Текст книги "Красавица в Эдинбурге"

Автор книги: Люсилла Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Спасибо. – Он глубоко вздохнул. – Я много думал об этом. Мне кажется, то, что произошло и... имело такие печальные последствия, было просто полным провалом во взаимопонимании между нами. Вынужден добавить, моего поведения данный факт не оправдывает... лишь объясняет. Вы согласны?

– Да. Абсолютно.

– Вы очень великодушны. Полагаю, взаимопонимание между нами восстановлено?

Я рассказала ему все, не выдавая источник информации. Услышанное ему не понравилось, но он меня не поправил.

– Я узнала после, – добавила я.

Он снял очки и стал вертеть их в руках.

– Передо мной дилемма. Это один из тех случаев, когда извинение может показаться очередным оскорблением. В то же время не попросить прощения... Что же делать?

Мне хотелось, чтобы он перестал быть таким понимающим. Это заставляло нервничать.

– Меня бы устроило, если бы вы оставили данную тему и поговорили о чем-нибудь другом.

– Как пожелаете. У вас оба глаза видят одинаково?

Я моргнула, оторопев от скорости, с какой он сменил направление разговора.

– Да. Мое зрение настолько соответствует норме, что студенты в глазном отделении использовали меня в качестве эталона, когда лодырничали. А почему вы спрашиваете?

– У меня обратная ситуация. Один глаз видит очень хорошо, а другой – плохо. В очках, в которых я читаю, правая линза – простое стекло. Мой левый глаз неплохо видит вдаль, но все, что находится вблизи, кажется расплывчатым даже с очень мощной линзой.

Я не удержалась и уставилась в пол.

– Понятно.

– Это могло стать проблемой, – пояснил он мягко. – Что напомнило мне... У меня для вас сообщение от глазного врача.

– Какое?

– Он попросил передать вам следующее: «Это именно то, чего я ожидал от одной из юных леди сэра Джефферсона».

Я не радовалась так, услышав комплимент о моих профессиональных навыках, с тех пор, как миссис Хантер посоветовала мне учиться на настоящую больничную медсестру.

– Как мило с его стороны! Спасибо, что передали.

– Он сказал еще кое-что. – Чарльз подошел ближе и встал лицом ко мне. – И снова я цитирую: «Судя по расположению царапины, у меня нет никаких сомнений, что, даже если бы вы сразу поехали к нам или отправились наверх в свою квартиру по лестнице или на лифте, неизбежная мелкая тряска, вкупе с законом всемирного тяготения, привела бы к проникновению этого осколка слишком глубоко. Тогда нам оставалось бы только испытывать глубокое сожаление по поводу нашего бессилия. Короче говоря, – я все еще цитирую, – вы обязаны зрением в правом глазу хладнокровию и твердой руке посланной вам богом английской девушки». Но вам еще вчера все это было известно.

Кровь стучала у меня в висках.

– Я не могла быть уверена. Просто казалось очевидным, что его необходимо вынуть.

– Поэтому вы его вытащили и в результате спасли мой глаз и мою работу. Без правого глаза мне пришлось бы уйти из патологии. Каким бы сильным ни был микроскоп, мой левый глаз не может сфокусировать зрение. – Он напрягся. – Естественно, я понимаю, что смена деятельности в моем случае не повлекла бы финансовой и бытовых проблем. Я осознаю, что у человека с такими незаслуженными преимуществами, какими обладаю я, нет права жаловаться, когда жизнь оказывается несколько менее добра к нему, чем обычно. Я знаю, что, если бы мне пришлось выключить свой микроскоп, для меня открылись бы другие двери, в медицине или вне ее. – Его мимолетная улыбка была одновременно насмешливой и пропитанной самоиронией. – Просто мне нравится моя работа. Если бы пришлось от нее отказаться, я бы скучал... и довольно сильно. – Теперь выражение его лица стало таким, как лица мистеров Ричардса и Камерона, когда те увидели новорожденного. – Последние двадцать четыре часа довольно наглядно продемонстрировали это. Из моих слов вам должно быть ясно, как я вам признателен. Мне хотелось бы как-то отблагодарить вас...

