Текст книги "Выхожу на связь (Очерки о разведчиках)"

Автор книги: М. Фортус

Соавторы: В. Понизовский,Ю. Заюнчковский,В. Булычева,В. Миронов,В. Кудрявцев,В. Томин,И. Колос,В. Петров,О. Громов,С. Голяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

В. Петров В. Миронов
ЗА ЧАС ДО АРЕСТА

1

Они шли по вечернему городу. По пустынной улице, ведущей прямо к вокзалу. Подошвы скрипели на покрытых изморозью булыжниках. Черные дома и черные деревья смыкались над головами. Изредка, навстречу им или обгоняя, проходили патрули.

Милка быстро определила – «хвоста» нет. Еще не выследили? Или уже ждут на вокзале? А может быть, за тем углом?.. Не надо распускаться. Сейчас ей нужно быть спокойной больше, чем когда-либо раньше.

Уголками глаз она взглянула на мужа. Гино неторопливо шагал рядом, поддерживая ее под локоть. В другой руке у него был маленький чемоданчик.

Они шли и молчали. Они и вообще-то были малоразговорчивы. А за эти годы научились понимать друг друга, часами ведя молчаливые диалоги. Если она сомневалась, смотрела ему прямо в глаза. В них читала одобрение или укор. Сейчас Милка думала: плохо, что не нашли пистолета, который куда-то упрятал Михаил. Перерыли весь дом, но не нашли. И теперь Гино безоружен. Здесь, на улице, или на станции, или в поезде его смогут взять голыми руками.

Милка думала: он мужественный человек, ее Гино. Уж она-то знает, сколько душевной борьбы потребовало от него это решение. Удивительно: то, что другим могло бы показаться трусостью, на самом деле – и для него, и для нее – проявление настоящего мужества. Ему было бы во сто раз легче поменяться местами с ней. Но за свою работу он отвечает перед партией и Красной Армией. Для него она превыше всего, и только этим он может соизмерять свои поступки и решения.

Они приближаются к вокзалу. Гино останавливается:

– Ты поедешь со мной.

«Не выдержал». Она поворачивается к нему, смотрит ему в глаза:

– Ты поедешь один.

Он прижимает ее к себе:

– Я не могу тебя оставить.

Она не отстраняется. Шепчет ему:

– Мы же решили.

Они решили: утром Милка предупредит жену Михаила о провале и сразу же выедет следом. Они стоят, прижавшись друг к другу, и молчат. Ей незачем обманывать ни его, ни себя: может быть, ей действительно удастся разыскать Надю и благополучно уехать из Пловдива. Но надежды мало. Их группа в Варне арестована. С часу на час, с минуты на минуту гестаповцы могут оказаться здесь – если раньше еще не выследили (если кто-нибудь из варненских товарищей дрогнул на допросе). И тогда это последние их минуты вместе…

Когда она поняла, что укрыться вдвоем здесь, в Пловдиве, им негде, она решила: уедет Гино. У него сохранились связи в Софии с руководством ЦК, о которых знает только он. Гино – виртуоз радист и мастер по монтажу передатчиков. Он один знает резервный шифр для связи с Центром. Он нужнее. Поэтому прежде всего он и должен уйти от гестапо.

– Мы уедем вдвоем, – ответил он на ее доводы.

Милка спокойно и логично объяснила: пока не предупреждена жена Михаила, они уехать не могут. Они не имеют права терять ни минуты. Последний поезд в Софию в 21.00. Она задержится до утра. К тому же в квартире ничего не осталось, рацию и шифр они уничтожили.

А он должен уехать. Он уедет к ее матери. О том, что у нее в Софии живет мать, знают только он и она. Там он будет в полной безопасности. А Милка приедет следом.

Она умолчала о последнем аргументе, самом важном: если гестаповцы нагрянут, а их обоих не будет, они блокируют все поезда и дороги – и их непременно найдут. А если она останется, она примет удар на себя, попытается их обмануть, направить по ложным следам. И тогда он успеет скрыться.

Она не сказала об этом. Но Гино понял:

– Останусь я.

– Я сказала: не поеду. Не теряй времени.

