Текст книги "День рождения"

Автор книги: Магда Сабо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Слушала, – возразила Бори. – На этот раз слушала. Вы говорили, что нужно будет доставлять цветы из магазина на дом к заказчикам: маленькие елочки, цветы в горшочках, праздничные украшения на стол. Оплата почасовая.

– Из «Резеды» уже трижды звонили, – продолжал старый садовник. – Только если мы тебя к ним пошлем, не подведешь? Не растеряешь по дороге цветы, не ошибешься адресом? А то надоест тебе бегать по городу, махнешь на все рукой, а? Холод ведь лютый стоит!

«Резеду» Боришка знает: самый большой цветочный магазин в районе. У них витрина в целую улицу. «Резеда» – фирменный магазин садоводства: там по субботам работает Варьяш. Может, и сейчас с ним в паре придется работать?

– Так как, Иллеш? Рекомендовать тебя? Не подведешь?

Бори закивала головой: не подведу, мол.

Дядюшка Чуха написал что-то на бумажке, запечатал ее в конверт.

– Вот тебе записка, с ней пойдешь к Кати. Проездной билет на трамвай у тебя есть? Ну конечно, есть. Только много разъезжать тебе не придется. А в час «пик» и не думай в трамвай садиться: помнешь, поломаешь все цветы. Ну, поторапливайся. В пол-одиннадцатого начнешь, магазин торгует сегодня до полседьмого.

– Я могу только до двух, – сказала Бори.

– До двух? Тогда лучше отправляйся к себе домой, – буркнул Чуха и взял назад записку. – Работа потому и называется работой, что предусматривает, до какого часа длится. Я ж тебя не гулять посылаю, не город посмотреть, а работать. До двух?! В два люди только домой начнут возвращаться. Так что или до полседьмого, или вообще не берись. После полудня в «Резеде» будет столько заказов, что хоть разорвись.

А что скажут дома, если она не придет обедать и вообще явится после семи? Что скажет она Гагаре, Цецилии, Миши, отцу?

Боришка стояла, а дядя Чуха вглядывался в ее лицо, непривычно, по-взрослому озабоченное, и гадал: и что это она надумала? До двух! Еще чего не хватало!

«Если не согласиться, – думала тем временем она, – все останутся без подарков. Сказать отцу, куда делись деньги, тоже нельзя. Одним словом, куда ни кинь, всюду клин. Но, может, все же лучше, если отец в конце концов узнает, что я весь день работала, чем то, что меня обобрала Сильвия? Значит, лучше согласиться на работу до вечера, а потом все объяснить. Тем более, что ведь дома я тетушку Гагару оставила. Цила поможет, да и с отца гнев до вечера сойдет…»

– Ладно, согласна и до полседьмого.

Перебежав через Дунай по Цепному мосту, Бори, села на «двойку». Ее все еще пугала мысль, что отец будет ругать ее, когда она вернется вечером домой. Правда, тетя Гагара объяснит ему, что она ушла по делам производственной практики. Отцу очень нравилось, когда у них ввели в школе этот курс.

«Беги, беги, автобус: меня ждут в «Резеде». А как удивится Варьяш… Впрочем, сейчас это уже неважно. Тем более, что я так отвратительно обошлась с ним! И что только побуждает человека делать такие глупости?»

Варьяша в «Резеде» она не застала, зато директорша облегченно вздохнула, увидев неожиданную помощницу. Все подсобные помещения магазина были заполнены упакованными в бумагу елочками, букетами цветов, цветами в горшочках, украшениями со свечами. На каждой упаковке приколоты записка или адрес. Тридцать два заказа нужно разнести по домам! Адреса уже были переписаны на листок, и Боришка принялась группировать их по районам, чтобы составить наиболее удобный маршрут. Только все это надо делать в темпе! Если уже сейчас набралось тридцать два заказа, то что будет к вечеру!

На улице становилось все холоднее. Солнце спряталось, поднялся ветер, небо сделалось свинцово-серым, хмурым. Бори никогда не носила шапку – в их классе это было не в моде, но сейчас она сразу почувствовала, что у нее мерзнут уши и лоб. Взяв в охапку три горшка с цветами, она отправилась в путь. Первые заказы предназначались на проспект Юллеи, в высокие новые дома, на которые она частенько поглядывала с завистью, мечтая получить квартиру если уж и не в современном небоскребе, то хотя бы где-нибудь здесь. В одном подъезде не работал лифт; пока добежала до пятого этажа, сердце зашлось. Всюду ей старались всунуть в карман мелочь, отчего она страшно смущалась и краснела.

