Текст книги " НЕ ГАДАЙТЕ НА РОМАШКАХ. Книга 3. СЕМЕЙНАЯ КРЕПОСТЬ."
Автор книги: Людмила Сурская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
– Зинаида Валентиновна, милая. Мы будем ждать его и дождёмся. Он придёт и закружит нас обоих, как сегодня, на своих сильных руках, прижмёт к своему тёплому телу. Год быстро пролетит. Поймите вы его.
Понимать Зинаида не желала и оттого раскричалась.
– Ты не любишь его так, как я. Я мать, а ты всего лишь жена, их может быть много. Да о чём я говорю ведь ясно, если б сильно любила, не пустила. Значит, так на его рожу позарилась...
Даша поморщилась, но из терпения не вышла, на намёки не обратила внимание.
– Зинаида Валентиновна, нельзя в Романе ломать мужика. В нем очень сильно это. Тогда мы потеряем его по-другому. Это в вас сейчас чувство опасности и жалости взяли верх над разумом. Я не обижаюсь на несправедливые слова. Я понимаю.
Роман отсиживался на крыльце в обществе собак и дымящего, как паровоз Сан Саныча, но и туда долетали причитания матери.
– Не могу выносить бабьих слёз, – морщась, как от зубной боли жалился он.
– Чем, это ты так мать раскочегарил, прям сходу, вроде ничего шуму не предвещало. Она, как бабочка порхала, а теперь пыхтит, как старый самовар. Это надо ж было так постараться.
– В Югославию еду. У матери истерика. К Президенту собралась. Угореть можно,– запустил в коротко стриженные волосы руки.
Саныч пососал сигарету и с удовольствием затянулся.
– Дашка на амбразуру легла?
– Да, Дарьюшка сейчас, как панфиловцы под Москвой, насмерть стоит.
Саныч покидал окурок с одного конца рта на другой.
– Зинаида кричит, так кричит. Идём, послушаем. Тебе полезно будет, – подтолкнул Романа Саныч.– Когда бабы разговаривают, можно многое о их нутре узнать.
Бугор отмахнулся.
– Я и так о них всё знаю.
Охранник покрутил пальцем изображая сверло.
– Только дурак думает, что он о женщине знает всё, если это даже твоя мать и жена. Ты на такого не похож. Идём. О, слышишь?
Они прислушались, а в доме полыхало.
– Пусть лучше сопьётся или в тюрьме сидит, но живой. – Уже слабее отбивалась мать.
Даша покачала головой, вытянутые руки на столе сжались в кулачок.
– Лучше ли. Сейчас в вас материнский эгоизм говорит. Зинаида Валентиновна, я буду часто приезжать. Мы будем считать дни до его возвращения и ждать. Я его безумно люблю, без него не будет и моей жизни, но я не стала останавливать его. Нельзя в главном его деле ставить препоны.
Но Зинаида не хотела считаться ни с главным, ни с настоящим. Реальность в которой она могла потерять единственного сына затмила всё.
– Ты не чувствуешь того, что я вот тут, – дотронулась она до сердца. – Это я не смогу жить, а ты ещё раз замуж выйдешь.
– Вы не можете так говорить, – встала на дыбы Даша. – Мне может быть ещё хуже сейчас, чем вам.
Но Зинаида пришла до тямы. Голова включилась. И она осекла сноху:
– Остынь. Самое хреновое, что ты во всём права. Прости Дарья, где это бесчувственное бревно?
– Думаю, вишни в саду жуёт. Пойдёмте к нему, мама.
Слёзы лились из глаз Зинаиды рекой.
– Ты меня так назвала? – глотала она солёные капли нерешительно поглядывая на сноху. – Так назвала?
– Так и назвала – мама, – твёрже повторила Даша.
Роман появился вовремя, не дав утопить кухню в слезах, поставив миску с вишнями на стол. Он обнял их и горячо зашептал:
– Девчонки, это уже похоже на рёв водопада. Я люблю вас обоих и постараюсь не принести вам беды, но моя работа такая, и она мне нравится.
Зинаида смачно хрюкнув объявила:
– Полезный плач не во вред, змей.
– Славу Богу, раз ругаться начала, значит, в себя пришла. Похоже, ваш дождь к концу идёт, вишен нарвал – вареников хочу. Сделайте паршивцу.