– Я лишь выполняла свою работу. Благодарить меня за это не надо. Вот что я вам скажу. – Я быстро продолжила, так как он намеревался перебить меня. – Одна старшая сестра давным-давно, читая последнюю лекцию моей группе, предупредила: «Никогда не ждите, что вас погладят по головке за хорошо сделанную работу, сестры. Да помилует вас Господь, если она будет сделана плохо, потому как ни от этой больницы, ни от прославленной британской публики вы милости не дождетесь!»

– Может, и так, однако это не перечеркивает факта, что я перед вами в долгу, который не смогу выплатить. – Я качала головой. – Смогу? Конечно! Вы ведь работали с одним из величайших глазных хирургов в мире. Вам известно, сколько приблизительно сэр Джефферсон берет со своих пациентов. Сколько бы я должен был заплатить ему, чтобы он вылечил мой глаз, если бы тот ослеп? Назовите мне примерную сумму.

– Вы знаете, что я не могу.

– Именно. – Он улыбался. – Прости, Аликс, но этот раунд остался за мной... О, я надеюсь, ты не возражаешь?

Это напоминало доску-качели. Будучи наверху, я улыбнулась:

– Я предпочитаю данный вариант.

– Отлично. Не могу сказать, что мне нравится обращение на «ты» при первой же встрече, хотя, естественно, к подобному привыкаешь. Но поскольку с первой встречи прошло уже три месяца, нас вряд ли можно обвинить в слишком быстром отказе от формальностей. К слову, меня зовут Чарльз.

– Я знаю. Ты сам сказал – три месяца прошло.

Он кивнул, словно я напомнила ему о чем-то важном, и снова стал внимательно разглядывать ковер.

– Я рад, что наши отношения так эволюционировали, – произнес он, не поднимая глаз, – так как хочу перейти к личному вопросу. Эта мысль вертится у меня в голове вот уже несколько дней. Сегодня у меня было много времени для раздумий, и к вечеру я решил, что должен обсудить ее с тобой. – Он посмотрел на меня, выражение его лица стало напряженным. – Я понимаю, ты, наверное, сочтешь неуместным и время, и мое самомнение, если я заведу разговор на эту тему именно сейчас. Прости за констатацию очевидного факта, но мне время кажется подходящим.

Моя сторона качелей резко упала на землю. Сандра и остальные? Я выпрямилась.

– Что за проблема?

– Я хотел бы жениться. Ты не выйдешь за меня замуж?

Я откинулась назад так же осторожно и напряженно, как вчера вечером в своем кабинете это сделал он.

– Почему я?

Его глаза стали вдруг еще краснее, а пластырь гораздо заметнее.

– По очевидной причине. Я считаю, из тебя выйдет хорошая жена для меня.

Я перевела взгляд на стопку журналов, а затем обратно на него. Чарльз был не первым и не последним мужчиной, решившим жениться на ближайшей более или менее подходящей девушке в течение суток после свадьбы его бывшей подружки. Будь я мужчиной, у меня, возможно, хватило бы глупости сделать то же самое на следующий день после женитьбы Джона. Однако не всегда подобные поступки оказывались глупостью. Я знаю о двух не связанных друг с другом случаях, когда такой брак оказывался удачным. Чарльз не дурак, хотя в данной ситуации физический и моральный шок от травмы глаза не способствовал принятию верного решения.

И тем не менее «почему я?» имело логическое объяснение. По типу внешности я напоминала Джозефину. Я была одинока, жила всего одним этажом ниже и в нужный момент находилась в пределах досягаемости. Последнее, вероятно, представляло большую важность, чем он осознавал. До провала во взаимопонимании мы ладили очень даже неплохо, и, какую бы вину он ни ощущал за этот провал, она выросла до невероятных размеров из-за осколка, который до сих пор лежал у меня в спичечном коробке.

Женитьба на мне принесла бы ему немалое успокоение. А окажись брак неудачным, развод был еще одной вещью, которая не доставила бы ему финансовых затруднений. Подыграй я ему, он бы, без сомнения, выплатил мне очень щедрые алименты. И даже если бы я не подыграла, поступил бы честно из-за своего правого глаза.

