Текст книги "История Энн Ширли. Книга 3"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Глава девятая ВЕЧЕР НА МАЯКЕ

Энн с Джильбертом все никак не могли выбраться в гости к капитану Джиму. Они несколько раз собирались туда пойти, но всегда что-то мешало. Сам капитан Джим за это время несколько раз наведывался в маленький белый домик.

– Я уж с вами попросту, миссис Блайт, – признался он Энн. – Мне так приятно к вам приходить, и я не хочу отказывать себе в этом удовольствии всего лишь потому, что вы сами пока не собрались ко мне в гости. Среди людей, которые знали Иосифа, такие церемонии ни к чему. Я буду к вам заходить, когда смогу, а вы тоже придете, когда сможете. Главное – приятный разговор, а под чьей крышей – это неважно.

Капитану Джиму очень нравились Гог и Магог, которые стояли у Энн по обе стороны камина с таким же гордым видом, как и в «Домике Патти».

– Ну не смешные ли твари? – с восхищением говорил он, и каждый раз, входя в дом и уходя из него, он здоровался и прощался с ними, так же как и с хозяином и хозяйкой.

– Домик у вас стал чудо какой уютный, – сказал капитан Джим Энн. – У миссис Селвин вкус был не хуже вашего, и она очень старалась, но в то время нельзя было купить такие красивые шторы, картинки и безделушки. Что же касается Элизабет, она жила прошлым. А вы вроде как принесли в этот дом будущее. Даже если бы мне нельзя было с вами разговаривать, я все равно приходил бы сюда – посидеть и посмотреть на вас, на ваши картины и ваши цветы. Такое все красивое – ну просто прелесть.

Но вот наконец наступил вечер, когда Энн с Джильбертом отправились на мыс Четырех Ветров. Поутру было пасмурно и туманно, но к вечеру небо расчистилось и закат запылал багрянцем и золотом. Холмы на западном берегу бухты очертила янтарная кайма, а небо на севере пестрело маленькими оранжевыми облачками. На выходе из бухты виднелся парусник, плывущий в дальние края. Белые дюны стали розовыми, а окна старого домика, обсаженного ивами, вдруг загорелись живым светом, словно из скучно-серой стеклянной скорлупы выглянула трепетная, пылкая душа.

– Какой одинокий вид у этого дома, – заметила Энн. – Там никто никогда не бывает. Правда, подъездная дорожка выходит на верхнюю дорогу, но я бы увидела, если бы по ней кто-нибудь прошел или проехал. Как странно, что мы все еще не знакомы с Морами, хотя от них до нас – пятнадцать минут ходу. Может, я и видела их в церкви, но не опознала. Жаль, что наши ближайшие соседи такие нелюдимы.

– Видно, они не из тех, что знали Иосифа, – сказал Джильберт. – А ты узнала, кто та девушка, которая показалась тебе такой красивой?

– Нет. Как-то все не соберусь о ней спросить. Но я ее больше ни разу не видела. Наверно, ты был прав – она не здешняя. Смотри – солнце село и сразу же загорелся маяк.

По мере того как темнело, луч света от большого прожектора, вращавшегося на вершине башни, все ярче высвечивал окружающие поля, песчаную косу и водную гладь бухты.

– Так и кажется, что меня сейчас подхватит и унесет далеко в море, – сказала Энн, когда луч пробежал по ним. Она даже почувствовала некоторое облегчение, приблизившись к маяку, где вспышки света уже их не доставали.

Около маяка они встретили мужчину такой странной наружности, что оба воззрились на него с нескрываемым изумлением. Собственно говоря, незнакомец был даже хорош собой – высокого роста, широкий в плечах, с правильными чертами лица и открытым взглядом серых глаз. Одежда его напоминала воскресный костюм зажиточных фермеров. Что в нем поражало, так это доходившая почти до колен борода и столь же длинные волосы, ниспадавшие каскадом из-под шляпы.