Когда вернулась в «Резеду», там уже был Варьяш.

Когда снова вернулась в «Резеду», там уже был Варьяш. Он стоял в переполненном сладковатым запахом цветов подсобном помещении и изучал список заказчиков. Варьяш, отметила Бори, лучше ее подготовился к работе: одет легко, без пальто, в двух теплых свитерах под тренировочным костюмом, на плечах лямки, к которым на уровне груди прикреплена небольшая полочка, а на нее можно поставить сразу несколько цветочных горшочков. Так легче и надежнее.

Услышав знакомый голос, Варьяш обернулся и удивленно уставился на Боришку.

– Привет, – сказала Бори. – Как видишь, я тоже здесь.

– А мне-то что?

С тех пор как Бори запретила ему провожать ее, они больше ни разу не говорили.

– Только ты пришла?

– Только я, – ответила Бори, заглянула в список адресов, взяла следующую часть заказов и умчалась.

Варьяш молча поправил свои лямки и полочку. Противная работа, до чего он ее не любит! Ему нравится копать землю в саду, возить ее в тачке на гряды – словом, заниматься настоящим делом. А то: иди туда, иди сюда, «здравствуйте», «спасибо»… Сколько одних букетов по случаю помолвок предстоит разнести! С ума люди посходили, жениться вдруг все кинулись!

Нет, уж он-то не станет жениться ни за какие коврижки.

XIV. Еловая веточка и цикламен

Ютка села в трамвай только на Московской площади – приятно было шагать по твердому, притоптанному снегу. Ей почти никогда не хватало времени на прогулки, и сейчас она по-настоящему наслаждалась представившейся возможностью. Предпраздничная тишина под кронами замерзших в молчании деревьев так располагала к раздумью…

У Ютки всегда было о чем подумать: о жизни, о делах ее пионерского звена. А сегодня она хотела побывать дома у каждой девочки из ее звена. Но сначала нужно поговорить с дядей Карчи – его, скорее всего, можно встретить на конечной остановке троллейбуса на улице Беньямина Эперьеша. Затем, если поторопиться, можно успеть съездить к дедушке на кладбище, прибрать и украсить могилу: бабушка сама вот уже много зим подряд не отваживается на такие дальние путешествия. Это было одним из Юткиных подарков бабушке, которому та, кстати, радовалась больше всего.

Вот уже два дела: дядя Карчи, дедушка. К обеду она, возможно, вернется, хотя кладбище огромное, а дедушкина могила далеко от входа. Затем – посещение девочек из ее звена, обед, подготовка к празднику.

Как ей разумнее истратить деньги, которые бабушка самоотверженно откладывает для нее, Ютки, отрывая от своей скудной вдовьей пенсии? На пальто не хватит. Может быть, купить книг?

Впрочем, какая разница… Ни одно самое раскрасивое пальто в мире, никакая самая богатая библиотека не приблизит Ютку к осуществлению ее заветного желания: чтобы Миклош Варьяш не пошел по кривой дорожке своего папаши. О как трудно ей приходится из-за того, что она так непримирима ко всему дурному! И, видно, не переменится она никогда. Права Бори, когда говорит, что Ютка никогда не выйдет замуж. Ну что ж, проживет и так. Будет работать. Каждой улице нужна своя тетя Гагара. Одного Миклош, правда, сумел добиться: Ютка больше не лезет со своими проповедями ни к нему, ни к его отцу, старому Варьяшу.

Под тяжестью увесистой охапки еловых веток у Ютки занемела рука. Трудно будет сегодня Варьяшу в такой сутолоке разносить заказы «Резеды».

Ютке повезло: она и в самом деле застала Боришкиного отца на конечной остановке троллейбуса. Он стоял у буфетного столика в диспетчерской и пил чай. В помещении было тепло, в воздухе висел тяжелый запах овчины. Карой Иллеш стоял лицом к двери и тотчас узнал выглядывавшую из-за охапки веток Ютку. Глаза его тревожно сузились.