И сейчас он был честен. Никаких намеков на любовь ни с его, ни с моей стороны. «Брак по договору». Французы делают это постоянно. Некоторые считают французский подход к браку самым цивилизованным в мире. Некоторые, может, и правы, только я не француженка.

Возможно, моя реакция была иррациональной, но я злилась на него больше, чем когда-либо. В прошлый раз моя ярость была красной, а сейчас – белой. Мне пришлось напомнить себе о том, что у него болят глаза, а голова, очевидно, раскалывалась, прежде чем я рискнула произнести хоть слово.

– Прости за долгие размышления, – сказала я.

– Ты очень благоразумна. Брак – дело серьезное.

– Именно. – Я встала с кресла. – Спасибо за предложение. Однако я прошу прощения, но оно не для меня. И просто чтобы предотвратить очередной провал во взаимопонимании, то же касается и альтернативы.

Он холодно произнес:

– Альтернативы у меня и в мыслях не было. Для полной ясности выражусь четче. Я не хочу, чтобы ты стала моей любовницей. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Можно было догадаться.

– Прости. Нет.

– И ты меня прости. Хотя, если бы ты подумала...

– Нет, спасибо.

– Ты уже все решила? Я неоправданно туп! Естественно, у тебя есть другой.

Я старалась сдержать злость, но этот заезженный пример мужской логики не помог.

– Почему мужчина автоматически приходит к выводу, что соперник и есть причина отказа девушки выйти за него замуж? Почему не приходит в голову, что девушка просто не хочет пока заводить семью? Я не хочу. Меня очень устраивает моя работа и моя жизнь, и я не спешу менять ни то ни другое. Может, в тридцать три я буду думать иначе, но куда торопиться в двадцать три? – Смешинки в его глазах помогали еще меньше. – Мне надо было сказать «в целом по-другому смотрит на брак», так как я имела в виду именно это. Боюсь, я точно так же ответила бы любому, кто предложил бы мне замужество, по сути деловое соглашение. Нет, пожалуйста, дай мне закончить! – Я подняла руку, как только он открыл рот. – Мне хотелось бы расставить точки над «i». Хотя мы и познакомились три месяца назад, но друг друга совершенно не знаем. Мы перешли на «ты» за пять секунд до того, как ты предложил мне разделить с тобой твою фамилию, постель, еду и далекое от незначительного состояние. Выйди я за тебя, мне была бы гарантирована если не счастливая, то обеспеченная жизнь. Женившись на мне, ты получил бы шанс отработать выдуманный долг, который не дает тебе покоя... и меня в придачу. Если смотреть на все с отвлеченной точки зрения, эта сделка принесет мне гораздо больше выгоды, чем тебе. И я ценю то, что с твоей стороны она – комплимент. Только я не чувствую себя так, словно услышала комплимент. Я чувствую... хм, трудно описать, ведь раньше я ничего подобного не ощущала. С другой стороны, раньше ни один мужчина хладнокровно или даже сгоряча не пытался купить меня.

– Речь не об этом! Ты должна мне поверить!

– Должна ли? – Я намеренно посмотрела на его правый глаз. – Он выглядит гораздо более воспаленным, чем вчера, что в принципе неудивительно. Ты не откажешься сделать для меня кое-что, Чарльз?

– Если смогу, то конечно.

– Сможешь. Просто скажи мне честно, если бы у тебя не было твоего богатства, сделал бы ты мне предложение?

Он напрягся, но посмотрел мне прямо в глаза:

– Нет.

Ответ меня не удивил, но я не выдержала и отвела взгляд. Меня тошнило еще больше, чем вчера, но в основном от самой себя. Я опустилась на ближайшую ручку кресла и принялась изучать свои руки, совсем как Катриона. В комнате было тихо, но не спокойно.

– Прости, что отнял у тебя столько времени и вынудил двух твоих подруг уйти из гостиной. Но спасибо, что выслушала.

