Текст книги "Выхожу на связь (Очерки о разведчиках)"

Автор книги: М. Фортус

Соавторы: В. Понизовский,Ю. Заюнчковский,В. Булычева,В. Миронов,В. Кудрявцев,В. Томин,И. Колос,В. Петров,О. Громов,С. Голяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Йон рассказал Отто Грабовски о группе Шульце-Бойзена – Харнака. Ему известно, что в этой группе участвуют самые различные люди: писатели, артисты, студенты, военные. Среди них лишь немногие коммунисты, но их всех объединяет ненависть к национал-социализму, к преступной войне, развязанной Гитлером.

Йон Зиг, Вильгельм Гуддорф, Вальтер Гуземан и многие другие члены КПГ считали своим долгом расширять и укреплять подпольный антифашистский фронт.

– О контрнаступлении русских под Москвой нужно написать в наш бюллетень. Выпустить отдельную листовку, – предложил Йон. – Рабочие в первую очередь должны знать правду о событиях под Москвой.

Отто Грабовски с сожалением взглянул в свое ведерко и усмехнулся: за один час не вытащил ни одного окунька. Медленно он стал сматывать удочку.

– Верно, Йон, – проговорил он. – Мы выпустим листовку. Пусть только товарищи напишут ее. Восковку достанет Герберт Грассе.

Нейкельнские коммунисты поддерживали постоянный контакт с рабочими берлинских заводов «АЕГ», концерна Симменс, предприятий «БЕВАГ», «Шелл-ойль», «Хассе унд Вреде», «Дейче Верке», «Аскания», «Лоренц», мастерских железной дороги и городской электрички.

Йон был уверен, что придет час и рабочие скажут свое слово. А сейчас коммунисты должны еще больше работать. Листовка не только информация и призыв к борьбе. Листовка – визитная карточка антифашиста, сигнал о существовании коллектива, организации борцов. Рабочие должны не только помнить, но и видеть, что Коммунистическая партия Германии жива и она борется.

Свинцово-серые волны Мюгель-зее лениво бились у причала. Казалось, что они заговорщицки шептали: «Мы все знаем, мы все знаем…»

У руководителей группы Арвида Харнака и Харро Шульце-Бойзена было твердое решение: вести активную борьбу против гитлеровского режима. Но они понимали: силы немецких антифашистов распылены. Многие в тюрьмах и концлагерях, другие эмигрировали, а те, что остались в Германии, на свободе, ежечасно рискуют быть схваченными. Налаженная гестапо всеобъемлющая система доносов, духовное растление, полицейский аппарат и всеобщий страх ставили антифашистов в невыносимые условия. Нельзя забывать, что организация создавалась в период шумных побед гитлеровцев в Европе, в дни, когда Геббельс кричал о новых победах вермахта на Востоке… Однако Харнак и Шульце-Бойзен понимали: нельзя сидеть сложа руки, надо действовать. Надо жить и работать во имя будущего, которое трудно было представить себе светлым в той кромешной тьме.

Группа Шульце-Бойзена – Харнака, объединившая коммунистов и антифашистов из буржуазных кругов и немецкой интеллигенции, стала одной из самых значительных подпольных организаций Сопротивления в Германии в первый период войны. Ее руководители считали главной задачей создание широкого антифашистского фронта, опирающегося на рабочий класс и охватывающего широкие слои населения. С этой целью они участвовали в выпуске нелегальных листовок и других печатных материалов, которые в первую очередь распространялись в Берлине среди служащих, студентов, рабочих, а также солдат германской армии.

Учитывая силу и мощь безжалостной нацистской машины, а также временные военные успехи гитлеровцев на фронте, Харро Шульце-Бойзен и Арвид Харнак считали, что данная конкретная ситуация пока не способствует развитию массового антифашистского движения Сопротивления. Руководители группы пришли к выводу, что в настоящих условиях, только опираясь на внешние силы, можно сломить гитлеризм и добиться успеха.

Они понимали, что единственной реальной силой, способной противостоять натиску фашистских полчищ, является Советский Союз и только Красная Армия сможет разгромить германскую военную машину и гитлеровский рейх.