– Рома, ты родился такой тихий, некрикливый, лапушка, а не ребёнок. Я думала застенчивым паинькой будешь. А врач смеётся: бабник будет и драчун, яички до колен и кулачками здоровенными лупит направо и налево. Посмеялись мы тогда, а оно так и вышло, – плакала мать рассказывая.
– О, в какой стриптиз тебя качнуло. Мамуля, ну хватит тебе так переживать. Смотри, какой я лапушка, – подставил он свою стриженую голову под материнские руки.
– Как отцу-то скажем? Он так радовался...
– В баньке, под рыбку и пивко. Глядишь и пронесёт.
– Юморист новоявленный, выметайся отсюда. Вареники с Дашей лепить будем.
Роман не стал спорить, хотя желание имел огромное оставить мать на варениках одну, а жену умыкнуть. Страх, как нужна самому и для другого дела. Но после таких сопений матери не рискнул. Вздохнув, оставил мать с женой трудится и ушёл помогать Санычу готовить баньку. Вечером ей предстояло выдержать пыл отца. Надо постараться, чтоб всё было, как любит родитель. Хотя что-то ему подсказывало, что главная высота взята и с мужиками будет проще договориться.
Вечером семья собралась на посиделки и разбор полётов. Вечер был как по заказу. Откуда-то издалека доносилась протяжная музыка, да тишину нарушали бродячие собаки припускавшиеся в бег за проезжающей машиной или мотоциклом. При луне и звёздной карусели, мужики, как водится, завалились в баню.
– Ничего нет лучшего для нашего мужика русской баньки, – блаженствовал Борис Викторович, потягивая холодное пивко.
– С рыбьим хвостиком или раками, – поддакнул и Фёдор, выползая из парной.
– У меня к вам дело, – вздохнул Роман, сожалея, что придётся поломать кайф.
– Как только захочешь получить удовольствие в бане, то непременно испортят делом.
– Это ты сват чересчур. У нас дела только в саунах и решаются. Давай твоё дело, зятёк, выкладывай.
Роман не заставляя себя ждать и выложил:
– Я, в Югославию, уезжаю.
Глаза отца удивлённо расширились. Он возбуждённо, словно пытаясь прочистить уши, замотал головой.
– Вот это, ядрёный корень дело, – облился пивом от дрогнувшей руки он. – Темнил зачем, стервец? А мать, а Даша, а внуки? Мы внуков хотим. А теперь ты предлагаешь забыть нам про мечты.
Роман сжав кулаки прошёл к стене, упёрся рогами в кафель и выдохнул:
– Будут вам внуки в следующий раз. Надо мне поехать, понятно?
Отец понимать не захотел. Со своими поломанными планами расставаться было обидно и он в азарте наскочил на сына.
– Дубинкой по башке тебе надо и чтоб та потяжелее была.
– Не кипятись, Фёдор. Голосом тут не возьмёшь. Ремнём? Через лавку не положишь. Значит, будем рассуждать дальше. Он уже не раз доказывал мужицкую хватку и силу, это его. Парень по правильной дорожке гонит, шарахаться, получается, он не собирается. Хочет служить, как я понял. Давай не будем ему мешать.– Окончив разговор с Фёдором, он развернулся к Роману.– За Дарьей, мы приглядим. Поможем. Не волнуйся.
Почувствовав поддержку, да ещё какую, Роман приободрился. Может и пронесёт.
– Пап, каждый же своей дорогой идёт. Эта моя. Или тебе больше по душе моя прошлая жизнь?...
– Запутали вы меня совсем, – не сдавался Фёдор.
А Громов, взяв Бугрова старшего на себя продолжал:
– Чего ж его ломать-то с самого начала, Фёдор, если б он хотел уволиться, тогда другое дело, а так...
– Завтра поговорим. Баню испортил. Мать с женой хоть в курсе?
– Дашеньке сразу сказал, ещё в березняке. А тяжёлая артиллерия меня уже обстреляла. Спасибо вам за понимание...
Оба как по команде проворчали:
– Теперь понятно, какого ляда ты в папоротнике торчал...
Захохотав, прыгнули в бассейн...
Дождь зарядивший свою унывную песню на всю ночь кончился только на рассвете. Пробив тяжёлые тучи полезли в беспорядке стрелами солнечные лучи. Приблудившийся невесть откуда ветерок очистил небо... О! Обрадованное от избавления солнце облило всё горящим светом. Роман распахнул окно. Мокрые листья деревьев, поблёскивая каплями, как бриллиантами, притягивали к себе. Даша перегнувшись через подоконник, поймала ветку, которая тут же осыпала её ночным дождём. Дарья взвизгнула и метнулась назад. Бугор поймал её и подкинул к себе на грудь.