– Энн, – проговорил Джильберт, когда странный незнакомец прошел мимо, – ты случайно не подсыпала в лимонад какого-нибудь зелья, от которого бывают галлюцинации?

– Да нет, не подсыпала, – ответила Энн, сдерживая смех, поскольку мужчина был еще совсем близко. – Интересно, кто это такой?

– He знаю. Явно не матрос – матросу такое эксцентричное обличье еще было бы простительно. Он, наверно, принадлежит к одному из шотландских кланов из рыбацкой деревни. Дядя Дэйв говорит, что там полно разных чудаков.

– Дядя Дэйв, по-моему, пристрастен. Все тамошние жители, которых я видела в церкви, вполне нормальные люди. Ой, Джильберт, погляди, какая красота!

Маяк стоял на высоком каменистом мысу. С одной стороны от него тянулась серебристая песчаная коса, с другой – выгнулся высокий обрывистый берег, у основания которого волны шелестели галькой. Капитан Джим сидел на скамейке у входа в башню, ошкуривая прелестную игрушечную шхуну с полным набором снастей. Увидев гостей, он встал и поприветствовал их со свойственной ему учтивостью:

– Такой сегодня выдался славный денек, и самое лучшее он припас под конец. Может, посидим здесь, пока еще светло? Я как раз закончил мастерить игрушку, которую обещал своему внучатому племяннику Джо. Обещать-то обещал, а потом пожалел о своем обещании: его мать и так боится, что мальчишка, когда подрастет, подастся в моряки, и не хочет, чтобы я этому потворствовал. Но что же мне было делать? Я же обещал! По-моему, нарушать обещание, данное ребенку, просто бессовестно. Присаживайтесь. Скоро стемнеет, и пойдем в дом.

От дувшего с берега ветерка над серебристой рябью моря проносились похожие на прозрачные крылья тени. Над далекими дюнами зависли лиловые сумерки. По небу тянулись шелковые шарфы сгущающихся испарений, а на горизонте собрались облака, напоминая стоящую на якоре флотилию. В зените горела одинокая звезда.

– Неплохой вид, правда? – с гордостью проговорил капитан Джим. – Тихо, никакой тебе рыночной суеты, никакой погони за наживой. На всю эту красоту – это небо и это море – можно смотреть даром. Скоро взойдет луна. До чего ж я люблю смотреть, как она выходит из-за холмов и освещает скалы, море и гавань.

Они дождались восхода луны, а потом поднялись на верх башни, и капитан Джим объяснил им, как работает механизм маяка. В заключение он привел их в свою столовую, где в камине каким-то особенным, голубовато-зеленым, словно порожденным морем пламенем горел собранный им на берегу плавник.

– Я сам сложил этот камин, – сообщил им капитан Джим. – Правительство не больно-то балует смотрителей маяков. Смотрите, как красиво горит плавник! Я вам как-нибудь принесу охапку плавника для вашего камина, миссис Блайт. Присаживайтесь, сейчас вскипячу чай.

Капитан предложил Энн кресло, с которого предварительно снял газету и согнал огромного рыжего кота.

– Слезай, Старпом, твое место на диване. Надо убрать газету – хочу дочитать в ней очередную главу романа, который называется «Безумная любовь». Не очень-то я люблю такое чтиво, но мне интересно, на сколько эта писательница растянет сюжет. Уже идет шестьдесят вторая глава, а о свадьбе и помину нет. Когда приходит малыш Джо, я ему читаю пиратские рассказы. Правда, странно, что дети обожают кровавые истории?

– Как наш Дэви, – вставила Энн. – Ему бы только побольше крови и трупов.

Капитан Джим угостил их отменным чаем. Он радовался, как ребенок, восторженным восклицаниям Энн, но делал вид, что ее похвалы совсем его не трогают.

– Мы тут, подходя к маяку, встретили очень странного типа, – спросил Джильберт. – Кто это?