Харро Шульце-Бойзен и Арвид Харнак, а также их друзья знали немало ценных сведений. Арвид Харнак был видным чиновником имперского министерства экономики, он имел доступ ко многим документам, показывающим военную подготовку и планы фашистской Германии. Харро Шульце-Бойзен, служивший в министерстве авиации, был вхож в военные круги. Жена писателя Адама Кукгофа работала переводчицей в расово-политическом ведомстве национал-социалистской партии. Другие члены организации имели доступ во многие важные учреждения гитлеровской Германии.

Антифашисты решили установить связь с советским военным командованием. Решиться на это было нелегко. Нужно было перебороть себя, сбросить националистические шоры, отрешиться от многих традиционных понятий во имя высокой идеи и далекой, но благородной цели – возрождения новой, демократической Германии. И они нашли в себе мужество сделать выбор в пользу грядущей демократической, рабоче-крестьянской Германии!

Ганс Коппи взглянул на часы. Оставалось еще несколько минут до начала очередной передачи.

Его руки привычно настроили аппарат. В наушниках зашумели помехи.

Листок с рядами цифр был перед глазами, на столике.

Ганс уверенно отстучал ключом вызов-пароль. Глазок индикаторной лампы замигал. Радист явно торопился. Передать телеграммы нужно за очень короткое время: в его распоряжении были две-три минуты, не больше.

Их давно уже выслеживали гестаповские ищейки и агенты абвера. Неделю назад палатки «Рейхспочты» – специального подразделения с пеленгационными установками – почти вплотную подошли к их дому, и только счастливая случайность спасла его от провала. Проходивший мимо Йон Грауденц заметил пеленгаторы и немедленно прибежал, чтобы предупредить Ганса Коппи. Ему пришлось прекратить радиопередачи из своей квартиры и искать другое место…

…Точка – тире, точка – тире… Рука быстро отбивала текст сообщений, зашифрованных в колонки непонятных простому глазу цифр. За рядами загадочных чисел стоял огромный труд его друзей – антифашистов. Недели, месяцы безмерного риска, кропотливого анализа самых разнообразных данных, собранных отовсюду, из различных учреждений и ведомств. Нет, их подвиг не будет напрасным. Их сообщения помогут разгрому нацистского режима. Он не сомневался в этом.

Радиосигналы неслись через шелестящий, населенный тысячами звуков эфир… в далекую Москву.

…Тире – точка, тире – точка…

Пройдет несколько часов, а может быть, и меньше – и расшифрованные цифры лягут на стол человека, которого они знают только под загадочным именем «Директор»…

«Коро – Директору.

Источник – Мориц.

План II вступил в силу три недели назад. Возможен выход на линию Архангельск – Москва – Астрахань до конца ноября. Все снабжение отныне ориентируется на этот план».

«Коро – Директору.

Источник – Густав.

Потери немецких танков на восточном фронте равны на сегодняшний день в количественном отношении боевой технике 11 дивизий».

Передача окончена. Ганс выключил аппарат, сложил его в небольшую сумку-чехол и снял очки.

Глаза побаливали. Последние ночи спать пришлось немного. Вместе со своим товарищем Куртом Шульце, тоже радистом, они ремонтировали другой передатчик, вышедший из строя.

Запасные части удалось изготовить сравнительно легко в цехе фирмы «Леве Радио-гезельшафт», где Ганс работал техником, но пришлось повозиться с дефицитными лампами… Надо было найти такие, чтобы подошли к их аппарату.

Ганс Коппи не был новичком в подполье. С юных лет участвовал он в революционной борьбе. 16-летним пареньком, еще в 1932 году, был арестован и осужден «за деятельность в пользу Коммунистической партии Германии». Но тюрьма не «исправила» его, он снова продолжал борьбу…

…Тире – точка, точка – тире…

Важные данные, собранные его товарищами, дадут возможность советскому военному командованию правильно разгадать замыслы врага, нанести ему сокрушающие удары.

И то, что он, немецкий рабочий-коммунист, делает сегодня, сейчас и будет делать завтра, послезавтра, до конца, – это и есть пролетарский интернационализм на деле.

На Востоке, в жестоких сражениях с гитлеровскими полчищами, решается не только судьба Советского Союза, но и судьба всей Европы, идет борьба за будущее новой Германии, где хозяевами будут немецкие рабочие и крестьяне. И они, антифашисты, здесь тоже внесут свой вклад в грядущую победу. Ганс уверен в этом.

