Текст книги "Крыши Тегерана"

Автор книги: Махбод Сераджи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Зима 1974-го. Психиатрическая лечебница «Рузбех», Тегеран

– Это я убил тебя, Доктор?

– Ты хотел меня убить?

– Нет.

– Тогда почему ты беспокоишься?

– Люди могут подумать, что я хотел.

– Почему?

– Ну, ты любил кого-нибудь, кого нельзя было любить?

– Да, – говорит Доктор.

– Правда? А Зари знала?

– Все было не так.

– В каком смысле?

– Просто все было не так.

– Тогда расскажи мне, пожалуйста, как это было. Мне действительно нужно знать. Ты убил бы ради нее?

– Возможно.

– Отдал бы за нее жизнь?

– О, конечно.

– О господи. Так ты был влюблен, Доктор. Что же случилось?

– Меня убили.

– Прости, но я не понимаю.

– Я влюбился в идеи, мечты, видения. Я влюбился в мыслителей, которыми не должен был восхищаться, которых не должен был даже знать.

– Запретные идеи?

– Запретная любовь, запретные идеи – не все ли равно?

– Ну, запретные идеи у тебя в голове, запретная любовь – в сердце.

– Позволь кое-что тебе сказать. В сердце ничего нет. Все у тебя в голове. Любовь, ненависть, мысли, чувства – все это в голове. Сердце – всего лишь орган, перекачивающий кровь к разным частям тела. Может быть, довольно урока по биологии? Скажи, почему люди могут подумать, что это ты меня убил?

– Потому что я люблю…

Я просыпаюсь дрожащий, в холодном поту. Сажусь в кровати и оглядываюсь по сторонам. Я настойчиво пытаюсь вспомнить, что мне снилось, однако рассудок сопротивляется. Кажется, я порывался сказать Доктору, что люблю Зари. Надеюсь, не сказал. Никто не должен об этом знать, даже Ахмед. Нельзя рассказывать о запретной любви даже лучшему другу.

14. Осень 1973-го. Тегеран
БРАТЬЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ

У отца Доктора случается сердечный приступ в тот же день, как он узнает о смерти сына. Большинство знакомых считают, что он не оправится. Мать Доктора не в состоянии заниматься похоронами. Поскольку никто из ближайших родственников Доктора не может забрать его тело, в дом Зари переданы инструкции по поводу встречи с агентами на кладбище. Инструкции разрешают присутствовать там только Зари и ее родителям и одному или двум друзьям. В извещении указано, что Доктор был «ликвидирован» примерно в конце шаривара, то есть в середине сентября.

Мы с Ахмедом узнаем от Фахимех, что Зари хочет, чтобы мы сопровождали ее на похороны Доктора, поскольку мы были его самыми близкими друзьями. Фахимех говорит, что Зари – очень чуткая девушка, она отказалась написать своей кузине и лучшей подруге, Переодетому Ангелу, и попросить ее приехать в Тегеран. Сорайя сумела бы хорошо поддержать Зари, но ее родители больны, и Зари не хочет отвлекать ее другими проблемами.

– Представляешь, до чего она самоотверженна? – говорит Фахимех, вытирая слезы.

Мы принимаем предложение, но понимаем, что нужно скрыть наш план от родителей. Я знаю, мой отец будет беспокоиться, что агентство обратит на меня внимание. К счастью, мои родители навещают родственников на севере страны и не знают, что происходит.

Накануне похорон мы с Ахмедом сидим на крыше моего дома. Вечер сумрачный, безжизненно-тихий, чреватый бедой. На мне толстый коричневый свитер с высоким воротником, но все равно я чувствую себя неуютно. Я смотрю на небо у горизонта, по спине ползут мурашки. Мир огромен, думаю я, и в каждом его крошечном уголке каждую секунду каждого дня происходит своя особая драма. Но мы продолжаем жить так, словно с нами ничего не может случиться. Какие же мы все глупцы.

Я не знаю, как будут разворачиваться события завтра. Разрешат ли нам увидеть тело? Кто понесет гроб? Позволят ли нам прочитать пару молитв, прежде чем его опустят в землю?

