Текст книги "Красавица в Эдинбурге"

Автор книги: Люсилла Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Шагая по тропинке обратно, я спросила Чарльза, видел ли он Афины.

– Я не видела. Могут ли они сравниться с Эдинбургом?

– Афины прекрасный город, но... мое сердце принадлежит Эдинбургу.

По дороге домой мы беседовали о наших семьях. Он рассказал о матери, отчиме и двух младших сводных сестрах. У меня сложилось впечатление, что он очень любит свою семью, хотя он всего лишь произнес: «Мне доставляет удовольствие видеться с ними».

– Какое облегчение!

– Боюсь, я вас не понял.

– Облегчение услышать еще об одной семье, где не грызутся постоянно. После услышанных от друзей страшных историй о родительской антипатии и обездоленном детстве мы с Басси часто сами чувствовали себя обездоленными из-за отсутствия у нас этих считавшихся модными тогда аспектов жизни.

Чарльз улыбнулся:

– Думаю, именно этим довольно серьезно обеспокоена моя младшая сестра. Бедному ребенку шестнадцать лет. Ей нравится учиться в школе-интернате, она обожает Высокогорье. Мой отчим ушел на пенсию и перебрался обратно в горы.

– Руки чешутся побунтовать, хотя причин для бунта нет? Бедный ребенок!

– Однако она нацелена на получение образования в каком-нибудь, предпочтительно английском, университете, довольно умна и очень упряма, поэтому я не сомневаюсь, что сестра будет счастлива на баррикадах через несколько лет.

– Почему она нацелилась на Англию?

– Говорит, там кипит жизнь.

Я улыбнулась:

– Родители не будут возражать? – Он покачал головой. – А вы?

– Нет. Даже если бы и возражал, это не сыграло бы роли. У моей младшей... впрочем, у обеих моих сестер есть своя голова на плечах.

– Вторая ваша сестра учится в университете?

– Нет. – Мы вновь оказались на улице Принцев. – Дайте мне знать, если вам на глаза попадутся пьяные со склонностью к самоубийству.

– Непременно. – Я намеревалась расспросить Чарльза о второй сестре, но вместо этого чихнула. Забыв, что на мне все еще надета его куртка, я полезла за носовым платком и только после того, как воспользовалась им, обнаружила, что он не мой. И не его, если только он не злоупотребляет «Мисс Диор».

Тогда это казалось невероятным, но я действительно даже и не вспомнила о невесте доктора Линси. Мне стало любопытно, где она находилась в это время, расскажет ли он ей все, и, если да, хватит ли у нее рассудительности поверить ему. Некоторые бы поверили. Но большинство – нет. Я словно наяву слышала надрывный смех Джона: «На вершине безлюдной горы, в темноте, и он тебя даже пальцем не коснулся? И он не голубой? Тогда ты, моя сладкая, лгунья и стерва».

Однажды отец сказал: «Некоторые способны судить остальных, опираясь только на собственные нормы поведения, поэтому полезно помнить, что их приговор расскажет тебе гораздо больше о них самих, нежели о том, кого судят».

Мне следовало вспомнить слова отца, когда я только познакомилась с Джоном. Меня тогда позабавило то, что я приняла всего-навсего за модный наносной цинизм. Однако Джон не рисовался. Он не доверял никому, даже себе. Мне стало интересно, как его жена справляется с этим. Вдруг я поняла, что не морщусь от мыслей о разлучнице. Я подумала о Джоне и глубоко вздохнула. Такое ощущение, будто внезапно я очутилась в конце длинного темного туннеля. Просто я знала его и любила достаточно сильно, чтобы в результате остаться с незаживающим душевным шрамом. И со смертельным страхом снова испытать боль от измены.

Часы показывали двадцать минут двенадцатого, когда мы вошли в дом. Холл и лестница были такими же тихими, как и улица снаружи.

Чарльз посмотрел на лестницу.

– Не хотите воспользоваться моим лифтом и затем спуститься на один пролет?