– Я безумно тебя люблю, малявочка! Верь и помни всегда об этом.
– Возвращайся, родной! Я буду ждать.
«Верь и помни!» «Возвращайся!» Давно улетел борт с миротворцами. Жизнь входила в накатанную колею. Девчонки работали и учились. Сидел бессонными ночами, ломая голову над новой статьёй, профессор. Димкина дочка росла. Ребята, скучая, часто звонили родным. Про себя рассказывали неохотно и-то врали, никто и не допытывался до той правды, понимая, что ребята не скажут, а наплетут с три короба. Больше и поподробнее сами хотели знать про житьё-бытьё близких. Все, не сговариваясь, выкладывали только хорошее. Дочка у Димки – красавица, девчонки доучиваются, а Лиза беременна. Миша развернул, в одном из ангаров настоящий завод по сборке мопедов и мотороллеров и крутится, почти не отдыхая, но с делами справляется. Скучаем, любим и ждём, что можно ещё поведать бездушной трубке. Не расскажешь же, что ребёнок, как ни смотрели, а переболел воспалением лёгких. У Дашки украли кошелёк, и она перебивалась кое-как, стесняясь рассказать о своём промахе кому-нибудь. Ленка сломала, поскользнувшись, руку. Лиза лежит на сохранении с угрозой выкидыша. Пусть уж себе служат, только с добрыми новостями.
А военная жизнь шла своим чередом. Вроде чужая страна, чужие люди. Только жизнь одна на всех. Политика безжалостно разорвала играми в кровь страну. А людям простым людям хочется просто жить, влюбляться, жениться, рожать... Роман, смотрел в чистые, как родник глаза детей и безумно хотел помочь им...
Из кабины бронетранспортёра сопровождающего "Санитарку" соскочил Бугров. Димка узнал бы его из тысячи. Огромный детина затянутый в камуфляж и зашнурованный в бронежилет. Косынка повязана так, чтоб свободными были уши, занятые связью. Лицо в полосах. Обвешанный оружием и гранатами Роман представлял собой ту ещё картинку. Димка аж улыбнулся: "Вот чертяка! Во всех одеждах хорош, а армия это точно его. И бабы вон как горох повысыпали. Улыбаются..."
– Привет, Бугор, кого привезли? – встречал друга на ступенях госпиталя он.– Ты позвонил, я жду. Голливудский Бонд против тебя хиляк.
Рука сошлась в руке, крепкий кулак рассёк воздух – дружеское рукопожатие. Потом мужские объятия до хруста костей и блеск в глазах от радости встречи.
– Тяжёлое ранение, сержанта нехило вспороли, постарайтесь.
Заметив промелькнувшее мучительно сморщенные складки на лбу – давало о себе знать разодранное плечо, Димка метнулся к другу.
– Тебя тоже задело, дай посмотрю. Сквозное?
– Царапина, в горячке не заметил, – отмахнулся Роман.– Не напрягайся, заживёт, как на собаке.
– Не дури, иди, проверят. Серёжа, – позвал он помощника. – Займись этим перцем.– Развернувшись к Роману попросил: – Освобожусь, посидим. Подожди меня.
Тот заверил:
– Я здесь заночую, не торопись, сержанта спасите.
Димка вернулся и попросил:
– Заштопают, иди в мой кабинет и отдохни. Понял?
– Так и сделаю, но сначала схожу, затоварюсь, есть хочу.
– Сначала тебе посмотрят плечо,– жёстко сказал Димка, указав подошедшему врачу на Романа.– Займись этим "Летучим Голландцем" и не выпускай, пока не закончишь.
Тот кивнул с опаской поглядывая на такую махину. Как тут справляться. Бугор ухмыльнулся и подтолкнув врача вперёд, отправился лечиться.
Отделавшись от медицины, отправился за покупками. Это не далеко. Вояж длился не долго. Скупившись, вернулся и замертво упал на диван. Хотелось использовать передышку с толком и поспать. Но не успел разоспаться, как его безжалостно растолкал подошедший Димка.
– Подъём Бугров. Просыпайся, соня. Жить будет твой боец.
– Покемарил, маленько. Будет жить, это хорошо?
– Выкинуть кое-что пришлось.
