Текст книги "Выхожу на связь (Очерки о разведчиках)"

Автор книги: М. Фортус

Соавторы: В. Понизовский,Ю. Заюнчковский,В. Булычева,В. Миронов,В. Кудрявцев,В. Томин,И. Колос,В. Петров,О. Громов,С. Голяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Мы возвращались с побережья в Софию. По дороге заехали в Пловдив, вышли у дома 30-а на углу улицы Бунтовнишка. Отсюда Милка и Гино вели последнюю передачу. Отсюда Милка провожала мужа на вокзал и здесь провела страшную ночь, ожидая ареста. Все так: и широкое трехстворчатое окно на улицу, и низкий потолок, и печь, в которой прятали передатчик… Только квартира отремонтирована заново и живут в ней другие люди. С удивлением смотрели они на нас, нежданно напросившихся в гости и пристально разглядывающих окно, печь, ступеньки в прихожей… За окном уже не окраина. Пловдив раздвинул плечи: дома, дома… В душе мы кляли себя за то, что вновь обрушили на Свободу Михайловну переживания. Но, может быть, и нужно возвращаться к прошлому, чтобы ценить настоящее…

В дороге Свобода Михайловна рассказывала: сразу же после возвращения в Софию горком партии направил ее переводчицей в одну из частей Красной Армии, вступивших в столицу Болгарии. Переводчицей она была до 1 ноября 1944 года. А затем пошла работать на завод инженером: она же имела диплом Московского станкостроительного института. Так с той поры и работает. Ныне – в министерстве путей сообщения начальником отдела железнодорожной промышленности. А дома у нее стоит на тумбочке такой же радиоприемник «Телефункен», как и тот, с помощью которого она и Гино передавали донесения в Центр…

У Свободы Михайловны небольшая, но дружная, хорошая семья. Муж трудится на том же заводе, куда она пришла инженером после освобождения. Двое детей школьников: семнадцатилетняя Людмила и четырнадцатилетний Петр. Да, жизнь залечивает раны. И те, кто пал, пали во имя жизни…

Перед встречей с нашей героиней мы разыскали в советских архивах документы о Милке – Свободе Михайловне Анчевой. Вот один из них: «Тов. Анчева на протяжении всей войны находится в тылу противника, выполняя задания особой государственной важности. Своей честной и безупречной работой, сопряженной повседневно с исключительным риском, тов. Анчева, своевременно и регулярно информируя командование по интересующим вопросам, активно помогает разгрому немецко-фашистских захватчиков…»

Свобода Михайловна за выполнение задания особой важности, стойкость и мужество, проявленные во время ареста и суда, была награждена болгарским и советским орденами. Принимая награды, Свобода Михайловна сказала:

– Несмотря на то что этой работе я посвятила свои лучшие годы и потеряла на ней мужа, я горжусь, что поставленная передо мной задача считается выполненной.

Нужно ли что-нибудь добавлять к этим словам?..

М. Фортус О. Громов ГАБОР СООБЩАЕТ…

Введение в историю

Перед нами – папка в мягкой зеленой обложке, заметно выцветшей от времени. На лицевой стороне обложки – крупная надпись, выведенная от руки фиолетовыми чернилами:

РАЗВЕДГРУППА «БАЛАТОН».

Открываем первую страницу. Две фотографии. С одного снимка на нас смотрит мужчина лет тридцати, с гладко зачесанными назад темными волосами, в очках, сквозь которые видны серьезные и даже как будто слегка настороженные глаза. На нем офицерский мундир хортистской венгерской армии с тоненькими жгутами погон; в петлицах воротника – по две звездочки, что означает – на снимке запечатлен старший лейтенант. Под фото – подпись: «Командир группы Габор».

Ниже – вторая фотография. Это радист Рудольф. На нем форма рядового солдата; од заметно моложе. Открытое, чуть наивное лицо, прямой нос, широкий лоб, глубоко посаженные глаза. Густые, слегка волнистые волосы…

Мы перелистываем страницы: биографии разведчиков, их «легенды», досконально, со всеми подробностями, воссоздающие их «новое лицо», а вот и «приказ разведчику Красной Армии Габору», предписывающий ему вместе с радистом 30 марта 1945 года в 21 час 30 минут приземлиться с парашютом в районе Ленти. Группе вменялось в задачу: информировать о планах немецко-венгерского командования, о перевозках войск, техники и воинских грузов противника по железным дорогам через город Надьканижа; выявлять наличие, нумерацию, численность, вооружение войсковых частей, время их прибытия и убытия, направление движения, наличие штабов и их принадлежность.

