Текст книги "Бесконечная любовь (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

25

ИВАН

Движение дергает мое травмированное плечо, и я вздрагиваю, стараясь не думать о том, как будут ощущаться долгие часы вождения, которые мне еще предстоит провести. Глаза Шарлотты расширяются, когда я отбрасываю рубашку в сторону, и как бы мне ни хотелось думать, что это из-за моей мускулистой груди и давно приобретенных татуировок, она уже видела их раньше. Я знаю, что это из-за того, что она еще видит.

– Черт, – выдыхает она, и я опускаю взгляд, следуя за ее взглядом. На моей груди и ребрах расцветают синяки от того места, где мы с Антоном подрались, и я чувствую, как из раны на лбу снова начинает сочиться кровь, прорываясь сквозь засохшую кровь.

Каким-то образом вид синяков заставляет чувствовать себя еще хуже. Я втягиваю воздух, когда Шарлотта молча тянется за антисептической салфеткой, разрывает ее и начинает проводить ею по царапинам и ссадинам на моей коже. Она смотрит на ту, что на лбу, в последнюю очередь, морщась, когда начинает наклоняться.

– Это будет больнее, – извиняется она, разрывая новую салфетку. – Но мне нужно ее протереть.

– Я знаю, – мрачно бормочу я, пытаясь сосредоточиться на чем-то, кроме спирта, который она собирается прижать к моей открытой ране. К сожалению, самое близкое, на чем можно сосредоточиться, – это грудь Шарлотты, круглая и мягкая на вид под тонким хлопком ее футболки, и очень близко к моему лицу, когда она наклоняется, чтобы нанести антисептик на мой лоб.

Я могу с идеальной точностью вспомнить, как хорошо она ощущалась в моих руках, как идеально она прилегала к моим ладоням, как твердые соски терлись о мою кожу, и какие она издавала звуки, когда я наклонялся и проводил языком по…

Мой член дергается, напрягаясь в тот же момент, когда Шарлотта крепко проводит тампоном по окровавленной ране, и на мгновение резкое столкновение возбуждения и боли заставляет мой мозг полностью замереть, мое тело не знает, как это обработать. Мне никогда не нравилось, когда мне причиняли боль в спальне, и раскаленный добела ожог алкоголя на моей обнаженной плоти нисколько не возбуждает. Но на короткую секунду мой член пульсирует, все еще застревая на том, как близко находится грудь Шарлотты, прежде чем боль полностью сосредоточивается, и мое возбуждение мгновенно угасает.

Это, мрачно думаю я, пока Шарлотта продолжает вычищать запекшуюся кровь, накопившуюся за несколько часов, войдет в историю как один из самых запутанных моментов моей жизни.

– Возможно, придется наложить швы. – Говорит Шарлотта, нахмурившись, отстраняясь и глядя мне на лоб. – Но нам придется обойтись повязками-бабочками. Подожди⁠…

Она поворачивается, роется в аптечке, и я чувствую легкое головокружение, когда движение ее тела приносит волну ее запаха, теплого и сладкого, прямо в мой нос. Она не пользуется никакими духами – это просто ее собственная кожа и пот, но это вызывает что-то первобытное в моем мозгу, и мне приходится прилагать все усилия, чтобы не протянуть руку и не схватить ее за бедра, притянув ее к себе на колени.

Шарлотта выпрямляется, и я стискиваю зубы, желая, чтобы моя эрекция не вернулась. Она снова наклоняется, ее грудь отвлекающе шевелится под рубашкой, и я хватаюсь за край кровати, пока она большим пальцем наносит антибактериальную мазь на рану, натягивая бинты-бабочки на кожу мгновение спустя.

– Вот. – Она отступает назад, осматривая свою работу. – Этого будет достаточно. – Она закусывает губу, как будто хочет сказать что-то еще, но через секунду отворачивается и начинает собирать аптечку, повернувшись ко мне спиной.

Я пробно двигаю плечом. Оно не вывихнуто, что хорошо, потому что Шарлотта, как бы быстро она ни училась, не думаю, что она сможет вправить мне плечо, если понадобится.