– Это у вас, как водится, только попадись в ваши руки, полмужика готовы собакам скормить. Главное-то осталось?
– Ну ты, Бугор, даёшь.
– Молодой пацан, ничего ещё не видел толком.
Задумавшись Димка ударился в рассуждения.
– Чудно мне, понимаешь, вроде бы все из одного теста слеплены, одно небо над нами, солнце на всех одно светит, одна зелёная трава. Чего делим? Режут, убивают, такую адскую мясорубку устроили, выть от бессилия хочется. Зачем? Ты скажи Роман, что ж за существа мы такие безмозглые, – лупанул кулаком по столу он.– В мирной жизни всё это по боку проходит. А тут думы разные в голове как пчёлы гудят.
– Священников видел наших. Крепкие ребята, многие прошли Афган, Чечню. Трудно им, но не жалуются. Один Мишу знает. Разговорились, очень обрадовался, когда узнал о его возвращении в жизнь. Обещал молиться за него и нас всех вместе взятых поминать. Что касается твоей философии. Всё проще простого. Заварушки устраивают деньги и политика, а кровью умывается бестолковый народ, который мозгами пошевелить не желает, в какое дерьмо его суют. Для кого-то это всего лишь сфера влияния, новые рынки сбыта и не более, кто-то борется идя по трупам за власть. А заложниками амбиций становятся простые люди. Они попадают в эту мясорубку. Дети гибнут. А ведь все хотят жить. Вот так, Димуш! Как твой международный проект, катит?
– Катит.
– Работы много?
– Хватает, ты себя береги. На рожон не лезь. Хоть Бастилию и Берлин без тебя, слава Богу, взяли.
– У меня другие задачи, это ребятам помогал, в неприятность попали. Дашка каждую ночь снится. Подгребаю её к себе, целую – просыпаюсь, подушку жму, охренеть можно.
– У меня, примерно, та же история. Пива нашего, в баньке хочется, да с таранькой. Завалимся в баньку, а, Бугров, по возвращению?
Они проболтали до утра, так и не уснув, а с рассветом Роман собрался в путь. Навестив сержанта и оставив для него пакет с соками и фруктами, спустился к бронетранспортёру.
– Ещё немного осталось, скоро ротация,– хлопнул его по ладони Димка.
– Да, год пролетел, как в кино. Я поехал. Обнимемся на дорожку.
Время оно и есть время. Для кого-то тянется, а у кого просто летит. Человеку опять же не угодишь. Кто-то хочет ускорить, а кто-то наоборот замедлить его бег. Каждого крутят свои обстоятельства и быстро улетающая жизнь. Ребята возвращались. Срок их пребывания отсчитывал последние денёчки. Девчонки готовились встречать борт. Погоняли по магазинам, накупили нарядов и как всегда, собравшись в просторной профессорской квартире, занялись примеркой. Огромная Лизавета, в одежде для беременных, держалась от носящихся без царя в голове подруг подальше, чтоб упаси бог не задели и выглядела расстроенной.
– Жую, жую, устала уже. Ничего рожу, потом прифранчусь.
Девчонки переглянувшись улыбнулись.
– Помечтай, подруга. Я тоже так думала. Родишь, нянчить будешь. Потом тебя заплюют, обслюнявят, руки о твой подол вытрут. Тут уж не до нарядов и тряпьё сойдёт, – развеивала её грёзы Лена.
Лиза надулась, но жевать не перестала и с места не поднялась.
– Когда-нибудь всё равно это кончится, – не отчаивалась она. – Любишь ты Ленка всю надежду на корню притоптать. Помечтать не даёшь, подруга. Дарья, чего ты опять костюм взяла, платье тебе лучше шло, к глазам и вообще. Опять для Бугра стараешься, чтоб ему аж на взлётной полосе, трахнуть удобно было. Вот, смотрите, не смейтесь, юбка с запахом, кофта с запахом, сплошное удовольствие.
– Лиза, как грубо, – шлёпнула по руке подруги Даша, забирая наряд.
– Зато честно.
– С аэродрома, девочки, все мчим к нам, – напомнила Лена. – Даша, ваши утром подъедут?
– Да, сегодня звонили, Зинаида Валентиновна уже на старте.
Их девичьи посиделки прервали.
– Волнуетесь, красавицы,– усмехнулся, вошедший с внучкой Николай Николаевич.– Скоро папа прилетит к Машеньке.