Капитан Джин ухмыльнулся.

– Это Маршалл Эллиотт – весьма достойный человек, но с одной причудой. Вы, наверно, удивились: зачем человек превратил себя в этакое пугало?

– Может, он современный назаретянин или иудейский пророк, доживший до наших дней? – поинтересовалась Энн.

– Ни то ни другое. Он чудит из-за политики. Все эти Эллиотты, Крофорды и Макалистеры – твердолобые. Они как рождаются гритами[2]2
  [2]Кличка членов либеральной партии Канады. (Примеч. пер.)


[Закрыть] или тори, так и умирают. Ума не приложу, что они будут делать на небе, где, наверно, никто не занимается политикой. Так вот, Маршалл Эллиотт родился гритом. Я и сам стою за либералов, но не так, как Маршалл. Пятнадцать лет назад у нас развернулась особенно яростная борьба на выборах. Маршалл зубами и когтями дрался за свою партию. Он был уверен, что гриты победят, настолько уверен, что на одном митинге заявил, что не будет бриться и стричь волосы, пока либералы не придут к власти. А либералы проиграли выборы, и либерального правительства у нас не было пятнадцать лет. И вот вам результат – Маршалл держит свое слово.

– А что об этом думает его жена? – спросила Энн.

– Он холостяк. Но если бы у него и была жена, вряд ли она сумела бы заставить его нарушить обет. Эти Эллиотты жуть какие упрямцы. У брата Маршалла, Александра, была собака, которую он очень любил. Когда она умерла, он захотел похоронить ее на кладбище, «со всеми христианами», видите ли. Ему, конечно, не разрешили, и тогда он похоронил псину по другую сторону кладбищенской ограды, и больше ноги его не было в церкви. По воскресеньям Александр отвозил туда семью, а сам сидел у могилы своего пса и читал Библию, пока не кончалась служба. Говорят, умирая, он попросил жену похоронить его рядом с собакой. Она у него была тихая и кроткая женщина, но тут взбунтовалась. «А я, – говорит, – рядом с собакой лежать не желаю, так что выбирай, кто с тобой будет рядом – жена или собака». Александр Эллиотт был упрям как осел, но жену любил и сдался. «Ладно, – говорит, – хорони меня где хочешь, но все равно я уверен, что, когда раздастся трубный глас и все мертвые восстанут из могил, мой пес восстанет вместе с ними, потому что такой христианской души, как у него, среди наших соседей еще поискать». И это были его последние слова. К Маршаллу мы привыкли, но посторонние при виде его, конечно, пугаются. Я его знаю с тех пор, как он был мальчишкой – сейчас ему, наверно, лет пятьдесят – и мы с ним приятели. Сегодня ездили ловить треску. Больше я уже ни на что не способен – только иногда половить форель или треску. Но так было не всегда. Я много чего умел делать – вы и сами с этим согласились бы, если бы почитали мою жизненную книгу.

Энн хотела спросить, что это за «жизненная книга», но тут их отвлек Старпом, вспрыгнув на колени капитана Джима. Это было роскошное животное с круглой, как луна, мордой, ярко-зелеными глазами и толстыми белыми лапами. Капитан Джим ласково погладил кота по широкой спине.

– Я никогда особенно не любил кошек, пока не нашел Старпома, – начал он под оглушительное мурлыканье. – Я спас ему жизнь, а когда какой-нибудь твари спасешь жизнь, невольно к ней привязываешься. Ведь это почти то же самое, что произвести ее на свет. Но столько людей причиняют животным по своей беспечности страшное зло. Как те, что приезжают сюда на лето, не дают себе труда задуматься, как жестоко они поступают с животными. Заводят на лето кошку, кормят ее, холят и лелеют, надевают ей на шею ленточки и бантики, а осенью уезжают, оставляя бедную тварь погибать от голода и холода. Как-то зимой я нашел на берегу несчастную мертвую кошку, от которой остались лишь кожа да кости, а рядом с ней трех котят. Она прикрывала их окоченевшими лапами – так и умерла, пытаясь их согреть. Я аж заплакал при виде их. Отнес бедных котят домой, выкормил их и роздал хорошим людям. Я знал женщину, которая бросила эту кошку, и, когда она приехала на следующее лето, я пошел к ней на дачу и высказал все, что я о ней думаю.