Миссис Кинлоч говорила нам, что для квартиры на самом верху есть частный лифт, который находится за дверью в конце холла. Однако в действии я его еще не видела. Если бы Джон или большинство знакомых мне англичан в возрасте Чарльза Линси предложили подобное в такой час в Лондоне, это было бы сделано с вполне очевидной целью. Подсознательно я пребывала в уверенности, что, когда Чарльз предлагал, а я соглашалась, мы оба руководствовались иными мотивами. Если вечеринка еще не закончилась, то это могло произойти в любую минуту. У его невесты, возможно, и не сложилось бы превратного впечатления, узнай она, что мы столкнулись с расходящимися гостями. А вот у Сандры определенно сложилось бы.

Доктор Линси отпер дверь.

– Я вынужден запирать ее. Этого требует моя страховая компания. Вы увидите, что двери лифта выходят в мой холл. Пожилой родственник, от которого я унаследовал дом, построил здесь лифт, так как любил жить наверху, но подъем по лестнице находил слишком затруднительным. – Лифт остановился. Он сразу же отпер входную дверь своей квартиры. – Я провожу вас вниз.

– Не утруждайтесь, прошу вас. Спасибо вам за все. Вы были необыкновенно добры.

– А вы по отношению к миссис Томпсон?

Мы посмотрели друг на друга, словно старые друзья, и оба забыли пожелать доброй ночи. Я быстро спустилась вниз и вошла в квартиру. Как Чарльз закрыл дверь, я не слышала.

В квартире никого не было. Горел только свет в холле. Там же на столике лежала записка, в которой говорилось, что звонила мисс Брюс и объяснила причину моей задержки. В десять тридцать, когда Робби вызвали на работу, вечеринка переместилась в квартиру Басси.

«Позвони, если захочешь присоединиться к нам, и Уилф заедет за тобой на машине. Если нет, пожалуйста, не закрывай дверь на цепочку.

Дж. и К.»

Я принесла записку, бутерброд и молоко в свою спальню, вынула чистую форму, завела будильник, а потом очень долго сидела на краю кровати, глядя на потолок.

Уилфу Хокинсу причиталось несколько отгулов, и он остался в Эдинбурге до воскресной ночи. Этот двадцатипятилетний крепыш, очень терпеливый, но не слабак, редко отводил взгляд от Джемми, и иногда, когда он говорил, его речь напоминала речь члена группы «Битлз». Уилф называл нас Кэт, Ал и Джем.

Мы с Катрионой по секрету сказали Джемми, что если он ей не нравится, то нам вполне подходит. Джемми передала это Уилфу в нашем присутствии.

– В самом деле? – Губы Уилфа медленно растянулись в улыбке. – В таком случае которая будет первой? Я не привередлив.

Вечеринка прошла хорошо. Девушки посвятили меня во все подробности, не требуя моего отчета взамен. Они слишком привыкли к смерти, чтобы проявлять нездоровое любопытство. И Джемми, и Катриона знали – если бы я хотела поговорить, то так бы и сделала. Я не хотела.

Визит Уилфа спутал наш распорядок выполнения домашних обязанностей. Вечером в понедельник Катриона и я вместе готовили ужин. В тот день она работала в женской консультации и видела Робби. Тот спрашивал обо мне.

– Думаю, он не особенно хорошо провел время на вечеринке без тебя, Аликс.

– Сандра сказала, он отлично повеселился!

Она разбила яйцо с элегантным неодобрением.

– Сандра – сплетница и смутьянка!

– Не стоит воспринимать ее так серьезно. – Я догадалась, в чем дело, так как свой человек – Басси – рассказал мне всю историю по телефону. – Она заигрывала с Робби? Что с того? Заигрывание – для нее рефлекс.

– Это не оправдание! Он был твоим парнем. А казалось, у нее больше гордости.

Гордость не та тема, которую мне хотелось развивать.

– Робби не моя собственность. Мы просто изредка встречаемся.

Катриона кинула в мою сторону довольно странный взгляд:

– В Глазго у него не было репутации человека, который просто изредка встречается. Может оказаться, что его намерения серьезнее, чем ты полагаешь.

– Уверена, это не так!

– Время покажет, – твердо произнесла она.

Так как время уже продемонстрировало нам, что под внешней мягкостью и потрясающей вежливостью Катрионы скрывался сильный и порой сводящий с ума своим упрямством характер, я не стала продолжать разговор. Даже если бы я спорила с ней всю ночь напролет, все равно бы проиграла. В любых спорах между нами тремя всегда побеждала Катриона. Если она уступала, как в случае с вечеринкой, то только потому, что хотела уступить.