Я непроизвольно вздрагиваю. Наконец Ахмед нарушает тишину. Он указывает на большую яркую звезду в небе и говорит:

– Это он, я знаю.

Мои глаза наполняются слезами.

– Он был отличным парнем.

– Самым лучшим.

– Думаешь, он сердится на меня за то, что я влюбился в Зари?

Ахмед поворачивается и смотрит на меня. Я опускаю голову, чтобы скрыть слезы.

– Нет, – уверенно произносит он.

– А по-моему, да, – бормочу я. – Принято относиться к невесте друга как к сестре. Как же он может не сердиться?

– Но ты не сделал ничего, что могло бы его опозорить, – спорит Ахмед. – Никто даже не знает о твоих чувствах.

– Мне нельзя было в нее влюбляться.

– Думаешь, у тебя был выбор? Откуда ты знаешь, что так не было предрешено? Может быть, Бог знал, что случится с Доктором. Разве Зари должна оплакивать его смерть до конца жизни? Разве не может она вновь полюбить?

– И Бог выбрал меня? – с горечью спрашиваю я.

– Ну, полагаю, Ирадж тоже был бы неплохим вариантом, – с сарказмом произносит Ахмед.

Я невольно улыбаюсь.

– Посмотри туда. – Ахмед указывает на небо. – Ты можешь себе представить безмерность мироздания? Осознаешь порядок Вселенной? Господь всему предписал свои правила и законы. Почему ты думаешь, что тебя Он освободил от этого?

Ахмед обнимает меня за плечи.

– Доктор сейчас смотрит на нас с небес и благодарит Бога за то, что Он поселил тебя на Земле, чтобы ты мог заботиться о Зари. Кто лучше тебя подошел бы для этого? Скажи мне – кто?

Я вытираю слезы.

– Не собираюсь плакать на кладбище, потому что уверен – человек с рацией будет за мной наблюдать. Обещай мне кое-что.

– Что? – спрашивает он.

– Мы не станем плакать.

Думаю, он понимает, что это не просто слова.

– Хорошо, – решительно произносит он, снова глядя на звезду Доктора. – Мы не станем плакать.

Тревожное ожидание событий завтрашнего дня всю ночь не дает мне уснуть. Наутро мы стоим около дома Зари. Я тереблю рукава. К нам подходит Ирадж и спрашивает, куда мы собираемся. Мы не отвечаем.

– Что, парни, едете на кладбище? – не отстает он.

– Да, – отвечаю я.

– Не стоит. Все мероприятие будет под надзором. Вас заберут.

– Наплевать, – говорит Ахмед.

– Нет, не надо, пожалуйста. Им это не понравится.

– Плевать, – повторяю я.

– Это ловушка. Так они выявляют сочувствующих. Правда, ребята, не ходите.

Появляются Зари и Фахимех. У них красные, заплаканные глаза, обе в черных чадрах. Пока мы идем по переулку к главной улице, из домов выходят соседи. Они молча смотрят на нас печальными, полными слез глазами, без слов выражая соболезнование по поводу смерти Доктора и принося извинения за то, что не пошли на похороны. У всех есть семьи, о которых надо заботиться, а САВАК игнорировать нельзя. Я слышу стоны Зари. Она вздыхает, кусает губы и дрожит под чадрой. Фахимех обнимает Зари за плечи и шепчет ей на ухо слова утешения. Я вижу, как за нами идет Ирадж. Его встревоженные глаза умоляют нас не ездить.

Мы берем такси. Я сажусь впереди, а Ахмед, Фахимех и Зари – на заднее сиденье. Я даю распоряжения шоферу, и, когда машина отъезжает, я смотрю в боковое зеркало и вижу, как за нами, размахивая руками, бежит Ирадж. Можно догадаться, что он что-то кричит, наверное, продолжает умолять нас не ехать. Через несколько минут он останавливается, сгибается и охватывает руками колени.