«Боится, – мелькнуло в Юткиной голове, – что я опять с какой-то дурной вестью».

– Ничего страшного! – поспешила выпалить она вместо приветствия. – Просто у меня разговор к вам. Здравствуйте!

Карой Иллеш резко поставил на столик стакан с чаем. Нервы! Нет, конечно, какие могут быть причины для страха? У Штефи все в порядке – сам недавно справлялся по телефону. Боришка тоже звонила всего полчаса назад. Ютка, наверное, пришла извиниться, что не может им помочь.

Ютка опустила на стол свои еловые ветки. Да, конечно, канун рождества, девчушке нужно ехать на кладбище.

– Я пришла вам объяснить, – сказала Ютка, – почему я не взялась помогать вам по дому.

Карой Иллеш ждал.

– Если бы я согласилась, Бори так и не научилась бы сама ни работать, ни думать. А так и несчастье с тетушкой Штефи и заботы, свалившиеся теперь на нее, может быть, все-таки заставят ее… В таких случаях люди сильно меняются…

Иллеш смотрел себе под ноги.

– …сейчас ей впервые в жизни приходится думать, как взрослой. И разгуливать по улицам без дела не придется – дома нужно сидеть. Вы только поверьте в нее и помогите ей – она тотчас же пробудится ото сна и в конце концов станет настоящим человеком.

– Человеком?

– Вот увидите: все будет в порядке. И сегодня, и завтра, и вообще. Бори неплохая девочка, но еще ребенок. А если поначалу у нее что-нибудь не так будет получаться, вы просто не замечайте – она еще научится. Соглашайтесь, дядя Карой! Под мою ответственность! В праздники тут будет Цила с мужем. Да и после праздников одну мы ее не оставим, а ей это только на пользу – уверовать в свои силы… И главное, почаще похваливайте ее, – собирая в охапку свои ветки, добавила Ютка.

Что же ей ответить? Интересно, по летам эта Ютка такая же точно девчонка, как Боришка, а вот с ней можно поговорить как со взрослой, как с товарищем.

– Ты говоришь: все будет в порядке?

– Конечно. Я же знаю Бори!

«Я тоже, – думал Карой Иллеш. – Непослушная, безответственная, небрежная. Но, может быть, ты ее лучше знаешь? Эх, переменись она – и я был бы счастливейшим в мире человеком!»

– Да вы не волнуйтесь, все образуется. Сейчас она наверняка дома сидит, или снег чистит, или на рынок побежала… До свидания, дядя Карой.

И умчалась, только ее и видели.

Карою Иллешу тоже пора было трогаться: подошел его троллейбус. Проезжая по улице Беньямина Эперьеша, он долго, пока дом не остался позади, косился на окна своей квартиры. Что-то там поделывает его Боришка одна-одинешенька? Права ли Ютка, считая, что от множества забот и дел переменится его дочка? Неужели до сих пор все беды были оттого, что Штефи за нее все сама делала? А что ж, вполне возможно.

Ну, два дня – дело небольшое, приедет Цила, да и сам выходной. А тем временем Боришка привыкнет делать самое необходимое. Припомнилась другая Боришка, покойная старшая сестра, которая с девяти лет, после смерти матери, вела все хозяйство в их доме, а было их в семье шестеро – мал мала меньше. А теперь вот его дочка Боришка будет такой же трудолюбивой пчелкой, как та труженица Боришка. Будет ли?

– Какая-то политехника у нее сегодня, – сказала тетя Гагара, когда приехали Цила и Миши.

Миши поставил чемоданы, прислонил к стене привезенные в подарок Боришке лыжи. Вот тебе и сюрпризы: мать в больнице, Бори неизвестно где – на занятиях по политехнике? – в квартире суетится чужая старуха, которую Боришка, помнится, издавна зовет Гагарой… Гагара исписала целую страницу, перечисляя, что нужно купить на праздничный ужин. Но Цила подумала, что едва ли стоит сейчас возиться с покупками и ужином. Пока не повидает мать, ей и кусок в горло не полезет.