Главная медсестра ждала у входной двери, когда я с сопровождавшей в этот день меня мисс Брюс вернулась к обеду.

– Только что звонили из родильного дома, мисс Брюс. Хорошо, если бы вы подъехали туда сейчас.

– Вы не подвезете меня, мисс Херст? Я пробуду там всего несколько минут, а пока будете ждать, вам, возможно, разрешат посмотреть на принятого вами малыша.

Молодая медсестра быстро провела меня по длинному, натертому до блеска коридору с бледно-розовыми стенами и потолком и остановилась возле окна отделения специального ухода за новорожденными.

– Александр Макрэ в палате для недоношенных. Пожалуйста, подождите здесь, я поговорю о вас с дежурной сестрой.

Я подошла ближе к окну. Две акушерки-практикантки, сидя в низких креслах, кормили из бутылочек малышей. Штатная акушерка, которая находилась рядом с весами, заметила меня и вышла.

– Вами кто-то уже занимается, сестра?

– Да, спасибо.

– Этот голос мне знаком... – Робби появился в дверях, а акушерка тем временем вернулась к весам. – Что ты здесь делаешь?

– Пришла посмотреть на младенца, которого приняла недавно. Сколько здесь твоих?

– Не больше половины. И только двоих зовут Роберт.

– Теряете хватку, доктор?

– Я и сам об этом думал. Мне не хватало тебя на вечеринке.

– Я не могла ничего сделать...

– Да, но ты могла позвонить и извиниться за то, что не пришла. Почему ты не сделала этого? – Робби казался очень недовольным. – Учитывая, что именно ты пригласила меня.

– Я должна была позвонить. Прости. Честно. Я забыла.

Он неохотно улыбнулся:

– Я действительно теряю хватку. Не просто покинут, а забыт. И что усугубляет положение – проклятой англичанкой.

– Ты страдаешь, Робби.

Он засунул руки в карманы своего длинного белого мягкого пиджака и ссутулился.

– А у тебя, – сказал Робби тихо, – самые красивые темно-голубые глаза из всех, что я когда-либо видел. Мужчина может с радостью утонуть в них. Ты знала?

По коридору к нам шла медсестра с маской и халатом, перекинутыми через руку, и я поспешила сменить тон на вежливо официальный.

– С миссис Макрэ все в порядке, – вступил в игру Робби, – но мы на всякий случай пока держим ее здесь. Уверен, она будет рада услышать, что мисс Херст навешала маленького Алекса.

– Полагаю, – отозвалась медсестра, – мисс Херст хочет, чтобы мы передали миссис Макрэ наилучшие пожелания.

– Да, пожалуйста, сестра. Спасибо.

Алекс Макрэ спал в своем инкубаторе. Он уже весил три фунта десять унций.

– Он выглядит замечательно, сестра. Как младенец, а не как красный, сморщенный хиппи.

– Вы его принимали? – Медсестра, занимающаяся недоношенными детьми, поглядела на меня поверх инкубатора. – Вы та самая девушка, которая пользуется корзинами для покупок? Надеюсь, вы не возражаете, если я скажу, – удивительно, что у вас все получилось.

– Это не просто удивительно. Это чудо. Он перепугал меня до смерти. Его мама решила, что он – несварение желудка.

– Но она хотя бы знала, что носит его. Видите этих четырехфунтовых. – Мы пересекли комнату, где было жарко, словно в тропиках, чтобы посмотреть сквозь еще одну прозрачную стену. – У матери был срок больше восьми месяцев, и первая головка появилась до того, как она поняла, что беременна.

– Двоих такого размера!

– Угу. С ее слов, они с мужем не заметили ничего необычного, кроме того, что она немного располнела в области живота. И так как прошло одиннадцать лет с ее последних родов, решили, у нее началась менопауза. У них еще четверо, все девочки.

Одна из близняшек не спала и полусонно моргала голубыми глазками. У обеих были личики с тонкими чертами и пушок рыжих волос.

– Она рада им?