– Па – па,– повторила девочка непонятное слово, сбегав за книжкой с картинками самолётов.
– Лиза, хватит жевать. Ты не родишь, – прицыкнул профессор.
– Я морковку. Да, не ешь, а если хочется?!
Возвращение миротворцев – праздник не только для встречающих родных, но, в первую очередь, частей, отряжающих своих бойцов в такие походы, инструкторов, готовящих разношёрстные отряды, в один слаженно работающий монолит. Тем более обошлось без потерь, вернулись все. Перепонки рвёт оркестр, парадное прохождение, приветственные речи. Нетерпение увидеться с близкими подгоняло и встречающих, и командование. Наконец строй распустили к радости и тех и других. Два потока сошлись в одной большой радости. Каждый, высмотрев своих, бежал навстречу. Порядок было уже не удержать даже с помощью бойцов. Которые махнув рукой отползали в сторону. «Чёрт с ним, пущай расшибают лбы!»
– Кажется, мы единственные стоим неподвижной кучей, – покрутила головой Даша. Но беременная Лиза, Миша на протезах, Лена с дочкой, профессор в возрасте сковывали маневры. С многочисленными букетами терпеливо ждали подхода ребят. И они прорвавшись сквозь сошедший с ума от радости народ спешили к ним. Ох что тут началось...
– Сыночек, родненький, – повисла на Ромке Зинаида Валентиновна. Но, как всегда матери досталась только спина, а всё остальное рухнуло на Дашу. Бугрова облепила родня, стараясь подержаться хоть за что-нибудь. Через десять минут каждый получит свои индивидуальные объятия, а пока все довольствовались всеобщим порывом. С Димкой происходило то же самое, только здесь любви досталось больше орущей дочурке, тянущей ручки к маме, деду, дяде Мише, но только не к этому чужому чёрному от загара дяде, к которому все подталкивали её и называли папой.
Перецеловавшись по несколько раз, забрав вещи, кое-как расселись по машинам.
– За мной, детишки, гуляем, – обрадованный приездом зятя, приглашал профессор.
– Николай Николаевич, вы непохожи на себя, – удивился Димка.
А профессор вцепившись в локоть зятя заговорщечески шептал:
– Дмитрий, мы с тобой запираемся в кабинете, и ты мне быстренько рассказываешь, что из твоей поездки получилось.
Лена вовремя заметила такой непорядок со своей собственностью.
– О нет, – взмолилась она. – Только не сейчас. Папа, он мой.
Семейство Лизаветы удобно разместилось в машине Громовых. Там никто ни куда не ездил. Все сидели на месте и поэтому разговоры шли о насущных делах.
– Лиза, как ты себя чувствуешь? – интересовалась Надежда Фёдоровна. – У тебя, рассказывала Даша, были проблемы, может, помощь нужна, скажи?
– Жена права, не стесняйся, Лиза, – поддержал и Громов.
– Не надо ничего, держусь пока. Спасибо вам с Фёдором Егоровичем за Мишу.
Громов улыбнулся во внутреннее зеркало.
– Он сам молодец. Миша, вытянем заводик?
Довольный похвалой парень кивнул.
– Непременно.
Громов продолжил разговор.
– Дерзай и ребятам своим армейским поможешь. Ромка приехал, может, и ещё что придумаете. Разворачивайтесь.
Даша с Романом качались на заднем сидении машины Бугровых. Притиснутая к мужу она почти теряла сознание. Смесь горячего дыхания и мужского пота пропитавшего камуфляж туманила голову, делая не послушным язык и безвольным тело. Краснея и бледнея, она пропадала в плену его нетерпеливых рук, горела на его губах, крутилась в водоворотах страсти наглых глаз. На секунду выныривая из этого кипящего омута, чтоб глотнуть глоток воздуха и опять уйти в тот безумный водоворот.
Зинаиде непременно требовалось хоть в полуоборота, а повернуться, посмотреть. Сынок же. "Живой и слава богу! Вон как к жене прилип, то и гляди слопает..."
– Не крутись ты постоянно, неудобно же, – осёк жену Фёдор Егорович.
Зинаида не позволила себе такую роскошь, как смолчать:
– Весь в тебя, яйца жить спокойно не дают.
О! У того отпала челюсть.
– Не понял, ты чем не довольна?
Она отмахнулась, как от назойливой мухи.
– Челюсть подбери... Хоть бы с родителями поговорил, рассказал, как жил. Дитёнок ведь наш, – всхлипнула она.– А ему баба наперёд.