Он знал: спорить с ней бесполезно. И она права.

И вот теперь они стоят на черной улице, прижавшись друг к другу. Дыхание паром обволакивает их лица на морозном воздухе. Они молчат и знают, что расстаются, может быть, навсегда. Стоит им разжать объятия и отойти друг от друга – и начнется для нее и для него что-то неизведанное и страшное.

Она сказала:

– Пора.

Они стоят в стороне, у столба, пока паровоз не дает гудок. Тогда Гино прыгает на ступеньку. Он и тут не отпускает ее руку, словно пытается удержать ее, сохранить все, что у них было. Поезд трогается.

– Завтра я жду тебя, Милка!

– Жди, Гино!..

Перрон пустеет.

Она идет домой.

Какое сегодня число? 21 февраля. 1943 год…

Милка смотрит на часы. Четверть десятого. Поезд прибудет в Софию в пять утра. Если за это время с ней ничего не произойдет, она сразу же уйдет из дома.

По может быть, они уже поджидают ее? Или ворвутся через час? Или на рассвете?..

2

Милка приближается к дому. Надо пройти улицу, потом свернуть за угол и по улице Бунтовнишка – до конца. Самый последний дом, за которым обрывается граница Пловдива и начинаются огороды, – их пристанище. Отсюда, с первого этажа, они в течение многих месяцев незримо были связаны с Москвой. И вот теперь связь оборвана: они сами несколько часов назад сожгли передатчик, а закопченные и покоробившиеся, но несгоревшие его детали закопали в подвале. Сожгли шифр. Они заставили себя вытравить из памяти все важное, что может интересовать врага. Сохранили и перепроверили только свои вымышленные биографии, подтвержденные фиктивными документами, с которыми они без малого три года назад высадились на болгарский берег. Три года работы во вражеском тылу. Три года, каждый день из которых был на особом учете и у них, и в Центре. Каждые сутки этих трех лет операторы, сменяя друг друга, ловили их позывные в Москве, и цепочки торопливых цифр превращались в полоски бумаг с текстами донесений. Милка знала: многие из этих донесений ложились на стол в самых высоких штабах Красной Армии. С учетом этих донесений военачальники определяли важные боевые операции на европейском театре военных действий. Ведь недаром Гино и она были солдатами немногочисленного и особого отряда – разведки.

«Все забыть! Все!»

Но сейчас, чем ближе к дому, словно надвигающемуся на нее, как мчащийся поезд, она вспоминает все особенно явственно.

Тревожно шелестят вдоль улицы замерзшие деревья. Промозглый ветер леденит щеки. Ноги скользят на покрытых пленкой льда булыжниках. Милка идет, не замедляя, но и не убыстряя шаг, а в памяти встают картины…

Позавчера, сойдя с поезда на Варненском вокзале и не встретив в условленном месте Зару, она пошла к ней домой. Может быть, это была ошибка. По законам конспирации, если товарищ не пришел на явку, нужно немедленно уходить прочь. Но нет самых строгих правил без исключений. Если бы она не пошла, она бы ничего не узнала. И Гино ни за что бы не согласился уехать в Софию.

Она так и не увидела подругу. От вокзала она проехала несколько остановок на автобусе. Но не до самой окраины, а сошла раньше. Решила: «Пойду, но буду осторожна». Медленно, не поворачивая головы, зашагала по противоположной стороне канала. Дом Зары на следующем углу, за грязным потоком. Краем глаза Милка наблюдала: вроде бы ничего не изменилось. Только почему-то никого нет во дворе. Поравнялась с домом. И вдруг на мгновение в окне – дочка Зары, Геневева. Махнула рукой: «Не подходи!» – и скрылась за стеклом. Милка повернула за угол, в противоположную сторону. Навстречу ей с тазом белья – соседка из дома напротив, пожилая Пенка Минчева. Когда поравнялись, шепнула:

– Зара арестована!

И дальше, за угол, к себе домой. Милка поняла: значит, Пенка увидела ее, нарочно выскочила, обежала кругом, чтобы предупредить.