– Пока нет. Возможно, позже. Возможно.

– Жаль. Они миленькие. Здоровые?

– Идеальные. Как это часто бывает с нежеланными детьми. – Медсестра бросила взгляд поверх моей головы. – Вас зовут.

Сестра и я прошли полкоридора, когда мимо промчался Робби и исчез в дальней двери. Я заметила эту дверь по пути сюда. На ней было написано: «Детская реанимация».

– Одну минутку, мисс Херст. – Медсестра вошла в кабинет.

Я ждала затаив дыхание. Если и существовало на свете более удручающее зрелище, чем вид крохотного, пугающе обмякшего тельца новорожденного в состоянии коллапса, я с ним не сталкивалась.

Сестра вернулась с таким же раскрасневшимся лицом, как и у меня.

– Похоже, им удалось ее спасти.

Басси сидел у нас на лестнице, когда я вернулась домой. Джемми пошла с Сандрой в кино, а Катриона отправилась к дантисту. Прошло какое-то время с тех пор, как мы виделись с Басси в последний раз. На нем были красная спортивная куртка, белые кроссовки, широкий галстук небесно-голубого цвета и одна золотая серьга.

– Изображаешь женщину, Басси?

– Это классно! – Он потрогал серьгу. – Мелли носит вторую. Есть чем подкрепиться? Я на мели.

– Конечно. – Я сняла шапочку, пальто и туфли и отвела его на кухню. – Очередной длиннющий чек за книги?

– Нет. Завтра сниму со счета деньги. Но если возьму их сегодня, то останусь без гроша на два дня на следующей неделе.

Я посмотрела на него повнимательнее:

– Ты похудел. Обедал? Чай пил? Ради всего святого, мальчик, ты хоть завтракал? Чем?

– Молоком. Выдул целую пинту, такой уж я.

– Жить надоело? Или тебя устроит туберкулез? – Я разложила бекон на гриле. – Одного молока для растущего мужского организма недостаточно. Куда подевались деньги? Ты обычно ухитряешься растянуть их надолго.

– Некоторые цыпочки обходятся дороже, чем ты рассчитываешь.

Я еще не встречалась с Мелани. Она присутствовала на вечеринке. Катриона описала ее как очень миловидную брюнетку с огромными круглыми очками. Джемми посчитала ее настоящей интеллектуалкой. Уилф сказал: «Чертовски сексуальна». За исключением очков с круглыми линзами, образ соответствовал всем подружкам Басси, начиная от детского сада и до сегодняшнего дня.

– Мелли не нравится платить за себя?

– Ей-то нравится. Я не позволяю. Уровень ее интеллекта превышает мой. Сорить деньгами – это утешение для моего самолюбия.

– Твоему самолюбию не пойдет на пользу, если Мелли придется носить тебе фрукты и цветы после того, как ты сляжешь от какого-нибудь противного микроба. А именно так и случится, если будешь продолжать в том же духе. – Я добавила еще одно яйцо в сковороду. – Туберкулы под контролем, но они все еще существуют.

– Расслабься, Кассандра. Это моя жизнь и мои гроши.

– Не обманывай себя! Налогоплательщики плюс папино содержание.

– Чепуха! – парировал он с раздражением, которое в основном объяснялось голодом. – Когда отец выдает нам деньги, это уже наше дело, на что их потратить. Да и налогоплательщики не благотворительностью занимаются. Моя стипендия – это вложение, выгодное к тому же. Я будущее страны. Без моих мозгов она, скорее всего, развалится.

– Какой страны? Шотландии или Англии?

– Без разницы.

– Вот тут, – возразила я самодовольно, – ты ошибаешься. – Я пересказала ему большую часть нашего с Чарльзом Линси разговора.

– Когда он успел нарассказать тебе такое?

– В тот вечер, когда я пропустила вечеринку. – Я поведала брату о миссис Томпсон. – Я не говорила тебе раньше, потому что не была готова. Я никому не говорила.

Басси слез со стола и взял себе стул.

– Пит видел тебя в машине Линси.

– Который Пит? Большой медик или маленький парень из Кента с угрями, который живет с тобой?