– Спасибо, – тихо говорю я, глядя ей в спину, поскольку она, кажется, тратит больше времени, чем строго необходимо, на сборку аптечки. Воздух между нами кажется густым от напряжения, и я знаю, что она тоже это чувствует. Я знаю, что именно поэтому она не смотрит на меня.

Шарлотта на мгновение замирает.

– Не за что, – тихо говорит она. – Тебе нужна была помощь.

Кажется, в этом утверждении гораздо больше. Больше, чем я могу начать пытаться распаковать, она измученная и испытывающая такую же боль, как и я. Я с трудом сглатываю, желая спросить ее, о чем она сейчас думает, что чувствует и изменилось ли что-нибудь с прошлой ночи.

Но этот вопрос будет только болезненным, когда я получу ответ, который, я знаю, последует.

– Нам нужно немного отдохнуть. – Говорю я наконец. – Завтра нас ждет еще один длинный день, а потом еще один, прежде чем мы доберемся до Вегаса.

Произнесение этого вслух вызывает у меня боль, которая никак не связана с моими травмами. Два дня. Еще два дня с ней в машине, в поездке через всю страну, притворяясь, что тикающие часы не становятся громче с каждым часом. Еще два дня до того, как мы доберемся до Вегаса, и это уже не тикающие часы, а обратный отсчет до того момента, как она меня покинет.

Шарлотта закрывает аптечку, пересекает комнату, распаковывая сумки на маленьком столике, выкладывая наши принадлежности – сложенную одежду, батончики мюсли, вяленое мясо, связку бананов и несколько бутылок воды. Она ничего больше не говорит, отступая в заднюю часть комнаты, держа в руках пару сложенных спортивных штанов, и я инстинктивно отвожу взгляд, когда она начинает расстегивать джинсы.

Этот толчок желания снова покалывает мою кожу, мой член дергается, когда я ложусь на кровать, тянусь к одному из одеял здоровой рукой и трясу им над собой. Огонь сделал комнату теплой, и я чувствую, как мои веки тяжелеют, сон овладевает мной еще до того, как я вижу, как Шарлотта пересекает комнату и направляется к другой кровати.

Я не уверен, что именно разбудило меня несколько часов спустя. Возможно, это были мягкие шаги Шарлотты по деревянному полу, потому что, когда мои глаза открываются, я вижу, как она стоит у одного из окон хижины, обхватив себя руками и глядя наружу. Темно, огонь сгорел до углей, лунный свет – главный источник света, освещающий ее, когда она стоит спиной ко мне.

– Шарлотта? – Я поднимаюсь в сидячее положение, игнорируя пульсацию в плече. – С тобой все в порядке?

Она кивает, и я вижу, как ее плечи поднимаются и снова опускаются с тяжелым вздохом.

– Тебе нужно немного отдохнуть, – тихо говорю я ей. – Завтра будет долгий день. У тебя будет еще много долгих дней, прежде чем все это закончится. Тебе нужно как можно больше спать.

Шарлотта молчит еще мгновение.

– Я не могу уснуть, – бормочет она. – Я пыталась. Кажется, я задремала на некоторое время. Но мне все время снится… – Она замолкает, ее голос слегка надламывается, и мне кажется, я догадываюсь, что ей снилось.

Мне нужно снова сказать ей, чтобы она ложилась спать. Мне нужно спать, готовиться к тому, что, несомненно, будет мучительным и утомительным днём завтра, но вместо этого я обнаруживаю, что выскальзываю из кровати, молча иду через комнату, чтобы присоединиться к ней у окна.

Когда я протягиваю руку, касаясь кончиками пальцев её поясницы, она не отстраняется.

– Я скучаю по ним, – шепчет она, всё ещё не глядя на меня. – Джаз, Сара, Зои. Я скучаю по своей квартире. Я скучаю по своей жизни. Чёрт, моя работа была скучной большую часть времени, но я скучаю даже по ней. По крайней мере, я не… – Она тяжело сглатывает. – Я не боялась всё время. Я не чувствовала себя так, будто меня избили до полусмерти из-за автокатастрофы. Я не чувствовала…

Она качает головой, крепче обхватив себя руками.