– Не двух. Пятерых, – поправила я его рассеянно. – Девушки с нижнего этажа тоже здесь.

– Все на кухне? Их совсем не слышно.

– Это из-за того, что двери закрыты. – Так как он надел очки и пытался вести вежливый светский разговор, я заставила себя включиться и рассказала ему об акустике в холле. – Ты знал, что она такая странная?

– Теперь, когда ты заговорила об этом, припоминаю, кто-то из жильцов... – Он щелкнул пальцами. – Трубы центрального отопления пустые! Подозреваю, это они разносят звук. Я прослежу, чтобы с проблемой разобрались.

Если тема и казалась странной для окончания беседы, она была не более странной, чем происходившее до сих пор.

– А это нельзя отложить до нашего отъезда?

– Тебе было бы так удобнее?

– Гораздо. Следующие четыре недели будут довольно насыщенными и без дополнительных домашних забот. Нам еще очень много надо выучить и подготовить к свадьбе Джемми. К тому же на днях Катриона и я уезжаем, чтобы поработать несколько дней в сельской местности, так как у нас обеих только городской опыт. Катриона открывала тебе дверь.

– Куда вы едете?

– Нам еще не сообщили. Здесь это не считается обычной практикой, в отличие, как я полагаю, от Англии и Уэльса. Мисс Брюс организовывает все для нас, потому что мы обе хотим переехать в сельские районы.

– Разумно. – Он подошел к двери и остановился, ожидая меня. – Мы наверняка еще встретимся до ваших экзаменов, но если нет, удачи вам.

– Спасибо. – Мы вели себя так вежливо, что мне хотелось закричать. – Надеюсь, ваш конъюнктивит скоро пройдет.

– Уверен, так и будет. – Чарльз открыл дверь и проследовал за мной в холл. – Прежде чем уйти, Аликс, – произнес он очень медленно и очень четко, – я хочу попросить тебя об одной услуге. Несмотря на то что ты не выходишь за меня замуж, не забывай – я живу всего лишь одним этажом выше. И если я хоть что-то смогу для тебя сделать, просто подними телефонную трубку. Сделай это, и я буду очень тебе благодарен. – Он снова задвинул очки на макушку и легонько постучал себя пальцем по правой скуле. – Ты, может, и хочешь забыть о том, что я обязан зрением тебе, но я не могу и не собираюсь забывать. Уверен, ты меня понимаешь.

Я так хорошо понимала, что у меня не было слов. Он снова выразил мне свою благодарность, пожелал доброй ночи, сам открыл себе дверь вышел и поднялся по лестнице. А я стояла как истукан.

За ужином Джемми подвела итог:

– Теперь все разговоры будут крутиться вокруг вопроса, не сошла ли ты с ума, отказав такому очаровательному богачу. Признавайся, догадывалась о том, что он положил на тебя глаз? – Я покачала головой. – Должна сказать, мы как молнией были поражены! А что ты за лапшу нам на уши вешала о его шмотках? Он выглядел просто как куколка... хэй... знаете, что мне нравится? Его голос. Очаровательный голос!

– Да, мне нравится его голос, даже когда он ведет себя напыщенно.

Катриона до сих пор вела себя очень тихо.

– А мне скорее жаль Чарли. Он не только страдает от пребывания в страшно невыгодной роли чудаковатого, старомодного существа, джентльмена, но у него, ко всему прочему, отсутствует акцент, характерный для Глазго.

Я взорвалась:

– Черт возьми, Катриона, не будь такой лицемеркой и снобом! Я слышала, как Робби не менее напыщенно говорит с глазговским акцентом, чем Чарли с эдинбургским. Или Басси со своей драгоценной лондонской грамматикой, или Джон с оксфордским английским! Ты когда-нибудь встречала мужчину моложе сорока, который бы не напускал на себя ауру помпезности время от времени? – Я повернулась к Джемми: – Разве Уилф не делает этого?

– О да. Когда у него появляется шанс достаточно широко открыть рот.