– Маленький Пит. Он слишком скован в сексуальном плане для вечеринок и поэтому допоздна работал в ту ночь. Он видел Линси раньше и потому знал его машину. Сказал, что вы вдвоем просидели в ней несколько часов, прежде чем отъехали. Линси он лучше разглядел, чем тебя. Сказал, похоже было, что Линси за тобой приударял. Так?

Это меня и рассердило, и рассмешило.

– Нет. Ему не нужно приударять. У него есть своя шикарная блондинка.

– Да, Пит говорил.

– Жаль, что у Пита нет брата-близнеца. Они могли бы наслаждаться, обмениваясь различными фантазиями.

– Ты неправильно воспринимаешь Пита. Он хороший парень, да и в любом случае у него воображения не хватит для хорошей фантазии. Он математик. У него не мозг – у него компьютер между ушей. Он просто собирает факты, заносит их в память и хранит. – Басси ненадолго сконцентрировался на еде. – Похоже, цыпочка Линси при деньгах.

– Со слов Робби.

Басси рассеянно кивнул и продолжил есть.

Я была крайне озадачена. Папа и я время от времени страдали от рассеянности, но Басси и мама выглядели так, только когда их мозг очень напряженно работал над решением какой-то заковыристой проблемы. Хотя все могло объясняться голодом.

– Часто видишься с Робби, Аликс?

– Не часто. – Я заварила чай и налила себя чашечку. – А что?

– Он, кажется, хороший парень. Хм... ему, похоже, не нравится Линси.

– И?

– Он должен знать.

– Может, и узнает, если сможет все увидеть правильно. Ему мнительность мешает. – Я отпила немного чаю. – Когда Пит рассказал тебе, что видел меня с Чарли?

Басси поколебался.

– Вчера.

– Ого! – Я села. – Басси, что происходит? Боишься, я созрела для новой любви?

– Не исключено. Учитывая, что Чарли в твоем вкусе.

– То мои старые вкусы. Он совершенно не похож на Джона.

– Если бы был похож, я прибежал бы сюда через две минуты после того разговора с Питом.

– Почему? Ты никогда так не беспокоился о моем моральном состоянии.

– Я никогда не думал, что о тебе надо беспокоиться, пока этот подонок Джон чуть не вынудил меня совершить первое в моей жизни кровавое убийство. Боже, Аликс, этот... – Басси осекся. – Заметь, – продолжил брат более мягким тоном, – все было предсказуемо. Он привлекательный мерзавец, а его страстность, вероятно, была травматичным и вместе с тем новым для тебя опытом после «неприкасаемых». Неудивительно, что это выбило у тебя почву из-под ног. – Он вдруг улыбнулся. – Маленький Пит считает тебя самой шикарной цыпочкой в Эдинбурге... что тоже предсказуемо.

Сердечная рана болела сильнее, чем я предполагала.

– Как ты до такого додумался? – процедила я сквозь зубы.

– Воспользуйся своим интеллектом, женщина. У Пита слишком темные волосы, и он на полфута по росту не дотягивает, а в остальном, угрях и так далее, он точь-в-точь один из твоих «неприкасаемых». Помнишь, как ты злилась после свиданий, когда была на шестом курсе? Все эти угри, пот, тяжелое дыхание, пена после бритья – а тебя даже за руку не подержали?

Я не удержалась от слабой улыбки:

– Да. Теперь помню.

– Знаешь, Пит застенчивый, но гениален. Если он займется промышленной деятельностью, лет через десять будет зарабатывать десять тысяч в год, а то и больше. Пит поднимется на очень высокий уровень. Увидишь. У меня такое чувство, что у Чарли много общего с тем человеком, в какого превратится Пит через десять лет. Ты в него хоть немного влюблена?

Я видела, что брат действительно обеспокоен, и в данных обстоятельствах я не могла его винить. Поменяйся мы с ним местами, я, наверное, в тот момент была бы уже в его квартире, стараясь вбить в его голову хоть каплю здравого смысла.

– Нет. Он мне просто нравится. Понимаешь?

– Угу. – Басси раскинул руки и потянулся, словно с его плеч свалился большой груз. – Привет, красавица! – Пришла Катриона. – Я на мели, снова! Как зуб?

– Это была всего лишь проверка. Басси, извини, но, я боюсь, ты потерял сережку, – заметила Катриона.