– Я даже по тебе скучаю, – шепчет она. – По нам. Когда я думала, что будет «мы». Разве это не безумие? – Она поворачивается, наконец, глядя на меня, и мне кажется, я вижу мерцание слез в ее глазах. – Ты преследовал меня. Лгал мне. Причинял мне боль. Похитил меня. А я все еще лежала там, желая… желая, чтобы ты был рядом со мной. Чтобы я не спала одна.

Уязвимость в ее голосе грозит сломать меня. Разрушить все стены, которые я пытался возвести с прошлой ночи. Моя рука все еще лежит на ее пояснице, и желание обнять ее, прижать к себе, несмотря на мои травмы, и не отпускать до утра почти непреодолимо.

Но какой в этом смысл? Это ничего не изменит. Это только продлит боль для нас обоих. И я провел всю свою жизнь, избегая именно этого чувства, только чтобы быть поглощенным им из-за женщины, которая не хочет иметь со мной ничего общего, кроме временной защиты.

– Ты сказал, что тебе жаль, – шепчет она. – В машине, когда ты вытаскивал меня. Ты сказал, что тебе жаль за все это. Ты это имел в виду?

Я знаю, о чем она спрашивает. И я знаю, что не могу дать ей именно тот ответ, который она хочет. Думаю, в этот момент никто из нас не может сделать этого для другого.

– Мне жаль, что все так вышло, – тихо говорю я, моя рука против воли касается ее позвоночника. Я чувствую, как она дрожит, и меня пронзает желание. – Мне жаль, что мы в бегах, и что это я виноват в том, что у тебя отняли все, что тебе дорого.

– Но ты не жалеешь о том, что нашел меня. О том, что встретил меня. О том, что втянул меня в свою паутину… – Шарлотта замолкает, резко отводя взгляд, и я на мгновение закрываю глаза, эта боль вклинивается в мое сердце.

– Я не могу жалеть о том, что встретил тебя. О всем времени, что я провел с тобой. За… – За то, что влюбился в тебя. Слова вертятся у меня на языке, но я не могу заставить себя их произнести. Я не смогу вынести, как она отметает их, игнорирует, потому что она больше не может позволить себе верить, что все, что я говорю о своих чувствах к ней, – правда.

– Что ты собираешься делать, когда все это закончится? После того, как мы получим новую идентификацию, и мы…

И мы разойдемся. Она не хочет говорить это вслух, но это правда.

Я думаю об этом мгновение. Я думал об ответе на этот вопрос годами, на самом деле, и он всегда казался мне миражом, мерцающим где-то вне досягаемости. Я никогда не был полностью уверен, что буду делать, когда наконец доберусь туда, когда обрету свободу от своей семьи, только то, что в конце концов я ее обрету.

И в последнее время я вообще не мог думать ни о чем, кроме Шарлотты. Быть с ней. Желать ее. И теперь, доставив ее в Вегас в целости и сохранности, я могу исправить то, что я сделал неправильно. Сделать все правильно, как смогу. Все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы мы оба были живы, чтобы убежать от преследующих нас опасностей, чтобы добраться до своего контакта. Все, что дальше, было туманно.

– Мне не нужны деньги. – Я пожимаю плечами, думая о том, что я спрятал на своих многочисленных банковских счетах. – Поэтому я всегда думал, что сделаю что-то ради развлечения. Подружусь с несколькими татуировщиками и уговорю их дать мне уроки. Научусь серфингу. Займусь резьбой по дереву. Открою собственную автомастерскую, просто потому что мне нравится работать с машинами. Заведу небольшое собственное местечко где-нибудь у воды, где я смогу чувствовать запах соли. – Я глубоко вздыхаю, проведя рукой по волосам. – Все, что действительно имело для меня значение все это время, так это то, что у меня были деньги и связи, чтобы освободиться от своей семьи. После этого я решил, что останусь в движении на некоторое время. Не попадаясь на глаза, пока я не решу, где хочу обосноваться, когда спадет жара.

Шарлотта сглатывает, ее горло движется, когда она кивает, все еще глядя на темный лес за окном. Ее взгляд отстраненный, далекий, как будто она ищет что-то и не находит.

– Я все время думаю о том, что я могла бы делать. Куда бы я хотела пойти. Но все это кажется нереальным. Я не могу хотеть ничего из этого. Такое ощущение, что я планирую чужую жизнь.