Я снова посмотрела на потрясенную Катриону:

– Ради всего святого, прекрати утверждать, что Робби мой парень! Он мне нравится, но замуж за него я хочу не больше, чем за Чарли! Поверишь ты мне или нет, я приехала в Эдинбург выучиться на патронажную медсестру и оказаться подальше от одного мужчины! А не для того, чтобы обременить себя мужем! Но если бы мне пришлось выбирать из них двоих и при этом они оба платили бы одинаковую сумму подоходного налога, я бы остановилась на Чарли! Так как его бывшая подружка замужем, и даже будь он до сих пор влюблен в нее, на данный счет можно было бы не беспокоиться. И обида не лежит у него на сердце камнем величиной с Эдинбургский замок. В отличие от бедного Робби, что меня совершенно не удивляет, если ему пришлось иметь дело с девушкой, похожей на тебя! – Я испепеляла ее взглядом. – Меня только поражает, как он умудряется оставаться таким добродушным, трудолюбивым, милым парнем и к тому же – пользуясь чудаковатым и старомодным выражением – преданным своим старым и новым друзьям! – Затрезвонил наш телефон. – Если меня, скажите, что я умерла!

– Если звонит не мой Уилф, мерзавец пожалеет об этом! – Джемми убежала.

Звонил Уилф.

Катриона вздохнула:

– Единственное, что остается неизменным, – это изменчивый мир.

Я остыла и вернулась к собственным мыслям.

– Именно, – согласилась я чуть слышно.

Глава 11

Басси устроился на временную работу ночным портье в отель. В прошлом году он работал там лифтером. Менеджер позволил ему оставить бороду, которую, однако, пришлось укоротить до эспаньолки. Да и волосы он теперь подстриг и сделал старомодную прическу «Ранние Битлз». В результате брат стал настолько похож на средневековый портрет молодого английского крестоносца, что Джемми предложила вышить у него на свитере крест святого Георга после того, как мы закончим ее свадебное платье.

Мы как раз занимались им, когда Басси заглянул к нам вечером по дороге на работу. Джем и я сидели на диване, накрытом чистыми простынями. На журнальном столике перед нами лежали открытые учебники и вопросники. Катриона уехала на ускоренный сельский курс.

Басси сидел на подоконнике со стопкой книг в руках. Он сказал, что ему удается довольно много прочитать поздней ночью.

– Менеджер – хороший парень. Девочек он временным работникам приводить не позволяет, но против того, чтобы мы занимались, когда свободны, ничего не имеет. Учитывая его проблемы с персоналом, бедняга нуждается в нас не меньше, чем мы в нем. У меня такое чувство... чтобы попасть в отельный бизнес в это время года, нужна лишь университетская униформа. Парень, который работает посменно со мной, изучает английский в Суссексе; второй лифтер – математику в Саутгемптоне; официант – современную лингвистику в Кембридже; а старший портье учится в Лондонской школе экономики и политики. – Он огляделся вокруг. – Катриона у тетушки?

– Аликс говорила тебе, что Катриона решила остановиться на вакансии в Кейтнессе? – спросила Джемми.

– Да. Ее родственникам это будет удобно, ведь она из Сазерленда.

– А как бы тебе понравилось, если бы наш Чарли стал твоим зятем?

Басси театрально содрогнулся:

– Не то чтобы я предубежден, Джемми, или когда-нибудь судил о человеке по цвету его банковского счета, но давай посмотрим в лицо фактам! Будь у тебя моя репутация, ты захотела бы, чтобы твоя сестра вышла замуж за одного из «них»?

После ухода брата я попыталась вернуть внимание Джемми к вопросникам:

– Каковы обязанности патронажной медсестры как учителя?

– Дай мне те ножницы! Медсестра... слушай! Мы сдадим экзамен и в это же время в следующем месяце уже будем настоящими патронажными медсестрами. Я буду миссис Хоукинс... а ты могла бы стать миссис Линси, и мы бы сшили тебе платье...

– За то время, что у нас осталось? Давай думай, Джем! Обязанности?

– Я думаю. – Она нахально уставилась в потолок. – Виделась с ним с тех пор?

– Нет. – Я вставила в иглу новую нитку, уделив процессу больше внимания, чем он того требовал.