После его ухода у меня возникла потребность поговорить.

– Я предпочла бы, чтобы все осталось между нами, Катриона.

– Да, конечно! – Как ни странно, она не казалась шокированной. Она разозлилась. – Если бы Сандра... соседи... кто угодно увидел, что он ведет тебя к себе в квартиру в полночь!.. Естественно, я понимаю, это было сделано для того, чтобы спасти тебя от лестницы...

– И возможно, для того, чтобы у его невесты не сложилось превратного впечатления. Я уже говорила, вокруг вроде никого не было, но это могло оказаться не так.

– С одной стороны, это хорошо. Но так как предполагается, что он обручен, – Катриона стала пунцовой от негодования, – это еще больше усугубляет положение. Что могло подвигнуть человека быть столь неосмотрительным?

– Как насчет здравого смысла и доброты?

Она свирепо посмотрела на меня:

– Мне жаль, Аликс, если ты веришь в Санта-Клауса. Но я – нет.

Глава 4

Мэгги Драмонд считалась предводительницей шайки ребятишек с лестницы. Мэгги, которой в скором времени исполнялось пять лет, являлась обладательницей стрижки под горшок, личика викторианской китайской куколки и инстинктов Чингисхана. Бразды правления в шайке целиком и полностью принадлежали ей. Отчасти потому, что у Мэгги самый сильный характер, а отчасти потому, что она была сильнее всех физически. Один намек на бунт – и Мэгги буквально прыгала на бунтаря. Однако хулиганкой она не была. Только боевой девочкой. После того как Мэгги решила принять меня в ряды «своих», если кто-то из шайки плевал на меня или бросал песок на мою машину, это делалось только ради смеха, а не для того, чтобы вызвать у меня ксенофобию.

С Мэгги у меня завязались хорошие отношения после освобождения маленького Джейми, просунувшего голову между прутьями лестничных перил и застрявшего там. Джейми был одним из ее многочисленных братьев. В то утро, когда я приехала, шайка пыталась отсоединить голову малыша от тела. Единственным ребенком, который не орал, был Джейми, так как Мэгги постоянно запихивала ему в рот ириски. Взрослых рядом не оказалось, вероятно, потому, что дети ужасно шумели. Только в редких случаях, когда они вели себя тихо, головы встревоженных матерей высовывались из дверей.

– Нужна помощь, дети?

Все, кроме Джейми, поглядели на Мэгги. Она осмотрела меня с головы до пят:

– Вы не сможете раздвинуть эти проклятые прутья. Вы недостаточно сильная.

– Возможно, есть более легкий выход. Подержи мою сумку, голубушка. У меня, возможно, есть внутри вещица, которая поможет вытащить Джейми. – Я надеялась, что это спасет мою сумку от участи быть скинутой с лестницы, как только я ее отпущу. Спасло.

Дети сопели, сгрудившись вокруг меня, пока я мерила ширину головки Джейми и расстояние между прутьями. Я использовала метод, который применяется во время принятия родов, когда голова у ребенка нормального размера. Он сработал лучше, чем я предполагала. Через несколько секунд Джейми уже сидел у меня на коленях, потирая красные ушки и жуя очередную ириску.

Мэгги дала выход гневу:

– Ты чокнутый маленький... Еще раз сделаешь что-нибудь подобное, получишь от меня не конфету. Получишь пинок под зад!

Джейми запихнул ириску за левую щеку, как следует плюнул на сестру и одарил меня ангельской улыбкой:

– Прррраклятые дювчонки!

Я никогда раньше не слышала слова из четырех букв, которое использовала Мэгги. Я попросила Басси перевести. Он был потрясен:

– Боже! С кем ты общаешься?

Мэгги и ее шайка считали иностранцем любого, кто не жил в их доме. Рабочие, занимающиеся сносом зданий, уже давно стали мишенями. Появление фургона с исследователями пыли явилось неожиданным и восхитительным развлечением. На какое-то время они покинули лестницу.