Я вздрагиваю, осознание того, что это моя вина, снова ложится тяжким грузом на мои плечи. Я хочу сказать ей, что так не должно быть ни для кого из нас. Что если мы собираемся потеряться в том, что влечет за собой наше будущее, мы можем потеряться вместе. Мы могли бы найти способ заставить это работать. До всего этого, до того, как она узнала правду, мы были счастливы во все моменты, которые мы проводили вместе. Но я потерял ее доверие. Она может доверять мне, когда дело касается нашей общей безопасности, но она не доверяет мне свое сердце. И я не знаю, что я могу сделать, чтобы вернуть его снова.

– Я знаю план, – медленно говорит Шарлотта, все еще глядя на деревья за окном. – Я знаю, что мы едем в Вегас, и что какой-то мужчина даст мне новую карточку социального страхования, водительские права и все остальное, что мне может понадобиться, чтобы начать все заново. Меня никто не найдет, даже те люди, которые хотели бы найти. – Ее голос немного дрожит, и я подавляю желание снова притянуть ее к себе. – Я должна двигаться вперед после всего этого, но я не знаю, как, – шепчет она. – Все кажется… испорченным. Я чувствую, что не могу доверять собственному суждению. – Она наконец полностью разворачивается, глядя на меня, откидываясь на подоконник, обхватив себя руками. – Ты лгал мне, Иван, но я позволила себе поверить во все это, потому что хотела. И теперь я обнаруживаю, что сомневаюсь во всем, что думаю.

Эта острая боль снова пронзает мою грудь, чувство вины нарастает во мне, горячее, густое и удушающее.

– Прости, – шепчу я. – Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовала себя так.

Шарлотта тяжело сглатывает, горькая улыбка изгибает уголки ее рта.

– Что говорят о благих намерениях? А твои были даже не такими уж хорошими с самого начала.

Мне нечего на это сказать. Между нами повисает тишина, такая же густая, как и чувство вины, тяготеющее надо мной, и я хочу сказать ей, что все будет хорошо. Что в конце концов все будет хорошо. Но я не могу этого знать, и я давно уже не могу давать ей такие обещания.

– Нам нужно снова поспать, – наконец говорю я, засовывая руки в карманы и отступая назад. Я не знаю, как долго я смогу сопротивляться ее притяжению. Это как гравитация, умоляющая меня обнять ее, прикоснуться к ней, влить в нее все, что я к ней чувствую, а это именно то, чего мне не следует делать. – Впереди еще пара долгих дней за рулем. И я уверен, что тебе так же плохо, как и мне.

Мое плечо болит. Я знаю по предыдущим травмам, что второй день всегда хуже первого. Завтра будет отстойно, но я вытерплю любую боль, чтобы убедиться, что она в безопасности. Я просто не хочу, чтобы ей тоже было больно.

Шарлотта кивает.

– Я не помню, чтобы мне когда-либо было так больно, – признается она, и мое сердце сжимается в груди. – Я постараюсь немного поспать.

Она проходит мимо меня, и мне требуется все силы, чтобы не потянуться к ней, не схватить ее за локоть и не притянуть к себе, не засунуть пальцы в ее волосы и не притянуть ее губы к своим. Каждая часть меня жаждет поцеловать ее, но я отпускаю ее, стоя там, пока она отступает к своей кровати.

Я смотрю, как она скользит под одеялом, переворачиваясь лицом к стене. Я смотрю на ее лицо в тусклом лунном свете, и моя грудь болит, мое тело взывает к дозе наркотика, на который я наконец-то подсел.

Разлука будет сукой. И я не думаю, что когда-нибудь действительно смогу ее забыть.

26

ШАРЛОТТА

На следующее утро нас разбудил солнечный свет, пробирающийся в хижину. Когда я откидываю одеяла, оставаясь в тонкой футболке, становится прохладно, и я обхватываю грудь руками, внезапно чувствуя себя беззащитной. Иван тоже садится, проводит руками по все еще окровавленным волосам, моргая, чтобы смыть сон, и что-то в том, как его лицо все еще мягкое и уязвимое в этот промежуточный момент, заставляет меня почти встать и подойти к нему.