– Две недели прошло. Странно. Обязанности? Я сначала обозначу основные пункты, а потом разобью их на подпункты. Обязанности по отношению к пациентам, к семье, к пациентам-инвалидам, к приходящим на дом работникам, к подчиненным, к студентам... ты представляешь себе нас, обучающих студентов?

Внезапно оказалось, что уже час ночи, но платье было готово. Мы сложили его, проложив между складками тонкую бумагу, и завалились спать.

Утром я уезжала на собственный сельский курс. На поезд успела только благодаря таксисту и вокзальному носильщику.

Я опоздала на нужный мне автобус, потому что не смогла вовремя перейти дорогу. Водитель такси на другой улице, едущий в противоположном направлении, заметил мои безумные взмахи рукой. Послышался визг тормозов, когда он развернулся. Я зажмурилась в ожидании аварии.

– Торопитесь, сестра? Куда вам?

– На вокзал Ваверлей, пожалуйста! Мне нужно успеть на поезд, отходящий в семь пятьдесят! – Я шлепнулась на заднее сиденье. – Как вам это удалось? Я сто лет ждала просвета в движении машин!

– Вы из Англии? Неудивительно, что вы не могли перейти! Нужно родиться на этой стороне, чтобы уметь переходить на другую в такой час утром. Семь пятьдесят? Осталось четыре минуты! Я довезу вас! – Он нажал на газ, круто свернул, обогнав автобус, и стал перескакивать с улицы на лицу с потрясающей, хоть и доводящей до дрожи в коленках точностью. Ко времени последнего поворота к вокзалу я вновь закрыла глаза. Он подъехал, выкрикивая название места, куда я направлялась, и, как только заметил носильщика, подозвал его:

– Сестре надо на поезд в семь пятьдесят! Он еще не ушел?

Носильщик схватил мой чемодан, медицинскую сумку и помчался к кассе, пока я расплачивалась с таксистом. Я добежала до будки как раз вовремя, чтобы купить билет.

– За мной, сестра! – прогромыхал носильщик, припустив вперед.

Я бросилась вслед за ним вверх по лестнице, по мостику, вниз по ступеням, дальше по платформе, затем мы свернули на другую. Ворота закрылись, и маленький поезд уже собирался тронуться в путь. Зычное «Подождите сестру!» носильщика сработало. Две секунды спустя он запихнул меня в дверь ближайшего вагона, забросил внутрь мои вещи и с триумфом взмахнул фуражкой:

– Мы успели, сестра!

– Да благословит вас Бог, и спасибо. – Я вытащила два шиллинга, и он аккуратно сунул их в фуражку.

В вагоне кроме меня никого не было. Я едва успела отдышаться, когда ко мне подошел проводник, чтобы удостовериться, все ли со мной в порядке.

– Судя по тому, как вы бежали по платформе, сестра, проблем с преодолением мили за три минуты у вас не будет! Срочный вызов?

– Просто проспала.

Этот невысокий мужчина с густыми седыми волосами и рассудительным здоровым лицом был родом из Эдинбурга, а его жена – из Керкубри. Двое его сыновей все еще учились в школе, а единственная дочь восемнадцать месяцев назад вышла замуж за англичанина и сейчас жила около Тонбриджа. Прошлой осенью он отвозил жену в гости к дочери.

– Красивые места, – рассказывал проводник. – Тогда было полно фруктов, а листья меняли цвет. – Его порадовало, что мне понравилось работать в Эдинбурге. Для него во всем мире не существовало такого места, которое могло бы сравниться с этим городом. Однако он вынужден был признать, что жители Эдинбурга ведут себя не слишком радушно с приезжими.

В сердце закралось подозрение, что только благодаря моей униформе он не воспринял мой честный ответ как насмешку. Когда мое коротенькое путешествие подошло к концу, проводник вернулся, помог вынести вещи, пожал мне руку и пожелал всего наилучшего.