Откуда только ему не приходилось за последние месяцы вести радиопередачи! С тех пор как они покинули свой дом, Ганс Коппи вел передачи из разных уголков Берлина, из квартиры графини Эрики фон Брокдорф, из рентгеновского кабинета известного врача, из дачного домика старого знакомого – торговца.

Сегодня, как почти всегда, Ганс вместе с Тильдой. Жена отдельно от него приехала сюда электричкой, к берегу Ван-зее, и в своей объемистой хозяйственной сумке привезла передатчик, который он установил в небольшом, тесном помещении рубки их яхты.

Кто в этот воскресный день обратит внимание на старую, видавшую виды парусную лодку? Сейчас здесь, на Ван-зее, много таких. Берлинцы любят отдыхать на озерах.

«Коро» вызывает «Директора». Только Ганс Коппи и еще несколько человек знают, что под кличкой Коро скрывается Харро Шульце-Бойзен, руководитель антифашистской группы.

В эфир уходят сигналы. Бесчисленные ряды точек – тире будут приняты, расшифрованы, чтобы дать важные сведения далеким советским друзьям. Они бегут через эфир, наполненный музыкой, хвастливыми лозунгами нацистского фюрера, сквозь вспышки электрических разрядов и ударные волны разрывов бомб, туда, откуда разносится по миру уверенный голос русского диктора, читающего лаконичные сводки Совинформбюро.

За последнее время с помощью своих единомышленников Харро Шульце-Бойзену удалось собрать важнейшие сведения о планах верховного командования германской армии, данные о производительности немецкой самолетостроительной промышленности и заводах синтетического горючего. Антифашисты передали в Москву сведения о бомбардировочной авиации, перебрасываемой с острова Крит на восточный фронт, тактико-технические данные о новом самолете «Мессершмитт», сообщили о планах германского командования, касающихся весеннего наступления на Северный Кавказ.

Они передавали данные о местах и времени высадки десантно-диверсионных групп в советском тылу, о расположении немецких аэродромов и баз снабжения; сообщали о намечаемых нападениях на морские конвои, шедшие из Англии в Мурманск; информировали о внешнеполитических акциях германского министерства иностранных дел, о появлении трений между высшими военными кругами и национал-социалистским руководством. Им удалось узнать о сверхсекретном объекте в Пейнемюнде, где под руководством Вернера фон Брауна создавалось «оружие возмездия» – ракеты Фау, о разработке новых видов оружия и боевой техники…

После долгих поисков гитлеровцы напали на след организации, передававшей по радио важнейшие данные врагу. Им удалось узнать, кто скрывался под именем Коро. До этого гестапо не имело права доступа в министерство авиации, контроль за его сотрудниками осуществляла военная контрразведка (абвер). Для ареста обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена гестапо получило разрешение Гитлера, который подписал специальный указ.

Через несколько дней была арестована жена Харро Шульце-Бойзена – Либертас.

7 сентября на одном из курортов гестаповцы арестовали Арвида Харнака и его жену Мильдред.

12 сентября – Йона Зига, Адама Кукгофа, Йона Грауденца, Ганса и Гильду Копни, Хорста Гейльмана и многих других, в том числе коммунистов – авторов подпольных изданий «Роте Фане», «Иннере Фронт»: Вильгельма Гуддорфа, Вальтера Гуземана, Мартина Вейзе.

В течение нескольких месяцев гестаповцы схватили свыше шестисот человек в Берлине, Гамбурге, Рурской области, в Голландии, Бельгии и Франции.

Начальник VI (иностранного) отдела главного управления имперской безопасности группенфюрер СC Вальтер Шелленберг писал впоследствии: «В итоге сотни людей оказались втянутыми в этот водоворот и попали за тюремную решетку. Некоторые из них, возможно, были только сочувствующими, но во время войны мы придерживались жестокого принципа: „пойманы вместе – повешены вместе“.

Чтобы вырвать нужные им признания у арестованных, гестаповцы избивали их, зажимали в тиски пальцы рук и ног, подвешивали вниз головой, подвергали облучению ультрафиолетовыми лучами.

Один из активных членов организации, руководитель нейкельнской группы „Иннере Фронт“ Йон Зиг после пятидневных непрерывных пыток покончил с собой в тюремной камере.