«Та-ак… Надо собраться с мыслями. Который час? Половина девятого. Примерно в это время к Заре должен прийти и Михаил с донесением для Гино. Схватили и его? А если он еще не приходил? Надо немедленно предупредить».

Милка знает, в каком доме он останавливается, когда приезжает в Варну. Она без труда отыскала этот дом. Проход во двор через калитку. Только нажала на ручку, не успела отнять руку, как к ней подошел немолодой мужчина в штатском. Плохо одет, плохо выбрит. Пристальный взгляд колючих глаз.

– Кого ищете?

– Семейство Петровых. Но, кажется, перепутала дом.

Она повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь, к центру города. Остановилась у зеркальной витрины ресторана. В ней, как в зеркале, появляется отражение того мужчины. Она пошла дальше. Еще несколько шагов. Совсем рядом толпа зевак и солдатни. Милка остановилась и, повернувшись к шпику, закричала:

– Ну чего вы пристаете к женщине?! Люди, он пристает ко мне!

Толпа обступила их. На шпика наседают солдаты, портовые хлыщи с тросточками. Он остолбенел. А Милка, воспользовавшись сумятицей, юркнула за угол. Потом забежала в кондитерскую, там устроилась в уголке так, чтобы была видна улица. Никого…

И вот она уже на вокзале. Выбрала купе, где расположилась женщина с ребенком. Села и сразу же взяла ребенка к себе на колени. По вокзалу, по вагонам прошли немцы в форме, полицейские в штатском. По физиономиям видно – кого-то высматривают. Милка отвернулась к окну, покачивает малыша.

Немного успокоилась, когда поезд тронулся. Всю ночь, на радость удивленной мамаше, возилась с ребенком.

В Софии пересадка. А мысли обгоняют бег поезда: что там, в Пловдиве? Как Гино?..

Прибежала в магазин. Он на запоре. Еще очень рано. Дворники подметают улицу. Милке нужно узнать, был ли вчера Гино в магазине. Не арестован ли? Она завела разговор:

– Вот, пришла пораньше, а мужа нет…

– Да, да, что-то он поздно закрывал вчера…

«Значит, вчера еще все было в порядке. Скорее домой!» Постучала. Гино открыл. Она – в комнату и прямо с порога выпалила:

– Зара арестована. С Михаилом не знаю что, но тоже, кажется, схвачен…

Затопили печь. Вспыхнули, скручиваясь в огненные жгуты, листки документов. Собрались. Взяли только самое необходимое.

– Придется уезжать из Пловдива, – решил Гино.

Они разобрали и сожгли в печке передатчик и последнее, что давало им возможность связаться с Центром, – книгу, служившую таблицей к шифру. Стали искать пистолет, который где-то в квартире припрятал Михаил, но так и не нашли. Гино в последний раз оглядел комнату. Обнял Милку:

– Ничего. Этого нужно было ожидать. Хорошо еще, что не неожиданно… Пошли.

Вот тогда-то она и сказала ему о своем решении, которое обдумала заранее: он уедет, а она останется. Ничего, еще все может быть хорошо, если за эти часы ничего не произойдет.

3

Дом, пустой и чуждый, стоит на углу, за низкой оградой. Кажется, никого нет… Милка отпирает входную дверь. Скрипят ступени. Она торопливо шарит по стене, ища выключатель. Зажигает свет. В коридоре. В первой комнате. Во второй. Никого.

Снова, теперь уже не спеша, еще раз проверяет, не осталось ли следов их работы. Передатчик, собранный ими самими, хранился в печке. Она еще раз поворошила золу. Нет больше передатчика. И таблицы кода нет. Черный прах.

«Но куда же задевался пистолет? Последний раз его брал Михаил. Он его привез, спрятал. Куда?»

Вот, кажется, и все. Делать больше нечего. Только ждать. Ей, почему-то совсем не страшно в этом пустом, наполненном ожиданием доме. Она разбирает постель. Выключает свет, отдергивает штору затемнения. За окном – луна. Голубые квадраты ложатся на пол и стену. Ветер колышет голые ветви, и по полу и стене беззвучно скользят тени. Милка ложится, сжимается калачиком, закутывается по самую шею. Спать она не будет. Она будет лежать и ждать. Ждать утра или того мгновения, когда они придут.