«Два кило свинины, два кило живого карпа, три кило капусты…» Цила скользнула глазами по записке и оттолкнула ее в сторону: не сможет она сейчас стоять в очередях, выбирать мясо, обсуждать, что на обед, что на ужин. Скорее к матери – увидеть ее, воочию убедиться, что жива и скоро поправится.

Миши, не раздеваясь, убрал с дороги чемодан, засунул лыжи под кровать, чтобы не мозолили глаза, и принялся свистеть – громко и фальшиво. «У Миши плохое настроение, – подумала Цила, – потому что он насвистывает только тогда, когда чем-то огорчен. Миши очень любит свою тещу».

А вот Боришкино поведение совершенно непонятно! Ведь даже если у нее действительно занятия по политехнике, неужели нельзя было отпроситься, объяснить, что с матерью случилось несчастье, что теперь ей придется быть за хозяйку в доме? Какая-то чепуха!

Миши подошел к кухонному шкафу, где на прибитых к стенке крючках висели продуктовые сумки. Повесил на руку сразу две и сунул в карман Гагарин список.

– Ты ступай к маме, – сказал он жене, – проведай ее, успокой ее и сама успокойся. А я до тех пор закуплю для тетушки Тибаи сырье.

Они отправились вместе: Цила в больницу, Миши на рынок, и оба с огорчением думали о Боришке: «Ох уж эта политехника!»

Мать частенько жаловалась в письмах, что с Бори много хлопот, но ни разу не упоминала, что девочка стала безучастной и черствой. А тетушка Тибаи умиленно смотрела им вслед: она любила смотреть на молодых, потому что и них она видела саму жизнь, – ведь у них была своя цель, работа.

Гагара хотела бы испечь что-нибудь очень вкусное, необыкновенное. Она вытряхнула муку из пакета; поднявшаяся облаком тончайшая белая пыль на миг окутала ее всю пеленой. А за ней стояла помолодевшая тетя Гагара, и взгляд ее был жизнерадостным и полным надежды.

Цилу умчал автобус, а Миши направился к улице Франк – кратчайшему пути на рынок. У входной арки дома сто восемнадцать сидел инвалид. Миши частенько видел его здесь, приезжая с женой в гости к теще. Летом он торговал леденцами, семечками, зимой – печеной тыквой, каштанами, шнурками для ботинок. Сейчас у него на «прилавке» стоял аккуратно завернутый в бумагу цветочный горшочек.

– Цикламен, – сказал инвалид. – Купите красивый цикламен к празднику!

Вот-вот, цикламена им только и не хватало! Миши шел, и вдогонку ему еще долго слышался повторяемый нараспев призыв:

– Купите цикламен, вот красивый цветок цикламен!..

И где этот безногий бедняга смог раздобыть в такую пору этот цветок?

– Ну, кому красивый цветок? Как раз к праздничку! – выкрикивал старый Варьяш, а про себя ругался: «Паршивый щенок! Еще отдавать не хотел, отцу у родного сына воровать пришлось! Когда он на работу ушел… Цветочек не меньше сорока форинтов стоит. Недаром стерег его Миклош, как дракон. А на что он нам? Молиться, что ли, на него по вечерам? Цикламен! На черта он мне сдался? Ладно, теперь ищи ветра в поле!» – Эй, кому красивый цикламен к празднику?! – «Интересно, все скупятся. А пусть-ка попробуют найдут в конце декабря цикламен подешевле. Неужто так никто и не купит?»

На двери домоуправления вывесили призыв – принять участие в соревновании за чистоту и порядок в домах. «Раньше всегда в таких соревнованиях тетушка Иллеш выходила победительницей, – подумала Ютка. – Премию получила бы. А самое главное – радость. Ну ладно, пусть Бори хотя бы с тем справится, что просто по работе положено. А может быть, мы?..» Ее даже в жар кинуло.

Ютка одну за другой навестила всех пионерок своего звена, за исключением Кучеш, которая еще не вернулась из киномузея. Все девочки согласились с ее предложением. Николетта Варкони вызвалась известить Кучеш, и все условились назавтра собраться для обсуждения плана у Ютки. На улице Беньямина Эперьеша до нее донесся заунывный голос дядюшки Варьяша:

– Кому цветок? Вот красивый цикламен к празднику!

