. Не после того, как мне больно.

Я уверена, что потеряла работу в «Ванильном стручке». Неявка на смену – верный способ быть уволенным, а прошло уже несколько дней.

Энджи либо сильно переживает, либо списала меня в утиль. Мы не были лучшими подругами, и как бы мы ни ладили, она знала меня всего пару месяцев.

Джона все равно не будет.

И я останусь одна. Без работы, без перспектив и без семьи.

Мое сердце сжимается в груди.

Я не знаю точно, сколько времени я просидела здесь, свесив ноги над водой, но меня отвлекают от самоанализа шаги, раздающиеся позади меня. Я поворачиваюсь и вижу Крюка, идущего по деревянной дорожке, его рот искривлен, а глаза сужены.

Он выглядит крайне недовольным.

Мой желудок скручивается сам собой.

Я открываю рот, чтобы поздороваться, но прежде чем я успеваю это сделать, его рука обхватывает мою и дергает меня вверх, его хватка оставит синяков. Я спотыкаюсь, когда встаю, и хватаюсь за его костюм, чтобы удержаться на ногах.

Он не говорит ни слова, просто начинает тащить меня обратно к Тигровой лилии, его челюстные мышцы сжимаются, пока я пытаюсь удержаться на ногах.

– Ай, ты делаешь мне больно.

Его пальцы сжимаются, когда я говорю это, мои ноги делают три шага на каждый его один шаг. Я оглядываюсь вокруг, гадая, есть ли еще кто-нибудь на пристани, кто мог бы проявить беспокойство, но никого не видно. А если и есть, я уверена, что Крюк все равно держит их под своим контролем. Похоже, он может пойти куда угодно, сделать что угодно и остаться неприкасаемым.

Мы возвращаемся на яхту, и он распахивает дверь, проходит в гостиную и бросает меня на диван, мое тело подпрыгивает, ударяясь о подушки. Мои волосы летят мне в лицо, и я тянусь вверх, чтобы смахнуть их, раздражение бурлит в моих венах от его грубого обращения.

– Это было действительно необходимо? – мои пальцы потирают место, где он сжимал меня,

– Ты думаешь, это шутка? – спрашивает он, его голос резок.

Я нахмуриваю брови.

– Что? Я...

– По всей видимости да, – продолжает он. – Потому что я не могу понять, что заставило тебя думать, что ты можешь покинуть это судно.

Он делает шаг вперед, его тело возвышается надо мной. Мое сердце выбрасывает адреналин в мои вены.

Его глаза встречаются с моими, и у меня сводит живот.

– Не принимай мою щедрость за слабость, Венди, – его большой палец надавливает на мою нижнюю губу. – Или я привяжу тебя к своей кровати, пока не лишу тебя желания уйти.

– Ох! – взрываюсь я, гнев опаляет мои внутренности, измученные его то горячим, то холодным поведением. – Ты такой, блять, ненормальный!

Как только слова слетают с моих губ, я понимаю, что совершила ошибку. Мои руки тянутся ко рту, глаза становятся большими и круглыми.

Он отшатывается назад, его голова качается.

– Как ты только что меня назвала? – его вопрос звучит медленно, как густой сироп, контролируемый и опасно сладкий.

Мои ладони опускаются к губам, и хотя я знаю, что должна взять свои слова обратно – извиниться, пока не поздно, я не делаю этого – его личность Джекилла и Хайда_{(повесть, в которой у главного героя доктора Джекилла появилась вторая личность мистер Хайд)} изгибает меня до предела. Я приподнимаюсь на локтях, пока мой нос не упирается в его нос.

– Я назвала тебя, блять, сумасшедшим.

Его рот открывается, дыхание покидает его на медленном выдохе. Оно пробегает по моему лицу, и мой язык проводит по нижней губе, словно ища его вкус, а руки дрожат по бокам.

Он захватывает мое лицо и целует меня.

Это застает меня врасплох, его прикосновение настолько шокирует, что я застываю на месте. Но когда его язык открывает мой рот, я теряю себя от этого ощущения, высвобождая все свои эмоции и изливая их в него.

Я резко подаюсь вперед, мои руки летят к его челюсти, наши зубы клацают, когда я взбираюсь по его телу, пытаясь приблизиться, попробовать глубже. Он стонет, одна его рука запутывается в моих волосах, другая обхватывает мою талию и сжимает.

Поцелуй совсем не сладкий. Он извращенный и ядовитый; яд, замаскированный под сахар, заставляющий любить вкус смерти.

Но, несмотря ни на что, я не могу остановиться.

Его губы отрываются от моих губ, проводя укусами и щипками вдоль моей челюсти и вниз по шее, моя голова откидывается назад со стоном, и я цепляюсь за его плечи. Его пальцы крепче сжимают мою талию, рука покидает мои волосы, когда он поднимает меня и поворачивает, передней частью тела ударяя меня о спинку дивана, мои руки пытаются ухватиться за что-нибудь. Его ладони скользят по моим бокам, его толстая эрекция упирается в мою задницу, его лицо покоится в ложбинке моего плеча. Он скользит рукой по моей груди, пока его ладонь не обхватывает мое горло. Мои соски твердеют, и меня пронзает волна жара.

Мурашки бегут по коже, когда он скользит прикосновением по моему животу, проникая под боксеры, которые на мне надеты, пока его ладонь не оказывается между моих ног, а пальцы не начинают скользить по моим складкам.

Мой пресс напрягается.

– Ты думаешь, я сумасшедший? – шепчет он мне на ухо. – Ты делаешь меня, блять, сумасшедшим.

Его зубы впиваются в стык моей шеи в тот самый момент, когда его пальцы погружаются в мое влагалище, резкая боль пронзает меня насквозь и смешивается с удовольствием от того, что меня заполняют.

Моя голова отлетает назад на его грудь, глаза закатываются от ощущения.

– Скажи мне, что тебе нравится, когда мои руки на тебе, милая, – требует он. – Скажи, что ты скучала по этим ощущениям.

– Я... скучала... О, Боже.

Его большой палец крепко прижимается к моему набухшему клитору, потирая его резкими круговыми движениями, в то время как его пальцы двигаются внутрь и наружу, а другая рука манипулирует моими дыхательными путямих.

Голова кружится от вожделения, жар тесно сжимается внизу живота и распространяется наружу, закручивая меня в небытие, пока я не оказываюсь на грани взрыва.

– Ты извиняешься за то, что нарушила мои правила? – он замедляет свои движения.

Мои бедра упираются в него, отчаянно нуждаясь в контакте, я настолько близка к оргазму, что не могу сосредоточиться ни на чем другом.

– Да, – выдыхаю я.

Его пальцы снова проскальзывают внутрь, изгибаются и задевают что-то, от чего моя спина выгибается, а рот открывается на вдохе.