В темноте, просветленной лунными бликами, мысли приобретают рельефность и нижутся неторопливо и спокойно. И теперь ей почему-то вспоминается то время, когда она была еще не Милкой Петровой Владимировой – женой Гино и советской разведчицей, а была Свободой Анчевой, девчонкой-гимназисткой в Софии. Почему отец дал ей такое имя – Свобода? Он был народным учителем, ее добрый отец Михаил Костов Анчев. Потом заместителем редактора прогрессивной газеты «АБВ». Он был коммунистом. Однажды ночью – это случилось весной 1925 года, ту ночь она запомнила на всю жизнь – в двери дома гулко постучали. Отец открыл. Ворвались полицейские. Перевернули и распотрошили все, а отца увели. Больше они его не видели. Уже позже узнали: его живым сожгли в огромной печи в подвале дирекции софийской полиции. Так болгарские фашиствующие правители расправлялись с коммунистами.

Семья осталась без всяких средств к существованию. Они пошли бы по миру или умерли с голоду, если бы время от времени не приходили в их дом разные люди и не оставляли в пухлых конвертах деньги – бумажки и монетки.

Как-то вернувшись домой, Свобода увидела за столом пожилого человека. Грубое, сожженное солнцем морщинистое лицо, грубые руки. Потертый воротник рубахи.

– Сядь, дочка… Вот познакомься. Это один из товарищей отца по партии, – сказала мать. – Они хотят отправить тебя в Советскую Россию…

У матери на глазах навернулись слезы. Мужчина положил ладонь на ее руку, стал объяснять Свободе:

– Международная организация помощи революционерам, МОПР называется, вместе с нашей партией решила отправить в Советский Союз детей коммунистов, которые пали в борьбе или работают в подполье… В Советском Союзе ты сможешь учиться. Станешь кем только возмечтаешь – хоть доктором, хоть инженером… И ты станешь такой же революционеркой, каким был Михаил, твой отец…

Мать провожала до трапа парохода. Стояли на причале и плакали навзрыд. Хоть и мала была Свобода, а понимала: разлука на долгие годы, если не навсегда…

Пароход плыл по Дунаю, вдоль берегов Югославии, Венгрии. В Вене ее встретили двое, молодые супруги. От них узнала: на поездах и пароходах приезжают болгарские дети. Самым младшим по пять-шесть лет. Заботу о них взяли на себя австрийские коммунисты. Ребята жили у них по домам. Свободе запомнились качели в парке Пратер, детская железная дорога, а самое главное – как повели ее в большой магазин и купили пальто и платья. Через месяц, когда собрались все, группа выехала в Германию, в детский дом МОПРа, открытый немецкими коммунистами в деревне Эльгерсбург в Тюрингии.

В апреле все вместе, в одном вагоне, они отправились из Германии в Советский Союз.

Была ночь, когда их вагон пересек пограничный рубеж. Вошли советские пограничники. В остроконечных шапках-буденовках с огромными звездами, розовощекие, веселые. Заговорили на непонятном, но чем-то родном языке. Ребятишки начали смеяться и кричать.

Почти никто, кроме самых маленьких, так и не заснул. Все прилипли к окнам и смотрели. И, еще не осознавая того, пытались вобрать в себя первые впечатления от страны, которая отныне и на многие годы становилась их родным домом. На Белорусском вокзале Москвы их встречали торжественно и шумно. Было много людей. Тут и болгарские коммунисты, работники Коминтерна. Всех повели в ресторан и перед каждым поставили по большой тарелке гречневой каши с молоком.

И началась их жизнь в Москве.

Тогда, девчонкой, она не могла понять значение многих слов, ставших потом для нее азбукой политграмоты. Теперь же, вспоминая, как бережные руки болгарских, австрийских и немецких коммунистов несли их через границы стран, одевали и согревали, она понимает конкретный смысл слов «солидарность» и «пролетарский интернационализм»…

А потом была Москва! Их распределили по разным детским домам. Свободу и еще двух девочек-болгарок привезли в Дом юношества имени Тимирязева. Трехэтажный, посреди зеленого парка, он был расположен во Всесвятском переулке. Уже при ней напротив, на той стороне Ленинградского шоссе, построили стадион «Динамо». В Доме юношества жили бывшие беспризорники – хулиганистые мальчишки и девчонки, потерявшие отцов и матерей в гражданскую войну, в голод, в тиф. Ребята не очень-то сентиментальные, быстрые на суд. Но Свободу и ее подруг детдомовцы приняли по-особому, оберегали и опекали от случайных переделок.