– Ну и как она это восприняла? – осведомился Джильберт.

– Она плакала и говорила, что «не подумала». А я ей сказал: «Уж не надеетесь ли вы, что это послужит вам оправданием в Судный день, когда с вас спросят за гибель бедного животного? Для чего я вам дал мозги, спросит Господь Бог, если не для того, чтобы думать?» Вряд ли она в другой раз оставит кошку погибать с голоду.

– А Старпома тоже бросили? – осведомилась Энн.

– Да. Его я нашел зимой на дереве. Он зацепился за ветку этим дурацким ошейником из ленточки и едва не задохся. Видели бы вы его глаза, миссис Блайт! Он был совсем молодой, почти котенок, но как-то добывал себе пропитание, пока не застрял на дереве. Когда я его освободил, он лизнул мне руку. Такой был кроткий кот – не то что сейчас. Это было девять лет тому назад. Так мы с ним с тех пор и живем.

– А мне казалось, что вы скорей будете держать собаку, – сказал Джильберт.

Капитан Джим покачал головой.

– У меня был пес. Я так его любил, что, когда он умер, просто и подумать не мог о другой собаке. Это был настоящий друг. Кот – тот просто приятель. Я к нему очень привязан, и мне даже нравится, что он такой шкода – такова уж кошачья природа. Но собаку свою я любил, как человека. Я даже могу понять Александра Эллиотта. У хорошей собаки душа открыта человеку. Поэтому, наверно, к ним привязываешься больше, чем к кошкам. Но зато с кошками интереснее. Ох, разболтался я что-то. Вы уж меня останавливайте, а то как найдется слушатель, мне удержу нет. Не так уж часто это случается. Хотите, я покажу кое-какие штучки, которые привез из разных уголков земного шара.

«Кое-какие штучки» капитана Джима оказались интереснейшей коллекцией редкостей: среди них были и красивые, и причудливые, и страшноватые. И почти о каждой он мог рассказать увлекательную историю.

Энн на всю жизнь запомнила, с каким восторгом она слушала рассказы капитана Джима о давно прошедших временах под звуки заунывно бившегося о прибрежные скалы моря.

Старому моряку было несвойственно хвастовство, но в его рассказах возникал образ смелого, находчивого и самоотверженного человека. Некоторые из его приключений казались просто невероятными, и Энн с Джильбертом даже подумали, не морочит ли он им голову. Но позже узнали, что напрасно сомневались в его правдивости. У капитана Джима был дар прирожденного рассказчика, и, слушая его повествование, супруги то смеялись, то замирали от ужаса, а в какой-то момент Энн даже заплакала. Капитан Джим посмотрел на нее с удовлетворением.

– Я люблю, когда люди плачут, слушая меня, – сказал он. – Но все-таки мои рассказы по-настоящему не передают всего того, что я видел и что делал в своей жизни. Я описал свои приключения в жизненной книге, но на бумаге все выходит как-то не так. Нет у меня дара писателя. Не умею я находить нужные слова и строить складные предложения. Если бы умел, то за пояс бы заткнул всю эту писанину о «Безумной любви», и, думаю, моя книга понравилась бы Джо не меньше, чем пиратские рассказы. Да, приключений у меня в жизни было немало, и, знаете, миссис Блайт, меня и сейчас, хоть я стал стар и немощен, порой тянет в море, туда – за горизонт.

– Вам, как Улиссу, хочется «плыть за пределы алого заката, пока вас не настигнет смертный час», – мечтательно произнесла Энн.