Сейчас он мне напоминает Ивана до всего этого. Мужчину, которого я думала, что знаю. Того, в кого я почти влюбилась.

Разве я сейчас не влюбилась в эту версию его?

Я отбрасываю эту мысль, встаю, чтобы пойти и взять батончик мюсли и бутылку воды из кучи наших припасов на столе. В тот момент, когда мои ноги касаются пола, и я полностью выпрямляюсь, я издаю стон боли, сжимая зубы от глубокой боли в костях.

Иван вскакивает в мгновение ока, так быстро, что я даже не заметила, как он подошел ко мне. Я слишком сосредоточена на том, как чертовски плохо я себя чувствую.

– Шарлотта? – Его голос напряженный, панический. – С тобой все в порядке?

– Да, – выдавливаю я слово, с трудом сглатывая, пытаясь заставить себя двигаться. – Мне просто очень, очень чертовски больно. Я занималась пилатесом с Сарой, и мне еще никогда не было так больно.

Иван издает резкий, удивленный смех, но все, что я чувствую, – это внезапная пустота в груди, новый вид боли в дополнение к физической. Потому что больше не будет занятий пилатесом с Сарой, или сидения в сауне после, или стонов от боли вместе, когда мы используем пенные ролики, чтобы проработать оставшиеся изгибы. Передо мной только неизвестное, пустое будущее.

Найду ли я другую Сару? Еще одну подругу, с которой можно тренироваться? Кого-то еще, с кем я разделю свои дни, с кем я буду счастлива познакомиться, кто сделает меня счастливой, не жалея ни о чем? Еще одну Джаз для счастливых часов? Еще одну Зои, с которой можно ходить по магазинам? Эта мысль кажется предательством, и горячие слезы выступают из моих глаз, словно из ниоткуда, тяжесть давит на мою грудь.

– Эй. – Голос Ивана пронизан беспокойством, и он тянется ко мне, но я не хочу ничего из этого сейчас. Я прохожу мимо него, скованно ковыляя к столу, хватаю батончик мюсли с шоколадной крошкой и сердито откручиваю крышку бутылки с водой.

Я бы отдала все за горячий душ прямо сейчас. Мои мышцы кажутся мне одной большой судорогой, а голова болит. Иван выглядит ненамного лучше, его лоб покрыт синяками вокруг пореза, и я уверена, что синяки, разбросанные по его туловищу, ярко-багровые. Я вижу те, что на моих предплечьях, царапины на моей правой руке все еще открытые и кричащие.

Я позаботилась о нем вчера вечером. Но сейчас я даже не хочу с ним разговаривать. Я никогда не была такой угрюмой, такой переменчивой. Но, полагаю, в данных обстоятельствах это можно простить.

Иван с трудом сглатывает, долго смотрит на меня, прежде чем схватить пару бутылок со стола.

– Я пойду помоюсь на улице, – наконец говорит он. – Нам нужно будет выехать через тридцать минут, максимум.

Сегодня утром лес выглядит иначе, когда мы проезжаем через него обратно на дорогу. Вчера вечером он был темным и пугающим, смыкаясь вокруг нас, пока мы изнуренно пробирались к домику безопасности. Теперь, при свете, он выглядит прекрасно. Открыто. Свободно.

Может быть, я поеду куда-нибудь вроде этого, потом, я думаю. В горы. Колорадо. Куда-нибудь, совершенно не похожее на то, где я прожила всю свою жизнь. В конце концов, я начну с чистого листа. Я могла бы сделать все совершенно заново. Стоит подумать, но это не приносит мне никакой радости. Мое сердце становится тяжелым, когда Иван выезжает обратно на шоссе, а я опускаюсь на пассажирское сиденье, пытаясь не думать о том, как мне больно.

– Скоро нам придется оставить эту машину. – Говорит Иван, глядя на дорогу. – Сегодня вечером, наверное. Я сделаю то же, что и раньше – найду какую-нибудь паршивую стоянку для маленьких машин и поменяю пару номерных знаков. Завтра мы будем в Вегасе и избавимся от этой машины. А потом вскоре обретем свободу.