Водитель спрашивает, был ли покойный – благослови Господь его душу – родственником. Я отвечаю, что да. Повернувшись, я вижу, как Зари бьется лбом о дверцу. Фахимех просовывает руку между головой Зари и стеклом. Водитель спрашивает, был ли он молодым. Я киваю.

– Благослови Господь его душу. Судьба – это судьба, и ничего с этим не поделаешь, – говорит он, глядя на Зари в зеркало заднего обзора. – У меня был младший брат, он умер пару лет тому назад. Его сгубил рак. Не выкурил в жизни ни одной сигареты… здоровый парень, настоящий атлет. Боль этой утраты убивает мою мать, но что тут поделаешь? Бог дал, Бог и взял. Иначе не скажешь. Я за рулем почти двадцать лет. Много родственников возил на кладбище. Я знаю, как это больно. Знаю из своего опыта и из наблюдений над людьми. Благослови Господь их души.

Он говорит, что не возьмет с нас плату за поездку, потому что неправильно брать деньги у скорбящих людей. Потом он хочет узнать, кем был покойный, сколько ему было лет и отчего он умер. Я терпеливо отвечаю на все вопросы, но, вместо того чтобы сказать, что Доктора убила САВАК, я говорю, что он погиб от несчастного случая. Невозможно предугадать, кто может оказаться агентом. Водитель шепчет молитву, но больше не задает вопросов.

Каждый раз, как поворачиваюсь назад, я встречаюсь глазами с Зари. Она качает головой и отводит взгляд. Хотелось бы мне сделать хоть что-то для облегчения ее страданий.

Я впервые осознаю, что Фахимех стала неотъемлемой частью нашей жизни. Отправляясь с нами на похороны Доктора, она подвергает себя огромной опасности. Мне хочется дотянуться до нее и обнять. Я люблю ее так же сильно, как и Ахмеда. Без нее сегодняшний день стал бы гораздо труднее, и я рад, что она с нами.

Я смотрю в боковое зеркало и думаю об Ирадже, как он бежал следом, представляю себе его лицо, тревожный взгляд и озабоченный голос. Может быть, в конце концов, Ирадж не такой уж плохой парень.

У кладбища мы выходим из машины. Шофер не хочет брать денег, как мы ни настаиваем. В инструкции говорилось, что у ворот нас кто-то встретит. Вокруг толчется множество людей, одетых в черное.

Одна женщина падает на могилу. Она задыхающимся голосом выкрикивает какое-то имя и бьет себя в грудь, родственники пытаются ее успокоить. Все одновременно разговаривают, многие не сдерживают слез. Я вижу, что эта сцена растревожила Зари. Она тихонько плачет. Фахимех тоже. Женщина за воротами снова бросается на могилу, обнимает, целует ее, хватает пригоршни земли.

– Это ее брат, – шепчет Фахимех Ахмеду. – Бедная.

Созерцание бесконечных рядов могил наполняет меня странным чувством. Все окутано безжизненным серым светом, люди напоминают тени. Во всем ощущается жутковатое присутствие смерти. Несмотря на холодную погоду, воздух кажется спертым и сухим. На небе темные тучи. Первые капли дождя наводят на мысль о приближающейся буре.

По центральной дорожке рыдающие мужчины несут на плечах гроб, следом движется большая толпа. Человек, идущий впереди, выкрикивает:

– Нет Бога, кроме всемогущего Аллаха!

Вся процессия хором повторяет эти слова.

– Громче, громче! – кричит он. – Нет Бога, кроме всемогущего Аллаха!

– Нет Бога, кроме всемогущего Аллаха, – вторит ему толпа.

Процессия сходит с дорожки и останавливается у свежевырытой могилы. Гроб опускается на землю, люди собираются вокруг. Мулла поет молитву в мегафон.

– Входя в блаженное чудесное Царствие Небесное, он обретает вечную молодость. Не плачьте, ибо всему, живущему на земле, суждено умереть. Только Господь будет жить вечно. Добро пожаловать на небеса, вечный дом мусульман. При жизни может быть неравенство, но перед смертью все равны!