– Улиссу? Я о нем читал. Да, именно этого мне и хочется – и всем старым морякам тоже. Но умру я, видно, все-таки на земле. Что ж, чему быть, того не миновать. У нас в деревне был такой Уильям Форд, который за всю жизнь ни разу не вышел в море, потому что гадалка ему предсказала, что он утонет. Так вот однажды он потерял сознание, упал лицом в поилку для скота и захлебнулся. Что, уже уходите? Приходите почаще. В следующий раз я буду помалкивать – пусть говорит доктор. Он знает много всякого такого, в чем мне хотелось бы разобраться. На меня тут порой тоска находит, особенно с тех пор, как умерла Элизабет Рассел. Мы с ней были добрыми приятелями.

Капитан Джим говорил с той грустью, которая свойственна старым людям, у которых один за другим умирают друзья. Их место уже не могут занять люди младшего поколения, даже если они из тех, что знали Иосифа. Энн и Джильберт обещали почаще его навещать.

– Какой замечательный старик, – сказал Джильберт по пути домой.

– Знаешь, у меня просто не укладывается в голове, что с таким мягким, добрым человеком произошли все эти сногсшибательные приключения.

– Тебе было бы легче в это поверить, если бы ты видела его вчера в рыбацкой деревне. Парень из команды Питера Готье сказал что-то пакостное о девушке, которая в это время шла по берегу. Капитан Джим прямо-таки испепелил его своим взглядом. Я его просто не узнал. Он не так-то много сказал, но каждое слово было, как наждак, сдиравший мясо с костей этого парня. Мне говорили, что в присутствии капитана Джима никто не осмеливается отпускать грязные шуточки о женщинах.

– Странно, что он так и не женился, – вздохнула Энн. – Были бы у него теперь сыновья-капитаны, и внуки лезли бы к нему на колени, чтобы послушать его рассказы. А вместо этого у него роскошный кот – и никого больше.

Но Энн ошибалась. У капитана Джима был не только кот. У него еще были воспоминания.

Глава десятая ЛЕСЛИ МОР

Как-то под вечер в октябре Энн сообщила Гогу и Магогу:

– Пойду-ка пройдусь к скалам.

Обращаться было больше не к кому, потому что Джильберт уехал в Глен. В маленьком домике царил образцовый порядок – как и можно было ожидать от женщины, которую воспитала Марилла Кутберт, – и Энн чувствовала себя вправе прогуляться по берегу. Она уже много раз бродила в окрестностях – то с Джильбертом, то с капитаном Джимом, а то наедине со своими мыслями и грезами, поглощенная блаженным ощущением зарождающейся в ней новой жизни. Энн любила гавань, серебристую гряду дюн, но больше всего ей нравился высокий скалистый берег за маяком, у подножия которого было столько скрытых заводей, пещер с грудами сглаженных морем валунов и оставленных приливом лужиц, на дне которых поблескивали разноцветные камешки. Вот туда она и отправилась.

Только недавно закончился свирепствовавший три дня шторм. Волны швыряли белую пену через песчаную косу и с грохотом бились о скалы. Тихую голубую бухту Четырех Ветров, которую Энн увидела по приезде, невозможно было узнать. Но теперь ветер утих, песчаный берег был омыт волнами, и только пенистый прибой по-прежнему бушевал под скалистым берегом.

Стоя над обрывом, Энн с восторгом смотрела на мечущиеся внизу волны. «Чтобы увидеть такое, стоит пережить недели непогоды!» – подумала она, а затем осторожно спустилась вниз по крутой тропинке и оказалась наедине с морем и небом.

– Сейчас буду петь и танцевать! – воскликнула Энн. – Меня никто не увидит, кроме чаек, а они никому не расскажут. Так что можно дать себе волю!

Она подхватила юбки и закружилась по плотно утрамбованному песку, увертываясь от устало набегавших на берег волн. Так, смеясь, как ребенок, она довальсировала до маленькой косы. И тут Энн остановилась и густо покраснела: она была не одна, ее танец видели не только чайки.