Я киваю. Я не доверяю себе говорить прямо сейчас. Я роюсь в одной из сумок, которые я перепаковала ранее, чтобы найти еще обезболивающего, запивая его водой. Я все еще измотана, и реальность угона еще одной машины, тот факт, что за нами все еще охотятся ФБР и Братва, – все это заставляет меня чувствовать натиск эмоций, с которыми я не готова справиться прямо сейчас.

Братва хочет, чтобы Иван был мертв, а я мертва или использована для получения прибыли для них. ФБР хочет бросить Ивана в самую темную яму, и на данный момент я почти уверена, что они посадили бы и меня, если бы я не рассказала им все, что они хотят знать об Иване. И хотя я должна быть готова сдать Ивана после всего, что он меня заставил пережить, я не знаю, готова ли я это сделать.

К лучшему или к худшему, он мне небезразличен. И такое предательство кажется неправильным.

Мили пролетают молча. Я смотрю, как лесной пейзаж сменяется открытыми полями, тепло машины наконец-то убаюкивает меня на некоторое время. Из полудремы меня вытаскивает голос Ивана, который говорит, что нам нужно скоро остановиться.

– Нам нужно топливо, и нам нужно что-нибудь поесть. – Говорит он. – Наверное, нам также следует размять ноги. После того, что случилось, сидеть так долго без движения не очень здорово.

Я киваю, не желая думать о том, каково это будет, когда я наконец встану и пойду. Я чувствую, что все начало напрягаться, пока я сидела и спала, и я уверена, что это не будет хорошо.

Я брожу по заправке, пока Иван покупает что-нибудь попить и платит за бензин, ища закуски, которые мне могут понадобиться. Я чувствую себя скованной и болезненной, и ходить одновременно больно и хорошо. Взглянув на календарь на стене у окна, я понимаю, что до Хэллоуина осталось всего несколько дней.

У меня сжимается грудь. Джаз, Зои и Сара уже наверняка определились с костюмами на этот год. Решили, на какую вечеринку в баре лучше всего пойти, или хотят ли они пройтись по барам в центре города, и посмотреть, во скольких конкурсах костюмов они смогут принять участие и сколько бесплатных напитков они смогут получить. Я буду скучать по этому в этом году.

И через год… всегда.

Я беру небольшой пакетик кукурузных палочек и бутылку холодного чая, не особо обращая внимания на вкус. К этому моменту мой интерес к закускам исчез. Когда я подхожу к прилавку, чтобы положить покупки рядом с покупками Ивана, я вижу стойку с открытками рядом с кассой, и что-то в них заставляет меланхолию, овладевающую мной, казаться еще тяжелее.

Они все безвкусные: раздутые фотографии пейзажей и большие лозунги, объявляющие о нашем отъезде с Великих равнин и нашем предстоящем входе на Тихоокеанский Северо-Запад – технически. Но, конечно, вместо того, чтобы продолжать путь к побережью, мы резко поворачиваем и направляемся в Вегас. Комок поднимается у меня в горле, когда я смотрю на них, осознавая, что мне сейчас некому отправить открытку. Если бы я это сделала, если бы я связалась с кем-то из своих друзей или семьи, с которыми я не так уж много общалась в последние несколько лет, я бы подвергла их опасности.

Иван платит за еду и бензин. Я могу сказать, что он старается не выглядеть так, будто осматривает парковку, но я вижу, как он наблюдает краем глаза, вижу напряжение в его плечах, когда он ждет, что что-то произойдет, еще один инцидент, теперь, когда наступил новый день.

Но на этот раз, по крайней мере, все в порядке. Мы возвращаемся к машине, не встречая никого, кого мы не хотим видеть. Иван заправляет бак и садится обратно, бросая взгляд на меня, когда я со стоном откидываюсь на спинку сиденья. Обезболивающие, которые я принимала, начинают действовать, но это была всего лишь комбинация ибупрофена и напроксена, так что они не делают ничего, кроме как снимают напряжение. Мое тело все еще протестует против каждого движения.

Иван бросает на меня взгляд, когда начинает выезжать с заправки, на его лице отражается беспокойство.

– Тебе нужен более длительный перерыв? – Тихо спрашивает он. – Мы можем, если нужно. Я найду для нас безопасное место, где мы сможем остановиться…

– Нет. – Я качаю головой. – Давай просто продолжим. Чем раньше мы доберемся до Вегаса, тем лучше.