Фёдору не понравился разговор тем более с намёками и он пробубнил:
– Расскажет ещё, может быть. Детку нашла, мужику под тридцать катит.
– У мужиков нет сердца, – не сдавалась Зинаида, приложив к глазам платочек и ещё раз смотав назад головой.
Фёдор ухмыльнулся и горячо зашептал:
– Представляешь, как ему сейчас горячо. Хочется, а не развернёшься и ты ещё пялишься, – посмеивался он. И встретив её уничтожающий взгляд поторопился с объяснениями. – А чё, давай в магазин забежим. Пусть они в машине посидят.
Её брови поднялись. Ах прохвост... Говорит так спокойно, как будто речь идёт действительно о воде. Эти мужики, как выводок гномов: один за одного.
– Похабник, смотри лучше за дорогой,– выразила она своё отношение к его предложению в желании помочь сыночку.– Потерпит.
Только Бугор ждать уже не мог и от этого крутил в голове десяток вариантов ища выход. Естественно, нашёл.
– Пап, – тронул Роман за плечо отца. – Останови у супермаркета, купите воды, пить хочется. -Его севший враз голос звучал глухо и просительно.
– Вот, что я говорил, – развёл руками Фёдор Егорович, сверля глазами жену. – Мы и сами сынок хотели остановиться и именно за водой, маму жажда замучила. Минут двадцать, и мы вернёмся, посидите.
– Вот только меня не путайте,– поджала губки Зинаида.
– Ромаха, тебе какую купить, – сунулся к сыну он, но, наткнувшись на сумасшедший взгляд, отпрянул.– Я понял, любую. Оно и понятно разницы никакой.
Зинаида вышла, грохнув дверью. Её неодобрение досталось машине. Эти мужики не отдают отчёта своим поступкам. Что в голову и яйца ударило то и воплощают в жизнь. Ни терпения, ни стыда... Ни могут никак чинно благородно. Всё надо перепоганить. Так хорошо ехали... И вот приехали. Тьфу!
Фёдор замешкался у входа в супермаркет, звонил Громов, обеспокоенный их отставанием, он искал Бугровых. Ещё бы, ехали, ехали и потерялись.
Фёдор, оглядываясь на машину и жужжащую пчелой жену ищущую кого бы ужалить, полушёпотом объяснял:
– Ты ж понимаешь, Роман горит. Пошли с Зиной воды купить. Ребят в машине оставили. Вам там ничего не надо купить, а-то можем. Ладно не зубоскальте. Догоним.
Фёдор представлял, какой в машине Громова, конечно же, стоял хохот. Так и было.
– Вот комики, – хохотал Громов. – Я представляю, что сейчас в машине делается. Стёкла хоть у тебя тонированные?
– Выдержит та машина, новая всё же и со стёклами порядок. Ну не мог я... У него слюна капала... Зина ворчит.
Вместе с Громовыми в машине смеялись Лиза с Мишей.
– Гадали, что, это будет лётное поле. Ан, нет, Бугор, дострадал своё до машины.
А объект их насмешек сгорал на груди жены не в силах побороть долго сдерживаемую страсть.
– Дарья, я помну твои наряды, – рычал Бугров, придавив жену.
Если б только беда крылась в этом, то это и не беда вовсе, а ерунда. Он же всё превратит, как правило, в тряпьё... Ему нужно быстрее добраться до её тела и этот ненормальный идёт кратчайшим путём. Дарья нежно лепеча слова любви по ходу пробовала растолковать ему инструкцию и поняв – не достучаться, сделала всё сама...
– Только не рви, всё просто в обращении.
До Романа сейчас плохо доходило то, что она делала со своим нарядом. Его стон был о другом.:– Прости за грубость, малыш, я сейчас не люблю, а беру тебя. Нет сил терпеть, пожалей меня ненормального, не сердись. Мне б жажду только утолить, напившись из твоих губ. Ночами снилась твоя колыхающаяся грудь. И вот это всё рядом, я могу сжать её рукой. Забрать розовую вишенку соска губами и поласкать его язычком. Какое это счастье касаться твоего животика, нырять в кружево твоих волос. Моя женщина, только моя, – стонал Бугров над плавившейся от такого жара женой. – Я не должен был останавливать машину, что эти жалкие минуты для нас, но не могу больше ждать, находясь в такой близости от тебя, зайчонок.