Полускрытая навесом скалы, на камне сидела девушка – та самая красавица с золотыми волосами и глазами цвета морской волны. Она смотрела на Энн со странным выражением: в нем было и удивление, и симпатия, и как будто бы зависть. Перевитая алой лентой роскошная коса была уложена на непокрытой голове. На девушке было темное платье простого покроя, перетянутое в талии красным шелковым поясом, подчеркивавшим ее стройную фигуру. Руки, которыми она обхватила колени, явно привыкли к домашней работе, но кожа на шее и щеках светилась молочной белизной. Прорвавшийся сквозь просвет в облаках луч закатного солнца на секунду озарил ее волосы, и незнакомка предстала перед Энн как воплощение духа моря с его тайной, его страстью, его неуловимым обаянием.

– Вы… вы, наверно, думаете, что я веду себя как помешанная? – проговорила Энн со всем самообладанием.

Надо же, чтобы эта гордая красавица увидела, как замужняя матрона, миссис Блайт, скачет и поет на пустынном морском берегу!

– Нет, – ответила девушка, – не думаю.

Она произнесла эти слова без всякого выражения и довольно холодным тоном, но Энн заметила у нее в глазах странную смесь робости и тяги, вызова и мольбы. И это выражение заставило ее, вместо того чтобы тут же уйти, как она собиралась, сесть на камень рядом с девушкой.

– Давайте познакомимся, – сказала Энн с теплой улыбкой. – Меня зовут миссис Блайт, и я живу вон в том маленьком белом домике на берегу.

– Я знаю, – кивнула девушка. – А меня зовут Лесли Мор. Я жена мистера Дика Мора, – добавила она с каким-то напряжением в голосе.

Несколько мгновений Энн не могла вымолвить ни слова – так она была поражена. Ей и в голову не приходило, что эта девушка может быть замужем: ее облик совершенно не вязался с представлением Энн о замужней женщине. И к тому же она, оказывается, была той самой соседкой, которую Энн представляла себе пожилой хлопотливой домохозяйкой!

– Значит… – с трудом освобождаясь от устоявшегося образа, наконец проговорила она, – значит, вы живете в том сером доме, что стоит выше по ручью?

– Да. Мне давно следовало бы прийти к вам познакомиться. – Лесли, однако, не привела никаких причин или оправданий, почему она этого не сделала.

– Жаль, что не пришли, – улыбнулась Энн, постепенно приходя в себя. – Мы обязательно должны подружиться – ведь вы моя ближайшая соседка. Я нахожу только один недостаток в бухте Четырех Ветров – У нас так мало соседей. А во всем остальном это – само совершенство.

– Вам здесь нравится?

– Нравится? Я обожаю это место. Ничего красивее я в жизни не видела!

– А я вообще мало где бывала, – медленно проговорила Лесли Мор, – но я тоже считаю, что у нас здесь очень красиво. И я тоже люблю гавань Четырех Ветров.

Речь Лесли напоминала выражение ее глаз: в ней была и робость, и тяга к новому человеку. У Энн возникло ощущение, что эта странная девушка – она все равно в уме называла ее девушкой – могла бы многим с ней поделиться, если бы захотела открыть свою душу.

– Я часто прихожу на этот берег, – добавила миссис Мор.

– И я тоже, – призналась Энн. – Как странно, что мы до сих пор не встретились.

– Я прихожу, когда уже почти совсем стемнеет, а вы, наверно, раньше. И еще я очень люблю бывать здесь сразу после шторма – вот как сейчас. Спокойное море мне нравится меньше. Я люблю, чтобы оно волновалось, грохотало, билось о берег.