В деле собраны и аккуратно подшиты все документы, относящиеся к подготовке, заброске во вражеский тыл и деятельности разведывательной группы «Балатон». Мы читаем донесения разведчиков, их отчет о проделанной работе, и перед нашим мысленным взором оживают волнующие события незабываемой весны 1945 года.

Дорога на Кечкемет

Весна 1945 года. Неповторимая весна конца войны, она в Венгрии как-то особенно захлестывала, пьянила, дурманила радостью близкой победы… А разве можно забыть венгерские дороги тех дней! На запад катилась лавина советских танков, автомашин, артиллерийских тягачей, кавалерии, а навстречу бесконечным потоком тянулись пестрые колонны бредущих на восток людей. Изможденные и больные, оборванные и разутые, почерневшие от многолетней тоски и унижений, от голода и грязи. Люди разных национальностей, говорящие на разных языках, но научившиеся уже понимать друг друга, они шли домой или туда, где раньше был их дом. Шли пешком или ехали на телегах и арбах, на каких-то клячах или мулах, шли и ехали, прижимаясь к обочинам дорог, с растерянной улыбкой на лицах и робким огоньком радости и счастья в глазах, счастья только что обретенной свободы. А над ними весело светило апрельское солнце…

Да, так будет в апреле, а в феврале 1945 года на территории Венгрии еще идут ожесточенные бои, еще злобно огрызаются контратаками немецко-фашистская армия и верные ей хортистские части.

После того как 13 февраля советские войска завершили разгром будапештской группировки противника и полностью освободили Будапешт, боевые действия все больше и больше переносятся в западные и северо-западные районы страны. А в восточных и центральных областях постепенно нормализуется жизнь, уже готовятся к весенним полевым работам крестьяне, которые в этом году впервые в своей жизни будут работать на себя, а не на помещиков. В городах возобновляют работу предприятия и учреждения, открываются магазины и маленькие кафе-эспрессо, начинают демонстрировать фильмы кинотеатры, регулярно выходят газеты, и горластые киоскеры бойко рекламируют их. На дорогах освобожденной части страны шумно и оживленно: гудят моторы танков и тягачей, сигналят автомашины, скрипят крестьянские повозки, громко переговариваются солдаты, водители машин, их случайные попутчики.

Зима в этом году выдалась в Венгрии затяжная, с обильными снегопадами, устлавшими дороги плотным снежным настом. В ясные дни, когда яркие солнечные лучи заливали все вокруг, снег бурел и таял и над образовавшимися проталинами, дрожа, клубился пар. Но к вечеру лужи затягивало ледком, и к утру наст снова уже был скован, как панцирем, и готов был принять на свою грудь новые вереницы машин…

В один из последних дней февраля из небольшого городка Кишкунфеледьхаза, лежащего на шоссе Сегед – Будапешт, выехал желто-серый «рено» и быстро покатил в направлении на Кечкемет. За рулем сидел молодой паренек с обветренным лицом, на котором весело поблескивали озорные карие глаза. Из-под сдвинутой на затылок шапки-ушанки, открывавшей чистый крутой лоб, выбивался русый чубчик. Павлуша – так звали водителя – обычно любил поговорить во время поездки, причем это нисколько не мешало ему уверенно и внимательно вести машину. Но на этот раз он чувствовал, что ни его непосредственная начальница – майор советской разведки, – сидевшая, как всегда, рядом с ним, ни их пассажир, венгерский офицер с сосредоточенным и, как показалось Павлуше, пасмурным лицом, уютно устроившийся сзади и погруженный в свои думы, не расположены были поддерживать разговор. Поэтому и он молча крутил баранку, тихо насвистывая что-то сквозь зубы.