– Ты это на кого с кулаками лезешь? Они же из Болгарии!

И неосмотрительному бузотеру доставалось вдвойне.

В детском доме в первый же год Свободу торжественно приняли в пионеры, а потом даже послали делегатом на 1-й Всесоюзный слет пионеров. От того слета ей запомнилось море красных галстуков, сверкающие огнями залы и золотые сабли в Оружейной палате Кремля, куда их водили на экскурсию. Позже в Доме юношества она вступила в комсомол. У нее была отличная память на цифры, и она на всю жизнь запомнила номер своего комсомольского билета, книжицы с силуэтом Ленина на желтой картонной обложке, – 1518644…

Детский же дом, когда пришел срок, направил ее ученицей токаря на завод со смешным названием «Самоточка». Но завод был серьезным – выпускал шлифовальные станки.

Потом «Самоточка» послала Свободу на рабфак. Там ее приняли в Коммунистическую партию. Она завершила курс и поступила в станкостроительный институт: полюбила станки за время работы на заводе.

Связь с Болгарией была неразрывной. Девушка регулярно приходила в интерклуб, в болгарскую секцию.

Здесь ее даже избрали секретарем комсомольской организации. Она с тревогой следила за событиями, будоражившими родину, и отсюда, издалека, по-новому осмысливала историю Болгарии. Переписывалась с матерью. Очень редко. Письма шли кружными путями, через другие страны. Знала: мать мыкается в бедности. Работала уборщицей в аптеке, стала ночной санитаркой в больнице. Да и эту работу нашла лишь благодаря помощи друзей отца. Мать радовалась успехам дочери, гордилась ею, а между строчек сквозила тоска: доведется ли увидеться когда-нибудь? Могла ли Свобода знать, что встреча с матерью состоится нежданно скоро?..

Как-то Свобода пришла к болгарам коммунистам, нелегально приехавшим из-за рубежа в Советский Союз. В тот вечер среди гостей был молчаливый человек. Ее внимание привлекло прежде всего именно это: молчаливость, и скромность, и большие задумчивые глаза. Их познакомили.

– Гино Стойнов, – представился он.

Они подружились. Свобода узнала, что он – член Варненского окружкома партии, заведующий военным отделом. А теперь по заданию ЦК Болгарской компартии приехал в Советский Союз. Временно работает на строительстве метрополитена. Он очень гордился званием метростроевца: «У нас такие замечательные товарищи! Московское метро будет самым красивым в мире!»

Прошло время, и они поняли: их чувство друг к другу – любовь. Решили: поженятся после того, как она окончит институт.

И вот блестяще защищена дипломная работа. Свобода Михайловна Анчева – инженер-станкостроитель.

Гино тоже рад. Они идут по летней вечерней Москве. Едут на пароходике по новому, недавно одетому в гранит каналу. Выходят на набережную. Никого нет, только крутые склоны, густо поросшие деревьями.

– Почему ты такой молчун, Гино?

Она ждет от него тех слов, которые он должен был сказать после того, как она защитит диплом.

– У нас будет очень серьезный разговор. – Он усаживает ее рядом с собой на траву. Отсюда, со склона, видно закатное небо и далеко – уже разливающаяся огнями Москва.

– Да? – Она улавливает в его голосе суровость и сама напрягается: «Таким тоном делать предложение?»

Гино повернул ее к себе, внимательно посмотрел ей в глаза. Потом заговорил, не сводя серьезного взгляда, как бы требуя откровенности. Но начал издалека: она, Свобода, знает, что гитлеровская Германия добивается присоединения Болгарии к антикоммунистическому пакту Рим – Берлин – Токио. Фашистские правители против воли болгарского народа готовы втянуть их родину в кровавую авантюру, которую агрессоры замышляют против Советского Союза, государства рабочих и крестьян…

«Зачем эта лекция? Я и без него все прекрасно знаю и понимаю. И при чем тут я, и он, и наша жизнь?..»