– А мне море нравится в любом обличье, – заявила Энн. – Сегодня оно предстало мне таким вольным, таким непокорным, и с меня как будто спали цепи условностей. Поэтому я и пустилась в этот дикий танец. Но, конечно, я думала, что меня никто не видит. Если бы я попалась на глаза мисс Корнелии Брайант, она пожалела бы бедного доктора Блайта, которому досталась в жены такая чудачка.

– Значит, вы знакомы с мисс Корнелией? – Лесли рассмеялась, заливисто, как колокольчик. Энн улыбнулась в ответ.

– О да. Она уже несколько раз побывала в нашем домике сбывшейся мечты.

– Мечты?

– А это мы с Джильбертом придумали ему такое название. Но мы его так называем только между собой. У меня это сейчас вырвалось нечаянно.

– Значит, маленький белый дом мисс Рассел – это осуществление вашей мечты? – удивленно проговорила Лесли. – Когда-то я тоже загадывала, какой у меня будет дом, – но в мечтах это был целый дворец, – засмеялась она с горькой ноткой насмешки над собой.

– О, я тоже когда-то мечтала о дворце, – призналась Энн. – Наверно, все девочки мечтают, что когда-нибудь будут жить в роскошном дворце. А потом, став взрослыми, соглашаются на небольшой двухэтажный домик – лишь бы в нем жил их волшебный принц. А такой красивой женщине, как вы, место действительно во дворце. Я просто не могу удержаться, чтобы вам этого не сказать: вы так прекрасны, что у меня сердце замирает от восторга. Я в жизни не видела более красивой женщины, миссис Мор.

– Если вы хотите, чтобы мы стали друзьями, зовите меня Лесли.

– Хорошо. А меня мои друзья зовут Энн.

– Я, наверно, и вправду красива, – продолжала Лесли, мрачно глядя на море. – Но я ненавижу свою красоту. Я предпочла бы быть самой некрасивой изо всех девушек в деревне… Ну и как вам понравилась мисс Корнелия?

Резко сменив тему, Лесли как бы захлопнула приоткрывшуюся на секунду дверь в мир своих чувств.

– Мисс Корнелия – очаровательное существо, – сказала Энн. – На прошлой неделе она устроила нам с Джильбертом грандиозный чай. Стол просто ломился от всякой снеди.

– Обычно так пишут в газетах о свадебном застолье, – улыбнулась Лесли.

– Ну так вот, стол мисс Корнелии ломился – даже поскрипывал – от всего, что она наготовила. Я не знаю кекса или торта, которого бы на нем не было – за исключением лимонного. Она сказала, что десять лет тому назад получила на выставке в Шарлоттауне первый приз за лимонный кекс и с тех пор ни разу его не пекла, боясь, что вдруг получится хуже и она потеряет с таким трудом завоеванную репутацию.

– Вы хотя бы попробовали все ее изделия?

– Нет, не сумела. А Джильберту это удалось, чем он завоевал ее сердце. Мисс Корнелия сказала, что еще не знала мужчины, который отказался бы вкусно покушать. Я просто влюблена в мисс Корнелию.

– Я тоже, – сказала Лесли. – Она мой самый лучший друг на целом свете.

«Тогда почему же, – с удивлением подумала Энн, – та ни разу ни словечком не обмолвилась о миссис Лесли Мор, хотя не поленилась разобрать по косточкам чуть ли не каждого жителя Глена и рыбацкой деревни?»

– Правда, красиво? – помолчав, спросила Лесли, показывая на темно-зеленую заводь, в которой играли изумрудные блики от золотого луча, проникшего сквозь расщелину нависшей над ними скалы. – Если бы я даже сегодня ничего кроме этого не увидела, и то считала бы, что пришла сюда не напрасно.

– Да, – согласилась Энн, – на этом побережье просто удивительная игра света и теней. Я часто сижу у окна и любуюсь морем. Краски меняются буквально каждую минуту.

– А вам не бывает одиноко, – вдруг спросила Лесли, – когда вы остаетесь одна?