– Поля и поля кругом, – прервала молчание женщина-майор (будем называть ее просто Марией). – Богатые, наверно, тут земли. Наконец-то они будут принадлежать своим исконным хозяевам.

– Да, да, – машинально отозвался венгерский офицер, все еще находясь, видно, во власти своих мыслей. – Что вы говорите? Ах да – хорошие земли… Вы правы, фрау майорин. Впрочем, в основном этот край славится скотоводством, в частности коневодством, и садоводством. Обширные степи Шольтской долины стали родиной наших породистых скакунов, известных во многих странах мира… А вот центр этого края, город Кечкемет, вы, наверно, знаете, фрау майорин, знаменит своими фруктовыми консервами и абрикосовой водкой.

– Как же, слышала, «барацк-палинка». Слышала, и не раз… Но, к счастью, лично пока не знакома с нею, – пошутила Мария.

– А мне приходилось тут в свое время вести торговые операции. Так что я эти места хорошо знаю… Мы едем в Кечкемет? – после короткой паузы спросил офицер.

– Да, – ответила женщина. – В Кечкемете я познакомлю вас, Габор, с вашим будущим напарником, радистом. Вы пройдете вместе небольшую подготовку, и начнем операцию, – многозначительно закончила она.

Эти слова окончательно вернули офицера, Габора Деметера, к действительности. Да, они едут из Кишкунфеледьхазского лагеря для военнопленных, где он после добровольного перехода на сторону Красной Армии находился несколько недель. Именно в этом лагере он в одной из бесед с фрау Марией, как представилась ему эта женщина с майорскими погонами, изъявил согласие активно помогать советским войскам в разгроме ненавистной ему гитлеровской Германии. Активно помогать – это значит стать разведчиком Красной Армии и, проникнув в тыл врага, сообщать о нем сведения, необходимые советскому военному командованию…

И снова, цепляясь одна за другую, стали наползать мысли о прошлом, о настоящем, о будущем…

Вот перед мысленным взором Габора, как на экране, предстала картина церемонии посвящения в офицеры. 20 августа 1932 года – праздник, день святого Иштвана. Жаркий солнечный день. На плацу просторного двора академии Людовика[3]3
  Академия Людовика – военно-учебное заведение в хортистской Венгрии, готовившее средний офицерский состав.


[Закрыть] в строю застыли молодые лейтенанты. На всех новенькое, с иголочки, офицерское обмундирование. На Габоре мундир сидит, как на манекене, – ведь недаром отец пошил ему форму у лучшего будапештского портного Ласло Конкоя… Церемония окончена. Всей семьей они едут на остров Маргит, где в тенистом уголке летнего ресторана Гостиницы «Гранд-отель» их уже ожидал изысканный обед… «Как давно это было! – думает Габор. – И как все тогда казалось веселым, праздничным…» Жизнь и служба представлялись ему в радужном свете. Впрочем, служба действительно складывалась у него удачно: прошло всего три года после окончания академии, а ему уже был присвоен очередной чин – старшего лейтенанта. Он служил тогда офицером штаба 1-й моторизованной бригады, стоявшей в Хаймашкере. Ни суровая чопорность красных кирпичных строений Хаймашкерского замка с его средневековыми башнями, ни промозглая погода ноябрьского дня не смогли омрачить его радостного настроения. Ох уж и кутеж закатили они в офицерской ресторации по этому поводу!

А вскоре пришла и любовь. Габор познакомился с очаровательной девушкой Илонкой. Она была, правда, балериной и происходила из еврейской семьи, а это уже тогда считалось непреодолимым препятствием для офицера, пожелавшего вступить в брак с еврейкой. Габор познакомил девушку с родителями, которым она понравилась. Все, казалось, предвещало радость и счастье…

Но небо редко бывает долго безоблачным. За яркими солнечными днями наступает обычно сумрачное ненастье. Так произошло и с Габором Деметером. Стоило ему заикнуться в полку о своем намерении жениться на Илонке, как его сослуживцы-офицеры, которых он до сих пор считал своими хорошими приятелями, вдруг, точно по команде, отвернулись от него. Габор вспомнил, как он чуть не избил своего ближайшего друга лейтенанта Аттилу Тарноки. Хорошо еще, что товарищи помешали, а то и до дуэли могло дойти дело. Тарноки в офицерском казино после нескольких бокалов бадачоньского вина развязно сказал: «Слушай, Габи, и чего ради ты хочешь тащить свою черноокую деву к алтарю? Уж если она тебе так приглянулась, получи от нее то, что тебе нужно, не даря ей обручального кольца. Не будь идиотом!» Габор отшвырнул от себя стул и в ярости ринулся на Аттилу, но несколько пар рук удержало его.