Но лицо Гино было по-прежнему суровым. Он продолжал:

– Любые усилия, направленные на срыв планов Гитлера и царя Бориса, на ослабление фашистов и их вооруженных сил, – благородное дело, и оно отвечает кровным интересам болгарского и советского народов. Наш с тобой долг, Свобода, как коммунистов…

– Конечно, – согласилась она, – мы должны участвовать в этой борьбе. Я понимаю это, но ты бы мог прочесть мне лекцию о международном положении и завтра. А сегодня…

Она отвернулась. Он снова взял ее за плечи:

– Да, сегодня. Сейчас я скажу тебе то, что ты или запомнишь на всю нашу жизнь, или должна забыть сию же минуту. Я не только коммунист-подпольщик. Я – разведчик Красной Армии.

Она переводит дыхание. Чувствует на плечах потяжелевшие руки Гино.

– Судьба народа Болгарии зависит от мощи Красной Армии. На эту работу меня рекомендовал Центральный Комитет нашей партии… – Он останавливается. Но не отпускает ее: – Это еще не все… Через некоторое время мне предстоит снова вернуться на родину. Ты знаешь обстановку. Там может случиться всякое… Подумай: согласна ты быть женой разведчика?

– Согласна.

– Не торопись. У тебя есть время, чтобы подумать.

– Мне не надо времени. Я согласна.

– Не торопись… Возможно, и тебе придется поехать вместе со мной. Это смертельный риск.

Она отворачивается. По небу полыхает заря. За рекой – огни Москвы. А для нее с этого часа начинается неожиданная и очень нужная жизнь. Кому нужная?

– Я очень хотела быть инженером… Но ты знаешь, что стало с моим отцом… Я – болгарка. И если нашему народу нужно, я согласна!

С того разговора на склоне горы весь уклад ее жизни резко переменился. Новые города. Уединенные квартиры. Строгие инструкторы… Заниматься приходилось много. Изучали радиотехнику. Заучивали на память принципиальные и монтажные схемы передатчиков, тренировались в сборке и налаживании радиоаппаратуры. Учились мастерству операторов, непрерывной двусторонней радиосвязи на дальние расстояния, шифровке текста. Свободе помогали техническая жилка, институтские знания. Иногда с грустью думала: «Понадобится ли когда-нибудь инженерный диплом, которого так добивалась?» Заставляла себя отгонять эти мысли. И действительно, они улетучивались, стоило представить себе: «Что бы сказал отец, узнав… И еще: в Софии мама, возможно, они скоро увидятся…»

Уже во время специальной учебы она распростилась со своим именем: из Свободы стала Милкой Петровой Владимировой, женой Петра Владимирова Мирчева. Гино сразу же освоился с новым своим именем и, даже разбуди его ночью, отзывался только на Петра. А она привыкала трудно, хотя новое имя ей понравилось…

И вот уже подготовка завершена. Задание: оборудовать в фашистской Болгарии радиостанцию и регулярно передавать сведения о подготовке к войне флота, войск и авиации. И особенно тщательно следить за характером и степенью проникновения в Болгарию гитлеровской Германии. Связь с Центром они должны открыть 15 февраля 1941 года. Радиообмен будет проходить в условленные числа дважды в месяц, а в случае войны – ежедневно.

Милка вглядывалась в далекую серую ленту, неровно бугрившуюся над морем. Болгария… Сердце сжималось. Вот она и возвращается на родину… Тайно уезжала, тайно возвращается. Двенадцать с половиной лет прошло с того дня, как мать провожала ее на пароход, державший путь в Вену. Тогда она плыла на пароходе впервые в жизни. Сейчас – второй раз. Она уезжала маленькой несмышленой девчонкой, а возвращается солдатом, коммунистом, членом того же боевого содружества, к которому принадлежал ее отец…

Берег родины!..