«Господи, – подумала Ютка, – бедный старик, сидит на холоде в своей коляске! Ничем не укрыт. И зачем только выбрался на улицу? Нашел время торговать! Тут, того и гляди, у здорового-то человека руки отмерзнут… Цикламен?»

Будь у нее деньги, она сама купила бы цветок, потому что любила цветы, да и чтобы старый Варьяш не сидел и не горланил тут на морозе. Пойти поговорить с тетей Чисар? Эти Варьяши оба такие грубияны, одним взглядом убить человека могут.

– Сорок? – переспросила Ауэр, останавливаясь подле коляски Варьяша. – Вы с ума сошли, Варьяш! За сорок я и в магазине куплю – в целлофане. Мне, конечно, надо бы купить цветок к празднику, но не сорок же! Десять форинтов!

Старый Варьяш смерил презрительным взглядом госпожу Ауэр с ее только что воздвигнутой высокой прической. Ютка прошмыгнула под арку: было очень поздно, и бабушка, наверное, уже беспокоилась. Бори сейчас, наверное, ужин готовит либо двор метет. Хорошо, что на праздники к ним приехала Цила: не придется девчат мобилизовать – они ведь и так все такие усталые.

А Бори в это время стрелой мчалась по Музейному проспекту, крепко прижимая обеими руками к груди корзину чудесно благоухающей белой сирени. Вручив заказ, она забежала на минутку в кафе на Стружечной площади: съесть пару рогаликов и выпить чашку горячего чаю.

«Не на белой скатерти, дома, за столом, – думала она, – но все же обед». Совершенно случайно в кафе оказался Варьяш, у которого был заказ на Ножничную улицу. Удивительно, что и разговор у них, пока они стоя обедали за одним столом, получался совсем не такой, как обычно. Говорили о том, как трудно разносить заказы, о холодной погоде, о наплыве покупателей – словом, как два взрослых, трудящихся человека.

В эту минуту ее и увидел отец, проезжавший на своем троллейбусе по Стружечной плошали: Боришка стояла возле стола с парнем, в котором он и со спины сразу узнал Миклоша Варьяша – прошлогоднего Боришкина «обожателя». Увидел и разволновался. «Нет, плохо еще разбирается в людях эта девчонка-несмышленыш Ютка. И чего это я вдруг поддался ее уговорам? Вот вам и результат: Боришка, вместо того чтобы быть со старшей сестрой и заниматься порученными ей делами, бродит по улице с ребятами и даже обедает с Миклошем в кафе, когда Цила наверняка хлопочет дома на кухне, готовя обед. Наврала наверняка с три короба и испарилась. Как же, будет она горевать по матери! На полдня только и хватило всех ее страданий!»

Но троллейбус должен идти по расписанию: будь остановка даже посреди Стружечной площади, водитель все равно не может выйти из кабины и побежать по своим делам.

«Я должна работать, – думала в этот момент и Боришка Иллеш, – пусть мне тяжело и обидно, а работать нужно».

Только ведь отец-то не знал об этом!

XV. Букет для невесты

К пяти часам вечера Бори уже ног не чуяла от усталости.

Варьяш, знавший, что такое развозить заказы в канун праздников, утешил ее, сказав, что дальше будет легче: все, кто хотел послать знакомым в подарок цветы, сделал это заранее; в худшем случае поступит еще несколько заказов от каких-нибудь совсем забывчивых клиентов. В пять часов они снова встретились, вместе попили чаю, а в шесть, когда Боришка еще раз возвратилась в магазин, Варьяша еще не было – в книге доставки на дом стояли только три новых адреса. Выполнить эти заказы, и никуда больше ходить не нужно. Кати уже упаковывала цветы: кактус – на проспект Ракоци (наверное, в шутку посылают какому-нибудь «ершистому» родичу такой колючий цветок, правда обвитый серебряной канителью), карликовую елочку – на улицу Пратер, да еще букет из двадцати пяти дивных, огненно-красных, на длинных стебельках роз. Бори, даже смертельно усталая, не могла не залюбоваться их красотой, пока букет заботливо укутывали в шелковую упаковочную бумагу. Затем Кати приколола на пакет ярлычок и, диктуя самой себе вслух, записала адрес в книгу доставки: «Улица Беньямина Эперьеша».