Зинаида гуляла по супермаркету с испорченным настроением. Какое уж тут настроение с её ненормальными мужиками... Ходи вот теперь. Без интереса разглядывая товар и считая минуты, она скучая о сыне рвалась назад.
Фёдор пользуясь бесполезным гулянием попытался сломать её настрой:
– Зин, да ладно тебе. Вырос он. У него своя жизнь, своя семья. Мы с тобой уехали от своих, только нас и видали. Он нормальный мужик. И сын неплохой, нам не за что Бога гневить.
– Не заливай. Прошли там твои двадцать минут. Сколько ещё тут торчать?
– Подумаешь, поизучай товары, велика беда. Почём добро у них и какие цены у нас. Стоящее дело.
Зинаида застыв статуей, от гнева и возмущение вдруг покрасневшей, бубликом воткнув руку в бок, наехала на мужа:
– Нет, ты мне скажи, что за порода у вас такая кобелиная?
Фёдор проморгавшись и в принципе готовый к её не скорому остыванию, парировал:
– Нормальная порода, самая мужицкая. Давай ананасов купим и бананов побольше. Фрукты не пропадут, съедим. Зин, ты ж сама горячая. Молодое ж дело, нас вспомни.
Она развернулась и в сердцах, аж топнула.
– Вспомнила, потому и злюсь. Воды не забудь, сутенёр.
– О, а я причём? – щипнул жену за бочок Фёдор. – Вообще-то, я не знаю, но, может, он в тебя пошёл? Как заведёшься...
Зинаида оглядываясь по сторонам, быстро закрыла ему рот.
– Тю, скаканул, с больной головы на здоровую. Пошли уж что ли. Хватило им на первое время червячка заморить.
Набрав пакеты продуктов и воды, долго топтались у машины, шумя и разговаривая, пока решились постучать.
– Ребятки, мы воды принесли, – предупредил ангельским голосочком Бугров, боясь открыть дверь.
– Чего ты, Фёдор, церемонию развёл. – Погрохала по лакированным бокам Зинаида. – Кончайте с любовью, ехать пора.
Фёдор заметил:
– Аккуратно колоти, машину испортишь.
– Ах, ах, если они её не развалили, то моему кулаку такое не под силу,– дёрнула за ручку она. Подержала открытой давая выветрится жару.
В салоне не удержалась, мельком зыркнула назад. Даша красная, как рак, но живая, улыбается. Зина передала дух: "Не замучил до конца. Слава богу!"
Передавая ситро, Фёдор Егорович, зная медвежью хватку сына, поинтересовался у снохи. – Дашутка, как ты, в магазин одежды заезжать не надо?
Даша решительно помотала головой. И перебивая сомнение свёкра перешла на человеческий язык.
– Всё цело, – уткнулась она в плечо мужа. – Я меры безопасности приняла.
Роман недовольно заворчал:
– Не можете вы дипломатично, непременно надо в лоб. Будешь водичку, детка?
– Поехали, наконец-то, – взорвалась Зинаида. – Доведёшь, я тебе приложу сковородой дипломатично к одному месту. Энергию тратите всю впустую. Детей не делаете. А я внуков хочу.
– Наша мама разошлась, как марафонец, не догонишь, – погладил её руку Роман. – Я тебя очень люблю, и скучал по вас с батей. Не ревнуй к Даше, она моя жена.
– И с чего она так взвилась, – оправдывался Фёдор Егорович. – Спросил только, всякое ж бывает, зацепилась, может, за что-то. Дай думаю, спрошу.
– Зацепилась, в машине? Не смеши меня. Разве что за Ромкино нетерпение. Бурлит, как брага на дрожжах, вот – вот выстрелит. А внуков нет.
Фёдор посмеиваясь отвернулся, пробубнил:
– Да, ладно тебе, дотерпит, скинул же уже главный выбух...
Зинаида, пряча улыбку отвернулась к окну... "Какие они бедовые эти Бугровы, но лучше их нет".
Димка всю дорогу до дома пытался понравиться дочурке, позволяя выделывать с собой всё, что ей заблагорассудится. Но очень скоро она постаралась перебраться на руки матери. – Придётся приложить не мало усилий, не всё так просто, – огорчился Дима. – Такая смешная стала. Я многое пропустил, Леночка. Прости, детка. Следующего ребёнка выращиваю сам.
– Это как?– прыснула она.
Димка на полном серьёзе заверил.