Светило солнце, и очень крепкий ветерок гулял по пустой сельской платформе. Маленький городок располагался прямо впереди, между низкими зелеными холмами, отдаленно напоминающими мне Восточный Суссекс. А затем из здания, где располагалась касса, полувышла-полувыбежала полная женщина средних лет, одетая в мешковатую униформу и потрепанную медицинскую шапочку. С собой она несла старую сумку, достаточно большую, чтобы в ней могли поместиться дюжина запасных подгузников, две банки сухого молока и пара тапочек вдобавок к стандартному набору вещей.

Пока я шла ей навстречу, меня на секунду посетила отчаянная мысль – выйти замуж за Чарльза или за Робби... или за любого другого мужчину! Любой брак казался более предпочтительным, чем перспектива лет через двадцать превратиться в такую старую кошелку!

Эта мысль возникла у меня лишь однажды... и все время потом мне было очень стыдно за нее.

Женщину звали мисс Робертсон, и патронажной сестрой она работала уже тридцать три года, а также акушеркой и собственно медсестрой. У нее было ненапудренное обветренное лицо, длинные седые волосы, убранные в тугой пучок, закрепленный большими шпильками, которые то и дело выпадали из него. А голос у мисс Робертсон был ласковым, как эдинбургский дождь. Она ни на минуту не переставала говорить или, пока я находилась рядом с ней, работать. По медицинским стандартам официальный рабочий график у нее был очень неплохой, даже если учесть, что одна ее официальная рабочая неделя могла бы, наверное, заставить бастовать все фабрики и банки Великобритании.

Я однажды спросила ее:

– Сестра, вы когда-нибудь пользуетесь своим перерывом?

– Как получится, девочка. У нас сейчас есть время выпить по чашечке чая, прежде чем мы снова приступим к работе.

Ее участок оказался довольно большим. Ежедневно мы проезжали многие мили по умиротворяющей зеленой местности. Если дорога иногда шла не в том направлении, какое нам требовалось, мы шли пешком по тропинкам и через поля к какому-нибудь уединенному коттеджу. Мисс Робертсон называла такие дома крохотными избушками. На самом деле мы не шли. Мы почти бежали, так как она слишком много лет проработала в спешке, чтобы сбавить скорость, даже когда по вечерам возвращалась домой по тропинке, пролегающей через ее собственный садик. Мы вбегали и выбегали, посещая крепкие маленькие и не очень маленькие фермы. Вбегали и выбегали, обслуживая больных в серых, напоминающих коробки новостройках с их неожиданными и радующими глаз веселыми парадными входами, раскрашенными в ярко-зеленый, голубой, красный и желтый цвета. Как и у меня в Эдинбурге, среди пациентов мисс Робертсон были люди с хроническими заболеваниями, травмами и те, кто недавно выписался из больницы. Но она выполняла еще и роль акушерки, поэтому на ее долю приходилось также немало родов на дому. Из всех известных мне акушерок она была самой лучшей и самой доброй. Мисс Робертсон сказала, что дети и хорошая чашечка чая – две ее слабости. Пациенты обожали добродушную растрепу. Никогда в жизни я не пила столько чая. Один раз поинтересовалась, скольким детям она помогла появиться на свет.

Женщина рассмеялась:

– Для того чтобы ответить, мне надо посмотреть свои записи – я сбилась со счета после первой тысячи. Оглянитесь вокруг, девочка, – мы выехали за черту города, – всюду мои дети, и добрая их часть расхаживает с моим вторым поколением. Девушки в этих краях рано выходят замуж, так что еще чуть-чуть, и я начну принимать третье поколение. Когда вспоминаю о студенческих годах, мне кажется, это было только вчера, а на самом деле сто лет прошло с тех пор. – Она ненадолго притормозила у знака «Проезд закрыт». – Они еще не закончили работы? – Моя наставница погудела в клаксон, привлекая внимание человека, который жестами помогал развернуться паровому катку, занявшему всю ширину узкой дороги. – Ты не мог бы убрать этого маленького монстра с пути, Донал?

Донал и его товарищ послушно сдвинули каток в сторону, чтобы мы смогли проехать. Когда мы возвращались, они отодвинули также и дорожный знак. А после вернули его на место.