Когда несколько человек поднимают тело, завернутое в белую простыню, и опускают его в могилу, люди вокруг гроба кричат еще громче. Я стою рядом с Зари. Она вдруг отчаянно вскрикивает. Колени у нее подгибаются, но я успеваю подхватить ее. Я понимаю, что ноги ее не держат. Ахмед и Фахимех помогают мне.

Молодая женщина бросается в яму с криком, что хочет быть похороненной вместе с любимым мужем. Проследив за взглядом Зари, я догадываюсь, куда она смотрит. Я поворачиваю ее кругом, чтобы она больше не видела погребений.

С противоположной стороны улицы за нами наблюдают двое мужчин. Я слышу, как Ахмед бормочет:

– Подонки.

Мы все оборачиваемся и смотрим. Должно быть, это наши связные, агенты САВАК.

Они одеты в черные костюмы и рубашки. Один высокий, другой короткий и плотный. При одной только мысли об их грязном ремесле к горлу подкатывает тошнота. Сжимается сердце, и во мне закипает гнев.

Фахимех хватает Ахмеда за руку.

– Милый, ну пожалуйста. Умоляю тебя – ничего не говори. Ты обещал, любимый.

Она пытается удержать в ладонях лицо Ахмеда, чтобы он отвернулся от агентов.

– Посмотри на меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Если тебя заберут, я покончу с собой. Ты обещал, ну пожалуйста.

Ахмед не в силах оторвать взгляд от парней на другой стороне улицы. Фахимех поворачивается ко мне со словами:

– Пожалуйста, скажи ему, чтобы не волновался. Умоляю тебя. Они заберут вас обоих, и это убьет нас. Пожалуйста, умоляю тебя.

Зари шепчет мне:

– Прошу тебя, останови его.

При взгляде на двух молодчиков меня начинает трясти. Я отпускаю Зари и делаю несколько шагов к дороге. Зари хватает меня за руку и оступается, ослабев от горя. Я снова подхватываю ее.

– Ну пожалуйста, – шепчет она мне в ухо.

Тем временем к мужчинам подходят две женщины и трое детей, и все они идут прочь. Я озадачен и догадываюсь, что Ахмед тоже.

Фахимех разражается горькими слезами и опускается на тротуар. Ахмед пытается успокоить ее, но ей никак не унять слезы. Зари шепчет мне, чтобы я принес Фахимех воды. Я помогаю Зари устроиться на земле рядом с Фахимех и спешу прочь. Когда я возвращаюсь, Фахимех знаком просит меня сесть рядом с ней. Не переставая плакать, она обнимает меня за плечи.

– Он тебя послушается. Пожалуйста, скажи ему, чтобы он не принимал все близко к сердцу, когда они придут, и обещай, что поступишь так же. Обещай мне.

Я обещаю и подхожу к Ахмеду – он курит неподалеку.

– Постараемся сохранять спокойствие, – говорю я.

Ахмед хмуро кивает.

Через несколько минут подходит мальчик и протягивает листок бумаги. Он говорит, что какой-то человек попросил его передать записку. Пока ко мне с волнением приближаются Ахмед, Фахимех и Зари, я читаю. Там подробно описывается, как найти могилу. Мы идем. На второй дорожке мы поворачиваем налево, затем направо на следующей дорожке и с задней стороны обходим здание, где обмывают тела умерших. Чем ближе мы к цели, тем сильнее и безумнее стучит сердце. Фахимех и Зари поддерживают друг друга, Ахмед следует за ними в двух шагах. Мы подходим к могиле без надписи. Она третья по счету от здания и четвертая от обочины; половину ее прикрывает большой круглый камень – в точности как сказано в записке.

У Зари плечи сотрясаются от неудержимых рыданий. Она безутешна в своем горе. Она садится у могилы. Фахимех пристраивается рядом, неразборчиво шепча молитвы. Из глаз девушек ручьями текут слезы.

Зари склоняется над могилой и дотрагивается до влажной земли.