Однако самым тяжелым, пожалуй, был разговор с командиром их бригады. Полковник, член ордена витязей[4]4
  Орден витязей – реакционная монархическая организация, созданная в Венгрии после первой мировой войны для культивирования идей реваншизма.


[Закрыть], прямо и недвусмысленно заявил Габору: «Мне в бригаде не нужны офицеры, вступающие в брак с девицами сомнительного происхождения. – И, словно смакуя, еще раз повторил: – Да-с, сомнительного происхождения…»

Так Габор оказался перед необходимостью выбора: или жениться на любимой девушке и оставить службу, отказаться от военной карьеры, которая как будто начала уже хорошо складываться для него, или же отказаться от Илонки, проявив малодушие и показав свою непорядочность, но зато снискать полное одобрение всех господ офицеров и снова вернуть к себе расположение командира бригады. Габор выбрал первое и, приняв это решение, сам подал прошение об отставке. Это случилось 1 августа 1938 года.

Деметер невольно улыбнулся при воспоминании о том, что, наверное, больше других сожалела об этом его сестренка Жофи, которая была в восхищении от офицерской формы и бравой выправки своего брата (недаром она и замуж потом вышла за военного летчика).

С помощью отца Габор Деметер устроился на работу агентом в транспортную контору, а позднее, уже в 1940 году, отец выделил ему небольшую сумму денег из своих скромных сбережений и помог открыть собственное автотранспортное бюро в Будапеште. Почувствовав под ногами прочную почву, Габор решил, что теперь он уже может жениться на Илонке. Они обвенчались. Все шло хорошо, он прилично зарабатывал, и в доме у них, казалось, прочно и навсегда поселилось счастье. Во всяком случае, так думали они с Илонкой…

Но вот в июне 1941 года гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Началась война, в которую по милости послушного Гитлеру правительства Хорти оказалась втянутой и Венгрия. На первых порах война не очень больно ударила по стране. Но в начале 1942 года Гитлер потребовал, чтобы Хорти послал в Россию целую армию, и она была послана – двухсоттысячная 2-я армия под командованием генерал-полковника Густава Яни. А зимой 1942/43 года армия была наголову разбита на Дону. За что, во имя каких идеалов, ради чьих интересов погибли в снегах или попали в плен тысячи и тысячи венгерских солдат?! Этот вопрос волновал, разумеется, не одного только Габора, над ним мучительно раздумывали многие честные венгры. Но Габор все больше и больше приходил к мысли, что война, коварно начатая Германией против Советского Союза, – бесчестная, преступная война и она будет проиграна гитлеровцами, а значит – и Венгрией…

Возглавляя транспортное бюро, занимавшееся перевозками грузов, Габор имел возможность воочию убедиться, как грабила Венгрию фашистская Германия. Уголь, нефть, сырье, заводская продукция, зерно, битая птица, скот сплошным потоком шли в Германию, хотя сама Венгрия все больше и больше испытывала недостаток в сырье, зерне, в продовольственных товарах.

Деметер настолько погрузился в воспоминания, что даже не услышал, как водитель громко произнес:

– Кечкемет!

– Да, вот уже и Кечкемет, – повторила Мария специально для Габора. Тот встрепенулся и огляделся. Действительно, они уже въезжали в Кечкемет. На фоне прозрачно-чистого голубого неба отчетливо выделялись островерхие шпили церквей и ажурный силуэт возвышающегося над другими домами здания городской ратуши.