Этого только не хватало!

Все время, пока Боришка сегодня работала, она боялась только одного: встретить знакомых. А на улице Эперьеша уж обязательно столкнешься нос к носу с кем-нибудь из своих.

– «Улица Беньямина Эперьеша, девяносто восемь, – продолжала писать Кати, – четвертый этаж, квартира один. Сильвия Ауэр».

Бори стояла, окаменев. Даже Кати, совсем уже потерявшая голову и не видевшая ничего за делами, заметила, как изменилась в лице девочка.

– Ну, что случилось. Бори? Устала вконец? Да, понимаю, в этих старинных домах в центре лифтов почти нигде нет.

– Пожалуйста, – умоляюще прошептала Бори, – поменяйте этот адрес на любой из Варьяшевых!

– Не смогу, моя миленькая. Варьяш уже ушел по адресу. Это у нас вообще последний заказ на сегодня.

Бори стояла, не притрагиваясь к букету.

– Ну, беги, девочка. Доставишь эти три заказа и возвращайся за расчетом. Можешь начинать праздновать и ты!

– Этот заказ я не понесу, – твердо сказала Бори. – Что угодно и куда угодно, хоть на ночь глядя. В Уйпешт, Кёбаню, Обуду – все равно. Только не этот!

Кати подошла к ней и наклонилась к самому лицу Боришки:

– Иллеш, да что с тобой?

Но, охваченная отчаянием. Бори не слышала слов Кати. Придя в свой собственный дом, подняться с букетом в руках наверх и, позвонив в дверь Ауэрам, вручить его Сильвии после всего того, что случилось?! Нет и нет! Пусть лучше пропадут заработанные ею сегодня деньги, пусть пожалуются на нее дяде Чухе!

Если пропадут деньги, то чего ради она тогда старалась весь день?! Значит, опять она не сможет ничего купить для подарков и вернется домой с пустыми руками? Нет, мать, отец, Цила и Миши для нее важнее собственных антипатий.

Но ведь она не захочет пойти к Сильвии! Не посмеет даже просто пробежать по лестнице своего дома! Вдруг отец подметает двор, а ведь он и не догадывается, где она: политехника – это такое расплывчатое понятие…

– …на работе всякое бывает, понятно? – словно издалека доносился до нее голос Кати. – Если такие вещи принимать во внимание, вся жизнь остановилась бы…

Боже, хоть бы Варьяш пришел и выручил ее! Лучше она попросит у него прощения, признает, как гадко с ним тогда обошлась, только пусть он поможет ей!

– …никакие личные обиды и антипатии. Думаешь, нам не приходится подавлять в себе многое и не подавать даже виду? Это дело, работа. А если будешь упрямиться, лучше ступай домой. А я после праздника позвоню твоему руководителю практики в садоводство…

Кати умолкла на полуслове: ей еще никогда не доводилось видеть такое горестное выражение лица. А Бори, засунув крошечный кактус в карман и взяв в охапку елочку и букет, пошла к выходу. «Может, зря я так? – подумала Кати. – Может, следовало бы расспросить девочку, почему она не хочет идти на улицу Эперьеша? Ведь это совсем рядом, возле Рыбной площади. Могла бы, кстати, я и сама отнести этот дивный букет после закрытия магазина! В чем-то я ошиблась!»

Кати выбежала на улицу, но девочки уже не было видно.

А Бори подождала немного на Рыбной площади в надежде увидеть возвращающегося Варьяша, но потом испугалась, что попусту потеряет время, и пошла дальше. Сначала она вручила заказ клиенту на проспекте Ракоци, затем на улице Пратер. Букет для Сильвии оставила напоследок. Хорошо зная город, она довольно быстро добралась к себе домой с улицы Пратер, пересекла Ножничную улицу и заспешила по тротуару, стараясь держаться в тени домов. Здесь в первых этажах размещались сплошь одни учреждения, в окнах уже не было света, и никто не мог видеть ни ее, ни ее слез, ни букета, завернутого в бумагу. Еще два квартала, и она вынырнет возле продмага на Эперьешской, как раз напротив своего дома.