В результате жестоких истязаний 55 человек кончили жизнь самоубийством.

Большинство арестованных держались стойко. Харро Шульце-Бойзен подвергся зверским пыткам, от которых в течение многих дней не мог передвигаться, но ничто не могло заставить его говорить. Его мужество и выдержка приводили в удивление даже гестаповских палачей. Один из них признался его жене Либертас:

– Мы убедились, что у вашего мужа крепкие нервы.

Следствием руководил начальник отдела IV-a главного управления имперской безопасности оберштурмбанфюрер СС Панцингер и его ближайший помощник комиссар полиции Копков. О ходе следствия постоянно информировали Гиммлера.

По свидетельству Фалька Харнака, брата Арвида, рейхсмаршал Герман Геринг получил разрешение у Гитлера на то, чтобы этот процесс не был передан в руки народного суда, а проводился имперским военным судом, где его специальный советник полковник д-р Редер, отправивший на смерть сотни антифашистов, выполнял свое черное дело. Гитлер отдал распоряжение о том, чтобы его все время держали в курсе расследования, он оговорил за собой право на утверждение приговора как верховный судья и главнокомандующий.

Один из арестованных – Гейнц Шеель позже рассказывал: „Никому из нас не было предъявлено обвинение. Некоторым было официально объявлено, когда начнется процесс…

Это произошло около полуночи. В камеру к Курту Шумахеру, лежавшему скованным на койке, в сопровождении дежурного чиновника тюрьмы вошел человек в штатском и сказал:

– Не вставайте! Вы Курт Шумахер? Завтра вы предстанете перед вторым сенатом имперского военного суда. Вы обвиняетесь в следующем… – Дальше следовало перечисление параграфов обвинения. – Вы поняли?

Все продолжалось не более минуты. Этот фарс повторился и в камерах Грауденца, Гейльмана, Гольнова и Гертса, Шульце-Бойзена и Харнака. В ходе процесса такое предварительное уведомление было окончательно отменено“.

К началу декабря 1942 года следствие было закончено; материалы следствия составили тридцать томов.

Когда Гитлеру доложили результаты расследования, то, по свидетельству Вальтера Шелленберга, „фюрер был так подавлен докладом, что в этот день вообще не хотел ни с кем разговаривать и отослал Канариса и меня, даже не выслушав нашего дополнительного отчета о работе“.

Ранним утром 15 декабря 1942 года первые тринадцать обвиняемых были доставлены в Шарлоттенбург, в помещение имперского военного суда. Все они были в наручниках. Их сопровождали солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, так как гестаповцы опасались, что арестованных попытаются освободить.

Процесс проходил за закрытыми дверями, в атмосфере строгой секретности. Только высшие представители министерств, руководства национал-социалистской партии, тайной полиции и генерального штаба могли принимать участие в этом судебном фарсе в качестве зрителей.

Один из гестаповских комиссаров признался: „Мы вообще не можем пойти на опубликование этого материала…“ Обвиняемых нельзя было выдать за „порочных субъектов“. Большинство из них служили в вермахте или занимали важные посты. Вследствие распоряжения сохранять все в тайне обвинительная часть приговора была отпечатана лишь в трех экземплярах. Только четверо специально приведенных к присяге адвокатов были допущены к защите.

Харро знал: наступил тот час, к которому он готовился так долго. Час тяжких испытаний… Его мысли были далеко от всего земного, хотя он знал, что должен думать о предстоящем последнем поединке.

…В декабре 1941 года, навестив свою тетку Эльзу Бойзен, Харро увидел у нее книгу с рассказами Максима Горького. Это был его любимый писатель. И видимо, размышляя о выбранном им пути, Харро написал на одной из страниц несколько строчек:

Часы

Тик-так, тик-так… Человеческая жизнь до смешного коротка.

…С тех нор как люди существуют на этой земле, они умирают. У меня было достаточно времени, чтобы свыкнуться с этим. Сознание того, что твой долг выполнен, может спасти человека от страха перед смертью. Честно и мужественно прожитая жизнь – залог спокойной смерти.

Да здравствует Человек, господин над своими желаниями и сердце которого охватывает всю боль мира…

Ничего не останется от человека на земле, кроме его поступков. Вечно живут смелые духом, мужественные люди, служащие свободе, справедливости и прекрасному. Они освещают жизнь таким могучим, ярким светом, что прозревают незрячие.