– Сестра, я заработаю язву желудка, прежде чем завершу работу, – пожаловался мне прораб. – Еще один хороший взрыв – и мы бы повалили дома и убрались отсюда. Но в этом застроенном районе мы вынуждены все делать медленно. Я уже поседел, отгоняя этих дьяволят подальше от участка, а они так и норовят напакостить! – Он пригнулся, когда щепка ударилась о крышу моего автомобиля. – Я не буйный человек и ни разу в жизни не поднимал руки на детей, но что бы я сделал с этими маленькими... – Прораб осекся и заменил слово: – Детьми!

– Я вам сочувствую, хотя, когда не бросаются, они милые детки.

– Милые? Ха! Мне не это слово приходит на ум, сестра! Вы из Англии? Что вас сюда привело?

– Решила, что хочу работать в Эдинбурге.

– Да? – Мужчина молча рассматривал меня. – И как он вам?

– Очень нравится, спасибо. Вместе с бросаемыми в меня предметами и всем остальным. Это очень красивый город.

– Покорил вас, да? О вкусах не спорят. – Прораб позволил себе мимолетную улыбку. – Может, он не так уж и плох.

Тем утром мне показалось, что мистер Браун чувствует себя намного лучше, и я забеспокоилась. Я надеялась встретить доктора Макдональда, но напрасно. В обед я связалась со своим личным оракулом.

Миссис Дункан посоветовала подождать до вечернего визита к нему.

– Доктор понимает, что два последних месяца над беднягой уже должна была расти зеленая трава. Нет сомнений, он обязательно заглянет к мистеру Брауну позже. Сегодня среда, и у партнера доктора Макдональда выходной, поэтому у него в два раза больше вызовов. Но ждать не могут только плохие новости.

– А если это последнее улучшение перед кончиной?

– Разве для доктора Макдональда это новость?

Джемми сидела одна за нашим постоянным столиком. У нее начиналась простуда и произошел конфликт с родственницей одной пациентки.

– В моем списке появилась новая пациентка с астмой. Ее муж был генералом, но она сама очаровательная старушка – никакого снобизма. А потом ее дочь возвращается из магазина. «О, сестра, – говорит она, глядя на меня, словно я какая-то гадость, занесенная в дом кошкой, – простите, что вас побеспокоили. Я попросила доктора прислать медсестру для моей матушки, но я имела в виду нормальную медсестру. Вы ведь понимаете?» – Джемми пылала гневом. «О да, мисс, – говорю я, – думаю, да, учитывая, что мы говорим на моем родном языке, даже если я и недостаточно хороша для вас». Я ей высказала, Аликс. Она так взбесилась! Сказала, что пожалуется на меня начальству. Я просто сама все рассказала мисс Брюс.

– Как она отреагировала?

– Она была так мила, что я чувствую себя просто ужасно!

Пришла Катриона:

– Вы помните, наши отчеты за месяц должны быть готовы завтра? Готова придушить себя за то, что забыла! Я обещала тете Элспес поужинать у нее сегодня вечером. Значит, мне придется полночи не спать.

– Почему бы тебе не позвонить тете и не перенести ужин на другой вечер? – поинтересовалась я.

– Я... я не могу. Она... э-э... пригласила друзей.

Я взглянула на Джемми, но она была слишком занята собственными переживаниями. Я доедала свое первое блюдо, размышляя над тем, почему Катриона в последние дни так часто выглядит взволнованной, когда в разговоре всплывает имя ее тети. Однако вскоре я вернулась мыслями к Арчи Брауну. Тревога за его самочувствие разъедала душу.

В четыре часа пустая машина доктора Макдональда стояла возле дома. Шайка малолеток, за исключением Мэгги и Джейми, собралась у главного входа и выглядела подозрительно притихшей.

– Привет, детки! Где Мэгги?

Оглушающий ответ был по большей части неразборчив. Но я расслышала достаточно, чтобы меня прошиб холодный пот. Мне следовало вести себя осторожно. Большинство детей были еще слишком малы для того, чтобы о чем-то догадаться, но не для страха, который мог заставить их замолчать. А этого нельзя было допускать, если я расслышала правильно.

– Значит, Мэгги уехала покататься в машине? – Я сохраняла беспечный тон. – Как замечательно! А в какой машине?

– В красивой голубой!

– Очень хорошо. С дядей?

– Да! Дядя увез Мэгги и бутылочку с конфетками.