Освещенный лучами полуденного солнца, ослепительно ярко отражавшегося от снежных сугробов, от покрытых толстым слоем инея ветвей деревьев, от не успевших еще растаять снежных полос на крышах, город казался каким-то сказочно-праздничным. Однако стоило повнимательнее осмотреться вокруг, как взгляд быстро замечал то здесь, то там наглухо закрытые оконные ставни или мрачные и неприветливые прямоугольники окон, за стеклами которых угадывались спущенные жалюзи. Двери кое-где были даже заколочены снаружи досками, Другие же, наоборот, зияли пустыми проемами, и ветер гулял по лестничным клеткам, подхватывая скомканные бумаги и какое-то тряпье. Видно, хозяева в поспешном бегстве не успели запереть свои дома. Но заметны были и более зримые следы войны: отбитые снарядом углы домов, прошитые пулями стены и афишные тумбы, провалившиеся крыши… Да, суровое дыхание военной действительности словно погасило яркие краски солнечного дня, и он уже не казался таким радостным.

Взаимное знакомство

– Сейчас свернем с главной улицы в улицу Йожефа Катоны, а там первая маленькая улочка влево – наша, – проговорила Мария, обращаясь к Габору. – Там нас уже ждут. Ваша хозяйка Жужа очень приятная женщина, искусная вышивальщица и белошвейка, но главное – абсолютно надежный человек.

– Да, пожалуй, это самое главное, – отозвался Габор. – И она… все о нас знает? Обо мне и моем будущем радисте? – опасливо спросил он после небольшой паузы.

– Знает только, что вы настоящие венгерские патриоты и что ей нужно будет заботиться о вас, – с улыбкой ответила Мария. – Ну вот мы и приехали.

Машина остановилась у небольшого аккуратного домика под красной черепичной крышей. Перед домом был разбит палисадник; сейчас он утопал в снегу, покрывавшем газон, дорожки, лавочку, кустарник и деревья. Снег на ветках искрился и слепил глаза.

Габор, входя вслед за майором в калитку, невольно зажмурил глаза и восхищенно воскликнул:

– До чего же тут красиво!

– Весьма рада, что вам здесь нравится. Ведь как– никак, а вы теперь будете жить и работать в этом домике.

– Мы здесь будем жить? Одни, без охраны? – удивленно воскликнул Деметер.

– Конечно, без охраны! А зачем она вам? Ведь вы теперь свободные граждане, и вам надо привыкать к этому новому своему качеству. Правда, в город без особой нужды я вам пока по рекомендую выходить. Отдыхайте, читайте газеты и журналы – я тут вам приготовила последние венгерские и немецкие. Знакомьтесь с обстановкой в стране и на фронтах. Конечно, из газет вы получите не очень-то достоверную картину, мягко говоря. Но если вы сумеете читать и между строчек, то кое-какие правильные выводы об общем положении сможете сделать. А сейчас не будем терять времени. Пойдемте, я представлю вас вашему радисту и хозяйке дома, – закончила Мария.

Когда они вошли в просторную светлую комнату, служившую, очевидно, гостиной, с кресла у окна поднялась и поспешно пошла им навстречу полная черноволосая женщина лет сорока – сорока пяти в темном платье, поверх которого был надет белоснежный накрахмаленный передник.

– Добрый день, с благополучным прибытием и хорошей погодой, – проговорила она по-немецки и приветливо улыбнулась.

– Спасибо, Жужа, – ответила Мария. – Прошу вас познакомиться с вашим новым квартирантом, господином старшим лейтенантом Габором.

Жужа изобразила какое-то подобие книксена и тут же подала Габору руку.

Деметер слегка пожал протянутую руку и учтиво склонил голову; он не знал, как себя держать: должен ли он сказать традиционное «kezet csokolom»[5]5
  Целую руку (венг.).


[Закрыть], что в данной ситуации означало бы, что он, венгерский офицер, считает эту женщину человеком, равным себе по положению. Или же, ограничившись каким-нибудь фамильярным приветствием, вроде «sZervusz, komaasszonyotn!»[6]6
  Привет, кума! (венг.).


[Закрыть], сразу указать на дистанцию, их разделяющую. «Впрочем, о каких дистанциях я тут рассуждаю? – с иронией подумал Габор. – Это в моем-то положении!..» Поскольку, однако, отделаться молчаливым кивком головы ему показалось неприличным, он громко произнес:

– Добрый день. Погода действительно отличная.