Не щадить себя – наиболее прекрасная и благородная мудрость на земле…»

Нет, он никогда не щадил себя!

Свою речь на суде Харро Шульце-Бойзен начал с разоблачения гестаповских палачей, подвергших заключенных в период следствия жестоким пыткам. Но он не сумел сказать все, что хотел, председатель суда лишил его слова.

Закованные в кандалы, на скамье сидели обвиняемые. Небольшая группа, самые первые…

Обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен и его жена Либертас, старший правительственный советник Арвид Харнак и его жена Мильдред, скульптор Курт Шумахер и его жена Елизавет, техник Ганс Коппи, студент Хорст Гейльман, рабочий Курт Шульце, коммерсант и журналист Йон Грауденц, обер-лейтенант Ганс Герберт Гольнов, секретарша Ильза Штёббе, графиня Эрика фон Брокдорф.

Их всех обвинили в измене родине, в деятельности против германского рейха в сотрудничестве с врагом…

Да, они были бойцами внутреннего, классового фронта, заявил в своей речи на суде Харнак. Но они не изменники. Они делали то, что велел им их человеческий долг, и готовы умереть за свои идеалы.

Пройдут годы. История всех рассудит, скажет свое последнее слово. На развалинах третьего рейха возникнет новая, очищенная от нацистской гряди Германия.

Потомки узнают имена тех, кто боролся, кто погиб в неравной борьбе, отдав свою жизнь во имя свободы.

Выступление Арвида Харнака было ярким; оно явилось серьезным обвинением гитлеровскому режиму. Он изложил мотивы, по которым участвовал в антифашистской борьбе, и заявил, что лишь проложенный его товарищами путь спасет Германию и немецкий народ от катастрофы. Речь Харнака произвела глубокое впечатление даже на многих, принадлежавших к высшей нацистской элите. Когда он закончил свое выступление, в зале длительное время царила тишина.

Судебный процесс продолжался четыре с половиной дня.

19 декабря 1942 года был зачитан приговор имперского военного суда:

«Оберрегирунгсрат д-р Харнак и обер-лейтенант Шульце-Бойзен сумели сплотить в Берлине круг лиц из различных слоев общества, которые не скрывали своей враждебности к государству.

Их отношения к национал-социалистскому государству было отрицательным. Некоторые из них продолжали оставаться фанатическими приверженцами коммунизма. Они проводили дискуссии, во время которых обсуждались марксистская и ленинская литература. Вначале это имело место в небольших кружках, к работе в которых они привлекали преимущественно молодежь. Они сочиняли статьи и сообщения, которые изучались в узком кругу, кроме того, ими составлялись и распространялись подстрекательские листки коммунистического содержания, в которых они обливали грязью национал-социалистское государство. С началом похода против России они значительно усилили свою деятельность. Своей пропагандой они пытались привлечь на свою сторону представителей искусства, полиции и вооруженных сил…

Когда весной 1942 года в Берлине была организована выставка „Советский рай“, Шульце-Бойзен провел контрпропаганду. На улицах Берлина, в витринах, на стенах домов и рекламных тумбах были расклеены сотни листовок с текстами, написанными им: „Постоянная выставка нацистского рая – война, голод, ложь, гестапо. Сколько это еще будет продолжаться?“».

Все тринадцать обвиняемых, кроме Мильдред Харнак и Эрики фон Брокдорф, приговоренных вначале к заключению в каторжной тюрьме, были осуждены на смерть.

В тот же день, 19 декабря, в ставку фюрера самолетом вылетел специальный курьер. Гитлер утвердил приговор и приказал казнить всех осужденных на виселице. В отношении М. Харнак и Э. Брокдорф он распорядился пересмотреть дело с целью вынесения им смертного приговора[2]2
  Впоследствии эти женщины также были казнены.


[Закрыть].

22 декабря, в 10 часов утра, в Берлин вернулся курьер, доставивший приговор, утвержденный Гитлером.

В эти часы в холодных камерах смертников берлинской тюрьмы Плётцензее были созданы потрясающие документы человеческого духа.

В своем последнем, прощальном письме Харро Шульце-Бойзен писал:

«Берлин, Плётцензее.