– Молча, ты рожаешь. Я воспитываю.
Девочка попрыгав по рукам опять перебралась к отцу. Наверное потому, что новое притягивает, а возможно вспомнила что-то о нём. Димка с нежностью прижал вновь к груди маленькое лупоглазенькое существо с большим бантом.
– Папа,– выговаривала дочка, давно заученное слово, тыча слюнявым пальчиком в глаза и нос отца. Поковырялась в губах, пытаясь просочиться сквозь зубы. Проверила на прочность уши. Потом аккуратно расправила складочки помятого под его пальцами платьица. Его сердце запрыгало. Умница.
– Одно удовольствие – волосы короткие, а-то и скальп бы с меня стянула. Так никакого кайфа ей от моей стриженной головы нет. Ах, моё сокровище, – нежничал Димка. – Папу лысым хочешь оставить. Какой маленький пальчик, а сопливый носик похож на крошечный грибок.
– Ам, ам, – проталкивала в рот отца ручку девочка.
– Дима, что ты делаешь, не разрешай ей безобразничать, – сердилась Лена. – Ей было тепло и спокойно в объятиях его сильных рук. Голова удобно покоилась на его широком плече и его торопливые поцелуи время от времени горели на её губах.
К встрече готовились основательно, ещё с вечера нажарив и напарив холодильник еды. И сейчас девчонки в темпе это всё майонезили, разогревали, закладывали в духовки и подавали на стол.
– Стол – закачаешься, – ставя салаты, глотала слюньки Лизавета. Запахи, язык проглотишь. Я голодная до макушки. Садитесь. Умереть голодной смертью при таком столе, это уже извращение.
– Миша, как ты это выдерживаешь? – посочувствовал профессор.
– Ради ребёнка, я готов такое прожорство терпеть сколько потребуется,– хохотал счастливый Михаил.
Громов тоже не обошёл пару своим вниманием.
– Миша, кто будет?
Всем показалось, что парень нахмурился.
– Мальчик.
– Ты что не доволен, – не поняла его Зинаида Валентиновна. – Мужики же все, как под копирку, пацанов хотят.
Миша, переложив свою палочку на другую сторону, простонал:
– Это те, кто не был на войне. Девочка – это чудо.
– Родишь девочку второй, у вас только начало процесса, – улыбнулся Фёдор Егорович, накладывая ему в тарелку еды. Главное, чтоб силёнки на всё хватило. Ешь.
Звенели счастьем голоса и пел хрусталь. Как здорово, когда всё у всех хорошо. Когда есть настоящие друзья. Когда рождаются внуки и приносят только радость дети. Когда есть для кого жить. Есть тот, кто тебя ждёт, кому ты нужен. Кто рад тебе любому и в горести и в радости...
Воспользовавшись первым же перерывом, Ромка сник из-за стола, умыкнув и Дашу. Заглянув в ванную и найдя её пустой, он затянул жену за собой. Щелчок замка за спиной отрезал их от мира.
– Малыш, потерпи, я такой голодный, завтра будет лучше, -сопел он застряв на её шейке.
Почти не живая от нежности Даша на подкашивающихся ногами и прерывающимся дыханием, пропела:
– Дурачок.
Бугор дурел и теряя контроль над собой стонал:
– Малая, какая же ты у меня сладкая. Как сок медовой зрелой дыни пьёшь и не напиваешься. Так и тебя, сколько не люблю, а сытым не бываю.
Шифоновая юбка стекла на плитки пола, приняв там причудливо вызывающие формы и бесстыже оголяя стройные ноги в тёмно коричневых чулках с кружевными резинками. Гипюровые трусики шоколадного цвета дополняли этот соблазнительный ансамбль. В машине не до гляделок было. А тут Бугор рухнул перед женой на колени.
– Умная баба, страшное кино, она берёт тебя в плен незаметно, играючи и с добровольного согласия обречённого, – хрипел он, снимая губами гипюр.
Даша ерошит ему волосы. Он почти мычит... Рука жены, как бы невзначай, тянет бант, стягивающий тонкую блузку и та, сползая по плечам на руки, выгодно оголяет шары вздымающейся груди, у сосков, покрытых тоже шоколадным кружевом. Бугрова затрясло. Комната поплыла. За час такого огня не притушить, но их вычислили и с шутками выкуривали оттуда, постоянно стуча в дверь.
Друзья постукивая время от времени в дверь напоминали о себе.