Мне стало дурно.

– Что за дядя? Папа Мэгги? Чей-то папа? Кто-нибудь из вас знает его? Вы видели его раньше, до того, как он дал Мэгги конфетки и увез ее?

– А он не давал Мэгги конфетки! – запротестовала Фиона. – Это были конфетки Мэгги. Малюсенькие белые конфетки, и ей они нравились! А мне моя не понравилась. Я ее выплюнула... вот так!

– А я мою лучше выплюнул! – Это был Алистер. – Я хорошо плююсь. Гораздо лучше, чем Фиона!

– Вы оба замечательно плюетесь, лапоньки! – Я отодвинула их друг от друга. – Расскажите мне еще про Мэгги. Когда этот дядя взял ее покататься на своей красивой голубой машине?

– Только что.

Это могло означать от пяти минут до пяти часов назад.

– А как насчет малютки Джейми? Он поехал кататься? Он у своей тети? А мама Мэгги? Она знает, что Мэгги уехала? Мэгги ей сказала?

Они стали елозить ножками по полу. Я думала, что это от чувства вины, пока мне не ответил голос доктора Макдональда.

– Все в порядке, сестра. Мэгги в больнице со своей мамой. – Он потрепал пару ближайших к нему головок. – А теперь идите, дети. Мне надо поговорить с сестрой.

Мы немного отошли от главного входа, и я отдышалась, словно после пробежки.

Доктор Макдональд вынул из кармана пустую бутылочку из-под аспирина.

– Новая. Оставленная на кухонном шкафу. Когда увидели, как Мэгги раздает их другим, осталось всего десять таблеток. Остальные, плюс минус две, она съела. Очевидно, ей понравился вкус.

– О нет! С ней все в порядке?

– Спасибо милости Господа и наблюдательному взгляду одного патолога, который приехал, чтобы присоединиться к своим коллегам, работающим через дорогу. Я только что из больницы. Ей в достаточной мере прочистили желудок. Мэгги оставили под наблюдением на сутки. Но с ней все должно быть нормально. Естественно, если бы вовремя не обнаружили, такая большая доза могла убить ее. Мать шокирована. Может, она усвоит урок. А вот остальные... – Он раздраженно вздохнул. – За тридцать лет лечебной практики я повидал много людского горя. Но нет ничего хуже, чем смерть любимого ребенка. А когда к этому горю добавляется еще и осознание того, что небольшая предусмотрительность могла спасти драгоценное существо, рана становится слишком глубокой, чтобы ее можно было излечить. И тем не менее научатся ли родители думать наперед? За тридцать лет не научились. – Он вздохнул. – Однако на этот раз мы можем вздохнуть свободно благодаря тому, что некий доктор Линси очень быстро запихнул маму и ребенка в свою машину и доставил их в больницу через несколько минут после обнаружения пузырька в руке Мэгги. Он позвонил мне из больницы и ввел в курс дела. Доктору Линси было нелегко связаться со мной, так как я находился на другом конце города и занимался пациентами своего компаньона.

– Линси, – пробормотала я. – Конечно! Машина подходит. Я могла бы догадаться, если бы не занималась выдумыванием всевозможных сюжетов – от изнасилования до убийства.

– Печально, но небезосновательно в наши дни. Вы знакомы с этим патологом?

– Если он тот, о ком я думаю, тогда да, немного.

Доктор Макдональд еще раз вздохнул и переключился на Арчи Брауна:

– Вы заметили улучшения?

– Да. Они меня волнуют. Реальны ли они?

– Нет сомнений, что сегодня он чувствует себя менее дискомфортно. Уменьшились выделения, жар и желтизна кожи.

– Доктор... Последнее улучшение перед смертью? Или...

– Хотел бы я знать ответ, сестра. – Доктор пожал плечами. – Согласно всем справочникам и экспертам, Арчи Браун уже должен быть мертв. Я считаю, все, что поддерживает в нем жизнь, это его разум. И не спрашивайте меня, каким образом. Человеческий мозг – странный, мощный и до сих пор по большей части не исследованный инструмент. Вы сталкивались со случаями, когда неизлечимо больные люди вдруг выздоравливали без видимых на то причин?