Пока дошла до конца Пуговичного переулка, слезы высохли. Бори пригладила волосы, вытерла глаза. Действительно, получается как в сказке: последнее испытание. Выдержит его – может получать деньги, идти за подарками, затем к маме и, наконец, домой. Может, на ее счастье, дверь откроет госпожа Ауэр, тогда все будет проще. Ведь она толком и не знает, что входит в обязанности дворника, а что нет, подумает, что посыльный из магазина попросил дворника вручить цветы…

Ну, а если не она откроет дверь?

И снова у Боришки глаза стали мокрыми. Из-за этой мерзкой Сильвии все так вышло: она ее обманула, обчистила, предала, и ей же еще неси теперь цветы, стой перед ней, голодная, усталая, с журналом в руках, ожидая, пока она соизволит поставить в нем свою роспись!..

Может, попросить кого-нибудь еще отнести Ауэрам цветы? Кого-нибудь из прохожих на улице? В кармане полно мелочи – чаевые, есть чем заплатить за любезность.

Она стояла в нерешительности, вытирая слезы. Тут начали бить часы на церковной колокольне, и Боришка с испугом повернулась на их звон. Господи, когда же кончится этот день!

«Мама в больнице, а у меня нет для нее никакого подарка! Вечер на дворе, у всех начинается праздник…»

Проскочив перед самым троллейбусом, она нырнула в свой подъезд. Вверх по лестнице Бори мчалась, словно за ней гнались. Ни в дверях, ни на первом этаже – никого; заметила только, что у них на кухне горит свет и доносится недовольный голос Миши. У тётушки Года ни звука. На третьем этаже скрипнула дверь, но Бори успела юркнуть на площадку черного хода и переждать, пока дядя Тоот сойдет вниз. Стояла и ждала, прижав к груди букет, как раз под выходившим во двор балконом, откуда еще вчера она смотрела на окна Рудольфовой квартиры.

На четвертом этаже царили тишина и порядок, все двери были закрыты. Рудольфа нет дома; из передней Ауэров через дверной глазок пробивался свет.

Звонить пришлось дважды: в комнате во всю мочь надрывалось радио. Во второй раз нажав на кнопку, Бори уже больше не могла оторвать пальца, словно он прирос к ней. Горло сдавила спазма, перехватило дыхание.

В передней зацокали каблучки. Бори из тысячи могла узнать эту походку: Сильвия.

Дверь не открыли, а только приподняли «веко» глазка.

Слышно было, как по ту сторону двери взволнованно задышала Сильвия, увидев через глазок, кто стоит на площадке.

«Не пустит, – подумала Бори, – решила, что я деньги с нее требовать пришла или скандалить. Боится! Прежде, бывало, настежь дверь передо мною…»

Задвижка глазка закрылась, свет за дверью погас, а радио взвыло так, что от его рева загрохотала вся лестничная клетка. Бори еще сильнее нажала на кнопку звонка. Заливался звонок; силясь заглушить его, надрывалось радио.

Послышались чьи-то шаги на лестнице. «Но нет, я все равно не сниму палец со звонка, я должна вручить покупку и, пока не вручу, не уйду».

– Смотри-ка! – прозвучал голос за ее спиной.

Боришка обернулась. Перед ней стояла без пальто, с мохеровой шалью, накинутой на плечи, госпожа Ауэр.

– Ты что-то принесла нам, Боришка? А чего же эта глупышка не отворила тебе?

Повернулся ключ и замке. В передней было темно и холодно, Бори шагнула за порог следом за хозяйкой.

– Сильвия! Где же ты, Сильвия?

Ни звука в ответ.

– Ну проходи же, Боришка!

Госпожа Ауэр зажгла свет и распахнула дверь в комнату дочери.

– Ты что же, глухая? Тут тебе цветы принесла маленькая Иллеш.

Сильвия вышла в переднюю. Радио все еще горланило изо всех сил. Госпожа Ауэр стояла между ними с подсвечником и красивых, ухоженных руках.

– Тетушка Диль одолжила на помолвку. Она передает тебе привет и поздравления. Господи, что за рев? Ты совсем с ума сошла, милая! Я выключу радио, а ты прими цветы. Наверное, от Пишты.