– Вам не приходилось сталкиваться с родильным сепсисом, девочка?

– С настоящим – нет, сестра. Только с зарождающимся.

– Представьте себе! А тридцать пять лет назад, когда я, двадцатидвухлетняя девушка, пошла учиться на акушерку, он был нашей хронической бедой. Тогда еще не использовали старые M и В693, которые вам применять не приходилось. Вы о них слышали?

– Да, сестра.

– И еще, я не сомневаюсь, о карболовом распылителе Листера! Да, но мы думали, он замечательно помогает. Единственное, о чем надо было позаботиться, – чтобы пациенты не ели яиц и лука. Распылитель делал их голубыми.

– Правда?

– Да! Приходилось за этим следить! Но потом в наше распоряжение поступил полный набор сульфамидов, а затем пенициллин. – Тон ее голоса смягчился. – Вы принимаете и его, и антибиотики как должное, девочка. Я была слишком стара, когда он появился, чтобы так к нему относиться. Умирающие на моих глазах люди возвращались к жизни благодаря этому лекарству. Поначалу, конечно, мы могли только колоть его. Тогда не было одноразовых шприцев, девочка. Нам приходилось их кипятить, мы разве что себя не кипятили! Запомните хорошенько, даже до того, как появилось замечательное оружие, которое сейчас помогает побороть сепсис, мы тем не менее боролись с ним, просто ухаживая за больными.

Мы считали, что один выходной в неделю – очень хорошо. У многих и этого не было. Работали с семи утра до девяти вечера, с двухчасовым перерывом на обед и лекции. Если же роды у наших пациенток начинались ночью, а как вам известно, в семидесяти процентах случаев так и происходит, значит, не повезло. В семь утра мы приступали к работе.

– Сестра, как... ради чего... вы это терпели?

– Я сама пыталась понять. Могу предположить, что мы были слишком заняты, чтобы иметь возможность думать о чем-то, кроме работы. Конечно, это было неправильно – так загружать девушек. И меня не удивляет, что сейчас наблюдается нехватка медсестер. Женщины моего поколения, – задумчиво добавила она, – уже сами матери, а некоторые еще и бабушки. Оставшись в этой профессии и наблюдая, как ситуация меняется... да, медленно, но она улучшалась для медсестер... будь у меня дочь, я бы ей, возможно, сказала: «Девочка, учись на медсестру». Но если бы я ушла из медицины лет двадцать или больше назад и у меня была бы дочь, которая хотела бы стать медицинской сестрой, я бы убедила ее заняться наукой, физиотерапией или чем-нибудь еще. Вы бы хотели, чтобы ваша дочь стала медсестрой? – Она огорошила меня этим вопросом, когда мы подъехали к ее дому.

– Если бы ей нравилось работать с людьми и она бы не обманывала себя, полагая, что ей суждено провести всю жизнь, просто прикладывая руку к горячим лбам пациентов, тогда я была бы только за.

– С матерью, профессиональной медсестрой, она не будет в плену романтических иллюзий об этой работе. Романтику в нашей профессии видят те, кому не пришлось столкнуться с реальностью. Мы просто делаем тяжелую работу, и если она нам по вкусу, то нас все устраивает. Или почти все. Неподходящие люди не задержатся в нашей профессии надолго. Все эти разговоры о повышении зарплаты приведут к тому, что у нас будут плохие медсестры. Девочка! Вы можете себе представить, чтобы неподходящий для нашей работы человек продержался хотя бы неделю в обычном больничном отделении? Но так как вы приехали сюда ради своего собственного будущего, а не ради будущего профессии, скажите мне вот что... Вы одна, далеко и без телефона; рядом никого, кто смог бы отправиться за помощью; после внешне нормальных родов у матери начинается кровотечение, а младенец в то же время перестает дышать. Что вы сделаете в первую очередь? Не думайте, девочка. Отвечайте! У вас в подобной ситуации не было бы времени остановиться и подумать. Ну?

– Подниму изножье кровати, на которой лежит мать, насколько возможно высоко и насколько возможно быстро... – Я остановилась. – Ребенок?