Я вижу боль на его лице, когда говорю это. Он не отрывает взгляда от дороги, и тишина между нами кажется тяжелее, чем когда-либо, полной невысказанных вещей, которые, я не знаю, скажем ли мы когда-нибудь друг другу.

Какой в этом смысл, если все это закончится всего через пару дней?

Мы едем часами, останавливаясь лишь пару раз, чтобы сходить в туалет. Тишина длится почти столько же, нарушаемая лишь тихим гулом радио и редким шуршанием обертки от закуски или хрустом пластиковой бутылки с водой. В этот момент я не знаю, кто из нас должен попытаться преодолеть пропасть между нами. Иван причинил мне боль способами, которые должны быть непростительными, которые должны были навсегда разрушить доверие между нами, но я знаю, что я тоже причинила ему боль. Он сделал себя уязвимым ради меня, пытаясь искупить то, что он сделал, а я не позволяю этому быть достаточным.

Я не знаю, смогу ли я.

Когда закат начинает полосовать небо, освещая его оранжевыми, желтыми и розовыми цветами, стоящими палитры художника, я пытаюсь сосредоточиться на этом, а не на боли в моих мышцах и в моем сердце. Слишком скоро голос Ивана, ровный и бесцветный, прорезает мое отвлечение.

– Я собираюсь скоро остановиться и поменять машину. – Говорит он, меняя полосы движения, глядя на атлас у себя на коленях. – Это будет последний раз, прежде чем мы доберемся до Вегаса.

Он говорит это почти успокаивающе, как будто пытаясь загладить вину передо мной за то, что нам придется угнать еще одну машину. Еще одну. Но, честно говоря, в этот момент, после того, как я увидела, как один из братьев Ивана погибает у меня на глазах, угон машины кажется менее ужасным, чем поначалу.

Я киваю, все еще не доверяя себе, чтобы заговорить, все еще слишком уставшая, чтобы думать, что сказать. Когда закат гаснет и небо начинает темнеть, Иван съезжает с шоссе, следуя по боковой дороге к другому маленькому городку.

Он останавливается на стоянке подержанных автомобилей, очень похожей на ту, с которой мы угнали первую машину, тускло освещенную и безлюдную в поздний час. Я чувствую стеснение в груди, когда Иван разворачивает машину, скрываясь от дороги, его взгляд быстро окидывает взглядом ряд машин, припаркованных в задней части стоянки.

В первый раз, когда он это сделал, я была напугана и шокирована. Теперь я просто чувствую себя оцепеневшей, наблюдая, как он умело меняет номера на Форде Бронко и Хонде Цивик, двигаясь в резком темпе и оглядываясь через плечо, высматривая кого-нибудь еще.

Теперь я тоже знаю эту рутину. Я сажусь на водительское сиденье Субару, в которой мы ехали, пока Иван заводит «Бронко», думая о списке преступлений, которые Брэдли с радостью перечислит мне, если нас поймают. Угон автомобиля. Соучастие в убийстве. Соучастие в угоне автомобиля. Опять угон автомобиля. Начнет угрожать, заставляя меня говорить и делать, то что он хочет, чтобы избежать тюремного срока, то, на что я понятия не имею, как отреагирую, потому что до недавнего времени мне и в самых смелых мечтах не приходило, что мне придется беспокоиться обо всем этом.

Я следую за Иваном из города, пока мы не проезжаем последний светофор, и дорога снова не темнеет. Он везет меня по нескольким боковым дорогам, в район, где нет ничего, кроме пустующей собственности, и сворачивает с дороги, проезжая через поле до рощи деревьев.

Когда я останавливаюсь прямо за ним, каждый мускул протестует против подпрыгивания машины на протяжении всего пути, он выходит из «Бронко» и идет к водительской стороне машины, которую я веду. Он открывает дверь, жестом приглашая меня выскользнуть.

– Я собираюсь протереть ее. – Говорит он. – Избавлюсь от любых отпечатков пальцев. Затем мы снова отправимся в путь.

Я устало киваю, выпрыгиваю из машины и неловко иду к другой. Я закрываю глаза, ожидая возвращения Ивана, и прежде чем я это осознаю, я крепко засыпаю.