– Нет, по-моему, я ни разу в жизни не ощущала одиночества. Даже когда я одна, со мной всегда мои мечты, фантазии. Мне даже нравится иногда побыть одной – чтобы обо всем хорошенько подумать, словно бы попробовать свои мысли на вкус. Но дружбу я тоже очень ценю и радуюсь общению с близкими мне по духу людьми. Пожалуйста, приходите ко мне, и почаще. Мне кажется, что когда мы познакомимся поближе, я вам понравлюсь.

– Не знаю только, понравлюсь ли я вам, – серьезно ответила Лесли. Она вовсе не напрашивалась на комплимент. В глубине ее глаз темнела грусть.

– Обязательно понравитесь, – заверила ее Энн. – И пожалуйста, не думайте, что раз я способна танцевать на морском берегу, то уж совсем без царя в голове. Со временем я надеюсь научиться вести себя с должным достоинством. Видите ли, я совсем недавно замужем и все еще чувствую себя девушкой, иногда даже ребенком.

– А я замужем уже двенадцать лет, – сказала Лесли. Энн была ошеломлена.

– Да как же так, мне кажется, что вы моложе меня! – воскликнула она. – Вы что же, вышли замуж совсем ребенком?

– Мне было шестнадцать лет, – ответила Лесли, вставая и подбирая с камня шляпку и жакет. – А сейчас двадцать восемь. Однако мне пора домой.

– Мне тоже. Джильберт, наверно, уже приехал. Я очень рада, что мы обе пришли сегодня на этот берег и наконец познакомились.

На это Лесли ничего не ответила, и Энн почувствовала, что ее искреннее предложение дружбы было воспринято с холодком. Две молодые женщины молча взобрались на высокий берег и пошли через пастбище, поросшее выцветшей травой, которая переливалась в лунном свете, точно бархатный ковер. Когда они дошли до дороги, Лесли указала рукой в сторону своего дома:

– Мне туда, миссис Блайт. Может быть, как-нибудь зайдете к нам?

Энн показалось, что это приглашение было сделано неохотно, лишь для того, чтобы от нее отделаться.

– Я приду, если вам этого действительно хочется, – сухо ответила она.

– Очень хочется, очень! – воскликнула Лесли с жаром, который на секунду пробился сквозь напускную сдержанность.

– Тогда я приду. Доброй ночи… Лесли.

– Доброй ночи, миссис Блайт.

Энн задумчиво пошла домой и, едва открыв дверь, принялась рассказывать Джильберту об этой странной встрече.

– Значит, миссис Лесли Мор не принадлежит к породе людей, которые знали Иосифа? – с улыбкой спросил он.

– Пожалуй, нет. И все же… мне кажется, что когда-то она была с ними, но потом отдалилась, ушла в себя, – задумчиво проговорила Энн. – Во всяком случае, она совсем не похожа на обычных домохозяек. С ней не заведешь разговор о яйцах и масле. А я-то воображала, что это вторая миссис Линд! Ты когда-нибудь видел Дика Мора, Джильберт?

– Нет. Я видел фермеров, работавших в поле, но не знаю, который из них Дик Мор.

– Лесли не сказала о нем ни единого слова. Но по всему видно, что она несчастна.

– Видимо, она слишком рано вышла замуж, а потом поняла, что сделала ошибку. Это часто случается, Энн. Женщина с сильным характером постаралась бы как-то наладить отношения с мужем. А миссис Мор, видимо, ожесточилась на всех и вся.

– Давай подождем ее судить, пока не узнаем получше, – попросила Энн. – Мне почему-то не кажется, что ее судьба так уж банальна. Вот познакомишься с ней и увидишь, какое в ней скрыто очарование. И я говорю не только о ее красоте. Но она почему-то никого не допускает в свой внутренний мир и вместе с тем не дает расцвести заложенным в ней дарованиям. Ну вот, я все это время пыталась сформулировать свое отношение к Лесли, и наконец-то мне это удалось. Надо расспросить о ней мисс Корнелию.