В этот момент из глубины комнаты подошел молодой человек в военной форме; зеленые петлички без всяких звездочек свидетельствовали о том, что он рядовой и пехотинец. Вытянувшись в струнку перед Габором, он щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог с короткими голенищами и, вытянув руки по швам, отчеканил по-венгерски:

– Честь имею доложить. Иштван Жарнаи, солдат взвода телефонной связи первого батальона десятого пехотного полка.

Габор внимательно вглядывался в лицо человека, с которым ему предстояло работать, которому он должен будет доверять, как самому себе. Первое впечатление было благоприятным: открытый высокий лоб, мягкая полуулыбка на чуть припухлых юношеских губах и твердый спокойный взгляд глубоко посаженных серых глаз.

– Szervusz, bajtars![7]7
  Здорово, приятель! (венг.).


[Закрыть] – весело проговорил Габор и решительно протянул Иштвану руку. Они обменялись крепким рукопожатием, после чего Габор дружески похлопал своего будущего напарника по плечу. – Я думаю, пока мы здесь, нам незачем соблюдать субординацию и щелкать каблуками. А? – Видя, что Иштван смущенно улыбается, не зная, наверное, что ответить, как отнестись к его предложению, Габор перевел на немецкий язык свое предложение и спросил, что думает по этому поводу фрау майорин.

– Мне кажется, что Иштвану не следует отвыкать от внешних проявлений субординационных отношений между вами. Так принято в той армии, в мундирах которой вы скоро будете действовать, находясь в гуще ее… Так стоит ли вам сейчас перестраиваться на другие взаимоотношения – я говорю, разумеется, только о внешних проявлениях их, – зная, что в недалеком будущем строгое и неукоснительное их соблюдение явится для вас как раз надежным щитом? Я думаю, не стоит.

Габор и Иштван тотчас же согласились с доводами Марии. Видно было, что такое решение особенно по душе Иштвану, которому трудно было бы быстро перейти с «господином офицером» на дружескую ногу.

По просьбе Марии Жужа повела Деметера в его комнату, а заодно познакомила с расположением подсобных помещений в доме.

– Не угодно ли будет принять ванну с дороги?

«Ванна! Как давно это было! Кафельные стены, белоснежная ванна, горячая вода, теплый ласковый душ…» Разумеется, он не мог отказаться от такого заманчивого предложения. А Жужа вернулась в гостиную и стала накрывать на стол.

За столом было шумно и весело. Габор, чисто выбритый и помолодевший, непринужденно шутил, ловко оперируя двумя языками – венгерским и немецким. Но гвоздем программы оказался шофер Павлуша, который своей совершенно немыслимой смесью русско-украинского и немецко-венгерского языков буквально покорил всех.

Были, разумеется, провозглашены тосты – хозяйка поставила на стол бутылку выдержанного красного вина, знаменитой «Бычьей крови». Выпили за новые победы Красной Армии, за ее славную годовщину, которая как раз пришлась на этот день, за близких и друзей. Последний тост провозгласила Мария:

– Выпьем, друзья, за успешное выполнение предстоящего задания!

После обеда Габор, Иштван и Мария перешли за маленький столик, и Жужа принесла в маленьких чашечках дымящийся черный кофе.

– О, дупла![8]8
  Дупла – крепкий, двойной крепости, черный кофе.


[Закрыть] – воскликнул Габор, сделав небольшой глоток. Он прекрасно понимал, что в те трудные военные дни дупла настоящего черного кофе было большой роскошью. Этот лишний знак внимания к их венгерским вкусам и обычаям, знак заботы о них заметно растрогал Габора и Иштвана.

– А теперь, я думаю, будет неплохо, если Иштван расскажет кое-что о себе, о своей службе и обстоятельствах своего перехода на сторону Красной Армии, – сказала Мария. – Мне-то все это известно, а вот Габору, наверно, интересно будет послушать.