22 декабря 1942 года.

Любимые родители!

Ну вот и все. Через несколько часов я покину свою земную оболочку. Я совершенно спокоен и прошу вас держаться так же твердо и воспринять все мужественно. Во всем мире решаются столь важные дела, что одна угасающая человеческая жизнь значит не так уж много. Что было, что я сделал – о том я не хочу писать. Все, что я делал, я делал, повинуясь своему разуму, своему сердцу и убеждениям. В этом плане вы, как мои родители, должны предположить лишь самое лучшее. Я прошу вас об этом.

Эта смерть по мне. Я как-то всегда предчувствовал ее. Это, так сказать, моя собственная смерть, как говорится у Рильке. Мне становится очень тяжело, когда я думаю о вас, моих дорогих. Либертас поблизости от меня и разделит мою судьбу в этот час. Я не только надеюсь, но и уверен, что время смягчит ваше горе. Я был лишь провозвестником в своих частично еще неясных мыслях и стремлениях. Верьте со мной в справедливое время, которое все разрешит.

Я до конца буду помнить последний взгляд отца. Я думаю о рождественских мечтах моей дорогой маленькой мамы. Потребовались испытания последних месяцев, чтобы сблизиться с вами. Я вновь нашел дорогу домой после стольких бурь и натисков, после столь чуждых и непонятных вам дорог.

Я вспоминаю многое, обеспеченную и красивую жизнь, которой я во многом обязан вам, и многое, за что я не отблагодарил вас. Если бы вы были здесь (незримо вы присутствуете рядом), вы бы увидели, как я с улыбкой гляжу смерти в лицо. Я уже давно ее одолел. В Европе теперь стало обычным производить духовный посев кровью. Возможно, что мы были лишь парой чудаков, но незадолго до финала можно позволить себе немножко совсем личных иллюзий.

А теперь я протягиваю вам всем руку и проливаю одну (единственную) слезу как знак и залог моей любви.

Ваш Харро».

22 декабря 1942 года, в 20 часов, в берлинской тюрьме Плётцензее были казнены Харро Шульце-Бойзен и его жена Либертас, Арвид Харнак, Курт Шумахер и его жена Елизабет, Курт Шульце, Ильза Штёббе, Рудольф фон Шелия, Ганс Коппи, Йон Грауденц, Хорст Гейльман – три женщины и восемь мужчин.

«Я ни в чем не раскаиваюсь. Я умираю как убежденный коммунист», – были последние слова Арвида Харнака.

Последний раз фрау Шульце-Бойзен видела сына в мае 1942 года, в г. Фрайбурге, куда он приехал навестить брата, лежавшего в госпитале. Вся семья была в сборе, за исключением отца, находившегося в Голландии.

Мать навсегда запомнила слова Харро:

– Гитлер может убить сотни, но не тысячи…

И когда она со страхом спросила его, относит ли он себя к этим сотням, то сын со свойственной ему прямотой ответил:

– А почему бы и нет?

Мать чувствовала, что за его словами тогда скрывалось многое… Она не смела его спрашивать ни о чем и только, предупреждая об опасности, которая, она была уверена, грозила ему, сказала:

– Тогда, в тридцать третьем году, нам удалось спасти тебя, но если это теперь опять случится, будет поздно…

Все это снова вспомнила мать Харро Щульце-Бойзена, когда 26 декабря 1942 года приехала в Берлин, чтобы повидаться со своей сестрой Эльзой, только что освобожденной из тюрьмы. Несколько месяцев провела Эльза Бойзен в одиночной камере по подозрению в деятельности группы Харро Шульце-Бойзена. Гестапо не удалось ничего доказать, и ее вынуждены были отпустить.

Встреча двух женщин была грустной. О трагическом конце Харро и его товарищей они еще ничего не знали…

Фрау Шульце-Бойзен пошла на Принц-Альбрехтштрассе, 8, чтобы передать сыну продовольственную посылку. Один из чиновников имперского управления безопасности, принявший ее, сказал, что Харро здесь нет, и посоветовал обратиться к полковнику Редеру, советнику верховного военного суда министерства авиации.