Девушки стояли, разглядывая друг друга. Сильвия была в огненно-красном платье, с цветком, приколотым к волосам. Она шевельнула губами, словно собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказала. Музыка умолкла. Вернулась госпожа Ауэр. Бори положила на столик в передней букет, и госпожа Ауэр тотчас же принялась разворачивать упаковочную бумагу.

– Ты только посмотри, Сильвия, какой изумительный букет для нареченной!

Она понюхала цветы. А Сильвия даже не притронулась к ним и только стояла и в упор разглядывала Боришку.

– Вот здесь, пожалуйста, распишитесь! – сказала Бори.

В руках у нее была раскрытая книга доставки заказов со штампом наверху страницы: «Цветочный магазин «Резеда». В конце длинного списка заказчиков Сильвия нашла себя. Ее длинные ресницы опустились, и она написала на странице свою фамилию.

Бори взяла у нее назад карандаш.

– Не вздумай дать мне на чай, – холодно предупредила она Сильвию.

Оглянувшись с порога, Бори прочла на растерянном лице госпожи Ауэр изумление Сильвия же стояла надменно-молчаливая. И Бори подумала, что она такой и запомнится ей навеки – похожей на портрет в раме, в пунцово-красном платье, с огромным цветком в волосах и очень-очень чужой и далекой.

Спускаясь вниз по лестнице, Бори не встретила никого. Только голос Миши – раздраженный, резкий – все еще слышался через окно на кухне. Мелькнула по занавеске женская тень: Цила.

Когда Боришка переступила порог цветочного магазина, холода она больше не чувствовала. Наоборот, ей было жарко. В «Резеде» уже готовились опустить железную решетку над входом, Кати подсчитывала выручку, складывая банкноты в пачки, а металлические монеты ссыпая в мешок. Варьяш как раз прощался. Бори едва заметно улыбнулась ему: «Пока! Устала я». – «Знаю, я тоже», – улыбкой ответил Миклош. Никогда прежде они не понимали друг друга так хорошо, как сейчас, когда между ними уже ничего больше не было, кроме взаимного уважения к товарищу по труду.

– Счастливых праздников!

– Тебе тоже.

Варьяш ушел. «Какой у него будет праздник? Наверное, никакого. А у меня?» Не хотелось думать об этом.

– Ну вот, и отработала честно восемь часов, – сказала Кати. – Получай денежки и лети домой. И в канун Нового года, если найдется время, милости просим. Работа будет.

– Большое спасибо. Там посмотрим.

На улице потеплело, утих ветер, все сразу заблестело серебром – и небо, и улица, и сугробы снега, и посыпавшиеся вдруг сверху снежинки. Не те злые, колючие, что вчера, а ласковые, приветливые звездочки.

Сумочку Бори с собой не взяла, пришлось засунуть заработанные деньги прямо в карман. Универмаг «Радуга» был рядом, на углу Стружечной площади, но прошло не меньше десяти минут, прежде чем ей удалось с непрерывным потоком людей втиснуться в двери магазина.

Только теперь, когда наступила пора покупать, Бори поняла, как мало у нее денег. Целый день беготни по холоду, по лестницам, пока сердце не зайдется, и оказывается, едва-едва хватит на самые что ни на есть пустяки… Так что же все-таки купить?

Для Цилы, наверное, вот тот милый платочек с лиловым корабликом посередине; на кораблике стоят, обнявшись, парень и девушка и смотрят куда-то вдаль. Изумительно красивый платочек!

Миши получит в подарок губную гармошку. Не настоящую – увы, на такую денег не хватит, – а так, только игрушечную безделку. Он ведь все равно постоянно мурлычет что-то себе под нос, так пусть уж лучше на гармошке пиликает. Отцу она купит почтовый набор, а то у них в доме вечно не на чем написать письмо, и отец под этим предлогом редко пишет споим трем братьям, хотя и очень любит их. Маме – крошечную рождественскую елочку. В «Резеде» таких не было, там все большие и настоящие. А эта из цветного картона, но зато наряжена, как настоящая, – со свечами, крошечными золотыми подковками, пряниками, звездочками и стеклянными шарами в бусинку величиной. Но больше всего из украшений на елочке было сердечек из золотой и серебряной фольги, раскачивающихся на бумажных ветвях. У подножия елочки – сверкающий, как хрусталь, искусственный снег.