– Что ж, охотно расскажу свою короткую и малопримечательную биографию, – с готовностью согласился Жарнаи. Родился в 1921 году в селе Тисапюшпек, Сольнокской области, в семье полубатрака-полурабочего. Учился в сельской школе, потом в Будапеште, но получить законченное среднее образование не сумел – средств не было; пришлось пойти работать. На работу устроился в железнодорожное депо станции Сольнок… Впрочем, вскоре началась война с русскими и – «пожалуйте бриться»: призвали в армию.

Иштван рассказал дальше, что сначала он служил в Сольноке, во взводе телефонной связи, потом прошел специальный курс и получил профессию военного радиста и линейного телефониста.

В марте 1944 года его направили на фронт; вот тогда– то он узнал, почем фунт солдатского лиха. Началась тревожная и опасная жизнь солдата-радиста артиллерийского дивизиона полка. Жарнаи участвовал в боях под Керешмезё в Трансильвании. Оттуда их полк был переброшен на Карпаты; в апреле того же 1944 года их часть сражалась на перевале Торонья, а оттуда была передислоцирована под Станислав и Каламею. После нескольких дней кровопролитных и тяжелых боев, в которых венгры понесли огромные – потери, полк был отведен на отдых и расположен в 10 километрах от передовой.

Но отдых оказался слишком коротким; людей на фронте не хватало, и полк был снова брошен в бой. Весь апрель, май и первую половину июня опять пришлось вести беспрерывные бои, особенно под населенным пунктом Делабец. Кому-кому, а ему – линейному телефонисту на командном пункте полкового артдивизиона – было доподлинно известно, что, несмотря на все просьбы венгерских пехотных офицеров поддержать их в бою артиллерией, командир артиллерийско-минометного дивизиона, немецкий капитан, решительно отказывал в этом, высокомерно заявляя, что ему, мол, лучше знать, когда и куда следует направлять артогонь, что-де надо беречь снаряды и мины. А полк, принявший на себя весь натиск русских, нес все большие и большие потери.

Иштван замолчал, как бы заново переживая все виденное и испытанное в те трудные дни на фронте.

– Особенно тяжелым и кровопролитным был бой 19 июня, – продолжал он свой рассказ. – Всем было ясно, что остаткам нашего полка уже не сдержать противника и что он нас окружает. И снова на все просьбы пехотных командиров поддержать нас артогнем гитлеровцы отвечали категорическим отказом. А в это время русская артиллерия открыла огонь по Делабецу, отсекая город от защищавших его частей. Я сидел у полевого телефона и думал: «Зачем я торчу здесь? Чтобы выслушивать просьбы, которые все равно не будут удовлетворяться, чтобы быть свидетелем того, какие бессмысленные и огромные потери несет полк, а немцы нас и за людей не считают? Советские части подошли совсем близко. Многие из наших солдат чуть ли не вслух стали высказывать свои затаенные мысли, да я и сам думал, что нам нечего больше ждать, что давно уже надо было решиться перейти к русским. А более благоприятный момент вряд ли еще представится. Так что нечего медлить, надо тотчас же уходить и сдаваться в плен…»

Так в сердце молодого рабочего в солдатском мундире зрели те семена, что были заложены еще в Сольнокском депо его старшими товарищами по работе. Они не раз говорили и вспоминали добрым словом своих далеких братьев по классу в Советском Союзе. «Разве советские люди начали эту губительную войну? – рассуждали они. – Нет, русские рабочие никогда ничего плохого не сделали венграм, наоборот, они всегда нас поддерживали. А как они были благодарны тем нашим, которые помогли им в боях против контрреволюции и интервентов в годы гражданской войны на советской земле! Так зачем нужна нам, венгерским пролетариям, эта кровавая бойня?!» – Так думали и говорили многие товарищи Иштвана по работе в депо.

– А если это так, то почему я должен убивать русских? Почему я должен драться с ними за швабов, которые хладнокровно посылают на верную смерть моих товарищей? Что хорошего принес нашей стране германский фашизм? И что нам – рабочим и крестьянам – несет наш фашизм, нилашизм, верный прислужник гитлеровцев? Кровь и кровь! Так зачем мне гибнуть в этой войне? Не лучше ли перейти на сторону русских?..