В сопровождении своего племянника, доктора Тённиес, проживавшего в Берлине, мать Харро отправилась по указанному адресу. Вот что впоследствии она рассказала:

«…Я очень скромна изложила ему свою просьбу, на что Редер ответил мне:

– Я должен сообщить вам, что в отношении вашего сына и его жены вынесен смертный приговор и в соответствии со специальным приказом фюрера от 22 декабря он приведен в исполнение. В связи с особо тяжким характером преступления фюрер заменил расстрел повешением.

Я вскочила и крикнула:

– Это не правда, вы не должны были этого делать…

Редер сказал:

– Вы так возбуждены, что я не считаю нужным разговаривать больше с вами…

После нескольких минут молчания я сказала:

– В гестапо заверили меня, что не будут приводить приговор в исполнение до конца следующего года. Как же можно было нарушать слово?

Редер ответил мне:

– На этом процессе так много лгали, что одной ложью больше, одной ложью меньше – это не так уж страшно…

Я попросила Редера о выдаче тел Харро и его жены, но он отказался сделать это. Мы не могли также получить что-либо из вещей на память о Харро.

– Его имя должно быть вычеркнуто из памяти людей на все времена. Это дополнительное наказание, – говорил Редер.

Всячески понося и оскорбляя его имя, он пытался исказить тот образ Харро, который мы носили в сердце. Когда я попыталась энергично возразить против таких заявлений, Редер угрожающе воскликнул:

– Я обращаю ваше внимание на то, что вы находитесь перед одним из высших чинов имперского военного суда и будете полностью нести ответственность за нанесенные оскорбления.

Когда мой. племянник пытался выступить в роли посредника, Редер очень грубо обрушился и на него, повторив, что его слова никто не может подвергнуть сомнению.

Затем я спросила, есть ли последнее письмо от Харро. Редер ничего не ответил на мой вопрос, но другой присутствовавший при этом чиновник, видимо проявлявший к нам какое-то сочувствие, молча протянул мне запечатанный конверт, в котором, как оказалось позже, был последний привет Харро. Затем Редер заставил меня и моего племянника подписать заявление, обязывающее нас хранить абсолютное молчание о смерти наших детей и всех этих делах. Нас предупредили, что в противном случае мы будем сурово наказаны.

А когда я сказала, что смерть осужденных не удастся долго скрывать, и спросила, что мне отвечать тем, кто меня спросит о Харро, Редер ответил:

– Скажите, что ваш сын умер для вас…»

В августе 1946 года Грета Кукгоф, жена казненного писателя-коммуниста, писала родителям Харро Шульце-Бойзена:

«…Я видела последний раз Харро в подвале на Принц– Альбрехтштрассе, очень бледного, прямого, напряженного как струна, с тем выражением во взоре, которое свойственно людям, уже пережившим свою личную смерть, неминуемо стоящую за их плечами…

…Для него годы нацистского господства не были годами ожидания, а были наполнены борьбой за светлое будущее…»

Далее Грета Кукгоф рассказывала, что обвиняемые держались мужественно и Харро Шульце-Бойзен и Арвид Харнак даже на процессе и в тюрьме были теми, вокруг которых группировались антифашисты, осужденные на смерть.

Господин Редер ошибся. Имя Харро Шульце-Бойзена и его товарищей, павших в борьбе против фашизма, не удалось вычеркнуть из памяти немецкого народа. Подвиг отважных и стойких борцов будет жить вечно!

Нацистский судья Редер, который несет главную ответственность за казнь членов организации Шульце-Бойзена – Харнака, в одной из книг, опубликованной в Западной Германии, опять поносит Харро Шульце-Бойзена как изменника родины. Убийца Редер, виновный в преступлениях против человечества, избежал суда и живет в Федеративной Республике Германии как почетный буржуа, получая высокую пенсию.

Военные преступники, недобитые нацисты и неонацисты называют изменниками родины людей, которые в подлинном смысле слова были истинными немецкими патриотами. История со всей очевидностью доказала, что поддержка героической борьбы Красной Армии немецкими антифашистами находилась в полнейшем соответствии с интересами немецкой нации.

В тяжкий и трудный для мира час они выбрали верный путь и мужественно прошли его до конца. Именно поэтому действия этих антифашистов, относящиеся к выдающимся эпизодам немецкого Сопротивления, достойны того, чтобы о них было рассказано более подробно, чем это имело место до сих пор.