– Его только что положили сюда, – шепчет она.

Я сажусь рядом и на долю мгновения обнимаю ее за плечи.

– Они убили не только Доктора, – шепчет мне Зари. – Они убили нас всех.

Я смотрю ей в глаза. Если открою рот, то заплачу – я это знаю.

– Убив его, они загубили и наши жизни – его отца, матери и друзей, – говорит Зари. – Никогда уже все не будет по-прежнему, никогда!

Она медленно обнимает могилу, прижимаясь лицом к сырой земле.

Я поднимаюсь и занимаю место рядом с Ахмедом. Мы оба вот-вот расплачемся, но обещание необходимо сдержать, особенно если дал его лучшему другу. Я не выполнил просьбы Доктора позаботиться о его девушке. Другого своего друга я не подведу.

Прищурившись, я сдерживаю дыхание, стараясь унять бешеные удары сердца. Я смотрю направо и вижу несколько сооружений. Это частные склепы богачей. Величественные высокие колонны, каменные ступени и большие ворота придают этим дорогим криптам внушительный вид. Я вспоминаю слова муллы у ворот: «При жизни может быть неравенство, но перед смертью все равны!»

Какая ирония. Я смотрю на скромную могилу Доктора и не могу поверить, что его тело похоронено всего в нескольких метрах от богатых.

Одной из любимых книг Доктора была «Мать» Максима Горького. Наверное, он удивляется, почему к нему не пришла мама. Знает ли он, что его отец в больнице? Хотел бы он, чтобы меня здесь не было?

Я начинаю мысленно с ним разговаривать. Я прошу у него прощения за то, что влюбился в его девушку. Такова моя судьба. Я знаю, что он в это не верит, но мне это необходимо. Я говорю ему, что позабочусь о Зари и буду любить ее, пока жив. Я говорю ему, что люблю его, и, не случись этого, я бы молча отошел в сторону, потому что не собирался красть у него девушку. «Подай мне знак, – молю я. – Дай мне знать, что понимаешь и прощаешь меня».

Я чувствую, что за мной кто-то стоит. Оборачиваюсь и вижу Ираджа. Он бледный, вспотевший и тяжело дышит. Он говорит, что денег на такси у него не хватило, поэтому он поехал на автобусе и опоздал.

Мы с Ахмедом стоим плечом к плечу. Я отступаю вправо, и Ирадж встает между нами. Теперь мы трое стоим рядом. Я смотрю на Ахмеда – никаких слез, как он и обещал. Я слышу рыдания Фахимех и Зари. Краем глаза я вижу, что к нам приближается мулла. Он спрашивает, надо ли прочитать молитву из Корана. Ахмед достает из кармана несколько монет, и мулла начинает молитву.

Ахмед, Ирадж и я садимся около могилы и произносим последнюю молитву за Доктора. Сейчас октябрь. Порыв холодного северного ветра заставляет меня вздрогнуть. Темно-серое небо только усиливает горестные чувства в этот самый тяжелый день в жизни каждого из нас.

Поздним вечером я тихо плачу в своей комнате и вдруг слышу стук в окно. На террасе стоят Ахмед и Ирадж. Я впускаю их. По их красным глазам можно догадаться, что не я один плакал. Ахмед зажигает две сигареты и протягивает мне одну. Ирадж говорит, что тоже хочет. Ахмед секунду колеблется. Я делаю ему знак, и он слушается. Ирадж курит так, словно всю жизнь был курильщиком.

Я велю им подождать, бегу вниз и достаю из холодильника отцовскую бутылку водки «Смирнофф». Я прихватываю три стопки и бутылку кока-колы. Я рад, что родители в отъезде. Они не одобрили бы всего, что мы делали сегодня. Я открываю бутылку и говорю Ираджу и Ахмеду, что до возвращения отца ее надо заменить на новую.

– Вы когда-нибудь это пробовали?

– Нет. – Они качают головами.