Под ногами похрустывает песок, ракушки. Цепляются пучки сухих водорослей. По тропинке они поднимаются на обрывистый берег.

За их спиной на десятки километров расстилалась равнинная Южная Добруджа, а дальше – города, порты и военно-воздушные базы. И с этого часа, с ночи 28 ноября 1940 года, начиналось выполнение их операции.

4

Время течет медленно. Луна за окном поднялась уже высоко, свет ее ушел из комнаты. Только голубым серебристым бруском мерцает подоконник. Зимняя ночь длинна. Но и эта ночь, полная тревоги и ожидания, должна же кончиться! Первый же луч за окном будет означать, что опасность миновала…

Она вспомнила, как беспомощно испугалась, в первый раз вдруг увидев полицейского. Разведчица, человек с высшим образованием, казалось бы, такая хладнокровная и сдержанная. В характеристиках, которые писали ей в разведшколах, с листа на лист переходили слова: «смелая», «настойчивая», «спокойная». А тут утром, после высадки на берег Южной Добруджи, на автобусной остановке, увидев подошедшего к ним полицейского, обмерла. Похолодела от нелепой мысли: «Узнает по глазам, кто мы такие!» Гино, уловив дрожь ее руки, тихо сказал:

– Спокойно!

Но она долго не могла отделаться от испуга. Впрочем, не только страх заставил сжаться ее сердце – образ полицейского, увиденного наяву, означал, что она вернулась в старый, казалось, уже вычеркнутый из ее жизни мир. Что ж, она добровольно решила вернуться…

Тогда страхи ее были напрасными: они благополучно добрались до города Добрич. Сняли небольшую квартиру.

Осматривались…

Каким бы опытным ни был разведчик, но один он немногое может сделать. Нужны связи, нужны помощники. Готовясь к операции, Гино заочно наметил себе в помощники Михаила. С Михаилом он познакомился еще в 1929 году, когда плавал кочегаром на пароходе «Бургас», на линии Варна – Стамбул. Уже в ту пору Гино был комсомольцем-активистом, создал среди матросов коммунистическую группу. На пароходе он познакомился с молоденьким белобрысым курсантом технического училища, проходившим стажировку, Михаилом, понравившимся ему ясной головой, восторженной революционностью. Знакомство их было недолгим: Гино пришлось бежать с «Бургаса», иначе предстать бы ему перед военным судом. Но и потом, бывая в Болгарии, он не упускал Михаила из поля зрения. Знал, что тот стал офицером технической службы военно-воздушных сил, быстро поднимался по служебной лестнице. Уже имеет чин капитана. Но взглядов своих не переменил.

Гино дал Милке адрес Михаила, описав его внешность.

– Спросишь только одно: хочет ли он встретиться со мной?

Михаил согласился без колебаний. Старые друзья встретились, обо всем договорились. Михаил служил на пловдивском военном аэродроме «Граф Игнатиев», имел много знакомых среди офицерского корпуса. Чувствовал приближение войны, ненавидел фашистов. Согласился собирать сведения о контактах болгарских ВВС с «Люфтваффе» третьего рейха.

При очередном свидании капитан передал им детали для передатчика. Собрали его сами.

Вторым человеком, на кого рассчитывал Гино, была Зара Стойкова, жена его родного брата Стойко. Они жили в Варне. Брат, столяр по профессии, не очень-то интересовался политикой. А Зара была коммунисткой-подпольщицей. Не страшась преследований, фашистского террора, она организовывала среди рабочих варненских заводов марксистские кружки, распространяла листовки, хранила партийные документы. Но что стало с нею за те пять лет, как Гино покинул Болгарию?

И к Заре он послал Милку. Она приехала в Варну, быстро нашла домик, грубо сложенный из кирпича, у канала со сточными водами, на улице Мадара, 5.

Представилась:

– Я жена Гино.

Зара, черноволосая сухощавая женщина с крепкой мужской фигурой, внимательно оглядела ее. Сдержанно поинтересовалась, где Гино, как он себя чувствует.

– Его здесь нет… Жив-здоров. А как вы живете?

Они сидели друг перед другом и перебрасывались малозначительными фразами: понимай, как пожелаешь, И Милка поняла. Стала прощаться.