И вот ночью, – продолжал Иштван, – я вышел из блиндажа, чтобы устранить разрыв телефонной линии, а потом плюнул на все и, вместо того чтобы искать место разрыва и исправлять связь, я ушел. Это было в ночь на 20 июня. Пройдя несколько сот метров, возможно с километр, я вдруг увидел в стороне темные силуэты людей, осторожно пробиравшихся в нашу сторону. Это были русские разведчики. Я тихонько окликнул их, они остановились и дали мне подойти с поднятыми вверх руками. Потом они меня подробно расспросили обо всем, что делается у нас на позициях, где находятся огневые точки, в каких местах выставлено боевое охранение. Среди, них был парень, хорошо говоривший по-венгерски. Затем меня отвели на сборный пункт, где я увидел очень многих других венгерских солдат. Некоторые из наших высказывали опасения, что нас на другой день расстреляют – ведь этим всех стращали немцы. Но я был уверен, что это враки. Зачем русским нас убивать, если мы уже против них не воюем? Кроме того, ведь многие из нас добровольно ушли с фронта. Конечно, никто и не собирался нас расстреливать. В лагере я попросил, чтобы мне позволили работать по моей специальности радиста или линейного телефониста, так как хотел бороться против фашистов. Такую работу мне очень скоро дали. А вот теперь предоставлена возможность пойти на боевое задание, и я готов его выполнить, чем бы мне это ни грозило. Буду очень рад, господин старший лейтенант, быть вашим верным и надежным боевым помощником, – закончил свою исповедь Иштван Жарнаи.

– Что ж, Иштван, спасибо за ваш подробный и откровенный рассказ, – проговорил после небольшой паузы Деметер. – Теперь моя очередь. Вам, правда, придется запастись большим терпением – ведь я почти на одиннадцать лет старше вас, а значит, и рассказывать мне дольше, – улыбнулся Габор. Потом он закурил, пустил несколько колец дыма и начал повествование.

Рассказав о своем детстве и юных годах, безмятежно прошедших в городе Деж в семье судейского чиновника, об учебе в академии Людовика, о получении первого офицерского чина, о любви к Илонке, завершившейся вынужденным уходом в отставку, то есть обо всем том, что уже известно нашему читателю, Габор подошел к тому решающему моменту в его жизни, когда он порвал с хортистской армией и перешел на сторону русских.

– …Словом, чем больше мы увязали в войне, тем хуже шли дела и в моей автотранспортной конторе, тем больше начали свирепствовать нилашисты (впрочем, вам это все известно), тем острее и острее я чувствовал, что над моей Илонкой и нашей маленькой дочуркой Дьёрдикой нависает угроза преследований со стороны венгерских расистов. С начала 1944 года, особенно после оккупации нашей страны гитлеровцами[9]9
  Венгрия 19 марта 1944 года с согласия Хорти была оккупирована немецко-фашистскими войсками.


[Закрыть], жене с дочкой приходилось все время скрываться и прятаться у знакомых.

Осенью 1944 года меня снова призвали в армию. Сначала назначили в штаб 1-й танковой дивизии, а потом перевели в отдел пропаганды генштаба.

Габор горько улыбнулся:

– По долгу службы я должен был призывать наших солдат честно сражаться, безропотно идти в бой и, если надо, отдать жизнь за Венгрию. А за какую Венгрию? За Венгрию Хорти и Салаши?![10]10
  Ференц Салаши – гитлеровский ставленник, махровый фашист, сменивший в октябре 1944 года на посту главы государства Миклоша Хорти, отрекшегося от власти. Казнен по приговору народного суда Венгрии в 1946 году.


[Закрыть] Ведь я же первый ненавидел в душе этих предателей нашего народа, которые раболепствовали перед Гитлером и в угоду ему посылали на смерть наших солдат! Тогда-то я и понял окончательно, что мне не по пути ни с немецкими, ни с нашими фашистами. Я с детства любил и уважал нашу родину – Венгрию, гордился ее боевой историей, ее долгой и трудной борьбой за независимость, прославившей Дьердя Дожу, Ференца Ракоци, Лайоша Кошута, Шандора Петефи… И я решил при первой же возможности перебежать на сторону русских, ибо Красная Армия несла освобождение от гитлеровцев, а значит, и от их хортистско-салашистских приспешников.