Впервые я выпил водки с отцом, когда мне было шестнадцать. Налив мне глоток, он сказал, что хочет, чтобы я впервые выпил именно с ним. Он поощрял меня никогда ничего от него не скрывать. Наверное, лучше будет рассказать ему все, вместо того чтобы заменять одну бутылку на другую.

– Мой дядя считает, что, пока не выпьешь первую рюмку водки, нельзя назваться мужчиной, – говорю я. – Есть ритуалы, которые необходимо уважать, – добавляю я, вспоминая, как об этом говорил отец. – Саги, человек, разливающий напитки, должен быть справедливым. Он должен наливать всем поровну.

Я осторожно наполняю рюмки, стараясь, чтобы во всех было одинаковое количество водки.

– Знаете, как надо это пить? – спрашиваю я у них.

Они снова качают головами.

– Поднимите рюмки.

Они поднимают.

– Теперь чокнитесь – вот так.

Ободок моей рюмки касается середины их рюмок.

– Чокаться и при этом стараться, чтобы ваш стакан был не выше стакана товарища, – это знак уважения.

Закончив лекцию, я выпиваю. Ирадж и Ахмед тоже пьют. Догадываюсь, что им, как и мне, становится не по себе, когда водка обжигает все на своем пути, начиная с языка. Каждый из нас отхлебывает кока-колы, а я вновь наполняю стопки с точностью бывалого саги.

– Чтобы почувствовать хороший кайф, надо выпить две или три подряд, – говорю я.

Мы выпиваем по второй и третьей рюмке, и я начинаю чувствовать кайф. Некоторое время мы сидим молча, потом Ахмед невнятно произносит:

– Предложение выпить сегодня – лучшая твоя идея.

Кивком я соглашаюсь с похвалой.

– Это лучшее средство избавиться от боли. – Его глаза наполняются слезами. – Я знаю, о чем ты думаешь. Но мы уже не на кладбище.

Ком у меня в горле все растет и растет.

– Сегодня ты смело поступил, – говорю я Ираджу, стараясь сдержать слезы.

Ахмед кивает. Я обнимаю Ираджа за плечи.

– Я правда люблю тебя. И буду любить тебя, как своего младшего брата, ладно? Отныне ты мой маленький брат.

Переполненный эмоциями и опьяневший Ирадж начинает рыдать.

– Я тоже! – выкрикивает Ахмед. – Больше никогда не стану тебя изводить.

– Твое появление сегодня было верным знаком того, что человеческий дух разрушить невозможно, что бы ни случалось в обыденной жизни, – говорю я. – Никто не в силах его разрушить. Ни шах, ни проклятая САВАК, ни ЦРУ, никто и ничто.

Я разражаюсь слезами.

– Я любил Доктора, – бормочет Ирадж. – И вас я люблю, ребята. Правда. Я не мог стоять в стороне и смотреть, как вы подвергаете себя опасности. Ни за что. И черт бы побрал этих подонков из САВАК, и их западных хозяев, и великого слугу Запада. Плевать мне на любого, кто хочет засадить меня в тюрьму за то, что я стою рядом с друзьями, чтобы оплакать смерть героя. Пошли они все куда подальше! Мне плевать, если придется провести за решеткой остаток жизни. Правда плевать. Сегодня я узнал, что дружба стоит того, чтобы идти на жертвы. Доктор доказал, что жизнь – небольшая цена, которой расплачиваются за свою веру.

Ирадж рукавами рубашки вытирает слезы. Потом продолжает:

– Я не совсем понимаю, что сейчас происходит у меня в душе, но знаю, что это нечто большое. Это «нечто» пытается вовлечь меня – понимаете, что я хочу сказать? Не знаю, что это такое, но это нечто. Вот как все происходит, верно? С твоей душой случается «нечто» – и все тут.

Пока он говорит, мы с Ахмедом смотрим на него.

– Я люблю его, как младшего брата, – снова плачу я, как маленький, совершенно опьянев от водки.

– Я тоже, – шепчет Ахмед, растроганно обнимая Ираджа.

Меня охватывает странное чувство, которое трудно описать. Должно быть, это то, что Ирадж называет «нечто».