– Передайте Гино, – сказала Зара, – все в порядке.

Милка вернулась в Добрич. Рассказала о своих впечатлениях: Зара ей понравилась – выдержанная, чувствуется опытный конспиратор и умница. Да и на Стойко, брата мужа, можно положиться. К тому же он работает теперь строймастером на аэродроме «Чайка», важном для них объекте.

– Хорошо, – подумав, согласился Гино. – Через пару дней опять съездишь в Варну и привезешь Зару сюда.

Зара обрадовалась, снова увидев деверя – старого боевого друга. Гино в общих чертах рассказал о цели своего приезда, прямо спросил:

– Будешь работать с нами?

– Конечно.

– В случае войны, а она приближается с каждым днем, Варна станет важным военно-морским портом.

– Да, дело идет к этому, – согласилась Зара. – В районе порта строятся казармы и пакгаузы, ремонтные мастерские для торпедных катеров.

– Вот ты и приступаешь к выполнению обязанностей, – улыбнулся он. – Но я хочу, чтобы ты не только собирала сведения. Мне нужна в Варне группа надежных людей. Эта группа будет самостоятельно передавать по радио донесения в Центр. Согласна быть ее руководителем?

– Я? Смогу?

– Думаю, сможешь. Станцию мы оборудуем. Милка обучит тебя работе на рации.

– Я буду стараться.

– Знаю. Но самое трудное: ты должна полностью выключиться из работы местной партийной организации. Ни листовок, ни даже встреч с товарищами.

Зара задумалась. Покачала головой:

– Это невозможно. Товарищи решат, что я струсила.

– Так нужно, Зара. Это не моя прихоть… Новая твоя работа будет очень важна и партии, и народу.

Зара уехала растревоженная, с тяжестью на душе. Договорились, что встретятся через две недели.

Наступило 15 февраля 1941 года. Зашифрованы первые радиограммы: просьба разрешить оборудовать вторую станцию в Варне и назначить ее руководителем Зару Стойкову; сведения, собранные Михаилом и ими самими о политическом положении в стране, о дислокации частей, о военно-воздушных силах. Для первого сеанса достаточно.

В полночь в погруженной во тьму комнате Гино садится за передатчик. Светится шкала «Телефункена». Кружок под лампой падает на листки шифровок. Милка наблюдает за мужем: «Ну же, ну!..»

Гино спокоен. Неторопливо, даже как бы с ленцой, настраивает приемник. Одной рукой прижимает наушник. «Ага, встрепенулся! Значит, поймал станцию Центра». Рука легла на ключ.

«ВСК… ВСК… ВСК!..»

Он уверенно и быстро передает тексты радиограмм, слушает, записывает шифровку из Центра. Молча подзывает Милку, передает ей наушник.

«МЛС… МЛС… МЛС…»

Группы цифр точками и тире азбуки Морзе. И в конце открытым текстом:

«Желаем успеха!»

Маска спокойствия спадает с Гино. Он обнимает Милку, подхватывает на руки, кружит по комнате, опрокидывая стулья.

Потом они расшифровывают радиограмму из Центра. Штаб уточняет задание, предупреждает: особое внимание – на проникновение в Болгарию германского влияния.

Предупреждение Центра оказалось своевременным. Фашистская Германия усиливала давление на Болгарию, стремясь неразрывно привязать ее к агрессивному блоку. Еще в октябре 1940 года она официально предложила царю Борису подписать Берлинский пакт держав оси. Царь согласился. Но он опасался, что вступление в германо-итало-японский блок вызовет волнения в стране. Об этом он прямо сказал Гитлеру во время их встречи на вилле фюрера в Берхтесгадене. Они договорились, что присоединение Болгарии к пакту будет сопровождаться вступлением в страну германских войск. В конце января 1941 года реакционно-фашистское правительство Болгарин одобрило эти переговоры и официально пригласило германские войска. 1 марта 1941 года в Вене был подписан протокол о присоединении Болгарии к агрессивному пакту – и в тот же день немецкие дивизии хлынули через границы Болгарии.

Во время второго радиосеанса Гино уже передавал: